К тому же производительность труда рабочих, почувствовавших себя хозяевами предприятия, быстро упадет, упадет и обязательная дисциплина. В усредненном человеке, которого только и можно принимать во внимание, слишком сильно желание произвести такое количество труда, которого хватило бы ему для поддержания существования. При системе, когда рабочие будут сами назначать себе жалование, его размер должен находиться в самой непосредственной зависимости от продолжительности рабочего времени. Следствием всех этих мероприятий являются, кроме того, преступный террор, безрассудное преследование всех инакомыслящих и устранение правового порядка в России. И правящие личности в принципе не что иное, как ловкие агитаторы, своими речами и вдохновением подстегивающие на борьбу против буржуазии, против всего существующего, способные воодушевлять массы верой в светлое будущее, на пути к которому - подлость и эгоизм правивших до сих пор классов, которые должны быть поэтому уничтожены.
   Но творческие силы нигде, собственно, не проявляются. Русские города в запустении, экономическая жизнь в основном замерла, частично она еще поддерживается искусственно ценой больших жертв и затрат из государственных средств. Даже обеспечение населения продовольствием, которое в России по сравнению с другими европейскими государствами отличалось в лучшую сторону, теперь в крупных городах пришло в полный упадок. Прежде всего потому, что была сделана попытка решить крестьянский вопрос в интересах всего общества в духе коммунистической революции, не принимая во внимание опасные последствия такого подхода.
   Россия живет, не думая о капитале, которого ввиду богатства страны должно хватить, казалось бы, на длительное существование. Торговля и промышленность едва теплятся, сельское хозяйство поставляет продукцию только под угрозой применения силы, и тем не менее эти поставки недостаточны.
   Если бы уничтожение старого капиталистического порядка привело к улучшению жизни пролетариата, критика тогда умолкла бы. Но на деле все выглядит иначе. У массы российского народа нет никакой перспективы добиться уровня жизни презренной буржуазии, поскольку в этом стремлении используются все средства для превращения буржуазии в пролетариат.
   Советская диктатура все еще утверждает, что она на правильном пути. Признаться в ошибке было бы равносильно признанию поражения. Нарастание недовольства в России заставляет власть имущих усиливать политику наведения страха. При этом утверждают, что это необходимая промежуточная стадия и только, что она необходима для защиты свободы пролетариата и для обращения врагов в свою веру или их уничтожения. В действительности же, это единственное средство сохранить диктатуру меньшинства, предоставить ему достаточно времени для отмщения и разрушений.
   Коммунистическая революция должна была подарить русскому народу права человека и политическую свободу. Мы не обнаружили в этой стране никакой политической жизни, никаких демократических свобод; увидели народ, который в страхе и сомнениях живет от одного дня до другого; лишь малая часть этого народа мчится вперед, упоенная жаждой мести и крови.
   Правительство, которое утверждает свою власть только преступными средствами, не способное ни к каким делам, может вызвать только чувство презрения и отвращения. Во всяком случае, мы, проработав совместно почти четыре месяца, не можем испытывать иных чувств по отношению к коммунистической диктатуре. Хотелось бы надеяться, что рано или поздно остальная Европа поймет опасность большевизма для мира и найдет в себе силы остановить его распространение и покончить с ним. Решающую роль в этом сыграет, конечно, исход войны. Если Германии удастся добиться мира на приемлемых для себя условиях, то она как наиболее пострадавшее государство не должна будет уклоняться от решения вопроса в целях самозащиты. Хотелось бы надеяться, что такую политику будут проводить люди, у которых хватит мужества, несмотря на возмущение левых партий по поводу реакционности намерений и недопустимого вмешательства во внутренние дела России, идти избранным путем. Хозяин дома, на которого напали убийцы и грабители, наверняка не назовет прибежавших на помощь соседей нарушителями спокойствия домашнего очага, даже если они ворвутся в дом без разрешения и будут действовать решительно.
