Бондарь Александр. Барабанщица

   Утром как будто кто-то подошёл и сильно тряхнул её кровать. Она вскочила - никого не было. Это Катю будила беда. Нужно было где-то доставать денег. Но где? Что она, рабочий, служащий... зарплату Катя не получает...
   Однако, зажмурив глаза, она упорно твердила себе только одно: "Достать, достать... всё равно достать!"
   Надо было выкупить DVD плейер, продать его тут же, заплатить за газ, за телефон и за электричество, а на остаток начинать жить по-новому.
   Но где взять деньги на выкуп плейера?
   И сразу же: "А что же такое, если не деньги, лежит в запертом ящике письменного стола?"
   Конечно, догадливая Валентина не всё взяла с собой в Москву, а, наверное, часть оставила дома, для того чтобы было потом - на первые расходы по возвращении. Если это так - то всё отлично. Катя подберёт ключ, возьмёт сколько надо, выкупит DVD, продаст его, заплатит за газ, телефон и электричество, а сколько взяла - положит обратно в ящик, и на остаток от вырученного за плейер будет жить скромно и тихо, дожидаясь того времени, когда её, Катю, заберут в детский лагерь.
   Ну, до чего же всё просто и замечательно!
   Но так как, конечно, ничего замечательного в том, чтобы лезть за деньгами в чужой ящик, не было, то остатки совести, которые слабо барахтались где-то в Катином сердце, подняли там тихий шум. Катя же грозно прикрикнула на них и тут же, не теряя даром времени, отправилась к соседу, дяде Николаю, за напильником.
   - Зачем тебе напильник? - недоверчиво спросил дядя Николай. - Всё хулиганите! Неделю назад, вот, мальчишка из шестнадцатой квартиры попросил отвёртку, а сам, сволочь, чужой почтовый ящик развинтил, котёнка туда сунул, да и заделал обратно. Женщина пошла газеты вынимать, а котёнок орёт, мяучит. Газету исцарапал да полтелеграммы изодрал от страха. Насилу разобрали. Не то в телеграмме "приезжай", не то "не приезжай", не то "подожди езжать, сам приеду".
   - Мне такой ерундой заниматься некогда, - степенно сказала Катя. - У меня видео сломалось. Ну вот... там подточить надо.
   - Ну-ну... - недоверчиво покивал дядя Николай. - Возьми
   напильник вот. Отец-то ничего не пишет?
   - Пишет! - схватив напильник и поворачиваясь, чтобы уйти, бросила Катя. - Я потом расскажу. Сейчас некогда.
   Отовсюду, где только было можно, Катя собрала старые ключи и, отложив два, взялась за дело.
   Работала она долго и упрямо. Испортила один ключ, принялась за второй. Изредка только отрывалась, чтобы напиться воды. Пот выступал на лбу, пальцы были исцарапаны, измазаны опилками и ржавчиной. Она прикладывала глаз к замочной скважине, ползала на коленях, освещала её огнем спички, смазывала растительным маслом, но замок упирался, как заколдованный. И вдруг - крак! Катя почувствовала, как ключ туго, со скрежетом, но всё же поворачивается.
   Она остановилась перевести дух. Отодвинула табуретку, собрала и выбросила в ведро мусор, опилки, вымыла с мылом грязные, замасленные руки и только тогда вернулась к ящику.
   Дзинь! Готово! Выдернула ящик, приподняла газетную бумагу и увидела чёрный, тускло поблескивающий от смазки боевой браунинг.
   Катя вынула его - он был холодный, будто только что с ледника. На левой половине его рубчатой рукоятки небольшой кусочек был выщерблен. Катя вынула обойму; там было шесть патронов, седьмого недоставало.
   ...Так вот, чем занимается новый муж Валентины!..
   Катя положила браунинг на полотенце и стала перерывать ящик. Никаких денег там не было.
   Злоба и отчаяние охватили её разом. Полдня она старалась, билась, потратила столько времени - и нашла совсем нe то, что ей было нужно.
   Катя сунула браунинг на прежнее место, закрыла газетой и задвинула ящик.
