Именно это был узелок, который разрубил Пара Псов; отравить воду в бочках для него, наверняка, слишком примитивный ход.
Но ведь Бартон, человек, который играл такую огромную роль в истории Империи, должен был все время находиться под пристальным наблюдением и изучением со стороны Службы Времени! Наверное, каждый его шаг от рождения до смерти, точнейшим образом захронографированный, содержался в главном архиве. Наверное, все, что сейчас требовалось — это полчаса справочной работы, и тогда сотрудники Службы Времени в Кадисе и там, в Англии, могли отправиться в путь, чтобы…
…следить за человеком, который никогда не существовал…
Это было как удар молнии, дон Мигель на мгновение остолбенел и снова ринулся вперед. Люди таращились на него, недоумевая, отчего это элегантно одетый господин мчится по улице, словно за ним гонится дьявол? Но он торопился, пытаясь на бегу заставить мозг перейти к методам пятимерного мышления, которые ему вдалбливали как кандидату.
Граф Бартон почти наверняка убит. Пара Псов, пожалуй, разыскал графа еще ребенком или встретил по дороге в Нидерланды, когда тот хотел примкнуть к испанским отрядам. Для данного конкретного момента детали были не важны. В июне 1588 года последствия убийства должны были уже чувствоваться, а сквозь столетия они должны были прокатиться, как грохот нарастающей волны цунами. Волна прокатится по удивительным диагональным уровням гипотетического времени, то есть по среде, где существовали недоступные воображению альтернативные миры, о которых рассказывал падре Рамон. Изменение истории было делом тягучим, как резина, потому что вообще не было процессом, оно происходило не в реальном времени.
А далеко впереди, в двадцатом веке, даже сейчас еще могла стоять хроноаппаратура, готовая вернуть сотрудников из Кадиса шестнадцатого столетия под контроль падре Теренса и Красного Медведя. Если это так, то эхо убийства Бартона «к данному моменту» еще не ушло слишком далеко, чтобы разрушить историю вообще. Дону Мигелю все еще оставался шанс своевременно предупредить Генеральных сотрудников и убрать Пару Псов, прежде чем тот оправится в прошлое. Его можно просто пристрелить, когда тот уносился на коне от рудника в Калифорнии. Это тоже изменило бы историю, но, по крайней мере, изменяясь, она вернется к привычной для него, дона Мигеля Наварро, версии. Устранить графа Бартона станет некому, поэтому история войдет в нормальное русло.
Возможно?
Он преодолел последний подъем и заорал привратнику, чтобы тот скорее его впустил. Не дожидаясь, когда дверь окончательно растворится, прошмыгнул в образовавшийся проем, едва не сбив привратника с ног, ворвался во двор и завопил:
— В этом мире нет графа Бартона!
Реакция была мгновенной. Сотрудники СВ и юные перепуганные кандидаты устремились во внутренний дворик виллы, где стояла хроноаппаратура. Пока все слушали сбивчивый рассказ дона Мигеля, техники торопливо собирали каркас сферы, готовя ее для возвращения в настоящее. Отправлять послание не имело смысла, человек доберется с той же скоростью, но доставит больше информации.
От нетерпения дон Мигель был готов разрыдаться. Наконец настройка закончилась, все вокруг начало таять, расплываться. Его кружило через континуум, и время растянулось туда, куда человека несли силы, замкнутые в круглой клетке из железа и серебра. Искаженные очертания прутьев должны проступать отчетливее по мере того, как он будет приближаться к цели.
Никакая сила не могла унести человека в будущее дальше старта его отбытия в прошлое плюс время, затраченное на транспортировку туда и обратно. Простой факт, что он покидал Кадис, означал — в «этот» момент Служба Времени далеко в будущем еще не исчезла. В Филиале Службы в Нью-Мадриде стояла точно такая же аппаратура, какую он использовал сейчас в иной хроноточке. Дон Мигель испытывал облегчение оттого, что все еще существует, но беспокоился, что может не успеть достигнуть финиша, ибо насколько хронологически переносился в будущее, настолько же пространственно — в Новую Кастилию. Но за время перемещения можно было, по крайней мере, успокоиться и привести мысли в порядок. Когда он ступит на землю Новой Кастилии двадцатого века, то обязан отчитаться перед Генеральными сотрудниками четко, ясно и убедительно. Могло статься, что надвигающийся поток изменений он лишь чуть-чуть обгонял. Возможно, в его распоряжении не было и пары часов. Все зависело оттого, задолго ли до вот этого старта в будущее Пара Псов убил свою жертву. А вдруг он даже не успел уйти в прошлое к тому моменту, когда возвратится дон Мигель? Какие головокружительные при этом возникнут парадоксы?
