Страница:
– Не в саду мы? Чувствую я свежий ветер!
Спускались они в подвалы, и был могильный холод.
И твердил царевич, прижимаясь:
– Свободен! Свободен! Его сердце сильно билось, и был он счастлив.
Зарядили бунтовщики револьверы и ружья. Вскричали комиссары:
– Смерть тирану!
И стреляли, и кололи штыками. Упав, мертвый государь сжимал в объятиях сына. Тот еще дышал. Решили палачи:
– Раздавлено змеиное гнездо! Не воскреснуть и змеенышу!
Набежали и закололи наследника.
Глава VIII
Увидел голодный плут в руках монаха кусок засохшего хлеба и, подняв плетку, потребовал:
– Ах ты, подпевала поповская, ряса монашья, знаю вас, побирушек, – все бы вам шататься да смущать людей своими бреднями. Отдавай-ка сюда крестьянский хлеб, иначе будет тебе худо, бездельник! Лишу тебя тощего твоего живота.
Монах отдал хлеб. Собрался плут подстегнуть кобылку, но ограбленный молвил:
– Не скачи по той дороге. Вижу – едут навстречу веселые охотники. Комиссары в кожанках поигрывают саблями.
Повернул было Алешка назад, но тотчас сказал монах:
– Слышу, и там, за поворотом, поспешают всаднички. Заливаются казаки песней, посвистывают…
Плут пригляделся – и правда, разглядел вдали комиссаров. Прислушался – и услышал казацкую песню. Заметил он:
– Пора нам, божий человек, податься в перелесочек, веселая здесь будет встреча!
– Спас ты мне жизнь. Видно, зорки твои глаза, если видят они то, что еще за поворотом.
Путник откликнулся:
– Слепы мои глаза – не зрят Божьих дорог, раскинутых, словно радуги, не видят куполов небесного града. Сияние его храмов глазам моим недоступно. Не видать также ангелов и праведников, с высоты на нас взирающих, слезами умывающихся от скорби за нас, грешников! Поистине, я слеп – не увидел Святой Руси!
– Что же, – молвил спасшийся. – Тогда позавидую твоему слуху!
Покачал монах головой:
– Уши мои заложены – не слыхать мне отсюда ангельских хоров и звона колоколов Господних, призывающих к покаянию. Не слышу зова праведного – глух я, лихой человек, поистине глух.
Плут тотчас смекнул, с кем повстречался:
– Не поводырем ли прикинуться юродивому? Послушав такие речи, любой разжалобится. Будет мне ночлег с похлебкой.
– Видно, горячо перед престолом Всевышнего молится за нас Богородица, коли мы еще живы. Одно лишь скажу – ждите прихода Господня, о Нем думайте! Буду молиться за вас, за сирот, за невинных младенцев!
Плут тем временем, разнюхав, что все собрались возле праведника, взялся заглядывать в избы, шарить за образами. Принялся залезать в ледники да подполы. Скрутил он уже гусю любопытную шею, но успела шипнуть глупая птица – подняли крик ребятишки. Нашлись крестьяне, тотчас скрутили вора, поволокли на улицу, осыпая тумаками:
– Как смел уворовать у самих нищих, убогих, изо рта детишек наших вытаскивать последний кусок?
Женщины, отворотившись от монаха, бросились нещадно бить плута. Алешка был ни жив, ни мертв, поплыла земля из-под его ног, и звезды принялись сыпаться из глаз. Подняли уже над ним топоры и колья, но раздался голос монаха:
– Оставьте его. Ни в чем он не виновен. Я – зачинщик проклятого дела.
Набросились крестьяне на монаха:
– Вот зачем ты пел нам сладкие песни, дурачил да водил за нос! Видно, не осталось на земле Божией Правды, если монахи уже разбойничают, на нас, горемычных, обиженных, наживаются.
И опустили на него колья, и топтали упавшего – славно прошлись, с душой поработали, забыв о плуте, – он отполз за околицу, в кустах отсиживался, не смея и носа высунуть. Когда оставили монаха лежать в пыли и разошлись по домам, проклиная свою жизнь, генералов, большевиков и подобных праведников, выполз Алешка из убежища, подвел кобылку, ожидающую их в леске, и, погрузив на нее товарища, бросился прочь.
– Впервые вижу я истинного блаженного! Как же тебя отблагодарить, чем выслужить – вновь спас ты меня от смерти!
Прошептал монах:
– Не воруй более, добрых людей не обманывай, вот будет твоя благодарность.
Плут пообещал:
– Что же, попробую. Авось и на меня Благодать свалится.
Сам же про себя решил:
– Буду безумному поводырем.
– Не на год один будет вам работы, путнички. Знамо – лишь вы и прокормитесь, лишь вы и не пропадете на пропащей Руси. Сколь ни идти на восток да на запад – без дела не останетесь. Знай себе, отпевай да сколачивай домовины.
Монах скорбел, плут радовался. Когда уходили они из очередного села, то он, насытившись, веселея от поднесенной стопки, потирая руки, ставшие мозолистыми от дружбы с топором да лопатой, удивлялся:
– Есть еще кому в деревнях подносить мне чарочку, есть кому горевать да плакать над погостами! Знать, много народилось на Руси народу, коли ты днем и ночью причитываешь над помершими да убиенными. Валим в могилы детишек малых, парней и девушек, и нет тому ни конца, ни края. Бьют народ комиссары, генералы порют да вешают – однако жизнь шевелится. Вот диво дивное!
И не хрипела уже Каурая, не шарахалась от мертвецов, лежащих по дорогам, и, хрипя да фыркая, проходила недалеко от волков. Звери не поворачивали даже своих морд, досыта напитавшись человечиной.
Кивал Алешка им, как старым знакомым:
– Всем нам работы хватит, подельщики. Не мешаем друг дружке, друг дружку не отталкиваем. Устанавливают комиссары свое царство – полетят еще с плеч головы!
Не расставался с лопатой пройдоха, похваляясь сноровкой, и играючи вырывал одну за другой ямы.
Монах, терзаясь людским несчастьем, сказал:
– Не могу есть еду, приносимую за нашу работу, – застревает в моем горле горький кусок.
И отказывался от еды, беря лишь немного хлеба, запивая его водой. И говорил с укоризной товарищу:
– Оставь им хоть немного из принесенного.
Алешка уплетал за обе щеки и рассуждал, прикидывая и посматривая:
– Не стоит нам уходить отсюда. Разве не видишь, непочатый край у нас с тобой работы!
Подходя же к новой деревне, к плачу там прислушиваясь, радовался:
– Валится еда нам, точно с неба!
