Страница:
– Как лондонцам во времена бомбардировок в войну? Товарищество военного времени?
– Вот именно. В конце концов, война – это один из видов преступности. Обнаружить чье-то дерьмо в своем собственном бассейне – вот гениальный стимул. Вы сразу же объединяетесь с соседями для круглосуточного дежурства и достаете из футляра свою старую скрипку. Впервые за многие годы вы доставляете жене настоящее удовольствие в постели. Это работает, Чарльз…
– Но это жестокое лекарство. Неужели нет другого способа? Вы могли бы читать им проповеди, стать Савонаролой Коста-дель-Соль.
– Я пытался. – Кроуфорд хмуро посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида. – Никакую проповедь они не променяют на сиесту. Преступность имеет почтенную историю, вспомните Лондон времен Шекспира, Флоренцию Медичи. Не счесть убийств, отравлений и удушений. Назовите мне хоть одну эпоху, когда процветали гражданские добродетели и искусства, а разгула преступности не было.
– А Древние Афины? Математика, архитектура и идеи государства, выработанные политической философией. Может быть, акрополь кишел своднями и мелкими воришками?
– Нет, но у греков были рабство и педерастия.
– А у нас есть спутниковое телевидение. Если вы уедете из Эстрелья-де-Мар, преступность появится сама собой. Это побережье – рассадник мелких преступников и бесчестных политиканов.
– Но это испанцы и марокканцы. Для них Средиземноморское побережье – чужбина. Настоящие аборигены Коста-дель-Соль – британцы, французы и немцы. Честные и сплошь законопослушные мужчины, женщины и ротвейлеры. Даже мошенники из Лондона начинают жить честно, когда поселяются здесь.
Сообразив, что от его одежды исходит запах пота, Кроуфорд включил вентилятор и с жаром добавил:
– Доверьтесь мне, Чарльз. Мне нужна ваша помощь.
– Я же… вам помогал. До сих пор.
– Хорошо. Мне нравится, как вы управляете клубом. Но я знаю, что у вас масса свободного времени, и я хотел бы, чтобы вы занялись еще кое-чем.
– Кун-фу я целую вечность не занимался.
– Зачем кун-фу. Я хочу, чтобы вы организовали клуб кинолюбителей.
– Нет ничего проще. В торговом пассаже есть магазин проката с хорошей коллекцией классики. Закажу сотню копий «Броненосца "Потемкин"».
Кроуфорд в изнеможении закрыл глаза, – его явно вывела из себя моя наивность.
– Нет, не такой клуб. Люди должны научиться выключать телевизоры. Я хочу создать клуб, в котором они будут снимать собственные фильмы, учиться писать сценарии, делать крупный план, пользоваться операторскими тележками, снимать панорамные виды и держать в кадре движущийся объект. Фильм чем-то напоминает наше видение мира, Чарльз. Здесь живут два бывших кинооператора, они много лет снимали игровые фильмы в Англии. Есть супружеская пара, вместе выпускавшая документальные ленты. Они могут преподавать на наших курсах. Я хочу, чтобы вы стали продюсером, держали все под присмотром, направляли фонды в правильное русло. Бетти Шенд стремится поддерживать искусства. Вокруг столько интересного, – нужно запечатлеть это на пленке.
Я видел, что он распространяется о своем блистательном проекте, совершенно упуская из виду, что правдивый документальный фильм о Костасоль станет свидетельством против него в суде и отправит его лет на тридцать в тюрьму Сарсуэлья. Я вспомнил о порнографическом фильме, который он снимал в собственной квартире, и догадался, что и сейчас он замышляет что-то подобное, еще один слой паутины порока, которой он опутывал обитателей Костасоль.
– Я понимаю… в целом, может быть, без деталей. О чем будут фильмы?
– О жизни в Костасоль, о чем же еще? Весь он поражен довольно странной амнезией – амнезией себя самих. Люди в буквальном смысле слова забывают, кто они. Объектив камеры просто напомнит им об этом.
– Ну…
Я все еще сомневался, не желая сделаться главой компании по производству порнофильмов. Но чтобы найти поджигателя, виновного в смерти Холлингеров, я должен был проникнуть в самое сердце преступного синдиката, контролируемого Элизабет Шенд, Кроуфордом и Дэвидом Хеннесси.
– Я попробую, – сказал я. – Среди жителей наверняка найдется несколько профессиональных актеров. Расспрошу в клубе.
– Забудьте о профессионалах. По сравнению с любителями они какие-то зашоренные. У меня уже есть кое-кто на уме.
Кроуфорд пересел на переднее сиденье, включил «дворники» и мойку стекол, чтобы очистить лобовое стекло от накопившегося за утро мусора. Он снова обрел бодрость и энергию, словно ему нужно было только коснуться дна, чтобы, оттолкнувшись от него, всплыть на поверхность.
– Эта женщина, – продолжал он с жаром, – станет звездой, Чарльз. Кстати, она живет по соседству с домом, который я нашел для вас. Сейчас мы туда поедем. Смотрите, вы уже заинтригованы, это женщина в вашем вкусе…
Он повернул ключ зажигания и ждал, когда я тронусь с места, улыбаясь той, давней, улыбкой поколачиваемого отцом мальчишки-фантазера, переворошившего шкафчики своих школьных товарищей в раздевалке и оставившего после себя бесценный клад – ощущение чего-то необычного, желание дерзать, бежать из привычного мира.
23
24
– Вот именно. В конце концов, война – это один из видов преступности. Обнаружить чье-то дерьмо в своем собственном бассейне – вот гениальный стимул. Вы сразу же объединяетесь с соседями для круглосуточного дежурства и достаете из футляра свою старую скрипку. Впервые за многие годы вы доставляете жене настоящее удовольствие в постели. Это работает, Чарльз…
– Но это жестокое лекарство. Неужели нет другого способа? Вы могли бы читать им проповеди, стать Савонаролой Коста-дель-Соль.
– Я пытался. – Кроуфорд хмуро посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида. – Никакую проповедь они не променяют на сиесту. Преступность имеет почтенную историю, вспомните Лондон времен Шекспира, Флоренцию Медичи. Не счесть убийств, отравлений и удушений. Назовите мне хоть одну эпоху, когда процветали гражданские добродетели и искусства, а разгула преступности не было.
– А Древние Афины? Математика, архитектура и идеи государства, выработанные политической философией. Может быть, акрополь кишел своднями и мелкими воришками?
– Нет, но у греков были рабство и педерастия.
– А у нас есть спутниковое телевидение. Если вы уедете из Эстрелья-де-Мар, преступность появится сама собой. Это побережье – рассадник мелких преступников и бесчестных политиканов.
– Но это испанцы и марокканцы. Для них Средиземноморское побережье – чужбина. Настоящие аборигены Коста-дель-Соль – британцы, французы и немцы. Честные и сплошь законопослушные мужчины, женщины и ротвейлеры. Даже мошенники из Лондона начинают жить честно, когда поселяются здесь.
Сообразив, что от его одежды исходит запах пота, Кроуфорд включил вентилятор и с жаром добавил:
– Доверьтесь мне, Чарльз. Мне нужна ваша помощь.
– Я же… вам помогал. До сих пор.
– Хорошо. Мне нравится, как вы управляете клубом. Но я знаю, что у вас масса свободного времени, и я хотел бы, чтобы вы занялись еще кое-чем.
– Кун-фу я целую вечность не занимался.
– Зачем кун-фу. Я хочу, чтобы вы организовали клуб кинолюбителей.
– Нет ничего проще. В торговом пассаже есть магазин проката с хорошей коллекцией классики. Закажу сотню копий «Броненосца "Потемкин"».
Кроуфорд в изнеможении закрыл глаза, – его явно вывела из себя моя наивность.
– Нет, не такой клуб. Люди должны научиться выключать телевизоры. Я хочу создать клуб, в котором они будут снимать собственные фильмы, учиться писать сценарии, делать крупный план, пользоваться операторскими тележками, снимать панорамные виды и держать в кадре движущийся объект. Фильм чем-то напоминает наше видение мира, Чарльз. Здесь живут два бывших кинооператора, они много лет снимали игровые фильмы в Англии. Есть супружеская пара, вместе выпускавшая документальные ленты. Они могут преподавать на наших курсах. Я хочу, чтобы вы стали продюсером, держали все под присмотром, направляли фонды в правильное русло. Бетти Шенд стремится поддерживать искусства. Вокруг столько интересного, – нужно запечатлеть это на пленке.
Я видел, что он распространяется о своем блистательном проекте, совершенно упуская из виду, что правдивый документальный фильм о Костасоль станет свидетельством против него в суде и отправит его лет на тридцать в тюрьму Сарсуэлья. Я вспомнил о порнографическом фильме, который он снимал в собственной квартире, и догадался, что и сейчас он замышляет что-то подобное, еще один слой паутины порока, которой он опутывал обитателей Костасоль.
– Я понимаю… в целом, может быть, без деталей. О чем будут фильмы?
– О жизни в Костасоль, о чем же еще? Весь он поражен довольно странной амнезией – амнезией себя самих. Люди в буквальном смысле слова забывают, кто они. Объектив камеры просто напомнит им об этом.
– Ну…
Я все еще сомневался, не желая сделаться главой компании по производству порнофильмов. Но чтобы найти поджигателя, виновного в смерти Холлингеров, я должен был проникнуть в самое сердце преступного синдиката, контролируемого Элизабет Шенд, Кроуфордом и Дэвидом Хеннесси.
– Я попробую, – сказал я. – Среди жителей наверняка найдется несколько профессиональных актеров. Расспрошу в клубе.
– Забудьте о профессионалах. По сравнению с любителями они какие-то зашоренные. У меня уже есть кое-кто на уме.
Кроуфорд пересел на переднее сиденье, включил «дворники» и мойку стекол, чтобы очистить лобовое стекло от накопившегося за утро мусора. Он снова обрел бодрость и энергию, словно ему нужно было только коснуться дна, чтобы, оттолкнувшись от него, всплыть на поверхность.
– Эта женщина, – продолжал он с жаром, – станет звездой, Чарльз. Кстати, она живет по соседству с домом, который я нашел для вас. Сейчас мы туда поедем. Смотрите, вы уже заинтригованы, это женщина в вашем вкусе…
Он повернул ключ зажигания и ждал, когда я тронусь с места, улыбаясь той, давней, улыбкой поколачиваемого отцом мальчишки-фантазера, переворошившего шкафчики своих школьных товарищей в раздевалке и оставившего после себя бесценный клад – ощущение чего-то необычного, желание дерзать, бежать из привычного мира.
23
Добро пожаловать
– Ваш новый дом, Чарльз. Взгляните. Красивый, не правда ли?
– Очень. Собираетесь его ограбить?
– Только когда вы в нем обоснуетесь. Здесь вы будете счастливы. Я хочу забрать вас из клуба «Наутико». С ним связано слишком много неприятных воспоминаний.
Мы подъехали к воротам пустой виллы на тихой улочке всего в трехстах ярдах к западу от центральной площади. Столб с вывеской «сдается внаем» возвышался над пожелтевшим газоном возле высохшего бассейна. В этом доме с выцветшими обоями и выгоревшими тентами, пустовавшем с тех пор, как был построен, было что-то призрачное, в нем словно обитали духи бесплотных хозяев, оставившие после себя следы вроде расплывчатых пятен на засвеченной фотографии.
– Впечатляющий домик, – заметил я, когда мы вышли из машины. – Почему здесь никто не живет?
– Владельцы умерли, так и не выехав из Англии. В семье возникли какие-то споры из-за завещания. Бетти Шенд купила его за бесценок.
Кроуфорд отомкнул ворота и, опередив меня, широким шагом направился к дому по подъездной дорожке. Бассейн бобовидной формы был похож на затонувший алтарь, до которого можно было добраться, спустившись по хромированной лесенке. Принесенные в жертву дохлая крыса, винная бутылка и выгоревший на солнце рекламный буклет агентства недвижимости ждали, не востребует ли их какое-нибудь низшее божество. Сад с давно не поливавшимися пальмами и бугенвиллеями поблек от жары. Сквозь пыльные окна, из которых никто никогда не смотрел, нельзя было разглядеть еще необставленные комнаты.
Кроуфорд обхватил руками столбик, на котором висело объявление «сдается внаем», и стал раскачивать его из стороны в сторону. Он выдернул его из сухой земли и далеко отшвырнул. Поднявшись по выложенным плиткой ступеням к входной двери, он достал из кармана ключи.
– Вам будет приятно узнать, что здесь замки мы ломать не станем. Странно заходить в дом через парадное крыльцо, в этом есть даже какая-то преступная романтика. Я хочу, чтобы вы обрели истинный опыт жизни в Костасоль. Тайны жизни и смерти окутывают виллы вроде этой…
Он пропустил меня вперед, и мы окунулись в тишину дома. Сквозь незашторенные окна беспрепятственно проникал солнечный свет, приглушаемый толстой пеленой пыли на стеклах. Мы оказались в пустых комнатах: белые стены словно замерли в ожидании, когда же в них разыграются драмы скуки и апатии, а на потолке замелькают отсветы бесконечных футбольных баталий, разворачивающихся на телевизионном экране. Непонятно, кто и зачем мог поселиться в этом доме без мебели и декора. Оборудованная всем необходимым кухня напоминала то ли реанимационную палату, то ли бесплатную аптеку. По тому, с каким одобрением Кроуфорд наблюдал за мной, я понял, что он правильно угадал мой характер: я уже почувствовал себя на этой вилле гораздо легче, освободившись от бремени прошлого и последних пластов воспоминаний, от которых так долго не мог избавиться.
– Чарльз, вы дома…– Кроуфорд поманил меня за собой, приглашая обойти большую гостиную. – Насладитесь этим ощущением. Все странное и необычное куда ближе нам, чем мы хотели бы думать.
– Возможно. Пустой дом обладает какой-то особой магией. Я не уверен, захочется ли мне жить здесь. А как насчет мебели?
– Ее доставят завтра. Белые обои с белым рисунком, хромированная мебель и черные кожаные кресла, все абсолютно в вашем вкусе. Выбирал не я, – Бетти Шенд. А пока посмотрим второй этаж.
Я поднялся за ним по ступенькам: лестничная площадка вела в широкие коридоры в обе стороны и выходила на открытую бетонную террасу – маленький храм солнца. Я обошел пустые спальни и ванные с зеркальными стенами в каждой, пытаясь представить себе, как вновь прибывшие хозяева почувствуют себя в этих замерших комнатах, отрезанные от мира охранными системами и датчиками. Безлюдные улицы Костасоль повторялись, как в зеркале, в таких же пустых дезинфицированных комнатах особняков. На этой странной планете почти неощутимая сила тяготения притупит разум ее обитателей, прикует их к креслам, и так они будут сидеть и сидеть, не сводя взгляда с линии горизонта на экранах телевизоров, тщетно пытаясь осмыслить, что же с ними произошло. Выбивая окно или взламывая дверь кухни, Кроуфорд снимал заклятье, и стрелки часов возобновляли свой бег…
– Бобби?…
Выйдя из спальни с видом на пальмовый сад и теннисный корт, я обследовал коридор. В соседних спальнях было пусто, и я сначала предположил, что он оставил меня в доме, чтобы подвергнуть какому-нибудь шуточному испытанию. Потом до моего слуха донеслись его шаги в небольшой задней спальне, выходившей во внутренний дворик.
– Чарльз, я здесь. Входите, посмотрите – довольно необычное зрелище…
Я вошел в необставленную комнату с примыкавшей к ней крошечной, не больше чулана, ванной. Кроуфорд стоял у окна, заглядывая сквозь пластины подъемных жалюзи.
– Это комната служанки? – спросил я. – Надеюсь, вы наняли мне симпатичную девушку.
– Ну… Об этом мы еще не думали. Но вид отсюда действительно интересный.
Он раздвинул для меня пыльные планки, оставив на них отпечатки пальцев. За внутренним двориком располагался теннисный корт, его глиняную поверхность недавно подмели и расчертили мелом. Между стойками была натянута новенькая упругая сетка, а на линии подачи стояла такая же, как в клубе «Наутико», теннисная машина, ожидавшая своего первого соперника.
Но Кроуфорд любовался не теннисным кортом, который заботливо подготовил для меня. Слева от нас, за внешней стеной, проходившей вдоль подъездной дорожки почти до улицы, начинался соседний участок с тремя красивыми бунгало, расположенными, как мотельные коттеджи, вокруг общего бассейна. Только здесь плоская равнина Костасоль ухитрилась возвыситься и образовать небольшой холмик, с которого обитателям бунгало открывался приятный вид на окрестные сады и который позволял нам увидеть из нашего окна бассейн как на ладони.
Свет подрагивал на стволах пальм, солнечные зайчики играли на стенах бунгало, отражаясь от взволнованной поверхности воды. Девочка-подросток с обнаженной грудью вышла из бассейна и остановилась на его краю, высмаркивая воду из носа. Ее светлые волосы растрепались и прилипли к плечам. Она с криком кинулась в воду, с шумом подняв фонтан брызг.
– Милая, правда? Красивая, хотя и испорченная.
– Ну…– Я смотрел, как девочка-подросток плескалась в мелководной части бассейна, радостными возгласами приветствуя радужные блики на его поверхности. – Она хорошенькая, это точно.
– Хорошенькая? Мой бог, вы явно вращались среди каких-то гангстеров. У меня бы язык не повернулся назвать ее привлекательной.
Я продолжал наблюдать за вылезавшей из бассейна и снова игриво шлепавшейся в воду девочкой, и не сразу сообразил, что Кроуфорд смотрел не на бассейн, а на столик под тентом возле ближайшего бунгало. Рядом стоял худощавый седовласый мужчина в шелковом халате, с красивым профилем актера, пользующегося популярностью у женщин. Он помахал рукой девочке, резвившейся в бассейне, и поднял бокал, выражая тем самым восторг ее энергичными, но неумелыми прыжками в воду. До него было немногим больше тридцати футов, и я смог разглядеть задумчивую улыбку на его тонких губах.
– Сэнджер? Так вот где эти его бунгало…
– Его райский сад. – Кроуфорд закусил зубами грязную планку жалюзи. – Он может разыгрывать здесь из себя бога, Адама и змия, даже не снимая фигового листка. Одно из бунгало – кабинет, где он принимает пациенток. В другом домике он поселил француженку с дочерью, той девочкой, что плещется в бассейне. Третье он делит со своей последней протеже. Вон она, под зонтиком.
В шезлонге под зонтиком сидела молодая женщина в хлопчатобумажной ночной сорочке вроде тех, что выдаются в приемных отделениях больниц «скорой помощи». Одна ее рука покоилась на стопке нечитанных книг в бумажном переплете, и мы могли разглядеть воспаленные следы бесчисленных инъекций, покрывавших кожу от запястья до локтя. Она отрешенно играла пустым медицинским стаканчиком, словно ни на чем не могла сосредоточить внимание, пока не получит следующую дозу. Ее черные волосы были острижены очень коротко, так что почти виднелся голый череп, и не скрывали глубоких шрамов над висками. Когда она повернулась к бассейну, солнце сверкнуло на золотых колечках в ее правой ноздре и нижней губе, на мгновение осветив болезненно-желтое лицо. При взгляде на ее запавшие щеки я вспомнил наркоманов в тюремной больнице Кантона, пристрастившихся к героину, равнодушно выслушивавших смертные приговоры, потому что мысленно уже заняли места в тележке, на которой их повезут на казнь.
И все же, рассматривая эту молодую женщину, абсолютно разрушенную наркотиками душевно и физически, я не мог отделаться от ощущения, что какие-то остатки собственной воли, что-то похожее на своенравие все еще борется в ее душе, стремясь вырваться из глубин психотропного транса, в который вверг ее Сэнджер. Она казалась печальной и замкнутой, но ее взгляд нет-нет да и сосредоточивался на каком-то образе, на воспоминании о том времени, когда она еще была жива. Потом ее губы искривила улыбка то ли стыда, то ли отвращения, и она повернула голову, бросив удивленный, даже озорной взгляд на степенные бунгало и бассейн с чистой водой: ни дать ни взять принцесса, заточенная в башне, которая разыскивает, чем бы помахать из окна спасителю, узница добрых намерений профессиональной медицины. Ей место не здесь, а в притоне наркоманов с запачканным гноем матрацем, в королевстве игл общего пользования и безнадежности, где все забыли о морали. На фоне декораций Костасоль с его безупречными виллами и благоразумными гражданами она казалась символом безумного, свободного, обреченного мира. Я впервые понял, почему Андерсон и Кроуфорд так дорожили Биби Янсен.
– Заинтересовались, Чарльз? – спросил Кроуфорд. – Наша героиновая белая леди.
– Кто она?
– Лори Фокс. Работала в одном из клубов Фуэнхиролы, пока не попала в лапы Сэнджеру. Отец – врач в местной клинике. После гибели жены в автокатастрофе он пристрастился к героину и приучил к наркотикам Лори. Она играла в нескольких дешевых телесериалах, которые сняли здесь, на побережье.
– Ну и что, хорошие получились фильмы?
– Сами сериалы барахло, но она хорошо смотрится на экране. У нее тонкие черты лица.
– И теперь она с Сэнджером? Как это ему удалось?
– У него особые таланты и особые потребности.
Маленькая француженка опять пронзительно вскрикнула и нырнула в воду. Всколыхнувшись, поверхность бассейна озарила сад вспышкой света. Лори Фокс вздрогнула и на ощупь нашла руку Сэнджера. Он стоял позади нее, поглаживая ее коротко остриженные волосы щеткой с серебристой спинкой. Стараясь ее успокоить, он спустил с ее плеч ночную сорочку и стал нежно, едва касаясь, точно любовник, втирать в ее кожу крем от загара. Она взяла его руку, стерла с нее крем, а потом положила себе на грудь.
Непосредственность ее чувственного отклика, бесстыдство, с которым она выставляла напоказ свою тайную женскую сущность, похоже, вывели Кроуфорда из себя. Пластинки жалюзи выскользнули из его рук и ударились о стекло, но он взял себя в руки и остановил их. Пыльное стекло запотело от его негромкого дыхания, участившегося то ли от злобы, то ли от восхищения и чувственного наслаждения.
– Лори…– пробормотал он. – Она ваша звезда, Чарльз.
– Вы уверены? Она сможет играть?
– Надеюсь, что нет. Она просто должна… появиться на экране. Вашему клубу кинолюбителей она понравится.
– Я подумаю об этом. Вы с ней встречались?
– Конечно. Бетти Шенд владеет половиной того клуба в Фуэнхироле.
– Что же, все возможно. По-моему, у Сэнджера ей хорошо.
– У Сэнджера никому не может быть хорошо. – Кроуфорд легонько стукнул по стеклу кулаком, а потом уставился на психиатра. – Мы вытащим ее отсюда. Лори нужна поддержка, но не такая.
– А какая же?
Я замолчал, дожидаясь ответа Кроуфорда, но он продолжал наблюдать за Сэнджером, как охотник, сидящий в засаде. Психиатр направился к бассейну с сухим полотенцем в руках. Когда девочка выбралась из воды, он окутал ее полотенцем и стал нежно вытирать ей плечи, поглядывая на еще несформировавшие соски. Спрятанные под полотенцем руки украдкой погладили ее груди, потом ягодицы, а потом собрали мокрые волосы узлом на затылке.
В маленькой спальне воцарилась странная тишина, будто весь дом замер в ожидании нашей реакции. Я понял, что мы оба, затаив дыхание, наблюдаем за этой сценой. Грудь Кроуфорда перестала вздыматься, а мышцы лица так напряглись, что казалось, кожа на скулах вот-вот лопнет. Обычно такой раскованный и дружелюбный, он готов был выбить лбом стекло. Судя по тому, как возмущало его поведение Сэнджера, как он завидовал близости психиатра и пациентки, у него случались в прошлом конфликты с психиатрами, возможно, в последние дни службы в армии.
Девочка-француженка вернулась в свое бунгало, а Сэнджер – к столику возле бассейна. Он взял Лори Фокс за руку, помог подняться с шезлонга, обнял рукой за талию и увел в бунгало.
Внезапно по оконному стеклу загрохотали порванные металлические пластины. Жалюзи, выдернутые руками Кроуфорда из крепления на стене, упали на пол к его ногам беспорядочной массой планок. Я отступил от окна и попытался взять его под руку.
– Бобби? Ради бога…
– Все в порядке, Чарльз. Я не хотел вас расстроить…
Кроуфорд улыбнулся мне деланной улыбкой, не в силах оторвать взгляд от владений Сэнджера. Он явно оценивал расстояние между бунгало, и я не сомневался, что очень скоро он бросит вызов их хозяину со всей жестокостью, на которую способен.
– Бобби… Есть и другие девушки вроде Лори Фокс. Такие же бедняжки, одуревшие от наркотиков, такие же странные и мрачные. В Фуэнхироле их, наверное, немало.
– Чарльз… не паникуйте.
Кроуфорд заговорил спокойно, к нему вернулось чувство юмора. Он принял боксерскую стойку и, поморщившись, взглянул на свои ободранные ладони. Заметив кровь, он улыбнулся и сказал:
– Нет ничего лучшего для успокоения нервов, чем бешенство и насилие в умеренных дозах. Почему-то Сэнджер меня действительно раздражает.
– Он всего лишь один из многих психиатров неудачников. Забудьте о нем.
– Талантливых психиатров не бывает. Поверьте мне, Чарльз, мне приходилось сталкиваться с этими беднягами. Мать водила меня к одному такому в Или. Он думал, что во мне зреет социально опасная личность и что я нарочно колотил сам себя, отсюда и синяки. Отец-то знал, откуда они брались. Он понимал, что я любил его, несмотря на все порки.
– А как складывались отношения с армейскими психиатрами в Гонконге?
– Эти и вовсе дилетанты. – Кроуфорд повернулся и совершенно бесстрастно посмотрел мне в глаза. – Не ручаюсь за достоверность, но, помнится, они называли меня еще похлеще.
– Скажем, психопатом?