Ноги его гудели от долго бега из гавани к вилле. Наварро присел на корточки на резиновом настиле, держась за кожаные петли, и попытался представить, что творится в душе человека вроде Пары Псов, которому наплевать, если обрушится вся известная история. И почему? Да только потому, что нарушены его честолюбивые планы! Дон Мигель стал припоминать легенды индейцев, но ничего похожего на надвигающуюся катастрофу в них не было. Скорее, она напоминала тевтонские и скандинавские легенды о Рогнарёке и Сумерках богов, когда девять миров обрушились в хаос и породили новое творение.
Он припомнил Кристину. Увидятся ли они вновь? Он заставил себя думать о Паре Псов и решил, что физическое устранение мохаука нельзя назвать убийством. Это была бы казнь. Справедливая казнь, ибо он, дон Мигель, побывал в мире, где преступление уже совершилось, и мог поклясться на Библии, что он видел… А что он видел?
Кстати, о «видеть»… Что происходит с прутьями, которые его окружают. При старте из одного времени в другое они всегда расплываются и деформируются, но приобретают четкие очертания по мере приближения к финишу. Вместо этого клетка стала более размытой, чем прежде.
Он сперва подумал, что это оптический эффект. Коснуться прутьев, чтобы убедиться, не обманывают ли его глаза, дон Мигель не рискнул. Это была бы верная смерть, через их структуру протекает гигантская энергия.
Нет, успокаивал он себя, все обернется к лучшему. Пара Псов уже остановлен в какой-нибудь подходящей для этого точке, прежде чем успел отправиться на поиски графа Бартона, и мир возвращается в исходное русло…
— Ох, Боже мой! — вскрикнул он.
Резкий толчок отдался в его мозгу жуткой болью. Она была как ослепительный свет, как жар костра и как арктическая стужа, как нескончаемое падение — кувырком в бездну, где смешались времена, и было им несть числа.
Эта бесконечность была ужасающей, но когда минула вечность, все кончилось.
Он снова обрел чувства: видел, слышал, осязал и владел своим телом. Он остался цел. В его мозгу все еще отдавался визг умирающей вселенной, и больше всего на свете ему хотелось повалиться ничком и завыть от страха.
Так поступать глупо, подсказал голос из глубины сознания. Подумай! Подумай о том, что за это краткое столетие после смерти Борромео, мир, который ты считал реальным, породил на свет не только индейца Пара Псов, но и многих других, обращавшихся со временем как с детской игрушкой. Вспомни предновогоднюю ночь, когда из-за глупой склоки погиб король, его сыновья, придворные и еще тысячи ни в чем не повинных подданных. Вспомни об алчности, которая привела к краже ацтекской маски, и как пришлось спасать мир, возвращая реликт! И еще подумай о том, почему в мир, который тебе казался лучшим из возможных, никогда не являлся никто из будущего, чтобы исследовать прошлое этого будущего?…
Все ясно. Боже милосердный, все ясно как день, но никто этого не понимал, кроме разве что ожесточившегося, павшего духом Борромео, который заявил, что разочарован тем, что еще никто из завтрашнего дня не явился, чтобы поздравить его с открытием. Если отрезок времени меньше столетия перенес столько вмешательств в прошлое, то почему этого не делало будущее с его неисчислимым запасом лет, в которых можно путешествовать туда и обратно?
Потому что не было такого будущего! Будущего, имеющего корни в этом мире! Дон Мигель перевел дыхание и вслух произнес поразившую его догадку, чтобы лучше осознать этот факт.
