Бочкарев Михаил. Москва Поднебесная

   «Кто он такой?», – задумался Елисей и тут же получил ответ:
   – Позвольте представиться, Михаил Гелархан. – Он протянул Елисею визитку из белой бумаги, на которой золотым каллиграфическим шрифтом было написано имя.
   «Грузин, что ли?», – подумал Нистратов, разглядывая бумажный квадратик. Под именем мелким шрифтом находилась надпись: «специалист по связям и урегулированию».
   – Нистратов Елисей, – ответно представился он.
   Гелархан приветливо улыбнулся и глазами указал на наполненные вновь рюмочки. Когда он успел налить, Елисей не заметил. Он послушно взял свою и, чокнувшись звонким колокольчиком с новым знакомым, выпил, поморщившись, теперь от удовольствия. Елисей почувствовал, как тело его, будто после тяжёлой физической работы погрузилось в горячую ванну и блаженно разомлело. В голове уже не шумело, и окружающий гомон бара превратился в лёгкий ненавязчивый мотив. Глаза Нистратова заблестели ночными цикадами, он откинулся на спинку стула и, вытянув из пачки сигарету, закурил, пустив в потолок густую туманность.
   – Так вот… – продолжил Михаил Гералхан, – самолёт не разбился, не попал в руки террористов, а просто исчез с неба. – Будто в доказательство своих слов, он извлёк из кармана пиджака газету, сложенную книжечкой, и протянул Нистратову. – Читайте!
   Елисей взял предложенную прессу, развернул и прочёл на первой полосе:
   «Пассажиры пропавшего самолёта перед смертью видели ангела»
   От этого заголовка по спине Елисея прошёл озноб, будто под рубашкой проползла гремучая змея. Он нервно забегал глазами по строчкам, на которых сложно было сфокусировать взгляд, словно они были размыты водой, и текст норовил расплыться в жидкую словесную кашицу.
   «Он позвонил мне и сказал, что видит ангела, летящего возле крыла!» – гласила надпись у фотографии с заплаканной тёткой в цветастом платье. Тётка была женой одного из пассажиров пропавшего самолёта. Она прижимала поленистые руки к груди, взирая на безжалостное небо распухшими глазами на одутловатом лице. На другой фотографии усатый и в очках гражданин, похожий на нелепо загримированного под европейца китайского шпиона, утверждал, что его жена также позвонила с мобильного телефона перед самым исчезновением небесного судна и, плача, праведными слезами клялась, что видит божие создание, парящее в облаках за иллюминатором.
   Внизу шла сноска на показания старушки-пенсионерки, к которой накануне катастрофы явился чёрт на кривых свиных ногах и с кочергой в когтистых уродливых лапах. И, дыша на неё пеклом ада, предрёк гибель самолёта, торнадо в Мексике и вторжение марсиан. Но напрямую к статье это не относилось, а шло как дополнительная устрашающая заметка. Старушка на фото выглядела так, будто пила водку с трёх лет и ни разу не чистила зубы. А потому Елисей в старушечьи предзнаменования не поверил.
   Но в ангела, которого видели пропавшие пассажиры, Елисей уверовал сразу. Он вспомнил о крыльях, лежащих под кроватью в его квартире, о разговоре в кругу семьи про ангела, обчистившего банк, и с ужасом вдруг ощутил себя соучастником зловещего церковно-террористического заговора, целью которого являются мистические грабежи и похищения самолётов с летящими в них людьми.
   – Но при чём здесь я? – чуть не заныл изрядно захмелевший Нистратов, оторвавшись от статьи. Он посмотрел в глаза собеседника, и вдруг понял, что это никакой не Михаил Гелархан, специалист по связям и урегулированию, а следователь прокуратуры, вышедший на след Елисея и подозревающий его в пособничестве ангелам, угнавшим самолёт. Но тут же поправился и решил, что думается ему всякая нелепость. Зачем ангелам самолёт? Да и людей убивать им зачем? Ведь это же помощники Господа, а, следовательно, добрые и праведные существа. Но зачем тогда ему передали крылья? И кто передал? Старик с хвостом передал, а у ангелов хвосты не произрастают!
