– Вы понимаете, что от вас требуется? – размеренно и внятно спросил Шеф.
Куколка поймал взгляд водителя в зеркальце заднего вида. И улыбнулся. Водитель поспешно отвел глаза, словно его поймали за тем, как он заглядывает в декольте мировой судье.
– Думаю, да, – все еще улыбаясь, ответил Куколка.
В сухом тоне Куколки слышалась ленивая ухмылка. Шеф поглядел в это странное, с остановившимся взглядом лицо и попытался подавить дрожь отвращения.
– По-вашему, это повод для улыбки?
– Зависит от того, сколько вы планируете мне заплатить.
– Десять тысяч за доказательства, что писатель мертв.
Куколка усмехнулся.
– Недостаточно. Совсем недостаточно. Ведь тут замешан большой мальчик.
– Необязательно.
– Согласен. Но что, если? Это ведь я рискую. Не вы. Сволочь может выяснить, где я живу. И что тогда? Никто не знает, где, мать его, он живет, верно? И как он выглядит, тоже никто не знает. Без своего колпака он может подойти ко мне на улице, в пабе, где угодно. И я его не узнаю.
– Он наставит на вас «магнум» сорок четвертого калибра. Я бы сказал, это сужает крут подозреваемых.
– Да пошел ты...
Шеф отвернулся, силясь обуздать гнев. Он поджигал людей и за меньшее и, хотя курил лишь изредка, все равно повсюду носил с собой емкость с бензином для зажигалок. Но Пономарь уважал Куколку, а Шеф старался уважать Пономаря, поэтому смолчал.
– Одиннадцать косых плюс расходы. Все квитанции отдадите мне.
– А что, если это Злыдень? Что тогда?
– Тогда мы пересмотрим ваш гонорар.
– Но что, если следующим пропавшим окажусь я? Шеф нахмурился, показывая, что смысл вопроса от него ускользает.
– Мне нужны гарантии, что вы выплатите компенсацию моей семье. Потому что если этот парень так хорош, как о нем говорят, я иду на чертовский риск.
– Если вы настолько хороши, как о вас говорят, – подхватил его слова Шеф, – никаких проблем не возникнет.
Но Куколка на лесть не поддался.
– Я не жадничаю. Если бы вы попросили покалечить какого-нибудь подростка, все было бы иначе.
– Мы не мелкие преступники, знаете ли, – сказал Шеф. – Мы «Пономарчики». Если вы лишитесь жизни, Малькольм позаботится о вашей семье, так же как заботится обо всех, кто ему верен. Тут вам беспокоиться не о чем. И раз уж мы заговорили о безопасности... Я привез вам небольшой подарок. Лол?
Водитель подал Шефу аккуратный кожаный кейс с переднего сиденья. Шеф неспешно расстегнул замки и открыл его. Внутри оказался поблескивающий автоматический пистолет и две коробки патронов.
– Видите? Это «ПП-93». Стреляет очередями или одиночными выстрелами, в зависимости от того, что требуется. Русского производства, но пусть это вас не смущает. В магазин помещается тридцать патронов.
На Куколку это не произвело впечатления.
– Я предпочитаю ножи.
Не трудясь ответить, Шеф собрал оружие и передал его Куколке.
– Какой легкий, – удивился тот.
– Да. Стреляя, можно держать в одной руке. – Подъехала и припарковалась рядом набитая до отказа семейная колымага. Выделываясь перед друзьями, девчонка-подросток прижалась носом к стеклу и показала Шефу язык. – Ради всего святого, уберите его!
Куколка мрачно положил «ПП» назад в кейс.
– С чего мне начинать?
Шеф протянул ему дешевый блокнот со вложенной в него фотографией. С фотографии на них смотрел длинноволосый мужчина лет тридцати, старающийся сделать умное лицо в камеру.
– Что это за нечесаный недоносок?
– Тот самый писатель. Зовут Билли Дай.
– Дай? – переспросил Куколка и безрадостно хохотнул. – Что, подаяния просит?
– Вроде того, – отозвался Шеф. – Адрес в блокноте. Плюс адреса одного-двух человек, которые могут что-то про него знать. Мне все равно, как вы это провернете, но я хочу, чтобы вы доказали, что он мертв.
Куколка уставился на Шефа неподвижным, злобным взглядом.
– А если он жив?
– Тогда убейте его. И я хочу, чтобы вы привезли мне его голову. В буквальном смысле.
Куколка взялся за дело немедленно, начав со сбора информации о Билли Дайе: расспрашивал соседей, показывал фотографию в барах и букмекерских конторах. Поначалу Куколка никак не мог поверить, что у Билли был только один друг. У большинства людей есть приятели, с которыми выпиваешь, которые хотя бы вид делают, что они тебе друзья. Но Билли Дай оказался истинным отщепенцем. Вломившись в дом Дайя, Куколка нашел только три сообщения на автоответчике. Одно от шикарной дамочки по имени Рози, чей голос звучал так, будто в носу у нее затычка. «Я ни за чем конкретным не звоню, просто хотела поболтать». Второй, мужчина лет тридцати, имени не оставил. Куколка предположил, что это полицейский. «Дай, гад ты эдакий. Кстати, это не учебная тревога. Где ты шляешься, остолоп необщительный?» Последнее было от женщины, которая тоже имени не оставила. По голосу лет двадцать пять. «Билли, это я. Почему ты не ответил на мое письмо? Позвони мне. Нам правда нужно поговорить».
Набрав 1471, Куколка записал номер телефона. Код он узнал сразу. Городок Конглтон в Чешире. О Конглтоне у Куколки остались приятные воспоминания. Как-то он его посетил, чтобы плеснуть кислотой в лицо одной женщине. Из любопытства он набрал номер и стал ждать. Телефон звонил и звонил. Никто не брал трубку.
Весь день в «Липах» царила тишина, настолько глубокая, что ее было никак не замаскировать ни телевизором, ни стереомагнитофоном, ни жалкими попытками Билли поговорить с самим собой. Дождь барабанил в окна, в телефонных проводах выл ветер. Взявшиеся неведомо откуда мухи гудели у самого лица Билли, провоцируя его устроить бойню свернутой газетой. Три или четыре раза он слышал стук подков, когда по проселку проходили лошади. И всегда за этими звуками тишина воцарялась безмятежная, как смерть.
Ночью здание ожило. В скрипах старого дома чудились смутные и бессвязные угрозы. Гульгали трубы, бормотали половицы. Билли слышал, как открываются и хлопают двери. На третью ночь Билли, стараясь заснуть, снова услышал крик. На сей раз он звучал отдаленно, будто кто-то стенал в конце длинного туннеля. И опять Билли схватил обрез и прокрался на кухню. Никаких мух. Но ему показалось, он услышал шаги. Звук словно бы исходил из-под пола. Спустившись к двери в подвал, он прислушался. Никаких шагов. Но когда он прижался ухом к двери, раздался громкий крик. Звук едва-едва походил на человеческий – нечто среднее между рыком и скулежем.
