Страница:
То есть как говорили впоследствии – «выписывает чек с непроставленной суммой».
Россия, которой вроде бы не надо лезть в эту кашу, решает, что не может остаться в стороне. С. Сазонов, тогдашний министр иностранных дел Российской империи, высказал полную убежденность, что дело вовсе не в столкновении Австро-Венгрии с Сербией, а в том, что Германия затевает превентивную войну против России.
Основания для такого суждения у него были – германский Генштаб [6] считал Россию спящим гигантом и полагал, что лет через десять русская армия будет численно превосходить германскую примерно втрое.
В России объявляют мобилизацию.
Германия, справедливо рассматривая это как подготовку к войне, тоже начинает мобилизацию, но направлена она не против России, а против Франции, с которой никакой явной ссоры в данный момент нет. Французы, понятное дело, принимают свои меры, и тут-то Грей, английский министр иностранных дел, вдруг сообщает германскому послу в Лондоне, что в случае возникновения европейской войны «неучастие Англии было бы непрактичным».
Заявление это поразило Берлин как гром – там почему-то считали, что Англия останется в стороне. Но менять что-то в уже осуществляемых военных планах было поздно – и германские войска перешли границы нейтральной Бельгии.
Великая война началась с такой же неизбежностью, с какой из-за мелкого камешка начинается гигантская лавина.
Это положение было принято на Венском конгрессе в 1815 году, когда делилось наследие Наполеона. И основывалось на здравом суждении: то, что не получилось у Наполеона, тем более не получится у кого-нибудь другого [7]. И главное – достижение европейского равновесия.
Это равновесие не сломал даже Отто фон Бисмарк со своим Вторым рейхом.
Но к 1913 году равновесие оказалось все-таки поколебленным – и не потому, что у наследников Бисмарка не хватило дипломатической ловкости. Беспокойство вызывал совершенно объективный факт – огромный, неслыханный рост германского могущества. Это можно даже проиллюстрировать цифрами – Англия в 1870 году производила 300 тысяч тонн стали, а к 1913-му – уже 9 миллионов тонн. Казалось бы, прекрасные темпы роста – производство увеличилось больше чем в 27 раз… Но Германия за тот же период времени, 1870–1913 годы, нарастила производство стали со 100 тысяч тонн до 15,7 миллиона, то есть в 157 раз [8]. Россия и Франция по этому показателю уступали Германии больше чем втрое. Такая статистика производила сильное впечатление и вызывала совершенно определенные чувства.
Германию боялись.
Но основания для тревоги имелись и у нее. Прославленный прусский Генштаб считал, что успехи Германии в производстве зависят от использования английских методов, но в более широком масштабе. Что будет, если те же методы будут применены еще шире в стране размером с континент?
Первыми на ум тут приходили Россия и Америка.
Американцы, например, в 1870 году выплавили всего-навсего 40 тысяч тонн стали, а в 1913-м произвели уже около 32 миллионов тонн – неслыханное, просто немыслимое увеличение в 800 раз. Русские на их фоне сильно отставали – начали с 200 тысяч тонн в 1870 году и достигли примерно 5 миллионов тонн в 1913-м, но скорость их развития могла и увеличиться. И если США были за океаном и имели ничтожную армию, то Россия граничила с Германией и располагала самой большой армией в мире – один миллион 471 тысяча человек. Это было примерно вдвое больше, чем у Германии.
Следовательно, в случае войны надо было положиться на то, что Австро-Венгрия примет на себя главный удар русских, а тем временем Германия успеет разбить Францию и после этого сможет перебросить свои основные силы на восток. Это было возможно – Россия с ее огромной территорией и неразвитой железнодорожной сетью отставала от Германии. Согласно расчетам Генштаба, Францию следовало разбить за шесть недель. Сделать это можно было только стремительным ударом через Бельгию – и он не удался.
В ход пошли резервы.
Все предвоенные расчеты всех генеральных штабов оказались неверны.
Повсеместно считалось, что секрет успеха – максимально быстрая и тщательно подготовленная мобилизация, после которой следовало решительное наступление. Планы строились на опыте великой победоносной кампании прусской армии в 1870–1871 годах.
В 1914 году оказалось, что громадные миллионные армии наступать не могут. Выяснилось, что пулеметы, траншеи и колючая проволока были в состоянии остановить любую атаку, даже самую решительную. Враждующие стороны зарылись в землю, война стала напоминать осаду, главная роль теперь перешла не к пехоте, а к артиллерии. Все запасы снарядов иссякли, потому что расход их оказался во много раз выше ожидаемого. Началась лихорадочная деятельность по усилению военного производства.
В попытках сломать позиционный тупик стали использовать тяжелую артиллерию в неслыханных масштабах, в 1915 году германская армия впервые широко пустила в ход газы. Не помогло даже это – английские позиции на Ипре были затоплены хлором, но стратегического прорыва достигнуть не удалось.
На «хлорную атаку» Германии союзники ответили фосгеном. Методы использования газов быстро усовершенствовались – вместо баллонов, создававших газовое облако с надеждой пустить его по ветру в сторону врага, стали применять снаряды с газовой начинкой. В этом случае отравляющие вещества можно было забросить в нужное место вне зависимости от ветра.
Положение Германии становилось все хуже – она оказалась сдавленной в кольце фронтов и английской морской блокады. Победы, которые одерживались на Восточном фронте, не меняли общего хода вещей, Америка все больше склонялась на сторону Англии и Франции, и ее вступление в войну ожидалось со дня на день, когда для Германии мелькнул луч надежды.
Русская революция 1917 года поменяла расклад сил – Восточный фронт рухнул. После заключения мира с новым российским правительством в Бресте Германия оказалась в состоянии использовать свои освободившиеся на востоке войска на западе.
В апреле 1918 года началось германское наступление на западном фронте. Принял в нем участие и полк, в котором служил ефрейтор Адольф Гитлер [9]. 4 августа 1918 года он получил награду – Железный крест 1-й степени – необычно высокий орден для человека в чине капрала. Однако награда была дана действительно по заслугам – за доставку пакета, помеченного тремя крестами.
