120 обвиняемых заявили, что отказываются являться на судебные заседания. Такого в практике судебных политических процессов России еще не было. Отказ присутствовать на суде каждый раз сопровождался хотя бы кратким заявлением или краткой речью с разоблачением провокаторских приемов судей, произвола и насилия. В зале суда изо дня в день раздавалось: "Я не желаю отвечать суду, основанному на произволе и насилии!" И так продолжалось до тех пор, пока подсудимых не перестали приводить на заседание суда.
И вот наступил день 15 ноября 1877 г., когда И. Н. Мышкину председательствующий на суде задал вопрос: признаете ли Вы себя виновным?
-- Я выступаю, -- твердо заявил Мышкин, -- как член социально-революционной партии. Основная задача ее -- установить на развалинах теперешнего государственного порядка такой общественный строй, который составляет справедливейшую форму общественной организации. Он может быть утвержден только путем социальной революции, так как государственная власть преграждает все мирные пути.
Первоприсутствующий Ренненкампф прервал Мышкина:
-- Вы признали себя членом партии и достаточно разъяснили свое преступление.
-- Но для суда необходимо еще знать причины... почему я, сын крепостной крестьянки и солдата, видевший собственными глазами уничтожение крепостного права, не только не благословляю правительство, совершившее эту реформу, но стою в рядах отъявленных врагов его. Когда крестьяне увидели, что их наделяют песками, да болотами, да такими клочками земли, на которых немыслимо ведение хозяйства, а за эти клочки земли наложили громаднейшие платежи, превышающие в несколько раз доходность наделов, они не могли не отнестись с еще большей ненавистью к угнетающей их государственной власти.
-- Я не могу позволить Вам порицать правительство!
-- Не должно быть такой власти, которая принуждала бы под страхом наказания лгать, лицемерить.
-- Признаете ли Вы себя виновным?
-- Я не буду отвечать ни на какие Ваши вопросы, прежде чем дам необходимые разъяснения. Основные истоки революционной борьбы, -- продолжал Мышкин, -- в нищете, бесправии, безысходности положении народа. На нее оказывает влияние передовая западноевропейская социалистическая мысль и международное общество рабочих. Ближайшие задачи революционеров не в том, чтобы вызвать революцию, а в том, чтобы гарантировать успешный исход ее для народа... Ради этой цели наша практическая деятельность должна состоять в сплочении, в объединении революционных сил, двух главных революционных потоков: одного потока в среде интеллигенции и другого, более широкого, никогда не иссякавшего потока -- народно-революционного.
Первое движение в начале 60-х гг. положило фундамент социально-революционной партии... Бедствия народа достигли того, что надо быть совершенно глухим, чтобы не слышать громкого ропота народа. Этот ропот и вызвал движение 1873-- 1875 гг.
Мышкин говорил и говорил, несмотря на непрерывные попытки первоприсутствующего сенатора прервать его. В зале царила атмосфера, какую может создать только великий оратор, вдохновленный великой идеей. Все взгляды устремлены на Мышкина, который, по словам современника, представлялся "железным человеком, исполненным громадною силою". Его речь прерывают, но остановить его нельзя. Он бросает судьям вызов:
-- Теперь я вижу, что у нас нет публичности, нет гласности, нет... даже возможности выяснить истинный характер суда и где же? В стенах зала суда... Здесь не может раздаваться правдивая речь!.. За каждое откровенное слово здесь зажимают рот подсудимому. Теперь я имею полное право сказать, что это не суд, а пустая комедия или... нечто худшее, более отвратительное, позорное... Здесь сенаторы из подлости, холопства, чинов и окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества.
При словах "пустая комедия" жандарм пытался зажать Мышкину рот, но товарищи, защищая Мышкина, дали ему договорить. Едва Мышкин успел закончить речь, как вокруг него началась борьба подсудимых с жандармами, которые стали тащить Мышкина через головы других подсудимых за волосы и руки. Председатель ушел, забыв объявить заседание закрытым. Публика металась по залу. Несколько женщин упало в обморок. Прокурор Желеховский воскликнул: "Это настоящая революция!"
Речь Ипполита Никитича Мышкина стала центральным событием процесса "193-х". Войноральский, гордясь Мышкиным, говорил: "Каков оратор! Лучше бы никто не выступил. Он стал общественным обвинителем от революционной партии". Речь Мышкина получила международный резонанс благодаря революционной эмиграции. С. Кравчинский в своей статье о процессе "193-х" писал: "Эти измученные, полуумирающие люди, только что вышедшие из рук палачей, истязавших их... люди, знающие, что ни одно смелое слово, ни один протестующий крик не будут прощены им... эти люди плюют в лицо той власти, которая держит в своих руках всю их судьбу, они говорят ей, что она бесчестна, безнравственна, что они не признают ее".
Так как о ходе суда печатались искажающие правду сообщения, на средства защитников было предпринято издание подробного стенографического отчета о судебных заседаниях.
Блестящая плеяда защитников на процессе "193-х" продемонстрировала высокий гуманизм и принципы справедливости. Они были голосом прогрессивно мыслящей России. Адвокаты подвергли уничтожающей критике многие положения обвинительного акта, и в том числе о существовании якобы единого преступного сообщества. Была доказана недостоверность многих данных. Получили гласность все факты подтасовки, давления на обвиняемых, провокаций. Речь прокурора была подвергнута жесточайшей критике. Адвокаты доказали, что подавляющая часть обвиняемых привлечена к процессу без достаточных оснований или за простое знакомство с пропагандистской литературой.
Адвокат профессор Таганцев заявил на суде:
-- Для того чтобы обвинять всех подсудимых в сообществе, нужно доказать, что существовало соучастие по соглашению и что каждый из них соучастник. Следовательно, без соглашения немыслимо сообщество. Что считает обвинительная власть условием принадлежности к преступному сообществу? Прежде всего, главным образом, знакомство... Но ведь знакомство не есть условие соглашения. Возьмите, например, с Коваликом знакома масса лиц, с Войноральским -- то же самое. Я полагаю, что защита после всего мною сказанного имеет право сказать: не верьте обвинительному акту с его несуществующими уликами, потому что они наглядно опровергаются даже актом предварительного следствия.