   Вся вереница мыслей пронеслась в голове Нистратова вихрем и в итоге смешалась в одну, неподвластную пониманию гипотезу.
   – Да что вы! – Гелархан расплылся в добродушной улыбке. – У меня и в мыслях не было вас обвинять в чём-то. И почему, собственно, вас? – Он хитро прищурился. – Я лишь имел смелость вас развлечь. Мне тоже одиноко, думаю, подсяду к хорошему человеку, угощу коньяком…
   – Да-а? – подозрительно успокоился Елисей.
   – Именно так! – Новый знакомый в одно мгновенье наполнил рюмки, взял свою двумя пальчиками и, выпив, отправил в рот тарталетку с блестящей рубиновыми камешками икрой.
   Елисей, глядя на аппетитное зрелище, не удержался и проделал всё в точности так же. Икра лопалась на языке, растекаясь солёными, дразнящими каждый вкусовой рецептор лужицами, и послушно стекала в пищевод аппетитнейшей струйкой. Нистратов ощутил в себе блаженство: он давно не ел икры, тем более за чужой счёт, да ещё под такой превосходный коньяк, что было втройне приятно.
   «Откуда тут такой коньяк хороший?», – задумался Елисей, глядя на графин, янтарный напиток в котором неминуемо энтропировал. По правде сказать, он был уверен, что подают тут исключительно дрянную водку да паршивую закуску к ней.
   – А вы откуда сами, Михаил…э-э-э? – поинтересовался хмелеющий с каждой минутой Нистратов. Мысли о самолётах и ангелах оставили его, сменившись симпатией к щедрому на угощение незнакомцу.
   – Можно без отчества, – благодушно разрешил тот.
   Елисей кивнул и пьяно улыбнулся.
   – Я… ниоткуда конкретно, – ответил Михаил, посмотрев сквозь Нистратова, будто тот был стеклянным. – Проездом в Москве.
   – По делу?
   – Не без этого.
   Елисей не знал, что спросить у нового знакомого, но очень хотел как-то проявить себя участием, потому как начал чувствовать благодарность за угощение, и в пьянеющей его душе разлилась любовь ко всему во вселенной.
   – А что за профессия у вас? – Он припомнил текст на визитке. – Что это, «специалист по урегулированию»?
   – Многопрофильная спецификация, – уклончиво ответствовал таинственный специалист, и снова Елисей увидел наполненную рюмку в своей руке. Он выпил и проглотил непременную тарталетку, как сказочный кит – корабль, набитый сверкающими бриллиантами.
   – А вы кем трудитесь? – в свою очередь поинтересовался Гелархан, посмотрев такими пронзительными, как рентген, глазами, что Елисею вдруг показалось, будто ему и без того всё известно.
   – Я… э-э-э… – замялся он, выискивая запропастившиеся куда-то сигареты, – вообще в отпуске сейчас, а так работаю заместителем ведущего инженера полиграфического предприятия. – Должность свою Елисей выговорил с трудом, несколько раз неприлично брызнув на стол микроскопическими капельками. Про себя он решил больше не пить, и через секунду, снова вместил в нутро очередной горячий янтарный глоток. После чего закурил сигарету, отправив сознание плавать в многократно усиленном табачным дымом море пьяного удовольствия.
   – А как тут пиво у вас? Приличное? – Приезжий Михаил абсолютно трезво улыбался в тумане бара.
   – Гадость, – прошипел Елисей, пригнувшись партизанским лазутчиком.
   – Что ж, попробуем, – ничуть не испугавшись откровенной рецензии, ответствовал Гелархан. И через секунду на столе появились две длинные, как трубы котельной, кружки с пенными, высовывающимися из-за прозрачных бортиков шапочками. Елисей хоть и был совершенно пьян, потянулся к одной, сверкающей восхитительным жёлтым огнём, схватил её, как охотничий пёс – добычу, и жадно влил внутрь. Почти всю. Такого свежего и вкусного пива Елисей в этом баре не пил. Он торжественно икнул, поднял тяжёлые веки на собеседника и, придвинувшись поближе, интимно зажурчал в ухо таинственному специалисту.