Это предотвратило обстрел траншей собственной артиллерией.
В ночь с 13 на 14 октября Гитлер вместе с группой однополчан попал под обстрел. Англичане использовали снаряды, начиненные ипритом. Гитлер ослеп и 21 октября 1918 года оказался в тыловом госпитале. На его счастье, поражение газом оказалось не столь уж сильным. Уже дней через 10–12 повязки стали снимать, зрение понемногу восстанавливалось.
В ночь с 29 на 30 октября 1918 года военные моряки в Вильгельмхафене отказались выполнить приказ о выходе в море. К 4 ноября волнения перекинулись и на армию, в руках восставших оказалась главная база германского флота Открытого моря – город Киль. Еще через три дня берлинский гарнизон перестал подчиняться командованию.
9 ноября 1918 года кайзер Вильгельм Второй бежал из Германии.
10 ноября капеллан военного госпиталя сообщил раненым, что монархии больше нет.
Услышав это, ефрейтор Адольф Гитлер бросился в свою палату и зарыдал так, как не плакал с тех пор, как похоронил мать. Что значила дикая боль в глазах по сравнению с тем, что случилось? Великая Германия, ради которой он сражался, ради которой он пожертвовал столь многим, оказалась сражена «подлым ударом в спину».
Гитлер писал позднее, что в эти дни его судьба стала ему ясна.
Примечания
1. Ian Kershaw. Hitler. New York; London: W. W. Norton & Company, 2008, vol.1. P. 86.
2. B 1938-м гестапо будет выискивать «документы фюрера» в зальцбургских архивах, но ничего не найдет. К этому времени Адольф Гитлер станет очень известной личностью, и у него появятся не только миллионы поклонников, но и немалое число врагов. Поэтому в 1938 году документы будут припрятаны, и они всплывут на поверхность только в 50-е годы.
3. Отто (Оттон) I, с 13 июня 1886 года 5-й по счету король Баварии. Из-за тяжелой психической болезни (официально это называлось «Король скорбен разумом», der König ist schwermütig) в годы его «правления» власть в Баварии находилась в руках регентов.
4. III/RIR-16 в штабном обозначении, где латинское «III» – номер батальона, «16» – номер полка, а RIR – немецкая аббревиатура словосочетания «Резервный пехотный полк».
5. Франц Легар (нем. Franz Lehár, венг. Lehár Ferenc; 30 апреля 1870, Комарно, Словакия – 24 октября 1948, Бад-Ишль, Австрия) – венгерский и австрийский композитор и дирижер. Наряду с Иоганном Штраусом и Имре Кальманом – крупнейший композитор венской оперетты. Считалось, что он «не имеет ни прямых предшественников, ни преемников».
6. Отто фон Бисмарк, создавая свой Второй рейх, объединил многие государственные функции в так называемые имперские учреждения. Но эта мера не коснулась генеральных штабов германских государств, вошедших в Рейх, – они остались в ведении своих местных правительств. Бисмарк сделал это намеренно – он хотел сохранить Генштаб Пруссии в его исходной форме. Пруссия была самым большим государством, вошедшим в Империю, и ее Генштаб, таким образом, выполнял все ключевые функции имперского, не допуская к своей работе «посторонних» – например, баварцев.
7. Князь Клеменс Венцель Лотар фон Меттерних-Виннебург-Бейльштейн (Klemens Wenzel Lothar von Metternich-Winneburg-Beilstein) 15 мая 1773—11 июня 1859) – австрийский дипломат из рода Меттернихов, министр иностранных дел в 1809–1848 годах, главный организатор Венского конгресса 1815 года. Руководил политическим переустройством Европы после Наполеоновских войн. Известен своими крайне консервативными взглядами. Носил титулы имперского князя (фюрста) и герцога Порталла.
8. История Первой мировой войны. М.: Наука, 1975. С. 33. Табл. 1.
9. Он находился в госпитале вплоть до февраля 1917 года, но настоял на возвращении на фронт и уже 5 марта 1917 года вернулся к своим товарищам.
Барабанщик
Что означает это заявление, было неясно – художественный критик Харри Кесслер, навестивший рейхстаг поздним вечером 9 ноября, записал в своих мемуарах, что здание было набито народом. Тут были и солдаты, и моряки, и какие-то штатские, у которых было оружие, и какие-то женщины, у которых оружия не было, но вели они себя при этом очень непринужденно. Солдаты, впрочем, тоже не стеснялись – некоторые из них, например, лежали на толстых красных коврах, устилавших коридоры рейхстага. Кесслеру подумалось, что он находится «в декорациях фильма о русской революции 1917».
Он занес это наблюдение в дневник.
Нечто очень похожее творилось и в других местах. Офицерский обед в закрытом клубе в Кобленце был прерван, когда в клуб вломились вооруженные солдаты. Их предводитель был верхом и в зал въехал как был, на лошади – спешиться он счел излишним.
Теоретически правление было передано социал-демократам – это было сделано последним рейхсканцлером монархии, принцем Максом Баденским [2]. Он как раз во что бы то ни стало стремился избежать «повторения русской революции» – и убедил кайзера покинуть столицу. Макс Баденский был прав – за несколько дней до 9 ноября наследному принцу Генриху Прусскому пришлось в чужой одежде бежать из Киля, его жизни угрожала опасность.
То, что война безнадежно проиграна, для знающих положение вещей было понятно с октября 1918 года – все ресурсы к дальнейшему сопротивлению были исчерпаны, и генерал Эрих Людендорф ушел с поста помощника начальника Генштаба. Название должности не должно вводить в заблуждение – начальником Генштаба был Пауль фон Гинденбург, но он служил скорее фасадом.
Настоящим «мозгом армии» был именно Людендорф – и вот он передал свои полномочия генералу Вильгельму Грёнеру, который тоже никаких иллюзий не питал. Грёнер вдвоем с Гинденбургом и убедили кайзера в необходимости прекратить уже бессмысленные военные действия.