Адвокат Таганцев, как и другие защитники, безусловно понимали, что протест против гнета самодержавия вылился в пропагандистскую деятельность многих самостоятельно действующих народнических кружкой, связать которые между собой и делали попытки народники, объявленные на суде руководителями сообщества, -- Войноральский, Рогачев, Мышкин, Ковалик. С 1876 г. уже существовала единая революционная организация "Земля и воля" со своими отделениями как в центре, так и на периферии. И нет сомнения в том, что те, кто сидели на скамьях подсудимых и были затем отправлены на каторгу и в ссылку, окажись они на свободе, стали бы активными членами этой революционной организации, так как всей своей деятельностью подготавливали почву для ее создания.
Адвокат Утин показал, как вырывались показания у свидетелей. В качестве примера он привел крестьянина Митрофанова. Этот свидетель дал свое первое показание только потому, что его посадили в тюрьму, а у него без всяких средств к жизни оставались жена и трое детей. Крестьянина держали в тюрьме до тех пор, пока он не сказал всего того, что от него требовали.
Адвокат Корш, возражая товарищу обер-прокурора Желеховскому, который доказывал ответственность 24 главных преступников за судьбы молодежи, заявил:
-- Я думаю, что о нравственной ответственности здесь не приходится говорить. Кто должен быть более нравственно ответствен, кто более сгубил те молодые жизни, о которых соболезнует прокурор: тот ли, кто отвлекает их на время от текущих занятий, или тот, кто прервал их навсегда. Я думаю, что ответственность последних гораздо сильнее. В этом случае сочувствие общества будет скорее на стороне главных по настоящему делу виновных, чем на стороне лиц, которые свели 80 человек в могилу.
Адвокат П. А. Александров смело заявил на суде:
-- История пригвоздит к позорному столбу не сидящих на скамье подсудимых, а тех, кто их на эти скамьи посадил!
20 ноября 1877 г. Войноральского и его товарищей перевели из Дома предварительного заключения обратно в Петропавловскую крепость в одиночные камеры. Общение удалось наладить не только перестукиванием, но и вкладыванием записки в мякиш черного хлеба, который прикрепляли к водосточной трубе во время прогулок. Но тюремщики строго следили за арестованными. И когда им удавалось отобрать записку, ее приходилось дублировать стуком от одной камеры в другую.
Наступила третья декада января 1878 г. Для объявления приговора, принятого 23 января, обвиняемых вновь собрали всех вместе.
И снова радостные возгласы, объятия. Тюремные стены снова стали свидетелями проявления не только великого мужества и стойкости, высоких гражданских чувств, но и сердечной дружбы и трепетной любви. Встретились супруги, любящие и любимые, друзья детства, сокурсники, многие из которых разлучались навсегда.
Войноральский узнал, что его жене Надежде Павловне разрешили поехать в Городищенский уезд Пензенской губернии, где на руках матери Порфирия Ивановича Варвары Михайловны находилась их маленькая дочь, родившаяся в тюрьме.
Ефрузина Супинская и Мышкин вопреки всем предстоящим невзгодам намечали встречу, пусть и в отдаленном будущем.
Благодаря великолепно аргументированной защите суду пришлось при вынесении приговора оправдать 90 человек. Среди них были будущие землевольцы, руководители и члены "Народной воли", отпущенные на свободу за недостатком улик, -- Софья Перовская, Андрей Желябов и др.
Но приговор суда был жестоким. П. И. Войноральского, И. Н. Мышкина, Д. С. Рогачева, М. Д. Муравского, С. Ф. Ковалика приговорили к десяти годам каторги. Войноральский был признан виновным: 1) в составлении противозаконного сообщества; 2) в распространении сочинений, имевших целью возбуждение к неповиновению властям; 3) в составлении сочинения "История одного из многострадальных" и 4) в печатании и распространении означенного сочинения. Приговорен, кроме десятилетних каторжных работ "в крепостях", также к лишению всех прав и состояния. Этот пункт приговора был применен ко всем обвиняемым из состоятельных слоев общества. Остальных -- к различным срокам каторжных работ, тюремному заключению, ссылке на поселение.
Желая отомстить подсудимым за их невиданно дерзкое поведение на суде, царское правительство отправило в административную ссылку 80 человек из 90, оправданных судом.
Несмотря на то что суд ходатайствовал о замене каторжных работ ссылкой на поселение, царь не согласился с этим.
Приговоренные к наибольшим срокам каторги обратились к товарищам, оставшимся на свободе, с революционным "Завещанием".
В нем говорилось: "Мы остаемся врагами действующей в России системы, составляющей несчастье и позор нашей родины, так как она эксплуатирует трудовое начало в пользу хищного тунеядства и разврата, а в политическом отношении отдает труд, имущество, свободу, жизнь, честь каждого гражданина на произвол "личного усмотрения".
Мы завещаем нашим товарищам по убеждению идти с прежней энергией и удвоенной бодростью к той светлой цели, из-за которой мы подверглись преследованию и ради которой готовы бороться и страдать до последнего вздоха".
Первым подписал "Завещание" Порфирий Иванович Войноральский. Переданное на волю из Трубецкого бастиона Петропавловской крепости "Завещание" было опубликовано в журнале "Община", выходившем за границей. Д. А. Клеменц в специальной статье "По поводу завещания", опубликованной в этом же номере журнала, писал; "Суждено ли нашим товарищам погибнуть в тюрьме, среди пыток и мучений, удастся ли им снова попасть на вольный свет -- все равно они будут жить между нами, будут жить, пока останутся на Руси живые люди, способные понимать живое слово.
Ни казни, ни осадные положения не остановят нас на пути исполнения завещания наших товарищей -- и оно будет исполнено".
В том же январе 1878 г., когда заканчивался процесс "193-х", Россию облетела весть: молодая девушка, близкая к народнической организации "Земля и воля", -- Вера Засулич в приемной петербургского градоначальника Трепова выстрелила в него в упор при посетителях и служащих, не опасаясь за свою участь. Она отомстила за поруганное человеческое достоинство осужденного на каторгу члена "Земли и воли" студента А. С. Емельянова. С ним произошло следующее. Когда Трепов обходил камеры Дома предварительного заключения, он посетил и камеру Емельянова, который не снял перед ним шапки. Разгневанный градоначальник распорядился подвергнуть Емельянова телесному наказанию. Таким образом через 15 лет после официальной отмены телесных наказаний Трепов продемонстрировал произвол власть имущих, попирающих человеческое достоинство и свои же собственные законы.
