Бондарь Александр. Барабанщица

   Они свернули от центра. То дома высились у них над головой, то лежали под ногами. Наконец они прошли через небольшой двор, ещё через двор, перешли улицу - и опять через двор. После чего оказались на маленькой тихой улочке, где в ряд стояли одноэтажные частные домики.
   Дойдя до калитки, дядя остановился. Сад густой, запущенный. Акация, слива, вишня, у забора лопух.
   В глубине сада стоял небольшой двухэтажный дом. За домом - зелёный откос, и на нём полинялый сарай.
   Верхний этаж дома был пуст, окна распахнуты, и на подоконниках скакали воробьи.
   - Стой здесь, - сбрасывая сумку, приказал дядя, - а я сейчас всё узнаю.
   Катя осталась одна. Кувыркаясь и подпрыгивая, выскочили ей под ноги два здоровых дымчатых котёнка и, фыркнув, метнулись в дыру забора.
   Слева, в саду, возвышался поросший крапивой бугор, на котором торчали остатки развалившейся каменной беседки. Позади, за беседкой, доска в заборе была выломана, и отсюда по откосу, мимо сарая, поднималась тропинка. Справа на площадке лежали сваленные в кучу скамейки, столы, стулья. И Катя подумала, что, наверное, в этом доме, жильцы останавливаются даже зимой.
   - Иди! - крикнул ей показавшийся из-за кустов дядя. - Всё хорошо! Отдохнём мы здесь с тобой лучше, чем на даче. Книг наберём. Парное молоко пить будем. Аромат кругом... Красота! Не сад, а джунгли.
   Возле заглохшего цветника их встретили.
   Высокая седая старуха с вздрагивающей головой и с глубоко впавшими глазами, опираясь на чёрную лакированную палочку, стояла возле морщинистого бородатого человека, который держал в руках метлу - привязанный к палке веник.
   Сначала Катя подумала, что это старухин муж, но, оказалось, это был её сын.
   - Дорогих гостей прошу пожаловать! - сказала старуха надтреснутым, но звучным голосом. Она сухо поздоровалась с Катей и, откинув голову, приветливо улыбнулась дяде. - Здравствуйте! Здравствуйте, дорогой вы наш! сказала она, постучав костлявым пальцем по плечу дяди. - Полысел, потолстел, но всё, как
   я вижу, по-прежнему добр и весел. Всё такой же молодец, герой, благородный, великодушный, а время летит... время!..
   В продолжение этой совсем непонятной для Кати речи бородатый сын старухи не сказал ни слова.
   Но он наклонял голову, выкидывал вперёд руку и неуклюже шаркал ногой, как бы давая понять, что и он всецело разделяет суждения матери о дядиных благородных качествах.
   Гостей проводили наверх. Там, в пустой комнате уже стояли две аккуратно застеленные кровати. Сюда втащили столик. Старуха принесла стулья и скатерть. Под открытым окном шумели листья орешника, чирикали птицы.
   И стало вдруг у Кати на душе хорошо и спокойно.
   И ещё хорошо ей было оттого, что старуха назвала дядю и добрым и благородным. Значит, думала Катя, не всегда же дядя был пройдохой. А может быть, она и сейчас чего-то не понимает. А может быть, всё, что случилось в вагоне, это придумано злобным и хитрым стариком Яковом. А теперь, когда Якова нет, то, может быть, всё оно и пойдёт у них по-хорошему.
   Дядя дернул её за нос и спросил, о чём Катя задумалась. Он был добр. И, набравшись смелости, Катя сказала ему, что лучше, чем воровать чужие сумки, жить бы им спокойно вот в такой хорошей комнате, где под окном орешник, черёмуха. Дядя работал бы, Катя бы училась. А злобного старика Якова отдали бы в дом для престарелых. И пусть он сидел бы там, отдыхал, писал воспоминания о прежней своей боевой жизни, а в теперешние дела не вмешивался.
   Дядя упал на кровать и расхохотался:
   - Ха-ха! Хо-хо! Старика Якова отдать в дом престарелых! Юмористка! Клара Новикова! В цирк его, в борцы! Гладиатором на арену! Музыка, туш! Рычат львы! Быки воют! А ты его в дом престарелых!