   – Хвост у него! Понимаешь? Хвост! – Он слегка отстранился, проверить, понимает ли собеседник? И, решив, что понимает, придвинулся обратно. – Сумку мне дал, гад! На, говорит! Передай! А у самого – хвост!..
   Нистратов сделал ужасные глаза, как если бы увидел вылезающую из пивной кружки анаконду.
   – Сумку? – заинтересовался многопрофильный Михаил, подливая разгорячённому Елисею Никаноровичу коньяк.
   – Си-иню-у-у!!! – пояснил тот, потянув участливого Гелархана за лацкан пиджака. Тот ловко освободился, и вместо захваченной ткани вставил в пальцы Елисея наполненную коньяком ёмкость. Елисей посмотрел на неё, силясь понять, что это, дыхнул в сторону и махом выпил, кисло съёжившись, как снятый кирзовый сапог.
   – Синюю? Как интересно… И где же она?
   – Она? – удивился Нистратов, осмысливая вопрос. – Почём я знаю?.. – Он пьяно махнул и нечаянно опрокинул пивной фужер на пол. Тот, к удивлению, не разбился, а, перевернувшись в воздухе, славненько встал на деревянном полу, будто поддерживаемый бережной рукой. Остатки пива даже не успели пролиться. – На автобусе укатила… Красивая жутко! Как её… это… Антистрейд, что ли? – осоловело предположил он.
   – Анастейд. Настя, – подсказал Михаил.
   – Ага! – согласился Елисей. – Ещё ключ дала!..
   – Ключ? – оживился подозрительно трезвый специалист. – Какой ключ?
   – Тс-с-с-с… – Нистратов заговорщицки оглянулся по сторонам. – Ти-хо!!! – крикнул он.
   Гелархан закивал понимающе и мимикой подтвердил конфиденциальность.
   – Тре-у-го-ль-ный!!! – выдавил, как из тюбика, Елисей.
   Специалист посмотрел внимательно на Елисея, будто портной, собирающийся шить костюм, приобнял по-дружески и в самое ухо ласково пропел чарующим тембром:
   – А кому передать-то? Сумочку синю-у-у…???
   Елисей, открыл было рот, издал звук вступительный, и вдруг отпрянул, будто обжёгся.
   – А-а вам-то что? – прищурившись, насторожился он.
   – Мне? Да мне всё равно. Интересуюсь просто, – растерялся специалист, потянувшись к фужеру, снова отчего-то полному, желая, вероятно, вместить пьянящий нектар в опустошённые матовые ёмкости.
   Тут Елисей ясно увидел, что сам он беспросветно пьян, а собеседник его свеж и чист взглядом, будто и не пил вовсе. Лишь на щеках обозначился лёгкий румянец, как у юной особы в объятиях кавалера.
   – Шпион! – ткнул пальцем в подозрительного специалиста Нистратов и, вскочив, попятился задом. Тут он наткнулся на столик, где зазвенели бутылки и рюмки, и упал.
   И в этот самый момент в бар ворвалась растрёпанная супруга Елисея Наталья Андреевна. Увидев мужа, пьяного, как свидетель на свадьбе молодожёнов, и уже почти ввязавшегося в драку с такими же пьяными, которым он порушил всё, без чего жизнь не жизнь, а болото.
   Она подлетела вихрем и, схватив его, как обгадившегося котёнка, за шкирку, вытащила из бара. Недавний собеседник Михаил Гелархан проводил супругов печальным взглядом, оставил на столе плату за заказ и молча покинул бар, где назревал неминуемый конфликт, спровоцированный Нистратовым, между всеми посетителями.

