Страница:
Гораздо строже, чем трезвость населения, власти блюли неприкосновенность винной монополии. Корчемство – самовольная продажа водки – считалось серьезным преступлением. За порядком надзирала Корчемная контора, занимавшая корпус на Винном дворе. По соседству, в Шестивратной башне Каменного моста, как мы помним, помещалась тюрьма для нарушителей-корчемников. И она не пустовала…
Водка оставалась одним из устоев империи и после Петра. Разве что жизнелюбивые императрицы повысили долю расходов бюджета на содержание двора – балы, приемы, наряды, новые дворцы, обделив армию и флот. У Каменного моста на Всехсвятской строительство надолго не замирало. В 1730-х гг. Кружечный двор возвели в камне под руководством зодчих И.А. Мордвинова, И.Ф. Мичурина и Ф.А. Васильева. Через 30 лет новую реконструкцию возглавил Д.В. Ухтомский. Постепенно сложился комплекс складских, служебных и административных помещений в виде каре невысоких каменных корпусов со скупо декорированными фасадами. Главный въезд со стороны Всехсвятской улицы отмечала башня в классическом стиле, построенная, возможно, архитектором С.А. Волковым. Корпуса складов стояли и посреди каре. Винный двор был одним из крупнейших торгово-складских комплексов Москвы. Здесь сосредоточилась также оптовая торговля солью – другим стратегическим товаром, государственная монополия на который наполняла казну. Двор стали называть Винно-соляным. Сюда возили соль из многих мест. Как вспоминал мемуарист XIX в., украинские чумаки на огромных, запряженных волами повозках доставляли ее даже из Крыма.
В 1812 г. Винно-соляной двор чудесным образом не пострадал в огне великого пожара, опустошившего его окрестности. В самый день вступления наполеоновской армии в Москву казаки и полицейские успели уничтожить хранившиеся там запасы. Впоследствии Винно-соляной двор перешел во владение города и использовался для разных нужд. В 1883 г. на той его части, что выходила на угол Всехсвятской улицы и Берсеневской набережной, построили солидное двухэтажное здание Съезда мировых судей. В начале ХХ в. участок Винно-соляного двора, примыкавший к Болотной набережной Водоотводного канала, был отдан под строительство электростанции московского трамвая. Основные же постройки дожили до второй половины 1920-х гг.
На противоположной, левой стороне Всехсвятской улицы тогда еще стояли старинные здания, напоминавшие о Петровской эпохе. Их строй на углу с Софийской набережной у самого Большого Каменного моста открывался небольшой купольной полуротондой часовни Святого Николая Чудотворца, принадлежавшей подмосковной Николо-Берлюковской пустыни. Здание, построенное в конце XVIII в., после реконструкции в 1840 г. приобрело черты стиля ампир. Начало же храму было положено в 1700 г., когда у новенького еще Каменного моста появилась деревянная часовня Азовского Предтеченского монастыря. Ее не раз перестраивали, в 1780 г. передали Николо-Берлюковской пустыни, затем в связи со строительством дамбы снесли и возвели заново на другом месте. Главной святыней часовни был список чудотворной иконы на уникальный сюжет «Лобзание Христа Иудой».
По соседству стояло старинное приземистое здание Суконного двора, выстроенное для организованной в 1705 г. по указу Петра I первой в России казенной мануфактуры по выработке «немецких сукон» для обмундирования новой регулярной армии. Ведать предприятием поручили Илье Исаеву «со товарищи». Дело было начато с обычным петровским размахом. Возвели огромное каменное здание, наняли иноземных специалистов, обучили отечественные кадры, согнали сотни работных людей. Петр самолично посещал Суконный двор и носил мундир из выработанной здесь ткани. Но полностью, как предполагалось, обеспечить нужды воюющей армии мануфактура не смогла. Качество сукна оказалось невысоким, и Суконный двор перешел на производство преимущественно каразеи – тонкой подкладочной ткани. Сукно же пришлось по-прежнему импортировать задорого. Наконец, в 1720 г. мануфактура была приватизирована. Казна отдала ее в частные руки, «учиня из купечества компанию добрых и знатных людей», наделив льготами, выдав ссуды и приписав тысячи крестьян. Во главе дела стоял В. Щеголин. Предприятие быстро стало прибыльным, улучшилось и качество продукции. Но успех достался ценой жесточайшей эксплуатации подневольных работников. Снижались расценки, уменьшались заработки, недовольных заковывали в «железо», наказывали плетьми. Рабочие, однако, не безмолвствовали, решительно, порой самоотверженно отстаивали свои права. Так, в феврале 1722 г. на Царицыном лугу (нынешняя Болотная площадь) они дерзнули бить челом на хозяев самому Петру I. Произвол на время поутих. Но и впоследствии Суконный двор был местом социальных конфликтов. Рабочие бастовали, даже вступали в схватки с воинскими командами. Зачинщиков беспорядков власти жестоко наказывали, сажали в тюрьмы, высылали на каторгу, но протест не иссякал. Кто не решался бороться – бежал. Ежегодно с Суконного двора совершалось около 40 побегов.
Мануфактура тем не менее расширялась. В 1745–1747 гг. Суконный двор был перестроен, возможно, под руководством опытного зодчего И.Ф. Мичурина. Он получил вид вытянутого вдоль Всехсвятской улицы каре из двухэтажных зданий. Во внутренний двор вели двое ворот: северные – с Москвы-реки и южные, парадные, пышно украшенные в духе барокко – с Царицына луга, традиционного места торжеств и гуляний, а в обычные дни использовавшегося для сушки продукции мануфактуры.