Теперь Билли не на шутку испугался. Включив магнитофон, он стал раз за разом на предельной громкости гонять «Не бойся старухи с косой» «Блю ойстер культ». А еще, напившись, высунулся из окна спальни и стал смотреть, как лыбятся надгробья возле церкви. Воздух был тяжелым от мороси и дыма. Повинуясь глупой прихоти, Билли заорал, назвал Господа сволочью – в надежде, что его сосед-священник услышит и оскорбится. Он хотел, чтобы вспышка стала величественным жестом мятежного отчаяния. Но его голос прозвучал как зудение осы, и вышло беспомощно, как у школьника, сквернословящего в мокрой дождливой темноте.
Наконец он устроился на ступеньке лестницы, положив на колени обрез. С первым светом, трезвый и усталый, он спустился вниз, выключил магнитофон и прижал ухо к двери подвала. Ничего. Вконец измученный, он забрался в кровать и заснул.
После полудня Билли вынес «Ремингтон» в поле за кладбищем и пристрелил пугало. В отличие от пугал в детских книжках с картинками у этого не было головы. И вообще оно состояло из двух щеток, неумело связанных крестом, поверх которого был распялен старый плащ.
Билли эта нелепая конструкция показалась символом Бедфордшира, его жителей и обычаев. Загнав в обрез толстый патрон, он прицелился с двух ярдов.
Билли никогда раньше не стрелял, даже из духового ружья. Теперь он неловко спустил курок. Обрез громыхнул. Билли чуть пошатнулся, потеряв равновесие от отдачи. Крест переломился пополам, плащ взлетел в воздух и преодолел несколько футов прежде, чем, дымясь, упасть в пшеницу. Выстрелил «Ремингтон» гораздо громче, чем ожидал Билли. Звук раскатился диким эхом, отразился от земли в небо и назад на землю. Оказался таким мучительно громким, что у Билли заболели уши.
Однако, к немалому его изумлению, внутри у него затеплился огонек. Тот факт, что огнестрельное оружие каждый день приносит в мир все новые беды, теперь не имел никакого значения. Благодаря обрезу он чувствовал себя мужественным и живым. Опустив оружие, Билли немного подождал. На оглушительный выстрел непременно сбегутся люди. Но никто не появился. Из любопытства Билли вышел через поле на Черч-лейн и огляделся по сторонам. Никого не видно.
Билли перерыл шкафы и буфеты Злыдня, но не нашел ничего, говорившего, что у его друга есть хоть какое-то прошлое. Никаких фотографий, ни порнографических, ни прочих. Странно, но единственным достойным интереса предметом оказался бланк заявления о приеме на работу в манчестерскую полицию. Бланк был чистым, поэтому Билли его заполнил, вписав свое настоящее имя и адрес на Альберт-роуд. В графе «достижения» Билли вывел: «Однажды я подрочил шесть раз за день». Вопрос №7 гласил: «Почему вы хотите работать в полиции?» Ответом Билли стало: «Я толстый, ленивый и глупый, почему бы не получать за это зарплату?» Покончив с бланком, Билли его отослал – первым классом почтового отправления.
Когда сгустились сумерки, Билли пошел в паб, где за исключением двух тинейджеров оказался единственным посетителем. Владелица доверительно сообщила, что дела идут так скверно, что она подумывает о самоубийстве. Чтобы дать ей смысл жизни, Билли напился. Рассказав владелице, какая она чудесная женщина и насколько привлекательно выглядит для своего возраста, Билли повел «Харлей» в «Липы» по встречной полосе. В зловещий дом он вошел, чувствуя, как его подташнивает от дурных предчувствий.
Встретил его знакомый запах разложения.
Пройдя на кухню, он спустился к подвалу. Постоял у двери, слушая. Ни звука. Снова поднявшись по ступенькам, он заметил, что под столом ползает что-то крохотное и извивающееся. Наклонившись посмотреть, он увидел двух живых червей. Билли завернул их в бумажное полотенце и спустил в унитаз.
Часы на церковной колокольне пробили двенадцать. Взяв с кухонного стола «Ремингтон», Билли удостоверился, что он заряжен. Потом пошел наверх и сидел, баюкая оружие на коленях и ожидая, когда начнутся крики.
На следующий день у Билли был день рождения. Ему исполнилось тридцать три. Александр Великий в его возрасте завоевал весь известный тогда мир, Иисус закончил карьеру пастыря, Джон Леннон написал своя лучшие песни. Билли Дай написал четыре книги, и ни одной не продалось больше ста экземпляров.
В качестве подарка Билли устроил себе поездку в Кембридж, чтобы изучить архивы М. Р. Джеймса, хранящиеся в Королевском колледже. На байке дорога заняла лишь полчаса. Оставив «Харлей» на Королевском плацу, Билли прошел через главные ворота в библиотеку. За стойкой ждала неприветливая женщина в очках с лицом, как у разочарованной трески. Любая мелочь словно бы требовала от нее непомерных усилий. Билли пришлось подвергнуть ее допросу хотя бы для того, чтобы выяснить, где повесить куртку.
По счастью, архивариус оказалась настолько же милой, насколько библиотекарша гадкой. Она попросила у Билли какие-нибудь документы и рекомендательное письмо. Билли протянул паспорт и письмо, которое написал сам себе на фирменном бланке Би-би-си. В письме Билли был назван лучшим документалистом своего времени, а подписано оно было якобы генеральным директором Би-би-си.
Билли выбрал стол у окна с видом на двор и университетскую часовню. Заполнив бланк заказа, он отдал его архивариусу. Уйдя в другую комнату, она вскоре вернулась с означенным томом: полным рукописным вариантом «Потерянных сердец», любимой историей про приведения Билли. Восемь листов, исписанных с двух сторон непривлекательным и зачастую нечитабельным почерком. Билли ждал, когда ощутит дрожь, какую испытал при виде черновиков стихотворений Китса и Шелли, но все эмоции словно отключились.
Он твердил себе, что перед ним почерк великого мастера, что перед ним те самые слова, которые разбередили однажды его воображение. Но никакой реакции. Он не испытывал разочарования. Он вообще ничего не испытывал. Все смотрел и смотрел на холодные буквы и в конечном итоге пришел к выводу, что ему нужен очень и очень долгий отпуск.
С огромной неохотой он вернулся в «Липы». Припарковал байк у стены дома и поднял глаза на свое окно. И вздрогнул, увидев за стеклом бледное лицо. Под его взглядом лицо отодвинулось и растаяло в тенях.
Билли вошел в дом, заново потрясенный его ощутимой враждебностью.
Постоял у подножия лестницы.
– Стив? Это ты?
Он взбежал к своей спальне. Никого. Билли систематически обыскал остальные комнаты, послушал подо всеми запертыми дверьми и вынужденно заключил, что лицо существует лишь в его больном воображении. Он совершенно один.
