Страница:
– Есть работа, – войдя в грот, улыбаясь, проговорил невысокий, полный, совершенно лысый мужчина. – На твой вкус, Кабан, – кивнул он приподнявшему голову плечистому молодому мужчине в российском камуфляже.
– Снова игра под федералов, – усмехнулся тот. С соломы поднялись еще четверо мужчин славянской внешности и уставились на вошедшего.
– Точно, – кивнул тот. – И это вам понравится. Надо изнасиловать трех чеченок. Работать с ними надо жестко, но не уродовать. И разумеется, побольше ненависти. Учить вас этому, я думаю, не надо.
– А прикрытие? – потягиваясь, спросил Кабан.
– Все будет нормально, – успокоил его лысый.
– И сколько мы за это удовольствие получим? – спросил рыжеватый парень в тельняшке ВДВ.
– По двести, – ответил лысый, повернувшись к нему.
– Ну ты, Власов, даешь, – рассмеялся русый здоровяк. – И удовольствие хочешь на бабах поиметь, и баксы получить.
Остальные, да и сам Власов, рассмеялись.
– Я через посредников подам заявление об участии в выборах, – проговорил Масхадов, сидевший на коврике со скрещенными ногами.
– Не советую, – сказал куривший длинную трубку пожилой чеченец. – Это вызовет недовольство у командиров. Басаев вообще придет в ярость. Кроме того, наверняка будут приниматься меры, чтобы сорвать эти выборы, и вдруг ты дашь согласие на участие в них, то есть признаешь, что хочешь быть ставленником Москвы.
– Но не воспользоваться таким случаем, – вздохнул Масхадов, – тоже нельзя. Москва заявила на весь мир, что признает мое участие в выборах. Значит, они считаются с тем, что до сих пор президентом Ичкерии являюсь я. И, как мы слышали от российских СМИ, предварительный опрос населения показал, что за меня проголосовали бы три процента из числа опрошенных. Не побоялись люди заявить об этом.
– В том-то и дело, – сказал пожилой. – Сейчас, если кто-то из чеченцев скажет, что считает нас борцами за родину, его упекут в лагерь. И вдруг СМИ спокойно обнародуют результаты опроса и заявляют, что за тебя проголосовали бы эти самые три процента… Странно все это.
– И тем не менее, – упрямо повторил Масхадов, – я выскажу свое мнение на совете.
– Не думаю, что тебя кто-то поддержит.
– Закрой глаза, – монотонным, ровным голосом говорил седобородый старец, – и вспомни: неверные убили твоего мужа и сына, они виновны в гибели твоих родителей и в разрушении вашего дома, который вы построили сами. Убийцы живут в распутстве и радости, тогда как ты ночами вспоминаешь убитого мужа и сына. Ты содрогалась от взрывов и выстрелов, которые неверные обрушили на наши мирные села и города. Гремели взрывы, танками давили мужчин, вставших на защиту своих домов, жен и детей. Неверные надругались над всем, что нам дорого. Имя твоего мужа вписано в священную книгу памяти погибших за веру. И он обрел вечный рай и ближе, чем другие, к Аллаху. – Он простер руки и, медленно опустив их, огладил бороду. – Отомсти за убитых! – Голос старца стал громче и требовательнее. – Приведи своей рукой в действие данное тебе Аллахом оружие мести. И пусть погибнут неверные, чтобы тебе быть в вечной жизни, в раю. Пусть погибнут взрослые. Они убивают наших детей, мужчин, женщин и стариков. Пусть погибнут пожилые, они воспитали наших врагов и вложили им в руки оружие, которое используют против нас. Пусть погибнут дети, чтобы не выросли из них убийцы наших повзрослевших детей. Твой муж ждет тебя! – Он, протянув руки, кончиками пальцев коснулся висков сидевшей перед ним молодой черноволосой женщины с закрытыми глазами. – Для тебя откроются врата рая, и ты обретешь вечную жизнь. Тело – лишь оболочка души. Так не бойся освободить от нее душу. Пусть тело погибнет, но душа бессмертна, и ты будешь вечно молодой и красивой в цветущих садах рая. Будешь вкушать разные яства и ходить по божественным цветам. Соверши угодное Аллаху!.. – Он вновь повысил голос, опустил руки и кончиками пальцев провел по щекам и шее женщины. Та, чуть вздрогнув, часто задышала.
