Страница:
– Мигель, шофер Холлингеров, – негромко заговорил Хеннесси.– Он живет в домике за бассейном. Если хотите с ним поговорить, то постарайтесь потактичнее. Полиция устроила ему настоящий ад.
– Его что, тоже подозревали?
– А кто не был под подозрением? Несчастный парень. Весь его мир рухнул.
Хеннесси снял шляпу и стал обмахиваться ею, глядя на дом. Он, казалось, был поражен масштабом бедствия, но в то же время взирал на все это опустошение равнодушно, словно страховой оценщик, осматривавший сгоревшую фабрику. Он указал на желтые ленты, которые опечатывали резные дубовые двери.
– Инспектор Кабрера не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме него, копался в вещественных доказательствах, хотя одному богу известно, что там могло уцелеть. Вон там на террасе есть боковая дверь, через которую можно заглянуть вовнутрь. Только заглянуть – входить внутрь опасно.
Я пошел следом за ним, переступая через разбросанную черепицу и винные стаканы. В каменной стене от жара образовалась зазубренная трещина. Она была похожа на шрам, оставленный ударом невероятной молнии, обрекшей эту виллу на гибель в огне. Хеннесси привел меня к парадному входу. Французскую дверь пожарники сорвали с петель. На террасе нас настиг порыв ветра, вокруг закружились облака белого пепла, похожего на перемолотую кость, на миг стало трудно дышать.
Хеннесси толкнул дверь и поманил меня за собой, улыбаясь странной улыбкой гида, зазывающего на экскурсию в музей зловещих таинств. Гостиная с высоким потолком выходила окнами на море по обе стороны полуострова. В тусклом освещении комната походила на уголок подводного мира, покрывшуюся солью каюту капитана затонувшего лайнера. Это затонувшее великолепие некогда украшали мебель в стиле ампир и парчовые занавесы, гобелены и китайские ковры, но теперь они были залиты водой, хлынувшей сквозь обвалившийся потолок. За внутренними дверями располагалась столовая, где дубовый стол украшала куча дранки, штукатурки и осколков хрустальной люстры.
Я шагнул с паркетного пола на ковер, и у меня под ногами проступила вода. Отказавшись от дальнейшей экскурсии, я вернулся на террасу, где Хеннесси оглядывал залитый солнцем полуостров.
– Трудно поверить, что один человек устроил такой пожар, – сказал я ему, – неважно, Фрэнк или кто-нибудь другой. Ничего не осталось.
– Действительно.– Хеннесси взглянул на часы, горя желанием поскорее покинуть это неприятное место.– Дом очень старый. Хватило бы одной спички.
С ближайшего теннисного корта доносился стук мячей. За милю от нас можно было разглядеть игроков на кортах клуба «Наутико» – белые блики сквозь дымку жары.
– Где обнаружили Холлингеров? Странно, что они не выбежали на террасу, когда начался пожар.
– Весь ужас в том, что они были в это время наверху.– Хеннесси показал на почерневшие окна под самой крышей.– Холлингера нашли в ванной рядом с его кабинетом. Его жена была в одной из спален.
– В какое время это произошло? Около семи часов вечера? Что они там делали?
– Теперь уже никто не скажет. Он, вероятно, работал над своими мемуарами. Она, возможно, одевалась к обеду. Я уверен, они пытались спастись, но запах эфира и сильный огонь, наверное, загнали их обратно.
Я вдохнул сырой воздух, пытаясь уловить запах больничных коридоров моего детства, когда я навещал мать в американской клинике в Эр-Рияде. Воздух гостиной был напитан густым запахом перегноя, как огород после обильного дождя.
– Эфир?… Как странно… В больницах эфир больше не используется. Где, хотя бы предположительно, Фрэнк мог взять этот эфир в бутылках?
Хеннесси уже отошел на порядочное расстояние и наблюдал за мной со стороны с таким видом, будто только сейчас понял, что я – брат убийцы. Позади него среди опрокинутых столов стоял Мигель. Вместе они казались похожими на персонажей какой-то пьесы-сна, изо всех сил старающихся напомнить мне о чем-то, что я никак не мог вспомнить.
– Эфир? – задумчиво переспросил Хеннесси, отшвырнув ногой осколок стекла.– Да-да. Полагаю, он еще используется в промышленности. Это же прекрасный растворитель. Наверное, его можно достать через какие-нибудь специальные лаборатории.
– Но почему тогда не взять чистый бензин? Или еще какое-нибудь топливо? Бензин или что-нибудь подобное можно найти где угодно. Как вы думаете, Кабрера уже нашел лабораторию, которая могла продать Фрэнку этот эфир?
– Возможно, но я почему-то сомневаюсь. В конце концов, ваш брат признал себя виновным.– Он поискал в карманах ключи от машины.– Чарльз, думаю, нам пора уезжать. Мне кажется, ваши нервы на пределе.
– Со мной все в порядке. Я рад, что вы привезли меня сюда.
Я машинально положил руки на каменную балюстраду, словно надеялся ощутить тепло бушевавшего здесь пожара.
– Расскажите мне о других жертвах, о горничной и о племяннице. Вместе с ними сгорел еще и секретарь-мужчина?
– Да, Роджер Сэнсом. Неплохой парень, он был неразлучен с ними многие годы, стал почти сыном.
– Где их нашли?
– На верхнем этаже. Все они были в своих спальнях.
– Странно как-то, правда? Пожар начался на первом этаже. Они могли бы выбраться через окна. Да и спрыгнуть, – не так уж и высоко.
– Скорее всего, окна были плотно закрыты. Ведь в доме было центральное кондиционирование.
Хеннесси попытался увести меня с террасы – этакий хранитель музея, в час закрытия выпроваживающий последнего посетителя.
– Мы все переживаем за Фрэнка, мы поражены, такая трагедия, разум просто не в силах это принять, но попытайтесь немного напрячь воображение…
– Вероятно, я напрягаю свое воображение слишком сильно… Полагаю, всех удалось опознать?
– Не без труда. Скорее всего, с помощью зубоврачебных карточек, хотя я сомневаюсь, что у Холлингеров еще оставались свои зубы. Возможно, ключами к разгадке стали кости челюстей.
– Что представляли собой Холлингеры? Им обоим было за семьдесят?
– Ему было семьдесят пять. Она чуточку моложе. Наверное, около семидесяти.– Хеннесси улыбнулся каким-то своим мыслям, словно с любовью вспоминая вкус отборного вина.– Она была все еще красивая, как это водится у актрис, хотя, на мой вкус, слишком чопорная и церемонная.