Возмущение охватило всех содержавшихся в Доме предварительного заключения. И вот свершилось возмездие рукой бесстрашной девушки. Через два месяца произошло невиданное -- оправдательный приговор, вынесенный Вере Засулич судом присяжных. 31 марта у здания петербургского окружного суда образовалась стихийная демонстрация. Люди приветствовали осуждение судом произвола самодержавия. Но несмотря на оправдание Засулич судом, власти отдали приказ о ее аресте, что вынудило ее эмигрировать за границу.
После выстрела В. Засулич одесский кружок Ивана Ковальского, организовавший подпольную типографию, выпустил прокламацию, в которой говорилось: настала фактическая борьба социально-революционной партии с этим подлым правительством. В результате доноса хозяина дома к Ковальскому нагрянули жандармы, и революционеры оказали им первое вооруженное сопротивление, ранили трех жандармов, на помощь которым был вызван взвод солдат. Революционеров арестовали и предали одесскому военно-окружному суду.
Все передовые люди России приветствовали борьбу с произволом самодержавного режима. И если бы не раздался выстрел Засулич, то в Трепова стреляли бы другие: как раз в эти дни, чтобы покончить с Треповым, приехали из Киева Валериан Осинский, Попко и Дмитрий Лизогуб, члены южного Исполнительного комитета. В феврале они организовали покушение на прокурора Котляревского в Киеве, там же в мае был убит жандармский полковник Гейкинг. Такая борьба принимала не только форму террористических актов, но и была направлена на спасение арестованных революционеров из царских тюрем.
В конце мая 1878 г. Валериан Осинский стал инициатором и руководителем, а Михаил Фроленко -- блестящим исполнителем освобождения из Киевской тюрьмы трех организаторов Чигиринского заговора: Я. В. Стефановича, Л. Г. Дейча и И. В. Бохановского. Фроленко удалось поступить в Киевскую тюрьму. Сначала он стал чернорабочим, а потом сторожем. Он проявил такое усердие в работе, что его через месяц перевели в ключники в коридоре уголовных преступников. Но ему надо было попасть на эту же должность, но к политическим. Чтобы войти в доверие к тюремному начальству, Фроленко по договоренности со Стефановичем пришел к тюремному смотрителю с доносом на Стефановича, который якобы пишет жалобу на тюремное начальство. А Стефанович нарочно написал такую бумагу в своей камере. Место ключника у политических занимал некий Никита. Валериан Осинский познакомился в трактире с этим Никитой и предложил ему фиктивное место конторщика сахарной фабрики. Прибыльное место нужно было занять непременно в ближайшие дни. Удалось это сделать благодаря денежным средствам, передаваемым в распоряжение "Земли и воли" Дмитрием Лизогубом.
Ключник, получив деньги на дорогу и плату за месяц вперед, ушел с работы. Отъезд же новоявленного конторщика откладывали под разными предлогами, пока не совершился побег заключенных.
На место Никиты был взят Фроленко. Было решено вывести Стефановича, Дейча и Бохановского из тюрьмы в одежде часовых, которые уходят со смены. Фроленко принес солдатскую форму, и товарищи переоделись в нее. Из остальной одежды сделали чучела и положили их в постели, чтобы в окошечко сторожа увидели "спящих".
В назначенное время в полночь Фроленко пришел за товарищами, но застал в коридоре ночного сторожа, который явно не собирался уходить. Тогда Стефанович как бы случайно выронил книгу в окно, Фроленко послал за ней сторожа и сам повел за собой троих товарищей к выходу. Но когда проходили по нижнему коридору, Бохановский в темноте зацепился за веревку сигнального колокола, и на всю тюрьму раздался сигнал тревоги, взбудораживший все вокруг. И в этот опасный момент, когда, казалось, все пропало, Фроленко не потерял самообладания, а, наоборот, проявил находчивость и быстроту реакции. Бросив товарищам на ходу; "Прячьтесь, быстро!" -- Фроленко побежал к тюремной кодегардии и сообщил, что это он нечаянно задел веревку колокола. Понемногу тревога улеглась. Фроленко вернулся к товарищам, но разыскать их оказалось нелегко: они попрятались кто куда и в темноте ему пришлось бегать из конца в конец коридора, пока не обнаружил всех. Затем они благополучно дошли до тюремных ворот. На окрик Фроленко сторож подал ключи от калитки, а часовой в будке не обратил внимания на то, что новая смена еще не входила. Беглецы вышли за пределы тюрьмы. Недалеко от выхода их встретил Валериан Осинский с повозкой. Доехали до берега Днепра и там пересели в лодку.
Путешествие по реке продолжалось целую неделю. На ночь лодку прятали в кустах и отдыхали, днем гребли, стараясь прятаться в камыши при появлении на горизонте дыма парохода.
В Кременчуге опять встретились с Осинским, который добрался сюда по железной дороге. Он передал освобожденным товарищам паспорта и все необходимое.
Петербургские землевольцы поставили своей задачей попытаться освободить осужденных на каторгу по процессу "193-х", которых должны были отправить в центральные каторжные тюрьмы под Харьковом.
Мышкин был отправлен из Петропавловской крепости еще в апреле. Землевольцам не удалось его перехватить. Войноральского, Рогачева и Ковалика стали перевозить 25 июня 1878 г. Шел пятый час утра. Закованных в кандалы революционеров в закрытых каретах привезли на вокзал и поместили в один вагон. Друзья встретились вновь после одиночного заключения. Они крепко обнялись и расцеловались.
Им было радостно: пусть на короткое время, но они могут видеть друг друга, любоваться природой в окно вагона, свободно разговаривать.
По приезде в Харьков их поместили в Харьковскую тюрьму, откуда должны были отправить в центральные каторжные тюрьмы под Харьковом.