– Я сделаю это, – чуть слышно прошептала женщина. – Скажи, учитель, где и когда? И я унесу жизни неверных. Я сделаю это…
– Ты мерзнешь в сводах ледяных пещер, – вновь монотонно проговорил старец. – Неверные живут в тепле и уюте. Ты голодаешь, а они, сытно наевшись, спят на пышных чистых постелях. Смеются в то время, когда ты со слезами горя вспоминаешь убитых ими. Твой муж погиб, сражаясь за Аллаха и за нас. Твоего маленького сына убили русские. Вспомни разрыв снаряда, который разметал тело твоего сына, отомсти за сына, и не будет им покоя от тебя и после смерти. Дай освобождение своей душе от горя и печали.
– Во дает!.. – прошептал стоявший у входа в освещенную двумя факелами пещеру коренастый бородач с автоматом. – Послушаешь и сам поверишь, что…
– А ты и воюешь за деньги, – недовольно прервал его смуглый мужчина. – И поэтому тебе все это странно и непонятно. Аллах есть, и он все видит. Воину уготовано место в раю, где он будет жить вечно. И встретят его семь девственниц, и получит он семь ранее не испытанных им удовольствий. И будет всегда сыт, обут, одет, и…
– Ты это своим сообщи! – хохотнул коренастый. – А мне не надо…
– Слушай, – процедил смуглый, – никогда не говори так о вере. Мы умираем за нее, и…
– Все! – Коренастый поднял руки… – Больше ничего и никогда…
– А эти девки, видимо, не поддаются обработке, – меняя тему, сказал чеченец.
– Как я слышал, у обеих, которые с Учителем, – отозвался коренастый, – мужей убили и дети погибли. Вот их и настраивают на джихад. Но я бы, наверное, так не смог. Воюешь и то опасаешься, что подобьют, а тут сам идешь и знаешь, что разорвет. Не понимаю я этого. Ладно там заложить взрывчатку, сумку с ней оставить, а потом раз – и громыхнуло. Но на себя надевать эту хреновину… нет, не понимаю я этого, и никогда бы не смог…
– Я вообще-то только в том случае, если вот-вот арестуют, – вздохнул чеченец, – гранату под собой взорву. А так, как они, наверное, тоже не смог бы. В бою, конечно, а на грузовике в здание врезаться… – Чеченец махнул рукой. – Здоровый сильный мужчина, хороший воин, и вдруг все кончится. Вот, наверное, эти три бабы поняли, потому и упираются. Их, наверное, просто убьют, и все дела.
– Я лучше буду стрелять, – заявила испуганная девушка. – Не смогу я взорваться… Я хорошо стреляю. – Подняв голову, она испуганно посмотрела на сидевшего на накрытом буркой валуне мужчину.
– Хорошо, – кивнул тот. – Молодец, что честно сказала. Значит, пойдешь в отряд. Но стрелять тебе не придется. – Он улыбнулся. – Просто будешь передавать бумаги и деньги нашим людям. В городе никто не знает, что ты связана с нами. Поэтому вернешься и скажешь, что была у родственников. Завтра тебя отвезут к твоему дяде, он подтвердит, что десять дней ты была у него. Веди себя как всегда. В разговоры о войне не вступай, а если кто-то спросит, отзывайся о нас с осуждением. Как и где будешь забирать деньги или документы, тебе скажут, и куда отнести, тоже узнаешь от нашего человека. Собирайся, и пойдем. Молодец, что честно сказала, – повторил чеченец.
– Я хочу отомстить за брата, – чеченка вздохнула, – но не смогу…
– Все нормально, – перебил ее чеченец. – Больше об этом говорить не станем.