Телецентр

   – Скучно! Сколько уже тут торчим. – Василий лениво перевернулся на живот и, протянув руку, вытащил из холодильника холодную банку газировки. Дверцу он не закрыл, и холодильник, недовольно пробурлив внутренними жидкостями, хлопнул ею так, что в Василия полетели взбудораженные дуновением песчинки.
   – Я тебя сейчас отключу нахрен! – вскочил обсыпанный, отплёвываясь.
   Холодильник, видя негодование молодого человека, поспешно прошуршал по песку в направлении домика. Еле протиснувшись в дверь, он встал у окна и, отражая солнечный луч, начал играть сверкающим зайчиком, направляя его на редких загорающих. В основном это были молоденькие длинноволосые мулатки и недавно прилетевшие к морю, а потому бледные по сравнению с ними москвички. Луч, посылаемый обтекаемым корпусом холодильника, отчего-то не просто скользил по стройным телам неощутимым пятном, а приятно щекотал красоткам кожу. Девушки звонко смеялись и игриво вертелись на песке, пытаясь спастись от шаловливого луча.
   Тут в комнату влетел ангел, немного понаблюдал за озорником и, свернув крылья, дремотно потянулся.
   – Скука, – сказало дитя небес, – надо что-то предпринять.
   – Угу, – пробурчал «Samsung», поймав рыженькую в купальнике без верха, которая принялась то убегать от настырного луча то гоняться за ним.
   – Пожалуй, вернёмся в Москву, там жизнь кипит.
   – Угу, – подтвердил холодильник, которому северная столица была больше по душе. Здешний климат казался ему чересчур изнурительным.
   – Как хотите, – согласился Василий, бесшумно войдя в комнату. Он упал на диван и мечтательно зевнул. – Только тогда надо придумать что-нибудь такое…
   – Опять грабить банк? – загудел холодильник нервно.
   Ангел подлетел к пузатому встревоженному чуду техники и ласково провёл бледной рукой по поверхности. Мгновенно в месте, где прошла ладонь небесного существа, нарисовались удивительной красоты узоры, а сам холодильник наполнился блаженством.
   – Нет, зачем же? Придумаем что-нибудь новое. Мне многое не нравится в этом мире, и это надо менять. – Василий улыбнулся.
   – Может, телевидение? – Ангел застыл под потолком, нежась в струях солнца. В комнате летала мелкая, почти невидимая пыль, это было похоже на искрящуюся звёздами вселенную: пылинки двигались, подгоняемые еле слышным ветерком, кружились вокруг друг друга, сплетаясь в причудливые рисунки, и застывали подолгу в пространстве, неподвластные притяжению земли.
   – Когда возвращаемся? – Василий приподнялся на кровати и посмотрел в окно на пляж. В волнах резвились юные купальщицы, бесстыдно голые и красивые, блестящие в лучах солнца и брызгах воды.
   – Снова на самолёте? – устало пробурлил «Samsung». Ему совсем не хотелось лететь.
   Ангел взмахнул крыльями, засиял чистым ласковым светом, и комната, как дымом, наполнилась трепещущим эфиром, задрожала и лопнула струной.
   И все трое оказались у останкинского телецентра, возле главного входа. Мимо странной компании проходили озадаченные своими проблемами люди, и не заметившие, как троица появилась из воздуха. Те будто вышли из раскрывшейся невидимой двери.
   – Идёмте, – сказал ангел, сложив крылья за спиной. Они вошли в длинный холл и двинулись к проходной. Некоторые телевизионные работники изумлённо смотрели на бредущий за двумя странными субъектами холодильник. Впрочем, изумлены были далеко не все. Кто-то смотрел совершенно безразлично, привыкнув к разного рода техническим чудесам и диковинным декорациям, повсеместно используемым в телеиндустрии, которые и не такое могут изображать. А кто-то вообще не смотрел ни на что, и был озабочен лишь собой, своей дражайшей персоной, не замечая ровным счётом ничего вокруг, даже в те судьбоносные моменты, когда непосредственно к нему обращалась жизненная обстановка.