Какой уж тут «удар в спину»…
Другое дело, что широкая публика ничего об этом не знала. В 1918 году германские войска занимали Украину, Польшу, Прибалтику, 12 июня вошли в Тбилиси, a сенат Финляндии подыскивал принца из дома Гогенцоллернов на престол замысленного было финского королевства. С режимом гетмана Скоропадского у Германии был подписан «Договор о дружбе», Крым был занят немецкими войсками, которые не пустили туда турок, своих союзников. В Берлин одна за другой текли самые неожиданные депутации – там побывали «калмыцкий князь Тундутов», представитель «Военного Совета Русских Мусульман» Осман Токубет, посланцы Грузии, Армении и даже какой-то «крымский граф Тадичев»…
Кайзер внес свой вклад в идеологическую подготовку к победе, заявив на банкете для военных в честь 30-летия своего правления:
«…либо германо-прусско-тевтонская мировая философия – справедливость, свобода, честь, мораль – возобладает во славе, либо англо-саксонская философия заставит всех поклониться золотому тельцу. В этой борьбе одна из них должна будет уступить место другой. Мы сражаемся за победу германской философии…»
Ну что взять с кайзера – он избытком интеллекта не отличался.
Но нечто похожее говорил и Томас Манн. Его, вроде бы оторванного от мира художника, подчеркнуто аполитичного человека, Великая война тоже не оставила равнодушным, и он отстаивал право Германии на то, чтобы «повести за собой человечество». И что «старой, утомленной «латинской цивилизации» пора уступить дорогу молодой германской культуре».
Но нет, нет и нет – война была проиграна, проиграна безнадежно. Переговоры о перемирии начались еще в октябре – для этого, собственно, принц Макс Баденский и был сделан рейхсканцлером. Он давно стоял за заключение мира и считался наиболее приемлемой фигурой для переговоров со странами Антанты. Но оказалось, что союзники вообще не хотят говорить ни с германскими монархистами, ни с военными. Макс Баденский передал власть Фридриху Эберту [3], по его мнению – самому подходящему лидеру социал-демократов.
Надо было во что бы то ни стало удержать порядок.
Еще 7 ноября 1918 года, то есть за два дня до бегства кайзера из Берлина, в Мюнхене советом солдатских и рабочих депутатов была провозглашена Баварская республика. Династия Виттельсбахов [4] объявлялась свергнутой.
В числе множества вопросов, связанных с низложением короля Людвига III, был и такой: по традиции войска в Германии присягали лично своему монарху, и традиция сохранилась и в Рейхе, построенном Бисмарком. Скажем, прусские полки присягали не Вильгельму II, кайзеру Германской империи, а Вильгельму II, королю Пруссии – хотя это и было одно и то же лицо. Соответственно, вновь сформированный в 1914 году 16-й Резервный Баварский полк присягал государю Баварии.
B его отсутствие, по идее, верность данной присяги либо исчезала вообще, либо переходила к человеку, сменившему короля на посту главы государства. В ноябре 1918 года новый глава государства отсутствовал в принципе – Баварская республика пока что не разобралась со своим устройством, но вот новый глава правительства уже как бы был.
Во времена больших социальных потрясений на поверхность выносит людей очень странных – Курт Эйснер был одним из них.
В 1918 году ему исполнился 51 год. Он по профессии был журналистом, работал в Берлине, сначала занимался театром, потом в течение добрых двадцати лет писал острые социальные сатиры – а потом бросил жену с пятью детьми, перебрался в Мюнхен, обзавелся там новой подругой, тоже журналисткой, и начал интенсивно заниматься политикой.
Эйснер был провозглашен министром-президентом Баварии буквально на ровном месте – просто потому, что так решила отколовшаяся от партии социал-демократов фракция, объявившая себя независимыми социал-демократами.
Выбор был, прямо скажем, неудачен.
В католической Баварии не любили евреев, а уж пруссаков и вовсе терпеть не могли. Hy, а Эйснер – маленький, в пенсне, с длинной бородой – был еврей из Пруссии. Да еще и некрещеный, да еще и говорил с ярко выраженным прусским акцентом. Однако выбор все-таки пал на него – он считался «борцом» и «мучеником». Борцом – потому, что был пацифистом и с 1917 года выступал против войны. A мучеником – потому, что его дважды сажали в тюрьму. B первый раз – еще до войны, в Берлине. Ему тогда дали 9 месяцев за то, что он написал нечто насмешливое о кайзере. Второй раз Курт Эйснер сел в тюрьму в январе 1918-го за призыв к забастовке и отсидел восемь месяцев. Так что в ноябре его ореол мученичества был еще свеж, пришелся очень кстати, а горячие речи, обращенные к рабочим и солдатам, сделали остальное. Курт Эйснер стал главой правительства.
Править он не умел.
Однако «независимые социал-демократы», пришедшие к власти в Баварии, по российским меркам считались бы левыми меньшевиками – они стояли за «широкую социализацию», не особо вглядываясь в подробности значения этого словосочетания.
Курта Эйснера подвело то, что он был приличным человеком.
Он не нашел в преимущественно сельскохозяйственной Баварии ничего, что следовало бы социализировать – до организации колхозов Эйснер как-то не додумался.
Революция, однако, нуждалась в лозунге. Таковых в Баварии в конце 1918 года было два – социализм и сепаратизм. Социализм в духе «отнять и поделить» Эйснеру не подошел – за что на него рассердились его бывшие сторонники. А сепаратизм «в исполнении Эйснера» не подошел даже баварским сепаратистам. Они, в общем-то, не любили Берлин и треклятых пруссаков, но хотели равенства, а не отделения, и «еврей из Пруссии» казался им уж больно ненадежным.
Курт Эйснер, как уже и говорилось, был приличным человеком – он назначил свободные выборы на январь 1919 года.