В начале 1771 г. один из рабочих привез на Суконный двор женщину, больную непонятной хворью. Вскоре она умерла. Так начиналось одно из самых страшных бедствий, когда-либо постигавших Москву, – великая чума. Занесенная в Первопрестольную с театра Русско-турецкой войны, моровая язва распространялась из нескольких очагов. В числе основных был Суконный двор с его скученностью и антисанитарией. Уже в марте 1771 г. здесь умерло 130 человек. Власти проглядели опасность, а потом бросились наверстывать упущенное неумелыми и суровыми карантинными мерами. Фабричные разбежались, разнося заразу. Вскоре вся Москва и ее окрестности оказались во власти чумы. За несколько месяцев умерло до 200 тысяч человек! Пытаясь локализовать эпидемию, власти закрыли город. Начался голод. В Москве хозяйничали страшные «мортусы», набранные из каторжников. Облаченные в просмоленные балахоны, они крючьями вытаскивали из домов умерших и грузили на подводы, а имущество и жилище сжигали. В переполненных карантинах больных и тех, у которых заподозрили чуму, держали впроголодь, почти не лечили. Отчаявшийся люд московский искал заступничества у чудотворной иконы Боголюбской Божьей Матери, осенявшей Варварские ворота Китай-города. Но архиепископ Амвросий распорядился убрать святыню из опасения распространения эпидемии. И тогда вспыхнул бунт. Разъяренная толпа растерзала Амвросия, укрывшегося в Донском монастыре. С большим трудом с помощью артиллерии и военных команд сенатору П.Д. Еропкину удалось подавить восстание. Москва успокоилась, лишь когда по приказу Екатерины II в город с особыми полномочиями и гвардейскими полками прибыл Григорий Орлов, и эпидемия пошла на убыль.
В конце XVIII в. Суконный двор перешел во владение князя Ю.В. Долгорукова. В 1812 г. здание было разорено и выжжено. После изгнания Наполеона мануфактура возобновила производство и работала еще несколько десятилетий. В середине XIX в. Суконный двор надстроили, фасад заново оформили в модном тогда «русском стиле». После прекращения работы фабрики здание было отдано под конторы и квартиры. В 1881 г. здесь находилась редакция популярнейшей газеты «Московский листок» – родоначальницы бульварной прессы в Белокаменной. «Кабацким листком» называла ее интеллигентная публика, но, по словам В.А. Гиляровского, активно сотрудничавшего с ней, она «читалась и в гостиных, и в кабинетах, и в трактирах, и на рынках, и в многочисленных торговых рядах и линиях». Издатель «Московского листка» Н.И. Пастухов славился невероятной энергией, предпринимательской и журналистской хваткой. Так, чтобы привлечь простонародного читателя, он заказывал для газеты бумагу годную на курево. Помимо В.А. Гиляровского сотрудником «Московского листка» был такой популярный в свое время литератор, как Влас Дорошевич. Охотно читала вся Москва и бульварные романы А.М. Пазухина. Редакция жила весело и, по свидетельству того же Гиляровского, «гуливала часто».
У Суконного двора и его окрестностей была известность и другого рода. Со всей Москвы собирались сюда, в Суконные бани, любители попариться, а зимой еще и окунуться в прорубь на реке.
Малый Каменный мост
Завершалась левая сторона Всехсвятской улицы у Водоотводного канала монументальными корпусами Болотного рынка, выстроенного в 1842 г. по проекту М.Д. Быковского. Таким был пейзаж этих мест еще в начале советской эпохи, он изменился неузнаваемо за какие-то десять лет. В 1928 г. на левой стороне Всехсвятской улицы, на углу с Лабазной (ныне влившейся в Болотную площадь), был встроен по проекту В.Н. Юнга пятиэтажный кооперативный дом. Это здание, вероятно, можно считать первым, появившимся после революции на территории, которую ныне занимает район Якиманка. Тем временем была снесена вся правая сторона Всехсвятской улицы, занятая строениями Винно-соляного двора и Съезда мировых судей. На этом месте в 1928–1931 гг. выросла громада 1-го Дома ЦИК – СНК СССР, больше известного сегодня как Дом на набережной. Его архитектор Б.М. Иофан проектировал и вторую очередь жилого комплекса. Согласно постановлению Совета народных комиссаров СССР от 28 февраля 1932 г. 2-й Дом Советов должен был занять всю левую сторону Всехсвятской улицы и протянуться по Софийской набережной до Фалеевского переулка. Однако строительство так и не началось. Это, впрочем, не спасло старину Всехсвятской, ставшей уже улицей Серафимовича. Здания по ее левой стороне, в том числе Никольская часовня, Суконный двор и Болотный рынок, вскоре были снесены. Здесь через новый Большой и Малый Каменные мосты прошла широкая транспортная магистраль. Пощадили только недавно построенный кооперативный «дом Юнга», несмотря на то что он стоял как раз на пути трассы. Осенью 1937 г. пятиэтажное здание весом 7500 т подняли на домкратах, поставили на катки и по рельсам передвинули на 74 м восточнее. Любопытно, что все это время жители преспокойно оставались дома, могли пользоваться газом, водопроводом, канализацией, электричеством и телефоном, подключенными через гибкую подводку. Операция преподносилась прессой как очередное достижение социалистической реконструкции Москвы. Вся страна следила за происходящим у Каменного моста, а поэтесса Агния Барто отозвалась хрестоматийным стихотворением «Дом переехал».
Сегодняшний облик улицы окончательно сформировался после Великой Отечественной войны. В 1945–1947 гг. в ознаменование 800-летия Москвы по проекту В.И. Долганова и И.Д. Мельчакова на Болотной площади был разбит красивый сквер с монументальным входом.
Казалось бы, старая Всехсвятская канула в Лету, без остатка растворившись в безразмерном пространстве улицы Серафимовича. Но если приглядеться к строгому фасаду Дома правительства, можно заметить его изгиб, не объяснимый никакой архитектурной логикой. Просто здание строилось еще на старой, изогнутой Всехсвятской улице, сообразуясь с ее поворотом. Такое вот необычное напоминание о давно минувшем.
Верхние Садовники. Стрелка
Водка оставалась одним из устоев империи и после Петра. Разве что жизнелюбивые императрицы повысили долю расходов бюджета на содержание двора – балы, приемы, наряды, новые дворцы, обделив армию и флот. У Каменного моста на Всехсвятской строительство надолго не замирало. В 1730-х гг. Кружечный двор возвели в камне под руководством зодчих И.А. Мордвинова, И.Ф. Мичурина и Ф.А. Васильева. Через 30 лет новую реконструкцию возглавил Д.В. Ухтомский. Постепенно сложился комплекс складских, служебных и административных помещений в виде каре невысоких каменных корпусов со скупо декорированными фасадами. Главный въезд со стороны Всехсвятской улицы отмечала башня в классическом стиле, построенная, возможно, архитектором С.А. Волковым. Корпуса складов стояли и посреди каре. Винный двор был одним из крупнейших торгово-складских комплексов Москвы. Здесь сосредоточилась также оптовая торговля солью – другим стратегическим товаром, государственная монополия на который наполняла казну. Двор стали называть Винно-соляным. Сюда возили соль из многих мест. Как вспоминал мемуарист XIX в., украинские чумаки на огромных, запряженных волами повозках доставляли ее даже из Крыма.