Он мог бы представить себе историю тех миров, в которых человечество путешествовало во времени. Возможно, все они были потенциальными, и ни один из них не был «реальнее» другого. Эта тропинка всегда замыкалась на саму себя, словно змея, глотающая свой хвост. Рано или поздно в таком мире наступал момент, когда искушение исправить прошлое в соответствие со своими представлениями о лучшем будущем склоняло безответственного субъекта к вмешательству в ход истории. Собственно, само создание хроноаппаратуры, вело к формированию потенциально неустойчивого мира, превращая его в невероятный.
Но что случилось с ним самим? Объяснение было под руками, но никак не нащупывалось. Скорее всего, он в ходе своего рейса угодил в зазор между «реальным» и «потенциальным» мирами. Должно быть, это случилось «после того», как он в 1588 году покинул Кадис, и «прежде чем» в 1989 году достиг Нью-Мадрида, в момент, когда его настигла волна изменений, вызванных вмешательством Пары Псов. Другими словами, он преодолел пороги в реке времени… и теперь был здесь — на другом берегу!
Но что это за берег? И что случилось с людьми, которых он знал? С Филиппе, с которым провел за выпивкой последний вечер? С Кристиной, сбежав с которой со скучного торжества, он угодил в ловушку во времени?… С той Кристиной, которая, вполне возможно могла бы стать спутницей его жизни? И с королем, принцессой, Генеральными сотрудниками, маркграфом фон Фойерштайном и Парой Псов? Неужели все они исчезли, а он благодаря случайности остался жив?
Только падре Рамон рискнул бы искать ответ на такой вопрос, но даже в мире, который развалился из-за мести Пары Псов, падре Рамон был мертв.
Дон Мигель осмотрелся. Прутья сферы не только не стали более четкими, они попросту исчезли. Клетка хроноаппарата растворилась в воздухе. Он находился в парке, и к нему подходили люди, несомненно, заинтересованные его появлением из ниоткуда и костюмом, который им явно казался из ряда вон выходящим. Все они были в незнакомой одежде, абсолютно не похожей на ту, что он встречал до сих пор… Молодые мужчины и женщины не носили шляп, и их ноги до колен были голыми, а женщины бесстыдно держались за обнаженные руки своих спутников. Он видел город — башни, высота которых ему и присниться не могла. А до ушей доносились непривычные звуки, и шли они, казалось, с самого неба.
Он задрал голову. Наверху что-то пронеслось — с неподвижными крыльями, намного больше птицы… Невероятно!
Вокруг него собралась толпа. Какой-то человек примерно его возраста обратился к дону Мигелю, очевидно, задавал ему вопросы, но Наварро ничего не понял. Он ответил вопросом:
— Donde estou?
Нет, он спрашивал не о географическом положении этого места, город явно соответствовал Нью-Мадриду его мира. 1989 года, потому что если бы он угодил в другие сроки, то промахнулся бы в пространстве и рухнул в океан, где, вполне возможно, утонул. Но как они называли свой город?
Мужчина наморщил лоб.
— Espanol? A-a! Так вы в Нью-Йорке! — он говорил медленно и отчетливо, как говорят с идиотом, и дон Мигель с достоинством поблагодарил, наклонив голову. Не «Нью-Мадрид», а «Нуева Хорке» прозвучало на разновидности английского языка, той низкосортной речи, которая в его мире бытовала разве что среди деревенских мужиков.
Чего же еще ожидать, если армада была разбита?
Теперь, когда люди поняли, что он не опасен, они взволновано заговорили, и стало ясно, что в этом мире путешествие во времени неизвестно, иначе никого бы не удивило появление необычно одетого человека, возникшего из «ничего». И слава Богу! С тех пор как падре Рамон открыл ему, насколько смертельным был завет Борромео, он впервые себя почувствовал в полной безопасности.
Пусть эти люди объясняют его появление как им угодно. Пусть считают его сумасшедшим, чудаком, даже иностранным шпионом! Никогда — никогда! — он поклялся себе в этом, дон Мигель не сделает и намека, откуда возник. Он мог бы рассказать о принципе работы хроноаппаратуры. Имея тонну железа и полтонны серебра, он мог бы за неделю построить ее собственными руками. Но никогда не станет этого делать. Каковы бы ни были недостатки этого мира, человек не должен присваивать себе божеские привилегии и менять порядок, происхождение которого таилось в прошлом.