В столовой появились еще две мухи. Билли выгнал их свернутым журналом, пришиб одну на оконной раме, вторую – на самом стекле в холле. Пав духом, но не желая поддаваться отчаянию, Билли решил прибраться в доме.
Сняв кожаную куртку, он повесил ее на гвоздик. Что-то выпало на пол из кармана. Это было письмо от Никки. Он совсем про него забыл. Бросив все, он пошел с мятым конвертом в гостиную и вскрыл его.
Письмо было на шести страницах. Билли читал его медленно, и прочитанное его потрясло. Когда Никки в декабре от него ушла, она забрала с собой одну тайну. Она ждала от Билли ребенка. Сейчас она на седьмом месяце. Никки писала, что из-за перепадов настроения Билли, его нежелания никуда ходить и постоянной ярости на мир и всех, кто в нем живет, ей все труднее становилось с ним жить. Но наперекор всему она все еще его любит. И скоро родит его дитя. Как насчет того, чтобы начать сначала? Если нет, она поймет. В конце концов, это же она от него ушла.
Билли уставился на последнюю страницу, содержавшую его любимые строчки. «Я пыталась перестать тебя любить. Но не могу. Даже когда у тебя скверное настроение, ты все равно нравишься мне больше, чем кто-либо, кого я встречала».
Это заявление Билли оценил. Никки точно суммировала то, как он сам себя воспринимал. В скверном настроении или нет, он все равно нравился себе больше, чем кто-либо, кого он встречал. Его захлестнули неожиданные эмоции. Никки его любит. Настолько, что собирается родить его ребенка. Все остальное вдруг потеряло значение. Его сотовый пропал – вероятно, не без помощи Злыдня. В самом доме телефонов не было. Но в поселке есть автомат, сразу за дверью «Пахаря». Он погнал «Харлей» по петляющей сказочной дороге, ведущей в деревушку. Чуть дрожа, стараясь не думать о глупости, которую собирается совершить (как бы здравый смысл не перевесил), он подъехал к будке, как раз когда из нее выходили две хихикающие девчонки-подростка.
После девчонок в будке пахло дешевыми духами и детскими конфетами. Вставив в щель монету в один фунт, Билли набрал номер, который стоял вверху первой страницы письма. Тишина, потом прерывистые тире: занято. Он попробовал снова, с тем же результатом.
Чертыхнувшись, Билли проклял свое невезение. И что теперь? И импульсивно набрал номер Тони. Через несколько гудков Билли услышал девчоночий голос. Это была Стефф, старшая дочка Тони.
– Але?
– Приветик. Тони дома?
Презрев светские условности, Стефф, которой было не больше девяти, бросила трубку на стол и заорала:
– Папа! – В ее голосе явно слышалось раздражение.
Возникла пауза. Билли ясно слышал телевизор на заднем плане и хлопанье дверей. Потом трубку взял Тони.
– Алло?
– Это я, – сказал Билли.
– Билл? Черт меня побери! Я уже решил, что ты эмигрировал!
– Почти в точку, приятель.
– Куда ты пропал? Я уже несколько недель тебе звоню, остолоп.
– У меня неприятности.
– Какого плана?
– Плана Малькольма Пономаря. Тони застонал.
– Идиот ты несчастный! Я же тебе говорил, а? Я же тебе говорил не связываться с этим толстым мешком дерьма.
Они не разговаривали с января, когда Тони позвонил Билли пожелать счастливого Нового года. Он ничего не знал про дьявольский уговор с Пономарем и бедах, к которым он привел.
– Как у тебя дела? – спросил для поддержания разговора Билли.
– Нормально, – отрезал Тони. – Чего о тебе не скажешь. Что у тебя с голосом? Звучит хреново.
– Мне самому хреново. – Голос у Билли надломился. – У меня сегодня день рождения. – И, к собственному удивлению, вдруг разнюнился.
– Хватит, хватит! – запротестовал Тони. – Завтра пошлю тебе открытку. Только не плачь мне в ухо. Перестань меня доставать. Такого мне дома с лихвой хватает. Да и вообще, что на тебя нашло?
Билли рассказал про письмо от Никки.
– Беременна, да? Вот уж не думал, что тебя на такое хватит.
– Я только что попытался ей позвонить, но не могу прозвониться. Боюсь, что Малькольм Пономарь до нее добрался.
– Зачем бы ему?
– Он меня заказал.
– Шутишь.
– А по голосу не слышно?
– Господи хренов Иисусе! Я же тебе говорил, да? Разве я тебя не предупреждал?!
– Никки с тобой не связывалась, я правильно понял?
– Да она же на дух меня не переносит, Билли. Да и тебя не слишком жаловала. С чего бы, черт возьми, ей кому-то из нас звонить? А вот Кэрол звонила.
– Что ей было надо?
– Так. Волновалась, потому что ты забыл про день рождения одного из племянников. А ты, по всей видимости, про них никогда не забываешь. А еще она ездила к тебе, но никого не застала.
– Э, черт... Вот черт! – Билли громко всхлипнул. – Я просто хочу домой.
– Я думал, ты и так дома.
– Нет. Я в телефонной будке посреди Бедфордшира.
– Посреди Бедфордшира? Где ты, черт побери?
– В какой-то дыре.
– Тогда возвращайся домой.
– Не могу. Я лег на дно. Тони измученно вздохнул.
– Господи, час от часу не легче.
Повисло неловкое молчание. Билли вытер нос рукавом.
– Может, я мог бы у тебя отсидеться?
– Нет! Ни в коем случае! – с непристойной поспешностью возразил Тони.
– Я думал, ты мой друг!
– Конечно. К несчастью, я еще и трус.
– Спасибо. Просто замечательно.
– Послушай, Билли. Будь реалистом. Тебя скорее всего пристрелят. Ты и мне того же хочешь?
– В данный конкретный момент не такая уж плохая идея.
– Насколько я понял, они тебя еще не нашли? – спросил Тони.
– Уже дважды.
– Что?
– Уже дважды. И я оба раза сбежал.
– Кого они посылали? Старую каргу со скалкой?
– Это долгая и запутанная история. Расскажу при встрече.
– Ну хотя бы жизнь пока при тебе. Хотя, надо признать, это ненадолго.
– Тони?
– Да?
– Заткнись, а?
– Да ладно тебе. Ты же понимаешь, я не желаю тебе зла. Ты же должен это знать.
– Ага.
– Понимаешь, все не так просто. Мне ведь о семье надо подумать.
– А ты о ней думаешь?
– О ком?
– О семье?
– Я все время о ней думаю, скотина ты наглая.
– Просто спросил.
– Я попробую сообразить, как тебе помочь, Билл. А пока держись. Ты еще жив. И, возможно, останешься в живых, если не наделаешь глупостей. Нет. Давай скажем так: если ты не наделаешь глупостей больших, чем та хрень, какую уже натворил.