– Видно, теплая шкура у бестии. Не содрать ли ее на подстилку? В нее не зашиться?
И оборачивался к блаженному:
– Пора искать пристанище, неужто не отыщем сейчас пустой избы? Не погреем на печи застывшие кости? Или на юг подадимся – землица-то здесь вскоре станет каменной… И то, все меньше нам деревень попадается, в которых еще живые ползают, а что толку отпевать, хоронить покойничков без вознаграждения?
Монах сказал:
– Не добрались еще комиссары до северных монастырей. Не там ли ходит Господь со своими апостолами? Вот обрету слух – услышу тогда скрип посоха Его! Прозрею – увижу Его, странника!
Плут шептал горестно:
– Вовсе умом тронулся бедный монашек. Сбрендил от своих молитв. Что-то не слыхал я, грешный, о гуляющем Господе.
Обратился он с увещеваниями:
– Встречал я повсюду цыган, поденщиков, калек безногих-безруких, пьяниц, а также мнимых монахов и таких святош, которые кормят и себя, и других одними молитвами! Но вот что-то не попадались мне апостолы!
Монах ответил:
– Коли нет храмов, быть Ему на дорогах!
Пошли навстречу леса, где росли лишь сырой ельник с осиной. Стучались путники в деревнях на ночлег – но никто в тех краях им дверь не распахивал, все хоронились за засовами, не было света в окнах.
– Странны места эти, – молвил плут товарищу. – Сам месяц сделался, словно разбойничий нож. Не пора нам назад заворачивать?
Монах же твердил:
– На Севере след Его. Повстречалась одна деревня, вся светилась огнями. Алешка-плут обрадовался:
– Хоть в одном месте жильем повеяло! Монах сказал:
– Пройдем ее! Недобрые это огни! Но припустил пройдоха к ближней избе, стучал в нетерпении – отворила им бабка.
– Ан, не впустишь, старая, хотя бы в хлев, в сараюшку, дерюгой не прикроешь усталых путников, не вынесешь пусть сухаря да ковш воды?
Бабка им кланялась:
– Ступайте в избу, милые, ждет вас лежанка да стол с угощением.
Плут еще больше обрадовался:
– Давно уже нас не встречали кровом да ужином. А то все в краях здешних закрывают ставни при нашем-то приближении. Тушат всякий огонь – лишь бы не прибились мы на ночлег.
Монах заупрямился:
– Пойдем отсюда в ночной лес. Вижу открытые двери, но не вижу икон на стенах. Недоброе дело без Божиих икон!
– Да что ты! – вскричал товарищ. – Готов я печку делить с самим чертом, лишь бы хоть раз в тепле выспаться. Меня с лежанки веревкой не вытянешь! Какое до молитв дело, когда потянуло ужином?
Монах сказал:
– Чую – будешь ты рад ночному лесу, благословишь бесприютную дорогу.
Позвала их вечерять старуха и выставила невиданный ужин – полные плошки мяса и кружки с вином. Когда она вышла, сказал монах:
– Не ешь того мяса, не пей вина. Плут взялся ругать товарища:
– Не у тебя живот прилип к самому хребту? А не готовились мы еще утром глодать осину, заедать ее кореньями?
Монах твердил:
– Уйдем, заночуем в лесу.
Возмутился плут:
– Вот-вот пометет метелью за окнами. Ешь, пей, да благодарствуй хозяюшку. Где ты найдешь еще мяса с вином?
Потянулся он к еде, но монах под стол выбросил мясо, вылил вино. Здесь и вернулась хозяйка:
– Все ли съели, выпили? Плут, злясь на спутника, сказал:
– Славно отужинали. А монах сказал:
– Не почитать на ночь Евангелие, не вспомнить само Писание?
Замахала старуха руками, затушила поспешно лучины, взялась уговаривать:
– Полезайте на печь, устали вы с дороги. А я здесь прикорну, на лавочке!
Легли они – плут захрапел. Но не спалось монаху. Вот кто-то ночью стукнул в окошко. Впустила старуха внучку. Стали они шепотком разговаривать:
– А что, бабушка, что, милая, спят наши овечки, посапывают?
– Спят, спят, внученька, не проснуться им от винца!
– А что, бабушка, готовы котлы и шкварни?
Старуха ответила:
– Зачем мне шкварни? Люблю пробавляться сырым мясцом, перегрызать сладки жилы зубами.
– Крепки, видно, твои зубы, бабушка, – с завистью сказала внучка.
– А это, милая, с человечьих жилок-прожилочек – будут от них зубы – кремни, как бывали еще у моего батюшки. От свежей-то крови с сырцом и румянец играет, и моложе делаешься…
И сказала бабушка, выпроваживая внучку:
– Ну, зови скорее едоков! Пусть несут с собой сковороды. Видно, крепко согрело вино овец. Я же приготовлю пока дровишек.
Как вышла старуха, монах плута разбудил да все тому рассказал. Застучали у пройдохи зубы. Вскочил проверять котлы да бадьи за печкою – и увидал повсюду человечину. Сделался плут полотном:
– Не сняли с меня шкуру комиссары, не повесили казачки, видно, лишь для того, чтоб ободрали меня волколаки! Ох, и ловко нас, грешных, отделают!
Ответил монах:
– Встанем по обе стороны двери. Войдет ведьма с вязанкой, бежать бросимся – а там и Каурая. Господь нас не оставит!
Вернулась старуха, толкнул ее плут на котлы с чанами:
– Ишь, чего удумала, проклятая. Зубы свои человечиной оттачивать!
Завопила ведьма, возгорелись огни по деревне – спешили уже гости к ужину. Отвязал плут Каурую, сам на нее вскочил и дождался товарища. И так закричал, поддавая пятками ее бока:
– Выручай, ленивая! Не тебя ль жалели до поры до времени?
Подгонял он лошадку, целовал ее холку. Монах же за спиною его читал молитвы.
– Нет ли у тебя кадок с человечиной? Не любишь свеженького сырца да студенька из человеческих косточек?
Зашамкала беззубая старуха:
– Мне помирать скоро, оттого и отворила безбоязненно. Мясо мое давно с костей слезло, немного вы его наскребете. Бояться мне нечего, жду не дождусь, когда предстану перед Христом!
В избе увидали они иконы. Шепнул монах:
– Здесь не будет подвоха. Спрашивал плут бабушку:
– Отчего у вас от путничков прячутся? На все засовы запираются?