– И они приехали сюда двадцать лет назад? Тогда Эстрелья-де-Мар, наверное, была не такой, как сейчас.
– Здесь просто не на что было смотреть. Только голые склоны холмов и несколько старых виноградников. Кучка рыбацких лачуг и маленький бар. Холлингер купил дом у своего компаньона – испанского торговца недвижимостью. Поверьте мне, это было красивое имение.
– Могу себе представить, как чувствовали себя Холлингеры, когда весь этот цемент начал подбираться к ним по склону холма. К ним здесь хорошо относились? Холлингеры ведь были достаточно богаты, чтобы вставлять палки в любые колеса.
– Да, их здесь очень любили. Мы не слишком часто видели их в клубе, хотя сам Холлингер был главным инвестором. Я подозреваю, что они рассчитывали получить эксклюзивное право на его использование.
– Но затем начался приток золотых десяти тысяч?
– Думаю, их это не беспокоило. Золотой был одним из любимых цветов Холлингера. Эстрелья-де-Мар стала меняться. Их с Алисой больше раздражали художественные галереи искусств и фестивали пьес Тома Стоппарда [18]. В общем, они держались особняком. Я уверен, что на самом деле он пытался продать свою долю в клубе.
Хеннесси неохотно проследовал за мной вдоль террасы. Дом окружал узкий балкон, выходивший на каменную лестницу, которая взбиралась по склону холма в пятидесяти футах в стороне от дома. Когда-то сквозь окна в спальни проникал маслянистый аромат лимонной рощицы, но по деревьям промчался огненный смерч, и теперь вместо нежных деревьев виднелись обугленные стволы – вроде черных зонтиков.
– Господи, да вот же пожарная лестница…
Я показал рукой на чугунные ступени, спускавшиеся из дверного проема на втором этаже. Массивная конструкция была скручена жаром бушевавшего огня, но еще крепко держалась на каменных стенах.
– Почему они ею не воспользовались? На спасение им требовалось не больше нескольких секунд.
Хеннесси снял шляпу жестом, преисполненным глубоким уважением к жертвам пожара. Прежде чем заговорить, он постоял, склонив голову.
– Чарльз, они не успели выбраться из спален. Пожар был слишком сильным. Весь дом почти мгновенно превратился в пылающую печь.
– Это нетрудно заметить. Ваша местная пожарная команда даже не попыталась справиться с огнем. Кстати, кто вызвал пожарных?
Мне показалось, что Хеннесси меня не слушает. Он повернулся спиной к дому и смотрел на море. У меня создалось впечатление, что он сообщал мне только то, что я, на его взгляд, так или иначе смогу узнать и из других источников.
– Тревогу поднял мотоциклист, – он проезжал мимо. Отсюда никто не звонил в пожарную службу.
– И в полицию тоже не звонили?
– Она прибыла только час спустя. Понимаете, испанская полиция в общем-то предоставляет нас самим себе. Ее очень редко извещают о преступлениях в Эстрелья-де-Мар. У нас есть собственная служба безопасности, и она сама держит все под наблюдением.
– Полиция и пожарная служба были вызваны только после…
Я несколько раз повторил это про себя, пытаясь вообразить поджигателя, убегающего по пустынной террасе, а затем перелезающего через наружную стену, когда пламя уже с ревом вырвалось из-под громадной крыши.
– Значит, кроме экономки и ее мужа, здесь никого не было?
– Не совсем так.– Хеннесси водрузил шляпу на место, надвинув ее на глаза.– Здесь были все, как это всегда бывает.
– Все? Вы имеете в виду персонал клуба?
– Нет. Я имею в виду…– Хеннесси распростер свои белые руки, словно обнимая лежавший внизу городок.– Вся Эстрелья-де-Мар. Это был день рождения королевы. Холлингеры всегда устраивали вечеринку для членов клуба. Это воспринималось как их вклад в нашу общественную жизнь. Я готов допустить, что они заставляли себя устраивать такие вечеринки, говоря себе, что, мол, ничего не поделаешь, положение обязывает, но вообще все получалось очень мило. Шампанское, превосходные канапе…
Я сложил козырьком руки и посмотрел на клуб «Наутико», представив себе, как все его члены направляются в имение Холлингеров, чтобы провозгласить тост и выпить за здоровье королевы.
– Значит, пожар совпал с вечеринкой… Вот почему был закрыт клуб. Много людей собралось здесь к назначенному часу?
– Все. Думаю, сюда приехали все постоянные гости клуба. Нас здесь было около двухсот человек.
– Двести человек?
Я вернулся к южному фасаду дома, где с балкона открывался вид на плавательный бассейн и террасу. Мое воображение нарисовало складные столы, накрытые белыми скатертями, расставленные на них ведерки со льдом и бутылками шампанского, поблескивающими в вечерних огнях, и гостей, беззаботно болтающих возле непотревоженной воды.
– И все эти люди, целых две сотни человек, просто стояли и смотрели? Ни один не попытался проникнуть в дом, чтобы спасти Холлингеров?
– Дорогой мой мальчик, все двери были закрыты.
– Во время вечеринки? В голове не укладывается. Ведь вы могли взломать двери, разбить окна.
– Пуленепробиваемое стекло. В доме было полно картин и других произведений искусства, не говоря уже о драгоценностях Алисы. Раньше здесь случались мелкие кражи, бывало, что на коврах оставались следы от сигарет.
– Пусть даже так. Но что в таком случае делали Холлингеры за закрытыми дверями? Почему они сами не вышли пообщаться с гостями?
– Холлингеры не отличались общительностью.– Хеннесси терпеливо пытался растолковать мне, как обстояло дело.– Они кивали нескольким старым друзьям, но других гостей не одаривали даже взглядом. Держались они в общем-то высокомерно. Во время вечеринок поглядывали на то, что здесь происходит, с веранды второго этажа. Холлингер произносил тост за здоровье королевы прямо оттуда, Алиса махала рукой, когда слышались аплодисменты.
Мы дошли до плавательного бассейна, где на мелководной стороне Мигель выгребал из воды мусор. На мраморном краю бассейна лежали кучи мокрого древесного угля. Мимо нас проплыло ведерко для льда, внутри него – размокшая сигара.
– Дэвид, все это не укладывается у меня в голове. Все это выглядит как-то…
Я сделал паузу, ожидая пока Хеннесси не посмотрит мне в глаза.
