Страница:
Теперь я точно понял, что передо мной не Конан. Киммериец, безусловно, умен и хитер, однако мыслить в таком масштабе он еще не приучен. Конан считает пиктов и нордхеймцев лишь незначительной, хотя и постоянной угрозой. А кроме того, никто никогда, ни один аквилонец, немедиец или подданный Зингары не задумывался над тем, что сейчас поведал мне двойник Конана. Выходит, через какое-то время мы — цивилизованные жители Заката — окажемся под угрозой нашествия варваров? Только когда это произойдет? Через сто лет? Через триста или через пятьсот?
Но как любопытно, кем же является этот человек? Сумасшедшим? Или незамеченным никем гением? А может быть, вообще не человеком? Откуда он взялся? И почему именно сейчас?
Я подумал и задал важнейший вопрос:
— Откуда появился зеленый огонь? — я не мог не увязать странности появления двойника в Пограничье и обрушившуюся на страны Заката беду. Как могут быть связаны этот человек и подземное пламя?
— Не скажу, — ответил самозванец. — Почему? Вовсе не из-за неведения. Просто время узнать истинное положение вещей для тебя пока не настало. Рано или поздно ты выяснишь все подробности. Итак, я поставил перед тобой выбор: либо ты, Мораддин, граф Эрде и начальник тайной службы Немедии, признаешь меня истинным королем трона Льва и начинаешь трудиться вместе со мной на благо цивилизации Заката, либо можешь катиться все четыре стороны. Тебя проводят до немедийской границы, а дальше… Дальше можешь делать все, что угодно. Однако не забывай, что Ринга останется здесь. Конечно, со старыми друзьями так поступать нехорошо, но высокая цель может оправдать средства ее достижения…
— Согласен, — кивнул я. — Да, разумеется, я буду помогать тебе. Но прежде всего я ставлю два условия. Госпожа Ринга уедет со мной. И ты не будешь преследовать настоящего Конана, а дашь ему возможность покинуть страну.
— Даю слово, что как только ты окажешься в Бельверусе и подтвердишь слова герцога Просперо, которого я послал своим поверенным к Нимеду, графиня Эрде будет немедленно препровождена до границ твоего государства. Со всем возможным почетом, — двойник величественно поднял кубок и по старой традиции принесения клятв плеснул несколько капель вина на пол. — Что же до второго условия… Если киммериец будет молчать и уедет из Аквилонии в течение ближайшей седмицы — я его не трону. И имя «Конан» ему больше принадлежать не будет. Пускай назовется, например, Аудагосом. Так, кажется, звали его деда?
«Пожри его демон, откуда он знает имя дедушки варвара? — поразился я. — Конан очень редко рассказывал о своей семье… И, конечно же, киммериец никогда не согласится на такие условия. Что из того следует? Правильно: Конан начнет действовать, попытается уничтожить самозванца, попадется и, скорее всего, погибнет… Однако, если подумать, я сумею помочь настоящему Конану избежать перечисленных ошибок и в то же время достичь своего — вернуть трон. Но, боги, сколько усилий придется приложить!»
— Что ж, попытаюсь уговорить Конана, — проворчал я. — Ответь, что ты требуешь от меня самого?
Самозванец фыркнул:
— Ты проговорился. Из этих слов я могу заключить: ты знаешь, где находится Конан. Впрочем, это неважно. Должен огорчить — твой разговор с Конаном не состоится. Если будет желание — передай ему письмо. А прямо сейчас ты отправишься в бассейн, отмоешься, получишь новую чистую одежду и любые необходимые вещи. Затем ты пообедаешь вместе со мной или отдельно — как хочешь — и в сопровождении гвардейского десятка покинешь Тарантию. У тебя будет находиться запечатанное письмо Нимеду. О его содержании ты наверняка догадываешься. Вернувшись в Бельверус, ты уговоришь своего короля на военный союз с Аквилонией, если, правда, этого раньше не сделает Просперо. Когда все будет готово, пришлешь голубиной почтой послание. Там должно быть указано место на границе, где я и Нимед сможем встретиться и подписать договор о союзе и совместных военных действиях против Офира и Кофа. Все просто.
— Проще не придумаешь, — хмыкнул я и отхлебнул из кубка. — Авантюрист.
— Каков уж есть, — рассмеялся двойник. — Сделаешь?
— Да, — коротко ответил я, отставил бокал и поднялся с кресла. Ничего себе — Мораддин, граф Эрде, стал мальчиком на побегушках у какого-то самозванца! Да я и настоящему Конану отказал бы в подобной ситуации! Клянусь своей честью, здесь что-то нечисто… — Я могу идти?
— Иди, — милостиво согласился двойник. — Пакет с посланием Нимеду подготовят до третьего колокола. Отдыхай, набирайся сил… Можешь повидаться с Рингой. Однако помни — если ты совершишь поступки, о которых рано или поздно пожалеешь, месьор Хальк и твоя супруга будут очень огорчены.
Я уже выходил из комнаты, намереваясь сразу отправиться в дворцовый сад. Надеюсь, там я увижу Рингу. Самозванец вдруг остановил меня вопросом:
— Эй, Мораддин! Может быть, ты знаешь что-то, чего не знаю я?
— Представления не имею, о чем ты говоришь, — я выдавил мрачноватую улыбку и пожал плечами. — Увидимся ближе к вечеру.
Один из внутренних дворов Тарантийского королевского дворца занимал обширный, заросший самыми удивительными теплолюбивыми деревцами садик. Мастера-аквилонцы сумели накрыть двор ажурным сплетением металлических прутьев, меж которыми было установлено лучшее «хрустальное» стекло. Эдакий купол, поддерживавшийся тонкими деревянными колоннами. Это очень красиво — несколько тихо журчащих фонтанов, маленький искусственный водопад, сложенный из мрамора, бассейны с золотыми рыбками, вечнозеленые стигийские пальмы, папоротник из Киммерии и багровые островки вереска. Устроитель сада наверняка задался целью совместить несовместимое, что ему блестяще удалось. Растения с полудня и полуночи, на ветках сидят многоцветные дарфарские попугаи, соседствующие с серенькими, но громкоголосыми соловьями из Аквилонии. Выложенные цветным камнем дорожки, павлины из Иранистана… Управитель дворца Хорса не жалеет денег на развлечения короля и его приближенных.