– Муратова предлагала убежать, – остановил шагнувшего к выходу чеченца ее голос. Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. – Да, – кивнула девушка, – я говорю правду. Ей хочет помочь Мурад.
– Понятно, – усмехнулся чеченец. – А третья?
– Арцуева только плачет и ничего не говорит. Все время шепчет имя дочери.
– Ясно… – Чеченец внимательно посмотрел на нее. – Вот что, оставайся здесь. Пусть все будет, как и прежде. Но не волнуйся, шахидкой ты не станешь. Просто я должен знать все, о чем говорят остальные и что они замышляют.
– Надо задействовать Згуриди, – сказал Басаев. – Хватит ему оставаться в стороне. Деньги пришли на его имя. Он должен получить их и сам передать нам. Свяжитесь с Царицей, пусть проконтролирует…
– Згуриди не захочет, – возразил лысый араб, – он трус. И к тому же уверен, что без него у нас ничего не получится. Но ты сказал правильно, Згуриди может доставить деньги. Его встретят в двух километрах от границы. Ближе подходить опасно. Гяуры сейчас контролируют почти всю границу. Прорываться из Грузии нашим людям приходится с боем. За последние дни мы потеряли двадцать три человека убитыми, задержаны пятеро, шесть РПК перехватили пограничники, обоз с оружием тоже достался федералам. И дважды к ним попадали крупные суммы денег. Згуриди единственный, кто сможет перейти границу, отдать деньги и вернуться. Он знает местность, прекрасный альпинист, и у него хорошие связи с грузинскими пограничниками.
– Згуриди должен назвать место, и мы пошлем туда группу Горца. Он сможет доставить деньги.
– Я не пойду, – вздрогнув, испуганно проговорил мускулистый мужчина. – Я нужен тут, – вздохнул он. – Неужели там не понимают, что…
– Отар, – покачал головой сидевший напротив него седой грузин лет пятидесяти, – ты получишь деньги и завтра с утра понесешь их. У границы тебя встретят наши люди, и они помогут тебе…
– Нет! – воскликнул тот. – Я не пойду! Я не могу…
– Значит, жить на полученные от Шамиля деньги ты можешь, – тихо проговорил седой. – И думаешь оставаться в стороне. Ты прекрасный альпинист, тренированный сильный мужчина, так не кажись женщиной, – презрительно добавил он. – Ты же…
– Я боюсь! – ответил Отар. – Да, боюсь русских пограничников. Боюсь тюрьмы, в конце концов. Сейчас и у нас выносят обвинительные приговоры за помощь чеченским боевикам. Я не пойду.
– Получишь деньги, – негромко проговорил седой, – а потом все решим. Деньги ты получишь сегодня. Чек у тебя?
– Да, – сипло отозвался Отар. – Но я не пойду. Я сам…
– Просто сними деньги, – улыбаясь, сказал седой, – а там будет видно.
– Вот что, Гиви, – сипло заговорил Згуриди. – Я отдам деньги тебе, и делай с ними что хочешь. Но больше я не стану ничего делать. И если со мной что-то произойдет, наша полиция получит очень интересные для нее записи и карты. И узнает фамилии тех, кто помогает вам. А также я все напишу про банк, в который поступают деньги. Понял?
– Не глупи, Отар. Я вижу, ты волнуешься, поэтому так говоришь. Пройдет неделя, пусть две, и ты поймешь, что все не так страшно. Ты же мужчина, джигит! – Гиви улыбнулся. – А сейчас просто понервничал. Успокойся, сними деньги и приезжай ко мне. Выпьем хорошего вина и спокойно все обсудим.
– Хорошо, – нервно сказал Згуриди. – Я возьму деньги и приеду. Чек у меня. – Он хлопнул по нагрудному карману. – Я приеду… – Взяв графин с водой, он сделал несколько глотков.
– А если дорожная полиция? – усмехнулся Гиви.
– У меня все куплены. – Отар встал и, снова глотнув из графина, быстро пошел к выходу.
Остановившись у зеркала, Згуриди взглянул на свое отражение и пригладил волосы. Достал чек. Посмотрел на него и, кусая губы, осторожно положил в карман.