Та поведала:
– Оттого мы пугливые, что не стало никакого житья от нечисти. И в спокойные времена бывало разное – с этой же войны вовсе лютуют оборотни. Мы на кладбище не ходим уже давно, а кто помрет, сбиваемся кучей и хороним быстро, с опаской. Только часто наутро могилы вырыты, покойники достаны – видно, что не звери пируют над ними! А сейчас и вовсе худо стало! Взялись ходить оборотни по деревням, врываются в избы, как волки в овчарню, – с недавних пор и к нам повадились… И заведено у злодеев – как постучат кому ночью в избу, знай, на следующую ночку и пожалуют! Поглядел на монаха плут:
– Не пора уносить ноги от здешних мест? Разве отыщется Бог посреди волколаков?
Монах его не слушал:
– Позови-ка всех, бабушка!
– Что ты надумал? – взъярился товарищ. – Ты ли не видел наполненные чаны? Не слышал, как клацают волколачьи зубы?
Отвечал монах:
– Негоже детей да вдов оставлять на съедение!
Побежала бабка звать народ, собрались стар и млад. Мужички здесь оказались хлипкими – кто без руки вернулся с войны, кто скрипел деревяшкой. Взвился плут:
– Не с ними пойдешь? Хороши будут помощники! Из трех молодцов едва соберем одного!
Монах спрашивал:
– К кому последней ночью стучались гости?
Вышла одна вдова. Наказал монах:
– Отправляйся нынче к соседям, а я в избе твоей заночую.
Не сдержался пройдоха:
– Куда же ты напрашиваешься? Не терпится пойти на холодец внучке да бабушке с родственничками? Да в уме ты, в полном здравии? Оставаться на верную гибель! Нет, такого я не выдержу, пойду запрягать Каурую. Подамся прочь, пока засветло!
Не слушал монах товарища, наказывал принести к себе все иконы и свечи. А сам направился в избу. Плут, увидав такое, бросил шапку оземь:
– Беги не беги, а суждено – везде подберет Костлявая! Однако, много одной молитвой сделаешь?
Подозвал он калек-мужичков:
– А что, сермяжные, не ставили вы на зверя капканы, не рыли ямы? Кто из вас на самого хозяина хаживал, загонял кабанов в западни? Несите-ка заступы! Не впервой мне разговаривать с землицей!
И тогда взялись покалеченные помогать. Плут возле порога избы, в которой молился монах, вырыл яму. Послал он баб за ветками и жердями, заложил ловушку досками, нащипал лучин, наготовил хворосту. А здесь и снег подоспел – заворошил ловушку.
– То не гости долгожданные собираются отужинать?
Подал знак попрятавшимся мужикам. Сам же говаривал:
– Если бы верил я в поповские бредни, как мой несчастный монашек, искрестился бы весь, изошелся на причитания…
Улеглась метель, небо сделалось черным, и ждала приготовившаяся деревня. Послышался слабый шорох, хруст веток, и сказал себе Алешка:
– Точно, идут наши гости. Подскочили волколаки к избе. Такой вели между собой разговор:
– Вот уже сбились овцы в овчарне, давно на них наточены ножи. Не голодать нам зимой.
Пробежали по укрытой яме и принялись скрябать дверь. И достали топоры и ножи. Плут, видя их близко, слыша их дыхание, едва держался, чтоб не выдать себя зубами.
Открылась дверь – заскочили в избу охотнички; горели там свечи, сияли перед иконами лампадки, монах осенял себя крестом. Растерялись злодеи – свет ударил им по глазам, завопил тогда Алешка:
– Ну-ка, мужики, не медлите!
И бросился разбирать доски. От истошного его крика, от молитвы да креста волколаки подались назад, в кромешную темень – и повалились в яму. Вопил плут что есть мочи:
– Не мешкайте, засыпайте ветками, хворостом, зажигайте лучины, готовьте колы!
Отовсюду уже бежали с хворостом. Посветил плут зажженной лучиной и разглядел в западне косматых татей, а с ними знакомых бабку да внученьку. Он вскричал:
– Попалась добыча! Задумали откушать и приготовили уже чаны, а самих поймала землица себе на пропитание!
Многие узнали пойманных:
– Вот кто покойников поедал, выкапывая! Вот кто утаскивал детей да невинных девушек!
Загудел огонь, и страшно завыли оборотни. Монах же творил молитву. Крестились жители, говоря:
– Волки пропадают в огне, нелюдей поглощает земля!
Плут не унимался, со всех сторон подкладывая дровишки:
– То-то отменное нынче приготовится жаркое.
Поднялся над западней огненный столб. Налегали женщины на лопаты, засыпая яму, малые дети, помогая им, споро кидали земляные комья.
Бросились затем все к избавителям и плакали от счастья. И тащили им последнее в благодарность. Алешка взялся за любимое дело: в узлы засыпал картошку и редьку, не брезговал отрубями и мочеными яблоками:
– Все сгодится путничкам. Взялся он нагружать Каурую – кобыла упиралась и фыркала, плут же ее приветствовал:
– Что же ты, вражина, упрямишься? Посмотри на узлы – верный знак, что не пустим тебя под нож!
Так он мурлыкал. Монах, увидев это, укоризненно сказал:
– Негоже отбирать последнее у вдов, у детишек. Стоит нам о завтрашнем дне заботиться? Господь о нас позаботится!
Приказал взять лишь пару луковиц да немного пшена. И, благословив жителей, поспешил в дорогу. Мрачный товарищ, со вздохом послушавшись, едва его догонял. И сокрушаясь, грозил Каурой:
– Нечего тебе радостно помахивать ушами! Не ты ли останешься без шкуры, когда позабудет про нас Господь!
Глава IX
Шагал монах, опираясь на посох, развевались его длинные волосы, и было ему не зябко в ветхом платье, в развалившихся сапогах. Следом плут приплясывал от холода.
Праведный твердил:
– Не дошли досюда безбожники! Остались монастыри и скиты.
Плут обрадовался концу путешествия:
– Стоять здесь должны нетронутыми деревни, богатыми села.
Но попались им навстречу испуганные горожане и обращались к пришедшим:
– Куда вы явились – прямо к черту в лапы! Подстрелят вас комиссары, как многих наших попов уже подстрелили. Попадетесь на глаза самим чекистам – обтянуты их барабаны кожей служителей Божиих. То-то разгуливают по городу молодцы, сшибают кресты с церквушек и сбрасывают колокола. Так они забавляются, хвастаются – кто более убьет да замучит священников. Один бьет пятерых, а другой за десятерых принимается!
Плут воскликнул:
– А что, люди добрые, есть ли еще место, куда не добрались большевики? Есть хоть один медвежий угол, где бы не трепыхались их флаги?
Вздыхали жители Архангельска:
– Одно знаем – от двух морей до третьего – все ими занято, вот уже повсюду строят новое царство!