– Двести человек стоят возле плавательного бассейна и вдруг видят, что в доме пожар. У них ведерки со льдом, чаши для пунша, бутылки шампанского и минеральной воды. Всего этого хватит, чтобы залить кратер вулкана. Но никто, похоже, не пошевелил даже пальцем. Вот что жутко и странно. Никто не побежал звонить ни в полицию, ни пожарным. Что вы здесь делали – просто стояли и любовались огнем?
Хеннесси явно начал уставать от меня и, не отрываясь, смотрел на свой автомобиль.
– Что нам оставалось делать? Возникла ужасная паника, люди разбегались кто куда, падали в бассейн. Ни у кого не было времени даже подумать о полиции.
– А как насчет Фрэнка? Он был здесь?
– Еще как. Мы стояли рядом во время тоста за здоровье королевы. После этого он отправился бродить среди гостей, как обычно. Не могу с уверенностью сказать, что я видел его в возникшей суматохе.
– Ну, а за пару минут до начала пожара? Скажите мне, кто-нибудь видел, как Фрэнк поджигает дом?
– Конечно, нет. Это просто немыслимо.– Хеннесси повернулся и ошеломленно уставился на меня.– Ради всего святого, дружище, ведь Фрэнк – ваш брат.
– Но его обнаружили с бутылкой эфира в руках. Вам это не показалось странным?
– Это было спустя три или четыре часа, когда в клубе появилась полиция. Ее могли подбросить в его квартиру. Кто знает?
Хеннесси похлопал меня по плечу, словно успокаивая разочарованного члена синдиката Ллойда.
– Послушайте, Чарльз, постарайтесь осмыслить все это. Поговорите с людьми. Все расскажут вам то же самое, потому что так и было. Никто не думает, что это сделал Фрэнк, и непонятно, кто же устроил этот пожар.
Я подождал, пока он обойдет бассейн и поговорит с Мигелем. Несколько банкнот перешли из рук в руки. Испанец сунул деньги в карман с гримасой отвращения. Почти не сводя с меня глаз, он шел за нашей машиной, пока мы ехали мимо засыпанного пеплом теннисного корта. Я чувствовал, что ему хотелось поговорить со мной, но он молча открывал ворота; напряжение испанца выдавало лишь едва заметное подергивание щеки, обезображенной шрамом.
– Парень явно нервничает, – заметил я, когда мы покатили прочь.– Скажите, на этой вечеринке был Бобби Кроуфорд? Этот ваш профессиональный теннисист?
Хеннесси ответил с неожиданной готовностью.
– Нет, его не было. Он остался в клубе, чтобы поиграть в теннис со своей машиной. Не думаю, что он был в восторге от Холлингеров. Да и до него чете Холлингеров не было дела…
Хеннесси довез меня до клуба «Наутико» и оставил мне ключи от квартиры Фрэнка. Когда мы расставались у дверей его кабинета, он был явно рад от меня отделаться. Чувствовалось, что я потихоньку стал надоедать членам клуба. Тем не менее Хеннесси не сомневался, что Фрэнк не мог учинить этот пожар или сыграть хотя бы незначительную роль в заговоре с целью убийства Холлингеров. Признание, каким бы нелепым оно ни казалось, остановило ход времени. Все только и думали о моем брате, признавшем себя виновным, и ни о чем ином даже не задумывались, словно забыв об опустевшем особняке и его обитателях, погибших в огне пожара.
Я потратил вторую половину дня на то, чтобы привести в порядок квартиру Фрэнка. Я поставил книги на полки, застелил постель и поправил помятые абажуры. По отпечаткам ножек на коврах в гостиной я догадался, где стояли до обыска софа, кресла и письменный стол. Расталкивая мебель по местам, я чувствовал себя реквизитором на темной сцене, подготавливающим декорации для завтрашнего спектакля.
Колесики мебели встали в свои привычные вмятины, но в остальном в мире Фрэнка по-прежнему царил хаос. Я повесил его разбросанные рубашки в платяной шкаф и аккуратно сложил старинную ажурную шаль, в которую нас обоих заворачивали еще младенцами. После смерти нашей матери Фрэнк вытащил эту шаль из свертка одежды, которую отец предназначил для дома призрения в Эр-Рияде. Это кружево старинной выделки, унаследованное от нашей бабушки, было тонким и сероватым, словно аккуратно сотканная паутина.
Я сел за стол Фрэнка и стал перелистывать корешки его чековых книжек и квитанции от покупок по кредитным карточкам, надеясь найти какой-то след его причастности к смерти Холлингеров. Ящики стола были набиты старыми приглашениями на свадьбы, напоминаниями о возобновлении страховки, открытками от друзей, посланными с курортов, французскими и английскими монетами. Была среди этого хлама какая-то медицинская карта с перечислением давно уже просроченных противостолбнячных и противотифозных прививок, и другие мелочи повседневной жизни, которые мы сбрасываем, как змея старую кожу.
Удивительно, что люди инспектора Кабреры не заметили маленький пакетик кокаина, спрятанный в конверте, наполненном заграничными марками, которые Фрэнк отклеивал с заморской почты и собирал, вероятно, для ребенка какого-нибудь сослуживца. Я подержал в руках полиэтиленовый пакетик, испытывая искушение воспользоваться этим забытым тайным запасом, но был слишком выбит из колеи посещением дома Холлингеров.
В центральном ящике лежал старый фотоальбом, который мать завела еще девочкой в Богнор-Риджис [19]. Его обложка, похожая на коробку шоколадных конфет, и плотные листы мраморной бумаги с рамками в стиле «ар-нуво» казались такими же далекими, как чарльстон и «Испано-Сюиза» [20]. На черно-белых снимках была вечно чем-то обеспокоенная маленькая девочка, тщетно пытающаяся построить замок из камешков на каком-то галечном пляже, или сияющая застенчивой улыбкой возле отца, или катающаяся на ослике в разгар детского дня рождения. Скучный, лишенный солнца мир был неудачным началом для ребенка, так явно стремившегося стать счастливым, и недостаточной подготовкой к браку с честолюбивым молодым историком и арабистом. Каким-то зловещим предзнаменованием веяло от того, что последняя фотография в альбоме была сделана через год после ее прибытия в Эр-Рияд, словно оставшиеся пустые листы напоминали годы, не заполненные ничем, кроме растущей депрессии.