Получив сведения об отправлении в харьковский централ Рогачева и Ковалика, землевольцы, собравшиеся в Харькове, -- Софья Перовская, Александр Михайлов, Адриан Михайлов, А. Квятковский, А. Баранников, М. Фроленко, Н. Морозов, М. Оловенникова и др. предприняли попытку к их освобождению. В 9 верстах от Харькова отправленных из города Рогачева и Ковалика поджидала группа землевольцев на дороге, ведущей в Новобелгородскую центральную каторжную тюрьму, куда ранее уже был отправлен Мышкин. Но Рогачева и Ковалика повезли в другой централ -- Новоборисоглебскую каторжную тюрьму и по другой дороге. Момент был упущен. И вот получена новая информация: Войноральского повезут 1 июля 1878 г., но по какой дороге и в какую из двух центральных каторжных тюрем, опять неизвестно.
Тогда землевольцы, учитывая прошлый опыт, решили разделиться на три группы. Была проведена большая подготовительная работа. В разных местах Харькова сняли три квартиры. Александр Михайлов и Софья Перовская стали хозяевами конспиративной квартиры, где предусматривалось скрыть Войноральского и скрыться самим. Михайлов выдавал себя за богатого помещика, а Перовская играла роль горничной. На случай провала этой квартиры была снята запасная, где поселились Александр Баранников и Маша Оловенникова. Третья квартира, называемая центральной, стала местом совещаний и сборов. Здесь хранилось оружие, костюмы армейского и жандармского офицеров и т. д. В качестве хозяина этой квартиры выступал Николай Морозов. Дом был расположен на глухой окраинной улице. Он делился на две изолированные половины. В одной такой части дома и была конспиративная квартира, где жил Морозов, а в другой жила молодая офицерская вдова, которой Морозов представился как землемер, ищущий подходящую для себя службу. Его изысканные манеры и общительность очаровали хозяйку, что осложняло конспирацию. Морозову иногда приходилось не на шутку выкручиваться и обманывать надежды хозяйки на встречи с ним. Так молодая женщина невольно стала помехой в планах революционеров.
Все с нетерпением ждали сигнала к операции. Войноральского повезли по дороге, которую контролировала группа в составе Фроленко, Баранникова и Квятковского. Баранников и Фроленко ехали в бричке, Квятковский -- верхом на лошади. Но когда выехали, вспомнили, что оставили на квартире Морозова саблю. Да еще не успели распределить роли: договориться, кто и в какой момент стреляет в жандармов. И эти мелочи сразу осложнили положение. Баранников, бывший в форме жандармского офицера, остановил приближавшуюся к ним повозку с Войноральским и двумя жандармами возгласом: "Стой! Куда едешь?" Ямщик не сразу остановил разогнавшихся лошадей.
-- Куда едешь, спрашиваю, -- повторил Баранников. Жандарм, отдавая честь, начал отвечать. Фроленко, отличный стрелок, выстрелил в жандарма, но промахнулся. Тогда выстрелил Баранников и ранил одного из жандармов, тот лицом вниз упал на дно повозки. Войноральский казался безучастным и был недвижим. Он был прикован к дну повозки и не мог ни помочь товарищам и ни выскочить из нее. Лошади, напугавшись выстрела, понесли во весь опор. Баранников бросился в бричку, и они с Фроленко помчались вслед за повозкой, которая увозила Войноральского. Фроленко несколько раз на ходу стрелял в лошадей, но безуспешно -- неудачи преследовали его. А ведь были бы обрезаны постромки, трое революционеров оказались бы против одного жандарма и Войноральский мог бы быть освобожден. А раненые лошади мчались от страха что было сил. Оставался еще один шанс -- надежда на Квятковского, ехавшего верхом на лошади. Ему удалось догнать жандармов, и он разрядил в лошадей всю обойму своего револьвера -- шесть пуль. Но и этого прекрасного стрелка преследовали неудачи. Смертельно напуганные лошади понесли с бешеной скоростью.
Можете себе представить, дорогой читатель, что чувствовал человек, отбывший почти семилетнюю ссылку в северных губерниях России и около четырех лет заключение в петербургских тюрьмах, осужденный на десятилетнюю каторгу, когда он вдруг увидел рядом своих товарищей по борьбе, останавливающих повозку и вступивших в борьбу с жандармским конвоем. Он прикован к дну повозки и ничего не может сделать для своего освобождения. Он видит, что один из жандармов падает раненый, а другому противостоит группа из трех вооруженных революционеров. Волна неожиданной надежды на спасение подхватывает его, чтобы в ближайшее мгновение разорвать оковы, удерживающие его на дне повозки. А вместо этого -- бешеная скачка коней под градом пуль, и нет спасения, и товарищи где-то далеко, и сковано не только тело, но и душа...
А на конспиративной квартире в Харькове ждут освобожденного Войноральского. Софья Перовская нервно ходит по комнате, поглядывая на часы. И вот стук в дверь. На пороге стоит задыхающийся, потный Баранников, высокий, сухощавый в распахнутом офицерском пальто. Глядя на него, Перовская мгновенно все понимает: "Неудача! Но почему? Что помешало?" И всегда выдержанная и деликатная, Соня преображается на глазах. Она не в силах говорить. Она кричит: "Это позор! Промахи! Почему не гнались дальше?!"
Баранников пытается объяснить:
-- Это цепь случайностей. Кто мог предвидеть, что отличный стрелок Фроленко трижды промахнется, а Войноральский окажется прикованным к дну повозки? Можно ли было ожидать, что раненые лошади понесутся с бешеной скоростью? В этот день никто не мог спокойно говорить о действительных причинах неудачи.
Позже на одном из заседаний организации на вопрос Гольденберга, почему не удалось освободить Войноральского, Александр Михайлов заметил, что был допущен ряд непростительных ошибок:
-- Беда в том, что поручения не были четко распределены. Каждый действовал по своему усмотрению, считал себя обязанным только стрелять. Все понимали, что кто-то должен заняться постромками, но не наметили, кто именно, так как решили, что это мелочь.
В разговор включился Николай Морозов:
-- Я думаю, что и предварительное распределение обязанностей мало бы что дало. Если бы мы действовали одной группой, этого бы не произошло. Но мы разделились на три, так как до последней минуты не знали, что Войноральского повезут по Змиевской дороге.