Вскричал плут монаху:
– Где же ты отыщешь теперь своих странничков? Не пора тебе скидывать платье, стаскивать крест? Подстригай-ка гриву! Готов я послужить брадобреем!
Взялся по северным деревням расхаживать, словно не замечая повсюду комиссарские флаги.
И взывал к народу:
– Ищите Господа! По всем дорогам смотрите следы Его, припадайте к самой земле – не слышно шагов, не слышно посошного скрипа? Напрягайте глаза свои – не Его скрывает вьюга за околицей, не Он ли к нам возвращается?
И еще взывал:
– Ночами прислушайтесь – не Господь ли в зябкую ночь пройдет мимо ваших окон? Сам постучит обогреться – ждите Его и отпирайте немедля!
И твердил повсюду, бесстрашный:
– Того примите, не мешкая, кто будет молить о помощи, взывать к милосердию, чьи раны будут гнойны и ужасны. Истинно, Он испытует!
Возвещал повсюду:
– Ходит Господь по дорогам!
– Прячьтесь, вон уже рыскают чекистские отряды. Неровен час, схватят вас комиссары. Видано дело – по безбожной Руси не прятаться монаху! Жгут уже храмы, топчут кресты Господни и плюют в само небо. Видно, нет сюда ходу и Господу!
Отвечал монах:
– Где Ему быть, как не здесь в окаянные дни?
Пророчили странникам бывалые люди:
– Умываться вам своей кровью в подвалах, захрустят ваши косточки, когда вздернут вас палачи на дыбу. И слова более не молвите – вырвут калеными щипцами ваши языки. На архангельских заборах головы священников с выколотыми глазами, с вырванными языками давно красуются.
Не слышал монах тех пророчеств:
– Истинно, ходит Господь по дорогам!
– Ищите Его! Не в писке ли пичужки малой даст знать о Себе? Не в луче солнечном, пробившем тучи? Не в радуге распахнутой, зовущей в небеса, подобно лестнице к самому Престолу? В дни, когда жарко от близости адова пекла, когда затоптаны сами святыни, – близок Господь, как никогда не был близок!
А что плут?
Хватался Алешка за голову!
– Надоело глотать мне дождь вместо пива! Дрожать невмоготу ночами под износившейся шинелью. Ох, и соскучился я по винцу, по набитому пузу! Где она, милая отрыжечка, где бурчание сытого брюха, в котором разговор ведут гороховый суп со свининою?
Монах вспоминал о колоколе. Плут на то отмахивался:
– Нет, брат! Сколько я ни мучился, сколько ни внимал твоему благочестию – видно, не втекать речке, извилистой и озорной, в застоялое озеро. Не летать звонкому жаворонку с ночной совой! Невыносимо мне слушать твои побасенки, когда строят мне глазки бабы и распускают в окошках косы сдобные девушки. Не в силах я поститься, когда пахнет жареной гусятиной. Вот-вот кабаки откроются, ибо куда без кабаков любой власти? Пришло комиссарово царство – но разве в нем бабенки повыведутся? Отменят там сладкую наливку? Исчезнут базары, где так много зевак, все готовых прохлопать своими ушами? Отчего же мне тогда тужить? Отчего хаживать за тобой?
Война к тому времени кончилась, он на базар явился – там одни продавали последнее, другие покупали мелкое. Огорчился Алешка:
– Где же вы теперь, купчики, где лупоглазые кухарки с корзинами, полными всякой снеди? Где господа-баре? Что взять мне с нищих! Не у старух же вытаскивать гроши!
Но увидал торговцев-нэпманов с серебряными цепочками, с золотыми кольцами; щеголяли они в пиджаках, в сапогах, смазанных салом, их разодетые девки лузгали семечки. Отвешивали те торговцы крупу по крупинке нищему люду, крошили на мелкие кусочки сахарные головы – потекли слюнки у плута. Прибился к тем лавкам:
– Не дадите раненому солдату полизать хоть сахарной пыли?
Отмахивались новые богатеи:
– Какой ты раненый солдат? Солдаты покалеченные получают жалование. По приютам, по госпиталям их держит новая власть, дает им крупы и хлеба. Поди отсюда, пока не позвали милицию. Ступай, пока цел!
Загорелся плут:
– Ладно, новые хозяйчики! Отыскал безродных детишек и спрашивал беспризорников:
– Не хотите вечером отведать хлеба со свиными ножками? Петуха жареного не желаете с горячей картошкой?
Взвыли оборванцы:
– Как достать нам еды, дяденька? Злы нынче, голодны людишки, бьют смертным боем за прошлогодний снег, волосы выдергивают, самых малых из нас не жалеючи. Давно гнилье подбираем за лавками и рады семечной шелухе! Не теряют нынче даже чесночину с луковицей! И щепотки пшена не допросишься! Пробовали мы рыскать по пиджакам, проверять кошели – так нет! Нынче все научены – держат одну руку на поясе, а другую-то – за пазухой!
Плут обещал:
– Будет вам славный ужин. Достаньте-ка мне трехрядку!
Отпустив беспризорников, улегся под лавкой, накрылся шинелью и спал себе преспокойно.
Нашли его запыхавшиеся беспризорники:
– Вот тебе, дядя, гармоника. Поспешил тогда к богатым лавкам солдатик.
Заскакали его пальцы по кнопкам, завизжала гармошка:
Играл плут, поводил плечами, приплясывал:
– Милые вы мои слушатели! Раз не дождаться от вас ни поднесенного стаканчика, ни горсти семечек, хоть одним отблагодарите, господа-товарищи, – похлопайте на прощание! Слаще хлеба будут мне ваши хлопки. Не останусь голодным этой ночью, ежели услышу ваше признаньице!
Засмеялись новые купчики, богатые нэпманы:
Спускались они в подвалы, и был могильный холод.
И твердил царевич, прижимаясь:
– Свободен! Свободен! Его сердце сильно билось, и был он счастлив.
Зарядили бунтовщики револьверы и ружья. Вскричали комиссары:
– Смерть тирану!
И стреляли, и кололи штыками. Упав, мертвый государь сжимал в объятиях сына. Тот еще дышал. Решили палачи:
– Раздавлено змеиное гнездо! Не воскреснуть и змеенышу!
Набежали и закололи наследника.
Глава VIII
1
А плут с монахом повстречались на дорожном перекрестке.Увидел голодный плут в руках монаха кусок засохшего хлеба и, подняв плетку, потребовал:
– Ах ты, подпевала поповская, ряса монашья, знаю вас, побирушек, – все бы вам шататься да смущать людей своими бреднями. Отдавай-ка сюда крестьянский хлеб, иначе будет тебе худо, бездельник! Лишу тебя тощего твоего живота.