После обеда в малолюдном ресторане я уснул на софе с альбомом на груди и проснулся только после полуночи, когда какая-то веселая компания выплеснулась из дискотеки на террасу плавательного бассейна. Двое мужчин в белых смокингах брызгали друг на друга водой из бассейна, поднимая бокалы за здоровье своих жен, которые в это время стояли, раздевшись до белья, на трамплине для прыжков в воду. Пьяная молодая женщина в золотистом узком платье прошла, пошатываясь, вдоль края бассейна, сняла туфли на шпильках и швырнула их в воду.
В отсутствие Фрэнка члены клуба стали вести себя еще более распущенно, а «Наутико» превратился в любопытное сочетание казино и борделя. Выходя из квартиры, чтобы вернуться в Лос-Монтерос, я заметил охваченных страстью влюбленных, ломившихся во все подряд запертые двери в коридоре. Почти весь персонал уже отправился домой, в ресторане и залах для игры в бридж было темно, но светомузыка дискотеки освещала переливчатым светом пятачок у входа. На ступенях стояли три молодые женщины, одетые в мини-юбки, сетчатые колготки и ярко-красные топы, как непрофессиональные шлюхи. Я догадался, что они были членами клуба, направлявшимися на костюмированную вечеринку, и уже собрался подвезти их, но они были слишком увлечены чтением каких-то телефонных номеров.
Автомобильная стоянка не была освещена, и мне пришлось двигаться среди рядов машин, отыскивая на ощупь дверной замок взятого напрокат «рено». Сев за руль, я прислушался к мерзкому приглушенному гулу ночной дискотеки. В «порше», стоявшем неподалеку от моей машины, на передних сиденьях прыгала громадная белая собака, явно расстроенная шумом и жаждавшая возвращения своего хозяина.
Я стал шарить по приборной доске в поисках ключа зажигания. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел, что в «порше» была не собака, а мужчина в смокинге кремового цвета, который с кем-то боролся, придавив его к пассажирскому сиденью. На какую-то минуту грохот дискотечной музыки смолк, и я услышал негромкий крик женщины, словно она задыхается и в изнеможении ловит ртом воздух. Вцепившись в обивку крыши машины над головой мужчины, она судорожно рванула ее.
Только теперь я сообразил, что в двадцати футах от меня насиловали женщину. Я включил фары и дал три длинных гудка. Едва я поставил ногу на гравий, дверца «порше» распахнулась, ударившись о стоявшую рядом с ним машину. Несостоявшийся насильник выскочил из машины, его смокинг был содран с плеч отчаянно сопротивлявшейся жертвой. Он промелькнул в свете фар «рено» и метнулся в темноту. Я кинулся за ним, но он промчался по небольшому холмику возле ворот, небрежным движением плеч набросив на себя смокинг, и исчез в ночи.
Женщина осталась на пассажирском сиденье «порше», ее голые ноги торчали из раскрытой двери, юбка была задрана на талию. На светлых волосах поблескивала слюна насильника, с размазанной губной помадой она была похожа на ребенка, вволю наевшегося варенья. Она натянула на бедра порванное нижнее белье, согнулась вдвое, и ее вытошнило на гравий. Потом она выпрямилась и стала шарить рукой по заднему сиденью. Отведя в сторону порванную обивку крыши, она достала свои туфли.
В нескольких шагах от меня была будка, в которой днем и вечером сидел дежурный, следивший за порядком на стоянке. Я перегнулся через стойку и щелкнул главным выключателем освещения площадки. Все ее пространство залил поток флюоресцирующего света.
Женщина прищурилась от внезапно вспыхнувшего света, прикрыла глаза серебристой сумочкой и заковыляла на сломанных каблуках к входу в клуб, закрывая измятой юбкой порванные колготки.
– Подождите! – крикнул я ей.– Я вызову полицию…
Я уже собрался последовать за ней, как вдруг обратил внимание на ряд автомобилей, стоявших лобовыми стеклами к «порше». От машины, где чуть было не изнасиловали женщину, их отделяла только узкая дорожка. На передних сиденьях некоторых машин сидели водители и их пассажирки. И те и другие были в вечерних костюмах, их лица прикрывали опущенные солнцезащитные козырьки. Все они наблюдали за изнасилованием, не вмешиваясь, словно посетители картинной художественной галереи на просмотре для избранных.
– Да вы что, ничего не замечаете? – закричал я.– Ради бога…
Я направился к ним, разозленный тем, что они даже не подумали спасти эту несчастную, и стал барабанить своим забинтованным кулаком по лобовым стеклам. Но водители просто запустили моторы. Одна за другой машины проносились мимо меня к воротам, женщины прикрывали глаза руками.
Я вернулся в клуб, надеясь разыскать жертву нападения. Костюмированные проститутки все еще стояли в вестибюле, по-прежнему обсуждая список телефонов. Они дружно повернулись ко мне, как только я поднялся по ступеням.
– Где она? – спросил я их.– Ее там чуть не изнасиловали. Вы видели, как она сюда вошла?
Они удивленно переглянулись, а потом дружно захихикали, – было очевидно, что их сознание блуждает в каком-то безумном амфетаминовом пространстве. Одна из них коснулась моей щеки, словно успокаивая ребенка.
Я обыскал дамскую комнату, распахивая пинком ноги дверь одной кабинки за другой, а затем стал бродить между столами погруженного в темноту ресторана, пытаясь уловить запах гелиотропа, как шлейф тянувшийся за той женщиной в ночном воздухе. Наконец я увидел ее возле бассейна. Она танцевала босиком на мокрой траве. Тыльные стороны ее рук были выпачканы губной помадой. Когда я подошел к ней и попытался взять за руку, она одарила меня странной многозначительной улыбкой.
5
– Его что, тоже подозревали?
– А кто не был под подозрением? Несчастный парень. Весь его мир рухнул.
Хеннесси снял шляпу и стал обмахиваться ею, глядя на дом. Он, казалось, был поражен масштабом бедствия, но в то же время взирал на все это опустошение равнодушно, словно страховой оценщик, осматривавший сгоревшую фабрику. Он указал на желтые ленты, которые опечатывали резные дубовые двери.
– Инспектор Кабрера не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме него, копался в вещественных доказательствах, хотя одному богу известно, что там могло уцелеть. Вон там на террасе есть боковая дверь, через которую можно заглянуть вовнутрь. Только заглянуть – входить внутрь опасно.