-- Но это ничего не меняет, -- возразил Александр Михайлов, -- в каждой группе должен быть человек, который следил бы за тем, чтобы вовремя вырвать у ямщика вожжи или перерубить постромки.
-- А сабля? Была ведь запасена одна сабля! Кто мог заранее знать, кому она понадобится?
И вот наступил день 15 ноября 1877 г., когда И. Н. Мышкину председательствующий на суде задал вопрос: признаете ли Вы себя виновным?
-- Я выступаю, -- твердо заявил Мышкин, -- как член социально-революционной партии. Основная задача ее -- установить на развалинах теперешнего государственного порядка такой общественный строй, который составляет справедливейшую форму общественной организации. Он может быть утвержден только путем социальной революции, так как государственная власть преграждает все мирные пути.
Первоприсутствующий Ренненкампф прервал Мышкина:
-- Вы признали себя членом партии и достаточно разъяснили свое преступление.
-- Но для суда необходимо еще знать причины... почему я, сын крепостной крестьянки и солдата, видевший собственными глазами уничтожение крепостного права, не только не благословляю правительство, совершившее эту реформу, но стою в рядах отъявленных врагов его. Когда крестьяне увидели, что их наделяют песками, да болотами, да такими клочками земли, на которых немыслимо ведение хозяйства, а за эти клочки земли наложили громаднейшие платежи, превышающие в несколько раз доходность наделов, они не могли не отнестись с еще большей ненавистью к угнетающей их государственной власти.
-- Я не могу позволить Вам порицать правительство!
-- Не должно быть такой власти, которая принуждала бы под страхом наказания лгать, лицемерить.
-- Признаете ли Вы себя виновным?
-- Я не буду отвечать ни на какие Ваши вопросы, прежде чем дам необходимые разъяснения. Основные истоки революционной борьбы, -- продолжал Мышкин, -- в нищете, бесправии, безысходности положении народа. На нее оказывает влияние передовая западноевропейская социалистическая мысль и международное общество рабочих. Ближайшие задачи революционеров не в том, чтобы вызвать революцию, а в том, чтобы гарантировать успешный исход ее для народа... Ради этой цели наша практическая деятельность должна состоять в сплочении, в объединении революционных сил, двух главных революционных потоков: одного потока в среде интеллигенции и другого, более широкого, никогда не иссякавшего потока -- народно-революционного.
Первое движение в начале 60-х гг. положило фундамент социально-революционной партии... Бедствия народа достигли того, что надо быть совершенно глухим, чтобы не слышать громкого ропота народа. Этот ропот и вызвал движение 1873-- 1875 гг.
Мышкин говорил и говорил, несмотря на непрерывные попытки первоприсутствующего сенатора прервать его. В зале царила атмосфера, какую может создать только великий оратор, вдохновленный великой идеей. Все взгляды устремлены на Мышкина, который, по словам современника, представлялся "железным человеком, исполненным громадною силою". Его речь прерывают, но остановить его нельзя. Он бросает судьям вызов:
-- Теперь я вижу, что у нас нет публичности, нет гласности, нет... даже возможности выяснить истинный характер суда и где же? В стенах зала суда... Здесь не может раздаваться правдивая речь!.. За каждое откровенное слово здесь зажимают рот подсудимому. Теперь я имею полное право сказать, что это не суд, а пустая комедия или... нечто худшее, более отвратительное, позорное... Здесь сенаторы из подлости, холопства, чинов и окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества.
При словах "пустая комедия" жандарм пытался зажать Мышкину рот, но товарищи, защищая Мышкина, дали ему договорить. Едва Мышкин успел закончить речь, как вокруг него началась борьба подсудимых с жандармами, которые стали тащить Мышкина через головы других подсудимых за волосы и руки. Председатель ушел, забыв объявить заседание закрытым. Публика металась по залу. Несколько женщин упало в обморок. Прокурор Желеховский воскликнул: "Это настоящая революция!"
Речь Ипполита Никитича Мышкина стала центральным событием процесса "193-х". Войноральский, гордясь Мышкиным, говорил: "Каков оратор! Лучше бы никто не выступил. Он стал общественным обвинителем от революционной партии". Речь Мышкина получила международный резонанс благодаря революционной эмиграции. С. Кравчинский в своей статье о процессе "193-х" писал: "Эти измученные, полуумирающие люди, только что вышедшие из рук палачей, истязавших их... люди, знающие, что ни одно смелое слово, ни один протестующий крик не будут прощены им... эти люди плюют в лицо той власти, которая держит в своих руках всю их судьбу, они говорят ей, что она бесчестна, безнравственна, что они не признают ее".
Так как о ходе суда печатались искажающие правду сообщения, на средства защитников было предпринято издание подробного стенографического отчета о судебных заседаниях.
Блестящая плеяда защитников на процессе "193-х" продемонстрировала высокий гуманизм и принципы справедливости. Они были голосом прогрессивно мыслящей России. Адвокаты подвергли уничтожающей критике многие положения обвинительного акта, и в том числе о существовании якобы единого преступного сообщества. Была доказана недостоверность многих данных. Получили гласность все факты подтасовки, давления на обвиняемых, провокаций. Речь прокурора была подвергнута жесточайшей критике. Адвокаты доказали, что подавляющая часть обвиняемых привлечена к процессу без достаточных оснований или за простое знакомство с пропагандистской литературой.
Адвокат профессор Таганцев заявил на суде:
-- Для того чтобы обвинять всех подсудимых в сообществе, нужно доказать, что существовало соучастие по соглашению и что каждый из них соучастник. Следовательно, без соглашения немыслимо сообщество. Что считает обвинительная власть условием принадлежности к преступному сообществу? Прежде всего, главным образом, знакомство... Но ведь знакомство не есть условие соглашения. Возьмите, например, с Коваликом знакома масса лиц, с Войноральским -- то же самое. Я полагаю, что защита после всего мною сказанного имеет право сказать: не верьте обвинительному акту с его несуществующими уликами, потому что они наглядно опровергаются даже актом предварительного следствия.