   Но тут её ждала новая непрятность! В обратную сторону ключ не поворачивался, и замок не закрывался. Мало того! Вынуть ключ из скважины было теперь невозможно, и он торчал, бросаясь в глаза сразу же от дверей. Катя вставила в ушко ключа напильник и стала, как рычагом, надавливать. Кажется, поддается! Крак - и ушко сломалось; теперь ещё хуже! Из замочной скважины торчал острый безобразный обломок.
   В бешенстве ударила Катя каблуком по ящику, легла на кровать и заплакала.
   ... Утром следующего дня она устроила в квартире обыск. Последнее, что Катя ещё может сделать - она соберёт всё барахло, какое найдётся и отнесёт это знакомому старьёвщику. Старьёвщик заплатит меньше, чем в комиссионном, но он отдаст деньги сразу.
   Что тут можно продать?.. Вон брюки. Вот новая куртка. А вот ещё куртка, не такая новая. А если прибавить коньки? До зимы долго. Вон платье - всё равно Катя из него выросла. Футбольный мяч! Правильно... Катя уже не ребёнок! Она свалила всё вместе и принялась упаковывать.
   ...Старьёвщик быстро оглядел это. Цепкими руками ловко перерыл кучу, равнодушно откинул коньки. Осматривая куртку, обнаружил малозаметную дыру на подкладке и зачем-то проткнул дыру пальцем. Высморкался, после чего назвал цену - довольно жалкую.
   Как...? За такую гору всего..., когда Кате нужно...?
   Она попробовала было торговаться. Но старьёвщик стоял молча и только изредка лениво повторял:
   - Цена хорошая.
   ...На следующий день она притащила старые югославские сапожки, кухонные полотенца, слегка потёртую простыню, отцовские сандалии, мужской пиджак, поломанные наушники от плейера и облезлую заячью шапку. Опять так же быстро перебрал старьёвщик вещи, повертел сапожки, разглядывая их, нашёл небольшую дырку на внутреннем кармане пиджака, еще больше надорвал её пальцем, отодвинул наушники и назвал цену - такую же печальную, как и вчерашняя.
   Прийдя домой, Катя опять принялась переворачивать квартиру. Старьё больше не попадалось, и она раскрыла шкаф. Там в глаза сразу же бросилась норковая шуба Валентины.
   Катя сдёрнула её с крючка. Шубка была пушистая, довольно лёгкая и под лучами солнца чуть серебрилась. Сдерживая колючую нервную дрожь, Катя упаковала шубу и отнесла её старьевщику.
   ...Нда-а-а! Теперь уже Катя подметила, как блеснули рысьи глазки хитрого старика, и как жадно схватил он мех в руки!
   Теперь цену он сказал не сразу. Он помял эту вещичку в руках, чуть растянул её, поднес близко к глазам и понюхал.
   ...Катя взяла деньги. Но конец делу не пришёл. Печальные дела её только ещё начинались.
   На другой день Катя побывала в библиотеке и в видеопрокате. Она взяла одну книжку и четыре фильма.
   Книжкой, которую взяла Катя, был новый роман Полины Сашковой "Смерть Посреди Ночи". Катя начала читать роман, но ей быстро наскучило. Самым загадочным в этой детективной истории было - зачем понадобилось писать такую большую, толстую книгу, где нет ни единой, самой простой мысли, и где всё содержание, в сущности, сводится к вопросу: кто именно зарезал старого коллекционера и похитил редкую марку. "Наверное, - думала Катя, - писать пустые, бессодержательные романы гораздо приятнее, чем торговать квасом из бочки, отмахиваясь от надоедливых мух, или подметать улицы." Она положила книгу в сумку, чтобы завтра же отнести её обратно в библиотеку.
   Потом Катя достала видеокассеты. Один из фильмов, испанский или, может, французский, был о девочке-барабанщице. Та убежала от своей злой бабки и вступила в отряд к бойцам Сопротивления - это тогда, когда маленькая и храбрая католическая Испания сражалась против наполеоновского нашествия.
   Девочку эту заподозрили в измене. С тяжёлым сердцем она скрылась из отряда. После чего командир и солдаты окончательно уверились в том, что она - вражеский лазутчик.