Но еще до того, как они состоялись, из Берлина пришли вести о «красном мятеже». Переходное правительство Германии – Совет народных уполномоченных – было учреждено там 10 ноября 1918 года. А уже 11 ноября случилось еще одно событие – по инициативе освобожденного из тюрьмы Карла Либкнехта был образован так называемый «Союз Спартака». Левые социал-демократы, вроде тех, которые поначалу поддержали в Мюнхене Курта Эйснера, откололись от партии социал-демократов и в канун нового, 1919 года объявили себя Коммунистической партией Германии.
Основной мыслью новой организации была «социализация промышленности», основным лозунгом – «свержение власти империализма и милитаризма».
Метод был соответствующий – вооруженное восстание.
То есть – меньше чем через два месяца.
Пример успешного «восстания пролетариата» в Петербурге, несомненно, повлиял на руководство Коммунистической партии Германии – или «Союза Спартака», как она еще совсем недавно называлась, но результаты оказались совсем иными. Ф. Эберт оказался орешком покрепче А. Ф. Керенского, и у него оказались под рукой части, готовые «повиноваться законному правительству».
На регулярную армию, конечно, рассчитывать было невозможно – она была уже изрядно разложена. В точном соответствии с российским примером тон в столице задавали «революционные моряки» – только что они были не из Кронштадта, а из Киля. Но вели они себя точно так же [5].
События нарастали не по дням, а по часам. Пятого января сторонники «Союза Спартака» провели огромную демонстрацию на площади Александерплац, перед фасадом здания полицейского управления. Здание контролировалось восставшими еще с ноября, так что это был не протест, а демонстрация силы. На следующий день была объявлена грандиозная забастовка, в ней должно было участвовать 200 тысяч человек. По Берлину прошел вооруженный парад рабочих отрядов. Карл Либкнехт предложил открытое восстание – он полагал, что захват всех правительственных зданий решит вопрос о власти. Роза Люксембург, главный редактор газеты «Красный флаг», ему возражала. Она считала восстание преждевременным, но совет проголосовал, и предложение Либкнехта прошло – 65 против 6.
Вокзалы Берлина были захвачены вооруженными отрядами с красными повязками на рукавах, но на том все и кончилось. Эберт не нашел своего «Корнилова» – решительного офицера, способного повести за собой войска и готового применить силу, но он нашел ему адекватную замену.
В ночь с 8 на 9 января 1919 года в город вошли Freikorps.
Это слово на русский можно перевести разве что приблизительно, наиболее близкий аналог – «вольные отряды». Это была старая германская традиция, еще со времен Фридриха Великого – добровольческие военные формирования «свободного корпуса», собиравшиеся вокруг того или иного лица. B своем роде – частные армии. Командир такого формирования обеспечивал своих бойцов оружием, продовольствием и – если мог – каким-то жалованьем. Они в свою очередь повиновались его приказам.
В Германии в январе 1919 года было сколько угодно людей, умевших владеть оружием, и нашлось достаточное число офицеров с хорошими организаторскими способностями. «Красных» они не любили – и коммунистическое восстание в Берлине было подавлено в четыре дня.
И Карла Либкнехта, и Розу Люксембург захватили живыми, долго мучили, а 15 января некий рядовой по имени Отто Рунге разбил им головы прикладом.
На всякий случай были сделаны и контрольные выстрелы в затылок. Тело Либкнехта оставили в морге с биркой «неизвестный спартакист», тело Розы Люкембург было утоплено в канале [6]. На этом «красное восстание» в Берлине и окончилось.
Но в Мюнхене все повернулось по-другому.
Так что никакого политического смысла в убийстве не было. А застрелил его молодой человек по имени Антон фон Арко-Валли – ему шел всего только двадцать первый год. Стрелял же он от обиды – графа Антона фон Арко-Валли, монархиста и аристократа, не приняли в высокопатриотическое «Общество Туле» [7]. Ссылаясь при этом на то, что мать у него еврейка и что для арийца это нехорошо. Он и решил доказать, что и с подпорченной родословной можно иметь твердые убеждения…
Результаты его поступка превзошли все ожидания. Курт Эйснер в качестве лидера разочаровал своих сторонников, но в качестве «жертвы» и «мученика» очень им пригодился. Выстрел графа послужил началом «революции в Баварии» – власть захватили «красные», пошли захваты заложников из числа презренной буржуазии и прогнившей аристократии, в Мюнхене произносились пламенные речи, и в конце концов была установлена Баварская Советская Республика, «провозглашенная Советом рабочих и солдатских депутатов».
Предприятие это было довольно опереточным, и жизни ему было отпущено немного – с 13 апреля 1919 и по 1 мая 1919 года. В дело вмешались отряды Freikorps, правительство в Берлине смогло организовать и какие-то части регулярной армии, порядок был восстановлен – и тут в первый раз всплывает имя ефрейтора Адольфа Гитлера: он давал свидетельские показания в отношении бесчинств солдат, примкнувших к Советам.
Россия, которой вроде бы не надо лезть в эту кашу, решает, что не может остаться в стороне. С. Сазонов, тогдашний министр иностранных дел Российской империи, высказал полную убежденность, что дело вовсе не в столкновении Австро-Венгрии с Сербией, а в том, что Германия затевает превентивную войну против России.
Основания для такого суждения у него были – германский Генштаб [6] считал Россию спящим гигантом и полагал, что лет через десять русская армия будет численно превосходить германскую примерно втрое.
В России объявляют мобилизацию.
Германия, справедливо рассматривая это как подготовку к войне, тоже начинает мобилизацию, но направлена она не против России, а против Франции, с которой никакой явной ссоры в данный момент нет. Французы, понятное дело, принимают свои меры, и тут-то Грей, английский министр иностранных дел, вдруг сообщает германскому послу в Лондоне, что в случае возникновения европейской войны «неучастие Англии было бы непрактичным».
Заявление это поразило Берлин как гром – там почему-то считали, что Англия останется в стороне. Но менять что-то в уже осуществляемых военных планах было поздно – и германские войска перешли границы нейтральной Бельгии.
Великая война началась с такой же неизбежностью, с какой из-за мелкого камешка начинается гигантская лавина.