– С такими деньгами я смогу сегодня же улететь в Турцию, – негромко проговорил он. – И все, никто меня не найдет. Да, я так и сделаю.
Стоявшая рядом молодая красивая женщина, подкрасив губы и поправив волосы, пошла в зал кафе.
Згуриди быстро вышел.
– Понял, – кивнул плотный грузин с телефоном. – Все сделаем как надо.
– Деньги привезешь мне, – услышал он женский голос.
– Я уеду, – остановившись перед светофором, шептал Згуриди. – Заберу деньги и уеду. И никто не сможет меня найти. Ждите!.. – Криво улыбнувшись, он облизнул пересохшие от волнения губы. – Я однажды помог знакомому войти в Чечню, а потом ко мне обращались снова и снова. Платили хорошо, наше правительство вроде бы и не видело чеченских боевиков, устроивших в Грузии несколько перевалочных баз и центр для приема воинов Аллаха с последующей переправкой их в Чечню. Но сейчас все изменилось. И я не могу и не хочу рисковать. Я уеду сегодня же.
– А как ты попал к Басаеву? – спросила сидевшая за столиком напротив Гиви черноволосая красавица.
– Помог одному другу перейти границу. Потом отправил двоих чеченцев в Россию. А они, оказывается, участвовали в подрыве домов в Волгодонске. Вот так и стал участником чеченского сопротивления. Хотя до их идеи покрасить мир в зеленый цвет мне дела нет. Да и христианин я. А ты как попала?
– Я там воевала, – улыбнулась женщина, – в первую войну. Чуть было не поехала с Басаевым в Буденновск, но меня легко ранили, и, как потом выяснилось, к лучшему. Русским известны все, кто был тогда в больнице. А я так и осталась темной лошадкой. Теперь помогаю чеченцам. Встречаю приезжающих наемников, раненых боевиков. Правда, сейчас все стало гораздо труднее, и я уже не раз думала, как выйти из этого. Корабль Басаева тонет, и я уверена, что многие, как и я, хотели бы последовать за крысами, которые первыми покидают тонущее судно. Надо выбрать момент и уйти тихо. У них, конечно, имеются записи с моими подвигами, я вместе с черными женщинами Хаттаба резала пленных… и не стану скрывать, – ее глаза блеснули, – получала от этого наслаждение. Особенно нравилось резать сильных здоровых мужиков, – рассмеялась она.
– Тамара, ты уверена, что деньги будут у нас? – спросил Гиви.
– На все сто.
– А почему Отар тебя не знает? Я думал…
– Ты на меня вышел только через год.
– Значит, ты особо ценный человек Шамиля, – улыбнулся Гиви.
Прозвучал вызов лежавшего перед ней сотового.
* * *
– Он домой едет, – проговорил сидевший за рулем «восьмерки» длинноволосый парень.– Вижу, – отозвался сидевший рядом человек Тамары. – Надо связаться с Царицей и сообщить.
– Делать его надо, – не согласился водитель, – пока он…
– Закрой рот! – резко приказал сидевший рядом и набрал номер.
– Ясно, – кивнула Тамара. – Ну, ты знаешь, Казбек, что нужно делать. – Она усмехнулась. – Потом сразу свяжись со мной. И будь очень осторожен. Згуриди сильный, тренированный человек, но он трус, а это вдвойне опасно.
– Не беспокойся, – ответил Казбек, – все сделаем как надо. И потом я сразу позвоню.
– Привози деньги ко мне на дачу, – сказала она.
Згуриди, выйдя из «опель-кадета», оглянулся. Посмотрев в другую сторону, вытащил из кабины небольшой черный чемодан и быстро пошел к калитке. Достав связку ключей, сунул один в замочную скважину, быстро обернулся и снова посмотрел по сторонам. Толкнув калитку, вошел и, захлопнув, закрыл на ключ. Быстро пошел к двухэтажному коттеджу.
– Царица права, – усмехнулся, закуривая, Казбек. – Он сейчас взведен как пружина. Я пошел! – Вытащив из-за ремня сзади пистолет, накрутил глушитель. – Если что-то насторожит, знаешь, как поступить.