А вот это существо кажется чужим в роскошном до отвращения саду. Прямо мне навстречу, уныло опустив голову, повязанную черной тряпицей, брел рыжевато-коричневый грифон. Львиный хвост с кисточкой волочился по земле. В дополнение этой удручающей картины какой-то безумец повязал Энунду на хвост голубой бантик и одел на грифона кожаный ошейник с колокольчиком.
— Энунд, — тихонько позвал я. — Привет…
Зверь выпрямил шею и косо, по-птичьи, глянул на меня единственным желтым глазом. Второй скрывался под повязкой из черного шелка.
— Ого! — у него очень характерный металлический голос. — Явился! Ты знаешь, что здесь творится?
Меня всегда удручала манера Энунда называть вещи своими именами без какого-либо стеснения. Поэтому я прижал палец к губам и постарался придать своему взгляду наибольшую многозначительность. Однако Энунд меня не понял.
— Конан здоров, надеюсь? — осведомился грифон. — Как ваши приключения?
— Все хорошо, — тихо, почти шепотом сказал я. — Не ори.
— Начнешь тут орать! — сварливо и столь же громко пожалобился грифон. — Я все больше начинаю не любить людей. Этот говнюк…
— Тихо! — рявкнул я. Зверь раздраженно дернул хвостом. — Потом поговорим. Ты давно выздоровел?
— Две седмицы, — проворчал Энунд. — Крыло зажило, могу летать. Только глазница побаливает. Представлю, какую кличку мне теперь присвоят в клане! Энунд Одноглазый… Ты, как погляжу, все знаешь?
— Не все, но какую-то часть, — полушепотом сказал я.
— Эта тварь — не Конан, — как бы невзначай заметил грифон. — Я говорю, а мне никто не верит… Даже Эви. Хотел улететь домой, в Ямурлак, но вас дожидался. Знал, что вернетесь…
— Ты случайно не знаком с Рингой, графиней Эрде? — я погладил Энунда по голове. Жесткие, однако, у него перья.
— Графиня сидит в гамаке и злится на весь мир, — отрапортовал грифон. — Проводить?
Я нагнул голову и Энунд, развернувшись, пошел в глубину сада. Я принял это как приглашение последовать за ним.
Мы миновали купу сплетшихся ветвями зеленых кустов можжевельника и карликовых сосен, прошли мимо фонтана в виде русалки, сидящей на камне, и вывернули к созданной садовниками беседке из тонких лиан. На вершине этого образца садоводческого искусства сидели два белых попугая с встопорщенными хохолками и оживленно переговаривались.
— Ринга? — я поднял бровь.
— Наконец-то!
Госпожа графиня, как и сказал Энунд, томно возлежала в сплетенном из зеленых шелковых канатиков гамаке, штудируя толстую, оплетенную в кожу книгу. Я успел прочесть надпись на обложке: «Мэтр Бебедор Немедийский. Трактат об эманации небесных тел». У моей жены всегда были очень странные литературные вкусы…
Мы поняли друг друга с полувзгляда. Всего в нескольких шагах ошивались широкоплечие дворцовые служки, чье предназначение «следить за птичками в саду» отлично совмещалось с незаметной работой на пользу тайной службы Аквилонии. Энунд даже зашипел на одного из этих красавцев.
Ринга недаром является самым опытным конфидентом Вертрауэна. Я видел в ее глазах нешуточную тревогу, но все равно Ринга, используя свои актерские способности, быстро разыграла трогательную сцену встречи, расцеловала «возлюбленного супруга» и начала щебетать о каких-то незначащих мелочах наподобие «новых перьев на дамских шляпках». Может быть, она и переигрывала, но…
— Ах, ты знаешь, дорогой, — Ринга произносила эти слова невинным голоском привыкшей к дворцовой жизни аристократки. — Я тут недавно повстречала одного знакомого. Ну, ты помнишь, мы вместе с ним однажды путешествовали… лет десять или пятнадцать назад. Он настолько изменился! Совсем другой человек! Раньше он мне нравился гораздо больше…
— Брось, какая ерунда, — я принял окончательное решение, формировавшееся в голове со времени завершения беседы в оружейной комнате, обнял жену, зарылся лицом в ее волосы и едва слышно прошептал на ухо: — Это не он. Мы имеем дело с двойником. Понимаешь, что нужно делать?
Я погладил Рингу по руке и будто случайно задел ее перстень с темно-желтым камнем, потеребив его указательным пальцем.
— Я не сомневалась, что ты навестишь меня, — как ни в чем не бывало проворковала возлюбленная супруга. — Я до сих пор благодарна тебе за этот подарок. Мне так нравятся желтые бриллианты…
Она поднесла правую ладонь ко рту и, мило улыбаясь, поцеловала перстень. Как всегда, Ринга услышала мои мысли.
Потом мы говорили еще о чем-то — о последних новостях из Бельверуса, о модах и сплетнях о жизни высоких особ… Лишь косой и чуточку ехидный взгляд Энунда, разлегшегося у наших ног, давал мне понять — грифон с его наблюдательностью и умением понимать, распознал наш замысел.
Смотрители дворцового зимнего парка по-прежнему околачивались неподалеку, делая вид, что рассматривают многоцветных громкоголосых птиц.
Глава шестая
Тарантия, столица Аквилонии.
11 день первой зимней луны 1288 г., утро и далее.
«…Разумеется, король-варвар занимающий трон просвещенной и цивилизованной страны не мог не вызвать ненависти среди определенной части своих подданных. Нынешний король не имел никакого отношения ни к одному семейству, претендующему на родство с легендарным основателем королевства — святым подвижником Эпимитриусом, или первыми королями Аквилонии; мало того — он даже не был аквилонцем по рождению, являясь, что называется, самым настоящим „человеком со с стороны“, осуществившим с помощью пуантенцев насильственный захват королевской власти. Конечно, подобное случалось и раньше, однако короли-захватчики с полным основанием усаживались на трон — в их жилах текла хоть капля крови Эпимитреев и они успешно могли доказать это любому дотошному знатоку генеалогии и геральдики.
Однако за недолгие луны своего правления новый монарх сумел приобрести доверие обывателей, военной аристократии и части дворянства. Теперь попытка заговорщиков покончить с владыкой королевства насильственными методами могла привести к вспышке гражданского неповиновения и расколу внутри страны. Тем не менее, они не приняли этого в расчет, глубоко убежденные, что сам факт нахождения на троне безусловного наследника Эпимитреев примирит жителей Аквилонии со столь внезапной сменой власти…»Азумеется, Р
Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства
Cкучно все-таки здесь, в Тарантии. Плохо. На охоту так запросто не пойдешь. Любое мясо да любые шкуры всегда можно в лавке купить. И даже просто погулять меня не опускают. Хотя где здесь гулять-то? Одни сплошные камни, деревца все чахлые, берег реки гранитом обложен.