   – Так. Стоп, молодые люди! Вы куда? К кому? – грозно прогнусавил хамоватого вида охранник, обласканный вниманием звёзд экрана первой величины, а потому немного страдающий от вируса звёздной болезни. В высоких военных ботинках, затянутых шнурками, он походил на бройлерного цыплёнка, готового к высадке на вражескую территорию.
   Серёга, как его звали, год назад вернулся из армии и был устроен сердобольной матушкой стражем телецентра, чем гордился не меньше какого-нибудь аспиранта, удачно защитившего докторскую. А потому, поимев такую невероятную жизненную удачу, других людей считал сплошь неудачниками и откровенно презирал. Причём всех. Кроме звёзд экрана, конечно. Их он боготворил и втайне мечтал стать когда-нибудь таким же знаменитым и всеми любимым. Тем более что это было вполне осуществимо.
   Однажды один подвыпивший кинорежиссёр, известный массой наиглупейших телефильмов о криминальных разборках, бушующих в России, предложил Серёге роль бандита по кличке «Чмырь» в новом проекте. Режиссёр уверял, что Серёгин типаж как нельзя лучше отражает архетип современного уголовного элемента. Что есть архетип, Серёга не знал, но слово ему понравилось. Серьёзное было слово, основательное. Охранник с нетерпением ждал начала съёмок. Днями и ночами грезил своим звёздным часом. Ожидания не проходили впустую: совсем недавно он случайно узнал у более просвещённых в плане искусства знакомых, что существует такое понятие – «актёрское мастерство», а потому решил в мастерстве этом поднатореть, дабы стать звездой настоящей. Он принялся втайне от всех учить наизусть стихи. С большим трудом, но зато намертво было вызубрено аж два. Первое «Про бычка» Агнии Барто и второе «Про зайку» её же. Стихи Серёге нравились.
   «Жизненные!» – думал он про себя. Удручало одно: протрезвев, режиссёр ни в какую не узнавал будущую звезду своего фильма и, всякий раз проходя КПП, старался на охранника не смотреть.
   Это обстоятельство злило стража телецентра чрезвычайно!
   Серёга, загородив проход стремящимся проникнуть на охраняемый объект чужакам, повторил вопрос:
   – К кому, спрашиваю?
   – Мы на съёмки, – спокойно ответил Василий, улыбнувшись ласково.
   – Пропуск есть?
   – Нет.
   – Тогда прошу в сторонку, клоуны. Не загораживайте проход! – Охранник, чувствуя ореол власти над своей не слишком мозговитой микроцефалированной головушкой, оттеснил Василия, самодовольно ухмыльнувшись.
   – Позвольте? – изумился Василий. – Да вы сами клоун. – И посмотрел на охранника снизу вверх, глазами, в которых плясали смешливые огоньки, до помрачения рассудка ненавидимые Серёгой.
   Охранник хотел ухватить шутника за шиворот и встряхнуть как следует, он даже вытянул верхнюю конечность, но тут увидел, что конечность его облачена не в привычную синюю форму, придающую уверенность трусоватому в обыденности характеру, а в красный рукав с ромбиками и жёлтые поролоновые перчатки.
   Серёга повернулся к напарнику и вопросительно посмотрел на того, будто спрашивая: «Чё эта?» – но ответа не получил.
   Напарник, вытаращив глаза, смотрел на коллегу и не узнавал его.
   Зато узнавал он в образе, который неведомо как принял его друг, циркового клоуна в рыжем парике. Он, чувствуя непростительное надругательство над охранной властью, подлетел к коллеге и, желая помочь, ухватился за рыжую шевелюру, дёрнув резко.
   Но, на удивление обоих стражей врат в царство телеэкранное, парик не сдёрнулся, а утянул за собой перепуганную башку Серёги, причинив боль. Тогда напарник схватил двумя короткими, толстыми, как кабачки, пальцами красный круглый нос товарища и рванул на себя. Но и нос не отлепился от физиономии, а лишь вызвал брызги слёз и пронзительный крик ничего не понимающего охранника.