– Сигнал, – кивнул водитель.
– Идиот! Любым способом задержи, если кто появится. Если мы не привезем деньги, заказывай гроб.
– Значит, и кончать можно! – Водитель вытащил пистолет с накрученным глушителем.
Казбек сунул пистолет за пояс под рубашку, быстро вышел из-за деревьев и пошел по дороге. Пройдя несколько метров и убедившись, что его не видно из окон коттеджа, Казбек перебежал дорогу и бросился к калитке.
– Вы меня не найдете, – бормотал, запихивая вещи в большой чемодан, Згуриди. – С такими деньгами я устрою себе жизнь в любой стране. Кое-что у меня есть, да еще это, – он посмотрел на чемодан, – так что ищите. Я уже через час буду в воздухе. Куда угодно улечу, а оттуда в Турцию. Так что ищите, мир большой.
– Куда едем? – Гиви завел машину.
– Ко мне, – ответила сидевшая рядом Тамара. – Туда Казбек привезет деньги.
– Ты уверена в нем? – трогая с места «мерседес», спросил он.
– Я уже говорила, – улыбнулась она, – он сделает для меня все, он мой человек.
Згуриди, подойдя к калитке с чемоданом в руке и солдатским рюкзаком на плече, остановился. Внимательно прислушался. Поставив чемодан и сняв рюкзак, вытащил из-за пояса сзади револьвер. Взвел курок и достал связку ключей. Сунул ключ в замок и вновь замер. Повернув ключ, снова остановился. Потом вскинул руку с наганом. И тут же упал. Вбежавший в калитку Казбек выстрелил в приоткрытый рот Згуриди.
– Нормально работает. – Парень за рулем увидел руку Казбека с пистолетом.
В этот момент калитка распахнулась, и Казбек прыгнул вперед. Калитка захлопнулась. Парень тронул машину. Перед выездом на дорогу остановился. Увидел вышедшего из калитки Казбека.
«Нервы железные», – подумал парень, увидев, что тот запирает калитку.
Перебросив связку ключей через забор, Казбек сел в машину Згуриди.
– Ну вот и все, – облегченно проговорила Тамара. – Они скоро приедут. Отар убит. Деньги везут. Кто понесет их в Ичкерию?
– Осетин, – ответил Гиви.
– А он разве в Грузии?
– Приедет завтра. А послезавтра пусть едет в Ичкерию.
– Но где он сейчас?
– А почему тебя зовут Царицей?
– Меня так папа в детстве называл. Царица ты моя Тамара, говорил. Он с двенадцати лет один растил меня. Мама была заведующей сберкассы и погибла при ограблении. Ее убили русские бандиты-гастролеры, как потом говорила милиция. Один из Москвы, другой ленинградец. Тогда я и стала ненавидеть русских. Всех. Это они воспитали тех двоих убийц. Я с четырнадцати лет занималась стрельбой из винтовки. В память о маме убила двенадцать русских солдат в Ичкерии. И помогаю убивать их сейчас. Ненависти во мне уже нет, просто я решила прилично заработать и уехать. Но сейчас понимаю, что все гораздо сложнее, чем мне хотелось бы.
– А почему тебя так интересует Осетин? – спросил Гиви.
– У него погибли оба брата, а Руслан мстителен. Я думаю, этим можно воспользоваться. Но поговорим об этом позже, когда я узнаю его реакцию на гибель братьев.
– А при чем здесь гибель братьев? – не понял Гиви.
– Я все объясню, когда поговорю с Осетином.
Тамара услышала шум подъехавшей машины. Подошла к окну.
– Казбек с Царевичем приехали, – сказала она.
Гиви подошел и встал рядом. Во двор вошли Казбек с водителем. Казбек нес чемодан, водитель – рюкзак.
– Значит, Отар действительно хотел уехать, – сказал Гиви.