Мужчина, подошедший первым, махнул рукой, приглашая пойти с ним. Дон Мигель, помедлив, улыбнулся в ответ. Теперь на веки вечные этот мир стал его реальностью, и он не собирался что-либо изменять.
Дон Мигель Наварро, экс-сотрудник Службы Времени, а ныне — самый одинокий из изгнанников человеческого рода, сделал свой первый шаг в реальном мире…
Но ведь Бартон, человек, который играл такую огромную роль в истории Империи, должен был все время находиться под пристальным наблюдением и изучением со стороны Службы Времени! Наверное, каждый его шаг от рождения до смерти, точнейшим образом захронографированный, содержался в главном архиве. Наверное, все, что сейчас требовалось — это полчаса справочной работы, и тогда сотрудники Службы Времени в Кадисе и там, в Англии, могли отправиться в путь, чтобы…
…следить за человеком, который никогда не существовал…
Это было как удар молнии, дон Мигель на мгновение остолбенел и снова ринулся вперед. Люди таращились на него, недоумевая, отчего это элегантно одетый господин мчится по улице, словно за ним гонится дьявол? Но он торопился, пытаясь на бегу заставить мозг перейти к методам пятимерного мышления, которые ему вдалбливали как кандидату.
Граф Бартон почти наверняка убит. Пара Псов, пожалуй, разыскал графа еще ребенком или встретил по дороге в Нидерланды, когда тот хотел примкнуть к испанским отрядам. Для данного конкретного момента детали были не важны. В июне 1588 года последствия убийства должны были уже чувствоваться, а сквозь столетия они должны были прокатиться, как грохот нарастающей волны цунами. Волна прокатится по удивительным диагональным уровням гипотетического времени, то есть по среде, где существовали недоступные воображению альтернативные миры, о которых рассказывал падре Рамон. Изменение истории было делом тягучим, как резина, потому что вообще не было процессом, оно происходило не в реальном времени.
А далеко впереди, в двадцатом веке, даже сейчас еще могла стоять хроноаппаратура, готовая вернуть сотрудников из Кадиса шестнадцатого столетия под контроль падре Теренса и Красного Медведя. Если это так, то эхо убийства Бартона «к данному моменту» еще не ушло слишком далеко, чтобы разрушить историю вообще. Дону Мигелю все еще оставался шанс своевременно предупредить Генеральных сотрудников и убрать Пару Псов, прежде чем тот оправится в прошлое. Его можно просто пристрелить, когда тот уносился на коне от рудника в Калифорнии. Это тоже изменило бы историю, но, по крайней мере, изменяясь, она вернется к привычной для него, дона Мигеля Наварро, версии. Устранить графа Бартона станет некому, поэтому история войдет в нормальное русло.
Возможно?
Он преодолел последний подъем и заорал привратнику, чтобы тот скорее его впустил. Не дожидаясь, когда дверь окончательно растворится, прошмыгнул в образовавшийся проем, едва не сбив привратника с ног, ворвался во двор и завопил:
— В этом мире нет графа Бартона!
Реакция была мгновенной. Сотрудники СВ и юные перепуганные кандидаты устремились во внутренний дворик виллы, где стояла хроноаппаратура. Пока все слушали сбивчивый рассказ дона Мигеля, техники торопливо собирали каркас сферы, готовя ее для возвращения в настоящее. Отправлять послание не имело смысла, человек доберется с той же скоростью, но доставит больше информации.
От нетерпения дон Мигель был готов разрыдаться. Наконец настройка закончилась, все вокруг начало таять, расплываться. Его кружило через континуум, и время растянулось туда, куда человека несли силы, замкнутые в круглой клетке из железа и серебра. Искаженные очертания прутьев должны проступать отчетливее по мере того, как он будет приближаться к цели.