   Тут дядя перестал смеяться. Он подошёл к окну, сломал веточку черемухи и, постукивая ею по своим коротким ногам, начал объяснять Кате, что вор - не всегда вор, что она ещё молода, многого в жизни не понимает и судить старших не должна. Он спрашивал её, читала ли она Иммануила Канта, Шекспира, Лермонтова и Виктора Пелевина. И когда у племянницы от всех этих вопросов голова пошла кругом, когда уже Катя окончательно запуталась и потерялась, она с чем-то, не понимая, соглашалась, чему-то поддакивала, то дядя, наконец, оборвал разговор и спустился в сад.
   Катя же, хотя толком ничего и не поняла, осталась при том убеждении, что если даже её дядя и жулик, то жулик он совсем необыкновенный. Обыкновенные жулики воруют без раздумья об Иммануиле Канте, о Шекспире и о музыке Бетховена. Они тянут всё, что попадёт под руку, и чем больше, тем лучше. Потом, как Катя видела в кино, они делят деньги, устраивают пирушку, пьют водку,
   танцуют с девицами и поют под гитару блатные песни, как в фильме "Бригада".
   Дядя же не пьянствовал, не танцевал. Пил молоко и любил
   простоквашу.
   Дядя ушёл в город. В раздумье бродила Катя по комнатам. На стене в коридоре висел пыльный телефон. Очевидно, жильцы звонили по нему не часто. Заглянула Катя в чулан - здесь стояло изъеденное молью, облезлое чучело рыжего медвежонка. Слазила по крутой лесенке на чердак, но там была такая духота и пылища, что Катя поспешно спустилась вниз.
   Вечерело. Катя вышла в сад. В глухом уголку, за разваленной беседкой, лежал в крапиве мраморный столб. Катя разглядела на его мутной поверхности изъеденную временем надпись, прочитать которую было невозможно. Тут же в крапиве валялся разбитый ящик и несколько очень старых и очень пыльных бутылок из под водки, вина и советского шампанского.
   Было тепло, тихо, крепко пахло травой и какими-то цветами. Где-то далеко в море загудел пароход.
   Когда гудит пароход, Катя теряется. Как за поручни, хочется схватиться ей за что попало: за ствол дерева, за спинку скамейки, за подоконник. Гулкое, многоголосое эхо его всегда торжественно и печально.
   И где бы, в каком бы далёком и прекрасном краю она ни была, всегда ей хочется плыть куда-то ещё дальше, встречать новые берега, города и людей. Конечно, если только человек этот не такой тип, как злобный старик Яков, вся жизнь которого, вероятно, только в том и заключается, чтобы кому-то вредить, чтобы представляться больным и тянуть у доверчивых пассажиров их вещи.
   Но вот Катя насторожилась. В саду, за вишнями, кто-то разговаривал. Мужской голос - ровный, приглушенный и женский - резковатый, как бы надтреснутый, но довольно приятный.
   Тихонько продвинулась Катя вдоль аллеи. Это были старуха и её бородатый сын. Они сидели на скамейке рядом, прямые, неподвижные, и глядя на закат, негромко беседовали. Катя подошла ближе.
   - Дитя! - позвала вдруг кого-то старуха.
   Катя обернулась, но никого не увидела.
   - Дитя, подойди сюда! - опять позвала старуха.
   Катя снова оглянулась - нет никого.
   - Тут никого нет, - смущённо сказала она, высовываясь из-за куста. Оно, наверное, куда-нибудь убежало.
   - Кто оно? Глупая девочка! Это я тебя зову.
   Катя подошла.
   - Сходи на кухню и посмотри, не готов ли кофе.
   - Хорошо, - согласилась Катя, - только я не знаю, где у вас кухня.
   - Как ты не знаешь, где у нас кухня? - строго спросила старуха. - Да я тебя, мерзавку, из дома выгоню... на мороз, в степь... в поле!
   Катя ахнула и в страхе попятилась, потому что старуха уже потянулась к своей лакированной палке, по-видимому, собираясь ударить девочку.
   - Мама, успокойтесь, - раздражённо сказал её сын. - Это же не Танька и не Верка. Это младшая дочь покойного генерала Петрова, и она пришла поздравить вас с днём великой октябрьской социалистической революции.