Монах отдал хлеб. Собрался плут подстегнуть кобылку, но ограбленный молвил:
– Не скачи по той дороге. Вижу – едут навстречу веселые охотники. Комиссары в кожанках поигрывают саблями.
Повернул было Алешка назад, но тотчас сказал монах:
– Слышу, и там, за поворотом, поспешают всаднички. Заливаются казаки песней, посвистывают…
Плут пригляделся – и правда, разглядел вдали комиссаров. Прислушался – и услышал казацкую песню. Заметил он:
– Пора нам, божий человек, податься в перелесочек, веселая здесь будет встреча!
2
Спрятались они в лес, и сказал плут с завистью:– Спас ты мне жизнь. Видно, зорки твои глаза, если видят они то, что еще за поворотом.
Путник откликнулся:
– Слепы мои глаза – не зрят Божьих дорог, раскинутых, словно радуги, не видят куполов небесного града. Сияние его храмов глазам моим недоступно. Не видать также ангелов и праведников, с высоты на нас взирающих, слезами умывающихся от скорби за нас, грешников! Поистине, я слеп – не увидел Святой Руси!
– Что же, – молвил спасшийся. – Тогда позавидую твоему слуху!
Покачал монах головой:
– Уши мои заложены – не слыхать мне отсюда ангельских хоров и звона колоколов Господних, призывающих к покаянию. Не слышу зова праведного – глух я, лихой человек, поистине глух.
Плут тотчас смекнул, с кем повстречался:
– Не поводырем ли прикинуться юродивому? Послушав такие речи, любой разжалобится. Будет мне ночлег с похлебкой.
3
Явились они в село. Увидав Божьего человека, потянулись к нему старики со старухами, женщины с малыми детьми. Обступили странника. Он же утешал:– Видно, горячо перед престолом Всевышнего молится за нас Богородица, коли мы еще живы. Одно лишь скажу – ждите прихода Господня, о Нем думайте! Буду молиться за вас, за сирот, за невинных младенцев!
Плут тем временем, разнюхав, что все собрались возле праведника, взялся заглядывать в избы, шарить за образами. Принялся залезать в ледники да подполы. Скрутил он уже гусю любопытную шею, но успела шипнуть глупая птица – подняли крик ребятишки. Нашлись крестьяне, тотчас скрутили вора, поволокли на улицу, осыпая тумаками:
– Как смел уворовать у самих нищих, убогих, изо рта детишек наших вытаскивать последний кусок?
Женщины, отворотившись от монаха, бросились нещадно бить плута. Алешка был ни жив, ни мертв, поплыла земля из-под его ног, и звезды принялись сыпаться из глаз. Подняли уже над ним топоры и колья, но раздался голос монаха:
– Оставьте его. Ни в чем он не виновен. Я – зачинщик проклятого дела.
Набросились крестьяне на монаха:
– Вот зачем ты пел нам сладкие песни, дурачил да водил за нос! Видно, не осталось на земле Божией Правды, если монахи уже разбойничают, на нас, горемычных, обиженных, наживаются.
И опустили на него колья, и топтали упавшего – славно прошлись, с душой поработали, забыв о плуте, – он отполз за околицу, в кустах отсиживался, не смея и носа высунуть. Когда оставили монаха лежать в пыли и разошлись по домам, проклиная свою жизнь, генералов, большевиков и подобных праведников, выполз Алешка из убежища, подвел кобылку, ожидающую их в леске, и, погрузив на нее товарища, бросился прочь.
4
Воскликнул он, когда открыл побитый глаза:– Впервые вижу я истинного блаженного! Как же тебя отблагодарить, чем выслужить – вновь спас ты меня от смерти!
Прошептал монах:
– Не воруй более, добрых людей не обманывай, вот будет твоя благодарность.
Плут пообещал:
– Что же, попробую. Авось и на меня Благодать свалится.
Сам же про себя решил:
– Буду безумному поводырем.
5
Взялся монах по оставшимся деревням читать над покойниками. Алешка-плут копал могилы. И давали тогда путникам за честную их работу сала и ржаного хлеба, и пшена с собою. И еще подносили плуту скорбные старухи стопочку. Вздыхали, плакали, предрекая:– Не на год один будет вам работы, путнички. Знамо – лишь вы и прокормитесь, лишь вы и не пропадете на пропащей Руси. Сколь ни идти на восток да на запад – без дела не останетесь. Знай себе, отпевай да сколачивай домовины.
Монах скорбел, плут радовался. Когда уходили они из очередного села, то он, насытившись, веселея от поднесенной стопки, потирая руки, ставшие мозолистыми от дружбы с топором да лопатой, удивлялся:
– Есть еще кому в деревнях подносить мне чарочку, есть кому горевать да плакать над погостами! Знать, много народилось на Руси народу, коли ты днем и ночью причитываешь над помершими да убиенными. Валим в могилы детишек малых, парней и девушек, и нет тому ни конца, ни края. Бьют народ комиссары, генералы порют да вешают – однако жизнь шевелится. Вот диво дивное!
И не хрипела уже Каурая, не шарахалась от мертвецов, лежащих по дорогам, и, хрипя да фыркая, проходила недалеко от волков. Звери не поворачивали даже своих морд, досыта напитавшись человечиной.
Кивал Алешка им, как старым знакомым:
– Всем нам работы хватит, подельщики. Не мешаем друг дружке, друг дружку не отталкиваем. Устанавливают комиссары свое царство – полетят еще с плеч головы!
Не расставался с лопатой пройдоха, похваляясь сноровкой, и играючи вырывал одну за другой ямы.
Монах, терзаясь людским несчастьем, сказал:
– Не могу есть еду, приносимую за нашу работу, – застревает в моем горле горький кусок.
И отказывался от еды, беря лишь немного хлеба, запивая его водой. И говорил с укоризной товарищу:
– Оставь им хоть немного из принесенного.
Алешка уплетал за обе щеки и рассуждал, прикидывая и посматривая:
– Не стоит нам уходить отсюда. Разве не видишь, непочатый край у нас с тобой работы!
Подходя же к новой деревне, к плачу там прислушиваясь, радовался:
– Валится еда нам, точно с неба!
6
Сделалась осень; задрожал возле костерка пройдоха. С завистью поглядывая на Каурую, сказал:– Видно, теплая шкура у бестии. Не содрать ли ее на подстилку? В нее не зашиться?
И оборачивался к блаженному:
– Пора искать пристанище, неужто не отыщем сейчас пустой избы? Не погреем на печи застывшие кости? Или на юг подадимся – землица-то здесь вскоре станет каменной… И то, все меньше нам деревень попадается, в которых еще живые ползают, а что толку отпевать, хоронить покойничков без вознаграждения?
