Бова Бен. Месть Ориона

   – Я не буду сотрясать стены Иерихона ради тебя, Орион. Я не хочу помогать золотоволосому безумцу.
   – Это не для него, – с трудом вымолвил я.
   – Все равно. С меня довольно своих соплеменников и своего континуума. Я не хочу участвовать в сварах самонадеянных творцов. Меня-то никто из них не создавал, и моих людей тоже. Я ничего им не должен.
   – Золотой бог обещал мне оживить Афину, если я помогу ему, – отвечал я, не обращая внимания на его слова. – Он ждет меня в великой пирамиде в Египте.
   – Он ждет тебя там, чтобы уничтожить, как только перестанет в тебе нуждаться.
   – Нет, – возразил я, – я сам уничтожу его – еще не знаю как.
   – А как же твоя мертвая богиня? – спросил он.
   Я не знал, что ему ответить.
   Ариман неторопливо покачал головой:
   – Орион, если тебе нужно землетрясение, устрой его сам.
   Я начал спрашивать, что он хотел сказать, но лес и темный силуэт Аримана начали медленно таять. Наконец я обнаружил, что сижу в темном шатре на соломенном матрасе возле Елены, в глазах которой застыл ужас.
   – Ты исчез… – прошептала она дрожа. – Исчез, а потом снова появился рядом со мной.
   Я обнял ее и попытался успокоить:
   – Это так…
   – Это же колдовство! Магия! – Она была страшно напугана.
   Притянув женщину к себе, я ответил:
   – Елена, когда-то давно я говорил тебе, что служу богу. Я не лгал. Иногда я отправляюсь к богам, советуюсь с ними, прошу о помощи.
   Она взглянула на меня. Даже предрассветные тени не могли скрыть страх и удивление, застывшее на ее лице.
   – Ты действительно переносишься на Олимп?
   – Не знаю, как называется это место, но… Я посещаю живущих там богов.
   Елена умолкла, не находя слов, чтобы выразить потрясение, которое испытала.
   – Они не боги, – сказал я ей. – Во всяком случае, не такие, какими ты их себе представляешь. И уж тем более это не бог Иешуа и его народа. Наши судьбы им безразличны, они используют нас только в собственных интересах. Они даже не бессмертны. Ту богиню, которую я некогда любил, убил бог… Ее родственник.
   – Ты любил богиню?
   – Я любил женщину, но подобных ей ты называешь богами и богинями. Теперь она мертва, и я хочу отомстить безумцу, убившему мою любовь.
   Женщина качнула очаровательной головкой:
   – Это как сон. И все же… Иногда сны посылают нам боги.
   – Елена, это не сон.
   – Я все же попытаюсь понять смысл его, – промолвила она, не обращая внимания на мои слова. – Боги послали нам еще неясную весть.
   Она погрузилась в раздумья… Я решил не мешать ей. И, откинувшись на ложе, обнимал ее до тех пор, пока Елена не уснула. Тогда мой разум вновь обратился к Ариману и его совету.
   Я как будто понял, что он хотел сказать, и, улыбнувшись, уснул.

29

   – Пробить ход под стеной? – Лукка, похоже, заинтересовался моим предложением и спорить со мной не собирался.
   Мы смотрели на западную стену Иерихона – там, где главная городская стена поднималась на невысокий холм. Перед ней располагались две вспомогательные стены пониже, отделенные несколькими локтями друг от друга. И перед ними не было рва.
   – Сумеешь? – спросил я.
   Он поскреб бороду. Холм, на котором высился Иерихон, поднялся на руинах более ранних поселений, на многочисленных стенах земляных хижин, что веками сменяли друг друга, рушась под натиском времени, зимних дождей, огня или от рук врагов. Подобно всем городам в этой части мира, Иерихон отстраивался на собственных развалинах и медленно поднимался над равниной.
   – Потребуется много времени и работников, – наконец проговорил Лукка.