   – Что это со мной?!! – завопил Серёга, в приступе паники ощущая, как его дёрнули сначала за волосы, а потом ещё больнее за распухший почему-то и почему-то лиловый нос. Плача, он попытался освободиться от клоунского наряда и первым делом стал стягивать с рук поролоновые перчатки, но не смог, ощущая, что пытается снять собственную кожу. Тут с ним случилась истерика, и он, не глядя, побежал куда-то, звеня бубенчиками на манжетах.
   – Так мы пройдём? – поинтересовался Василий у второго стража, стоящего с разинутым ртом посреди прохода.
   Тот, имея мозговых извилин на две поболее, чем у сбежавшего коллеги, и наблюдавший всю сцену от начала и до конца, противиться не стал, а молча развернулся и, тряся толстыми короткими ляжками, побежал по кафельному полу прытким кабанчиком, юркнув в конце коридора за дверь. Троица визитёров спокойно прошла через покинутый пост, села в лифт и вознеслась в нём на пятый этаж останкинского телецентра.

Автовокзал

   – Каждый кирпич в кладке сознания есть вклад величайший, трудоёмкий и веский! – провозглашал оратор, стоящий за трибуной. В зале народу была тьма. Кто-то мирно похрапывал, кто-то тайком распивал что-то, витающее в воздухе портвейным запахом, кто-то внимательно и с интересом слушал.
   Елисей сидел далеко, и из-за пелены дыма, парящего над головами, с трудом различал черты лица выступающего. Тот тем временем продолжал:
   – Мы! Все мы! Являемся непосредственными созидателями! Зодчими и архитекторами в своём роде, и наша задача объективно внедрять и быть непоколебимыми…
   О чём шла речь, Елисей не понимал. Что это за собрание и кто эти люди, сидящие вокруг, было для него загадкой. Однако он зачем-то поднялся и, откашлявшись в кепку, что была зажата в руке, крикнул звонким голосом молодого активиста.
   – А что прикажете делать с ангелами? И почему самолёты? Самолёты почему?..
   Некоторые головы обернулись к Нистратову и, как показалось, посмотрели на него с укоризной. Оратор, замолчав, поискал взглядом порвавшего его речь зрителя. Нашёл и, вытянув указательный палец в его сторону, громовым голосом произнёс:
   – Такие как вы! Отчужденцы! Бросившие всё на самотёк, а сами одномоментно хранящие под кроватями крылья – эрозия в дружном сообществе настоящих создателей! А самолёты не вашего ума дело!!! Это в пятое управление, пожалуйста, к главному по аэрокатастрофам!!! Ишь, нашёлся фигляр-мокрица!!!
   Зал дружно зааплодировал, послышались возгласы: «Даёшь!!!», «Гнать таких в шею!!!», «Молодец Ихтианозаврыч!» – и ещё много других, смешавшихся в гремящую какофонию. Елисей пристыженно сел на место, уловив презрительные взгляды некоторых с соседних рядов, и опустил глаза. Тут он, к своему удивлению, увидел люк в полу, похожий на те, что ведут в городские коллекторные каналы.
   Тем временем оратор на трибуне, воодушевившись вербальной победой над опростоволосившимся наглецом-зрителем, под одобрительные взоры президиума продолжал:
   – …и пока всякий, кто продолжает выбивать себе местечко поуютнее да постатичнее, жуя, прямо скажем, борщи вместо положенного корм-пайка, будет указывать нам, что да где!!! Так и будет всё искривляться до безобразности!
   – Верно!!! – слышалось из зала.
   – Давай, дави их, клопов!!! – скандировали голоса.
   Елисей открыл крышку люка и потихоньку начал влезать в него, будто поглощаемый творожной массой, колышущейся в люке медленно и плавно.
   – … ещё при Афинаренте Семнадцатом сталкивались мы с той же, будь она не ладна, чёртовой фрустрацией!!! А теперь? При нынешнем-то стаблоцифрокране? Что же нам мешает?