V
С 1815 по 1914 год мир в Европе держался на согласовании позиций «пентархии» – пяти великих европейских держав. В эту привилегированную пятерку входили Англия, Франция, Россия, Австрия и Пруссия. Считалось, что попытка любой из них существенно улучшить свое положение заставит остальные державы объединиться против нее и с этим справиться будет невозможно.Это положение было принято на Венском конгрессе в 1815 году, когда делилось наследие Наполеона. И основывалось на здравом суждении: то, что не получилось у Наполеона, тем более не получится у кого-нибудь другого [7]. И главное – достижение европейского равновесия.
Это равновесие не сломал даже Отто фон Бисмарк со своим Вторым рейхом.
Но к 1913 году равновесие оказалось все-таки поколебленным – и не потому, что у наследников Бисмарка не хватило дипломатической ловкости. Беспокойство вызывал совершенно объективный факт – огромный, неслыханный рост германского могущества. Это можно даже проиллюстрировать цифрами – Англия в 1870 году производила 300 тысяч тонн стали, а к 1913-му – уже 9 миллионов тонн. Казалось бы, прекрасные темпы роста – производство увеличилось больше чем в 27 раз… Но Германия за тот же период времени, 1870–1913 годы, нарастила производство стали со 100 тысяч тонн до 15,7 миллиона, то есть в 157 раз [8]. Россия и Франция по этому показателю уступали Германии больше чем втрое. Такая статистика производила сильное впечатление и вызывала совершенно определенные чувства.
Германию боялись.
Но основания для тревоги имелись и у нее. Прославленный прусский Генштаб считал, что успехи Германии в производстве зависят от использования английских методов, но в более широком масштабе. Что будет, если те же методы будут применены еще шире в стране размером с континент?
Первыми на ум тут приходили Россия и Америка.
Американцы, например, в 1870 году выплавили всего-навсего 40 тысяч тонн стали, а в 1913-м произвели уже около 32 миллионов тонн – неслыханное, просто немыслимое увеличение в 800 раз. Русские на их фоне сильно отставали – начали с 200 тысяч тонн в 1870 году и достигли примерно 5 миллионов тонн в 1913-м, но скорость их развития могла и увеличиться. И если США были за океаном и имели ничтожную армию, то Россия граничила с Германией и располагала самой большой армией в мире – один миллион 471 тысяча человек. Это было примерно вдвое больше, чем у Германии.
Следовательно, в случае войны надо было положиться на то, что Австро-Венгрия примет на себя главный удар русских, а тем временем Германия успеет разбить Францию и после этого сможет перебросить свои основные силы на восток. Это было возможно – Россия с ее огромной территорией и неразвитой железнодорожной сетью отставала от Германии. Согласно расчетам Генштаба, Францию следовало разбить за шесть недель. Сделать это можно было только стремительным ударом через Бельгию – и он не удался.
В ход пошли резервы.
VI
Война началась в начале августа 1914 года. По плану Париж должен был быть взят к середине сентября, и война на Западном фронте практически закончена. 16-й Резервный Баварский полк попал на фронт в самом конце октября, то есть на добрых полтора месяца позднее, но Париж к этому времени взят не был.Все предвоенные расчеты всех генеральных штабов оказались неверны.
Повсеместно считалось, что секрет успеха – максимально быстрая и тщательно подготовленная мобилизация, после которой следовало решительное наступление. Планы строились на опыте великой победоносной кампании прусской армии в 1870–1871 годах.
В 1914 году оказалось, что громадные миллионные армии наступать не могут. Выяснилось, что пулеметы, траншеи и колючая проволока были в состоянии остановить любую атаку, даже самую решительную. Враждующие стороны зарылись в землю, война стала напоминать осаду, главная роль теперь перешла не к пехоте, а к артиллерии. Все запасы снарядов иссякли, потому что расход их оказался во много раз выше ожидаемого. Началась лихорадочная деятельность по усилению военного производства.
В попытках сломать позиционный тупик стали использовать тяжелую артиллерию в неслыханных масштабах, в 1915 году германская армия впервые широко пустила в ход газы. Не помогло даже это – английские позиции на Ипре были затоплены хлором, но стратегического прорыва достигнуть не удалось.
На «хлорную атаку» Германии союзники ответили фосгеном. Методы использования газов быстро усовершенствовались – вместо баллонов, создававших газовое облако с надеждой пустить его по ветру в сторону врага, стали применять снаряды с газовой начинкой. В этом случае отравляющие вещества можно было забросить в нужное место вне зависимости от ветра.
Положение Германии становилось все хуже – она оказалась сдавленной в кольце фронтов и английской морской блокады. Победы, которые одерживались на Восточном фронте, не меняли общего хода вещей, Америка все больше склонялась на сторону Англии и Франции, и ее вступление в войну ожидалось со дня на день, когда для Германии мелькнул луч надежды.
Русская революция 1917 года поменяла расклад сил – Восточный фронт рухнул. После заключения мира с новым российским правительством в Бресте Германия оказалась в состоянии использовать свои освободившиеся на востоке войска на западе.
В апреле 1918 года началось германское наступление на западном фронте. Принял в нем участие и полк, в котором служил ефрейтор Адольф Гитлер [9]. 4 августа 1918 года он получил награду – Железный крест 1-й степени – необычно высокий орден для человека в чине капрала. Однако награда была дана действительно по заслугам – за доставку пакета, помеченного тремя крестами.
Это предотвратило обстрел траншей собственной артиллерией.
В ночь с 13 на 14 октября Гитлер вместе с группой однополчан попал под обстрел. Англичане использовали снаряды, начиненные ипритом. Гитлер ослеп и 21 октября 1918 года оказался в тыловом госпитале. На его счастье, поражение газом оказалось не столь уж сильным. Уже дней через 10–12 повязки стали снимать, зрение понемногу восстанавливалось.