   – У нас хватит и того и другого.
   Но он все же казался недовольным:
   – Подземные ходы могут оказаться ловушками. Как только в Иерихоне поймут, что мы роем подкоп, они спустятся со стены и перебьют нас или поведут контрход, чтобы захватить врасплох.
   – Тогда придется проявлять особую осторожность, – пожал плечами я.
   Впрочем, особого энтузиазма Лукка не выказал. Но глаза Иешуа вспыхнули, когда я объяснил ему свой план.
   – Мы подведем ход под основание главной стены и разведем в нем огонь. Деревянные балки сгорят, и она рухнет.
   Он расхаживал взад-вперед по своему шатру, слегка сгорбившись и сунув за спину руки. Иешуа оказался на удивление невысок ростом, но вполне возмещал этот недостаток расторопностью.
   И хотя израильтянами управлял совет из двенадцати вождей, возглавлявших каждое из племен, только Иешуа единолично командовал войском.
   Наконец он повернулся ко мне и столь резко закивал, что его волосы и борода затряслись.
   – Вот наш бог и надоумил нас! Да обрушатся с громом стены иерихонские. Пусть все увидят, что бог Израилев может уничтожить любую стену, возведенную людьми.
   Какая ирония прозвучала для меня в этой фразе. Иешуа каждой клеткой своего существа полагал, что я посланец бога. Что в общем-то соответствовало действительности. Но я знал, все мои попытки объяснить ему, что бог, которому он поклоняется, не бог, а всего лишь человек из далекого будущего, обладающий мощью, которая и отличает его от смертных, бесполезны. Иешуа немедленно возмутился бы и обвинил меня в богохульстве. А уж если я скажу, что этот бог – убийца, безумец, изгой и тот, кого я мечтаю убить… Иешуа прикажет немедленно уничтожить меня!
   Поэтому я промолчал: пусть верит, как привык. Его мир куда проще моего, и ведь по-своему Иешуа прав: именно его бог послал меня помочь обрушить стены Иерихона.
   Главной ценностью города считался источник с холодной пресной водой, бивший внутри стен из земли, о котором мне рассказал Бенджамин. Потому-то восточная стена города опускалась к равнине – она защищала ключ. Большая часть башен теснилась на этой стороне, тут находились и ров, и городские ворота. Словно бы сужая осадное кольцо вокруг города, мы расставили новые палатки на западной стороне горы и построили там загон для лошадей на расстоянии полета стрелы от стены. В одной из палаток – самой просторной – мы начали копать. Иешуа предоставил нам сотни своих свободных соплеменников. Среди израильтян рабов не водилось. Люди работали с охотой. Конечно, без жалоб не обошлось, они и спорили, и ворчали, но копали. А Лукка с его хеттами – хеттянами, как называли их израильтяне, – следили за работой.
   Гораздо труднее оказалось избавиться от выкопанной земли. Днем мы наполняли шатер корзинами, а под покровом ночи уносили их подальше от города и опустошали. Сложно было найти достаточно бревен, которыми приходилось укреплять стенки туннеля. В этом пустынном краю деревьев росло немного. Приходилось посылать отряды на север, в землю, именуемую Галилеей, там израильтяне покупали лес у крестьян. Почва легко поддавалась бронзовым и медным мотыгам, пока мы не дошли до скал. Слоя рыхлой земли едва хватило, чтобы прорыть в нем ход. Тем, кто работал под землей, приходилось трудиться, ползая на животе. Тут я понял, что, когда подкоп достигнет оснований двух внешних стен, нас ожидают серьезные трудности.
   Ночи я проводил с Еленой. Мы оба становились все раздражительнее: время тянулось так медленно. Она хотела побыстрее оставить эти края, чтобы возобновить путь в Египет.
   – Ну, давай уйдем сегодня ночью, прямо сейчас, – приставала она ко мне. – Вдвоем. Тогда иудеи не станут преследовать нас. Лукка следит за подкопом, ничего другого от тебя им не требуется. Мы можем бежать!