   Трудно сказать, когда Катя больше испугалась: тогда ли, когда её хотели ударить, или когда она вдруг оказалась дочерью покойного генерала.
   Вскрикнув, шарахнулась она прочь и помчалась к дому. Взбежав по шаткой лесенке, Катя захлопнула на замок дверь и дрожащими руками принялась нащупывать выключатель. И только она зажгла свет, как услышала шаги. По лестнице за ней кто-то шёл...
   Замок на двери был дохлый, слабенький, и его легко можно было выдавить снаружи, приложив минимальные усилия. Катя метнулась на терраску и перекинула ногу через перила.
   В дверь постучали.
   - Эй, там, Катерина! - услышала она знакомый голос. - Ты спишь, что ли?
   Это был дядя.
   Торопливо рассказала она ему про свои страхи.
   Дядя удивился.
   - Кроткая старуха, - сказал он, - осенняя астра! Цветок бездумный. Она, конечно, немного не в себе. Преклонные годы, тяжёлая биография... Но ты её испугалась напрасно.
   - Да, дядя, но она хотела меня треснуть палкой.
   - Фантазия! - усмехнулся дядя. - Игра молодого воображения. Впрочем... всё потемки! Возможно, что и треснула бы. Вот колбаса, сыр, булки. Ты есть хочешь?
   За ужином дядя объяснил Кате, что когда-то весь этот дом принадлежал старухе, покойный муж которой был очень большим начальником в брежневские годы, но очень неудачно угодил головой в колесо истории: во времена горбачёвской перестройки, когда срочно понадобилось показательно растоптать хотя бы кого-нибудь из местной элиты, его это самое колесо беспощадно смоло, оставив жалкие потроха. Бывший большой шишка-начальник покатил в Сибирь по этапу, а все его трудовые сбережения в виде нескольких особняков также показательно и демонстративно переоборудовали в пансионаты и детские дома. Этот дом остался - он маленький, не особняк, и вдова умершего в заключении когда-то всесильного чинуши теперь сдаёт комнаты жильцам, с чего сама кормится.
   Катя легла спать рано. Окно было распахнуто, и сквозь листву орешника, как крупные звёзды, проглядывали огни города.
   Чуть позже лёг и дядя. Катя ещё не спала, и они лежали молча. Но вот дядя затарахтел в темноте зажигалкой, достал из ящика сигареты и закурил.
   - Дядя, - спросила Катя, - почему эта старуха называла вас днём и добрым и благородным? Это она тоже от дури? Или что-нибудь тут было на самом деле?
   - Когда-то, при Горбачёве, когда расследовали дело её супруга, дом этот хотели также конфисковать, а хозяйку отправить следом за мужем, в Сибирь, ответил дядя. - А я был молод, великодушен и заступился. Помог ей выпутаться.
   - Да, дядя. Но если она была кроткая или, как вы говорите, цветок бездумный, то за что же её в Сибирь?
   - Это политика. Так надо было. Кроме того, она тогда была не кроткая и не бездумная. Спи, подруга.
   - Дядя, - задумчиво спросила Катя, - а как это вы заступились, и вас послушались? Вы, что, были крупным начальником?
   - Каким ещё тебе начальником! Были у меня связи, возможности были. Лежи спокойно, ты мне уже надоела.
   - Дядя, - помолчав немного, не вытерпела Катя, - вы, что, в органах работали?
   - Лежи тихо, болтунья! - оборвал её дядя. - Какие тебе ещё органы? Я, что, похож на следователя?.. А если ты ещё будешь ко мне приставать, то я тебя выставлю в соседнюю комнату.
   ...Катины пытливые расспросы, очевидно, встревожили его. Через день, когда они гуляли по берегу моря, он спросил Катю, хочет ли она вообще возвращаться домой.
   Катя задумалась. Нет, этого она не хотела. После всего, что случилось, Валентинин муж, наверно, пристрелит её. Но и оставаться с дядей, который всё время от Кати что-то скрывал и прятал, ей тоже не очень хотелось.