В ночь с 29 на 30 октября 1918 года военные моряки в Вильгельмхафене отказались выполнить приказ о выходе в море. К 4 ноября волнения перекинулись и на армию, в руках восставших оказалась главная база германского флота Открытого моря – город Киль. Еще через три дня берлинский гарнизон перестал подчиняться командованию.
9 ноября 1918 года кайзер Вильгельм Второй бежал из Германии.
10 ноября капеллан военного госпиталя сообщил раненым, что монархии больше нет.
Услышав это, ефрейтор Адольф Гитлер бросился в свою палату и зарыдал так, как не плакал с тех пор, как похоронил мать. Что значила дикая боль в глазах по сравнению с тем, что случилось? Великая Германия, ради которой он сражался, ради которой он пожертвовал столь многим, оказалась сражена «подлым ударом в спину».
Гитлер писал позднее, что в эти дни его судьба стала ему ясна.
Примечания
1. Ian Kershaw. Hitler. New York; London: W. W. Norton & Company, 2008, vol.1. P. 86.
2. B 1938-м гестапо будет выискивать «документы фюрера» в зальцбургских архивах, но ничего не найдет. К этому времени Адольф Гитлер станет очень известной личностью, и у него появятся не только миллионы поклонников, но и немалое число врагов. Поэтому в 1938 году документы будут припрятаны, и они всплывут на поверхность только в 50-е годы.
3. Отто (Оттон) I, с 13 июня 1886 года 5-й по счету король Баварии. Из-за тяжелой психической болезни (официально это называлось «Король скорбен разумом», der König ist schwermütig) в годы его «правления» власть в Баварии находилась в руках регентов.
4. III/RIR-16 в штабном обозначении, где латинское «III» – номер батальона, «16» – номер полка, а RIR – немецкая аббревиатура словосочетания «Резервный пехотный полк».
5. Франц Легар (нем. Franz Lehár, венг. Lehár Ferenc; 30 апреля 1870, Комарно, Словакия – 24 октября 1948, Бад-Ишль, Австрия) – венгерский и австрийский композитор и дирижер. Наряду с Иоганном Штраусом и Имре Кальманом – крупнейший композитор венской оперетты. Считалось, что он «не имеет ни прямых предшественников, ни преемников».
6. Отто фон Бисмарк, создавая свой Второй рейх, объединил многие государственные функции в так называемые имперские учреждения. Но эта мера не коснулась генеральных штабов германских государств, вошедших в Рейх, – они остались в ведении своих местных правительств. Бисмарк сделал это намеренно – он хотел сохранить Генштаб Пруссии в его исходной форме. Пруссия была самым большим государством, вошедшим в Империю, и ее Генштаб, таким образом, выполнял все ключевые функции имперского, не допуская к своей работе «посторонних» – например, баварцев.
7. Князь Клеменс Венцель Лотар фон Меттерних-Виннебург-Бейльштейн (Klemens Wenzel Lothar von Metternich-Winneburg-Beilstein) 15 мая 1773—11 июня 1859) – австрийский дипломат из рода Меттернихов, министр иностранных дел в 1809–1848 годах, главный организатор Венского конгресса 1815 года. Руководил политическим переустройством Европы после Наполеоновских войн. Известен своими крайне консервативными взглядами. Носил титулы имперского князя (фюрста) и герцога Порталла.
8. История Первой мировой войны. М.: Наука, 1975. С. 33. Табл. 1.
9. Он находился в госпитале вплоть до февраля 1917 года, но настоял на возвращении на фронт и уже 5 марта 1917 года вернулся к своим товарищам.
Барабанщик
I
В два часа дня в субботу 9 ноября 1918 года, выступая с балкона рейхстага, Филипп Шейдеман [1] заявил собравшейся толпе, что старый прогнивший порядок рухнул, что монархии больше нет и что «Рейх перестал быть Империей и становится Республикой».Что означает это заявление, было неясно – художественный критик Харри Кесслер, навестивший рейхстаг поздним вечером 9 ноября, записал в своих мемуарах, что здание было набито народом. Тут были и солдаты, и моряки, и какие-то штатские, у которых было оружие, и какие-то женщины, у которых оружия не было, но вели они себя при этом очень непринужденно. Солдаты, впрочем, тоже не стеснялись – некоторые из них, например, лежали на толстых красных коврах, устилавших коридоры рейхстага. Кесслеру подумалось, что он находится «в декорациях фильма о русской революции 1917».
Он занес это наблюдение в дневник.
Нечто очень похожее творилось и в других местах. Офицерский обед в закрытом клубе в Кобленце был прерван, когда в клуб вломились вооруженные солдаты. Их предводитель был верхом и в зал въехал как был, на лошади – спешиться он счел излишним.
Теоретически правление было передано социал-демократам – это было сделано последним рейхсканцлером монархии, принцем Максом Баденским [2]. Он как раз во что бы то ни стало стремился избежать «повторения русской революции» – и убедил кайзера покинуть столицу. Макс Баденский был прав – за несколько дней до 9 ноября наследному принцу Генриху Прусскому пришлось в чужой одежде бежать из Киля, его жизни угрожала опасность.
То, что война безнадежно проиграна, для знающих положение вещей было понятно с октября 1918 года – все ресурсы к дальнейшему сопротивлению были исчерпаны, и генерал Эрих Людендорф ушел с поста помощника начальника Генштаба. Название должности не должно вводить в заблуждение – начальником Генштаба был Пауль фон Гинденбург, но он служил скорее фасадом.
Настоящим «мозгом армии» был именно Людендорф – и вот он передал свои полномочия генералу Вильгельму Грёнеру, который тоже никаких иллюзий не питал. Грёнер вдвоем с Гинденбургом и убедили кайзера в необходимости прекратить уже бессмысленные военные действия.