Монах сказал:
– Не добрались еще комиссары до северных монастырей. Не там ли ходит Господь со своими апостолами? Вот обрету слух – услышу тогда скрип посоха Его! Прозрею – увижу Его, странника!
Плут шептал горестно:
– Вовсе умом тронулся бедный монашек. Сбрендил от своих молитв. Что-то не слыхал я, грешный, о гуляющем Господе.
Обратился он с увещеваниями:
– Встречал я повсюду цыган, поденщиков, калек безногих-безруких, пьяниц, а также мнимых монахов и таких святош, которые кормят и себя, и других одними молитвами! Но вот что-то не попадались мне апостолы!
Монах ответил:
– Коли нет храмов, быть Ему на дорогах!
7
Пробирались они на Север.Пошли навстречу леса, где росли лишь сырой ельник с осиной. Стучались путники в деревнях на ночлег – но никто в тех краях им дверь не распахивал, все хоронились за засовами, не было света в окнах.
– Странны места эти, – молвил плут товарищу. – Сам месяц сделался, словно разбойничий нож. Не пора нам назад заворачивать?
Монах же твердил:
– На Севере след Его. Повстречалась одна деревня, вся светилась огнями. Алешка-плут обрадовался:
– Хоть в одном месте жильем повеяло! Монах сказал:
– Пройдем ее! Недобрые это огни! Но припустил пройдоха к ближней избе, стучал в нетерпении – отворила им бабка.
– Ан, не впустишь, старая, хотя бы в хлев, в сараюшку, дерюгой не прикроешь усталых путников, не вынесешь пусть сухаря да ковш воды?
Бабка им кланялась:
– Ступайте в избу, милые, ждет вас лежанка да стол с угощением.
Плут еще больше обрадовался:
– Давно уже нас не встречали кровом да ужином. А то все в краях здешних закрывают ставни при нашем-то приближении. Тушат всякий огонь – лишь бы не прибились мы на ночлег.
Монах заупрямился:
– Пойдем отсюда в ночной лес. Вижу открытые двери, но не вижу икон на стенах. Недоброе дело без Божиих икон!
– Да что ты! – вскричал товарищ. – Готов я печку делить с самим чертом, лишь бы хоть раз в тепле выспаться. Меня с лежанки веревкой не вытянешь! Какое до молитв дело, когда потянуло ужином?
Монах сказал:
– Чую – будешь ты рад ночному лесу, благословишь бесприютную дорогу.
Позвала их вечерять старуха и выставила невиданный ужин – полные плошки мяса и кружки с вином. Когда она вышла, сказал монах:
– Не ешь того мяса, не пей вина. Плут взялся ругать товарища:
– Не у тебя живот прилип к самому хребту? А не готовились мы еще утром глодать осину, заедать ее кореньями?
Монах твердил:
– Уйдем, заночуем в лесу.
Возмутился плут:
– Вот-вот пометет метелью за окнами. Ешь, пей, да благодарствуй хозяюшку. Где ты найдешь еще мяса с вином?
Потянулся он к еде, но монах под стол выбросил мясо, вылил вино. Здесь и вернулась хозяйка:
– Все ли съели, выпили? Плут, злясь на спутника, сказал:
– Славно отужинали. А монах сказал:
– Не почитать на ночь Евангелие, не вспомнить само Писание?
Замахала старуха руками, затушила поспешно лучины, взялась уговаривать:
– Полезайте на печь, устали вы с дороги. А я здесь прикорну, на лавочке!
Легли они – плут захрапел. Но не спалось монаху. Вот кто-то ночью стукнул в окошко. Впустила старуха внучку. Стали они шепотком разговаривать:
– А что, бабушка, что, милая, спят наши овечки, посапывают?
– Спят, спят, внученька, не проснуться им от винца!
– А что, бабушка, готовы котлы и шкварни?
Старуха ответила:
– Зачем мне шкварни? Люблю пробавляться сырым мясцом, перегрызать сладки жилы зубами.
– Крепки, видно, твои зубы, бабушка, – с завистью сказала внучка.
– А это, милая, с человечьих жилок-прожилочек – будут от них зубы – кремни, как бывали еще у моего батюшки. От свежей-то крови с сырцом и румянец играет, и моложе делаешься…
И сказала бабушка, выпроваживая внучку:
– Ну, зови скорее едоков! Пусть несут с собой сковороды. Видно, крепко согрело вино овец. Я же приготовлю пока дровишек.
Как вышла старуха, монах плута разбудил да все тому рассказал. Застучали у пройдохи зубы. Вскочил проверять котлы да бадьи за печкою – и увидал повсюду человечину. Сделался плут полотном:
– Не сняли с меня шкуру комиссары, не повесили казачки, видно, лишь для того, чтоб ободрали меня волколаки! Ох, и ловко нас, грешных, отделают!
Ответил монах:
– Встанем по обе стороны двери. Войдет ведьма с вязанкой, бежать бросимся – а там и Каурая. Господь нас не оставит!
Вернулась старуха, толкнул ее плут на котлы с чанами:
– Ишь, чего удумала, проклятая. Зубы свои человечиной оттачивать!
Завопила ведьма, возгорелись огни по деревне – спешили уже гости к ужину. Отвязал плут Каурую, сам на нее вскочил и дождался товарища. И так закричал, поддавая пятками ее бока:
– Выручай, ленивая! Не тебя ль жалели до поры до времени?
Подгонял он лошадку, целовал ее холку. Монах же за спиною его читал молитвы.
8
Наутро попалась еще деревня: плут с монахом стучали в избы. Открыла одна старуха ветхую избенку. Плут набросился на старую:– Нет ли у тебя кадок с человечиной? Не любишь свеженького сырца да студенька из человеческих косточек?
Зашамкала беззубая старуха:
– Мне помирать скоро, оттого и отворила безбоязненно. Мясо мое давно с костей слезло, немного вы его наскребете. Бояться мне нечего, жду не дождусь, когда предстану перед Христом!
В избе увидали они иконы. Шепнул монах:
– Здесь не будет подвоха. Спрашивал плут бабушку:
– Отчего у вас от путничков прячутся? На все засовы запираются?
Та поведала:
– Оттого мы пугливые, что не стало никакого житья от нечисти. И в спокойные времена бывало разное – с этой же войны вовсе лютуют оборотни. Мы на кладбище не ходим уже давно, а кто помрет, сбиваемся кучей и хороним быстро, с опаской. Только часто наутро могилы вырыты, покойники достаны – видно, что не звери пируют над ними! А сейчас и вовсе худо стало! Взялись ходить оборотни по деревням, врываются в избы, как волки в овчарню, – с недавних пор и к нам повадились… И заведено у злодеев – как постучат кому ночью в избу, знай, на следующую ночку и пожалуют! Поглядел на монаха плут:
– Не пора уносить ноги от здешних мест? Разве отыщется Бог посреди волколаков?