Никакая сила не могла унести человека в будущее дальше старта его отбытия в прошлое плюс время, затраченное на транспортировку туда и обратно. Простой факт, что он покидал Кадис, означал — в «этот» момент Служба Времени далеко в будущем еще не исчезла. В Филиале Службы в Нью-Мадриде стояла точно такая же аппаратура, какую он использовал сейчас в иной хроноточке. Дон Мигель испытывал облегчение оттого, что все еще существует, но беспокоился, что может не успеть достигнуть финиша, ибо насколько хронологически переносился в будущее, настолько же пространственно — в Новую Кастилию. Но за время перемещения можно было, по крайней мере, успокоиться и привести мысли в порядок. Когда он ступит на землю Новой Кастилии двадцатого века, то обязан отчитаться перед Генеральными сотрудниками четко, ясно и убедительно. Могло статься, что надвигающийся поток изменений он лишь чуть-чуть обгонял. Возможно, в его распоряжении не было и пары часов. Все зависело оттого, задолго ли до вот этого старта в будущее Пара Псов убил свою жертву. А вдруг он даже не успел уйти в прошлое к тому моменту, когда возвратится дон Мигель? Какие головокружительные при этом возникнут парадоксы?
Ноги его гудели от долго бега из гавани к вилле. Наварро присел на корточки на резиновом настиле, держась за кожаные петли, и попытался представить, что творится в душе человека вроде Пары Псов, которому наплевать, если обрушится вся известная история. И почему? Да только потому, что нарушены его честолюбивые планы! Дон Мигель стал припоминать легенды индейцев, но ничего похожего на надвигающуюся катастрофу в них не было. Скорее, она напоминала тевтонские и скандинавские легенды о Рогнарёке и Сумерках богов, когда девять миров обрушились в хаос и породили новое творение.
Он припомнил Кристину. Увидятся ли они вновь? Он заставил себя думать о Паре Псов и решил, что физическое устранение мохаука нельзя назвать убийством. Это была бы казнь. Справедливая казнь, ибо он, дон Мигель, побывал в мире, где преступление уже совершилось, и мог поклясться на Библии, что он видел… А что он видел?
Кстати, о «видеть»… Что происходит с прутьями, которые его окружают. При старте из одного времени в другое они всегда расплываются и деформируются, но приобретают четкие очертания по мере приближения к финишу. Вместо этого клетка стала более размытой, чем прежде.
Он сперва подумал, что это оптический эффект. Коснуться прутьев, чтобы убедиться, не обманывают ли его глаза, дон Мигель не рискнул. Это была бы верная смерть, через их структуру протекает гигантская энергия.
Нет, успокаивал он себя, все обернется к лучшему. Пара Псов уже остановлен в какой-нибудь подходящей для этого точке, прежде чем успел отправиться на поиски графа Бартона, и мир возвращается в исходное русло…
— Ох, Боже мой! — вскрикнул он.
Резкий толчок отдался в его мозгу жуткой болью. Она была как ослепительный свет, как жар костра и как арктическая стужа, как нескончаемое падение — кувырком в бездну, где смешались времена, и было им несть числа.
Эта бесконечность была ужасающей, но когда минула вечность, все кончилось.
Он снова обрел чувства: видел, слышал, осязал и владел своим телом. Он остался цел. В его мозгу все еще отдавался визг умирающей вселенной, и больше всего на свете ему хотелось повалиться ничком и завыть от страха.
Так поступать глупо, подсказал голос из глубины сознания. Подумай! Подумай о том, что за это краткое столетие после смерти Борромео, мир, который ты считал реальным, породил на свет не только индейца Пара Псов, но и многих других, обращавшихся со временем как с детской игрушкой. Вспомни предновогоднюю ночь, когда из-за глупой склоки погиб король, его сыновья, придворные и еще тысячи ни в чем не повинных подданных. Вспомни об алчности, которая привела к краже ацтекской маски, и как пришлось спасать мир, возвращая реликт! И еще подумай о том, почему в мир, который тебе казался лучшим из возможных, никогда не являлся никто из будущего, чтобы исследовать прошлое этого будущего?…
Все ясно. Боже милосердный, все ясно как день, но никто этого не понимал, кроме разве что ожесточившегося, павшего духом Борромео, который заявил, что разочарован тем, что еще никто из завтрашнего дня не явился, чтобы поздравить его с открытием. Если отрезок времени меньше столетия перенес столько вмешательств в прошлое, то почему этого не делало будущее с его неисчислимым запасом лет, в которых можно путешествовать туда и обратно?
Потому что не было такого будущего! Будущего, имеющего корни в этом мире! Дон Мигель перевел дыхание и вслух произнес поразившую его догадку, чтобы лучше осознать этот факт.