   Я погладил ее прекрасные волосы, отливавшие серебром в бледном свете луны.
   – Я не могу бросить Лукку с людьми: они доверяют мне. К тому же неизвестно, что предпримет Иешуа, если мы убежим. Он – фанатик… Он может убить Лукку и его людей, когда подкоп будет завершен… Принести их в жертву своему богу.
   – Ну и что? Все равно они умрут… Сегодня или завтра. Они воины и должны знать, что смерть всегда подстерегает их.
   – Я не могу так поступить, – повторил я.
   – Орион, я боюсь этого города: боюсь, что боги, которых ты посещаешь, навеки разлучат нас с тобой.
   – Нет. Я обещал доставить тебя в Египет и не отказываюсь от своих слов, но я смогу выполнить свое обещание только после того, как рухнут стены Иерихона.
   – Ну почему?! Почему?! Забудем про Лукку и всех остальных. Скажи им, что боги позвали нас в Египет. Или скажи богам, чтобы они сегодня же позвали нас туда!
   – Я не могу приказывать богам, – возразил я.
   – Тогда разреши мне поговорить с ними. В конце концов, я царица и дочь самого Зевса. Уж меня-то они послушают.
   – Иногда, – сказал я, – ты начинаешь вести себя как девчонка – испорченная… эгоистичная. Так и хочется тебя отшлепать.
   Тут она поняла, что терпение мое не беспредельно, и, обвив руками мою шею, выдохнула:
   – Меня никогда не шлепали. Неужели ты будешь со мной настолько груб?
   – Если ты будешь настаивать на своем.
   – А нельзя ли придумать другое наказание? – Она погладила мой позвоночник – Более приятное?
   Я принял игру:
   – Есть предложения?
   Остаток ночи Елена старательно демонстрировала мне возможные варианты.
   Мы с Еленой обычно ели вместе с Луккой и его людьми у нашего очага возле шатров, но время от времени Иешуа и Бенджамин приглашали меня отобедать с ними. Правда, израильтяне ясно дали понять, что не собираются ради нас менять свои традиции. Иногда из вежливости я соглашался трапезовать с ними.
   Иешуа всегда окружали священники и старики. Множество слуг ждали его указаний, вокруг стола суетились женщины. Шел вечный разговор о судьбе детей Израиля, о том, как их бог избавил свой народ от рабства в Египте и обещал им полную власть над землей Ханаанской.
   Бенджамин, его отец и братья разговаривали на разные темы, когда с ними обедал я. Старик вспоминал дни, проведенные в египетском рабстве; там он делал кирпичи для царя – фараона. Однажды я намекнул, что Иешуа показался мне фанатиком.
   Старик терпеливо улыбнулся:
   – Он живет в тени Моисея. Нелегко носить бремя власти после величайшего предводителя мужей, что отправился к Аврааму и Исааку.
   Вмешался Бенджамин:
   – Иешуа пытается создать армию из бывших рабов и научить их дисциплине, отваге… И это из людей, не знавших ничего, кроме страха и голода!
   Я согласился, что подобное по силам лишь неординарному человеку. А потом взглянул на израильтян другими глазами. В отличие от ахейцев и троянцев, где иерархическое общество возглавляли воины, наследные грабители, израильтяне составляли единую нацию; и весь их народ – мужчины, женщины, дети – со стадами, шатрами и всеми пожитками скитался по сожженной солнцем гористой земле, выискивая, где поселиться. У них не было воинов. Единственную выделявшуюся прослойку составляли священники, но даже они не гнушались работы. Я преисполнился уважением к этим людям и принялся гадать, исполнится ли обещание их бога.
   Вскоре после полудня, на четвертый день после того, как мы начали рыть подкоп, Лукка вышел из большого шатра, болезненно сощурился, взглянув на безжалостное солнце, и направился ко мне. Как всегда, невзирая на жару, он был в кожаной куртке и при оружии. Я знал: железный шлем тоже неподалеку… Лукка всегда готов к бою.