   Но странные дела начали твориться вокруг отряда.
   То однажды, под покровом ночи, когда часовые не видали даже конца штыка на своих винтовках, вдруг затрубил военный сигнал тревоги, и оказывается, что враг подползал уже совсем близко.
   Толстый и трусливый музыкант Карлос, тот самый, который оклеветал девочку за отказ сожительствовать с ним, выполз после боя из канавы и сказал, что это сигналил он. Его представили к награде.
   Но это была ложь.
   То в другой раз, когда отряду приходилось плохо, на оставленных развалинах угрюмой башни, к которой не мог подобраться ни один смельчак доброволец, вдруг взвился испанский флаг, и на остатках зубчатой кровли вспыхнул огонь сигнального фонаря. Фонарь раскачивался, метался справа налево и, как было условлено, сигналил соседнему отряду, взывая о помощи. Помощь пришла.
   А проклятый музыкант Карлос, который ещё с утра случайно остался в замке и всё время валялся пьяный в подвале возле бутылок с вином, опять сказал, что это сделал он, и его снова наградили и произвели в сержанты.
   Ярость и негодование охватили Катю во время этого фильма, и слёзы затуманили ей глаза.
   "Это я... то есть это она, смелая, хорошая девочка, которая крепко любила свою родину, опозоренная, одинокая, всеми покинутая, с опасностью для жизни подавала тревожные сигналы".
   Кате нужно было с кем-нибудь поделиться своим настроением. Но никого возле неё не было, и только, зажмурившись, лежал и мурлыкал на подушке кот Тимофей.
   - Это я - смелая барабанщица! Я тоже и одинокая и заброшенная... Эй ты, ленивый котяра! Слышишь? - сказала Катя и толкнула кота ладонью в тёплый пушистый живот.
   Оскорблённый кот Тимофей вскочил, изогнулся и, как показалось Кате, злобно посмотрел на неё своими круглыми зелёными глазами.
   - Мяу! - ответил он. - Ты врёшь, ты не барабанщица. Барабанщицы не дружат с армянами и не лазят по чужим ящикам, не продают старьёвщикам Валентининых вещей. Барабанщицы бьют в круглый барабан, барабанщицы - смелые и добрые. Они до краёв наливают блюдечко тёплым молоком и кидают в него шкурки от колбасы и куски мягкой булки. Ты же забываешь налить даже холодной воды и швыряешь на пол только сухие корки.
   Он спрыгнул и, опасаясь мести, поспешил убраться под диван.
   Кате сделалось стыдно. Она поставила видеомагнитофон на паузу, потом поднялась и направилась к холодильнику, чтобы наполнить молоком кошачье блюдце.
   Утром, выбегая за хлебом Катя увидела, что дверь с лестницы к ним в квартиру была приоткрыта. И Катя вспомнила, что вечером она сама забыла её закрыть.
   А так как Катина голова всё время была занята мыслью о предстоящем возвращении Валентины и о расплате за взломанный ящик, за продажу вещей, то этот пустяковый случай натолкнул Катю на такой выход:
   "А что, если (не по ночам - это страшно) днём уходить, оставив дверь незапертой? Тогда, вероятно, придут настоящие воры, кое-что украдут, и заодно на них можно будет свалить и всё остальное".
   За чаем Катя решила, что замысел её совсем не плох. Но так как ей жалко было, если воры вдруг заберут что-нибудь ценное, то она вытерла досуха ванну, свалила туда всё белье, одежду, обувь, скатерть, занавески, так что в квартире стало пусто, как во время большого ремонта. Утрамбовав всё это крепко-накрепко, Катя покрыла ванну газетами, завалила старыми рогожами, оставшимися из-под мешков с извёсткой, набросала сверху всякого хлама: сломанные санки, палки от лыж, колесо от велосипеда. И так как ванная у них была без окон,то Катя поставила стул на стол и отвинтила с потолка лампочку.
   "Теперь, - злорадно подумала она, - пусть приходят!"
   В течение трёх дней Катя ни разу не заперла входную дверь на ключ. Но странное дело - воры не приходили. И это было тем более непонятно, что у них в доме с утра до вечера только и было слышно: щёлк... щёлк! Замок, звонок, опять замок.