Они вернулись к столу. Через несколько минут вошли Казбек и водитель. Казбек положил чемодан на стол. Тамара открыла его и увидела доллары. Улыбнувшись, закрыла. Гиви взял у длинноволосого рюкзак, развязал, вытащил смятый пиджак, брюки и полуботинки. Усмехнулся и поставил на стол небольшую шкатулку. Открыл. В шкатулке лежали драгоценности.
– Ого! – улыбнулся Гиви. – Здесь тоже на приличную сумму. И где же Згуриди все это нашел?
– Отар воевал против Абхазии. – Тамара взяла большой перстень и залюбовалась игрой камня. – Скорее всего оттуда.
– Точно, – согласился Казбек.
– Все, что хочешь, – сказал Тамаре Гиви, – возьми и оставь себе. Здесь все для женщины.
– А остальное куда? – спросил Казбек.
– Тебя это не касается! – отрезал Гиви.
– Почему это не касается? – холодно улыбнулась Тамара. – Он мог и не привезти этого, – кивнула она на шкатулку, – и мы не знали бы о драгоценностях. Все это, – решила она, – оставим, а потом продадим и деньги поделим на четверых.
Гиви был явно недоволен этим решением, но промолчал.
– Свяжешься с Шамилем, – обратилась Тамара к Казбеку, – скажешь, что деньги у нас, а Згуриди убит. Объясни почему. О шкатулке говорить не надо, – улыбнулась она.
Воронеж
– Ты что это вытворяешь?! – гневно спросил сидевший за столом полный мужчина в форме ГВФ. – Опять медики говорят, что ты с похмелья! Что ты себе позволяешь, Кудрявцев?!– Да, – опустив голову, тихо отозвался стоявший у двери худощавый русоволосый летчик гражданской авиации, – пивка вчера с приятелями попил…
– Ха, пивка! – кричал полный. – Ты знаешь, какое у тебя давление? Ты знаешь, что тебя вот-вот спишут к чертовой бабушке?! А я тебя даже заправщиком не оставлю! Ты память отца своего позоришь! Или думаешь, что сыну Кудрявцева все позволено?! Ошибаешься. Я говорю тебе в последний раз, понял? Я был другом твоему отцу, но не смогу больше покрывать тебя. Опомнись, Пашка, – тихо сказал он. – Ведь доведет тебя это дело до цугундера…
– Простите, Анатолий Сергеевич, – не поднимая головы, виновато попросил Кудрявцев.
– Я это уже в третий раз слышу, – вздохнул Анатолий Сергеевич. – И жена моя, Аня, просит помочь тебе. Но это в последний раз. На меня уже все косо смотрят. Еще раз медики тебя забракуют из-за этого дела, выгоню. Как говорится, Бог любит троицу, поэтому иди… – Он махнул рукой на дверь. – Неделю болеешь, ОРЗ. Все. Сгинь с глаз моих!
– Здравствуй, Тоня! – Невысокая седая женщина зашла в открытую молодой симпатичной женщиной дверь.
– Добрый день, Надежда Павловна, – улыбнулась та. – Наконец-то выбрались к нам. Я уж и не надеялась…
– Что у вас с Пашей? Он…
– Пьяница ваш Паша, – перебила ее невестка. – Уже два раза от полетов отстраняли, и наверняка сегодня домой явится. Запил ваш сыночек, Надежда Павловна.
– Поэтому я и пришла, – тихо проговорила свекровь. – Игорь ведь никогда…
– Да я сколько раз вам говорила, что пьет ваш сынок. И уже давно пьет. Я удивлялась, как его до полетов допускали. А потом все, кончилось его счастье. Неделю назад не допустили. И тут же еще раз. Он же тогда еле шел, с похмелья был. И заявился домой. И сегодня уехал, а я знаю, что сейчас прибудет потомственный летчик Павел Игоревич Кудрявцев. Или думает, все ради памяти отца спишут? Не получится. Если сегодня полетит, я в суд подам. Мало сейчас самолетов разбивается?.. – вздохнула она. – А тут…
– Что с вами? – тихо спросила свекровь. – Ведь видно, что все уже не так, как было. И Паша не просто так пьет.