   Коммунизм не продержится долго, самое большее несколько лет, если Россия останется без помощи извне. Если же ему удастся распространиться и на другие народы, то процесс оздоровления продлится значительно дольше. Чем дольше продлится безрассудная битва народов, тем больше опасность для остального мира. Хочется надеяться, что наше правительство видит такую опасность и готово бороться с ней.
   Если Россия не найдет поддержки, то все некоммунистические партии объединятся, наконец, на отчаянную борьбу, которая увенчается победой. Тогда и в этой несчастной стране в правительство войдут снова люди, которые заодно с теми, кто стремится из темноты к свету.
   Послесловие
   Более трех лет прошло с момента отъезда в Москву, пока я смог начать работу, привести в порядок мои записи и дела и подготовить их к изданию. Мне представляется необходимым оглянуться назад на этот период, дать оценку сегодняшней ситуации в России и сделать вывод о ее вероятном дальнейшем развитии.
   Среди многочисленных книг о войне и ее политической подоплеке, появившихся, начиная с 1918 г., я нашел лишь две - Гельфериха и Паке, в которых излагаются впечатления и деятельность немецкой дипломатической миссии в Москве. В третьем томе "Всемирная война" статс-министр Гельферих рассматривает в одной главе свою московскую миссию. Я полностью согласен с его изложением политической ситуации и событий в течение тех восьми дней, которые он провел среди нас. В своей оценке политической деятельности московского представительства в период до его приезда он исходит, однако, из не совсем правильных представлений. Правильные представления он, вероятно, и не мог получить вследствие непродолжительности его пребывания и односторонности взглядов собеседников. Поэтому и сегодня я придерживаюсь оценки, сделанной мною ранее.
   Не только министерство иностранных дел, но, следовательно, и наше дипломатическое представительство шли в течение многих недель неправильным курсом, целью которого было установить не только хорошие и тесные связи с большевиками, но и всячески поддерживать коммунистическое правительство. Опасность того, что в результате неправильной политики будет нанесен ущерб нашему престижу, что будет полностью подорвано наше будущее на востоке в другие времена, либо не видели, либо не хотели видеть. Иная ориентация, медленно распространившаяся в июне, насколько мне известно, не явилась продуктом наших дипломатов и не была выражением их внутреннего убеждения, что выражалось в неопределенности и половинчатости практических шагов и в целом сказывалось отрицательно.
   С удовлетворением прочитали все те, кто в 1918 г. служил на благо империи в Москве, разъяснения статс-министра Гельфериха в его книге о поведении служб ведомства после отъезда германской миссии. С возмущением и огорчением пришлось нам тогда узнать, что официозная пресса объясняла в течение нескольких недель поездку Гельфериха в Берлин и г. Спа и наш перевод в Петербург боязнью непосредственных участников за свою жизнь, хотя в министерстве иностранных дел достоверно было известно противоположное. Мне нужно лишь сослаться на мои записи того периода.
   Еще более прозрачно обстояло дело в связи с отъездом Гельфериха по категорическому распоряжению МИДа. Эта попытка, исходившая с Вильгельмштрассе, переложить ответственность за происходящее с центрального ведомства на наше представительство, не была для нас, и я с сожалением должен сказать об этом, неожиданностью и, несмотря на очевидность того, не учитывала ущерб, наносимый нашей личной чести. Выражалось возмущение тем, что мы не позволили безропотно распоряжаться собой и не обеспечить дополнения к договору, что мы требовали от МИДа, и не встречали в этом поддержки, дать г-ну Иоффе вполне недвусмысленно понять о нашем нежелании отступать. Впрочем, для этого были необходимы средства, которых в арсенале Вильгельмштрассе, собственно, уже не было.