Адвокат Таганцев, как и другие защитники, безусловно понимали, что протест против гнета самодержавия вылился в пропагандистскую деятельность многих самостоятельно действующих народнических кружкой, связать которые между собой и делали попытки народники, объявленные на суде руководителями сообщества, -- Войноральский, Рогачев, Мышкин, Ковалик. С 1876 г. уже существовала единая революционная организация "Земля и воля" со своими отделениями как в центре, так и на периферии. И нет сомнения в том, что те, кто сидели на скамьях подсудимых и были затем отправлены на каторгу и в ссылку, окажись они на свободе, стали бы активными членами этой революционной организации, так как всей своей деятельностью подготавливали почву для ее создания.
Адвокат Утин показал, как вырывались показания у свидетелей. В качестве примера он привел крестьянина Митрофанова. Этот свидетель дал свое первое показание только потому, что его посадили в тюрьму, а у него без всяких средств к жизни оставались жена и трое детей. Крестьянина держали в тюрьме до тех пор, пока он не сказал всего того, что от него требовали.
Адвокат Корш, возражая товарищу обер-прокурора Желеховскому, который доказывал ответственность 24 главных преступников за судьбы молодежи, заявил:
-- Я думаю, что о нравственной ответственности здесь не приходится говорить. Кто должен быть более нравственно ответствен, кто более сгубил те молодые жизни, о которых соболезнует прокурор: тот ли, кто отвлекает их на время от текущих занятий, или тот, кто прервал их навсегда. Я думаю, что ответственность последних гораздо сильнее. В этом случае сочувствие общества будет скорее на стороне главных по настоящему делу виновных, чем на стороне лиц, которые свели 80 человек в могилу.
Адвокат П. А. Александров смело заявил на суде:
-- История пригвоздит к позорному столбу не сидящих на скамье подсудимых, а тех, кто их на эти скамьи посадил!
20 ноября 1877 г. Войноральского и его товарищей перевели из Дома предварительного заключения обратно в Петропавловскую крепость в одиночные камеры. Общение удалось наладить не только перестукиванием, но и вкладыванием записки в мякиш черного хлеба, который прикрепляли к водосточной трубе во время прогулок. Но тюремщики строго следили за арестованными. И когда им удавалось отобрать записку, ее приходилось дублировать стуком от одной камеры в другую.
Наступила третья декада января 1878 г. Для объявления приговора, принятого 23 января, обвиняемых вновь собрали всех вместе.
И снова радостные возгласы, объятия. Тюремные стены снова стали свидетелями проявления не только великого мужества и стойкости, высоких гражданских чувств, но и сердечной дружбы и трепетной любви. Встретились супруги, любящие и любимые, друзья детства, сокурсники, многие из которых разлучались навсегда.
Войноральский узнал, что его жене Надежде Павловне разрешили поехать в Городищенский уезд Пензенской губернии, где на руках матери Порфирия Ивановича Варвары Михайловны находилась их маленькая дочь, родившаяся в тюрьме.
Ефрузина Супинская и Мышкин вопреки всем предстоящим невзгодам намечали встречу, пусть и в отдаленном будущем.
Благодаря великолепно аргументированной защите суду пришлось при вынесении приговора оправдать 90 человек. Среди них были будущие землевольцы, руководители и члены "Народной воли", отпущенные на свободу за недостатком улик, -- Софья Перовская, Андрей Желябов и др.
Но приговор суда был жестоким. П. И. Войноральского, И. Н. Мышкина, Д. С. Рогачева, М. Д. Муравского, С. Ф. Ковалика приговорили к десяти годам каторги. Войноральский был признан виновным: 1) в составлении противозаконного сообщества; 2) в распространении сочинений, имевших целью возбуждение к неповиновению властям; 3) в составлении сочинения "История одного из многострадальных" и 4) в печатании и распространении означенного сочинения. Приговорен, кроме десятилетних каторжных работ "в крепостях", также к лишению всех прав и состояния. Этот пункт приговора был применен ко всем обвиняемым из состоятельных слоев общества. Остальных -- к различным срокам каторжных работ, тюремному заключению, ссылке на поселение.
Желая отомстить подсудимым за их невиданно дерзкое поведение на суде, царское правительство отправило в административную ссылку 80 человек из 90, оправданных судом.
Несмотря на то что суд ходатайствовал о замене каторжных работ ссылкой на поселение, царь не согласился с этим.
Приговоренные к наибольшим срокам каторги обратились к товарищам, оставшимся на свободе, с революционным "Завещанием".
В нем говорилось: "Мы остаемся врагами действующей в России системы, составляющей несчастье и позор нашей родины, так как она эксплуатирует трудовое начало в пользу хищного тунеядства и разврата, а в политическом отношении отдает труд, имущество, свободу, жизнь, честь каждого гражданина на произвол "личного усмотрения".
Мы завещаем нашим товарищам по убеждению идти с прежней энергией и удвоенной бодростью к той светлой цели, из-за которой мы подверглись преследованию и ради которой готовы бороться и страдать до последнего вздоха".
Первым подписал "Завещание" Порфирий Иванович Войноральский. Переданное на волю из Трубецкого бастиона Петропавловской крепости "Завещание" было опубликовано в журнале "Община", выходившем за границей. Д. А. Клеменц в специальной статье "По поводу завещания", опубликованной в этом же номере журнала, писал; "Суждено ли нашим товарищам погибнуть в тюрьме, среди пыток и мучений, удастся ли им снова попасть на вольный свет -- все равно они будут жить между нами, будут жить, пока останутся на Руси живые люди, способные понимать живое слово.
Ни казни, ни осадные положения не остановят нас на пути исполнения завещания наших товарищей -- и оно будет исполнено".
В том же январе 1878 г., когда заканчивался процесс "193-х", Россию облетела весть: молодая девушка, близкая к народнической организации "Земля и воля", -- Вера Засулич в приемной петербургского градоначальника Трепова выстрелила в него в упор при посетителях и служащих, не опасаясь за свою участь. Она отомстила за поруганное человеческое достоинство осужденного на каторгу члена "Земли и воли" студента А. С. Емельянова. С ним произошло следующее. Когда Трепов обходил камеры Дома предварительного заключения, он посетил и камеру Емельянова, который не снял перед ним шапки. Разгневанный градоначальник распорядился подвергнуть Емельянова телесному наказанию. Таким образом через 15 лет после официальной отмены телесных наказаний Трепов продемонстрировал произвол власть имущих, попирающих человеческое достоинство и свои же собственные законы.