– Да, точно. Совершенно бестолковые, бедняги. Не понимают, что психопат играет жизненно важную роль в обществе. Он удовлетворяет самую насущную потребность, вносит единственную известную нам магию в наше серое существование.
– И что же это?
– Чарльз… успокойтесь. Могут же у меня быть какие-то профессиональные тайны. Давайте вернемся в клуб и запишем всех этих новичков, которым не терпится начать.
Когда я прошел за ним к двери, он обернулся и улыбнулся мне своей самой обворожительной улыбкой, а затем взял мое лицо в ладони, оставив на нем кровавые отпечатки своих пальцев.
– Очень. Собираетесь его ограбить?
– Только когда вы в нем обоснуетесь. Здесь вы будете счастливы. Я хочу забрать вас из клуба «Наутико». С ним связано слишком много неприятных воспоминаний.
Мы подъехали к воротам пустой виллы на тихой улочке всего в трехстах ярдах к западу от центральной площади. Столб с вывеской «сдается внаем» возвышался над пожелтевшим газоном возле высохшего бассейна. В этом доме с выцветшими обоями и выгоревшими тентами, пустовавшем с тех пор, как был построен, было что-то призрачное, в нем словно обитали духи бесплотных хозяев, оставившие после себя следы вроде расплывчатых пятен на засвеченной фотографии.
– Впечатляющий домик, – заметил я, когда мы вышли из машины. – Почему здесь никто не живет?
– Владельцы умерли, так и не выехав из Англии. В семье возникли какие-то споры из-за завещания. Бетти Шенд купила его за бесценок.
Кроуфорд отомкнул ворота и, опередив меня, широким шагом направился к дому по подъездной дорожке. Бассейн бобовидной формы был похож на затонувший алтарь, до которого можно было добраться, спустившись по хромированной лесенке. Принесенные в жертву дохлая крыса, винная бутылка и выгоревший на солнце рекламный буклет агентства недвижимости ждали, не востребует ли их какое-нибудь низшее божество. Сад с давно не поливавшимися пальмами и бугенвиллеями поблек от жары. Сквозь пыльные окна, из которых никто никогда не смотрел, нельзя было разглядеть еще необставленные комнаты.
Кроуфорд обхватил руками столбик, на котором висело объявление «сдается внаем», и стал раскачивать его из стороны в сторону. Он выдернул его из сухой земли и далеко отшвырнул. Поднявшись по выложенным плиткой ступеням к входной двери, он достал из кармана ключи.
– Вам будет приятно узнать, что здесь замки мы ломать не станем. Странно заходить в дом через парадное крыльцо, в этом есть даже какая-то преступная романтика. Я хочу, чтобы вы обрели истинный опыт жизни в Костасоль. Тайны жизни и смерти окутывают виллы вроде этой…
Он пропустил меня вперед, и мы окунулись в тишину дома. Сквозь незашторенные окна беспрепятственно проникал солнечный свет, приглушаемый толстой пеленой пыли на стеклах. Мы оказались в пустых комнатах: белые стены словно замерли в ожидании, когда же в них разыграются драмы скуки и апатии, а на потолке замелькают отсветы бесконечных футбольных баталий, разворачивающихся на телевизионном экране. Непонятно, кто и зачем мог поселиться в этом доме без мебели и декора. Оборудованная всем необходимым кухня напоминала то ли реанимационную палату, то ли бесплатную аптеку. По тому, с каким одобрением Кроуфорд наблюдал за мной, я понял, что он правильно угадал мой характер: я уже почувствовал себя на этой вилле гораздо легче, освободившись от бремени прошлого и последних пластов воспоминаний, от которых так долго не мог избавиться.
– Чарльз, вы дома…– Кроуфорд поманил меня за собой, приглашая обойти большую гостиную. – Насладитесь этим ощущением. Все странное и необычное куда ближе нам, чем мы хотели бы думать.
– Возможно. Пустой дом обладает какой-то особой магией. Я не уверен, захочется ли мне жить здесь. А как насчет мебели?
– Ее доставят завтра. Белые обои с белым рисунком, хромированная мебель и черные кожаные кресла, все абсолютно в вашем вкусе. Выбирал не я, – Бетти Шенд. А пока посмотрим второй этаж.
Я поднялся за ним по ступенькам: лестничная площадка вела в широкие коридоры в обе стороны и выходила на открытую бетонную террасу – маленький храм солнца. Я обошел пустые спальни и ванные с зеркальными стенами в каждой, пытаясь представить себе, как вновь прибывшие хозяева почувствуют себя в этих замерших комнатах, отрезанные от мира охранными системами и датчиками. Безлюдные улицы Костасоль повторялись, как в зеркале, в таких же пустых дезинфицированных комнатах особняков. На этой странной планете почти неощутимая сила тяготения притупит разум ее обитателей, прикует их к креслам, и так они будут сидеть и сидеть, не сводя взгляда с линии горизонта на экранах телевизоров, тщетно пытаясь осмыслить, что же с ними произошло. Выбивая окно или взламывая дверь кухни, Кроуфорд снимал заклятье, и стрелки часов возобновляли свой бег…
– Бобби?…
Выйдя из спальни с видом на пальмовый сад и теннисный корт, я обследовал коридор. В соседних спальнях было пусто, и я сначала предположил, что он оставил меня в доме, чтобы подвергнуть какому-нибудь шуточному испытанию. Потом до моего слуха донеслись его шаги в небольшой задней спальне, выходившей во внутренний дворик.
– Чарльз, я здесь. Входите, посмотрите – довольно необычное зрелище…
Я вошел в необставленную комнату с примыкавшей к ней крошечной, не больше чулана, ванной. Кроуфорд стоял у окна, заглядывая сквозь пластины подъемных жалюзи.
– Это комната служанки? – спросил я. – Надеюсь, вы наняли мне симпатичную девушку.
– Ну… Об этом мы еще не думали. Но вид отсюда действительно интересный.
Он раздвинул для меня пыльные планки, оставив на них отпечатки пальцев. За внутренним двориком располагался теннисный корт, его глиняную поверхность недавно подмели и расчертили мелом. Между стойками была натянута новенькая упругая сетка, а на линии подачи стояла такая же, как в клубе «Наутико», теннисная машина, ожидавшая своего первого соперника.
Но Кроуфорд любовался не теннисным кортом, который заботливо подготовил для меня. Слева от нас, за внешней стеной, проходившей вдоль подъездной дорожки почти до улицы, начинался соседний участок с тремя красивыми бунгало, расположенными, как мотельные коттеджи, вокруг общего бассейна. Только здесь плоская равнина Костасоль ухитрилась возвыситься и образовать небольшой холмик, с которого обитателям бунгало открывался приятный вид на окрестные сады и который позволял нам увидеть из нашего окна бассейн как на ладони.