Какой уж тут «удар в спину»…
Другое дело, что широкая публика ничего об этом не знала. В 1918 году германские войска занимали Украину, Польшу, Прибалтику, 12 июня вошли в Тбилиси, a сенат Финляндии подыскивал принца из дома Гогенцоллернов на престол замысленного было финского королевства. С режимом гетмана Скоропадского у Германии был подписан «Договор о дружбе», Крым был занят немецкими войсками, которые не пустили туда турок, своих союзников. В Берлин одна за другой текли самые неожиданные депутации – там побывали «калмыцкий князь Тундутов», представитель «Военного Совета Русских Мусульман» Осман Токубет, посланцы Грузии, Армении и даже какой-то «крымский граф Тадичев»…
Кайзер внес свой вклад в идеологическую подготовку к победе, заявив на банкете для военных в честь 30-летия своего правления:
«…либо германо-прусско-тевтонская мировая философия – справедливость, свобода, честь, мораль – возобладает во славе, либо англо-саксонская философия заставит всех поклониться золотому тельцу. В этой борьбе одна из них должна будет уступить место другой. Мы сражаемся за победу германской философии…»
Ну что взять с кайзера – он избытком интеллекта не отличался.
Но нечто похожее говорил и Томас Манн. Его, вроде бы оторванного от мира художника, подчеркнуто аполитичного человека, Великая война тоже не оставила равнодушным, и он отстаивал право Германии на то, чтобы «повести за собой человечество». И что «старой, утомленной «латинской цивилизации» пора уступить дорогу молодой германской культуре».
Но нет, нет и нет – война была проиграна, проиграна безнадежно. Переговоры о перемирии начались еще в октябре – для этого, собственно, принц Макс Баденский и был сделан рейхсканцлером. Он давно стоял за заключение мира и считался наиболее приемлемой фигурой для переговоров со странами Антанты. Но оказалось, что союзники вообще не хотят говорить ни с германскими монархистами, ни с военными. Макс Баденский передал власть Фридриху Эберту [3], по его мнению – самому подходящему лидеру социал-демократов.
Надо было во что бы то ни стало удержать порядок.
II
У Адольфа Гитлера никаких сомнений в необходимости удержания порядка не было. По выписке из госпиталя он получил предписание явиться в Мюнхен, в центр формирования его полка – и он так и сделал. Благо поезда в Германии еще ходили, несмотря на революцию. В Мюнхене, однако, революция Гитлера все-таки настигла.Еще 7 ноября 1918 года, то есть за два дня до бегства кайзера из Берлина, в Мюнхене советом солдатских и рабочих депутатов была провозглашена Баварская республика. Династия Виттельсбахов [4] объявлялась свергнутой.
В числе множества вопросов, связанных с низложением короля Людвига III, был и такой: по традиции войска в Германии присягали лично своему монарху, и традиция сохранилась и в Рейхе, построенном Бисмарком. Скажем, прусские полки присягали не Вильгельму II, кайзеру Германской империи, а Вильгельму II, королю Пруссии – хотя это и было одно и то же лицо. Соответственно, вновь сформированный в 1914 году 16-й Резервный Баварский полк присягал государю Баварии.
B его отсутствие, по идее, верность данной присяги либо исчезала вообще, либо переходила к человеку, сменившему короля на посту главы государства. В ноябре 1918 года новый глава государства отсутствовал в принципе – Баварская республика пока что не разобралась со своим устройством, но вот новый глава правительства уже как бы был.
Во времена больших социальных потрясений на поверхность выносит людей очень странных – Курт Эйснер был одним из них.
В 1918 году ему исполнился 51 год. Он по профессии был журналистом, работал в Берлине, сначала занимался театром, потом в течение добрых двадцати лет писал острые социальные сатиры – а потом бросил жену с пятью детьми, перебрался в Мюнхен, обзавелся там новой подругой, тоже журналисткой, и начал интенсивно заниматься политикой.
Эйснер был провозглашен министром-президентом Баварии буквально на ровном месте – просто потому, что так решила отколовшаяся от партии социал-демократов фракция, объявившая себя независимыми социал-демократами.
Выбор был, прямо скажем, неудачен.
В католической Баварии не любили евреев, а уж пруссаков и вовсе терпеть не могли. Hy, а Эйснер – маленький, в пенсне, с длинной бородой – был еврей из Пруссии. Да еще и некрещеный, да еще и говорил с ярко выраженным прусским акцентом. Однако выбор все-таки пал на него – он считался «борцом» и «мучеником». Борцом – потому, что был пацифистом и с 1917 года выступал против войны. A мучеником – потому, что его дважды сажали в тюрьму. B первый раз – еще до войны, в Берлине. Ему тогда дали 9 месяцев за то, что он написал нечто насмешливое о кайзере. Второй раз Курт Эйснер сел в тюрьму в январе 1918-го за призыв к забастовке и отсидел восемь месяцев. Так что в ноябре его ореол мученичества был еще свеж, пришелся очень кстати, а горячие речи, обращенные к рабочим и солдатам, сделали остальное. Курт Эйснер стал главой правительства.
Править он не умел.
III
Если смотреть на Ноябрьскую революцию 1918 года в Германии с позиции Февральской революции 1917-го в России, то социал-демократы вроде Ф. Эберта попали бы в категорию правых меньшевиков. Даже, наверное, очень правых – при всем своем марксизме на частную собственность они не покушались, стояли за парламентское правление и не имели бы ничего против конституционной монархии. Выбор в пользу республики был им, можно сказать, навязан требованиями победителей, держав Антанты.Однако «независимые социал-демократы», пришедшие к власти в Баварии, по российским меркам считались бы левыми меньшевиками – они стояли за «широкую социализацию», не особо вглядываясь в подробности значения этого словосочетания.
Курта Эйснера подвело то, что он был приличным человеком.
Он не нашел в преимущественно сельскохозяйственной Баварии ничего, что следовало бы социализировать – до организации колхозов Эйснер как-то не додумался.
Революция, однако, нуждалась в лозунге. Таковых в Баварии в конце 1918 года было два – социализм и сепаратизм. Социализм в духе «отнять и поделить» Эйснеру не подошел – за что на него рассердились его бывшие сторонники. А сепаратизм «в исполнении Эйснера» не подошел даже баварским сепаратистам. Они, в общем-то, не любили Берлин и треклятых пруссаков, но хотели равенства, а не отделения, и «еврей из Пруссии» казался им уж больно ненадежным.