– А если я пойду в полицию, Тони? Мне это чем-нибудь поможет?
– Нет.
– Почему? Есть же порядочные полицейские.
– Где? О чем ты говоришь, Билли? Мы не сумели бы раскрыть убийство, даже будь оно совершено в полицейском участке, на глазах всех нас. И знаешь почему? Потому что в полицию записываются только никчемные придурки. А если не могут попасть к нам, то записываются в гребаную армию. Будь у меня хоть какие-то способности, я завтра бы бросил работу.
– Но я ведь мог бы получить защиту полиции.
– Защиту? – фыркнул Тони. – В лучшем случае к твоему дому отправят постового в форме. Если он увидит, что по улице приближается Пономарь, то сразу даст деру. Или скорее всего долбаную руку за взяткой протянет. Постарайся жить в реальном мире, Билли. Вся полиция в кармане у Малькольма Пономаря.
– Но ведь не ты.
– Нет, но мог бы. Если бы он предложил.
– Тони. Не шути.
– Да какие уж тут шутки.
– Послушай. Мне нужно с тобой встретиться. Надо с кем-то поговорить. Я тут с ума, черт побери, схожу, Тони.
– Ладно. Я к тебе приеду. Но чур больше не плакать. О'кей? Обещай. Потому что если нас увидят вместе, а ты будешь реветь, то люди решат, что мы два педика, которые только что расстались.
Две ночи напролет Куколка сидел, прикорнув в высокой траве у дальнего забора сада Тони, и наблюдал за домом в театральный бинокль. На второй вечер он увидел, как Тони разговаривает по телефону, куря у открытого французского окна. Весь свет в доме горел, и шторы были не задернуты. Задней стороной сад выходил на школьную спортплощадку.
Куколка протиснулся через дыру в живой изгороди. Тони не потрудился ее заделать – так дочкам удобнее было срезать дорогу, когда они опаздывали в школу. До того, как телефон зазвонил, Куколка уже решил было на сегодня сворачиваться.
В отличие от жены Куколка не умел читать по губам. И из разговора Тони он тоже не разобрал ни слова, слышал лишь отдаленное бормотание спокойного хрипловатого голоса Тони. Но когда Тони положил трубку, пронзительный женский голос из другой комнаты, проорал какой-то вопрос. И вот тогда Куколка уловил, стопроцентно уловил ответный крик Тони: «Просто Билл!»
Стоило ему подъехать к кибитке, Злыдень сразу понял, что что-то не в порядке. Он открыл дверь, и в лицо ему ударил ледяной воздух. Поискав источник сквозняка, он ничего не нашел и встревожился. Ночь была мягкой. Нет никаких причин для холода в вагончике.
Для Злыдня, полагавшегося ради выживания на органы чувств, холодок был предостережением, знаком того, что что-то начало разлагаться в его темном и самодостаточном царстве.
В глубине души он знал, что именно. Преступнику жалость непозволительна. Злыдень всегда гордился своей несгибаемостью, отказом отшатнуться от неоправданного насилия. И понимал, что, пощадив Билли, оскорбил своего духа-хранителя, безымянного демона, толкавшего его на убийство и понемногу изолировавшего от остальных людей. Билли был последним тестом на веру. Злыдень его не прошел, потому что был связан с Билли чем-то, чего даже не попытался объяснить или понять.
Но если оставить Билли в живых было ошибкой, то убийство Дока стало актом бессмысленного и ненужного безумия. Теперь он это понимал. Третья смерть, убийство Ньюи, была сродни природной катастрофе, вызванной двумя предыдущими проступками. За каких-то несколько дней один-единственный акт милосердия нарушил хрупкое равновесие в мире Злыдня.
Той ночью в «Липах» Злыдень пытался убить Билли, пока он спал. Мысль пришла ему в голову, когда он проверял перед сном окна и двери. До него дошло, что прятать Билли год или даже день непрактично. Билли нельзя доверять. В отличие от Злыдня, который сознательно избрал одиночество, писатель не самодостаточен. И хотя мир в Билли не нуждался, Билли нуждался в мире. Как скоро он продаст свою историю воскресной газете? Он и двенадцати секунд молчать не может, что там говорить про двенадцать месяцев?
Поэтому Злыдень поднялся в комнату Билли, беззвучно вошел и приставил «ругер» к голове старого друга. Это казалось правильным. Счастливое воссоединение состоялось. Они посмеялись и напились, и испытали толику былого взаимопонимания. А теперь пришла пора прощаться. Ни страха, ни злости, достаточно выстрела, и еще один прекрасный, уникальный дух будет навеки отпущен на волю.
Но Злыдень не смог. Пока он стоял у кровати, глядя, как вздымается и опадает грудь Билли, во рту у Злыдня пересохло, и палец на курке замер.
Перспектива исчезновения Билли и мысль о том, как он будет жить с этим исчезновением на совести, практически его парализовали. Поэтому Злыдень дал руке упасть. Вот тогда Билли проснулся и увидел, кто стоит возле кровати.
Не в том дело, что Злыдень любил Билли или хотя бы был к нему привязан. Такие чувства остались позади. Заключение, предательство и смерть убили его сердце. А Билли разбудил в нем потребность защищать. От мысли, что Билли Дайю грозит опасность, Злыдень подбирался и стискивал зубы, его переполняло незнакомое ощущение, требовавшее действий. Билли был частью его самого.
При этом Злыдень сознавал, что Билли несет с собой один лишь хаос. Он ясно различал его признаки. Со дня святого Георгия ему виделись монстры в облаках и усмехающиеся из-за деревьев черепа. Он знал, что надвигается бойня, и принимал этот факт с мрачным стоицизмом. Вопрос был не в «если», а в «когда».
Много лет назад неразумная верность Билли Дайю толкнула Злыдня заколоть мальчишку возле дискотеки. Их дружба уже завела его на стезю преступлений. Теперь она вот-вот толкнет его на настоящую войну.
9
– Крики? – спросил Тони. – Какие крики?
– Будто какого-то бедолагу пытают.
– Шутишь. Каждую ночь?
– Нет. Вчера ничего, – ответил Билли. – То есть я ничего не слышал, хотя прошлой ночью глаз не сомкнул, все ждал, когда начнут кричать.
– Господи Иисусе! Неудивительно, что у тебя больной вид.
Они сидели на берегу реки в Бедфорде. Тони приехал в полной служебной форме и на патрульной машине. Он не смог выклянчить отгул. Но, будучи преданным своему делу полицейским, все равно явился. Они сидели на лавочке, передавая друг другу косяк. Так странно было курить траву на людях за компанию с полицейским в форме. Но никто, кроме Билли, как будто ничего не замечал. Немногие прохожие усердно отводили глаза, словно боялись, что им сейчас устроят обыск с раздеванием.
Куколка поймал взгляд водителя в зеркальце заднего вида. И улыбнулся. Водитель поспешно отвел глаза, словно его поймали за тем, как он заглядывает в декольте мировой судье.
– Думаю, да, – все еще улыбаясь, ответил Куколка.
В сухом тоне Куколки слышалась ленивая ухмылка. Шеф поглядел в это странное, с остановившимся взглядом лицо и попытался подавить дрожь отвращения.
– По-вашему, это повод для улыбки?
– Зависит от того, сколько вы планируете мне заплатить.
– Десять тысяч за доказательства, что писатель мертв.
Куколка усмехнулся.
– Недостаточно. Совсем недостаточно. Ведь тут замешан большой мальчик.
– Необязательно.
– Согласен. Но что, если? Это ведь я рискую. Не вы. Сволочь может выяснить, где я живу. И что тогда? Никто не знает, где, мать его, он живет, верно? И как он выглядит, тоже никто не знает. Без своего колпака он может подойти ко мне на улице, в пабе, где угодно. И я его не узнаю.
– Он наставит на вас «магнум» сорок четвертого калибра. Я бы сказал, это сужает крут подозреваемых.
– Да пошел ты...
Шеф отвернулся, силясь обуздать гнев. Он поджигал людей и за меньшее и, хотя курил лишь изредка, все равно повсюду носил с собой емкость с бензином для зажигалок. Но Пономарь уважал Куколку, а Шеф старался уважать Пономаря, поэтому смолчал.
– Одиннадцать косых плюс расходы. Все квитанции отдадите мне.
– А что, если это Злыдень? Что тогда?
– Тогда мы пересмотрим ваш гонорар.
– Но что, если следующим пропавшим окажусь я? Шеф нахмурился, показывая, что смысл вопроса от него ускользает.
– Мне нужны гарантии, что вы выплатите компенсацию моей семье. Потому что если этот парень так хорош, как о нем говорят, я иду на чертовский риск.
– Если вы настолько хороши, как о вас говорят, – подхватил его слова Шеф, – никаких проблем не возникнет.
Но Куколка на лесть не поддался.
– Я не жадничаю. Если бы вы попросили покалечить какого-нибудь подростка, все было бы иначе.
– Мы не мелкие преступники, знаете ли, – сказал Шеф. – Мы «Пономарчики». Если вы лишитесь жизни, Малькольм позаботится о вашей семье, так же как заботится обо всех, кто ему верен. Тут вам беспокоиться не о чем. И раз уж мы заговорили о безопасности... Я привез вам небольшой подарок. Лол?
Водитель подал Шефу аккуратный кожаный кейс с переднего сиденья. Шеф неспешно расстегнул замки и открыл его. Внутри оказался поблескивающий автоматический пистолет и две коробки патронов.
– Видите? Это «ПП-93». Стреляет очередями или одиночными выстрелами, в зависимости от того, что требуется. Русского производства, но пусть это вас не смущает. В магазин помещается тридцать патронов.
На Куколку это не произвело впечатления.
– Я предпочитаю ножи.
Не трудясь ответить, Шеф собрал оружие и передал его Куколке.
– Какой легкий, – удивился тот.
– Да. Стреляя, можно держать в одной руке. – Подъехала и припарковалась рядом набитая до отказа семейная колымага. Выделываясь перед друзьями, девчонка-подросток прижалась носом к стеклу и показала Шефу язык. – Ради всего святого, уберите его!
Куколка мрачно положил «ПП» назад в кейс.
– С чего мне начинать?
Шеф протянул ему дешевый блокнот со вложенной в него фотографией. С фотографии на них смотрел длинноволосый мужчина лет тридцати, старающийся сделать умное лицо в камеру.
– Что это за нечесаный недоносок?
– Тот самый писатель. Зовут Билли Дай.
– Дай? – переспросил Куколка и безрадостно хохотнул. – Что, подаяния просит?
– Вроде того, – отозвался Шеф. – Адрес в блокноте. Плюс адреса одного-двух человек, которые могут что-то про него знать. Мне все равно, как вы это провернете, но я хочу, чтобы вы доказали, что он мертв.
Куколка уставился на Шефа неподвижным, злобным взглядом.
– А если он жив?
– Тогда убейте его. И я хочу, чтобы вы привезли мне его голову. В буквальном смысле.
Куколка взялся за дело немедленно, начав со сбора информации о Билли Дайе: расспрашивал соседей, показывал фотографию в барах и букмекерских конторах. Поначалу Куколка никак не мог поверить, что у Билли был только один друг. У большинства людей есть приятели, с которыми выпиваешь, которые хотя бы вид делают, что они тебе друзья. Но Билли Дай оказался истинным отщепенцем. Вломившись в дом Дайя, Куколка нашел только три сообщения на автоответчике. Одно от шикарной дамочки по имени Рози, чей голос звучал так, будто в носу у нее затычка. «Я ни за чем конкретным не звоню, просто хотела поболтать». Второй, мужчина лет тридцати, имени не оставил. Куколка предположил, что это полицейский. «Дай, гад ты эдакий. Кстати, это не учебная тревога. Где ты шляешься, остолоп необщительный?» Последнее было от женщины, которая тоже имени не оставила. По голосу лет двадцать пять. «Билли, это я. Почему ты не ответил на мое письмо? Позвони мне. Нам правда нужно поговорить».
Набрав 1471, Куколка записал номер телефона. Код он узнал сразу. Городок Конглтон в Чешире. О Конглтоне у Куколки остались приятные воспоминания. Как-то он его посетил, чтобы плеснуть кислотой в лицо одной женщине. Из любопытства он набрал номер и стал ждать. Телефон звонил и звонил. Никто не брал трубку.
Весь день в «Липах» царила тишина, настолько глубокая, что ее было никак не замаскировать ни телевизором, ни стереомагнитофоном, ни жалкими попытками Билли поговорить с самим собой. Дождь барабанил в окна, в телефонных проводах выл ветер. Взявшиеся неведомо откуда мухи гудели у самого лица Билли, провоцируя его устроить бойню свернутой газетой. Три или четыре раза он слышал стук подков, когда по проселку проходили лошади. И всегда за этими звуками тишина воцарялась безмятежная, как смерть.
Ночью здание ожило. В скрипах старого дома чудились смутные и бессвязные угрозы. Гульгали трубы, бормотали половицы. Билли слышал, как открываются и хлопают двери. На третью ночь Билли, стараясь заснуть, снова услышал крик. На сей раз он звучал отдаленно, будто кто-то стенал в конце длинного туннеля. И опять Билли схватил обрез и прокрался на кухню. Никаких мух. Но ему показалось, он услышал шаги. Звук словно бы исходил из-под пола. Спустившись к двери в подвал, он прислушался. Никаких шагов. Но когда он прижался ухом к двери, раздался громкий крик. Звук едва-едва походил на человеческий – нечто среднее между рыком и скулежем.