   Лишь в конце сентября 1918 г. г-н Гельферих, благодаря энергичным требованиям, добился официального внесения ясности в прессе, что, однако, осталось неизвестным для широких кругов, поскольку такие заметки печатались многими органами печати, к сожалению, только, если они касались политических друзей.
   В книге ротмистра графа Гертлинга "Один год в имперской канцелярии" и в работе
   г-на М. Эрцбергера78 много лет спустя эти события упоминались, поэтому, таким образом, что Гельферих покинул Москву по своей воле. В книге Гертлинга меня заинтересовало замечание на стр. 137 о том, что директор во внешнеполитическом ведомстве г-н Криге (о его незнании русской действительности я не раз упоминал в моих заметках) совершенно серьезно называл г-на Иоффе "благородным евреем". По-видимому, немецкая революция, совершенная на русские деньги, не просветила вернувшегося домой г-на Криге относительно истинного лица русских диктаторов.
   В бурном потоке событий мои заметки в Москве в гораздо большей степени, чем мне этого хотелось, отразили текущие события и политику, чем внутренние русские процессы и взаимосвязи. Я не стал сожалеть об этом после того, как ознакомился с книгой "В коммунистической России" г-на А. Паке, вышедшей в издательстве Дитрихса в 1919 г. в Йене. В ней широко и захватывающе показаны внутриполитические и культурные процессы. Автор с начала июля 1918 г. был в Москве в качестве представителя газеты "Франкфуртер Цайтунг", а с середины июля того же года руководил отделом печати дипломатической миссии. Тонкий наблюдатель, он быстро составил себе представление о настроениях среди немцев. Уже в одном из своих первых отчетов, в конце которого он освещает работу и перспективы германского представительства, отмечается (стр. 24): "В состав миссии входят также несколько майоров, которые не скрывают своего возмущения".
   В начале июля возмущение, действительно, было. Но сегодня я вынужден считать его оправданным. Ко времени приезда г-на Паке наше положение было уже крайне критическое и требовало изменений, поскольку речь ведь шла о том, чтобы сохранить для Германии ее столь сильную позицию, завоеванную благодаря ее полной победе на востоке.
   В контексте нашей тогдашней политики было совершенно естественным подписание
   29 августа 1918 г. в Берлине, а затем и ратификация так называемых Дополнительных договоров. Они сначала обидели наших союзников, особенно турок, и притом весьма существенно, тем более, что перед подписанием этих договоров мы не известили их об этом; с другой стороны, нам было крайне необходимо их согласие с пунктом об оставлении ими Баку и с рядом других политических и экономических соглашений с заинтересованными державами. Тогда мы брали бы на себя обязательства и дальше играть роль защитника советской республики, но по-прежнему увязали в полумерах, так как одновременно мы навязывали противнику такие условия, кои не оставляли надежд на хорошие взаимоотношения.
   Мы усиливали до предела враждебность кремлевского правительства к кайзеровской Германии, уже и без того обусловленную переговорами в Бресте, однако в то же время укрепляли ее господство. Россия поставила свою подпись с целью получить передышку и выиграть время и совершенно точно знала, что эти договоры никогда не могли бы быть выполнены. Зато согласие Германии на отмену прав немцев в России на частную собственность действительно содержалось в этих договорах. Нашим представителям не хватило чувства реальности, они оказались в плену самообольщения и недостаточно планомерного мышления, тогда как русские четко и сознательно шли к своей цели.
   Я решительнейшим образом отвергаю бывшего рейхсминистра финансов М. Эрцбергера как человека и политика и по-прежнему сожалею о том, что такой человек мог вообще играть в Германии какую-либо роль; что объединившиеся в центре германские католики не проявили достаточного политического такта, что они, кроме того, не вынудили его вообще исчезнуть из общественной жизни. Однако я должен согласиться с каждым словом доводов Эрцбергера в его книге "Пережитое в мировой войне" на стр. 246--249, касающихся Дополнительных договоров с Россией. Там автор убедительнейшим образом показывает нереальность и пагубность всех положений этих соглашений. Особенно интересно показано отношение г-на Иоффе и его людей к этим договорам, которые видели в них лишь возможность выиграть время в ожидании начала революции в Германии.