В 1812 г. Винно-соляной двор чудесным образом не пострадал в огне великого пожара, опустошившего его окрестности. В самый день вступления наполеоновской армии в Москву казаки и полицейские успели уничтожить хранившиеся там запасы. Впоследствии Винно-соляной двор перешел во владение города и использовался для разных нужд. В 1883 г. на той его части, что выходила на угол Всехсвятской улицы и Берсеневской набережной, построили солидное двухэтажное здание Съезда мировых судей. В начале ХХ в. участок Винно-соляного двора, примыкавший к Болотной набережной Водоотводного канала, был отдан под строительство электростанции московского трамвая. Основные же постройки дожили до второй половины 1920-х гг.
На противоположной, левой стороне Всехсвятской улицы тогда еще стояли старинные здания, напоминавшие о Петровской эпохе. Их строй на углу с Софийской набережной у самого Большого Каменного моста открывался небольшой купольной полуротондой часовни Святого Николая Чудотворца, принадлежавшей подмосковной Николо-Берлюковской пустыни. Здание, построенное в конце XVIII в., после реконструкции в 1840 г. приобрело черты стиля ампир. Начало же храму было положено в 1700 г., когда у новенького еще Каменного моста появилась деревянная часовня Азовского Предтеченского монастыря. Ее не раз перестраивали, в 1780 г. передали Николо-Берлюковской пустыни, затем в связи со строительством дамбы снесли и возвели заново на другом месте. Главной святыней часовни был список чудотворной иконы на уникальный сюжет «Лобзание Христа Иудой».
По соседству стояло старинное приземистое здание Суконного двора, выстроенное для организованной в 1705 г. по указу Петра I первой в России казенной мануфактуры по выработке «немецких сукон» для обмундирования новой регулярной армии. Ведать предприятием поручили Илье Исаеву «со товарищи». Дело было начато с обычным петровским размахом. Возвели огромное каменное здание, наняли иноземных специалистов, обучили отечественные кадры, согнали сотни работных людей. Петр самолично посещал Суконный двор и носил мундир из выработанной здесь ткани. Но полностью, как предполагалось, обеспечить нужды воюющей армии мануфактура не смогла. Качество сукна оказалось невысоким, и Суконный двор перешел на производство преимущественно каразеи – тонкой подкладочной ткани. Сукно же пришлось по-прежнему импортировать задорого. Наконец, в 1720 г. мануфактура была приватизирована. Казна отдала ее в частные руки, «учиня из купечества компанию добрых и знатных людей», наделив льготами, выдав ссуды и приписав тысячи крестьян. Во главе дела стоял В. Щеголин. Предприятие быстро стало прибыльным, улучшилось и качество продукции. Но успех достался ценой жесточайшей эксплуатации подневольных работников. Снижались расценки, уменьшались заработки, недовольных заковывали в «железо», наказывали плетьми. Рабочие, однако, не безмолвствовали, решительно, порой самоотверженно отстаивали свои права. Так, в феврале 1722 г. на Царицыном лугу (нынешняя Болотная площадь) они дерзнули бить челом на хозяев самому Петру I. Произвол на время поутих. Но и впоследствии Суконный двор был местом социальных конфликтов. Рабочие бастовали, даже вступали в схватки с воинскими командами. Зачинщиков беспорядков власти жестоко наказывали, сажали в тюрьмы, высылали на каторгу, но протест не иссякал. Кто не решался бороться – бежал. Ежегодно с Суконного двора совершалось около 40 побегов.
Мануфактура тем не менее расширялась. В 1745–1747 гг. Суконный двор был перестроен, возможно, под руководством опытного зодчего И.Ф. Мичурина. Он получил вид вытянутого вдоль Всехсвятской улицы каре из двухэтажных зданий. Во внутренний двор вели двое ворот: северные – с Москвы-реки и южные, парадные, пышно украшенные в духе барокко – с Царицына луга, традиционного места торжеств и гуляний, а в обычные дни использовавшегося для сушки продукции мануфактуры.
В начале 1771 г. один из рабочих привез на Суконный двор женщину, больную непонятной хворью. Вскоре она умерла. Так начиналось одно из самых страшных бедствий, когда-либо постигавших Москву, – великая чума. Занесенная в Первопрестольную с театра Русско-турецкой войны, моровая язва распространялась из нескольких очагов. В числе основных был Суконный двор с его скученностью и антисанитарией. Уже в марте 1771 г. здесь умерло 130 человек. Власти проглядели опасность, а потом бросились наверстывать упущенное неумелыми и суровыми карантинными мерами. Фабричные разбежались, разнося заразу. Вскоре вся Москва и ее окрестности оказались во власти чумы. За несколько месяцев умерло до 200 тысяч человек! Пытаясь локализовать эпидемию, власти закрыли город. Начался голод. В Москве хозяйничали страшные «мортусы», набранные из каторжников. Облаченные в просмоленные балахоны, они крючьями вытаскивали из домов умерших и грузили на подводы, а имущество и жилище сжигали. В переполненных карантинах больных и тех, у которых заподозрили чуму, держали впроголодь, почти не лечили. Отчаявшийся люд московский искал заступничества у чудотворной иконы Боголюбской Божьей Матери, осенявшей Варварские ворота Китай-города. Но архиепископ Амвросий распорядился убрать святыню из опасения распространения эпидемии. И тогда вспыхнул бунт. Разъяренная толпа растерзала Амвросия, укрывшегося в Донском монастыре. С большим трудом с помощью артиллерии и военных команд сенатору П.Д. Еропкину удалось подавить восстание. Москва успокоилась, лишь когда по приказу Екатерины II в город с особыми полномочиями и гвардейскими полками прибыл Григорий Орлов, и эпидемия пошла на убыль.