   Я стоял на невысоком пригорке, глядя на далекую стену Иерихона. Никаких признаков жизни. Город, казалось, подрагивал в жарком мареве, солнце жгло мне шею и плечи. Я обнажился до пояса.
   В то утро мы забросили в город несколько горящих стрел. Каждый день мы устраивали где-нибудь около западной стены небольшую демонстрацию силы, чтобы защитники города думали, что мы ищем слабое место. Но на стенах никто даже не появился.
   Когда Лукка очутился возле меня, он уже изрядно вспотел. Я велел своему организму приспособиться к жаре: открыл капилляры и отрегулировал температуру тела. Но, как и всякому человеку, для жизни мне требовалась вода. Правда, в отличие от обычных людей я мог удерживать воду в своем теле значительно дольше. И лишь небольшую долю выделял в виде пота.
   – Наверно, ты сродни верблюду, – заметил Лукка, когда я предложил ему отпить из фляги, которую носил с собой. Он жадно припал к ней.
   – Как идет работа? – поинтересовался я.
   – Мы добрались до подножия внешней стены. Я приказал выдать работникам железные наконечники стрел, чтобы одолеть кирпичи. Они затвердели как камень.
   – Сколько уйдет времени, чтобы пробить ход через них?
   Он пожал плечами, слегка скрипнула кожаная куртка.
   – День на слой, но мы можем работать ночами.
   «Придется посмотреть самому», – решил я, направляясь к шатру.
   Внутри, казалось, было прохладно, но мы задыхались от густой пыли. Лукка приказал работникам прекратить копать и выйти из хода. Я опустился в темноту, встав на колени, и червем пополз вперед. Ход получился довольно широкий, в нем бок о бок могли передвигаться двое мужчин. Лукка полз следом за мной. Мы не взяли с собой фонарей, но примерно через каждую дюжину футов или около того работники пробивали в потолке тоненькие отверстия к поверхности земли. Через них в туннель поступал воздух, и неяркий рассеянный свет разгонял тьму.
   Мы достаточно быстро достигли конца хода, наткнувшись на кладку из белых твердых кирпичей.
   На земле лежали две небольшие палки с железными наконечниками. Кирпичи были поцарапаны. Я взял одну из жердей и ударил острием по кирпичу. Раздался негромкий звук. Осыпалось несколько кусочков засохшей глины.
   – Работа будет медленной, – не мог не признать я.
   – И шумной, – добавил Лукка. – В особенности если мы будем долбить стену по ночам… Нас непременно услышат из города.
   Он, как всегда, был прав.
   Мы выбрались из хода – словно мыши из норы. Невзирая на жару, яркое солнце и дневной свет теперь казались чудесными.
   – Никаких ночных работ, – сказал я Лукке – Быстрота не стоит риска… Хуже будет, если нас обнаружат.
   – Но когда мы доберемся до главной стены, они услышат нас даже днем, – заметил он.
   – Тогда придется что-то придумать.
   Выход нашел Иешуа. Он долго мял свою бороду, а затем поглядел на нас со свирепой улыбкой.
   – Мы устроим такой шум, что они ничего не услышат, – пообещал он. – Мы возрадуемся во имя Божье.
   Его предложение не показалось мне разумным, но Иешуа настоял, чтобы всех оповестили, и велел мне продолжить работы с утра.
   Когда вечером я возвращался в свой шатер, а солнце опускалось за холмы, наряжая небо в фиолетовые ризы, передо мной предстал незнакомец.
   – Орион, – прошептал он, – пойдем со мной.
   Длинное серое одеяние скрывало его фигуру.
   Однако я узнал его и, не говоря ни слова, последовал за ним к зеленым полям у далекой реки.