   Здесь надо снова подчеркнуть, что наше внешнеполитическое ведомство ради этих договоров не потребовало удовлетворения за убийство нашего посланника и не встало на защиту немецкой чести и авторитета Германии; что ради этих пустых пунктов г-н Гельферих и все члены московской миссии были, дескать, заподозрены в трусости. На самом же деле единственной целью МИДа было убедить правительство Советов в нашем желании добиться тесных отношений.
   Самоуверенность русских, столь впечатляюще показанная г-ном Эрцбергером, имела основания. Из того почетного неравенства, которое армии Четверного союза не могли долго преодолеть перед лицом такой сверхдержавы, несмотря на все жертвы и победы, в результате внутренних раздоров, порожденных предательством, сравнительно легко давшим ростки среди населения из-за всяческих нехваток и голода, а также при поддержке русской агитации и русских денег - в результате всего этого пришло позорное крушение. После четверти века бессистемной внешней политики пришлось использовать нашу армию, лучшую, какую когда-либо видел мир, пришлось в 1914 году использовать в неблагоприятных условиях - с целью продолжения обанкротившейся политики иными средствами. Из неблагоприятных в военном и экономическом отношении условий для ведения войны сложилось, опять-таки вследствие провала нашего государственного искусства, безнадежное противостояние против большей части земного шара. Из-за слабости и бессистемности внутренней политики, в результате русского влияния, от коего мы не защищались, возникла в конечном счете революция в Германии, как удар ножом в спину.
   Здесь должно и можно оставить без проверки и оценки вопрос о том, был ли возможен какой-либо более благоприятный исход этой войны при условии лучшего сотрудничества военных и гражданских ведомств в результате своевременного налаживания взаимодействия. Но опять следует подчеркнуть, что армия, при столь безнадежных обстоятельствах не только воевавшая до конца, но и не раз приближавшая нас к окончательной победе, могла бы действительно принести Германии победу, если бы наша политика оказалась в состоянии создать хотя бы временную коалицию на нашей стороне для уже давно назревшего решения.
   Вряд ли надо подробно разъяснять, что результаты нашей восточной политики в любом смысле соответствовали тем опасениям, кои мы столь часто ощущали и высказывали в Москве. Теперь уже признано, что из-за общего нашего поражения иная политика мало бы что изменила. Но этой констатацией не может быть оправдана политика самообольщения и слабости. Ее последствием продолжает оставаться и то, что наша репутация в России, вследствие нашего отношения к коммунистическому правительству террора, вследствие проявленного нашим внешнеполитическим ведомством недостаточного понимания чести и достоинства рейха, подорвана на долгие времена. Внутренняя политика большевиков за прошедшие четыре года продолжала идти в колее, обозначившейся в 1918 году. Ее результаты соответствуют во всех отношениях тогда же высказанным прогнозам. Нет нужды прибегать для доказательства этого к сообщениям из буржуазных и прочих враждебных коммунизму кругов, которые могли бы быть отвергнуты немецкими друзьями и наемниками московских правителей как пристрастные. Вполне достаточно оценки со стороны немецких весьма левонастроенных рабочих, сделавших попытку жить в России, а также различных социал-демократов других стран, но прежде всего почти нескрываемое признание банкротства в выступлениях отдельных русских руководителей, даже Ленина.
   Известия о безутешном состоянии дел столь многочисленны и столь однозначны, что нельзя сомневаться в факте: Россия - это умирающая страна. Опустевшие и голодающие города, отчаявшееся население (за исключением очень узкого круга), по-прежнему живущее под гнетом террора, полностью уничтоженная промышленность и разваленная торговля - таковы достижения коммунистов в искусстве управления страной. Полный крах экономики страны стал теперь очевидным и для ослепленных политическим безрассудством сторонников коммунизма в условиях страшного голода, разразившегося в 1921-22 годах, этот голод - вина только диктатуры пролетариата. Падение кремлевского правительства было бы поэтому возможным, не будь народ полностью разоружен. Какие-либо акты помощи из-за границы совершенно не имеют смысла.