Теперь Билли не на шутку испугался. Включив магнитофон, он стал раз за разом на предельной громкости гонять «Не бойся старухи с косой» «Блю ойстер культ». А еще, напившись, высунулся из окна спальни и стал смотреть, как лыбятся надгробья возле церкви. Воздух был тяжелым от мороси и дыма. Повинуясь глупой прихоти, Билли заорал, назвал Господа сволочью – в надежде, что его сосед-священник услышит и оскорбится. Он хотел, чтобы вспышка стала величественным жестом мятежного отчаяния. Но его голос прозвучал как зудение осы, и вышло беспомощно, как у школьника, сквернословящего в мокрой дождливой темноте.
Наконец он устроился на ступеньке лестницы, положив на колени обрез. С первым светом, трезвый и усталый, он спустился вниз, выключил магнитофон и прижал ухо к двери подвала. Ничего. Вконец измученный, он забрался в кровать и заснул.
После полудня Билли вынес «Ремингтон» в поле за кладбищем и пристрелил пугало. В отличие от пугал в детских книжках с картинками у этого не было головы. И вообще оно состояло из двух щеток, неумело связанных крестом, поверх которого был распялен старый плащ.
Билли эта нелепая конструкция показалась символом Бедфордшира, его жителей и обычаев. Загнав в обрез толстый патрон, он прицелился с двух ярдов.
Билли никогда раньше не стрелял, даже из духового ружья. Теперь он неловко спустил курок. Обрез громыхнул. Билли чуть пошатнулся, потеряв равновесие от отдачи. Крест переломился пополам, плащ взлетел в воздух и преодолел несколько футов прежде, чем, дымясь, упасть в пшеницу. Выстрелил «Ремингтон» гораздо громче, чем ожидал Билли. Звук раскатился диким эхом, отразился от земли в небо и назад на землю. Оказался таким мучительно громким, что у Билли заболели уши.
Однако, к немалому его изумлению, внутри у него затеплился огонек. Тот факт, что огнестрельное оружие каждый день приносит в мир все новые беды, теперь не имел никакого значения. Благодаря обрезу он чувствовал себя мужественным и живым. Опустив оружие, Билли немного подождал. На оглушительный выстрел непременно сбегутся люди. Но никто не появился. Из любопытства Билли вышел через поле на Черч-лейн и огляделся по сторонам. Никого не видно.
Билли перерыл шкафы и буфеты Злыдня, но не нашел ничего, говорившего, что у его друга есть хоть какое-то прошлое. Никаких фотографий, ни порнографических, ни прочих. Странно, но единственным достойным интереса предметом оказался бланк заявления о приеме на работу в манчестерскую полицию. Бланк был чистым, поэтому Билли его заполнил, вписав свое настоящее имя и адрес на Альберт-роуд. В графе «достижения» Билли вывел: «Однажды я подрочил шесть раз за день». Вопрос №7 гласил: «Почему вы хотите работать в полиции?» Ответом Билли стало: «Я толстый, ленивый и глупый, почему бы не получать за это зарплату?» Покончив с бланком, Билли его отослал – первым классом почтового отправления.
Когда сгустились сумерки, Билли пошел в паб, где за исключением двух тинейджеров оказался единственным посетителем. Владелица доверительно сообщила, что дела идут так скверно, что она подумывает о самоубийстве. Чтобы дать ей смысл жизни, Билли напился. Рассказав владелице, какая она чудесная женщина и насколько привлекательно выглядит для своего возраста, Билли повел «Харлей» в «Липы» по встречной полосе. В зловещий дом он вошел, чувствуя, как его подташнивает от дурных предчувствий.
Встретил его знакомый запах разложения.
Пройдя на кухню, он спустился к подвалу. Постоял у двери, слушая. Ни звука. Снова поднявшись по ступенькам, он заметил, что под столом ползает что-то крохотное и извивающееся. Наклонившись посмотреть, он увидел двух живых червей. Билли завернул их в бумажное полотенце и спустил в унитаз.
Часы на церковной колокольне пробили двенадцать. Взяв с кухонного стола «Ремингтон», Билли удостоверился, что он заряжен. Потом пошел наверх и сидел, баюкая оружие на коленях и ожидая, когда начнутся крики.
На следующий день у Билли был день рождения. Ему исполнилось тридцать три. Александр Великий в его возрасте завоевал весь известный тогда мир, Иисус закончил карьеру пастыря, Джон Леннон написал своя лучшие песни. Билли Дай написал четыре книги, и ни одной не продалось больше ста экземпляров.
В качестве подарка Билли устроил себе поездку в Кембридж, чтобы изучить архивы М. Р. Джеймса, хранящиеся в Королевском колледже. На байке дорога заняла лишь полчаса. Оставив «Харлей» на Королевском плацу, Билли прошел через главные ворота в библиотеку. За стойкой ждала неприветливая женщина в очках с лицом, как у разочарованной трески. Любая мелочь словно бы требовала от нее непомерных усилий. Билли пришлось подвергнуть ее допросу хотя бы для того, чтобы выяснить, где повесить куртку.
По счастью, архивариус оказалась настолько же милой, насколько библиотекарша гадкой. Она попросила у Билли какие-нибудь документы и рекомендательное письмо. Билли протянул паспорт и письмо, которое написал сам себе на фирменном бланке Би-би-си. В письме Билли был назван лучшим документалистом своего времени, а подписано оно было якобы генеральным директором Би-би-си.
Билли выбрал стол у окна с видом на двор и университетскую часовню. Заполнив бланк заказа, он отдал его архивариусу. Уйдя в другую комнату, она вскоре вернулась с означенным томом: полным рукописным вариантом «Потерянных сердец», любимой историей про приведения Билли. Восемь листов, исписанных с двух сторон непривлекательным и зачастую нечитабельным почерком. Билли ждал, когда ощутит дрожь, какую испытал при виде черновиков стихотворений Китса и Шелли, но все эмоции словно отключились.
Он твердил себе, что перед ним почерк великого мастера, что перед ним те самые слова, которые разбередили однажды его воображение. Но никакой реакции. Он не испытывал разочарования. Он вообще ничего не испытывал. Все смотрел и смотрел на холодные буквы и в конечном итоге пришел к выводу, что ему нужен очень и очень долгий отпуск.
С огромной неохотой он вернулся в «Липы». Припарковал байк у стены дома и поднял глаза на свое окно. И вздрогнул, увидев за стеклом бледное лицо. Под его взглядом лицо отодвинулось и растаяло в тенях.
Билли вошел в дом, заново потрясенный его ощутимой враждебностью.
Постоял у подножия лестницы.
– Стив? Это ты?
Он взбежал к своей спальне. Никого. Билли систематически обыскал остальные комнаты, послушал подо всеми запертыми дверьми и вынужденно заключил, что лицо существует лишь в его больном воображении. Он совершенно один.