Курт Эйснер, как уже и говорилось, был приличным человеком – он назначил свободные выборы на январь 1919 года.
Но еще до того, как они состоялись, из Берлина пришли вести о «красном мятеже». Переходное правительство Германии – Совет народных уполномоченных – было учреждено там 10 ноября 1918 года. А уже 11 ноября случилось еще одно событие – по инициативе освобожденного из тюрьмы Карла Либкнехта был образован так называемый «Союз Спартака». Левые социал-демократы, вроде тех, которые поначалу поддержали в Мюнхене Курта Эйснера, откололись от партии социал-демократов и в канун нового, 1919 года объявили себя Коммунистической партией Германии.
Основной мыслью новой организации была «социализация промышленности», основным лозунгом – «свержение власти империализма и милитаризма».
Метод был соответствующий – вооруженное восстание.
IV
В России так называемая «буржуазная революция», отменившая монархию, случилась в феврале 1917-го. За ней в ноябре 1917 года последовала Великая Октябрьская Социалистическая Революция – то есть между «первым толчком» и «социальным взрывом» дистанция составила примерно восемь месяцев. В Германии крушение династии Гогенцоллернов пришлось на ноябрь 1918 года – а социальный взрыв в Берлине грянул уже в начале января 1919-го.То есть – меньше чем через два месяца.
Пример успешного «восстания пролетариата» в Петербурге, несомненно, повлиял на руководство Коммунистической партии Германии – или «Союза Спартака», как она еще совсем недавно называлась, но результаты оказались совсем иными. Ф. Эберт оказался орешком покрепче А. Ф. Керенского, и у него оказались под рукой части, готовые «повиноваться законному правительству».
На регулярную армию, конечно, рассчитывать было невозможно – она была уже изрядно разложена. В точном соответствии с российским примером тон в столице задавали «революционные моряки» – только что они были не из Кронштадта, а из Киля. Но вели они себя точно так же [5].
События нарастали не по дням, а по часам. Пятого января сторонники «Союза Спартака» провели огромную демонстрацию на площади Александерплац, перед фасадом здания полицейского управления. Здание контролировалось восставшими еще с ноября, так что это был не протест, а демонстрация силы. На следующий день была объявлена грандиозная забастовка, в ней должно было участвовать 200 тысяч человек. По Берлину прошел вооруженный парад рабочих отрядов. Карл Либкнехт предложил открытое восстание – он полагал, что захват всех правительственных зданий решит вопрос о власти. Роза Люксембург, главный редактор газеты «Красный флаг», ему возражала. Она считала восстание преждевременным, но совет проголосовал, и предложение Либкнехта прошло – 65 против 6.
Вокзалы Берлина были захвачены вооруженными отрядами с красными повязками на рукавах, но на том все и кончилось. Эберт не нашел своего «Корнилова» – решительного офицера, способного повести за собой войска и готового применить силу, но он нашел ему адекватную замену.
В ночь с 8 на 9 января 1919 года в город вошли Freikorps.
Это слово на русский можно перевести разве что приблизительно, наиболее близкий аналог – «вольные отряды». Это была старая германская традиция, еще со времен Фридриха Великого – добровольческие военные формирования «свободного корпуса», собиравшиеся вокруг того или иного лица. B своем роде – частные армии. Командир такого формирования обеспечивал своих бойцов оружием, продовольствием и – если мог – каким-то жалованьем. Они в свою очередь повиновались его приказам.
В Германии в январе 1919 года было сколько угодно людей, умевших владеть оружием, и нашлось достаточное число офицеров с хорошими организаторскими способностями. «Красных» они не любили – и коммунистическое восстание в Берлине было подавлено в четыре дня.
И Карла Либкнехта, и Розу Люксембург захватили живыми, долго мучили, а 15 января некий рядовой по имени Отто Рунге разбил им головы прикладом.
На всякий случай были сделаны и контрольные выстрелы в затылок. Тело Либкнехта оставили в морге с биркой «неизвестный спартакист», тело Розы Люкембург было утоплено в канале [6]. На этом «красное восстание» в Берлине и окончилось.
Но в Мюнхене все повернулось по-другому.
V
Курт Эйснер был убит 21 февраля 1919 года. Он, собственно, направлялся в ландтаг Баварии, чтобы официально сложить свои полномочия. Как уж раньше говорилось, Курт Эйснер был приличным человеком. Он действительно провел обещанные выборы, проиграл их, но не сделал ни малейшей попытки «подправить результаты». Просто объявил, что уходит.Так что никакого политического смысла в убийстве не было. А застрелил его молодой человек по имени Антон фон Арко-Валли – ему шел всего только двадцать первый год. Стрелял же он от обиды – графа Антона фон Арко-Валли, монархиста и аристократа, не приняли в высокопатриотическое «Общество Туле» [7]. Ссылаясь при этом на то, что мать у него еврейка и что для арийца это нехорошо. Он и решил доказать, что и с подпорченной родословной можно иметь твердые убеждения…
Результаты его поступка превзошли все ожидания. Курт Эйснер в качестве лидера разочаровал своих сторонников, но в качестве «жертвы» и «мученика» очень им пригодился. Выстрел графа послужил началом «революции в Баварии» – власть захватили «красные», пошли захваты заложников из числа презренной буржуазии и прогнившей аристократии, в Мюнхене произносились пламенные речи, и в конце концов была установлена Баварская Советская Республика, «провозглашенная Советом рабочих и солдатских депутатов».
Предприятие это было довольно опереточным, и жизни ему было отпущено немного – с 13 апреля 1919 и по 1 мая 1919 года. В дело вмешались отряды Freikorps, правительство в Берлине смогло организовать и какие-то части регулярной армии, порядок был восстановлен – и тут в первый раз всплывает имя ефрейтора Адольфа Гитлера: он давал свидетельские показания в отношении бесчинств солдат, примкнувших к Советам.