– Ну конечно, – засмеялась Тоня, – я во всем виновата. Я насильно вливаю ему в рот водку. Он уже дважды обещал прекратить. Вроде как бес попутал. Встретил старого друга, давно не виделись, вот и выпили. А мне, говорит, много ли надо… – Она махнула рукой. – Во второй раз вроде как…
– Тоня, – вздохнула свекровь, – мне говорили, что ты Паше изменяешь.
– Ну конечно, я во всем виновата. Знаете что, Надежда Павловна, – Антонина кивнула на дверь, – вот Бог, а вот порог. Вещи Пашкины я уже собрала, так что забирайте и выметайтесь. На улице своего сыночка подождите. Я на развод подам, и квартиры ему не видать, как и неба!.. – Она усмехнулась.
– Но квартира нами куплена, – возмущенно начала свекровь. – И ты не…
– Пошли, мама!.. – В прихожую с лестничной площадки вошел Кудрявцев. Взял два чемодана и посмотрел на мать. – Забери сумку. И ради Бога, мам, ничего не говори. Квартира не ей останется, а Светланке с Толей. Пошли, мама.
– Да не могу я больше, – развел руками Анатолий Сергеевич. – Меня самого уже надо взашей гнать. Руководитель полетов, а пьяницу покрываю. Все, еще один грех на душу возьму, но это в последний раз. Если только увижу его за три дня до вылета с бутылкой пива, выгоню к чертовой бабушке.
– Я понимаю, – тихо проговорила полная женщина лет пятидесяти. – Но ведь не просто так Пашка вдруг начал пить.
– И что? Может, мне у него поселиться и ходить за ним по пятам? Мол, ты сын моего друга, и я не могу тебя оставить. Не пей, ради Бога, Пашенька!.. – Вздохнув, он выматерился.
– Зачем ты так? – тихо проговорила жена. – Что-то случилось у него. Ведь Паша…
– Хватит, Аня. Павел взрослый человек и все прекрасно понимает. Что-то не так дома, так приди и скажи. Позвони матери, в конце концов. Но не надо пить. А тем более приходить перед вылетом с похмелья. У него сегодня руки тряслись, а изо рта перегаром несло. Не представляешь, каково мне было в глаза медикам смотреть. Я что-то плел про его отца и вообще… – Не договорив, он снова выматерился.
Анна, вздохнув, подошла и поцеловала его в щеку.
– И все-таки ты должен выяснить, в чем дело. Поедем сегодня к Тоне и поговорим с ней.
– К Тоне? – ехидно переспросил он. – А ты знаешь, что она мне сказала по телефону? Если еще раз Пашку не допустят до полета, она напишет жалобу в прокуратуру, и вас, то есть меня, проводят на незаслуженную пенсию. Понимаешь? А мне до заслуженной осталось полгода. Так что насчет поездки к Тоне даже не думай, она что-то крутит. А Пашка слаб характером. Она всегда им вертела, как хотела. Но зачем ей это нужно, не пойму я никак.
– Да пусть все забирает, – отмахнулся Павел. – Не ей останется, а детям. А я слаб оказался. В общем, это долго пояснять, да и не хочу я сейчас ни о чем говорить.
– А ты не так и проста, – рассмеялся в телефонной трубке мужчина. – Значит, думаешь…
– А чего тут думать? – засмеялась и Антонина. – Я прямо так и сказала Румянцеву: если еще раз Пашку проведут по больничному, напишу жалобу в прокуратуру и подам в суд. Пашку вот-вот выгонят, и ты сможешь переехать ко мне.
– А твои детишки как?
– А что детишки? Дочери пять лет, сыну три года. Что они понимают? К тому же я делаю все, чтобы они с отцом бывали как можно реже. Или тебе нужна причина, чтобы…
– Перестань. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Только переехать к тебе пока не могу. Понимаешь, – он вздохнул, – это как-то не по-мужски. Выходит, я вроде как альфонсом буду. Погоди немного. Как куплю квартиру, переедешь ко мне. Пойми меня правильно…