В конце XVIII в. Суконный двор перешел во владение князя Ю.В. Долгорукова. В 1812 г. здание было разорено и выжжено. После изгнания Наполеона мануфактура возобновила производство и работала еще несколько десятилетий. В середине XIX в. Суконный двор надстроили, фасад заново оформили в модном тогда «русском стиле». После прекращения работы фабрики здание было отдано под конторы и квартиры. В 1881 г. здесь находилась редакция популярнейшей газеты «Московский листок» – родоначальницы бульварной прессы в Белокаменной. «Кабацким листком» называла ее интеллигентная публика, но, по словам В.А. Гиляровского, активно сотрудничавшего с ней, она «читалась и в гостиных, и в кабинетах, и в трактирах, и на рынках, и в многочисленных торговых рядах и линиях». Издатель «Московского листка» Н.И. Пастухов славился невероятной энергией, предпринимательской и журналистской хваткой. Так, чтобы привлечь простонародного читателя, он заказывал для газеты бумагу годную на курево. Помимо В.А. Гиляровского сотрудником «Московского листка» был такой популярный в свое время литератор, как Влас Дорошевич. Охотно читала вся Москва и бульварные романы А.М. Пазухина. Редакция жила весело и, по свидетельству того же Гиляровского, «гуливала часто».
У Суконного двора и его окрестностей была известность и другого рода. Со всей Москвы собирались сюда, в Суконные бани, любители попариться, а зимой еще и окунуться в прорубь на реке.
Завершалась левая сторона Всехсвятской улицы у Водоотводного канала монументальными корпусами Болотного рынка, выстроенного в 1842 г. по проекту М.Д. Быковского. Таким был пейзаж этих мест еще в начале советской эпохи, он изменился неузнаваемо за какие-то десять лет. В 1928 г. на левой стороне Всехсвятской улицы, на углу с Лабазной (ныне влившейся в Болотную площадь), был встроен по проекту В.Н. Юнга пятиэтажный кооперативный дом. Это здание, вероятно, можно считать первым, появившимся после революции на территории, которую ныне занимает район Якиманка. Тем временем была снесена вся правая сторона Всехсвятской улицы, занятая строениями Винно-соляного двора и Съезда мировых судей. На этом месте в 1928–1931 гг. выросла громада 1-го Дома ЦИК – СНК СССР, больше известного сегодня как Дом на набережной. Его архитектор Б.М. Иофан проектировал и вторую очередь жилого комплекса. Согласно постановлению Совета народных комиссаров СССР от 28 февраля 1932 г. 2-й Дом Советов должен был занять всю левую сторону Всехсвятской улицы и протянуться по Софийской набережной до Фалеевского переулка. Однако строительство так и не началось. Это, впрочем, не спасло старину Всехсвятской, ставшей уже улицей Серафимовича. Здания по ее левой стороне, в том числе Никольская часовня, Суконный двор и Болотный рынок, вскоре были снесены. Здесь через новый Большой и Малый Каменные мосты прошла широкая транспортная магистраль. Пощадили только недавно построенный кооперативный «дом Юнга», несмотря на то что он стоял как раз на пути трассы. Осенью 1937 г. пятиэтажное здание весом 7500 т подняли на домкратах, поставили на катки и по рельсам передвинули на 74 м восточнее. Любопытно, что все это время жители преспокойно оставались дома, могли пользоваться газом, водопроводом, канализацией, электричеством и телефоном, подключенными через гибкую подводку. Операция преподносилась прессой как очередное достижение социалистической реконструкции Москвы. Вся страна следила за происходящим у Каменного моста, а поэтесса Агния Барто отозвалась хрестоматийным стихотворением «Дом переехал».
Сегодняшний облик улицы окончательно сформировался после Великой Отечественной войны. В 1945–1947 гг. в ознаменование 800-летия Москвы по проекту В.И. Долганова и И.Д. Мельчакова на Болотной площади был разбит красивый сквер с монументальным входом.
Казалось бы, старая Всехсвятская канула в Лету, без остатка растворившись в безразмерном пространстве улицы Серафимовича. Но если приглядеться к строгому фасаду Дома правительства, можно заметить его изгиб, не объяснимый никакой архитектурной логикой. Просто здание строилось еще на старой, изогнутой Всехсвятской улице, сообразуясь с ее поворотом. Такое вот необычное напоминание о давно минувшем.
Верхние Садовники. Стрелка
Всехсвятская – улица Серафимовича проходит по исторической границе между древними Садовыми слободами. По левую руку – Средние Садовники, по правую – Верхние, куда и лежит наш путь…
Гигантское, словно горный кряж, серое здание протянулось вдоль всей улицы Серафимовича. Это самый большой жилой дом района Якиманка. Его главный, парадный, фасад выходит на Москву-реку. Здание это знаменито во всем мире. Домом на набережной окрестил его Юрий Трифонов в одноименной повести. Образ этот, растиражированный во множестве книг, статей и кинофильмов, стал образом целой эпохи. Дом-символ, дом-ковчег, вместивший в себя бесчисленное множество судеб, событий, легенд и тайн, серой скалой застыл на берегу реки Времени.
…1926 год. Отгремела Гражданская война, большевики прочно утвердились во власти, но раздуть пожар мировой революции не смогли. Пришлось строить социализм в «отдельно взятой стране», крепить диктатуру пролетариата. А это, кроме всего прочего, означало наращивание парт– и госаппарата, создание для него привилегированных условий жизни. Времена революционного аскетизма уходили в прошлое. Ответственному работнику для полноценной работы нужен полноценный быт – таков был теперь лозунг дня. Ему уже не отвечало скромное жилище в так называемых Домах Советов, под которые были приспособлены бывшие гостиницы, доходные дома, некоторые кремлевские корпуса и даже здание Духовной семинарии. К тому же в нэпманскую Москву потянулись иностранцы – бизнесмены и туристы, обладатели так нужной Советской России валюты. Для них предполагалось вновь открыть лучшие гостиницы. 1-й и 2-й Дома Советов должны были снова стать «Националем» и «Метрополем». Их номенклатурному населению предстояло найти другое жилье – просторное и комфортное. И вот советское правительство принимает решение о строительстве в Москве «Жилого Дома Советов ЦИК – СНК СССР». Делу придавалось особое государственное значение. В правительственную комиссию по строительству дома, созданную по распоряжению самого предсовнаркома А.И. Рыкова в 1927 г., вошли видные большевики А.С. Енукидзе, Н.П. Горбунов. Был в ней и Генрих Ягода: органам поручалось охранять будущий жилой комплекс, а заодно и «опекать» его обитателей. Вошел в комиссию и молодой, но уже известный архитектор Борис Иофан. Вместе с братом Дмитрием он начал работу над проектом здания.