Я пошел следом за ним, переступая через разбросанную черепицу и винные стаканы. В каменной стене от жара образовалась зазубренная трещина. Она была похожа на шрам, оставленный ударом невероятной молнии, обрекшей эту виллу на гибель в огне. Хеннесси привел меня к парадному входу. Французскую дверь пожарники сорвали с петель. На террасе нас настиг порыв ветра, вокруг закружились облака белого пепла, похожего на перемолотую кость, на миг стало трудно дышать.
Хеннесси толкнул дверь и поманил меня за собой, улыбаясь странной улыбкой гида, зазывающего на экскурсию в музей зловещих таинств. Гостиная с высоким потолком выходила окнами на море по обе стороны полуострова. В тусклом освещении комната походила на уголок подводного мира, покрывшуюся солью каюту капитана затонувшего лайнера. Это затонувшее великолепие некогда украшали мебель в стиле ампир и парчовые занавесы, гобелены и китайские ковры, но теперь они были залиты водой, хлынувшей сквозь обвалившийся потолок. За внутренними дверями располагалась столовая, где дубовый стол украшала куча дранки, штукатурки и осколков хрустальной люстры.
Я шагнул с паркетного пола на ковер, и у меня под ногами проступила вода. Отказавшись от дальнейшей экскурсии, я вернулся на террасу, где Хеннесси оглядывал залитый солнцем полуостров.
– Трудно поверить, что один человек устроил такой пожар, – сказал я ему, – неважно, Фрэнк или кто-нибудь другой. Ничего не осталось.
– Действительно.– Хеннесси взглянул на часы, горя желанием поскорее покинуть это неприятное место.– Дом очень старый. Хватило бы одной спички.
С ближайшего теннисного корта доносился стук мячей. За милю от нас можно было разглядеть игроков на кортах клуба «Наутико» – белые блики сквозь дымку жары.
– Где обнаружили Холлингеров? Странно, что они не выбежали на террасу, когда начался пожар.
– Весь ужас в том, что они были в это время наверху.– Хеннесси показал на почерневшие окна под самой крышей.– Холлингера нашли в ванной рядом с его кабинетом. Его жена была в одной из спален.
– В какое время это произошло? Около семи часов вечера? Что они там делали?
– Теперь уже никто не скажет. Он, вероятно, работал над своими мемуарами. Она, возможно, одевалась к обеду. Я уверен, они пытались спастись, но запах эфира и сильный огонь, наверное, загнали их обратно.
Я вдохнул сырой воздух, пытаясь уловить запах больничных коридоров моего детства, когда я навещал мать в американской клинике в Эр-Рияде. Воздух гостиной был напитан густым запахом перегноя, как огород после обильного дождя.
– Эфир?… Как странно… В больницах эфир больше не используется. Где, хотя бы предположительно, Фрэнк мог взять этот эфир в бутылках?
Хеннесси уже отошел на порядочное расстояние и наблюдал за мной со стороны с таким видом, будто только сейчас понял, что я – брат убийцы. Позади него среди опрокинутых столов стоял Мигель. Вместе они казались похожими на персонажей какой-то пьесы-сна, изо всех сил старающихся напомнить мне о чем-то, что я никак не мог вспомнить.
– Эфир? – задумчиво переспросил Хеннесси, отшвырнув ногой осколок стекла.– Да-да. Полагаю, он еще используется в промышленности. Это же прекрасный растворитель. Наверное, его можно достать через какие-нибудь специальные лаборатории.
– Но почему тогда не взять чистый бензин? Или еще какое-нибудь топливо? Бензин или что-нибудь подобное можно найти где угодно. Как вы думаете, Кабрера уже нашел лабораторию, которая могла продать Фрэнку этот эфир?
– Возможно, но я почему-то сомневаюсь. В конце концов, ваш брат признал себя виновным.– Он поискал в карманах ключи от машины.– Чарльз, думаю, нам пора уезжать. Мне кажется, ваши нервы на пределе.
– Со мной все в порядке. Я рад, что вы привезли меня сюда.
Я машинально положил руки на каменную балюстраду, словно надеялся ощутить тепло бушевавшего здесь пожара.
– Расскажите мне о других жертвах, о горничной и о племяннице. Вместе с ними сгорел еще и секретарь-мужчина?
– Да, Роджер Сэнсом. Неплохой парень, он был неразлучен с ними многие годы, стал почти сыном.
– Где их нашли?
– На верхнем этаже. Все они были в своих спальнях.
– Странно как-то, правда? Пожар начался на первом этаже. Они могли бы выбраться через окна. Да и спрыгнуть, – не так уж и высоко.
– Скорее всего, окна были плотно закрыты. Ведь в доме было центральное кондиционирование.
Хеннесси попытался увести меня с террасы – этакий хранитель музея, в час закрытия выпроваживающий последнего посетителя.
– Мы все переживаем за Фрэнка, мы поражены, такая трагедия, разум просто не в силах это принять, но попытайтесь немного напрячь воображение…
– Вероятно, я напрягаю свое воображение слишком сильно… Полагаю, всех удалось опознать?
– Не без труда. Скорее всего, с помощью зубоврачебных карточек, хотя я сомневаюсь, что у Холлингеров еще оставались свои зубы. Возможно, ключами к разгадке стали кости челюстей.
– Что представляли собой Холлингеры? Им обоим было за семьдесят?
– Ему было семьдесят пять. Она чуточку моложе. Наверное, около семидесяти.– Хеннесси улыбнулся каким-то своим мыслям, словно с любовью вспоминая вкус отборного вина.– Она была все еще красивая, как это водится у актрис, хотя, на мой вкус, слишком чопорная и церемонная.
– И они приехали сюда двадцать лет назад? Тогда Эстрелья-де-Мар, наверное, была не такой, как сейчас.
– Здесь просто не на что было смотреть. Только голые склоны холмов и несколько старых виноградников. Кучка рыбацких лачуг и маленький бар. Холлингер купил дом у своего компаньона – испанского торговца недвижимостью. Поверьте мне, это было красивое имение.
– Могу себе представить, как чувствовали себя Холлингеры, когда весь этот цемент начал подбираться к ним по склону холма. К ним здесь хорошо относились? Холлингеры ведь были достаточно богаты, чтобы вставлять палки в любые колеса.
– Да, их здесь очень любили. Мы не слишком часто видели их в клубе, хотя сам Холлингер был главным инвестором. Я подозреваю, что они рассчитывали получить эксклюзивное право на его использование.
– Но затем начался приток золотых десяти тысяч?
– Думаю, их это не беспокоило. Золотой был одним из любимых цветов Холлингера. Эстрелья-де-Мар стала меняться. Их с Алисой больше раздражали художественные галереи искусств и фестивали пьес Тома Стоппарда [18]. В общем, они держались особняком. Я уверен, что на самом деле он пытался продать свою долю в клубе.
Хеннесси неохотно проследовал за мной вдоль террасы. Дом окружал узкий балкон, выходивший на каменную лестницу, которая взбиралась по склону холма в пятидесяти футах в стороне от дома. Когда-то сквозь окна в спальни проникал маслянистый аромат лимонной рощицы, но по деревьям промчался огненный смерч, и теперь вместо нежных деревьев виднелись обугленные стволы – вроде черных зонтиков.
– Господи, да вот же пожарная лестница…
Я показал рукой на чугунные ступени, спускавшиеся из дверного проема на втором этаже. Массивная конструкция была скручена жаром бушевавшего огня, но еще крепко держалась на каменных стенах.
– Почему они ею не воспользовались? На спасение им требовалось не больше нескольких секунд.
Хеннесси снял шляпу жестом, преисполненным глубоким уважением к жертвам пожара. Прежде чем заговорить, он постоял, склонив голову.
– Чарльз, они не успели выбраться из спален. Пожар был слишком сильным. Весь дом почти мгновенно превратился в пылающую печь.
– Это нетрудно заметить. Ваша местная пожарная команда даже не попыталась справиться с огнем. Кстати, кто вызвал пожарных?
Мне показалось, что Хеннесси меня не слушает. Он повернулся спиной к дому и смотрел на море. У меня создалось впечатление, что он сообщал мне только то, что я, на его взгляд, так или иначе смогу узнать и из других источников.
– Тревогу поднял мотоциклист, – он проезжал мимо. Отсюда никто не звонил в пожарную службу.
– И в полицию тоже не звонили?
– Она прибыла только час спустя. Понимаете, испанская полиция в общем-то предоставляет нас самим себе. Ее очень редко извещают о преступлениях в Эстрелья-де-Мар. У нас есть собственная служба безопасности, и она сама держит все под наблюдением.
– Полиция и пожарная служба были вызваны только после…
Я несколько раз повторил это про себя, пытаясь вообразить поджигателя, убегающего по пустынной террасе, а затем перелезающего через наружную стену, когда пламя уже с ревом вырвалось из-под громадной крыши.
– Значит, кроме экономки и ее мужа, здесь никого не было?
– Не совсем так.– Хеннесси водрузил шляпу на место, надвинув ее на глаза.– Здесь были все, как это всегда бывает.
– Все? Вы имеете в виду персонал клуба?
– Нет. Я имею в виду…– Хеннесси распростер свои белые руки, словно обнимая лежавший внизу городок.– Вся Эстрелья-де-Мар. Это был день рождения королевы. Холлингеры всегда устраивали вечеринку для членов клуба. Это воспринималось как их вклад в нашу общественную жизнь. Я готов допустить, что они заставляли себя устраивать такие вечеринки, говоря себе, что, мол, ничего не поделаешь, положение обязывает, но вообще все получалось очень мило. Шампанское, превосходные канапе…
Я сложил козырьком руки и посмотрел на клуб «Наутико», представив себе, как все его члены направляются в имение Холлингеров, чтобы провозгласить тост и выпить за здоровье королевы.
– Значит, пожар совпал с вечеринкой… Вот почему был закрыт клуб. Много людей собралось здесь к назначенному часу?
– Все. Думаю, сюда приехали все постоянные гости клуба. Нас здесь было около двухсот человек.
– Двести человек?
Я вернулся к южному фасаду дома, где с балкона открывался вид на плавательный бассейн и террасу. Мое воображение нарисовало складные столы, накрытые белыми скатертями, расставленные на них ведерки со льдом и бутылками шампанского, поблескивающими в вечерних огнях, и гостей, беззаботно болтающих возле непотревоженной воды.
– И все эти люди, целых две сотни человек, просто стояли и смотрели? Ни один не попытался проникнуть в дом, чтобы спасти Холлингеров?
– Дорогой мой мальчик, все двери были закрыты.
– Во время вечеринки? В голове не укладывается. Ведь вы могли взломать двери, разбить окна.
– Пуленепробиваемое стекло. В доме было полно картин и других произведений искусства, не говоря уже о драгоценностях Алисы. Раньше здесь случались мелкие кражи, бывало, что на коврах оставались следы от сигарет.
– Пусть даже так. Но что в таком случае делали Холлингеры за закрытыми дверями? Почему они сами не вышли пообщаться с гостями?
– Холлингеры не отличались общительностью.– Хеннесси терпеливо пытался растолковать мне, как обстояло дело.– Они кивали нескольким старым друзьям, но других гостей не одаривали даже взглядом. Держались они в общем-то высокомерно. Во время вечеринок поглядывали на то, что здесь происходит, с веранды второго этажа. Холлингер произносил тост за здоровье королевы прямо оттуда, Алиса махала рукой, когда слышались аплодисменты.
Мы дошли до плавательного бассейна, где на мелководной стороне Мигель выгребал из воды мусор. На мраморном краю бассейна лежали кучи мокрого древесного угля. Мимо нас проплыло ведерко для льда, внутри него – размокшая сигара.
– Дэвид, все это не укладывается у меня в голове. Все это выглядит как-то…
Я сделал паузу, ожидая пока Хеннесси не посмотрит мне в глаза.
– Двести человек стоят возле плавательного бассейна и вдруг видят, что в доме пожар. У них ведерки со льдом, чаши для пунша, бутылки шампанского и минеральной воды. Всего этого хватит, чтобы залить кратер вулкана. Но никто, похоже, не пошевелил даже пальцем. Вот что жутко и странно. Никто не побежал звонить ни в полицию, ни пожарным. Что вы здесь делали – просто стояли и любовались огнем?
Хеннесси явно начал уставать от меня и, не отрываясь, смотрел на свой автомобиль.
– Что нам оставалось делать? Возникла ужасная паника, люди разбегались кто куда, падали в бассейн. Ни у кого не было времени даже подумать о полиции.
– А как насчет Фрэнка? Он был здесь?
– Еще как. Мы стояли рядом во время тоста за здоровье королевы. После этого он отправился бродить среди гостей, как обычно. Не могу с уверенностью сказать, что я видел его в возникшей суматохе.
– Ну, а за пару минут до начала пожара? Скажите мне, кто-нибудь видел, как Фрэнк поджигает дом?
– Конечно, нет. Это просто немыслимо.– Хеннесси повернулся и ошеломленно уставился на меня.– Ради всего святого, дружище, ведь Фрэнк – ваш брат.
– Но его обнаружили с бутылкой эфира в руках. Вам это не показалось странным?
– Это было спустя три или четыре часа, когда в клубе появилась полиция. Ее могли подбросить в его квартиру. Кто знает?
Хеннесси похлопал меня по плечу, словно успокаивая разочарованного члена синдиката Ллойда.
– Послушайте, Чарльз, постарайтесь осмыслить все это. Поговорите с людьми. Все расскажут вам то же самое, потому что так и было. Никто не думает, что это сделал Фрэнк, и непонятно, кто же устроил этот пожар.
Я подождал, пока он обойдет бассейн и поговорит с Мигелем. Несколько банкнот перешли из рук в руки. Испанец сунул деньги в карман с гримасой отвращения. Почти не сводя с меня глаз, он шел за нашей машиной, пока мы ехали мимо засыпанного пеплом теннисного корта. Я чувствовал, что ему хотелось поговорить со мной, но он молча открывал ворота; напряжение испанца выдавало лишь едва заметное подергивание щеки, обезображенной шрамом.
– Парень явно нервничает, – заметил я, когда мы покатили прочь.– Скажите, на этой вечеринке был Бобби Кроуфорд? Этот ваш профессиональный теннисист?
Хеннесси ответил с неожиданной готовностью.
– Нет, его не было. Он остался в клубе, чтобы поиграть в теннис со своей машиной. Не думаю, что он был в восторге от Холлингеров. Да и до него чете Холлингеров не было дела…
Хеннесси довез меня до клуба «Наутико» и оставил мне ключи от квартиры Фрэнка. Когда мы расставались у дверей его кабинета, он был явно рад от меня отделаться. Чувствовалось, что я потихоньку стал надоедать членам клуба. Тем не менее Хеннесси не сомневался, что Фрэнк не мог учинить этот пожар или сыграть хотя бы незначительную роль в заговоре с целью убийства Холлингеров. Признание, каким бы нелепым оно ни казалось, остановило ход времени. Все только и думали о моем брате, признавшем себя виновным, и ни о чем ином даже не задумывались, словно забыв об опустевшем особняке и его обитателях, погибших в огне пожара.
Я потратил вторую половину дня на то, чтобы привести в порядок квартиру Фрэнка. Я поставил книги на полки, застелил постель и поправил помятые абажуры. По отпечаткам ножек на коврах в гостиной я догадался, где стояли до обыска софа, кресла и письменный стол. Расталкивая мебель по местам, я чувствовал себя реквизитором на темной сцене, подготавливающим декорации для завтрашнего спектакля.
Колесики мебели встали в свои привычные вмятины, но в остальном в мире Фрэнка по-прежнему царил хаос. Я повесил его разбросанные рубашки в платяной шкаф и аккуратно сложил старинную ажурную шаль, в которую нас обоих заворачивали еще младенцами. После смерти нашей матери Фрэнк вытащил эту шаль из свертка одежды, которую отец предназначил для дома призрения в Эр-Рияде. Это кружево старинной выделки, унаследованное от нашей бабушки, было тонким и сероватым, словно аккуратно сотканная паутина.
Я сел за стол Фрэнка и стал перелистывать корешки его чековых книжек и квитанции от покупок по кредитным карточкам, надеясь найти какой-то след его причастности к смерти Холлингеров. Ящики стола были набиты старыми приглашениями на свадьбы, напоминаниями о возобновлении страховки, открытками от друзей, посланными с курортов, французскими и английскими монетами. Была среди этого хлама какая-то медицинская карта с перечислением давно уже просроченных противостолбнячных и противотифозных прививок, и другие мелочи повседневной жизни, которые мы сбрасываем, как змея старую кожу.
Удивительно, что люди инспектора Кабреры не заметили маленький пакетик кокаина, спрятанный в конверте, наполненном заграничными марками, которые Фрэнк отклеивал с заморской почты и собирал, вероятно, для ребенка какого-нибудь сослуживца. Я подержал в руках полиэтиленовый пакетик, испытывая искушение воспользоваться этим забытым тайным запасом, но был слишком выбит из колеи посещением дома Холлингеров.
В центральном ящике лежал старый фотоальбом, который мать завела еще девочкой в Богнор-Риджис [19]. Его обложка, похожая на коробку шоколадных конфет, и плотные листы мраморной бумаги с рамками в стиле «ар-нуво» казались такими же далекими, как чарльстон и «Испано-Сюиза» [20]. На черно-белых снимках была вечно чем-то обеспокоенная маленькая девочка, тщетно пытающаяся построить замок из камешков на каком-то галечном пляже, или сияющая застенчивой улыбкой возле отца, или катающаяся на ослике в разгар детского дня рождения. Скучный, лишенный солнца мир был неудачным началом для ребенка, так явно стремившегося стать счастливым, и недостаточной подготовкой к браку с честолюбивым молодым историком и арабистом. Каким-то зловещим предзнаменованием веяло от того, что последняя фотография в альбоме была сделана через год после ее прибытия в Эр-Рияд, словно оставшиеся пустые листы напоминали годы, не заполненные ничем, кроме растущей депрессии.
После обеда в малолюдном ресторане я уснул на софе с альбомом на груди и проснулся только после полуночи, когда какая-то веселая компания выплеснулась из дискотеки на террасу плавательного бассейна. Двое мужчин в белых смокингах брызгали друг на друга водой из бассейна, поднимая бокалы за здоровье своих жен, которые в это время стояли, раздевшись до белья, на трамплине для прыжков в воду. Пьяная молодая женщина в золотистом узком платье прошла, пошатываясь, вдоль края бассейна, сняла туфли на шпильках и швырнула их в воду.
В отсутствие Фрэнка члены клуба стали вести себя еще более распущенно, а «Наутико» превратился в любопытное сочетание казино и борделя. Выходя из квартиры, чтобы вернуться в Лос-Монтерос, я заметил охваченных страстью влюбленных, ломившихся во все подряд запертые двери в коридоре. Почти весь персонал уже отправился домой, в ресторане и залах для игры в бридж было темно, но светомузыка дискотеки освещала переливчатым светом пятачок у входа. На ступенях стояли три молодые женщины, одетые в мини-юбки, сетчатые колготки и ярко-красные топы, как непрофессиональные шлюхи. Я догадался, что они были членами клуба, направлявшимися на костюмированную вечеринку, и уже собрался подвезти их, но они были слишком увлечены чтением каких-то телефонных номеров.
Автомобильная стоянка не была освещена, и мне пришлось двигаться среди рядов машин, отыскивая на ощупь дверной замок взятого напрокат «рено». Сев за руль, я прислушался к мерзкому приглушенному гулу ночной дискотеки. В «порше», стоявшем неподалеку от моей машины, на передних сиденьях прыгала громадная белая собака, явно расстроенная шумом и жаждавшая возвращения своего хозяина.
Я стал шарить по приборной доске в поисках ключа зажигания. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел, что в «порше» была не собака, а мужчина в смокинге кремового цвета, который с кем-то боролся, придавив его к пассажирскому сиденью. На какую-то минуту грохот дискотечной музыки смолк, и я услышал негромкий крик женщины, словно она задыхается и в изнеможении ловит ртом воздух. Вцепившись в обивку крыши машины над головой мужчины, она судорожно рванула ее.
Только теперь я сообразил, что в двадцати футах от меня насиловали женщину. Я включил фары и дал три длинных гудка. Едва я поставил ногу на гравий, дверца «порше» распахнулась, ударившись о стоявшую рядом с ним машину. Несостоявшийся насильник выскочил из машины, его смокинг был содран с плеч отчаянно сопротивлявшейся жертвой. Он промелькнул в свете фар «рено» и метнулся в темноту. Я кинулся за ним, но он промчался по небольшому холмику возле ворот, небрежным движением плеч набросив на себя смокинг, и исчез в ночи.
Женщина осталась на пассажирском сиденье «порше», ее голые ноги торчали из раскрытой двери, юбка была задрана на талию. На светлых волосах поблескивала слюна насильника, с размазанной губной помадой она была похожа на ребенка, вволю наевшегося варенья. Она натянула на бедра порванное нижнее белье, согнулась вдвое, и ее вытошнило на гравий. Потом она выпрямилась и стала шарить рукой по заднему сиденью. Отведя в сторону порванную обивку крыши, она достала свои туфли.
В нескольких шагах от меня была будка, в которой днем и вечером сидел дежурный, следивший за порядком на стоянке. Я перегнулся через стойку и щелкнул главным выключателем освещения площадки. Все ее пространство залил поток флюоресцирующего света.
Женщина прищурилась от внезапно вспыхнувшего света, прикрыла глаза серебристой сумочкой и заковыляла на сломанных каблуках к входу в клуб, закрывая измятой юбкой порванные колготки.
– Подождите! – крикнул я ей.– Я вызову полицию…
Я уже собрался последовать за ней, как вдруг обратил внимание на ряд автомобилей, стоявших лобовыми стеклами к «порше». От машины, где чуть было не изнасиловали женщину, их отделяла только узкая дорожка. На передних сиденьях некоторых машин сидели водители и их пассажирки. И те и другие были в вечерних костюмах, их лица прикрывали опущенные солнцезащитные козырьки. Все они наблюдали за изнасилованием, не вмешиваясь, словно посетители картинной художественной галереи на просмотре для избранных.
– Да вы что, ничего не замечаете? – закричал я.– Ради бога…
Я направился к ним, разозленный тем, что они даже не подумали спасти эту несчастную, и стал барабанить своим забинтованным кулаком по лобовым стеклам. Но водители просто запустили моторы. Одна за другой машины проносились мимо меня к воротам, женщины прикрывали глаза руками.
Я вернулся в клуб, надеясь разыскать жертву нападения. Костюмированные проститутки все еще стояли в вестибюле, по-прежнему обсуждая список телефонов. Они дружно повернулись ко мне, как только я поднялся по ступеням.
– Где она? – спросил я их.– Ее там чуть не изнасиловали. Вы видели, как она сюда вошла?
Они удивленно переглянулись, а потом дружно захихикали, – было очевидно, что их сознание блуждает в каком-то безумном амфетаминовом пространстве. Одна из них коснулась моей щеки, словно успокаивая ребенка.
Я обыскал дамскую комнату, распахивая пинком ноги дверь одной кабинки за другой, а затем стал бродить между столами погруженного в темноту ресторана, пытаясь уловить запах гелиотропа, как шлейф тянувшийся за той женщиной в ночном воздухе. Наконец я увидел ее возле бассейна. Она танцевала босиком на мокрой траве. Тыльные стороны ее рук были выпачканы губной помадой. Когда я подошел к ней и попытался взять за руку, она одарила меня странной многозначительной улыбкой.
5
Сбор клана
Панихида – это еще одно пересечение границ, во многих отношениях гораздо более формальное и растянутое, чем любое другое. Люди, одетые в свои самые темные одежды и дожидавшиеся начала похорон на протестантском кладбище, производили впечатление состоятельных эмигрантов, вынужденных терпеливо стоять на таможне в чужом, враждебно настроенном государстве. При этом все они ясно отдают себе отчет в том, что, сколько бы они ни прождали, только одного из них пропустят за кордон в этот день.
Впереди меня стояли Бланш и Мэрион Кесуик, две бойкие англичанки, которые держали изысканный французский ресторан возле гавани. Их черные шелковые костюмы поблескивали в лучах палящего солнца, словно плавящаяся смола, но обе держались холодно и невозмутимо, словно присматривали всевидящим оком собственниц за своими кассиршами-испанками. Несмотря на большие чаевые, оставленные мной в их ресторане вчера вечером, они едва улыбнулись, когда я похвалил их кухню.
Почему-то теперь обе оказались более приветливыми. Когда я проходил мимо них с фотоаппаратом в руках, надеясь сфотографировать церемонию, Мэрион остановила меня рукой в перчатке.
Впереди меня стояли Бланш и Мэрион Кесуик, две бойкие англичанки, которые держали изысканный французский ресторан возле гавани. Их черные шелковые костюмы поблескивали в лучах палящего солнца, словно плавящаяся смола, но обе держались холодно и невозмутимо, словно присматривали всевидящим оком собственниц за своими кассиршами-испанками. Несмотря на большие чаевые, оставленные мной в их ресторане вчера вечером, они едва улыбнулись, когда я похвалил их кухню.
Почему-то теперь обе оказались более приветливыми. Когда я проходил мимо них с фотоаппаратом в руках, надеясь сфотографировать церемонию, Мэрион остановила меня рукой в перчатке.