Монах его не слушал:
– Позови-ка всех, бабушка!
– Что ты надумал? – взъярился товарищ. – Ты ли не видел наполненные чаны? Не слышал, как клацают волколачьи зубы?
Отвечал монах:
– Негоже детей да вдов оставлять на съедение!
Побежала бабка звать народ, собрались стар и млад. Мужички здесь оказались хлипкими – кто без руки вернулся с войны, кто скрипел деревяшкой. Взвился плут:
– Не с ними пойдешь? Хороши будут помощники! Из трех молодцов едва соберем одного!
Монах спрашивал:
– К кому последней ночью стучались гости?
Вышла одна вдова. Наказал монах:
– Отправляйся нынче к соседям, а я в избе твоей заночую.
Не сдержался пройдоха:
– Куда же ты напрашиваешься? Не терпится пойти на холодец внучке да бабушке с родственничками? Да в уме ты, в полном здравии? Оставаться на верную гибель! Нет, такого я не выдержу, пойду запрягать Каурую. Подамся прочь, пока засветло!
Не слушал монах товарища, наказывал принести к себе все иконы и свечи. А сам направился в избу. Плут, увидав такое, бросил шапку оземь:
– Беги не беги, а суждено – везде подберет Костлявая! Однако, много одной молитвой сделаешь?
Подозвал он калек-мужичков:
– А что, сермяжные, не ставили вы на зверя капканы, не рыли ямы? Кто из вас на самого хозяина хаживал, загонял кабанов в западни? Несите-ка заступы! Не впервой мне разговаривать с землицей!
И тогда взялись покалеченные помогать. Плут возле порога избы, в которой молился монах, вырыл яму. Послал он баб за ветками и жердями, заложил ловушку досками, нащипал лучин, наготовил хворосту. А здесь и снег подоспел – заворошил ловушку.
9
Как свечерело, послышался в перелесочке вой. Воскликнул Алешка:– То не гости долгожданные собираются отужинать?
Подал знак попрятавшимся мужикам. Сам же говаривал:
– Если бы верил я в поповские бредни, как мой несчастный монашек, искрестился бы весь, изошелся на причитания…
Улеглась метель, небо сделалось черным, и ждала приготовившаяся деревня. Послышался слабый шорох, хруст веток, и сказал себе Алешка:
– Точно, идут наши гости. Подскочили волколаки к избе. Такой вели между собой разговор:
– Вот уже сбились овцы в овчарне, давно на них наточены ножи. Не голодать нам зимой.
Пробежали по укрытой яме и принялись скрябать дверь. И достали топоры и ножи. Плут, видя их близко, слыша их дыхание, едва держался, чтоб не выдать себя зубами.
Открылась дверь – заскочили в избу охотнички; горели там свечи, сияли перед иконами лампадки, монах осенял себя крестом. Растерялись злодеи – свет ударил им по глазам, завопил тогда Алешка:
– Ну-ка, мужики, не медлите!
И бросился разбирать доски. От истошного его крика, от молитвы да креста волколаки подались назад, в кромешную темень – и повалились в яму. Вопил плут что есть мочи:
– Не мешкайте, засыпайте ветками, хворостом, зажигайте лучины, готовьте колы!
Отовсюду уже бежали с хворостом. Посветил плут зажженной лучиной и разглядел в западне косматых татей, а с ними знакомых бабку да внученьку. Он вскричал:
– Попалась добыча! Задумали откушать и приготовили уже чаны, а самих поймала землица себе на пропитание!
Многие узнали пойманных:
– Вот кто покойников поедал, выкапывая! Вот кто утаскивал детей да невинных девушек!
Загудел огонь, и страшно завыли оборотни. Монах же творил молитву. Крестились жители, говоря:
– Волки пропадают в огне, нелюдей поглощает земля!
Плут не унимался, со всех сторон подкладывая дровишки:
– То-то отменное нынче приготовится жаркое.
Поднялся над западней огненный столб. Налегали женщины на лопаты, засыпая яму, малые дети, помогая им, споро кидали земляные комья.
Бросились затем все к избавителям и плакали от счастья. И тащили им последнее в благодарность. Алешка взялся за любимое дело: в узлы засыпал картошку и редьку, не брезговал отрубями и мочеными яблоками:
– Все сгодится путничкам. Взялся он нагружать Каурую – кобыла упиралась и фыркала, плут же ее приветствовал:
– Что же ты, вражина, упрямишься? Посмотри на узлы – верный знак, что не пустим тебя под нож!
Так он мурлыкал. Монах, увидев это, укоризненно сказал:
– Негоже отбирать последнее у вдов, у детишек. Стоит нам о завтрашнем дне заботиться? Господь о нас позаботится!
Приказал взять лишь пару луковиц да немного пшена. И, благословив жителей, поспешил в дорогу. Мрачный товарищ, со вздохом послушавшись, едва его догонял. И сокрушаясь, грозил Каурой:
– Нечего тебе радостно помахивать ушами! Не ты ли останешься без шкуры, когда позабудет про нас Господь!
Глава IX
1
Зимой добрались они до Архангельска.Шагал монах, опираясь на посох, развевались его длинные волосы, и было ему не зябко в ветхом платье, в развалившихся сапогах. Следом плут приплясывал от холода.
Праведный твердил:
– Не дошли досюда безбожники! Остались монастыри и скиты.
Плут обрадовался концу путешествия:
– Стоять здесь должны нетронутыми деревни, богатыми села.
Но попались им навстречу испуганные горожане и обращались к пришедшим:
– Куда вы явились – прямо к черту в лапы! Подстрелят вас комиссары, как многих наших попов уже подстрелили. Попадетесь на глаза самим чекистам – обтянуты их барабаны кожей служителей Божиих. То-то разгуливают по городу молодцы, сшибают кресты с церквушек и сбрасывают колокола. Так они забавляются, хвастаются – кто более убьет да замучит священников. Один бьет пятерых, а другой за десятерых принимается!
Плут воскликнул:
– А что, люди добрые, есть ли еще место, куда не добрались большевики? Есть хоть один медвежий угол, где бы не трепыхались их флаги?
Вздыхали жители Архангельска:
– Одно знаем – от двух морей до третьего – все ими занято, вот уже повсюду строят новое царство!