   В 1918 году куда более влиятельные руководители и другие убежденные большевики говорили нам, что несправедливо уже через полтора или два месяца большевизма требовать оснований для оценок и приговоров, что диктатуре пролетариата нужно дать какое-то время для творческого созидательного труда. Такие заверения имели тогда какое-то оправдание, однако теперь уже очевидно, что диктатура народных комиссаров оказалась способной лишь к разрушению, к доведению России до гибели. Эта диктатура была и осталась системой господства группы безумцев, преступников и, в очень незначительной ее части, идеалистов и теоретиков, не понимавших требований хозяйства страны и фактических потребностей масс.
   За наше почти четырехмесячное пребывание в России в 1918 г. мы несколько раз считали близким падение большевистского правительства, постоянно видели серьезную опасность для его существования и рассматривали его, конечно же, как недолговечное. Такие оценки опирались, естественно, на тогдашнее международное положение, дававшее нам основание считать, что Германия сможет добиться для себя сносного равновесного мира. Из контактов с различными течениями в России мы понимали, что диктатура коммунистическо-семитского клуба, хотя и не пользовавшаяся поддержкой масс, в результате основательного разоружения своих противников и из-за отсутствия единства всех ее внутренних врагов вряд ли могла бы быть свергнута только изнутри. Поэтому поражение Германии невольно весьма существенно укрепляло позиции большевизма.
   Различные движения отдельных генералов и групп в кругах казачества против большевиков лишались поддержки и надежд после прекращения немецкой оккупации Украины и западных районов России. Попытка Антанты, предпринятая по настоянию французов, играть решающую роль в России, была бессистемной и слабой и потому обреченной на неудачу с учетом весьма слабого в географическом и стратегическом отношении положения по сравнению с положением Германии. Поэтому большевикам удалось в то время поочередно преодолеть все свои внутренние опасности, начиная с чехословацкого корпуса и кончая Врангелем79.
   Разногласия в рядах Антанты, а именно, различие во взглядах французов и англичан на русскую проблему после выхода Германии из войны, явились вторым важным благоприятным для Советов фактором, наряду с разобщенностью внутренних противников большевиков, получивших, таким образом, долгожданную передышку, помогшую большевикам укрепиться изнутри и против внешних врагов путем широкой мобилизации масс, которая, к слову, способствовала и борьбе с общей безработицей в стране.
   Момент исторического значения - война между Польшей и Россией - не был использован. Антанта оказалась не в состоянии использовать польскую победу, наступившую после первоначальных впечатляющих военных успехов русских, таким образом, чтобы можно было свергнуть большевизм. Когда в феврале-марте 1921 г. произошли крупные мятежи в различных районах России, в том числе наиболее опасный - в Кронштадте, против диктатуры, в широких кругах за границей полагали, что тирании Ленина-Троцкого приходит конец. Такое мнение не разделялось, пожалуй, теми, кто был глубже знаком с русскими делами и понимал, что и на этот раз речь шла лишь об очередной группе противников большевизма - эсерах - и что и эти люди начали борьбу лишь в некоторых районах страны. Только единство всех противников способно при условии отсутствия конкретной помощи извне (это следует снова подчеркнуть) обеспечить победу над большевиками; но и такая победа была бы возможна лишь, если бы в результате какого-либо мятежа в Красной армии произошел бы переворот в Москве, в результате которого в руках контрреволюции оказались бы главные большевистские руководители. Однако в ближайшее время такое маловероятно.