   Запирали дверь, отлучаясь даже на минуту - к почтовым
   ящикам... В страхе, запыхавшись, возвращались с полпути, чтобы проверить, хорошо ли закрыто. Кроме дверных, навешивали замки наружные. Крючки, цепочки...
   А тут три дня стоит квартира незапертой и даже дверь чуть приоткрыта, а ни один вор не суёт туда своего носа!
   Нет! Неудачи валились на Катю со всех сторон.
   Она получила от Валентины открытку с требованием ответить, всё ли дома в порядке и заплатила ли Катя за газ, за телефон и за электричество.
   Честное слово: если бы Валентина спросила Катю, не случилось ли чего-нибудь, не скучает ли та, или хотя бы прислала какую-нибудь простенькую незамысловатую открытку, а не такую, где "мерседес", шикарное платье и кавалер в смокинге дразнили, напоминая Кате о красивой и совершенно другой, не её, жизни...; да если бы даже, наконец, на протяжении коротенького письма ровно трижды она не упомянула о плате за электричество-телефон-газ - так, словно это и было самое важное сейчас, - то та написала бы ей всю правду. Ведь, Валентина, хоть и не приходилась Кате матерью - а теперь уже и мачехой не приходилось, но была она всё же человеком не таким уж и скверным, когда-то баловала девочку и даже иногда покрывала Катины озорные проделки, особенно когда та помалкивала и не говорила отцу, кто без него звонил по телефону его супруге. И Катя ответила коротко, что жива, здорова, за газ, телефон и электричество заплатила и беспокоиться не о чем. Катя отнесла письмо и не в особенно весёлом настроении поднималась к себе по лестнице.
   Кот Тимофей, точно поджидая её, сидел на лестничной площадке. Дверь, как обычно, была чуть приоткрыта. Но стоп! Лёгкий шум - как будто бы кто-то звякнул стаканом о блюдце, потом подвинул стул - донёсся до Катиного слуха. Катя быстро взлетела на пол-этажа выше.
   Вор был у неё в квартире!..
   Затаив дыхание, Катя насторожилась. Прошла минута, другая, три, пять... Вор почему-то не торопился. Катя слышала его шаги, когда несколько раз он проходил по коридору близ двери. Слышала даже, как он высморкался и кашлянул.
   - Тим-там! Тра-ля-ля! Трум! Трум! - долетело до Кати из-за двери.
   Было очень странно: вор напевал песню. Очевидно, это был бандит смелый, опасный. И Катя уже заколебалась, не лучше ли будет спуститься и крикнуть соседу дяде Николаю, который курил сейчас, сидя на лавочке. Но вот за дверьми, должно быть с кухни, раздался какой-то глухой шум. Долго силилась Катя понять, что это такое. Наконец поняла: это шумел чайник. Такое уже не лезло ни в какие ворота!
   Вор, очевидно, кипятил воду и собирался завтракать.
   Катя спустилась на площадку. Вдруг дверь широко распахнулась, и перед ней оказался низкорослый толстый человек в сером костюме и чёрных ботинках.
   - Юная леди, - спросил он, - ты из этой, пятнадцатой квартиры?
   - Да, - пробормотала Катя, - из этой.
   - Так заходи, сделай милость. Я тебя в окно ещё полчаса тому назад видел, а ты полезла наверх и чего-то прячешься.
   - Но я не думала, я не знала, зачем вы тут... поёте?
   - Понимаю! - воскликнул толстяк. - Ты, вероятно, думала, что я жулик, и терпеливо выжидала, как развернётся ход событий. Так знай же, что я не вор и не бандит, я - родной брат Валентины, следовательно - твой дядя. А так как, насколько мне известно, Валентина вышла замуж и твоего отца бросила, то, следовательно, я твой бывший дядя. Это будет совершенно точно.
   - Она уехала с мужем в Москву, - ответила Катя, - и вернётся не скоро.
   - Боги великие! - огорчился дядя. - Дорогая сестра уехала, так и не дождавшись родного брата! Но она, я надеюсь, предупредила тебя о том, что я приеду?