Словом, верно отец мой говорил — мир к упадку клонится. Разве могут разумные люди на площади города такое непотребство терпеть — я этот памятник имею в виду. Как его увидел — сразу на душе противно сделалось. Тотлант рассказал потом, что тарантийцы это чудище воздвигли в память одного короля. Король тот, как рассказывают, Обитель Мудрости построил. Верней, коронную землю ученым мужам подарил, чтобы молодежь могли премудрости обучать. Вот и рассудил я — зря тот король Дагоберт свои лены разбазаривал. Никакой от этой Обители Мудрости пользы, кроме вреда…
Подумать только, срам какой — чтобы столько молодых людей жили без семей, без родительских поучений и всякого благочиния. Разве седые многомудрые старцы, что науки всякие вагантам этим преподают, благочинию обучат? Нет, конечно. Вот и получается так, что парни, многие из которых лишь немногим старше меня будут, одной дурью в Обители Мудрости маются. От наук проку немного — в одно ухо влетело, в другое вылетело. Я вот нынешним утром книжку раскопал в нашей комнате, ее господин Робер Ди Монтобье оставил. Вначале картинки смотрел. Думал — интересное что-то, так нет — страсти одни. Вначале человек, разрезанный напополам, потом отдельно рука, нога, да со всеми жилами и мышцами. Целых пять картинок с растянутыми кишками. А в конце книги и вовсе сплошное непотребство — тайные стати, что мужские, что женские, во всяческих видах… Вот, оказывается, чему их здесь учат!
Нет, правильно я думаю — сгинет Аквилония от грехов, забывая древний уклад. Лучше бы я в замке Эрхарда остался. И племянник его меня звал, говорил — в стражу поступишь или в Охотничий приказ. Это все Веллан с Конаном меня уговаривали в Аквилонию поехать. Да, впрочем, я их сам бросать не хотел. Живых родичей у меня в Пограничье не осталось, в доме короля Эрхарда еще пообвыкнуться нужно, а я за последние луны к варвару и белобрысому оборотню привык. Считай, как родные.
Привыкнуть-то я к ним, конечно, привык, да только какой с этого толк? Некогда им всем со мной возиться, каждый раз все непонятное растолковывать. Будто не понимают того, что какие вещи для них привычные, для меня внове. Оттого я про все и спрашиваю. Неохота полным чурбаном-то казаться.
Одна неприятность — про подземелья в Граскаале никто из них ничего толком сказать не мог. Даже Тотлант и Хальк, а эти двое, по-моему, все на свете знают. Неужели они все в своих книжках вычитали?
Волшебник с библиотекарем долго головы ломали, что же я такое в пещерах видел. Догадались, что люди, с которыми я разговаривал, жили очень давно и вроде бы однажды пропали без вести. На самом деле они, как и я, под землю угодили. Наверное, приглянулись этому подземному Хозяину и он решил их к своей работе приставить — превращенными людьми распоряжаться, раскапывать горы и дом его наружу из-под земли вытаскивать.
Да только ничего у Хозяина не вышло. Нету у него больше дома. Сгорел в Извечном Пламени, какое из вулканов иногда выплескивается. Так ему и надо, я думаю. У меня вот тоже теперь дома почти что нет. И сколько людей из-за него погибло, даже представить страшно! Пусть он теперь тоже помается. Хотя кто его знает, где он, этот Хозяин? Хорошо бы помер, когда ущелье с Небесной горой разрушилось, а если нет? И что сталось с теми, кто сидел в пещерах — со Стариком, Кхатти, Алькоем и другими? Старик, конечно, мне сказал, что они освободились и Хозяину больше служить не будут, только мне все равно неспокойно. Умерли они или нет? Они ведь очень помереть хотели. Чтобы не мучиться больше.
Мне после Граскааля долго сны страшные грезились. Про подземелья и про то, как они начинают обрушиваться, а мне оттуда не выбраться. И камни с потолка падают, падают… Потом сны прекратились, а мне стало казаться, будто и не было ничего этого. Никаких подземелий в Ивелине и Граскаале, никаких разговоров и никакой Небесной горы. Словно кто-то взял нож и напрочь вырезал кусочек моей жизни длиной в две луны. Осталось пустое место, которое медленно зарастает. Пройдет еще луна-другая, и совсем зарастет. Я тогда все позабуду. Наверное, это и хорошо. Не должен человек эдакие страхи в себе хранить. Лучше уж что-нибудь хорошее помнить.
Да только мало у меня этого хорошего. Все больше про Райту, как мы там жили. Вспомню, порадуюсь, а потом снова тоска берет — Райты-то нету. Мы ведь мимо деревни проезжали, когда из Граскааля в Вольфгард ехали, и я посмотрел на пепелище. Только дома обгорелые из снега торчат. Была деревня Райта да вся вышла.
Одно мне теперь осталось — держаться близ Конана и друзей его. Они, правда, иногда такое откалывают, что меня жуть берет, но люди все-таки хорошие. Вот Хальк попался, так они сразу начали придумывать, как бы его из тюрьмы вытащить. Хорошо бы у них все получилось. И хорошо бы они вернулись поскорее, а то тревожно как-то. Боязно. Не за себя боязно, с нами-то в Обители Мудрости случится не может, а за них. Может, мне надо было с ними пойти, а не оставаться здесь? Какой толк — хожу с глупой книжкой по комнате в доме для вагантов и силюсь понять — зачем на странице человек со снятой кожей нарисован? Пойду лучше у Тотланта спрошу. Заодно хоть и поговорю, а то совсем тоскливо становится.
Волшебник тоже с книгой сидит. Только он не картинки смотрит, а читает. Это сразу видно. Взгляд так по строчкам и бегает. И вообще, сейчас Тотлант сам на себя не похож. Он всегда длинную черную одежду носит, с золотой вышивкой. А с тех пор, как Мораддин заставил всех переодеться и назваться чужими именами, переоблачился стигиец в тунику из серой домоткани с голубоватым узорчиком, штаны и зачем-то намотал на голову узкую лазоревую ленту. Она «тюрбаном» называется. И разговаривать Тотлант начал смешно — всегда глупые вопросы задает и сам же на них вопросом отвечает. Только когда одни остаемся, снова в обычного человека превращается. А все остальное время он шемита изображает. Не знаю, кто такие шемиты. Не было в Пограничье такого племени.
— Это что? — я Тотланту книгу протянул и на самую похабную картинку пальцем указал. — Сумеешь объяснить?
Тотлант сдвинул брови серьезно, отобрал у меня рукопись и, наконец, громко прочитал: « На верхней же половине листа изображен ток семени мужеского от гнезда ко вратам, как подтверждено изысканиями многомудрейшего Стадиуса Шамарского…»
Тотлант прервался и строго посмотрел на меня:
— Зачем тебе книга по анатомии? — спросил волшебник.
Я вовсе не понял, что за слово такое — «анатомия».
— Это что же, в здешней Обители Мудрости молодежь таким непотребствам учат? — спросил я Тотланта. — Да разве можно так? Кинул бы ты в печку это сочинение…
— Книги в печки одни варвары кидают, — назидательно сообщил стигиец. — А исследование это сделано специально для начинающих лекарей. Чтобы знали, как человек внутри устроен. Понял?
— Да не сказал бы, — протянул я. — Тотлант, а Конан с остальными уже, считай, три колокола назад ушли… Что-то нету их долго. Вдруг с ними случилось чего?
— Все будет хорошо, — поморщился колдун. — Послушай, не мог бы ты мне не мешать? Господин Робер принес том по практической магии, принятой в митраистских храмах и я нашел несколько новых заклинаний. Будешь отвлекать — что-нибудь напутаю.
— Ну, извини, — смутился я, забрал книжку с разрезанными вдоль и поперек людьми и отошел к окну.
Окна комнат, отведенных нам господином Ди Монтобье, частью выходят на площадь, частью в переулок. Я сейчас на площадь смотрю. Ту самую, с памятником. Видите, начищенные стати короля на солнце сверкают? Ну и шутки у этих вагантов!
День сегодня хороший. Пускай и холодно, а небо голубое. От реки ветром потягивает…
Стук в дверь раздался. Я оглянулся, и Тотлант мигом голову поднял. Ничего особенного — это месьор Робер пришел. Волосы, как всегда, встрепаны, глаза красные, будто у кролика, рукава в чернилах выпачканы. И пивом от него за лигу несет. Настоящий вагант, как Тотлант утверждает.
— Где мой атлас по анатомии? — не здороваясь, закричал Робер. — Мне завтра перед мэтром Каротисом отвечать устройство дыхательных органов! Рыжий, ты не его, случайно, в руках держишь? Отдай, все равно читать не умеешь!
— Вот и неправда, — обиделся я. — Я по-немедийски немножко читаю. Медленно, конечно, но все-таки…
— У тебя еще все впереди, — хмыкнул господин Ди Монтобье. Хотя какой он, спрашивается, «господин»? — Вот многоученый шемит Хаим тебя поднатаскает — и можешь поступать к нам, на лекарский факультет.
Робер «Хаимом» Тотланта кличет. Граф Мораддин настрого запретил истинные имена чужим людям открывать. Однако ваганты знают, что Конан, например, Конан и есть, а вовсе не какой-то кузнец из приграничного городка. И уж, конечно, не мой батюшка. Помнится, я, когда узнал, что придется побыть сыном короля, едва со страху не помер. Где ж такое видано — набиваться в родичи правителю? Добро бы в кровники, а просто так, на словах? Нехорошо…
Хотя, как Мораддин утверждает, мы с Конаном чем-то похожи. Только он темноволосый, а я светлый.
— Господа, что ж вы с утра в душном помещении сиднем сидите? — воззвал тут Робер и едва не насильно выхватил книжку у сразу помрачневшего Тотланта. — Вы, наверное, и не завтракали еще?
— Нет, отчего же, — возразил стигиец. — После девятого колокола из корчмы принесли еду.
— После девятого! — воскликнул хозяин нашего жилища. — А сейчас второй послеполуденный! Вы, наверное, голодны! Мэтр Астродиус в своем трактате неоднократно указывал — питаться нужно регулярно, обязательно горячим и недосоленным. Идемте!
— Куда? — всполошился Тотлант. — Нам необходимо дождаться друзей. Конан, то есть э-э… месьор Рутгер Хори и остальные господа ушли по делам.
— Как ушли, так и придут, — невозмутимо ответствовал Робер. — Собирайтесь, я вас угощу. В трактире «Три луны» сегодня подают отличную телятину с чесноком и гвоздикой.
Я почувствовал, как заурчало в желудке. Батюшка всегда говорил, что такого детину, как я, проще убить, чем прокормить. Прадед-асир, мол, тоже был не дурак пожрать. А я ростом высок, на здоровье и силу особо не жалуюсь. Поэтому всегда есть хочу.
— Пойдем? — я вопросительно глянул на Тотланта. — Если человек приглашает, нехорошо отказываться.
— А-а… — Тотлант сморщился, махнул рукой и встал, оправив тунику. Потом добавил визгливым шемитским голоском: — Таки с вами, молодые люди, связываться — себе дороже. Идемте, обжоры.
Я набросил суконную куртку, натянул сапоги и на всякий случай сунул за пазуху кинжал. Мало ли что случится? Вон давеча Халька схватили, а я и слова сказать не мог. С голыми руками против мечей не попрешь. Конан потом ругался, всякую хулу на меня возводил. Говорил: «Я в твои годы!.. Ну и что — пять человек, пять человек!.. Отобрал клинок и вперед!..» Конану хорошо рассуждать, он, по-моему, всю жизнь только и делал, что сражался с кем-нибудь. А я на мечах драться-то не умею. В кузне работать могу, охотиться, шкуры выделывать. Зачем мне эти острые железки?
Словом, пошли мы в трактир. Впереди Робер бежал, руками размахивая, за ним Тотлант шествовал, а я вслед. Я сначала думал — господин вагант нас в ближний кабак поведет, но ошибся. Вышли мы за ворота Логиума, полупьяную стражу миновав, и отправились вниз по улице. Тотлант поначалу ворчал. Не нравилось ему, что мы Обитель Мудрости покинули. Потом к уличной суете присматриваться начал — волшебник прежде в Тарантии не бывал. Все ему интересно. На книжные лавки заглядывался, большой храм Митры с интересом осмотрел. Такой громадный домина, аж жуть берет. С круглой крышей-луковицей, изображением солнца на шпиле и высокими колоннами. Стигиец заметил, что нужно потом в храм заглянуть будет. Здесь, мол, Валамир, сын Гонтрана жрецом служит. Известный волшебник.
Но как любопытно, кем же является этот человек? Сумасшедшим? Или незамеченным никем гением? А может быть, вообще не человеком? Откуда он взялся? И почему именно сейчас?
Я подумал и задал важнейший вопрос:
— Откуда появился зеленый огонь? — я не мог не увязать странности появления двойника в Пограничье и обрушившуюся на страны Заката беду. Как могут быть связаны этот человек и подземное пламя?
— Не скажу, — ответил самозванец. — Почему? Вовсе не из-за неведения. Просто время узнать истинное положение вещей для тебя пока не настало. Рано или поздно ты выяснишь все подробности. Итак, я поставил перед тобой выбор: либо ты, Мораддин, граф Эрде и начальник тайной службы Немедии, признаешь меня истинным королем трона Льва и начинаешь трудиться вместе со мной на благо цивилизации Заката, либо можешь катиться все четыре стороны. Тебя проводят до немедийской границы, а дальше… Дальше можешь делать все, что угодно. Однако не забывай, что Ринга останется здесь. Конечно, со старыми друзьями так поступать нехорошо, но высокая цель может оправдать средства ее достижения…
— Согласен, — кивнул я. — Да, разумеется, я буду помогать тебе. Но прежде всего я ставлю два условия. Госпожа Ринга уедет со мной. И ты не будешь преследовать настоящего Конана, а дашь ему возможность покинуть страну.
— Даю слово, что как только ты окажешься в Бельверусе и подтвердишь слова герцога Просперо, которого я послал своим поверенным к Нимеду, графиня Эрде будет немедленно препровождена до границ твоего государства. Со всем возможным почетом, — двойник величественно поднял кубок и по старой традиции принесения клятв плеснул несколько капель вина на пол. — Что же до второго условия… Если киммериец будет молчать и уедет из Аквилонии в течение ближайшей седмицы — я его не трону. И имя «Конан» ему больше принадлежать не будет. Пускай назовется, например, Аудагосом. Так, кажется, звали его деда?
«Пожри его демон, откуда он знает имя дедушки варвара? — поразился я. — Конан очень редко рассказывал о своей семье… И, конечно же, киммериец никогда не согласится на такие условия. Что из того следует? Правильно: Конан начнет действовать, попытается уничтожить самозванца, попадется и, скорее всего, погибнет… Однако, если подумать, я сумею помочь настоящему Конану избежать перечисленных ошибок и в то же время достичь своего — вернуть трон. Но, боги, сколько усилий придется приложить!»
— Что ж, попытаюсь уговорить Конана, — проворчал я. — Ответь, что ты требуешь от меня самого?
Самозванец фыркнул:
— Ты проговорился. Из этих слов я могу заключить: ты знаешь, где находится Конан. Впрочем, это неважно. Должен огорчить — твой разговор с Конаном не состоится. Если будет желание — передай ему письмо. А прямо сейчас ты отправишься в бассейн, отмоешься, получишь новую чистую одежду и любые необходимые вещи. Затем ты пообедаешь вместе со мной или отдельно — как хочешь — и в сопровождении гвардейского десятка покинешь Тарантию. У тебя будет находиться запечатанное письмо Нимеду. О его содержании ты наверняка догадываешься. Вернувшись в Бельверус, ты уговоришь своего короля на военный союз с Аквилонией, если, правда, этого раньше не сделает Просперо. Когда все будет готово, пришлешь голубиной почтой послание. Там должно быть указано место на границе, где я и Нимед сможем встретиться и подписать договор о союзе и совместных военных действиях против Офира и Кофа. Все просто.
— Проще не придумаешь, — хмыкнул я и отхлебнул из кубка. — Авантюрист.
— Каков уж есть, — рассмеялся двойник. — Сделаешь?
— Да, — коротко ответил я, отставил бокал и поднялся с кресла. Ничего себе — Мораддин, граф Эрде, стал мальчиком на побегушках у какого-то самозванца! Да я и настоящему Конану отказал бы в подобной ситуации! Клянусь своей честью, здесь что-то нечисто… — Я могу идти?
— Иди, — милостиво согласился двойник. — Пакет с посланием Нимеду подготовят до третьего колокола. Отдыхай, набирайся сил… Можешь повидаться с Рингой. Однако помни — если ты совершишь поступки, о которых рано или поздно пожалеешь, месьор Хальк и твоя супруга будут очень огорчены.
Я уже выходил из комнаты, намереваясь сразу отправиться в дворцовый сад. Надеюсь, там я увижу Рингу. Самозванец вдруг остановил меня вопросом:
— Эй, Мораддин! Может быть, ты знаешь что-то, чего не знаю я?
— Представления не имею, о чем ты говоришь, — я выдавил мрачноватую улыбку и пожал плечами. — Увидимся ближе к вечеру.
Один из внутренних дворов Тарантийского королевского дворца занимал обширный, заросший самыми удивительными теплолюбивыми деревцами садик. Мастера-аквилонцы сумели накрыть двор ажурным сплетением металлических прутьев, меж которыми было установлено лучшее «хрустальное» стекло. Эдакий купол, поддерживавшийся тонкими деревянными колоннами. Это очень красиво — несколько тихо журчащих фонтанов, маленький искусственный водопад, сложенный из мрамора, бассейны с золотыми рыбками, вечнозеленые стигийские пальмы, папоротник из Киммерии и багровые островки вереска. Устроитель сада наверняка задался целью совместить несовместимое, что ему блестяще удалось. Растения с полудня и полуночи, на ветках сидят многоцветные дарфарские попугаи, соседствующие с серенькими, но громкоголосыми соловьями из Аквилонии. Выложенные цветным камнем дорожки, павлины из Иранистана… Управитель дворца Хорса не жалеет денег на развлечения короля и его приближенных.
А вот это существо кажется чужим в роскошном до отвращения саду. Прямо мне навстречу, уныло опустив голову, повязанную черной тряпицей, брел рыжевато-коричневый грифон. Львиный хвост с кисточкой волочился по земле. В дополнение этой удручающей картины какой-то безумец повязал Энунду на хвост голубой бантик и одел на грифона кожаный ошейник с колокольчиком.
— Энунд, — тихонько позвал я. — Привет…
Зверь выпрямил шею и косо, по-птичьи, глянул на меня единственным желтым глазом. Второй скрывался под повязкой из черного шелка.
— Ого! — у него очень характерный металлический голос. — Явился! Ты знаешь, что здесь творится?
Меня всегда удручала манера Энунда называть вещи своими именами без какого-либо стеснения. Поэтому я прижал палец к губам и постарался придать своему взгляду наибольшую многозначительность. Однако Энунд меня не понял.
— Конан здоров, надеюсь? — осведомился грифон. — Как ваши приключения?
— Все хорошо, — тихо, почти шепотом сказал я. — Не ори.
— Начнешь тут орать! — сварливо и столь же громко пожалобился грифон. — Я все больше начинаю не любить людей. Этот говнюк…
— Тихо! — рявкнул я. Зверь раздраженно дернул хвостом. — Потом поговорим. Ты давно выздоровел?
— Две седмицы, — проворчал Энунд. — Крыло зажило, могу летать. Только глазница побаливает. Представлю, какую кличку мне теперь присвоят в клане! Энунд Одноглазый… Ты, как погляжу, все знаешь?
— Не все, но какую-то часть, — полушепотом сказал я.
— Эта тварь — не Конан, — как бы невзначай заметил грифон. — Я говорю, а мне никто не верит… Даже Эви. Хотел улететь домой, в Ямурлак, но вас дожидался. Знал, что вернетесь…
— Ты случайно не знаком с Рингой, графиней Эрде? — я погладил Энунда по голове. Жесткие, однако, у него перья.
— Графиня сидит в гамаке и злится на весь мир, — отрапортовал грифон. — Проводить?
Я нагнул голову и Энунд, развернувшись, пошел в глубину сада. Я принял это как приглашение последовать за ним.
Мы миновали купу сплетшихся ветвями зеленых кустов можжевельника и карликовых сосен, прошли мимо фонтана в виде русалки, сидящей на камне, и вывернули к созданной садовниками беседке из тонких лиан. На вершине этого образца садоводческого искусства сидели два белых попугая с встопорщенными хохолками и оживленно переговаривались.
— Ринга? — я поднял бровь.
— Наконец-то!
Госпожа графиня, как и сказал Энунд, томно возлежала в сплетенном из зеленых шелковых канатиков гамаке, штудируя толстую, оплетенную в кожу книгу. Я успел прочесть надпись на обложке: «Мэтр Бебедор Немедийский. Трактат об эманации небесных тел». У моей жены всегда были очень странные литературные вкусы…
Мы поняли друг друга с полувзгляда. Всего в нескольких шагах ошивались широкоплечие дворцовые служки, чье предназначение «следить за птичками в саду» отлично совмещалось с незаметной работой на пользу тайной службы Аквилонии. Энунд даже зашипел на одного из этих красавцев.
Ринга недаром является самым опытным конфидентом Вертрауэна. Я видел в ее глазах нешуточную тревогу, но все равно Ринга, используя свои актерские способности, быстро разыграла трогательную сцену встречи, расцеловала «возлюбленного супруга» и начала щебетать о каких-то незначащих мелочах наподобие «новых перьев на дамских шляпках». Может быть, она и переигрывала, но…
— Ах, ты знаешь, дорогой, — Ринга произносила эти слова невинным голоском привыкшей к дворцовой жизни аристократки. — Я тут недавно повстречала одного знакомого. Ну, ты помнишь, мы вместе с ним однажды путешествовали… лет десять или пятнадцать назад. Он настолько изменился! Совсем другой человек! Раньше он мне нравился гораздо больше…
— Брось, какая ерунда, — я принял окончательное решение, формировавшееся в голове со времени завершения беседы в оружейной комнате, обнял жену, зарылся лицом в ее волосы и едва слышно прошептал на ухо: — Это не он. Мы имеем дело с двойником. Понимаешь, что нужно делать?
Я погладил Рингу по руке и будто случайно задел ее перстень с темно-желтым камнем, потеребив его указательным пальцем.
— Я не сомневалась, что ты навестишь меня, — как ни в чем не бывало проворковала возлюбленная супруга. — Я до сих пор благодарна тебе за этот подарок. Мне так нравятся желтые бриллианты…
Она поднесла правую ладонь ко рту и, мило улыбаясь, поцеловала перстень. Как всегда, Ринга услышала мои мысли.
Потом мы говорили еще о чем-то — о последних новостях из Бельверуса, о модах и сплетнях о жизни высоких особ… Лишь косой и чуточку ехидный взгляд Энунда, разлегшегося у наших ног, давал мне понять — грифон с его наблюдательностью и умением понимать, распознал наш замысел.
Смотрители дворцового зимнего парка по-прежнему околачивались неподалеку, делая вид, что рассматривают многоцветных громкоголосых птиц.
Глава шестая
ЭЙВИНД, ВТОРОЙ РАССКАЗ
Тарантия, столица Аквилонии.
11 день первой зимней луны 1288 г., утро и далее.
«…Разумеется, король-варвар занимающий трон просвещенной и цивилизованной страны не мог не вызвать ненависти среди определенной части своих подданных. Нынешний король не имел никакого отношения ни к одному семейству, претендующему на родство с легендарным основателем королевства — святым подвижником Эпимитриусом, или первыми королями Аквилонии; мало того — он даже не был аквилонцем по рождению, являясь, что называется, самым настоящим „человеком со с стороны“, осуществившим с помощью пуантенцев насильственный захват королевской власти. Конечно, подобное случалось и раньше, однако короли-захватчики с полным основанием усаживались на трон — в их жилах текла хоть капля крови Эпимитреев и они успешно могли доказать это любому дотошному знатоку генеалогии и геральдики.
Однако за недолгие луны своего правления новый монарх сумел приобрести доверие обывателей, военной аристократии и части дворянства. Теперь попытка заговорщиков покончить с владыкой королевства насильственными методами могла привести к вспышке гражданского неповиновения и расколу внутри страны. Тем не менее, они не приняли этого в расчет, глубоко убежденные, что сам факт нахождения на троне безусловного наследника Эпимитреев примирит жителей Аквилонии со столь внезапной сменой власти…»Азумеется, Р
Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства
Cкучно все-таки здесь, в Тарантии. Плохо. На охоту так запросто не пойдешь. Любое мясо да любые шкуры всегда можно в лавке купить. И даже просто погулять меня не опускают. Хотя где здесь гулять-то? Одни сплошные камни, деревца все чахлые, берег реки гранитом обложен.