В столовой появились еще две мухи. Билли выгнал их свернутым журналом, пришиб одну на оконной раме, вторую – на самом стекле в холле. Пав духом, но не желая поддаваться отчаянию, Билли решил прибраться в доме.
Сняв кожаную куртку, он повесил ее на гвоздик. Что-то выпало на пол из кармана. Это было письмо от Никки. Он совсем про него забыл. Бросив все, он пошел с мятым конвертом в гостиную и вскрыл его.
Письмо было на шести страницах. Билли читал его медленно, и прочитанное его потрясло. Когда Никки в декабре от него ушла, она забрала с собой одну тайну. Она ждала от Билли ребенка. Сейчас она на седьмом месяце. Никки писала, что из-за перепадов настроения Билли, его нежелания никуда ходить и постоянной ярости на мир и всех, кто в нем живет, ей все труднее становилось с ним жить. Но наперекор всему она все еще его любит. И скоро родит его дитя. Как насчет того, чтобы начать сначала? Если нет, она поймет. В конце концов, это же она от него ушла.
Билли уставился на последнюю страницу, содержавшую его любимые строчки. «Я пыталась перестать тебя любить. Но не могу. Даже когда у тебя скверное настроение, ты все равно нравишься мне больше, чем кто-либо, кого я встречала».
Это заявление Билли оценил. Никки точно суммировала то, как он сам себя воспринимал. В скверном настроении или нет, он все равно нравился себе больше, чем кто-либо, кого он встречал. Его захлестнули неожиданные эмоции. Никки его любит. Настолько, что собирается родить его ребенка. Все остальное вдруг потеряло значение. Его сотовый пропал – вероятно, не без помощи Злыдня. В самом доме телефонов не было. Но в поселке есть автомат, сразу за дверью «Пахаря». Он погнал «Харлей» по петляющей сказочной дороге, ведущей в деревушку. Чуть дрожа, стараясь не думать о глупости, которую собирается совершить (как бы здравый смысл не перевесил), он подъехал к будке, как раз когда из нее выходили две хихикающие девчонки-подростка.
После девчонок в будке пахло дешевыми духами и детскими конфетами. Вставив в щель монету в один фунт, Билли набрал номер, который стоял вверху первой страницы письма. Тишина, потом прерывистые тире: занято. Он попробовал снова, с тем же результатом.
Чертыхнувшись, Билли проклял свое невезение. И что теперь? И импульсивно набрал номер Тони. Через несколько гудков Билли услышал девчоночий голос. Это была Стефф, старшая дочка Тони.
– Але?
– Приветик. Тони дома?
Презрев светские условности, Стефф, которой было не больше девяти, бросила трубку на стол и заорала:
– Папа! – В ее голосе явно слышалось раздражение.
Возникла пауза. Билли ясно слышал телевизор на заднем плане и хлопанье дверей. Потом трубку взял Тони.
– Алло?
– Это я, – сказал Билли.
– Билл? Черт меня побери! Я уже решил, что ты эмигрировал!
– Почти в точку, приятель.
– Куда ты пропал? Я уже несколько недель тебе звоню, остолоп.
– У меня неприятности.
– Какого плана?
– Плана Малькольма Пономаря. Тони застонал.
– Идиот ты несчастный! Я же тебе говорил, а? Я же тебе говорил не связываться с этим толстым мешком дерьма.
Они не разговаривали с января, когда Тони позвонил Билли пожелать счастливого Нового года. Он ничего не знал про дьявольский уговор с Пономарем и бедах, к которым он привел.
– Как у тебя дела? – спросил для поддержания разговора Билли.
– Нормально, – отрезал Тони. – Чего о тебе не скажешь. Что у тебя с голосом? Звучит хреново.
– Мне самому хреново. – Голос у Билли надломился. – У меня сегодня день рождения. – И, к собственному удивлению, вдруг разнюнился.
– Хватит, хватит! – запротестовал Тони. – Завтра пошлю тебе открытку. Только не плачь мне в ухо. Перестань меня доставать. Такого мне дома с лихвой хватает. Да и вообще, что на тебя нашло?
Билли рассказал про письмо от Никки.
– Беременна, да? Вот уж не думал, что тебя на такое хватит.
– Я только что попытался ей позвонить, но не могу прозвониться. Боюсь, что Малькольм Пономарь до нее добрался.
– Зачем бы ему?
– Он меня заказал.
– Шутишь.
– А по голосу не слышно?
– Господи хренов Иисусе! Я же тебе говорил, да? Разве я тебя не предупреждал?!
– Никки с тобой не связывалась, я правильно понял?
– Да она же на дух меня не переносит, Билли. Да и тебя не слишком жаловала. С чего бы, черт возьми, ей кому-то из нас звонить? А вот Кэрол звонила.
– Что ей было надо?
– Так. Волновалась, потому что ты забыл про день рождения одного из племянников. А ты, по всей видимости, про них никогда не забываешь. А еще она ездила к тебе, но никого не застала.
– Э, черт... Вот черт! – Билли громко всхлипнул. – Я просто хочу домой.
– Я думал, ты и так дома.
– Нет. Я в телефонной будке посреди Бедфордшира.
– Посреди Бедфордшира? Где ты, черт побери?
– В какой-то дыре.
– Тогда возвращайся домой.
– Не могу. Я лег на дно. Тони измученно вздохнул.
– Господи, час от часу не легче.
Повисло неловкое молчание. Билли вытер нос рукавом.
– Может, я мог бы у тебя отсидеться?
– Нет! Ни в коем случае! – с непристойной поспешностью возразил Тони.
– Я думал, ты мой друг!
– Конечно. К несчастью, я еще и трус.
– Спасибо. Просто замечательно.
– Послушай, Билли. Будь реалистом. Тебя скорее всего пристрелят. Ты и мне того же хочешь?
– В данный конкретный момент не такая уж плохая идея.
– Насколько я понял, они тебя еще не нашли? – спросил Тони.
– Уже дважды.
– Что?
– Уже дважды. И я оба раза сбежал.
– Кого они посылали? Старую каргу со скалкой?
– Это долгая и запутанная история. Расскажу при встрече.
– Ну хотя бы жизнь пока при тебе. Хотя, надо признать, это ненадолго.
– Тони?
– Да?
– Заткнись, а?
– Да ладно тебе. Ты же понимаешь, я не желаю тебе зла. Ты же должен это знать.
– Ага.
– Понимаешь, все не так просто. Мне ведь о семье надо подумать.
– А ты о ней думаешь?
– О ком?
– О семье?
– Я все время о ней думаю, скотина ты наглая.
– Просто спросил.
– Я попробую сообразить, как тебе помочь, Билл. А пока держись. Ты еще жив. И, возможно, останешься в живых, если не наделаешь глупостей. Нет. Давай скажем так: если ты не наделаешь глупостей больших, чем та хрень, какую уже натворил.