   - Нет, она не предупредила, - ответила Катя, виновато оглядывая ободранную и неприглядную квартиру. - Когда она уезжала, она, наверное, спешила, потому что разбила блюдце и в кофеварку насыпала соли.
   - Узнаю, узнаю беспечное создание! - укоризненно качнул головой толстяк. - Помню ещё, как в далёком детстве она полила однажды кашу вместо масла бензином. Съела и страдала, крошка, ужасно. Но скажи мне, юная леди, почему это у вас в квартире как-то не того?.. Сарай - не сарай, а как бы апартаменты провинциального предпринимателя после визита чеченцев?
   - Это не после чеченцев! - растерянно оправдывалась Катя. - Это я сама всё содрала и попрятала в ванную, чтобы не пришли и не обокрали воры.
   - Похвально! - одобрил дядя. - Но почему же, в таком случае, парадную дверь ты оставляешь открытой?
   На Катино счастье, в этот самый момент засвистел чайник, и неприятный этот разговор оборвался.
   Бывший Катин дядя оказался человеком весёлым, энергичным. За чаем он приказал Кате разобрать склад в ванной, после чего они вдвоём вымыли посуду, протёрли пол и навели порядок в квартире.
   - Неприлично, - объяснил дядя. - Ко мне могут прийти люди, старые товарищи, друзья детства, - и вдруг такое безобразие!
   После этого он спросил, есть ли у неё деньги. Похвалил за бережливость, дал немного на расходы и ушёл до вечера побродить по Краснодару, который, как он говорил, не видел уже лет десять.
   Катя тоже вышла из дома. Она купила продуктов, красивую скатерть с бахромой и букет цветов. К вечеру в доме стало чисто, прохладно, уютно. Катя постлала на стол новую скатерть, а цветы поставила в большую синюю вазу.
   Потом приняла душ, переоделась и, чтобы скоротать время, оставшееся до прихода дяди, решила написать письмо Валентине.
   "Дорогая Валя! - писала Катя. - К нам приехал твой брат. Он очень весёлый, хороший и мне сразу понравился. Он рассказал мне, как ты в детстве нечаянно полила кашу бензином. Я не удивляюсь, что ты ошиблась, но непонятно, как это ты её съела? Или у тебя был насморк?.."
   Письмо осталось неоконченным, потому что в дверь позвонили, и Катя кинулась в прихожую. Вошёл дядя и с ним ещё кто-то.
   - Зажги свет! Где выключатель? - командовал дядя. - Сюда, старик, сюда! Не оступись... Здесь ящик... Дай-ка кепку, я сам повешу... Сам, сам, для друга всё сам. Прошу пожаловать! Повернись-ка к свету. Ах, годы!.. Ах, невозвратные годы!.. Но ты ещё крепок. Да, да! Ты не качай головой... Ты ещё пошумишь, дуб... Пошумишь! Знакомься, Екатерина! Это друг моей бурной молодости! Десантник. Старый ветеран Афгана. Герой Кандагара, Белого Дома, Приднестровья и Грозного. Много в жизни пострадал за идею.
   От коммунистов пострадал и от демократов. Но, как видишь, орёл!.. Коршун!.. Какие глаза! Какие острые, проницательные глаза! Огонь! Фонари! Прожекторы...
   Только теперь, на свету, Катя как следует разглядела дядиного товарища. Если честно, то могучий дуб он Кате не напоминал. Орла
   тоже. Это дядя в порыве добрых чувств перехватил, пожалуй, немного.
   У гостя была квадратная плешивая голова, на макушке лежал толстый, вероятно полученный в боях шрам. Лицо его было покорябано какой-то болезнью, а опущенные кончики толстых губ делали выражение лица унылым и даже плаксивым.
   Он был одет в зелёную армейскую гимнастёрку, на которой поблескивал орден.
   Дядя оглядел прибранную квартиру, удовлетворённо кивнул, и тут взор его упал на Катино неоконченное письмо к Валентине.
   Он пододвинул письмо к себе и стал читать...