Словом, верно отец мой говорил — мир к упадку клонится. Разве могут разумные люди на площади города такое непотребство терпеть — я этот памятник имею в виду. Как его увидел — сразу на душе противно сделалось. Тотлант рассказал потом, что тарантийцы это чудище воздвигли в память одного короля. Король тот, как рассказывают, Обитель Мудрости построил. Верней, коронную землю ученым мужам подарил, чтобы молодежь могли премудрости обучать. Вот и рассудил я — зря тот король Дагоберт свои лены разбазаривал. Никакой от этой Обители Мудрости пользы, кроме вреда…
Подумать только, срам какой — чтобы столько молодых людей жили без семей, без родительских поучений и всякого благочиния. Разве седые многомудрые старцы, что науки всякие вагантам этим преподают, благочинию обучат? Нет, конечно. Вот и получается так, что парни, многие из которых лишь немногим старше меня будут, одной дурью в Обители Мудрости маются. От наук проку немного — в одно ухо влетело, в другое вылетело. Я вот нынешним утром книжку раскопал в нашей комнате, ее господин Робер Ди Монтобье оставил. Вначале картинки смотрел. Думал — интересное что-то, так нет — страсти одни. Вначале человек, разрезанный напополам, потом отдельно рука, нога, да со всеми жилами и мышцами. Целых пять картинок с растянутыми кишками. А в конце книги и вовсе сплошное непотребство — тайные стати, что мужские, что женские, во всяческих видах… Вот, оказывается, чему их здесь учат!
Нет, правильно я думаю — сгинет Аквилония от грехов, забывая древний уклад. Лучше бы я в замке Эрхарда остался. И племянник его меня звал, говорил — в стражу поступишь или в Охотничий приказ. Это все Веллан с Конаном меня уговаривали в Аквилонию поехать. Да, впрочем, я их сам бросать не хотел. Живых родичей у меня в Пограничье не осталось, в доме короля Эрхарда еще пообвыкнуться нужно, а я за последние луны к варвару и белобрысому оборотню привык. Считай, как родные.
Привыкнуть-то я к ним, конечно, привык, да только какой с этого толк? Некогда им всем со мной возиться, каждый раз все непонятное растолковывать. Будто не понимают того, что какие вещи для них привычные, для меня внове. Оттого я про все и спрашиваю. Неохота полным чурбаном-то казаться.
Одна неприятность — про подземелья в Граскаале никто из них ничего толком сказать не мог. Даже Тотлант и Хальк, а эти двое, по-моему, все на свете знают. Неужели они все в своих книжках вычитали?
Волшебник с библиотекарем долго головы ломали, что же я такое в пещерах видел. Догадались, что люди, с которыми я разговаривал, жили очень давно и вроде бы однажды пропали без вести. На самом деле они, как и я, под землю угодили. Наверное, приглянулись этому подземному Хозяину и он решил их к своей работе приставить — превращенными людьми распоряжаться, раскапывать горы и дом его наружу из-под земли вытаскивать.
Да только ничего у Хозяина не вышло. Нету у него больше дома. Сгорел в Извечном Пламени, какое из вулканов иногда выплескивается. Так ему и надо, я думаю. У меня вот тоже теперь дома почти что нет. И сколько людей из-за него погибло, даже представить страшно! Пусть он теперь тоже помается. Хотя кто его знает, где он, этот Хозяин? Хорошо бы помер, когда ущелье с Небесной горой разрушилось, а если нет? И что сталось с теми, кто сидел в пещерах — со Стариком, Кхатти, Алькоем и другими? Старик, конечно, мне сказал, что они освободились и Хозяину больше служить не будут, только мне все равно неспокойно. Умерли они или нет? Они ведь очень помереть хотели. Чтобы не мучиться больше.
Мне после Граскааля долго сны страшные грезились. Про подземелья и про то, как они начинают обрушиваться, а мне оттуда не выбраться. И камни с потолка падают, падают… Потом сны прекратились, а мне стало казаться, будто и не было ничего этого. Никаких подземелий в Ивелине и Граскаале, никаких разговоров и никакой Небесной горы. Словно кто-то взял нож и напрочь вырезал кусочек моей жизни длиной в две луны. Осталось пустое место, которое медленно зарастает. Пройдет еще луна-другая, и совсем зарастет. Я тогда все позабуду. Наверное, это и хорошо. Не должен человек эдакие страхи в себе хранить. Лучше уж что-нибудь хорошее помнить.
Да только мало у меня этого хорошего. Все больше про Райту, как мы там жили. Вспомню, порадуюсь, а потом снова тоска берет — Райты-то нету. Мы ведь мимо деревни проезжали, когда из Граскааля в Вольфгард ехали, и я посмотрел на пепелище. Только дома обгорелые из снега торчат. Была деревня Райта да вся вышла.
Одно мне теперь осталось — держаться близ Конана и друзей его. Они, правда, иногда такое откалывают, что меня жуть берет, но люди все-таки хорошие. Вот Хальк попался, так они сразу начали придумывать, как бы его из тюрьмы вытащить. Хорошо бы у них все получилось. И хорошо бы они вернулись поскорее, а то тревожно как-то. Боязно. Не за себя боязно, с нами-то в Обители Мудрости случится не может, а за них. Может, мне надо было с ними пойти, а не оставаться здесь? Какой толк — хожу с глупой книжкой по комнате в доме для вагантов и силюсь понять — зачем на странице человек со снятой кожей нарисован? Пойду лучше у Тотланта спрошу. Заодно хоть и поговорю, а то совсем тоскливо становится.
Волшебник тоже с книгой сидит. Только он не картинки смотрит, а читает. Это сразу видно. Взгляд так по строчкам и бегает. И вообще, сейчас Тотлант сам на себя не похож. Он всегда длинную черную одежду носит, с золотой вышивкой. А с тех пор, как Мораддин заставил всех переодеться и назваться чужими именами, переоблачился стигиец в тунику из серой домоткани с голубоватым узорчиком, штаны и зачем-то намотал на голову узкую лазоревую ленту. Она «тюрбаном» называется. И разговаривать Тотлант начал смешно — всегда глупые вопросы задает и сам же на них вопросом отвечает. Только когда одни остаемся, снова в обычного человека превращается. А все остальное время он шемита изображает. Не знаю, кто такие шемиты. Не было в Пограничье такого племени.