Борис Михайлович Иофан к тому времени имел богатую жизненную и творческую биографию. Родился в Одессе в 1891 г., окончил художественное училище, отслужил в армии, работал в Петербурге помощником разных архитекторов. Но впервые заявил о себе в Москве. Он помогал А. Таманяну при строительстве дома князя Щербатова на Новинском бульваре, признанного лучшей архитектурной премьерой 1914 г. Затем Иофан надолго уезжает на «родину искусств» – в Италию. В 1916 г. он оканчивает архитектурное отделение Королевского института изящных искусств в Риме, затем проходит курс в инженерной школе при Римском университете. В Италии начинается самостоятельная творческая деятельность зодчего. Он много проектирует и строит. Высокую оценку получает его проект посольства СССР в Риме. Человек левых убеждений, Б.М. Иофан в 1921 г. вступает в Итальянскую компартию. Активной коммунисткой была и его жена Ольга Фабрициевна Огарева, в жилах которой текла голубая кровь итальянских герцогов Руффо и русских князей Мещерских. Б.М. Иофан живо интересовался всем происходившим на родине. Так, откликаясь на сообщения о голоде в Поволжье, он продал библиотеку, чтобы выслать средства в Россию. Постепенно вызревало решение о возвращении. Окончательно утвердиться в нем побудили приход к власти в Италии фашистов Муссолини и приглашение работать в СССР, сделанное предсовнаркома А.И. Рыковым.
В 1924 г. Иофан возвращается на родину и сразу окунается в работу. Его первые постройки в Советском Союзе – рабочие поселки при Штеровской электростанции в Донбассе и на Русаковской улице в Москве. Затем последовали комплекс Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева и знаменитый впоследствии правительственный санаторий «Барвиха». И вот настала очередь Дома ЦИК – СНК СССР…
Факт почти неизвестный даже специалистам – первоначально под строительство определили квартал между Моховой, Воздвиженкой и Ваганьковским переулком, где впоследствии поднялись корпуса Ленинской библиотеки. Проект предусматривал возведение здесь семиэтажного дома на 400 квартир. Но ситуация изменилась. Летом 1927 г. комиссия постановила – строить за Москвой-рекой, у Большого Каменного моста на месте сносимых сооружений Винно-соляного двора. Все решения по Дому ЦИК – СНК СССР принимались сугубо секретно. Проект Иофана на конкурс не выставлялся, вопреки общепринятой тогда практике. Правда, его рассматривала авторитетная комиссия специалистов, в которую входили А.Д. Цюрупа, Г.М. Людвиг, А.Ф. Лолейт, Г.Б. Красин, И.И. Рерберг, А.С. Веснин и др. Пресса сообщила о строительстве только в 1928 г., когда работы уже шли вовсю. Они продолжались до 1931 г. (а некоторые и до 1935 г.) и обошлись голодавшей стране в огромную по тем временам сумму: почти 30 млн рублей!
Чтобы циклопическое сооружение прочно стояло на зыбких грунтах замоскворецкого Болота, пришлось вбить 3500 железобетонных свай. На стройплощадке впервые в Москве применялись многие механизмы, в основном импортные. Через Водоотводный канал была перекинута канатная дорога для подачи песка и гравия. С рабочей силой проблем не возникало – на бирже труда стояли тогда многие москвичи, из деревень шел поток убегавших от коллективизации крестьян. На Хитровке можно было лицезреть мирно дремавших под навесом в ожидании работодателя будущих строителей столицы социализма. На их босых ступнях, как у покойников в морге, синим химическим карандашом были начертаны цифры – запрашиваемая плата и слова – «Зря не будить».
Когда строительные леса с дома были наконец сняты, москвичей поразил масштаб сооружения – самого большого жилого здания не только тогдашней Москвы, но и всей Европы. 505-квартирный гигант поднялся над низеньким Замоскворечьем на высоту 10–12 этажей. Компактная композиция корпусов, размещенных по периметру трех внутренних дворов, скупо оформленные фасады, жесткий ступенчатый силуэт – все это придало зданию сходство с неприступной цитаделью, взирающей свысока на крикливо-пеструю матушку Москву. Первоначально предполагалось обработать стены розовой гранитной крошкой в тон Кремля. Но это оказалось слишком дорого. Отвергнута была и идея «высветлить» дом, добавляя в штукатурку желтый подольский песок – побоялись, что гарь из труб соседней электростанции закоптит фасады. В конце концов здание выкрасили в мрачноватый серый цвет. Архитектура дома, строившегося в годы «великого перелома», удивительно точно отразила суть исторического момента. Логичная и ясная, она еще сохранила черты конструктивизма, революционно-демократический дух ранних советских лет. Но монументальный речной фасад с величавыми фланкирующими башнями и пилонным портиком – предвестник иной эпохи – сталинской империи, «Большого стиля». В одном из своих очерков О. Мандельштам, вскользь упомянув Дом правительства, назвал его «пирамидальным». И это едва ли случайно, если вспомнить, что в пирамидах поэт видел архитектуру враждебную человеку, питающую свое величие его ничтожеством. Ощутить себя песчинками у подножия колосса империи пришлось и обитателям Дома на набережной. Но пока они вселялись в новые квартиры… Строгие, почти аскетические фасады дома скрывали комфортабельные апартаменты. Для тогдашней Москвы, терзаемой коммунальным кризисом, здешние условия казались земным раем. Квартир в 1–2 комнаты в доме было немного, в основном 3 – 4-комнатные. В самых же престижных подъездах № 1 и 12 с окнами на реку разместились 5 – 7-комнатные апартаменты площадью 200 кв. м и более. Высота потолков во всех квартирах – 3,7 м. В то время, когда даже Кремль отапливался печами, а вся Москва готовила на керосинках, в Доме ЦИК – СНК оборудовали центральное отопление и установили газовые плиты. В каждой квартире был телефон. Лифты, мусоропроводы, встроенные шкафы, холодильники, дубовый паркет, зеркальные двери, отделка стен «под шелк»… Была отдана дань и модным идеям стандартизации и коллективизации быта. Отсюда – одинаковая для большинства квартир добротная мебель, сконструированная самим Иофаном, крохотные кухни в прихожих, зато большая общая столовая. Комплекс строился по принципу жилкомбината с высокой степенью автономности. Здесь почти все было свое – продовольственный и промтоварный магазины, почта, сберкасса, парикмахерская, прачечная, медпункт. Плюс к этому – огромный клуб имени Рыкова (позднее имени Калинина, сейчас – Театр эстрады) с залом на тысячу мест, спортивные залы, солярий, теннисный корт и, конечно, крупнейший тогда в столице кинотеатр «Ударник».
Немногим известно, что комплекс должен был расти и дальше. Предполагалось построить детский сад на месте храма Николая Чудотворца на Берсеневке. А на другой стороне улицы Серафимовича, как уже было сказано, планировалось возведение огромного, на целый квартал, второго жилого комплекса для парт– и госаппарата. К счастью, эти замыслы, грозившие изменить весь исторический пейзаж окрестностей, не осуществились.
Что же касается построенного дома ЦИК – СНК, то он явил стране новые стандарты качества архитектуры, строительства и комфорта, став воплощением великой советской мечты. Ведь предполагалось, что в подобных условиях вскоре будут жить «все трудящиеся».
Утопия, однако, таковой и осталась. Да и обитателям дома было не до спокойной, благополучной жизни. Загруженные работой, часто перебрасывавшиеся с одного места службы на другое, они редко успевали обжиться в этих стенах. Дом больше напоминал ведомственную гостиницу высокого класса. А вскоре стал походить и на преддверие бездны. Нигде политические чистки 1930 – 1950-х гг. не оставили столь глубоких ран, как здесь: около 800 репрессированных, из них свыше 300 расстрелянных!
Как сообщает в своей книге «Дом на набережной. Люди и судьбы» скрупулезный исследователь темы Татьяна Шмидт, первые аресты начались вскоре после заселения здания. В 1932 г. органы взяли молодых людей Вадима Осинского и Андрея Свердлова, которых, впрочем, вскоре отпустили. За «первопроходцами» последовали сотни и сотни. Если в 1936 г. были арестованы не менее 19 жителей дома, то в следующем, 1937 г., по данным книги, лишились свободы уже 308. Из них 104 расстреляно. Год 1938-й – 147 арестов, 144 расстрела. Большой террор, достигнув пика, пошел на спад, но репрессии в доме не прекращались до 1950-х гг. Их жертвами становились люди, вошедшие в историю, о которых знала вся страна. Среди них преемник Ленина на посту главы советского правительства А.И. Рыков, зампредседателя Совета министров СССР Н.А. Вознесенский, высокопоставленные партийные деятели П.П. Постышев, В.Я. Чубарь, генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ А.В. Косарев, военачальники В.К. Блюхер, М.Н. Тухачевский, А.И. Корк, И.С. Кутяков, И.Ф. Федько… В «расстрельных списках» дома – 38 женщин, в большинстве своем «членов семей врагов народа». Многие обитатели комфортных квартир попали в лагерные бараки, прошли все адовы круги ГУЛАГа. Детей отправляли в детприемники и детские дома. Под колесо террора попали и те, кто его запускал, – чекисты Я.Х. Петерс, В.Н. Меркулов, Б.Х. Кобулов. Они также были жителями дома. Недолго прописан здесь был и Л.П. Берия.
Репрессии убивали физически, калечили морально. Ночные аресты, исчезновение соседей, опечатанные квартиры целых подъездов, всеобщая подозрительность, слежка, слухи о потайных комнатах, из которых осуществлялась прослушка, – все это создавало в доме гнетущую атмосферу. «Очень тяжело стало работать, да и жить. Чувствую, мне не доверяют, и я сам заразился подозрительностью, никому не верю», – изливал душу другу заместитель наркома обороны флагман 1-го ранга В.М. Орлов, вскоре арестованный. Тем не менее было немало примеров жизненной и духовной стойкости, взаимопомощи, мужества в отстаивании своей позиции. Так, в 1938 г. жители дома Д.П. Павлов, П.С. Аллилуев (свояк Сталина) были в числе подписавших «Письмо четырех» против репрессий в Красной армии.
Потом грянула война. Около 500 жителей дома побывали на фронте. Четверть из них погибла. Среди них И.Р. Апанасенко – один из трех генералов армии, павших во время Великой Отечественной войны, Л.Г. Петровский – сын «всеукраинского старосты» Григория Петровского, в честь которого назван город Днепропетровск, Рубен Ибаррури – сын легендарной испанской Пассионарии… Дом, расположенный рядом с Кремлем, бомбила немецкая авиация. Две большие фугаски разорвались у 19-го и 24-го подъездов, повредив фасад, перебив окна. С крыши по вражеским самолетам била пулеметная установка. Многие жители состояли в дружине ПВО. Когда гитлеровцы подступили вплотную к Москве, дом выселили и заминировали. Он считался особо важным объектом. В военные годы дом оказался причастен к появлению музыкальных символов эпохи. Здесь тогда жил композитор А.В. Александров, автор легендарной «Священной войны» и Гимна Советского Союза (теперь России).
Гигантское, словно горный кряж, серое здание протянулось вдоль всей улицы Серафимовича. Это самый большой жилой дом района Якиманка. Его главный, парадный, фасад выходит на Москву-реку. Здание это знаменито во всем мире. Домом на набережной окрестил его Юрий Трифонов в одноименной повести. Образ этот, растиражированный во множестве книг, статей и кинофильмов, стал образом целой эпохи. Дом-символ, дом-ковчег, вместивший в себя бесчисленное множество судеб, событий, легенд и тайн, серой скалой застыл на берегу реки Времени.