   Даже издали Кате было видно, как неподдельное возмущение отразилось на его покрасневшем лице. Сначала он что-то промычал, потом топнул ногой, скомкал письмо и бросил его в пепельницу.
   - Позор! - тяжело дыша, сказал он, оборачиваясь к своему заслуженному другу. - Смотри на неё, старик Яков!
   И дядя резко ткнул пальцем в Катину сторону, а Катя обмерла.
   - Смотри, Яков, на эту молодую особу - беспечную, нерадивую и легкомысленную. Она пишет письмо к мачехе. Ну, пусть, наконец (от этого дело не меняется), она пишет письмо к своей бывшей мачехе. Она сообщает ей радостную весть о приезде её родного брата. И как же она ей об этом сообщает? Она пишет слово "рассказ" через одно "с" и перед словом "что" запятых не ставит. И это наша молодёжь! Наше с тобой завтра! За это ли (не говорю о
   себе, а спрашиваю тебя, старик Яков!) боролся ты и страдал?... Отвечай же! Скажи ей в глаза и прямо.
   Взволнованный, дядя устало опустился на стул, а старик Яков сурово покачал плешивой головой.
   Нет! Не за это он боролся, и страдал не за это.
   - Брось в мусорное ведро! - с отвращением сказал дядя, показывая Кате на скомканную бумагу. - Или нет, дай я сожгу сам.
   Он чиркнул зажигалкой, бумага вспыхнула и оставила на пепельнице щепотку золы, которую дядя тотчас же выкинул в форточку.
   Подавленная и пристыжённая, Катя возилась на кухне, утешая себя тем, что круто же, вероятно, приходится дядиным сыновьям и дочерям, если даже из-за одной какой-то несчастной ошибки он способен поднять такую бурю.
   "Не вздумал бы он проэкзаменовать меня по географии, - опасливо подумала Катя. - Что-то тогда со мной будет!"
   Однако дядя, очевидно, был вспыльчив, но отходчив. За чаем он шутил с Катей, расспрашивал об отце и Валентине и наконец послал спать.
   Катя уже засыпала, когда кто-то тихонько вошел в её комнату и начал шарить по стене, отыскивая выключатель.
   - Кто это? - сквозь сон спросила Катя. - Это вы, дядя?
   - Я. Послушай, подружка, у вас есть где-нибудь нашатырный спирт?
   - Посмотрите в той комнате, у Валентины на полочке. Там йод, лекарства и всякое такое. А что? Разве кому-нибудь плохо?
   - Да старику не по себе. Пострадал он, помучился. Ну, спи крепко.
   Дядя плотно закрыл за собой дверь.
   Через толстую стену голосов их слышно не было. Но вскоре через щель под дверью к Кате дополз какой-то въедливый, приторный запах. Пахло не то бензином, не то эфиром, не то ещё какой-то дрянью, из чего Катя заключила, что дядя какое-нибудь лекарство нечаянно разлил.
   Прошла неделя. Днём дяди дома не было. К вечеру он возвращался вместе со стариком Яковом, и по большей части тот оставался ночевать.
   Однажды утром Катя сидела в ванной комнате и терпеливо вставляла плёнку в фотоаппарат.
   Тут кто-то позвонил дяде по телефону, и, чем-то встревоженный, дядя заторопил старика Якова. Катя закричала через дверь, чтобы они подождали уходить ещё минуточку, потому что ей
   хотелось сейчас же снять обоих друзей, поразив их своим в этом деле
   искусством. Однако дяде было, как видно, не до Кати. Хлопнула дверь. Они вышли.
   Минуту спустя Катя выскочила из ванной и, раздосадованная, щурясь на солнце, выглянула в окно.
   Дядя и старик Яков только что вышли за ворота и свернули направо.
   Тогда Катя схватила фотоаппарат и помчалась вслед за ними.
   "Хорошо, теперь будет ещё интересней! Где-нибудь на перекрёстке я забегу сбоку или дождусь, пока они остановятся покупать папиросы. Тогда хлоп! - И готово.
   Когда же они вернутся к вечеру, то на столе уже будет стоять их фото. Под стеклом, в рамке и с надписью: "Дорогому дядечке от
   такой-то..." То-то - думала Катя - они обрадуются!