Свет подрагивал на стволах пальм, солнечные зайчики играли на стенах бунгало, отражаясь от взволнованной поверхности воды. Девочка-подросток с обнаженной грудью вышла из бассейна и остановилась на его краю, высмаркивая воду из носа. Ее светлые волосы растрепались и прилипли к плечам. Она с криком кинулась в воду, с шумом подняв фонтан брызг.
– Милая, правда? Красивая, хотя и испорченная.
– Ну…– Я смотрел, как девочка-подросток плескалась в мелководной части бассейна, радостными возгласами приветствуя радужные блики на его поверхности. – Она хорошенькая, это точно.
– Хорошенькая? Мой бог, вы явно вращались среди каких-то гангстеров. У меня бы язык не повернулся назвать ее привлекательной.
Я продолжал наблюдать за вылезавшей из бассейна и снова игриво шлепавшейся в воду девочкой, и не сразу сообразил, что Кроуфорд смотрел не на бассейн, а на столик под тентом возле ближайшего бунгало. Рядом стоял худощавый седовласый мужчина в шелковом халате, с красивым профилем актера, пользующегося популярностью у женщин. Он помахал рукой девочке, резвившейся в бассейне, и поднял бокал, выражая тем самым восторг ее энергичными, но неумелыми прыжками в воду. До него было немногим больше тридцати футов, и я смог разглядеть задумчивую улыбку на его тонких губах.
– Сэнджер? Так вот где эти его бунгало…
– Его райский сад. – Кроуфорд закусил зубами грязную планку жалюзи. – Он может разыгрывать здесь из себя бога, Адама и змия, даже не снимая фигового листка. Одно из бунгало – кабинет, где он принимает пациенток. В другом домике он поселил француженку с дочерью, той девочкой, что плещется в бассейне. Третье он делит со своей последней протеже. Вон она, под зонтиком.
В шезлонге под зонтиком сидела молодая женщина в хлопчатобумажной ночной сорочке вроде тех, что выдаются в приемных отделениях больниц «скорой помощи». Одна ее рука покоилась на стопке нечитанных книг в бумажном переплете, и мы могли разглядеть воспаленные следы бесчисленных инъекций, покрывавших кожу от запястья до локтя. Она отрешенно играла пустым медицинским стаканчиком, словно ни на чем не могла сосредоточить внимание, пока не получит следующую дозу. Ее черные волосы были острижены очень коротко, так что почти виднелся голый череп, и не скрывали глубоких шрамов над висками. Когда она повернулась к бассейну, солнце сверкнуло на золотых колечках в ее правой ноздре и нижней губе, на мгновение осветив болезненно-желтое лицо. При взгляде на ее запавшие щеки я вспомнил наркоманов в тюремной больнице Кантона, пристрастившихся к героину, равнодушно выслушивавших смертные приговоры, потому что мысленно уже заняли места в тележке, на которой их повезут на казнь.
И все же, рассматривая эту молодую женщину, абсолютно разрушенную наркотиками душевно и физически, я не мог отделаться от ощущения, что какие-то остатки собственной воли, что-то похожее на своенравие все еще борется в ее душе, стремясь вырваться из глубин психотропного транса, в который вверг ее Сэнджер. Она казалась печальной и замкнутой, но ее взгляд нет-нет да и сосредоточивался на каком-то образе, на воспоминании о том времени, когда она еще была жива. Потом ее губы искривила улыбка то ли стыда, то ли отвращения, и она повернула голову, бросив удивленный, даже озорной взгляд на степенные бунгало и бассейн с чистой водой: ни дать ни взять принцесса, заточенная в башне, которая разыскивает, чем бы помахать из окна спасителю, узница добрых намерений профессиональной медицины. Ей место не здесь, а в притоне наркоманов с запачканным гноем матрацем, в королевстве игл общего пользования и безнадежности, где все забыли о морали. На фоне декораций Костасоль с его безупречными виллами и благоразумными гражданами она казалась символом безумного, свободного, обреченного мира. Я впервые понял, почему Андерсон и Кроуфорд так дорожили Биби Янсен.
– Заинтересовались, Чарльз? – спросил Кроуфорд. – Наша героиновая белая леди.
– Кто она?
– Лори Фокс. Работала в одном из клубов Фуэнхиролы, пока не попала в лапы Сэнджеру. Отец – врач в местной клинике. После гибели жены в автокатастрофе он пристрастился к героину и приучил к наркотикам Лори. Она играла в нескольких дешевых телесериалах, которые сняли здесь, на побережье.
– Ну и что, хорошие получились фильмы?
– Сами сериалы барахло, но она хорошо смотрится на экране. У нее тонкие черты лица.
– И теперь она с Сэнджером? Как это ему удалось?
– У него особые таланты и особые потребности.
Маленькая француженка опять пронзительно вскрикнула и нырнула в воду. Всколыхнувшись, поверхность бассейна озарила сад вспышкой света. Лори Фокс вздрогнула и на ощупь нашла руку Сэнджера. Он стоял позади нее, поглаживая ее коротко остриженные волосы щеткой с серебристой спинкой. Стараясь ее успокоить, он спустил с ее плеч ночную сорочку и стал нежно, едва касаясь, точно любовник, втирать в ее кожу крем от загара. Она взяла его руку, стерла с нее крем, а потом положила себе на грудь.
Непосредственность ее чувственного отклика, бесстыдство, с которым она выставляла напоказ свою тайную женскую сущность, похоже, вывели Кроуфорда из себя. Пластинки жалюзи выскользнули из его рук и ударились о стекло, но он взял себя в руки и остановил их. Пыльное стекло запотело от его негромкого дыхания, участившегося то ли от злобы, то ли от восхищения и чувственного наслаждения.
– Лори…– пробормотал он. – Она ваша звезда, Чарльз.
– Вы уверены? Она сможет играть?
– Надеюсь, что нет. Она просто должна… появиться на экране. Вашему клубу кинолюбителей она понравится.
– Я подумаю об этом. Вы с ней встречались?
– Конечно. Бетти Шенд владеет половиной того клуба в Фуэнхироле.
– Что же, все возможно. По-моему, у Сэнджера ей хорошо.
– У Сэнджера никому не может быть хорошо. – Кроуфорд легонько стукнул по стеклу кулаком, а потом уставился на психиатра. – Мы вытащим ее отсюда. Лори нужна поддержка, но не такая.
– А какая же?