   И дядя, очевидно, понял это. Он сказал Кате, что так как она ему с первого же раза понравилась, то, если Катя не хочет возвращаться домой, он отвезёт её в Новороссийск и отдаст в школу МВД.
   Катя никогда не слышала о такой школе. Тогда дядя объяснил ей, что есть специальная милицейская школа, куда принимают мальчиков и девочек лет четырнадцати-пятнадцати. Там же, при школе, они живут, учатся, их обучают всем необходимым навыкам: метко стрелять, драться, вести наблюдение и уходить от погони, а потом, кто умён, может дослужиться и до полковника.
   Катя представила новенькую, с иголочки, милицейскую форму с синей пилоткой, значок "МВД" и чёрный блестящий табельный пистолет... сердце её болезненно и радостно сжалось. "За что? - думала она. - И ради чего же вот этот непонятный и даже какой-то подозрительный человек заботится обо мне и хочет сделать для
   меня такое хорошее дело?"
   - А вы? - тихо спросила Катя. - Вы тоже будете жить в Новороссийске?
   - Нет, - ответил дядя. - Разве я тебе не говорил, что я живу в Смоленске, заведую отделом народного образования и занимаюсь научной работой?
   "Не беда! - подумала Катя. - Ну и пускай в Смоленске. Так, может быть, даже лучше. А то вдруг приехал бы в Новороссийск ненавистный старик Яков, вот тебе, глядишь, и пропала опять вся научная работа!"
   Щёки у Кати горели, и она была взволнована. "Проживу одна, - думала Катя. - Начну всё заново. Буду учиться. Буду стараться. Вырасту скоро. Надену синюю форму... Вот я иду по улице, и мальчишки смотрят на меня внимательно, с восхищением. Я буду охранять честных людей от преступников, буду помогать тем, кто попал в беду, тем, кому трудно. Я буду хорошим милиционером, или, как ещё говорят, "хорошим ментом"."
   И так замечталась Катя, что не заметила, как встал со скамейки, куда-то сходил и опять вернулся её дядя.
   - Но пока тебе будет скучно, - сказал он. - У меня сейчас здесь кое-какие дела. И, чтобы ты мне не мешала, давай познакомься с кем-нибудь из девчонок или даже лучше - из ребят. Посмотри, какое кругом веселье!
   Девушек и парней вокруг было много. Они прогуливались, курили, слушали музыку, играли в волейбол, прыгали на батуте, толпились у входа в салон видеоигр, и, конечно же, ребята подходили, задевая девчонок, которые тоже, впрочем, охотно отвечали на флирт.
   Услышав о том, что её собираются знакомить с мальчиком, Катя смутилась и покраснела. Она молча и внимательно смотрела на дядю, не зная, что ему ответить.
   - С кем же мне познакомиться? - растерянно произнесла
   она единственное, что ей пришло на ум. - Народу кругом столько.
   - А мы поищем - и найдём! - ответил дядя и потащил её за собой.
   Он отвел Катю в сторонку. Здесь было тихо, под пальмами и кипарисами располагались столики, за которыми сидело несколько пенсионеров, занятых чтением газет и игрой в домино.
   Тут дядя показал на хрупкого темноволосого мальчика, который сидел на лавочке и, поглядывая на какой-то чертёж, выстругивал ножом тонкие белые планочки.
   - Ну вот, хотя бы этот. Нравится? Мальчик, сразу видно, неглупый, симпатичный.
   - Дохловатый какой-то, - поморщилась Катя, отворачиваясь от предлагаемого ей кавалера. - Лучше уже, хотя бы, с кем-нибудь
   из тех, что на батуте скачут.
   - Подумаешь, скачут! Козёл тоже скачет, а толку? Этот мальчик машину какую-то строит. Из такого скакуна кто получится? А из этого, глядишь, Эдисон какой-нибудь... изобретатель. А ты, вообще, про Эдисона слышала?
   - Слышала, - буркнула Катя, уходя. - Это который телефон выдумал.