– А если я пойду в полицию, Тони? Мне это чем-нибудь поможет?
– Нет.
– Почему? Есть же порядочные полицейские.
– Где? О чем ты говоришь, Билли? Мы не сумели бы раскрыть убийство, даже будь оно совершено в полицейском участке, на глазах всех нас. И знаешь почему? Потому что в полицию записываются только никчемные придурки. А если не могут попасть к нам, то записываются в гребаную армию. Будь у меня хоть какие-то способности, я завтра бы бросил работу.
– Но я ведь мог бы получить защиту полиции.
– Защиту? – фыркнул Тони. – В лучшем случае к твоему дому отправят постового в форме. Если он увидит, что по улице приближается Пономарь, то сразу даст деру. Или скорее всего долбаную руку за взяткой протянет. Постарайся жить в реальном мире, Билли. Вся полиция в кармане у Малькольма Пономаря.
– Но ведь не ты.
– Нет, но мог бы. Если бы он предложил.
– Тони. Не шути.
– Да какие уж тут шутки.
– Послушай. Мне нужно с тобой встретиться. Надо с кем-то поговорить. Я тут с ума, черт побери, схожу, Тони.
– Ладно. Я к тебе приеду. Но чур больше не плакать. О'кей? Обещай. Потому что если нас увидят вместе, а ты будешь реветь, то люди решат, что мы два педика, которые только что расстались.
Две ночи напролет Куколка сидел, прикорнув в высокой траве у дальнего забора сада Тони, и наблюдал за домом в театральный бинокль. На второй вечер он увидел, как Тони разговаривает по телефону, куря у открытого французского окна. Весь свет в доме горел, и шторы были не задернуты. Задней стороной сад выходил на школьную спортплощадку.
Куколка протиснулся через дыру в живой изгороди. Тони не потрудился ее заделать – так дочкам удобнее было срезать дорогу, когда они опаздывали в школу. До того, как телефон зазвонил, Куколка уже решил было на сегодня сворачиваться.
В отличие от жены Куколка не умел читать по губам. И из разговора Тони он тоже не разобрал ни слова, слышал лишь отдаленное бормотание спокойного хрипловатого голоса Тони. Но когда Тони положил трубку, пронзительный женский голос из другой комнаты, проорал какой-то вопрос. И вот тогда Куколка уловил, стопроцентно уловил ответный крик Тони: «Просто Билл!»
Стоило ему подъехать к кибитке, Злыдень сразу понял, что что-то не в порядке. Он открыл дверь, и в лицо ему ударил ледяной воздух. Поискав источник сквозняка, он ничего не нашел и встревожился. Ночь была мягкой. Нет никаких причин для холода в вагончике.
Для Злыдня, полагавшегося ради выживания на органы чувств, холодок был предостережением, знаком того, что что-то начало разлагаться в его темном и самодостаточном царстве.
В глубине души он знал, что именно. Преступнику жалость непозволительна. Злыдень всегда гордился своей несгибаемостью, отказом отшатнуться от неоправданного насилия. И понимал, что, пощадив Билли, оскорбил своего духа-хранителя, безымянного демона, толкавшего его на убийство и понемногу изолировавшего от остальных людей. Билли был последним тестом на веру. Злыдень его не прошел, потому что был связан с Билли чем-то, чего даже не попытался объяснить или понять.
Но если оставить Билли в живых было ошибкой, то убийство Дока стало актом бессмысленного и ненужного безумия. Теперь он это понимал. Третья смерть, убийство Ньюи, была сродни природной катастрофе, вызванной двумя предыдущими проступками. За каких-то несколько дней один-единственный акт милосердия нарушил хрупкое равновесие в мире Злыдня.
Той ночью в «Липах» Злыдень пытался убить Билли, пока он спал. Мысль пришла ему в голову, когда он проверял перед сном окна и двери. До него дошло, что прятать Билли год или даже день непрактично. Билли нельзя доверять. В отличие от Злыдня, который сознательно избрал одиночество, писатель не самодостаточен. И хотя мир в Билли не нуждался, Билли нуждался в мире. Как скоро он продаст свою историю воскресной газете? Он и двенадцати секунд молчать не может, что там говорить про двенадцать месяцев?
Поэтому Злыдень поднялся в комнату Билли, беззвучно вошел и приставил «ругер» к голове старого друга. Это казалось правильным. Счастливое воссоединение состоялось. Они посмеялись и напились, и испытали толику былого взаимопонимания. А теперь пришла пора прощаться. Ни страха, ни злости, достаточно выстрела, и еще один прекрасный, уникальный дух будет навеки отпущен на волю.
Но Злыдень не смог. Пока он стоял у кровати, глядя, как вздымается и опадает грудь Билли, во рту у Злыдня пересохло, и палец на курке замер.
Перспектива исчезновения Билли и мысль о том, как он будет жить с этим исчезновением на совести, практически его парализовали. Поэтому Злыдень дал руке упасть. Вот тогда Билли проснулся и увидел, кто стоит возле кровати.
Не в том дело, что Злыдень любил Билли или хотя бы был к нему привязан. Такие чувства остались позади. Заключение, предательство и смерть убили его сердце. А Билли разбудил в нем потребность защищать. От мысли, что Билли Дайю грозит опасность, Злыдень подбирался и стискивал зубы, его переполняло незнакомое ощущение, требовавшее действий. Билли был частью его самого.
При этом Злыдень сознавал, что Билли несет с собой один лишь хаос. Он ясно различал его признаки. Со дня святого Георгия ему виделись монстры в облаках и усмехающиеся из-за деревьев черепа. Он знал, что надвигается бойня, и принимал этот факт с мрачным стоицизмом. Вопрос был не в «если», а в «когда».
Много лет назад неразумная верность Билли Дайю толкнула Злыдня заколоть мальчишку возле дискотеки. Их дружба уже завела его на стезю преступлений. Теперь она вот-вот толкнет его на настоящую войну.
9
– Кто идет к нам сюда?
М. Р. Джеймс «О, свистни, и я приду к тебе, дружок»
– Крики? – спросил Тони. – Какие крики?
– Будто какого-то бедолагу пытают.
– Шутишь. Каждую ночь?
– Нет. Вчера ничего, – ответил Билли. – То есть я ничего не слышал, хотя прошлой ночью глаз не сомкнул, все ждал, когда начнут кричать.
– Господи Иисусе! Неудивительно, что у тебя больной вид.
Они сидели на берегу реки в Бедфорде. Тони приехал в полной служебной форме и на патрульной машине. Он не смог выклянчить отгул. Но, будучи преданным своему делу полицейским, все равно явился. Они сидели на лавочке, передавая друг другу косяк. Так странно было курить траву на людях за компанию с полицейским в форме. Но никто, кроме Билли, как будто ничего не замечал. Немногие прохожие усердно отводили глаза, словно боялись, что им сейчас устроят обыск с раздеванием.