   – Мы отошли довольно далеко, – произнес наконец я, – и можем остановиться здесь. Даже если ты засветишься, словно звезда, никто в лагере этого не заметит.
   Он раскатисто захохотал:
   – Я не стану светиться, чтобы они не обнаружили меня.
   «Они…» Я понял, что Золотой бог имеет в виду не израильтян.
   – Итак, ты помогаешь моим людям взять Иерихон. Я доволен.
   – Смогу ли я отправиться в Египет, когда Иерихон будет взят?
   – Конечно. – Он явно удивился моему вопросу.
   – А ты оживишь Афину?
   – Попробую, Орион, попробую. Но обещать ничего не могу. Существуют невероятные сложности. Они пытаются остановить меня.
   – Я знаю.
   – Они вступили с тобой в контакт?
   – Это я вступил с ними в контакт. Они считают, что ты обезумел.
   Золотой бог снова расхохотался и с горечью проговорил:
   – В одиночку я стараюсь сохранить этот континуум – их же собственный мир, чтобы они могли существовать. Лишь я защищаю их от гибели, обороняю Землю и свои создания всей моей силой и мудростью. И это они называют безумием! Глупцы.
   – Гера предупредила меня: если я буду помогать тебе, они уничтожат меня.
   Я не мог разглядеть выражение его лица, скрытого в тени капюшона. Впервые Золотой Аполлон явился передо мной без привычного блеска и великолепия.
   Он не сумел ответить, и я добавил:
   – Правда, ты тоже грозил мне расправой.
   – И ты, Орион, говорил мне, что стремишься уничтожить меня. Хорошенькая ситуация.
   – Сможешь ли ты оживить Афину?
   – Если не смогу я, не сможет никто. И пытаться даже не будет, Орион. Только… безумец, подобный мне, может отважиться на подобный поступок.
   – Тогда я помогу тебе.
   – Ты расскажешь мне о ваших разговорах, когда они снова вступят в контакт с тобой?
   – Как хочешь, – сказал я.
   – Не «хочу», Орион, а приказываю. Твои мысли я читаю столь отчетливо, словно их огненными буквами написали на небе. Ты не можешь ничего скрыть от меня.
   – Почему же ты не боишься умереть от моей руки?
   Он расхохотался, на этот раз от всего сердца:
   – Ах, Орион! Неужели ты действительно считаешь, что сумеешь справиться с богом?
   – Ты можешь обмануть только невежественных номадов, подобных Иешуа и его народу, но я-то знаю, что вы не боги.
   – Конечно, знаешь, – покровительственно сказал он. – А теперь возвращайся к своей Елене, пусть она вновь потрудится, чтобы заманить тебя в Египет.
   «Все знает», – подумал я.
   Золотой бог замер, его улыбка угадывалась даже под капюшоном.
   – Объясни мне, – попросил я, – зачем тебе потребовался Иерихон? Почему народ Иешуа так дорог твоему сердцу? Некогда ты утверждал, что не настолько глуп, чтобы радоваться поклонению людей. Неужели это по-прежнему верно?
   Он задумался и ответил не сразу, серьезно и тихо:
   – Да, все по-прежнему, Орион. Хотя не скрою, в некоторой степени мне приятно поклонение моих же созданий. Но вот тебе истинная причина взятия Иерихона… Я привел этих людей править землей Ханаанской, чтобы унизить тех, кто мешал осуществлению моих планов. В Трое они остановили меня с твоей помощью. Но здесь они бессильны.
   У меня не нашлось возражений.
   – Итак, они считают меня безумным, верно? Посмотрим же, кто из нас действительно защищает континуум. Все равно они покорятся мне, Орион… Все до единого.
   Золотой бог повернулся и направился к реке. Я смотрел, как его фигура растворялась в ночных тенях и звезды одна за другой выступали на небе. Наконец силуэт его исчез.

30

   – Но этот проступок может разрушить все наши планы, погубить все надежды!