…1926 год. Отгремела Гражданская война, большевики прочно утвердились во власти, но раздуть пожар мировой революции не смогли. Пришлось строить социализм в «отдельно взятой стране», крепить диктатуру пролетариата. А это, кроме всего прочего, означало наращивание парт– и госаппарата, создание для него привилегированных условий жизни. Времена революционного аскетизма уходили в прошлое. Ответственному работнику для полноценной работы нужен полноценный быт – таков был теперь лозунг дня. Ему уже не отвечало скромное жилище в так называемых Домах Советов, под которые были приспособлены бывшие гостиницы, доходные дома, некоторые кремлевские корпуса и даже здание Духовной семинарии. К тому же в нэпманскую Москву потянулись иностранцы – бизнесмены и туристы, обладатели так нужной Советской России валюты. Для них предполагалось вновь открыть лучшие гостиницы. 1-й и 2-й Дома Советов должны были снова стать «Националем» и «Метрополем». Их номенклатурному населению предстояло найти другое жилье – просторное и комфортное. И вот советское правительство принимает решение о строительстве в Москве «Жилого Дома Советов ЦИК – СНК СССР». Делу придавалось особое государственное значение. В правительственную комиссию по строительству дома, созданную по распоряжению самого предсовнаркома А.И. Рыкова в 1927 г., вошли видные большевики А.С. Енукидзе, Н.П. Горбунов. Был в ней и Генрих Ягода: органам поручалось охранять будущий жилой комплекс, а заодно и «опекать» его обитателей. Вошел в комиссию и молодой, но уже известный архитектор Борис Иофан. Вместе с братом Дмитрием он начал работу над проектом здания.
Борис Михайлович Иофан к тому времени имел богатую жизненную и творческую биографию. Родился в Одессе в 1891 г., окончил художественное училище, отслужил в армии, работал в Петербурге помощником разных архитекторов. Но впервые заявил о себе в Москве. Он помогал А. Таманяну при строительстве дома князя Щербатова на Новинском бульваре, признанного лучшей архитектурной премьерой 1914 г. Затем Иофан надолго уезжает на «родину искусств» – в Италию. В 1916 г. он оканчивает архитектурное отделение Королевского института изящных искусств в Риме, затем проходит курс в инженерной школе при Римском университете. В Италии начинается самостоятельная творческая деятельность зодчего. Он много проектирует и строит. Высокую оценку получает его проект посольства СССР в Риме. Человек левых убеждений, Б.М. Иофан в 1921 г. вступает в Итальянскую компартию. Активной коммунисткой была и его жена Ольга Фабрициевна Огарева, в жилах которой текла голубая кровь итальянских герцогов Руффо и русских князей Мещерских. Б.М. Иофан живо интересовался всем происходившим на родине. Так, откликаясь на сообщения о голоде в Поволжье, он продал библиотеку, чтобы выслать средства в Россию. Постепенно вызревало решение о возвращении. Окончательно утвердиться в нем побудили приход к власти в Италии фашистов Муссолини и приглашение работать в СССР, сделанное предсовнаркома А.И. Рыковым.
В 1924 г. Иофан возвращается на родину и сразу окунается в работу. Его первые постройки в Советском Союзе – рабочие поселки при Штеровской электростанции в Донбассе и на Русаковской улице в Москве. Затем последовали комплекс Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева и знаменитый впоследствии правительственный санаторий «Барвиха». И вот настала очередь Дома ЦИК – СНК СССР…
Факт почти неизвестный даже специалистам – первоначально под строительство определили квартал между Моховой, Воздвиженкой и Ваганьковским переулком, где впоследствии поднялись корпуса Ленинской библиотеки. Проект предусматривал возведение здесь семиэтажного дома на 400 квартир. Но ситуация изменилась. Летом 1927 г. комиссия постановила – строить за Москвой-рекой, у Большого Каменного моста на месте сносимых сооружений Винно-соляного двора. Все решения по Дому ЦИК – СНК СССР принимались сугубо секретно. Проект Иофана на конкурс не выставлялся, вопреки общепринятой тогда практике. Правда, его рассматривала авторитетная комиссия специалистов, в которую входили А.Д. Цюрупа, Г.М. Людвиг, А.Ф. Лолейт, Г.Б. Красин, И.И. Рерберг, А.С. Веснин и др. Пресса сообщила о строительстве только в 1928 г., когда работы уже шли вовсю. Они продолжались до 1931 г. (а некоторые и до 1935 г.) и обошлись голодавшей стране в огромную по тем временам сумму: почти 30 млн рублей!
Чтобы циклопическое сооружение прочно стояло на зыбких грунтах замоскворецкого Болота, пришлось вбить 3500 железобетонных свай. На стройплощадке впервые в Москве применялись многие механизмы, в основном импортные. Через Водоотводный канал была перекинута канатная дорога для подачи песка и гравия. С рабочей силой проблем не возникало – на бирже труда стояли тогда многие москвичи, из деревень шел поток убегавших от коллективизации крестьян. На Хитровке можно было лицезреть мирно дремавших под навесом в ожидании работодателя будущих строителей столицы социализма. На их босых ступнях, как у покойников в морге, синим химическим карандашом были начертаны цифры – запрашиваемая плата и слова – «Зря не будить».