   Перекусить они зашли в небольшое кафе. Дядя взял два куска пиццы и две бутылочки кока-колы. Катя хотела присесть где-нибудь поближе к выходу, чтобы было видно море, но дядя, оглядевшись быстро, направился в совершенно другую сторону. Катя едва открыла рот, чтобы сказать ему об этом, как, вдруг, из-за дядиной спины увидела, что тот подошёл к столику, где уже сидит... Катя всмотрелась... Да-да, ошибки здесь быть не могло - за столиком сидел и пил кофе темноволосый мальчик - этого самого мальчика дядя показывал ей два часа назад. Катя остолбенела. Она не знала, что и сказать.
   - У вас тут найдётся два свободных места? - спросил дядя у молодого человека.
   Тот быстро оглядел его и Катю.
   - Да-да, конечно. Садитесь.
   Катя уселась, по прежнему крепко держась за бутылочки с кока-колой так, словно бы они могли её сейчас защитить и выручить из этой крайне неловкой ситуации. Она растерянно посмотрела на дядю. Всё-таки, она не ожидала от него подобного, всё-таки, это слишком нахально по отношению к ней.
   А темноволосый мальчик с большими серыми глазами посмотрел сначала на дядю, потом на Катю, а потом опять на Катю, но уже более внимательно.
   - Давай, Катерина, - сказал ей дядя, пододвигая тарелку с пиццей. - Не стесняйся. А то уже и молодой человек, глядя на тебя, стесняться начал.
   "Молодой человек" неуверенно улыбнулся, а Катя покраснела. Ей очень хотелось сейчас перейти на другой столик, но это было невозможно.
   - Да, кстати, - дядя сразу же перешёл к делу. - Это я вас, молодой человек, видел сегодня в сквере, на лавочке? Вы там что-то конструировали кажется, трактор?
   Темноволосый мальчик улыбнулся.
   - Нет, не трактор. Это модель ветряного двигателя.
   Дядя смотрел на него с уважением.
   - Вот, Катерина, - сказал он. - Перед тобой сидит будущий Ньютон или, может быть, Циолковский. Я, вот, даже и не знаю, что такое ветряной двигатель. Полагаю, это должна быть очень тонкая работа.
   Темноволосый мальчик смутился ещё больше, но тем не менее согласился с приветливым толстяком.
   - Да, - сказал он. - Достаточно тонкая. Иначе он просто не будет функционировать.
   А Катя вдруг рассердилась.
   - "Тонкая"! "Тонкая"! - позабыв о дипломатичности, передразнила она. Ты бы лучше шёл на батут прыгать, а то всё равно потом это, что сейчас мастеришь, в мусор выбросишь.
   Мальчик поднял на неё задумчивые серые глаза. Грубость Катина его, очевидно, удивила, и он подыскивал слова, как ей ответить.
   - Послушай, - негромко сказал он. - А какое тебе дело? Нравится прыгать на батуте - иди сама и прыгай. - он замолчал, отпил кофе, и, взглянув на Катино покрасневшее лицо, добавил: - я тоже люблю бегать и прыгать, но с тех пор, как в прошлом году я выбросился с парашютом из горящего самолета, прыгать мне уже нельзя.
   Он вздохнул и улыбнулся.
   Краска всё гуще и гуще заливала Катины щёки - так, как будто девочка лицом попала в крапиву. А дядя как нарочно молчал - он только смотрел на них - словно бы и сказать ему было нечего.
   - Извини, - ответила Катя. - Это я дура... Сама не знаю, что говорю. А, давай, я тебе помогу. Мне после обеда всё равно делать будет нечего.
   Теперь покраснел сероглазый мальчик.
   - Почему же дура? - запинаясь, возразил он. - Зачем это? Ну, если хочешь, пойдём, я тебе покажу свой чертёж, по которому я мастерю двигатель. Меня Славой зовут... Ну или можно - Славка.
   - Меня Катей, - ответила та. - Скажи, а тебе с парашютом страшно прыгать было?
   - Страшно. - признался Славка. - Но я не сам прыгнул - меня отец выкинул. Я же только дёрнул за кольцо, попал на крышу водопроводной башни и, уже свалившись оттуда, сломал себе ногу.
   - Но она... нога ходит?
   - Ходить-то ходит, но нельзя пока быстро бегать. - Он посмотрел на дядю, улыбнулся и спросил: - Это вы вчера стреляли в тире и поправили меня, чтобы я не сваливал набок мушку? А вы хорошо стреляете!