   Юное лицо Бенджамина казалось очень серьезным. Он стоял в моем шатре возле Лукки. Один из хеттов, опустив голову, застыл позади него между двумя другими воинами, а снаружи в зловещем молчании замерла сердитая толпа израильтян.
   Елена сидела в глубине шатра в деревянном кресле, которое подарил мне один из братьев Бенджамина. Какая-то женщина принесла ей мягкую перьевую подушку, украшенную широкими красными и голубыми полосами.
   Но Бенджамин, не обращая на царицу внимания, сказал мне:
   – Этот хетт позабавился с молодой женщиной нашего племени, а теперь отказывается поступить с ней подобающим образом.
   Я сильно удивился. Много недель мы прожили в лагере израильтян, не зная малейших неприятностей. Их женщины не общались с иноземцами. Те же немногие, которые решились на это, молодые вдовы и некоторые незамужние женщины, не думали о невинности, даря удовольствия Лукке и его людям.
   Но теперь одна из молодых женщин потребовала оплатить ее любовь замужеством.
   Я взглянул на бесстрастное лицо Лукки. Я видел – он вооружен. Бенджамин, стоявший возле Лукки, напоминал ребенка и ростом, и комплекцией, и гладким, не изуродованным шрамами лицом. Тем не менее он словно олицетворял честь племени.
   – Поставьте этого человека передо мной, – приказал я.
   Лукка поднял руку:
   – С твоего разрешения, господин, я хочу сказать несколько слов в его защиту.
   Я поднял бровь.
   – Таков наш обычай, – пояснил Лукка. – Я его начальник и отвечаю за его поведение.
   «Так вот как мы сыграем эту партию», – сказал я себе.
   Лукка стоял между мною и обвиняемым. Если бы я захотел совершить скорый суд, сначала мне пришлось бы разделаться с Луккой.
   Бенджамин взглянул на бородатого воина и как будто понял, что кроется за словами Лукки.
   – Скажи, – обратился я к Бенджамину, – этот воин силой принудил молодую женщину спать с ним?
   Тот отрицательно качнул головой:
   – Она этого не утверждает.
   – Была ли она девственницей?
   Глаза Бенджамина округлились.
   – Конечно!
   Я обернулся к Лукке. Он слегка пожал плечами:
   – Все зависит от того, кому верить – ей или обвиняемому.
   Бенджамин побагровел:
   – По-твоему, она обманывает нас?
   Я поднял вверх обе ладони, чтобы остановить раздражение, способное перерасти в схватку.
   – Ни того ни другого доказать нельзя. Чего же она теперь хочет от этого человека?
   – Чтобы он женился на ней.
   – А отец одобряет ее намерение?
   – Он требует этого!
   Я посмотрел мимо них на обвиняемого, который так низко опустил голову, что лица его не было видно. Обратившись к Лукке, я поинтересовался:
   – А согласен ли этот воин жениться на этой женщине?
   – Да, он женится на ней.
   Я увидел, что воин дернулся, словно в плоть его вонзили раскаленную иглу.
   – Так в чем же дело?
   – Чтобы жениться на женщине нашего племени, – пояснил Бенджамин, – необходимо принять нашу веру.
   – А вот этого он не сделает, – проговорил Лукка. – Он поклоняется Тару, богу бури, а не невидимому безымянному духу.
   Чувствовалось, что Бенджамин вот-вот взорвется. Он покраснел от корней волос до ногтей. Если бы при нем было оружие, он немедленно набросился бы на Лукку – в этом я не сомневался.
   Взяв его за плечи, я повернул молодого человека к себе лицом.
   – У каждого народа свои боги, мой друг, – вымолвил я как можно мягче. – И ты это знаешь.
   Бенджамин глубоко, с присвистом вздохнул. Лицо его начало обретать нормальный цвет.
   – К тому же, – добавил Лукка, – чтобы принять их веру, ему придется пройти обряд обрезания, а он не хочет.
   – Это необходимо? – спросил я Бенджамина.