Возмущение охватило всех содержавшихся в Доме предварительного заключения. И вот свершилось возмездие рукой бесстрашной девушки. Через два месяца произошло невиданное -- оправдательный приговор, вынесенный Вере Засулич судом присяжных. 31 марта у здания петербургского окружного суда образовалась стихийная демонстрация. Люди приветствовали осуждение судом произвола самодержавия. Но несмотря на оправдание Засулич судом, власти отдали приказ о ее аресте, что вынудило ее эмигрировать за границу.
После выстрела В. Засулич одесский кружок Ивана Ковальского, организовавший подпольную типографию, выпустил прокламацию, в которой говорилось: настала фактическая борьба социально-революционной партии с этим подлым правительством. В результате доноса хозяина дома к Ковальскому нагрянули жандармы, и революционеры оказали им первое вооруженное сопротивление, ранили трех жандармов, на помощь которым был вызван взвод солдат. Революционеров арестовали и предали одесскому военно-окружному суду.
Все передовые люди России приветствовали борьбу с произволом самодержавного режима. И если бы не раздался выстрел Засулич, то в Трепова стреляли бы другие: как раз в эти дни, чтобы покончить с Треповым, приехали из Киева Валериан Осинский, Попко и Дмитрий Лизогуб, члены южного Исполнительного комитета. В феврале они организовали покушение на прокурора Котляревского в Киеве, там же в мае был убит жандармский полковник Гейкинг. Такая борьба принимала не только форму террористических актов, но и была направлена на спасение арестованных революционеров из царских тюрем.
В конце мая 1878 г. Валериан Осинский стал инициатором и руководителем, а Михаил Фроленко -- блестящим исполнителем освобождения из Киевской тюрьмы трех организаторов Чигиринского заговора: Я. В. Стефановича, Л. Г. Дейча и И. В. Бохановского. Фроленко удалось поступить в Киевскую тюрьму. Сначала он стал чернорабочим, а потом сторожем. Он проявил такое усердие в работе, что его через месяц перевели в ключники в коридоре уголовных преступников. Но ему надо было попасть на эту же должность, но к политическим. Чтобы войти в доверие к тюремному начальству, Фроленко по договоренности со Стефановичем пришел к тюремному смотрителю с доносом на Стефановича, который якобы пишет жалобу на тюремное начальство. А Стефанович нарочно написал такую бумагу в своей камере. Место ключника у политических занимал некий Никита. Валериан Осинский познакомился в трактире с этим Никитой и предложил ему фиктивное место конторщика сахарной фабрики. Прибыльное место нужно было занять непременно в ближайшие дни. Удалось это сделать благодаря денежным средствам, передаваемым в распоряжение "Земли и воли" Дмитрием Лизогубом.
Ключник, получив деньги на дорогу и плату за месяц вперед, ушел с работы. Отъезд же новоявленного конторщика откладывали под разными предлогами, пока не совершился побег заключенных.
На место Никиты был взят Фроленко. Было решено вывести Стефановича, Дейча и Бохановского из тюрьмы в одежде часовых, которые уходят со смены. Фроленко принес солдатскую форму, и товарищи переоделись в нее. Из остальной одежды сделали чучела и положили их в постели, чтобы в окошечко сторожа увидели "спящих".
В назначенное время в полночь Фроленко пришел за товарищами, но застал в коридоре ночного сторожа, который явно не собирался уходить. Тогда Стефанович как бы случайно выронил книгу в окно, Фроленко послал за ней сторожа и сам повел за собой троих товарищей к выходу. Но когда проходили по нижнему коридору, Бохановский в темноте зацепился за веревку сигнального колокола, и на всю тюрьму раздался сигнал тревоги, взбудораживший все вокруг. И в этот опасный момент, когда, казалось, все пропало, Фроленко не потерял самообладания, а, наоборот, проявил находчивость и быстроту реакции. Бросив товарищам на ходу; "Прячьтесь, быстро!" -- Фроленко побежал к тюремной кодегардии и сообщил, что это он нечаянно задел веревку колокола. Понемногу тревога улеглась. Фроленко вернулся к товарищам, но разыскать их оказалось нелегко: они попрятались кто куда и в темноте ему пришлось бегать из конца в конец коридора, пока не обнаружил всех. Затем они благополучно дошли до тюремных ворот. На окрик Фроленко сторож подал ключи от калитки, а часовой в будке не обратил внимания на то, что новая смена еще не входила. Беглецы вышли за пределы тюрьмы. Недалеко от выхода их встретил Валериан Осинский с повозкой. Доехали до берега Днепра и там пересели в лодку.
Путешествие по реке продолжалось целую неделю. На ночь лодку прятали в кустах и отдыхали, днем гребли, стараясь прятаться в камыши при появлении на горизонте дыма парохода.
В Кременчуге опять встретились с Осинским, который добрался сюда по железной дороге. Он передал освобожденным товарищам паспорта и все необходимое.
Петербургские землевольцы поставили своей задачей попытаться освободить осужденных на каторгу по процессу "193-х", которых должны были отправить в центральные каторжные тюрьмы под Харьковом.
Мышкин был отправлен из Петропавловской крепости еще в апреле. Землевольцам не удалось его перехватить. Войноральского, Рогачева и Ковалика стали перевозить 25 июня 1878 г. Шел пятый час утра. Закованных в кандалы революционеров в закрытых каретах привезли на вокзал и поместили в один вагон. Друзья встретились вновь после одиночного заключения. Они крепко обнялись и расцеловались.
Им было радостно: пусть на короткое время, но они могут видеть друг друга, любоваться природой в окно вагона, свободно разговаривать.
По приезде в Харьков их поместили в Харьковскую тюрьму, откуда должны были отправить в центральные каторжные тюрьмы под Харьковом.