   Вышесказанное показывает, как мною оценивается возможная продолжительность советского правления. Оно не может быть неограниченным, но с учетом внешнеполитической ситуации может продержаться еще довольно долго. Поскольку этот режим живет лишь на наличный капитал, то в один прекрасный день всеобщее недовольство и отчаяние в сочетании с полнейшим экономическим крахом приведут к окончательному падению этого режима, как я это описал выше.
   Но я не исключаю, что советская власть, осознав экономическое безрассудство своих мер и тирании, неприемлемой на длительное время для народа и для собственного существования, использует ту передышку, которая была подарена большевикам после нынешней внутренней победы и, в результате оппозиции остального мира, в частности Англии, постепенно преобразует себя. Возможно, Ленин, человек, несомненно, необычайного таланта государственного руководителя, постепенно сумеет перестроить Россию и превратить ее в страну демократического правления, преобразует прежде всего промышленность и торговлю, сделает их жизнеспособными, денационализированными, отменит террор или же существенно ограничит его, а также восстановит правовую жизнь в стране. Некоторые его речи, а также некоторые решения последних коммунистических съездов и другие признаки, например, экономический договор с Англией, свидетельствуют о таком переломе, наступление которого должно было бы в конце концов привести к устранению на своем пути людей кровавого террора даже в случае их переориентации.
   Когда в ноябре 1918 г. в Германии разразилась революция, то все надежды русских коммунистов, в угоду которым был заключен Брестский мир и были приняты все последовавшие за ним мероприятия, в частности, подписаны с легкостью Дополнительные договоры в августе 1918 года, были, казалось, близки к реализации. Большевизированная Центральная Европа весьма увеличила бы сроки существования и перспективы дальнейшего распространения коммунизма. Но когда в последующее время события в Германии привели лишь к демократической республике, а обе попытки создать другие советские государства - в Баварии и Венгрии --быстро потерпели неудачу, надежды на мировую революцию быстро пошли на убыль, даже если таковые и были когда-либо обоснованными.
   Таковыми они, по-моему, не были, по меньшей мере применительны к странам-победительницам. Народы, только что одержавшие под руководством своих правительств полную победу в империалистической войне, думают прежде всего не о государственном перевороте, т. е. не о разрушении достигнутого. Развивая эту мысль, я не считаю справедливым, как делают широкие круги немецкого бюргерства, когда упрекают наш народ в революции во время войны с внешним врагом, обвинять людей в глубоком равнодушии к судьбе отечества и в недостатке стойкости и верности родине. Даже если я и далек от мысли простить переворот в Германии и прежде всего его инициаторов, то, ради справедливости, мне кажется, следовало бы учесть причины происшедшего в нашей стране.
   Подобно войску, которому в наступательных операциях обычно присуще, по моему опыту, весьма тонкое, инстинктивное чувство ожидаемого успеха, победы, правильность тех или иных шагов, или же понимание, в какой момент необходимо приостановить наступление, так и народ инстинктивно оценивает ситуацию, реальность надежд Германии на победу или же на приемлемый исход ее военных усилий. Только после того, как летом 1918 г. эта вера была окончательно утрачена, преступные планы ограниченного круга людей обрели столь благоприятную почву, что их цели, во имя которых они вполне сознательно желали поражения своему отечеству, стали близки к осуществлению.
   Я твердо убежден в том, что французский народ, стойкость которого, несмотря на четырехлетнюю оккупацию, столь настойчиво противопоставляется нашей стойкости, тоже поистине достойной восхищения, мог бы быть побежден еще в 1915 году, окажись он в такой же коалиции и в голодной блокаде против трех четвертей обитателей земного шара. Как и каждый француз, знавший, что время работает на него, что ему будет приходить все новая и новая помощь, так и всякий более или менее мыслящий человек в странах Четверного союза ощущал, что любые потери в людях и технике были невосполнимы, что всякий лишний день продолжения войны работает против нас.