   - Старый стрелок-десантник, - скромно ответил дядя. - Стрелял в Чечне, стрелял в Афганистане.
   "Эге, стрелок-десантник! - Катя покосилась на дядю. - Так ты уже давно Славку приметил! А я-то думала, что мы его в кавалеры выбрали случайно!"
   Выйдя из кафе Катя со Славкой договорились завтра встретиться в сквере, на той самой лавочке.
   - Вот человек! - похвалил дядя Славку. - Это тебе не то что какая-нибудь девица, которая только и умеет к мачехе... в ящик... Ну, да ладно, ладно! Ты с самолёта попробуй прыгни, тогда и хорохорься. А то не скажи ей ни слова. Динамит! Порох!.. Вспышка голубого магния! Ты давай-ка с ним покрепче познакомься... Домой к нему зайди... Посмотришь, как он живёт, чем в жизни занят, кто у него родители... Эх, - вздохнул дядя, - если бы нам такую молодость! А то что?.. Пролетела, просвистела! Тяжкий труд, чёрствый хлеб, свист ремня, вздохи, мечты и слёзы... Нет, нет! Ты с ним обязательно познакомься; он скромен, благороден, и я с удовольствием пожал
   его честную молодую руку.
   Дядя проводил Катю до одного из пересечений центральной улицы.
   - Давай, - сказал он, - дальше вон до того угла, потом налево и до магазина - а там ты разберёшься. Я попозже приду.
   Посвистывая, брела Катя по улице. Добравшись уже до
   дома и дойдя до разваленной беседки, она услышала шум и увидела, как во дворике промелькнуло лицо старухи. Волосы её были растрёпаны, и она что-то кричала.
   Тут же следом за ней из кухни с топором в руке выбежал её престарелый сын; лицо у него было мокрое и красное.
   - Послушай! - запыхавшись и протягивая Кате топор, крикнул он. - Не можешь ли ты отрубить ей голову?
   - Нет, нет, не могу! - завопила Катя, отскакивая на два метра в сторону. - Я... я кричать буду!
   - Но, дура... она же - курица! - гневно гаркнул на Катю бородатый. - Мы еле её поймали, и у меня дрожат руки.
   - Нет, нет! - ещё не оправившись от испуга, бормотала Катя. - И курице не могу... Никому не могу... Вы подождите... Вот придёт дядя, он всё может.
   Она пробралась к себе и легла на кровать. Было теперь неловко, и Катя чувствовала себя глупой. Чтобы отвлечься, она развернула и стала читать газету.
   Прочитала первую страницу. В Ираке воевали, в Израиле воевали, в Чечне воевали. Взлетали на воздух кафе и дискотеки, гибли под бомбами города, и все обвиняли не себя, а кого-то. Неспокойно в мире, и в России неспокойно.
   Потом стала читать происшествия. Здесь всё было куда как понятней.
   Вот столкнулись две иномарки - обе машины вдребезги, но те, кто сидели внутри, живы. "Кавказцы, конечно. Кто же ещё ездит на иномарках?"
   Вот на рынке подрались лица кавказской национальности, одного из них в потасовке ширнули ножом. Когда подоспела милиция, он вызвался быть пострадавшим. "Ну-ну..."
   А вот объявление: бисексуал, "молодой и стройный" хочет познакомиться с девушкой. "Мнда-а-а... Молчал бы уже о том, что он бисексуал. Какая же приличная девушка захочет с ним знакомиться?.." А вот, стоп!.. Катя сжала и подвинула к глазам газету. А вот... ищут её, Катю... "Разыскивается девочка четырнадцати лет, Екатерина Щербачёва. Блондинка. Длинные волосы. Звонить: телефон
   26-86-36", код краснодарский.
   "Так, ясно! Значит, вернулась Валентина. Телефон не наш, не домашний, значит, ищет милиция".
   Трясущейся рукой подвинула Катя дорожное дядино зеркальце.
   Долго и тупо глядела. "Да, да, вот она я. Вот блондинка. Вот длинные волосы".
   "Разыскивается..." Слово это звучало тихо и приглушенно. Но смысл его был грозен и опасен.