Получив сведения об отправлении в харьковский централ Рогачева и Ковалика, землевольцы, собравшиеся в Харькове, -- Софья Перовская, Александр Михайлов, Адриан Михайлов, А. Квятковский, А. Баранников, М. Фроленко, Н. Морозов, М. Оловенникова и др. предприняли попытку к их освобождению. В 9 верстах от Харькова отправленных из города Рогачева и Ковалика поджидала группа землевольцев на дороге, ведущей в Новобелгородскую центральную каторжную тюрьму, куда ранее уже был отправлен Мышкин. Но Рогачева и Ковалика повезли в другой централ -- Новоборисоглебскую каторжную тюрьму и по другой дороге. Момент был упущен. И вот получена новая информация: Войноральского повезут 1 июля 1878 г., но по какой дороге и в какую из двух центральных каторжных тюрем, опять неизвестно.
Тогда землевольцы, учитывая прошлый опыт, решили разделиться на три группы. Была проведена большая подготовительная работа. В разных местах Харькова сняли три квартиры. Александр Михайлов и Софья Перовская стали хозяевами конспиративной квартиры, где предусматривалось скрыть Войноральского и скрыться самим. Михайлов выдавал себя за богатого помещика, а Перовская играла роль горничной. На случай провала этой квартиры была снята запасная, где поселились Александр Баранников и Маша Оловенникова. Третья квартира, называемая центральной, стала местом совещаний и сборов. Здесь хранилось оружие, костюмы армейского и жандармского офицеров и т. д. В качестве хозяина этой квартиры выступал Николай Морозов. Дом был расположен на глухой окраинной улице. Он делился на две изолированные половины. В одной такой части дома и была конспиративная квартира, где жил Морозов, а в другой жила молодая офицерская вдова, которой Морозов представился как землемер, ищущий подходящую для себя службу. Его изысканные манеры и общительность очаровали хозяйку, что осложняло конспирацию. Морозову иногда приходилось не на шутку выкручиваться и обманывать надежды хозяйки на встречи с ним. Так молодая женщина невольно стала помехой в планах революционеров.
Все с нетерпением ждали сигнала к операции. Войноральского повезли по дороге, которую контролировала группа в составе Фроленко, Баранникова и Квятковского. Баранников и Фроленко ехали в бричке, Квятковский -- верхом на лошади. Но когда выехали, вспомнили, что оставили на квартире Морозова саблю. Да еще не успели распределить роли: договориться, кто и в какой момент стреляет в жандармов. И эти мелочи сразу осложнили положение. Баранников, бывший в форме жандармского офицера, остановил приближавшуюся к ним повозку с Войноральским и двумя жандармами возгласом: "Стой! Куда едешь?" Ямщик не сразу остановил разогнавшихся лошадей.
-- Куда едешь, спрашиваю, -- повторил Баранников. Жандарм, отдавая честь, начал отвечать. Фроленко, отличный стрелок, выстрелил в жандарма, но промахнулся. Тогда выстрелил Баранников и ранил одного из жандармов, тот лицом вниз упал на дно повозки. Войноральский казался безучастным и был недвижим. Он был прикован к дну повозки и не мог ни помочь товарищам и ни выскочить из нее. Лошади, напугавшись выстрела, понесли во весь опор. Баранников бросился в бричку, и они с Фроленко помчались вслед за повозкой, которая увозила Войноральского. Фроленко несколько раз на ходу стрелял в лошадей, но безуспешно -- неудачи преследовали его. А ведь были бы обрезаны постромки, трое революционеров оказались бы против одного жандарма и Войноральский мог бы быть освобожден. А раненые лошади мчались от страха что было сил. Оставался еще один шанс -- надежда на Квятковского, ехавшего верхом на лошади. Ему удалось догнать жандармов, и он разрядил в лошадей всю обойму своего револьвера -- шесть пуль. Но и этого прекрасного стрелка преследовали неудачи. Смертельно напуганные лошади понесли с бешеной скоростью.
Можете себе представить, дорогой читатель, что чувствовал человек, отбывший почти семилетнюю ссылку в северных губерниях России и около четырех лет заключение в петербургских тюрьмах, осужденный на десятилетнюю каторгу, когда он вдруг увидел рядом своих товарищей по борьбе, останавливающих повозку и вступивших в борьбу с жандармским конвоем. Он прикован к дну повозки и ничего не может сделать для своего освобождения. Он видит, что один из жандармов падает раненый, а другому противостоит группа из трех вооруженных революционеров. Волна неожиданной надежды на спасение подхватывает его, чтобы в ближайшее мгновение разорвать оковы, удерживающие его на дне повозки. А вместо этого -- бешеная скачка коней под градом пуль, и нет спасения, и товарищи где-то далеко, и сковано не только тело, но и душа...
А на конспиративной квартире в Харькове ждут освобожденного Войноральского. Софья Перовская нервно ходит по комнате, поглядывая на часы. И вот стук в дверь. На пороге стоит задыхающийся, потный Баранников, высокий, сухощавый в распахнутом офицерском пальто. Глядя на него, Перовская мгновенно все понимает: "Неудача! Но почему? Что помешало?" И всегда выдержанная и деликатная, Соня преображается на глазах. Она не в силах говорить. Она кричит: "Это позор! Промахи! Почему не гнались дальше?!"
Баранников пытается объяснить:
-- Это цепь случайностей. Кто мог предвидеть, что отличный стрелок Фроленко трижды промахнется, а Войноральский окажется прикованным к дну повозки? Можно ли было ожидать, что раненые лошади понесутся с бешеной скоростью? В этот день никто не мог спокойно говорить о действительных причинах неудачи.
Позже на одном из заседаний организации на вопрос Гольденберга, почему не удалось освободить Войноральского, Александр Михайлов заметил, что был допущен ряд непростительных ошибок:
-- Беда в том, что поручения не были четко распределены. Каждый действовал по своему усмотрению, считал себя обязанным только стрелять. Все понимали, что кто-то должен заняться постромками, но не наметили, кто именно, так как решили, что это мелочь.
В разговор включился Николай Морозов:
-- Я думаю, что и предварительное распределение обязанностей мало бы что дало. Если бы мы действовали одной группой, этого бы не произошло. Но мы разделились на три, так как до последней минуты не знали, что Войноральского повезут по Змиевской дороге.
-- Но это ничего не меняет, -- возразил Александр Михайлов, -- в каждой группе должен быть человек, который следил бы за тем, чтобы вовремя вырвать у ямщика вожжи или перерубить постромки.
-- А сабля? Была ведь запасена одна сабля! Кто мог заранее знать, кому она понадобится?