— Это что? — я Тотланту книгу протянул и на самую похабную картинку пальцем указал. — Сумеешь объяснить?
Тотлант сдвинул брови серьезно, отобрал у меня рукопись и, наконец, громко прочитал: « На верхней же половине листа изображен ток семени мужеского от гнезда ко вратам, как подтверждено изысканиями многомудрейшего Стадиуса Шамарского…»
Тотлант прервался и строго посмотрел на меня:
— Зачем тебе книга по анатомии? — спросил волшебник.
Я вовсе не понял, что за слово такое — «анатомия».
— Это что же, в здешней Обители Мудрости молодежь таким непотребствам учат? — спросил я Тотланта. — Да разве можно так? Кинул бы ты в печку это сочинение…
— Книги в печки одни варвары кидают, — назидательно сообщил стигиец. — А исследование это сделано специально для начинающих лекарей. Чтобы знали, как человек внутри устроен. Понял?
— Да не сказал бы, — протянул я. — Тотлант, а Конан с остальными уже, считай, три колокола назад ушли… Что-то нету их долго. Вдруг с ними случилось чего?
— Все будет хорошо, — поморщился колдун. — Послушай, не мог бы ты мне не мешать? Господин Робер принес том по практической магии, принятой в митраистских храмах и я нашел несколько новых заклинаний. Будешь отвлекать — что-нибудь напутаю.
— Ну, извини, — смутился я, забрал книжку с разрезанными вдоль и поперек людьми и отошел к окну.
Окна комнат, отведенных нам господином Ди Монтобье, частью выходят на площадь, частью в переулок. Я сейчас на площадь смотрю. Ту самую, с памятником. Видите, начищенные стати короля на солнце сверкают? Ну и шутки у этих вагантов!
День сегодня хороший. Пускай и холодно, а небо голубое. От реки ветром потягивает…
Стук в дверь раздался. Я оглянулся, и Тотлант мигом голову поднял. Ничего особенного — это месьор Робер пришел. Волосы, как всегда, встрепаны, глаза красные, будто у кролика, рукава в чернилах выпачканы. И пивом от него за лигу несет. Настоящий вагант, как Тотлант утверждает.
— Где мой атлас по анатомии? — не здороваясь, закричал Робер. — Мне завтра перед мэтром Каротисом отвечать устройство дыхательных органов! Рыжий, ты не его, случайно, в руках держишь? Отдай, все равно читать не умеешь!
— Вот и неправда, — обиделся я. — Я по-немедийски немножко читаю. Медленно, конечно, но все-таки…
— У тебя еще все впереди, — хмыкнул господин Ди Монтобье. Хотя какой он, спрашивается, «господин»? — Вот многоученый шемит Хаим тебя поднатаскает — и можешь поступать к нам, на лекарский факультет.
Робер «Хаимом» Тотланта кличет. Граф Мораддин настрого запретил истинные имена чужим людям открывать. Однако ваганты знают, что Конан, например, Конан и есть, а вовсе не какой-то кузнец из приграничного городка. И уж, конечно, не мой батюшка. Помнится, я, когда узнал, что придется побыть сыном короля, едва со страху не помер. Где ж такое видано — набиваться в родичи правителю? Добро бы в кровники, а просто так, на словах? Нехорошо…
Хотя, как Мораддин утверждает, мы с Конаном чем-то похожи. Только он темноволосый, а я светлый.
— Господа, что ж вы с утра в душном помещении сиднем сидите? — воззвал тут Робер и едва не насильно выхватил книжку у сразу помрачневшего Тотланта. — Вы, наверное, и не завтракали еще?
— Нет, отчего же, — возразил стигиец. — После девятого колокола из корчмы принесли еду.
— После девятого! — воскликнул хозяин нашего жилища. — А сейчас второй послеполуденный! Вы, наверное, голодны! Мэтр Астродиус в своем трактате неоднократно указывал — питаться нужно регулярно, обязательно горячим и недосоленным. Идемте!
— Куда? — всполошился Тотлант. — Нам необходимо дождаться друзей. Конан, то есть э-э… месьор Рутгер Хори и остальные господа ушли по делам.
— Как ушли, так и придут, — невозмутимо ответствовал Робер. — Собирайтесь, я вас угощу. В трактире «Три луны» сегодня подают отличную телятину с чесноком и гвоздикой.
Я почувствовал, как заурчало в желудке. Батюшка всегда говорил, что такого детину, как я, проще убить, чем прокормить. Прадед-асир, мол, тоже был не дурак пожрать. А я ростом высок, на здоровье и силу особо не жалуюсь. Поэтому всегда есть хочу.
— Пойдем? — я вопросительно глянул на Тотланта. — Если человек приглашает, нехорошо отказываться.
— А-а… — Тотлант сморщился, махнул рукой и встал, оправив тунику. Потом добавил визгливым шемитским голоском: — Таки с вами, молодые люди, связываться — себе дороже. Идемте, обжоры.
Я набросил суконную куртку, натянул сапоги и на всякий случай сунул за пазуху кинжал. Мало ли что случится? Вон давеча Халька схватили, а я и слова сказать не мог. С голыми руками против мечей не попрешь. Конан потом ругался, всякую хулу на меня возводил. Говорил: «Я в твои годы!.. Ну и что — пять человек, пять человек!.. Отобрал клинок и вперед!..» Конану хорошо рассуждать, он, по-моему, всю жизнь только и делал, что сражался с кем-нибудь. А я на мечах драться-то не умею. В кузне работать могу, охотиться, шкуры выделывать. Зачем мне эти острые железки?
Словом, пошли мы в трактир. Впереди Робер бежал, руками размахивая, за ним Тотлант шествовал, а я вслед. Я сначала думал — господин вагант нас в ближний кабак поведет, но ошибся. Вышли мы за ворота Логиума, полупьяную стражу миновав, и отправились вниз по улице. Тотлант поначалу ворчал. Не нравилось ему, что мы Обитель Мудрости покинули. Потом к уличной суете присматриваться начал — волшебник прежде в Тарантии не бывал. Все ему интересно. На книжные лавки заглядывался, большой храм Митры с интересом осмотрел. Такой громадный домина, аж жуть берет. С круглой крышей-луковицей, изображением солнца на шпиле и высокими колоннами. Стигиец заметил, что нужно потом в храм заглянуть будет. Здесь, мол, Валамир, сын Гонтрана жрецом служит. Известный волшебник.