   – Что? – доносился гул зала до ушей Нистратова, почти полностью всосанного веществом в люке.
   – … а то! – продолжал надрывно оратор. – Эти проклятые отчужденцы, чёртовы куклы! И я не побоюсь этого слова… пора, товарищи, завязывать! Завязывать пуповину эту!
   Под бурные овации, поглотившие последние слова горячего оратора, голова Елисея окончательно скрылась в люке, и он вынырнул в среду, которая до дрожи в коленях показалась ему знакомой.
   Он потерял своё человеческое тело, обратившись в странную пульсирующую субстанцию, похожую на новогоднюю ёлку, обтянутую паутиной сверкающих лампочек. Елисей поплыл, вибрируя, по длинному коридору-кишке, отражающему его блеск, как пластичное зеркало. Тут же был и ИниПи Форгезо – странное существо, не объяснимое научно, он что-то сообщил Елисею, и тот понял, что в главной системе произошёл сбой, его нужно закрыть, закрыть срочно или всё грозит обернуться катастрофой настолько ужасной, что от осознания глобальности её Елисей вскочил потный и встревоженный на своей кровати, с красными глазами и горлом сухим, будто наполненным растёртым до порошкообразной массы стеклом. Он проснулся.
   Сон улетучивался с каждой секундой, и по мере этого в голову вонзались металлические штыри. Похмелье было тяжёлым. Сновидение опять было бредовым, как часто бывало с Нистратовым, но что его так напугало во сне, спроси кто-нибудь сейчас, он бы никак не смог объяснить. Однако хоть события сна почти мгновенно забылись, тревожное чувство осталось и свербело где-то в душе.
   Елисей встал и медленно, боясь расплескать собственный мозг, как тарелку с супом, побрёл в ванную. Голова гудела толпой коммунистических сторонников возле ворот отдавшегося капиталистическому змию Кремля, а в глазах плыли мутные круги.
   Вставив зубную щётку в рот, Елисей медленно задвигал ей, словно слепой, выпиливающий лобзиком контуры готических зданий. Мятная свежесть наполняла ротовую полость, и сознание Елисея будто прояснилось от приятного, щекочущего нёбо аромата, он посмотрел на себя в зеркало и вдруг вспомнил, что сегодня, именно сегодня, он должен передать сумку с божественными пернатыми принадлежностями человеку на автовокзале. Встреча была назначена на три часа. Он выскочил из ванной с белым пенным ободком вокруг губ, совершенно ничем не отличаясь от эпилептика, кинулся в комнату, где на стене висели часы.
   Было без двадцати три.
   «Сколько же я спал?», – подумал истерически Елисей. Он побежал обратно в ванную, ополоснул рот, умылся, попил из-под крана, очутился в коридоре, оделся, выскочил из квартиры, добежал до лифта, взвизгнул, опомнившись, ворвался ураганом обратно в дом, вытащил сумку из-под кровати и кубарем скатился с лестницы на улицу. Поймав такси, Елисей выкрикнул:
   – Автовокзал!
   И, не дождавшись согласия владельца авто, влез в машину. Магическое слово – «Автовокзал», Нистратов выкрикнул так, что водитель побоялся поднять цену вдвое, что делал всегда. Елисей во время поездки дышал вчерашним перегаром, полностью поглотившим мятный аромат зубной пасты, дёргался, как маньяк на электрическом стуле, и подгонял медлительного бомбилу. В момент шофёр довёз Нистратова до указанного места, получил символическую плату за непосильный труд и, выдохнув облегчённо, торопливо уехал.
   Когда Елисей захлопывал дверь жёлтого «жигулёнка», часы на башне автовокзала показали ровно три. Нистратов огляделся по сторонам, как капитан корабля дальнего следования на командирском мостике, и увидел, что площадь кишит людьми, непрерывно куда-то движущимися, и только возле отдалённого фонарного столба стоит человек в длинном чёрном, совсем не летнем плаще, а рядом с ним послушно сидит огромная пятнистая, как корова, собака.