   Тот кивнул.
   Трудно винить человека в том, что он не желает следовать чужим обычаям. Однако хетт решил развлечься не там, где следовало. Женщина разделила его ложе и теперь ожидала платы.
   Израильтяне требовали, чтобы женщины племени выходили замуж лишь за мужчин, исповедующих их собственную веру. Если хетт откажется принять их веру, свирепые родственники могут перебить нас, защищая семейную честь и чистоту веры. Конечно, и мы заберем многих израильтян с собой в могилу, но все закончится нашей смертью, а Иерихон останется цел.
   Я почти возжелал, чтобы Золотой действительно оказался богом – мудрым и милосердным, и явился бы к нам, чтобы разрешить эту сложную проблему.
   Посмотрев Бенджамину прямо в глаза, я сказал:
   – Друг мой, по-моему, достаточно и того, что этот воин согласен жениться на молодой женщине. Он искал у нее любви, а не религиозного откровения. Зачем же ему менять свою веру?
   Прежде чем он сумел найти ответ, я добавил:
   – Как тебе известно, сам Иешуа клятвенно обещал, что после падения Иерихона разрешит нам оставить детей Израиля и отправиться своим путем в Египет. Но пожелает ли молодая женщина сопровождать своего мужа в эту страну? Захочет ли ее семья расстаться с ней?
   Молодой израильтянин, хмурясь, надолго задумался. А мы стояли, ожидая его ответа. Он прекрасно понимал, о чем идет речь: можно ли пожертвовать честью одной девушки ради покорения Иерихона?
   Молчание нарушила Елена. Она встала с кресла и медленно направилась ко мне, говоря:
   – Вечно у вас, мужчин, всякие неурядицы. Я так хорошо понимаю эту бедную девочку.
   Бенджамин окинул взглядом простое скромное платье Елены: золотые волосы и неземная красота делали любое ее одеяние царским.
   Она встала возле меня и сняла кольцо с указательного пальца… Тяжелое золотое кольцо, украшенное сверкающим рубином.
   – Передай его своей родственнице, – попросила царица, – и скажи, что кольцо это – подарок царицы. Пусть она забудет о том, которого любит и который не может жениться на ней.
   – Но, госпожа моя…
   – Тише, – перебила Елена. – Какого мужа получит бедняжка, если вы заставите его жениться на ней? Он будет злиться и обвинять ее в каждой капле дождя, которая упадет на его голову. Это же воин, который не знает ничего, кроме битв, он убежит от нее при первой возможности. Или возьмет с собой в Египет… В страну ее рабства. Передай ее отцу, что он будет счастлив, если избавится от такого зятя. Пусть ее считают вдовой после падения Иерихона, когда мы уйдем отсюда. Кольцо это поможет ей отыскать подходящего мужа среди мужчин своего народа.
   – А как же ее честь… – настаивал Бенджамин.
   – Эту утрату не возместить, но она отдала ее добровольно, разве не так? Она прискорбно ошиблась. Но не заставляйте ее совершить еще большую ошибку.
   Бенджамин держал кольцо в руке. Он посмотрел на Елену, потом повернулся ко мне, поскреб голову и наконец предложил:
   – Я отнесу кольцо ее отцу и спрошу – согласится ли он с мудростью твоих слов, госпожа.
   – Согласится, – сказала Елена.
   Бенджамин медленно вышел из шатра в глубокой задумчивости.
   Собравшиеся снаружи мужчины тихо ворчали и переговаривались, возвращаясь к шатрам своего племени.
   Я улыбнулся Елене:
   – Благодарю тебя, ты сделала прекрасный жест, мудрый и благородный.
   Она отвечала легкой улыбкой:
   – Мне не жаль ничего, лишь бы приблизить тот день, когда мы оставим это проклятое место.
   Лукка согласился. Отослав воинов, он сказал мне:
   – Ну что ж, пора заняться наконец этой проклятой стеной.