   Вот они скользят по проводам и кабелям телеграммы, факсы, электронные письма: "Ищите! Ищите!.. Задержите!" Вот они стоят перед своим начальником, спокойные, сдержанные опера. "Да, - говорят они, - господин-товарищ начальник! Мы найдём гражданку Екатерину Щербачову, четырнадцати лет, блондинку, с длинными волосами, - ту, что взламывает ящики и продаёт старьёвщикам чужие вещи. Она, наверно, живёт в каком-нибудь другом городе со своим подозрительным дядей, например в Лазаревском, и мечтает безнаказанно поступить в школу МВД, чтобы служить в российской милиции. Эта лживая барабанщица, которую давно уже вычеркнули из списков Корниловского отряда, конечно, будет плакать и оправдываться, что всё вышло как-то нечаянно. Но мы ей не поверим, потому что не только она сама такая, но и отец её тоже сидит за уголовщину".
   Катя швырнула зеркало и газету. Да! Всё именно так, и оправдываться было нечем.
   Ни возвращаться домой, ни попадать в колонию для несовершеннолетних у Кати желания не было. Она упрямо хотела теперь в милицейскую школу. И она решила бороться за свое счастье.
   Насухо вытерла Катя глаза и вышла на улицу.
   Патрульные милиционеры, просто прохожие с газетой и без - все они теперь казались подозрительными и опасными.
   Катя зашла в аптеку и, не зная точно - зачем, долго толкалась у прилавка, до тех пор, пока покупатели не стали опасливо поглядывать на неё, придерживая рукой карманы, и продавец грубо не спросил, что ей здесь нужно.
   Катя купила пузырёк йода и, не задерживаясь, вышла.
   Потом она очутилась возле парикмахерской. Зашла.
   - Как стричь? - равнодушно спросила парикмахерша.
   Катя подумала и заказала причёску в стиле ретро - как у Кэтрин Зэты Джонс в фильме "Чикаго". Пряди светлых волос тихо падали на белую простыню. Смотреть на них Кате было тоскливо и неприятно.
   Волосы она попросила покрасить в каштановый цвет. Всё. Больше она не блондинка.
   Сверкали на улице фонари. Пахло тёплым асфальтом, сигаретами, цветами и кофе.
   "Никто теперь меня не узнает и не поймает, - думала Катя. - Поможет мне дядя устроиться в милицейскую школу, а сам уедет к себе в Смоленск... Ну и пусть! Буду жить одна, буду стараться. А на всё прошлое плюну и забуду, как будто бы его и не было".
   Лёгкий ветерок холодил её ещё влажную голову. Шли навстречу какие-то люди. Но никто из них не знал, что в этот вечер твёрдо решила Катя жизнь начинать заново и быть теперь человеком прямым, смелым и честным.
   Было уже поздно, и, спохватившись, Катя решила пройти домой ближним, более коротким путем.
   Темно и глухо было на пустыре за сквером. Оступаясь и
   поскальзываясь, добралась она до забора, перелезла и очутилась в саду. Окна её комнаты были темны - значит, дядя ещё не возвращался.
   Это обрадовало Катю, потому что долгое отсутствие её останется незамеченным. Тихо, чтобы не разбудить внизу хозяев, подошла она к крылечку и потянула дверь. Вот тебе и раз! Дверь была заперта. Очевидно, они ожидали, что дядя по возвращении постучится.
   Но, ведь, то дядя! Кате же, особенно после того, как она сегодня обидела хозяина, стучаться было совсем неудобно.
   Она разыскала скамейку и села в надежде, что дядя вернётся скоро.
   Так она просидела с полчаса или больше. На траву, на листья пала роса. Кате становилось холодно, и она уже сердилась на себя за то, что не отрубила курице голову. Подумаешь - курица! А вдруг вот дядя где-нибудь заночует, что тогда делать?
   Тут она вспомнила, что сбоку лестницы, рядом с уборной, есть окошко и оно, кажется, не запирается.
   Катя сняла туфли, сунула их за пазуху и, придерживаясь за трухлявый наличник, встала босыми ногами на уступ. Окно было приоткрыто. Катя вымазалась в пыли, поцарапала ногу, но благополучно спустилась в сени.