Я замолчал, дожидаясь ответа Кроуфорда, но он продолжал наблюдать за Сэнджером, как охотник, сидящий в засаде. Психиатр направился к бассейну с сухим полотенцем в руках. Когда девочка выбралась из воды, он окутал ее полотенцем и стал нежно вытирать ей плечи, поглядывая на еще несформировавшие соски. Спрятанные под полотенцем руки украдкой погладили ее груди, потом ягодицы, а потом собрали мокрые волосы узлом на затылке.
В маленькой спальне воцарилась странная тишина, будто весь дом замер в ожидании нашей реакции. Я понял, что мы оба, затаив дыхание, наблюдаем за этой сценой. Грудь Кроуфорда перестала вздыматься, а мышцы лица так напряглись, что казалось, кожа на скулах вот-вот лопнет. Обычно такой раскованный и дружелюбный, он готов был выбить лбом стекло. Судя по тому, как возмущало его поведение Сэнджера, как он завидовал близости психиатра и пациентки, у него случались в прошлом конфликты с психиатрами, возможно, в последние дни службы в армии.
Девочка-француженка вернулась в свое бунгало, а Сэнджер – к столику возле бассейна. Он взял Лори Фокс за руку, помог подняться с шезлонга, обнял рукой за талию и увел в бунгало.
Внезапно по оконному стеклу загрохотали порванные металлические пластины. Жалюзи, выдернутые руками Кроуфорда из крепления на стене, упали на пол к его ногам беспорядочной массой планок. Я отступил от окна и попытался взять его под руку.
– Бобби? Ради бога…
– Все в порядке, Чарльз. Я не хотел вас расстроить…
Кроуфорд улыбнулся мне деланной улыбкой, не в силах оторвать взгляд от владений Сэнджера. Он явно оценивал расстояние между бунгало, и я не сомневался, что очень скоро он бросит вызов их хозяину со всей жестокостью, на которую способен.
– Бобби… Есть и другие девушки вроде Лори Фокс. Такие же бедняжки, одуревшие от наркотиков, такие же странные и мрачные. В Фуэнхироле их, наверное, немало.
– Чарльз… не паникуйте.
Кроуфорд заговорил спокойно, к нему вернулось чувство юмора. Он принял боксерскую стойку и, поморщившись, взглянул на свои ободранные ладони. Заметив кровь, он улыбнулся и сказал:
– Нет ничего лучшего для успокоения нервов, чем бешенство и насилие в умеренных дозах. Почему-то Сэнджер меня действительно раздражает.
– Он всего лишь один из многих психиатров неудачников. Забудьте о нем.
– Талантливых психиатров не бывает. Поверьте мне, Чарльз, мне приходилось сталкиваться с этими беднягами. Мать водила меня к одному такому в Или. Он думал, что во мне зреет социально опасная личность и что я нарочно колотил сам себя, отсюда и синяки. Отец-то знал, откуда они брались. Он понимал, что я любил его, несмотря на все порки.
– А как складывались отношения с армейскими психиатрами в Гонконге?
– Эти и вовсе дилетанты. – Кроуфорд повернулся и совершенно бесстрастно посмотрел мне в глаза. – Не ручаюсь за достоверность, но, помнится, они называли меня еще похлеще.
– Скажем, психопатом?
– Да, точно. Совершенно бестолковые, бедняги. Не понимают, что психопат играет жизненно важную роль в обществе. Он удовлетворяет самую насущную потребность, вносит единственную известную нам магию в наше серое существование.
– И что же это?
– Чарльз… успокойтесь. Могут же у меня быть какие-то профессиональные тайны. Давайте вернемся в клуб и запишем всех этих новичков, которым не терпится начать.
Когда я прошел за ним к двери, он обернулся и улыбнулся мне своей самой обворожительной улыбкой, а затем взял мое лицо в ладони, оставив на нем кровавые отпечатки своих пальцев.
24
Психопат в роли святого
– Инспектор Кабрера?… – Я остановился в дверях своего кабинета в спортклубе, с удивлением увидев, что за моим письменным столом сидит этот молодой полицейский. – Я ждал мистера Кроуфорда.
– Его трудно найти. Он то здесь, то там, а вообще-то нигде. – Кабрера пощелкал мышью, лежавшей рядом с клавиатурой моего компьютера, просмотрел меню и прокрутил список членов, а потом неодобрительно поджал губы. – Ваш клуб пользуется популярностью, мистер Прентис, столько записалось к вам за короткий срок.
– Нам повезло. Все сооружения тоже пока в превосходном состоянии. Миссис Шенд вложила в этот клуб кучу денег.
Я ждал, что Кабрера встанет с моего кресла, но ему явно понравилось сидеть за моим столом, словно хотелось удовлетворить любопытство и взглянуть на вещи под моим углом зрения. Он повернулся на вращающемся кресле и посмотрел на корты, где кипела жизнь.
– У миссис Шенд прекрасная деловая хватка, – признал Кабрера. – Костасоль многие годы пребывал в спячке, а теперь вдруг… Откуда миссис Шенд знала, что его можно разбудить?
– Ну, инспектор…
Меня раздражал и слишком пристальный взгляд Кабреры, и выражение его молодого лица – эдакий сыщик-интеллектуал, не стесняющийся в средствах. Выдержав паузу, я заговорил снова:
– У деловых людей есть чутье. Они способны понять психологию любого квартала, любой улочки. Могу я чем-то вам помочь, инспектор? Я точно не знаю, когда вернется мистер Кроуфорд. Надеюсь, проблемы с разрешениями на работу нет? Весь наш штат из стран Европейского союза.
Кабрера немного приподнялся в моем кресле, словно пытаясь обнаружить в его очертаниях какой-то ключ к моим собственным тайнам. Услышав монотонный стук теннисной машины, он недовольно нахмурился.
– Никто ничего не знает наверняка о мистере Кроуфорде – тренере, за которого работает машина. Вы, по крайней мере, никуда не исчезаете.
– Здесь моя работа, инспектор. Я все еще ночую в клубе «Наутико», но сегодня вечером перевезу свои вещи в Костасоль. Миссис Шенд сняла для меня виллу. Кстати, моим соседом будет доктор Сэнджер. Вчера я осмотрел свое будущее жилище.
– Это хорошо. Значит, мы будем знать, где вас искать. – Взгляд Кабреры упал на мой модный костюм в стиле сафари, который мне сшил портной-араб из Пуэрто-Бануса, – Я хотел спросить, нет ли у вас вестей от брата?
– От брата?… – Мне не понравилась многозначительность, с которой Кабрера произнес это слово.– Вы говорите о Фрэнке?
– А у вас в Испании есть другие братья? В тюрьме Сарсуэлья только один.
– Нет, вестей нет.– Я положил руки на стол, пытаясь снять возникшее напряжение.– В последнее время я ничего не слышал о Фрэнке. Мистер Хеннесси и доктор Гамильтон навещают его каждую неделю.