Вскричал плут монаху:
– Где же ты отыщешь теперь своих странничков? Не пора тебе скидывать платье, стаскивать крест? Подстригай-ка гриву! Готов я послужить брадобреем!
2
Монах не слушал товарища.Взялся по северным деревням расхаживать, словно не замечая повсюду комиссарские флаги.
И взывал к народу:
– Ищите Господа! По всем дорогам смотрите следы Его, припадайте к самой земле – не слышно шагов, не слышно посошного скрипа? Напрягайте глаза свои – не Его скрывает вьюга за околицей, не Он ли к нам возвращается?
И еще взывал:
– Ночами прислушайтесь – не Господь ли в зябкую ночь пройдет мимо ваших окон? Сам постучит обогреться – ждите Его и отпирайте немедля!
И твердил повсюду, бесстрашный:
– Того примите, не мешкая, кто будет молить о помощи, взывать к милосердию, чьи раны будут гнойны и ужасны. Истинно, Он испытует!
Возвещал повсюду:
– Ходит Господь по дорогам!
3
Старухи плакали:– Прячьтесь, вон уже рыскают чекистские отряды. Неровен час, схватят вас комиссары. Видано дело – по безбожной Руси не прятаться монаху! Жгут уже храмы, топчут кресты Господни и плюют в само небо. Видно, нет сюда ходу и Господу!
Отвечал монах:
– Где Ему быть, как не здесь в окаянные дни?
Пророчили странникам бывалые люди:
– Умываться вам своей кровью в подвалах, захрустят ваши косточки, когда вздернут вас палачи на дыбу. И слова более не молвите – вырвут калеными щипцами ваши языки. На архангельских заборах головы священников с выколотыми глазами, с вырванными языками давно красуются.
Не слышал монах тех пророчеств:
– Истинно, ходит Господь по дорогам!
4
И взывал:– Ищите Его! Не в писке ли пичужки малой даст знать о Себе? Не в луче солнечном, пробившем тучи? Не в радуге распахнутой, зовущей в небеса, подобно лестнице к самому Престолу? В дни, когда жарко от близости адова пекла, когда затоптаны сами святыни, – близок Господь, как никогда не был близок!
А что плут?
Хватался Алешка за голову!
5
И взбунтовался:– Надоело глотать мне дождь вместо пива! Дрожать невмоготу ночами под износившейся шинелью. Ох, и соскучился я по винцу, по набитому пузу! Где она, милая отрыжечка, где бурчание сытого брюха, в котором разговор ведут гороховый суп со свининою?
Монах вспоминал о колоколе. Плут на то отмахивался:
– Нет, брат! Сколько я ни мучился, сколько ни внимал твоему благочестию – видно, не втекать речке, извилистой и озорной, в застоялое озеро. Не летать звонкому жаворонку с ночной совой! Невыносимо мне слушать твои побасенки, когда строят мне глазки бабы и распускают в окошках косы сдобные девушки. Не в силах я поститься, когда пахнет жареной гусятиной. Вот-вот кабаки откроются, ибо куда без кабаков любой власти? Пришло комиссарово царство – но разве в нем бабенки повыведутся? Отменят там сладкую наливку? Исчезнут базары, где так много зевак, все готовых прохлопать своими ушами? Отчего же мне тогда тужить? Отчего хаживать за тобой?
6
Бросил он товарища, взялся за прежнее дело.Война к тому времени кончилась, он на базар явился – там одни продавали последнее, другие покупали мелкое. Огорчился Алешка:
– Где же вы теперь, купчики, где лупоглазые кухарки с корзинами, полными всякой снеди? Где господа-баре? Что взять мне с нищих! Не у старух же вытаскивать гроши!
Но увидал торговцев-нэпманов с серебряными цепочками, с золотыми кольцами; щеголяли они в пиджаках, в сапогах, смазанных салом, их разодетые девки лузгали семечки. Отвешивали те торговцы крупу по крупинке нищему люду, крошили на мелкие кусочки сахарные головы – потекли слюнки у плута. Прибился к тем лавкам:
– Не дадите раненому солдату полизать хоть сахарной пыли?
Отмахивались новые богатеи:
– Какой ты раненый солдат? Солдаты покалеченные получают жалование. По приютам, по госпиталям их держит новая власть, дает им крупы и хлеба. Поди отсюда, пока не позвали милицию. Ступай, пока цел!
Загорелся плут:
– Ладно, новые хозяйчики! Отыскал безродных детишек и спрашивал беспризорников:
– Не хотите вечером отведать хлеба со свиными ножками? Петуха жареного не желаете с горячей картошкой?
Взвыли оборванцы:
– Как достать нам еды, дяденька? Злы нынче, голодны людишки, бьют смертным боем за прошлогодний снег, волосы выдергивают, самых малых из нас не жалеючи. Давно гнилье подбираем за лавками и рады семечной шелухе! Не теряют нынче даже чесночину с луковицей! И щепотки пшена не допросишься! Пробовали мы рыскать по пиджакам, проверять кошели – так нет! Нынче все научены – держат одну руку на поясе, а другую-то – за пазухой!
Плут обещал:
– Будет вам славный ужин. Достаньте-ка мне трехрядку!
Отпустив беспризорников, улегся под лавкой, накрылся шинелью и спал себе преспокойно.
Нашли его запыхавшиеся беспризорники:
– Вот тебе, дядя, гармоника. Поспешил тогда к богатым лавкам солдатик.
Заскакали его пальцы по кнопкам, завизжала гармошка:
На него уставились торговцы, подошли их девки в шалях, в праздничных юбках, поглядеть на бедового гармониста. Но руки свои держали новые купчики – одну на поясе, другую за пазухой. Зорко вокруг поглядывали.
– Играй, играй трехрядочка,
Играй да не замай.
Мою красну миленочку
Бойчее развлекай.
Играл плут, поводил плечами, приплясывал:
Девки смеялись, все ближе протискиваясь, отвечая на его подмигивание раскрасневшимися щечками, заблестевшими глазками. Он же надрывался:
– Но молвила мне милая,
Хорошая така.
Не выйду я, пригожая,
За Ваньку-дурака.
Но, увидав, что собираются расходиться от такой частушки, взмолился:
– Отчего я здесь умаялся,
Отчего я так пою.
Опустите хоть копеечку
В фуражечку мою.
– Милые вы мои слушатели! Раз не дождаться от вас ни поднесенного стаканчика, ни горсти семечек, хоть одним отблагодарите, господа-товарищи, – похлопайте на прощание! Слаще хлеба будут мне ваши хлопки. Не останусь голодным этой ночью, ежели услышу ваше признаньице!
Засмеялись новые купчики, богатые нэпманы: