Болтунов Михаил. 'Альфа' - сверхсекретный отряд КГБ

   - Многовато что-то, Дмитрий, - наклонился он к Леденеву.
   - Уважают, Роберт Петрович, - мрачно пошутил тот.
   - Кого? Нас или Буковского?
   Леденев не ответил: к самолету через летное поле приближался огромный автомобиль. Такие машины приходилось видеть лишь в заграничном кино. Сверкая черными сияющими боками, он резко затормозил.
   - Ну вот и Корвалан, - сказал с облегчением Ивон, узнав среди покинувших машину генерального секретаря и его жену. Теперь оставалось проводить Буковского. Однако тот отказался выходить из самолета.
   - Это же американцы! Мы хотим в Швейцарию, а не в Америку. Я протестую...
   Корвалан с женой уже поднялся в самолет, в передний салон, а Буковский не соглашался покидать борт.
   Внизу у трапа произошло замешательство: Корвалан в самолете, а Буковского нет. Люди, приехавшие в лимузине, выхватывают автоматы и окружают Дмитрия Леденена: "Господин Буковский! Господин Буковский!"
   Леденев отбивается, пытаясь жестами объяснить, что он не тот, за кого его принимают.
   Через командира корабля Ивон связывается с центром: Корвалана забрали, а Буковский выходить не хочет, оба на борту, что делать? Говорят, когда сообщили Андропову, он долго смеялся: опять "голоса" поднимут вой: вероломный Кремль обманул доверчивых американцев.
   Было приказано успокоить Буковского и передать, что все идет строго в соответствии с договоренностью. Насилу удалось убедить. Наконец, он с родственниками покинул борт самолета, блокада была снята, люди с оружием исчезли. Поступил приказ: "На взлет!"
   Командир экипажа сообщил: летим в Минск. Теперь заволновался Корвалан. Поначалу думали, что беспокойство связано с изменением маршрута, оказалось, дело в другом. Советское руководство приняло решение: после обмена в течение суток никаких заявлений не делать. Но Корвалан возражал: "Как же так, исчез, а куда?" Доложили в Москву. Вскоре было дано "добро" и Корвалан с борта самолета сделал заявление для печати.
   В полете Берлев передал ему фотографию из журнала "Советский экран", где генеральный секретарь был изображен в национальной одежде, попросил автограф. Корвалан с удивлением рассматривал фото, потом написал несколько слов для Николая Васильевича.
   В Минске они доставили Корвалана по назначенному адресу и поездом возвратились в столицу. На Белорусском вокзале их встречал генерал Бесчастнов.
   Особая палка КГБ. Секретно. Экз. ед.
   "28 марта 1979 года в 14.30 неизвестный гражданин в сопровождении второго секретаря посольства США Р. Прингла пришел в консульский отдел посольства Соединенных Штатов Америки. Через 35 минут стало известно, что проникший в посольство гражданин требует у американцев разрешения на выезд в США, в случае отказа угрожает взорвать находящиеся у него 2 килограмма тола.
   После переговоров с неизвестным официальные представители посольства высказали просьбу сотрудникам охраны диппредставительств, чтобы они с имеющегося согласия посла Туна любым способом убрали гражданина из посольства. В 15.35 к зданию прибыли 5 сотрудников спецподразделения 7-го управления КГБ."
   ...Террорист читал стихи. Левая рука его лежала на поясе, палец продет в кольцо взрывного устройства. Сотрудник группы "А" Михаил Картофельников видел, как побелел сустав, передавленный металлом, но преступник словно забыл о руке. Он самозабвенно, прикрыв припухшие веки, читал:
   Язвы мира век не заживали:
   Встарь был мрак - и мудрых убивали,
   Ныне свет, а меньше ль палачей?
   Пал Сократ от рук невежд суровых,
   Пал Руссо... но от рабов Христовых
   За порыв создать из них людей!
   В иной обстановке могло показаться, что на лестничной клетке собралось пятеро друзей. Обступили одного, а тот, увлеченный поэзией, радует их прекрасными стихами. Увы, события были далеки от поэтической идиллии.
   Любитель стихов - Юрий Власенко пришел в посольство США не на вечер изящной словесности. Угрожая самодельным взрывным устройством, он требовал самолет и крупную сумму денег. Хотел, чтобы его вывезли на посольском автобусе в аэропорт, где должен был ожидать готовый к отлету авиалайнер.
   Переговоры результатов не дали. Власенко запрещал к себе приближаться, лишь вновь и вновь повторял свое требование.
   Попытка выкурить его из посольства с помощью шашек со слезоточивым газом тоже оказалась неудачной. То ли газ на него не действовал, то ли перепутали расположение комнат на этаже и швыряли не в то окно. В общем, сами наплакались вдоволь, а Власенко хоть бы что.
   Решили пойти еще раз на переговоры. Долго прикидывали, что да как, спорили. Как всегда в таких случаях, было много начальников, различных команд, советов. Но советы - советами, а дело на контроле у председателя комитета. Председатель торопил - надо было принимать решение.
   У окна кабинета, где находился террорист, бессменно дежурили Михаил Романов и Сергей Голов. Они надежно перекрыли, по существу, единственный путь отхода террориста.
   ...Ивон назвал троих - Филимонова, Шестакова и Картофельникова. "Ты, ты и ты-за мной!" Вчетвером они поднялись на нужный этаж.
   - Эй, мужик! - играя под простачка, крикнул в открытую дверь Ивон, иди, поговорим...
   - А ты кто такой? - на пороге стоял Власенко. Рубашка, свитер, поверх свитера широкий самодельный пояс, в нем тротил: 2 килограмма. Запас взрывчатки немалый, не дай Бог рванет - все они в одно мгновение покойники.
   Рука террориста на кольце. За всю их длинную беседу он ни на мгновение не снял руки с кольца.
   - Вы откуда? - спросил Власенко.
   - Да мы военные. Наша часть здесь, по-соседству, - ответил за всех Ивон.
   - Звание у вас какое?
   - Звание? - удивленно переспросил заместитель начальника группы, старшина я, а ребята...
   Двое представились сержантами, Картофельников - рядовым. Власенко усмехнулся:
   - Что ж с вами говорить, хлопцы. Вы же ничего не решаете... И вправду, стоит ли тратить время на старшину и сержантов? Вот так пассаж. Повернется сейчас и уйдет - и весь разговор. Однако Власенко не уходил. То ли вполне миролюбивый простецкий вид армейских "сверхсрочников" подкупил его, то ли нервы сдавали - поговорить захотелось, но он обратился к стоящей четверке:
   - А я-то думал, "митьки" набежали.
   - Кто-кто? - переспросил Филимонов.
   - Да "митьки", говорю, - милиция.
   Он опустил голову, оглядел пояс, палец на кольце, потом медленно, словно прощупывая, прошелся по ногам, добрался до лиц стоящих перед ним людей.
   - Если у меня туг ничего не получится, пойду и взорву "митьков".
   - Да что ты, Юра, - сказал кто-то из группы. Власенко помолчал, глядя в лицо возразившего, а потом спросил:
   - Тебя били когда-нибудь в милиции?
   - Нет...
   - А меня били. Ногами. Как мяч футбольный, катали. Установилась тишина. Ивон и его подчиненные понимали: их жизнь, безопасность посольства в руках этого человека. Надо было раскачать парня, может, удастся уговорить сдать свою "игрушку".
   Посочувствовали. Вместе поругали "митьков". Стали отоваривать, мол, брось ты это дело, Юра. Пойдем, сядем как люди, выпьем, поговорим. Спросили: тебе чего надо-то?
   - Да ничего особенного, - загорелись глаза у Власенко, - учиться в институте хочу, два раза поступал, и никак. Квартиру бы в Москве выхлопотать.
   Картофельников смотрел в сияющие глаза Власенко и думал: да, этот человек - преступник, один неверный шаг - и он утащит в преисподнюю десятки людей. Но не родился же он таким. Неужто только теперь пришло время выслушать этого парня, когда ни у него, ни у них, по существу, нет выбора. Кто они - те люди, которые били его ногами, поправ закон и мораль, кто они, из года в год не принимавшие его в институт? Может, все обстояло и не совсем так, как он рассказывает, но почему же на его пути так и не нашелся человек, который понял бы, выслушал, помог? И не нужен был бы тротил.
   И снова, неожиданно для всех, Власенко стал читать стихи. Хорошие были стихи. Картофельников и сам когда-то в институте увлекался Шиллером. Но никогда не думал, что услышит стихи здесь, в американском посольстве, на лестнице, пребывая чуть ли не в роли заложника.
   Вставайте ж, товарищи! Кони храпят,
   И сердце ветрами продуто.
   Веселье и молодость брагой кипят,
   Ловите святые минуты,
   Ставь жизнь свою на кон в игре боевой,
   И жизнь сохранишь ты, и выигрыш - твой!
   А с нижнего этажа знаками показывали: мол, время, время... Власенко на уговоры не поддавался; правда, расчувствовался настолько, что предложил выпить. В комнате у него стояла початая бутылка коньяка - то ли американцы поднесли, то ли осталась от хозяев кабинета.
   Ивон с ребятами отказался, и Власенко выбросил бутылку в окно. На улице это не осталось незамеченным. Романов кивнул Голову:
   - Смотри, Серега, бутылка вылетела. Давай-ка залезай, глянь в окно.
   Голов подтянулся, встал на подоконник, осторожно заглянул в окно:
   - Михалыч, вижу!
   Романов доложил руководству. Поступила команда: когда Ивон с ребятами оторвутся, ранить Власенко.
   Но оторваться не так просто. Теперь уже по всему было видно: террорист сам не сдастся. Однако стихи и душевная беседа, видимо, несколько успокоили Власенко.
   - Ладно, - сказал он, - вы мне понравились, ребята. Я не буду вас взрывать.
   Как говорят, и на том спасибо. Сотрудники группы "А" едва успели сбежать вниз, как прозвучали выстрелы, а следом за ними взрыв. Раненый террорист выдернул чеку.
   Сработала часть заряда, и все-таки взрыв был сильным, вынесло оконную раму и металлическую решетку в окне.
   Когда сотрудники во главе с Ивоном вновь вбежали в кабинет, Власенко без чувств лежал на полу. Рядом горел диван. Они пытались сбить пламя. Кто-то из американцев услужливо сунул в руки Картофельникова огнетушитель. Михаил ожидал увидеть мощную струю пены, но огнетушитель лишь зашипел и на издыхании выплеснул пар. "Вот так Америка, - удивился он тогда, - совсем как у нас".
   Впрочем, через несколько минут все было кончено. Власенко отправлен в больницу на "скорой помощи". По дороге он скончался.
   На следующий день Михаил Картофельников прочитал заметку в "Известиях". Неизвестный автор Н. Волгин писал: "Кто же этот человек, поначалу столь любезно принятый в американском посольстве? Это некий Власенко К. М, не имеющий уже в течение длительного времени никаких определенных занятий.
   И вот с такими людьми якшаются представители американского посольства, неразборчивые и, прямо скажем, безответственные в своих связях".
   Михаил вспомнил стихи Шиллера на гулкой лестничной клетке. Глаза террориста. Побелевший палец на кольце взрывного устройства.
   Действительно, кто он, этот человек?
   В октябре 1979 года группа "А" скромно отметила свое пятилетие. Она участвовала в различных мероприятиях, привлекалась к оперативной деятельности, но каких-либо "громких" дел на ее счету до сих пор не было. Разве что сопровождение в Цюрих Буковского да освобождение посольства США от Власенко. Но как-то не поворачивался язык назвать такие операции настоящей боевой работой.
   Пять лет для создания антитеррористической группы - много это или мало? Достигла ли профессиональной зрелости группа "А"? Вопрос, который беспокоил и руководство Комитета госбезопасности, да и командование самой группы. И никто не мог ответить на него.
   Полковник Чарльз Беквит считал, что для создания "Дельты" понадобится два года. После неудачной операции западногерманской ГСГ-9 на Олимпиаде-72, через пять лет, в Могадишо, при штурме самолета, захваченного террористами те оказались нейтрализованными, причем без единой жертвы среди заложников. И это были те же "коммандос", но на их тренировку ушло пять лет.
   Ровно столько же времени на подготовку отвела судьба и группе "А". Теперь, как казалось, самое время заняться воздушным терроризмом, который к концу 70-х годов прочно "прописался" на наших авиалиниях. Захваты самолетов кончались, как правило, перестрелками, жертвами среди заложников и пассажиров. Становился очевидным разрыв между растущей профессионализацией террористов и дилетантизмом милиции и сотрудников КГБ, которые занимались освобождением захваченных от случая к случаю, как говорится, "когда грянет гром".
   В 1978 году было совершено шесть попыток угона самолетов, в основном, из южных аэропортов страны.
   Террорист Афонин потребовал от экипажа изменить курс на Швецию. Получив отказ, одиннадцать раз выстрелил в дверь кабины и в переборки самолета. После посадки в Пярну его задержали.
   Через час после взлета Ан-24 из Грозного пассажир Махаев из пистолета ранил в ногу бортмеханика Рядченко и после посадки в Махачкале застрелился.
   В 1979 году учащийся Вяншас, угрожая взрывом, пытался угнать Як-40 из Симферополя в Турцию.
   При попытках угона из Новокузнецка и Анадыря застрелены двое преступников.
   Однако в 1979 году руководство страны вряд ли занимали проблемы борьбы с воздушным терроризмом. Внимание КГБ было приковано к южным границам. Впервые за многие десятилетия беспокоило "мягкое подбрюшье Союза". Все чаще и чаще в секретных депешах дипломатов, в докладах резидентов КГБ и ГРУ, в Генеральном штабе и, наконец, на Политбюро звучало прежде не очень знакомое слово "Афганистан".
   Пройдет совсем немного времени и наступит поистине трагический месяц в жизни двух народов - декабрь 1979-го.
   В последние дни этого месяца "Правда" опубликует "Обращение правительства Афганистана".
   "Правительство ДРА, принимая во внимание расширяющееся вмешательство и провокации внешних врагов Афганистана и с целью защиты завоеваний Апрельской революции, территориальной целостности, национальной независимости и поддержания мира и безопасности, основываясь на Договоре о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве от 5 декабря 1978 г., обратилось к СССР с настоятельной просьбой об оказании срочной политической, моральной, экономической помощи, включая военную помощь, о которой правительство Демократической республики Афганистан ранее неоднократно обращалось к правительству Советского Союза.
   Правительство Советского Союза удовлетворило просьбу афганской стороны".
   ...Теперь нам кажется, что об афганской войне мы знаем все или почти все.
   Да, афганская война - это наша биография. Биография страны. И какая бы она ни была - героическая, кровавая, позорная - такой теперь останется навсегда.
   Война более многозначна, чем мир. Для одних - это подвиг, мужество, героизм, для других - позор, кровь, смерти тысяч ни в чем не повинных людей.
   Будем же правдивы перед собой и историей, не станем смешивать святое и грешное, низменное и высокое. Всего хватало на этой войне, как, впрочем, и на десятках других.
   Люди боятся войны, проклинают ее и вновь воюют. Самое таинственное во всем этом - начало. Как начинаются войны?
   Нас отделяет более пятидесяти лет от 22 июня 1941 года, но мы до сих пор исследуем причины ее возникновения, препарируем события, ищем ответ на вечный вопрос: кто и как?.. Как же начиналась афганская война? Кто ее начинал? Сегодня это уже доподлинно известно: десантники генерала Ивана Рябченко, "мусульманский батальон" и две таинственные группы Комитета госбезопасности под кодовым названиями "Зенит" и "Гром".
   О "мусульманском батальоне" сказано достаточно, о десантниках написал книгу сам Рябченко, а вот о группах "Зенит" и "Гром" неизвестно почти ничего, за исключением разве что фамилий первых героев, да нелепых, вздорных и зачастую грязных выдумок об их действиях на афганской земле.
   Марк Урбан, автор книги "Война в Афганистане", на которую так часто ссылаются в нашей печати, утверждает: "27 декабря... к вечеру, парашютисты двинулись к центру Кабула. В 19.15 местного времени они вошли в министерство внутренних дел и разоружили его сотрудников. Другая группа... достигла дворца Дар-уль-аман".
   Если бы так просто - пришли и разоружили. Нет, никто не складывал оружия. Министерство было взято штурмом.
   Что же касается "другой, группы", то десантники действительно достигли дворца и даже, в азарте боя перепутав своих с чужими, вступили в перестрелку с "мусульманским батальоном", переодетым в афганскую форму.
   Но к тому времени дворец уже был захвачен. Кем? Группами "Гром" и "Зенит".
   "Гром" - это и есть, по существу, группа "А", "Зенит"... Впрочем, все по порядку.
   В "УАЗ" начальника кафедры высшей школы КГБ полковника Бояринова набился добрый десяток преподавателей. Переезжали с одной учебной точки на другую. Пешком шагать не хотелось, ночь, темнота, лес, под ногами сыро. Потому и решили - лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
   "Гриша", как звали между собой начальника кафедры преподаватели, сидел впереди, на месте старшего машины. Ехали долго. "УАЗ" петлял в темноте лесными дорогами, выхватывая лучом фар то белые стволы берез у обочины, то глухую черноту чащобы, то кустарник прямо на пути. Офицеры уже поглядывали на часы: по времени должны были бы приехать.
   - Заблудился Гриша, - шепнул чуть слышно кто-то из молодых преподавателей, - во, хохма будет...
   - А ты сам на его место сядь, хохмач! - вступился за Бояринова другой.
   И опять ночь, размытая дождями, едва приметная дорога. Бояринов, до этого, казалось, дремавший, встряхнулся, наклонился к водителю:
   - Потише, Вася. Сейчас будет маленький поворотик, ты прижмись к левой стороне и тормозни на минутку.
   - Что, Григорий Иванович, - пошутили в машине, - мину заложили?
   Полковник не ответил. "УАЗ" притормозил, остановился. Бояринов открыл дверцу, вгляделся в темноту, удовлетворенно вздохнул:
   - Тут, моя птичка, тут, родимая, на гнезде сидит. Уже яйца отложила. - И кивнул шоферу: - Трогай потихоньку, только не газуй. Спугнем.
   Автомобиль качнулся и почти бесшумно пополз вперед. В салоне притихли. Вот так Гриша! За поворотом выехали на знакомую опушку.
   - Все, ребята, выгружайся, - сказал Бояринов, - третья учебная точка. Как заказывали... А ты, Анатолий Алексеевич, посиди пока, - обратился он к преподавателю кафедры Набокову, - дело есть.
   Набоков смотрел, как, удивленно озираясь на Бояринова, вылезают из "УАЗа" молодые преподаватели. Они считали, что Гриша заблудился. Невежды. Гриша не мог заблудиться. Гриша - бог в ориентировании, видит, будто сова, в темноте. Лес, как книгу, наизусть читает.
   Откуда это у него? С войны. Партизанил, воевал, командовал школой снайперов, готовил диверсионные группы для заброски в тыл, сам не раз летал за линию фронта.
   - Толя! - Бояринов повернулся к Набокову. - Мы возвращаемся в Москву.
   - То есть как - в Москву? А учения, Григорий Иванович? - Учения закончатся без нас.
   - Что-нибудь случилось?
   - Как тебе сказать. - Бояринов замолчал, потер тыльной стороной ладони отросшую щетину. - Хотелось бы верить, что ничего серьезного не произошло. В общем, надо нам переделать учебную программу.
   - Увеличить курс?
   - Нет, сократить. Нынешний набор мы выпускаем не в августе, а в июне.
   - А дальше?
   - Спецзадание. Афганистан.
   - Афганистан? - удивился Набоков. Столь неожиданно прозвучало имя далекой страны, что он с трудом попытался вспомнить ее очертания на карте.
   - Завтра жду твоих предложений по программе.
   ... Вернувшись в Москву, они засели за перекройку учебного курса. Пересчитали, перелопатили, отвели побольше часов на боевые темы, такие как разведка в заданном районе, в городе, организация засады, налета. В общем, готовились учить слушателей тому, что надо на войне.
   Пролетели недели подготовки и поступила команда: отобрать людей для "Зенита". Такое условное наименование получило подразделение.
   Приехал генерал, он был немногословен. Повторил то, что уже знал каждый, и в заключение разговора спросил, кто не готов к выполнению спецзадания. Зал не шелохнулся.
   - Значит, все готовы! - подвел итог представитель руководства КГБ.
   Однако у Бояринова и его кафедры было свое мнение. Сформировав мандатную комиссию и рассмотрев каждого слушателя, взвесив все "за" и "против", они отвели десять кандидатур.
   Тогда впервые в своей жизни Набоков увидел, как плачет мужчина, офицер, сотрудник КГБ.
   Его отвели, потому что посчитали психологически не готовым к возможным боевым нагрузкам.
   Все десятеро атаковали кабинет Бояринова с раннего утра, просили, умоляли, доказывали, но начальник кафедры был непреклонен. За некоторых пытались просить преподаватели, восприняв неприступность Григория Ивановича как излишнюю строгость или даже упрямство.
   Пройдут считанные месяцы, и жизнь преподаст жестокий урок, подтвердив правоту Бояринова.
   Случилось так, что первый состав "Зенита" закончил командировку в сентябре. Началась постепенная замена. Однако людей не хватало и решили пренебречь выводами бояриновской комиссии. Рассудили так: мол, чего просевать, отбирать - все офицеры КГБ, не один раз проверены в деле. И на второй заход в состав группы были включены сотрудники, отведенные "мандаткой". Они и оказались в самом пекле - на штурме дворца Амина. Двое из них погибли, гретий тяжело ранен и умер по дороге в Союз. Четвертый попал в Афганистан позже и тоже получил тяжелое ранение.
   Совпадение? Вряд ли. Говорят, полковник Бояринов хорошо разбирался в людях. Стоило ли посылать тех офицеров в пламя войны? Нет, конечно. Наверно, нашлось бы для них дело и дома. Но все это станет известно позже, когда уже и Григория Ивановича не будет в живых.
   А в июле 1979 года "Зенит-1" убыл в Афганистан. Возглавил группу кандидат военных наук, доцент, полковник Григорий Иванович Бояринов. Возвратился он оттуда в сентябре. Тогда же у них с Набоковым состоялся обстоятельный разговор и Анатолий Алексеевич сказал, что готов поехать на смену начальнику кафедры. И даже пожаловался, мол, преподаватели и помоложе уже съездили, а он все никак.
   Бояринов усмехнется и по-отечески положит ему ладонь на плечо:
   - Не спеши, Толя. Чует моя душа - Афганистана нам надолго хватит. Горько это звучит, но боюсь, что надолго. И грустно добавит:
   - Поверь мне, старику...
   Сотни советских и зарубежных журналистов и исследователей пытались найти ответ на вопрос, который действительно волнует мир до сих пор - как Бабрак Кармаль из Чехословакии попал в Кабул? У кого только ни пытались выведать этот секрет - у советских дипломатов, генералов, партийных и правительственных деятелей... Наверное, многие из них и рады бы рассказать, да нечего. И для них стремительное перемещение афганского лидера из страны в страну оставалось и остается тайной.
   Ну а сам Бабрак? Неужто за эти годы, особенно когда он был смещен со всех партийных и государственных постов и жил в Советском Союзе, не нашлось человека, который бы попытался выведать сокровенное?
   Пытались. И неоднократно. Задавали вопрос напрямую, что называется, в лоб, самому Бабраку Кармалю. Вот один из диалогов:
   БАБРАК: Какой бы дорогой я ни вернулся домой, это была воля моей партии...
   Корр.: И все же, как это оказалось исполненным технически - ваше возвращение?
   БАБРАК: Конечно, я не мог проехать через Пакистан или Иран. Оставался один путь: через Москву и Ташкент. Как летел и на чем - это уже детали, в которые я не хотел бы вдаваться.
   Бывший афганский лидер сказал правду - его путь действительно лежал через Москву и Ташкент. Что же касается деталей, то рассказать о них читателям хотелось бы как можно подробнее.
   ...Декабрь семьдесят девятого выдался в Москве слякотным и мокрым. Восемь бойцов группы "А" во главе с Валентином Ивановичем Шергиным, поднятые утром по тревоге, на автобусе подъезжали к зданию Первого главного управления (ПГУ) КГБ. "Пазик", шлепая шинами, словно галошами, подкатил к центральному выходу.
   - Ого! Смотри-ка, ребята, как встречают! - удивился Изотов. Ребята прильнули к окнам: на стоянке их ждали три черных "Волги". Тут же из машины вышли двое в штатском и направились к автобусу. Шергин спрыгнул с подножки, доложил о прибытии.
   - Занимайте места, - поступила команда, и "альфовцы" расселись по машинам.
   "Волги" резво взяли с места. Мелькали знакомые москорские улицы. Хозяева, которые сидели за старшего в каждой машине, молчали, как-то по особому заинтересованно разглядывая пробегающие за окном картины. Помалкивали и гости: в таких случаях расспрашивать не принято.
   Машины устремились по дороге из Москвы. Поворот, другой - и уже вдоль бетонки серый голый лес, бесснежный, угрюмый. Повертелись еще с полчаса и уткнулись в ворота. За небольшим забором уютная дачка, чисто выметенные дорожки, кучки пожухлых листьев под деревьями, оставшиеся как память о прошедшей осени.
   Их проводили в дом. В одной из комнат за столом сидел толстый мужчина, шумно прихлебывал чай из блюдечка. Познакомились. Фамилия и имя мужчины не говорили ровным счетом ничего: Борис Чичерин. Чувствовалось, что этот толстяк добрый и радушный человек. Он тут же пригласил всех к столу, угостил чаем, бутербродами. От улыбки Чичерина стало как-то спокойнее, ушло напряжение, в котором с самого утра находились бойцы группы "А". Ведь никто и словом не обмолвился, зачем их подняли по тревоге, вызвали в Первое главное управление, отвезли в подмосковный лес. Оставалось только теряться в догадках.
   Ждать пришлось недолго. Появился представитель руководства Первого главка, поздоровался и в нескольких словах объяснил задачу: охранять людей, которые будут им представлены. Охранять днем и ночью, беречь пуще собственной головы.
   И добавил после паузы: "Это большие люди, о которых пока не знает и не должен знать мир".
   Мир и вправду еще не знал опальных, бежавших от гнева Амина, Ватанджара, Анахиту, Нура. Редко кто слышал за пределами Афганистана и о Бабраке Кармале, хотя он был соратником Тараки, одним из создателей НДПА, секретарем ЦК, а с 1976 года послом в Чехословакии.