Когда строительные леса с дома были наконец сняты, москвичей поразил масштаб сооружения – самого большого жилого здания не только тогдашней Москвы, но и всей Европы. 505-квартирный гигант поднялся над низеньким Замоскворечьем на высоту 10–12 этажей. Компактная композиция корпусов, размещенных по периметру трех внутренних дворов, скупо оформленные фасады, жесткий ступенчатый силуэт – все это придало зданию сходство с неприступной цитаделью, взирающей свысока на крикливо-пеструю матушку Москву. Первоначально предполагалось обработать стены розовой гранитной крошкой в тон Кремля. Но это оказалось слишком дорого. Отвергнута была и идея «высветлить» дом, добавляя в штукатурку желтый подольский песок – побоялись, что гарь из труб соседней электростанции закоптит фасады. В конце концов здание выкрасили в мрачноватый серый цвет. Архитектура дома, строившегося в годы «великого перелома», удивительно точно отразила суть исторического момента. Логичная и ясная, она еще сохранила черты конструктивизма, революционно-демократический дух ранних советских лет. Но монументальный речной фасад с величавыми фланкирующими башнями и пилонным портиком – предвестник иной эпохи – сталинской империи, «Большого стиля». В одном из своих очерков О. Мандельштам, вскользь упомянув Дом правительства, назвал его «пирамидальным». И это едва ли случайно, если вспомнить, что в пирамидах поэт видел архитектуру враждебную человеку, питающую свое величие его ничтожеством. Ощутить себя песчинками у подножия колосса империи пришлось и обитателям Дома на набережной. Но пока они вселялись в новые квартиры… Строгие, почти аскетические фасады дома скрывали комфортабельные апартаменты. Для тогдашней Москвы, терзаемой коммунальным кризисом, здешние условия казались земным раем. Квартир в 1–2 комнаты в доме было немного, в основном 3 – 4-комнатные. В самых же престижных подъездах № 1 и 12 с окнами на реку разместились 5 – 7-комнатные апартаменты площадью 200 кв. м и более. Высота потолков во всех квартирах – 3,7 м. В то время, когда даже Кремль отапливался печами, а вся Москва готовила на керосинках, в Доме ЦИК – СНК оборудовали центральное отопление и установили газовые плиты. В каждой квартире был телефон. Лифты, мусоропроводы, встроенные шкафы, холодильники, дубовый паркет, зеркальные двери, отделка стен «под шелк»… Была отдана дань и модным идеям стандартизации и коллективизации быта. Отсюда – одинаковая для большинства квартир добротная мебель, сконструированная самим Иофаном, крохотные кухни в прихожих, зато большая общая столовая. Комплекс строился по принципу жилкомбината с высокой степенью автономности. Здесь почти все было свое – продовольственный и промтоварный магазины, почта, сберкасса, парикмахерская, прачечная, медпункт. Плюс к этому – огромный клуб имени Рыкова (позднее имени Калинина, сейчас – Театр эстрады) с залом на тысячу мест, спортивные залы, солярий, теннисный корт и, конечно, крупнейший тогда в столице кинотеатр «Ударник».
Немногим известно, что комплекс должен был расти и дальше. Предполагалось построить детский сад на месте храма Николая Чудотворца на Берсеневке. А на другой стороне улицы Серафимовича, как уже было сказано, планировалось возведение огромного, на целый квартал, второго жилого комплекса для парт– и госаппарата. К счастью, эти замыслы, грозившие изменить весь исторический пейзаж окрестностей, не осуществились.
Что же касается построенного дома ЦИК – СНК, то он явил стране новые стандарты качества архитектуры, строительства и комфорта, став воплощением великой советской мечты. Ведь предполагалось, что в подобных условиях вскоре будут жить «все трудящиеся».
Утопия, однако, таковой и осталась. Да и обитателям дома было не до спокойной, благополучной жизни. Загруженные работой, часто перебрасывавшиеся с одного места службы на другое, они редко успевали обжиться в этих стенах. Дом больше напоминал ведомственную гостиницу высокого класса. А вскоре стал походить и на преддверие бездны. Нигде политические чистки 1930 – 1950-х гг. не оставили столь глубоких ран, как здесь: около 800 репрессированных, из них свыше 300 расстрелянных!
Как сообщает в своей книге «Дом на набережной. Люди и судьбы» скрупулезный исследователь темы Татьяна Шмидт, первые аресты начались вскоре после заселения здания. В 1932 г. органы взяли молодых людей Вадима Осинского и Андрея Свердлова, которых, впрочем, вскоре отпустили. За «первопроходцами» последовали сотни и сотни. Если в 1936 г. были арестованы не менее 19 жителей дома, то в следующем, 1937 г., по данным книги, лишились свободы уже 308. Из них 104 расстреляно. Год 1938-й – 147 арестов, 144 расстрела. Большой террор, достигнув пика, пошел на спад, но репрессии в доме не прекращались до 1950-х гг. Их жертвами становились люди, вошедшие в историю, о которых знала вся страна. Среди них преемник Ленина на посту главы советского правительства А.И. Рыков, зампредседателя Совета министров СССР Н.А. Вознесенский, высокопоставленные партийные деятели П.П. Постышев, В.Я. Чубарь, генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ А.В. Косарев, военачальники В.К. Блюхер, М.Н. Тухачевский, А.И. Корк, И.С. Кутяков, И.Ф. Федько… В «расстрельных списках» дома – 38 женщин, в большинстве своем «членов семей врагов народа». Многие обитатели комфортных квартир попали в лагерные бараки, прошли все адовы круги ГУЛАГа. Детей отправляли в детприемники и детские дома. Под колесо террора попали и те, кто его запускал, – чекисты Я.Х. Петерс, В.Н. Меркулов, Б.Х. Кобулов. Они также были жителями дома. Недолго прописан здесь был и Л.П. Берия.
Репрессии убивали физически, калечили морально. Ночные аресты, исчезновение соседей, опечатанные квартиры целых подъездов, всеобщая подозрительность, слежка, слухи о потайных комнатах, из которых осуществлялась прослушка, – все это создавало в доме гнетущую атмосферу. «Очень тяжело стало работать, да и жить. Чувствую, мне не доверяют, и я сам заразился подозрительностью, никому не верю», – изливал душу другу заместитель наркома обороны флагман 1-го ранга В.М. Орлов, вскоре арестованный. Тем не менее было немало примеров жизненной и духовной стойкости, взаимопомощи, мужества в отстаивании своей позиции. Так, в 1938 г. жители дома Д.П. Павлов, П.С. Аллилуев (свояк Сталина) были в числе подписавших «Письмо четырех» против репрессий в Красной армии.
Потом грянула война. Около 500 жителей дома побывали на фронте. Четверть из них погибла. Среди них И.Р. Апанасенко – один из трех генералов армии, павших во время Великой Отечественной войны, Л.Г. Петровский – сын «всеукраинского старосты» Григория Петровского, в честь которого назван город Днепропетровск, Рубен Ибаррури – сын легендарной испанской Пассионарии… Дом, расположенный рядом с Кремлем, бомбила немецкая авиация. Две большие фугаски разорвались у 19-го и 24-го подъездов, повредив фасад, перебив окна. С крыши по вражеским самолетам била пулеметная установка. Многие жители состояли в дружине ПВО. Когда гитлеровцы подступили вплотную к Москве, дом выселили и заминировали. Он считался особо важным объектом. В военные годы дом оказался причастен к появлению музыкальных символов эпохи. Здесь тогда жил композитор А.В. Александров, автор легендарной «Священной войны» и Гимна Советского Союза (теперь России).