   Долго ловчилась она поймать дядю в фокус. Но то его заслоняли, то Катю толкали прохожие или пугали трамваи и автобусы.
   Наконец-то, на её счастье, дядя и старик Яков свернули к маленькому скверу на перекрёстке каких-то небольших улиц. Сели на лавочку и закурили.
   Быстро примостилась Катя между двумя фанерными киосками на пустых ящиках. Настроила фотоаппарат. Щёлк! Готово! Было самое время, потому что секундой позже чья-то широкая спина заслонила от неё и дядю и Якова.
   На всякий случай Катя взвела фотоаппарат, снова нацелилась. Вот дядя и старик Яков встали. Приготовиться! Щёлк!
   Но рука дрогнула, и второй снимок, вероятно, был испорчен, потому что сутулый, широкоплечий человек повернулся, и Катя удивилась, узнав в нём того самого Ашота, который женат на дочери начальника милиции, и с которым Катю познакомила Наташка, того самого Ашота, который угощал её в Первомайской роще пивом.
   В другое время Катя бы, вероятно, задумалась над таким странным совпадением, но сейчас ей было некогда. И, вскочив на трамвай, она покатила домой, чтобы успеть приготовить к вечеру неожиданный подарок.
   В ванной Катя нечаянно разбила красную лампочку. Тогда, чтобы не перепутать, она сунула обе кассеты со снимками в ящик Валентины и побежала за новой лампой в магазин. Но когда она вернулась, то дядя был уже дома.
   Он строго подозвал Катю.
   В одной руке он держал сломанное кольцо от ключа, другой показывал ей на торчавший из ящика железный обломок.
   - Послушай, дорогая моя, - спросил он в упор. - Я нашёл эту штучку на подоконнике, а так как я уже разорвал себе брюки об этот торчок из ящика, то я задумался. Приложил это кольцо сюда. И что же выходит?..
   Всё рухнуло! Катя начала было что-то объяснять, бормотать, оправдываться - сбилась, спуталась и наконец, заливаясь слезами, рассказала дяде всю правду.
   Дядя был мрачен. Он долго ходил по комнате, насвистывая какую-то мелодию.
   Наконец он высморкался, откашлялся и сел на подоконник.
   - Время! - грустно сказал дядя. - Тяжкие разочарования! Прыжки и гримасы! Другой бы на моем месте тотчас же сообщил об этом в милицию. Тебя бы, мошенницу, забрали, арестовали и посадили в колонию. И сестра Валентина, которая теперь тебе даже не мачеха, с ужасом, конечно, отвернулась бы от такой пройдохи. Но я добр! Я вижу, что ты раскаиваешься, что ты глупа, и я тебя не выдам. Бога благодари за то, что у тебя, на счастье, такой добрый дядя.
   Несмотря на то, что дядя назвал Катю мошенницей, она сквозь
   слёзы горячо поблагодарила дорогого дядечку и поклялась, что будет слушаться его и любить до самой смерти. Она хотела обнять его, но дядя оттолкнул Катю и выволок из соседней комнаты старика Якова, который там брился.
   - Нет, ты послушай, старик Яков! - гремел дядя, сверкая своими круглыми, как у кота, глазами. - Какова пошла наша молодёжь! - тут он дёрнул Катю за рукав. - Погляди, мошенница, на фронтовую куртку этого, не скажу старого, но уже постаревшего в боях человека! И что же ты на ней видишь?.. Ага, ты замигала глазами! Ты содрогаешься! Потому что на этой гимнастёрке сверкает боевой орден. Скажи ей, Яков, в глаза, прямо: думал ли ты во мраке чеченских тюремных подвалов или под грохот канонад, а также на холмах и равнинах Афганистана, что ты сражаешься за то, чтобы такие, вот, молодые девицы лазили по запертым ящикам и продавали старьёвщикам чужие вещи?
   Старик Яков стоял с намыленной, недобритой щекой и сурово качал головой. Нет, нет! Ни в тюрьмах, ни на холмах, ни на равнинах он об этом совсем не думал. Катя, раскрасневшаяся и заплаканная, боялась смотреть ему в глаза.