– Хорошо. Значит, не все его бросили.– Кабрера еще раз окинул меня взглядом с головы до ног, пытаясь понять, какие загадочные изменения произошли в моем облике и манерах.– Скажите мне, мистер Прентис, вы встретитесь со своим братом до процесса? Слушание дела через два месяца.
– Конечно, инспектор. Возможно, мне удастся навестить его в ближайшие дни. Как вы знаете, у меня здесь очень много дел. Я не только менеджер клуба, но вообще-то и доверенное лицо миссис Шенд.
– Ее уполномоченный в чистилище.
Кабрера встал, освободив наконец мое место.
Он обвел взглядом столики в баре, за которыми не было ни единого свободного места, а потом сел на мой стол, намеренно вторгшись на чужую территорию и закрыв от меня привычный вид на бассейн. Судя по его недоверчивому взгляду, он явно припоминал семинары из цикла «Соперничество братьев – психологическая проблема».
– Поскольку вы не виделись с братом после той встречи в Марбелье, люди могут решить, что вы тоже считаете его виновным.
– Вовсе нет. Я уверен в его невиновности. Я потратил много недель на расследование этого дела и уверен, что он не убивал Холлингеров. Не забывайте, он сам отказался встретиться со мной, когда я только приехал в Эстрелья-де-Мар. Кроме того…
– У вас ведь непростые отношения? – Кабрера кивнул сам себе с самодовольным видом.– Вы рассказывали мне о вашей матери. Раньше вас объединяло чувство вины, а сейчас оно уже не так тяготит вас?
– Хорошо сказано, инспектор. В каком-то смысле Эстрелья-де-Мар действительно освободила меня от прошлого.
– А Костасоль даже больше? Здесь другая экология, и вы чувствуете себя свободным от любого стеснения, напряжения, смущения. Возможно, благодаря смерти Холлингеров вы что-то осознали. Жаль, что вы не можете поблагодарить за это брата.
– Его трудно найти. Он то здесь, то там, а вообще-то нигде. – Кабрера пощелкал мышью, лежавшей рядом с клавиатурой моего компьютера, просмотрел меню и прокрутил список членов, а потом неодобрительно поджал губы. – Ваш клуб пользуется популярностью, мистер Прентис, столько записалось к вам за короткий срок.
– Нам повезло. Все сооружения тоже пока в превосходном состоянии. Миссис Шенд вложила в этот клуб кучу денег.
Я ждал, что Кабрера встанет с моего кресла, но ему явно понравилось сидеть за моим столом, словно хотелось удовлетворить любопытство и взглянуть на вещи под моим углом зрения. Он повернулся на вращающемся кресле и посмотрел на корты, где кипела жизнь.
– У миссис Шенд прекрасная деловая хватка, – признал Кабрера. – Костасоль многие годы пребывал в спячке, а теперь вдруг… Откуда миссис Шенд знала, что его можно разбудить?
– Ну, инспектор…
Меня раздражал и слишком пристальный взгляд Кабреры, и выражение его молодого лица – эдакий сыщик-интеллектуал, не стесняющийся в средствах. Выдержав паузу, я заговорил снова:
– У деловых людей есть чутье. Они способны понять психологию любого квартала, любой улочки. Могу я чем-то вам помочь, инспектор? Я точно не знаю, когда вернется мистер Кроуфорд. Надеюсь, проблемы с разрешениями на работу нет? Весь наш штат из стран Европейского союза.
Кабрера немного приподнялся в моем кресле, словно пытаясь обнаружить в его очертаниях какой-то ключ к моим собственным тайнам. Услышав монотонный стук теннисной машины, он недовольно нахмурился.
– Никто ничего не знает наверняка о мистере Кроуфорде – тренере, за которого работает машина. Вы, по крайней мере, никуда не исчезаете.
– Здесь моя работа, инспектор. Я все еще ночую в клубе «Наутико», но сегодня вечером перевезу свои вещи в Костасоль. Миссис Шенд сняла для меня виллу. Кстати, моим соседом будет доктор Сэнджер. Вчера я осмотрел свое будущее жилище.
– Это хорошо. Значит, мы будем знать, где вас искать. – Взгляд Кабреры упал на мой модный костюм в стиле сафари, который мне сшил портной-араб из Пуэрто-Бануса, – Я хотел спросить, нет ли у вас вестей от брата?
– От брата?… – Мне не понравилась многозначительность, с которой Кабрера произнес это слово.– Вы говорите о Фрэнке?
– А у вас в Испании есть другие братья? В тюрьме Сарсуэлья только один.
– Нет, вестей нет.– Я положил руки на стол, пытаясь снять возникшее напряжение.– В последнее время я ничего не слышал о Фрэнке. Мистер Хеннесси и доктор Гамильтон навещают его каждую неделю.
– Хорошо. Значит, не все его бросили.– Кабрера еще раз окинул меня взглядом с головы до ног, пытаясь понять, какие загадочные изменения произошли в моем облике и манерах.– Скажите мне, мистер Прентис, вы встретитесь со своим братом до процесса? Слушание дела через два месяца.
– Конечно, инспектор. Возможно, мне удастся навестить его в ближайшие дни. Как вы знаете, у меня здесь очень много дел. Я не только менеджер клуба, но вообще-то и доверенное лицо миссис Шенд.
– Ее уполномоченный в чистилище.
Кабрера встал, освободив наконец мое место.
Он обвел взглядом столики в баре, за которыми не было ни единого свободного места, а потом сел на мой стол, намеренно вторгшись на чужую территорию и закрыв от меня привычный вид на бассейн. Судя по его недоверчивому взгляду, он явно припоминал семинары из цикла «Соперничество братьев – психологическая проблема».
– Поскольку вы не виделись с братом после той встречи в Марбелье, люди могут решить, что вы тоже считаете его виновным.
– Вовсе нет. Я уверен в его невиновности. Я потратил много недель на расследование этого дела и уверен, что он не убивал Холлингеров. Не забывайте, он сам отказался встретиться со мной, когда я только приехал в Эстрелья-де-Мар. Кроме того…
– У вас ведь непростые отношения? – Кабрера кивнул сам себе с самодовольным видом.– Вы рассказывали мне о вашей матери. Раньше вас объединяло чувство вины, а сейчас оно уже не так тяготит вас?
– Хорошо сказано, инспектор. В каком-то смысле Эстрелья-де-Мар действительно освободила меня от прошлого.
– А Костасоль даже больше? Здесь другая экология, и вы чувствуете себя свободным от любого стеснения, напряжения, смущения. Возможно, благодаря смерти Холлингеров вы что-то осознали. Жаль, что вы не можете поблагодарить за это брата.