Он мог бы представить себе историю тех миров, в которых человечество путешествовало во времени. Возможно, все они были потенциальными, и ни один из них не был «реальнее» другого. Эта тропинка всегда замыкалась на саму себя, словно змея, глотающая свой хвост. Рано или поздно в таком мире наступал момент, когда искушение исправить прошлое в соответствие со своими представлениями о лучшем будущем склоняло безответственного субъекта к вмешательству в ход истории. Собственно, само создание хроноаппаратуры, вело к формированию потенциально неустойчивого мира, превращая его в невероятный.
Но что случилось с ним самим? Объяснение было под руками, но никак не нащупывалось. Скорее всего, он в ходе своего рейса угодил в зазор между «реальным» и «потенциальным» мирами. Должно быть, это случилось «после того», как он в 1588 году покинул Кадис, и «прежде чем» в 1989 году достиг Нью-Мадрида, в момент, когда его настигла волна изменений, вызванных вмешательством Пары Псов. Другими словами, он преодолел пороги в реке времени… и теперь был здесь — на другом берегу!
Но что это за берег? И что случилось с людьми, которых он знал? С Филиппе, с которым провел за выпивкой последний вечер? С Кристиной, сбежав с которой со скучного торжества, он угодил в ловушку во времени?… С той Кристиной, которая, вполне возможно могла бы стать спутницей его жизни? И с королем, принцессой, Генеральными сотрудниками, маркграфом фон Фойерштайном и Парой Псов? Неужели все они исчезли, а он благодаря случайности остался жив?
Только падре Рамон рискнул бы искать ответ на такой вопрос, но даже в мире, который развалился из-за мести Пары Псов, падре Рамон был мертв.
Дон Мигель осмотрелся. Прутья сферы не только не стали более четкими, они попросту исчезли. Клетка хроноаппарата растворилась в воздухе. Он находился в парке, и к нему подходили люди, несомненно, заинтересованные его появлением из ниоткуда и костюмом, который им явно казался из ряда вон выходящим. Все они были в незнакомой одежде, абсолютно не похожей на ту, что он встречал до сих пор… Молодые мужчины и женщины не носили шляп, и их ноги до колен были голыми, а женщины бесстыдно держались за обнаженные руки своих спутников. Он видел город — башни, высота которых ему и присниться не могла. А до ушей доносились непривычные звуки, и шли они, казалось, с самого неба.
Он задрал голову. Наверху что-то пронеслось — с неподвижными крыльями, намного больше птицы… Невероятно!
Вокруг него собралась толпа. Какой-то человек примерно его возраста обратился к дону Мигелю, очевидно, задавал ему вопросы, но Наварро ничего не понял. Он ответил вопросом:
— Donde estou?
Нет, он спрашивал не о географическом положении этого места, город явно соответствовал Нью-Мадриду его мира. 1989 года, потому что если бы он угодил в другие сроки, то промахнулся бы в пространстве и рухнул в океан, где, вполне возможно, утонул. Но как они называли свой город?
Мужчина наморщил лоб.
— Espanol? A-a! Так вы в Нью-Йорке! — он говорил медленно и отчетливо, как говорят с идиотом, и дон Мигель с достоинством поблагодарил, наклонив голову. Не «Нью-Мадрид», а «Нуева Хорке» прозвучало на разновидности английского языка, той низкосортной речи, которая в его мире бытовала разве что среди деревенских мужиков.
Чего же еще ожидать, если армада была разбита?
Теперь, когда люди поняли, что он не опасен, они взволновано заговорили, и стало ясно, что в этом мире путешествие во времени неизвестно, иначе никого бы не удивило появление необычно одетого человека, возникшего из «ничего». И слава Богу! С тех пор как падре Рамон открыл ему, насколько смертельным был завет Борромео, он впервые себя почувствовал в полной безопасности.
Пусть эти люди объясняют его появление как им угодно. Пусть считают его сумасшедшим, чудаком, даже иностранным шпионом! Никогда — никогда! — он поклялся себе в этом, дон Мигель не сделает и намека, откуда возник. Он мог бы рассказать о принципе работы хроноаппаратуры. Имея тонну железа и полтонны серебра, он мог бы за неделю построить ее собственными руками. Но никогда не станет этого делать. Каковы бы ни были недостатки этого мира, человек не должен присваивать себе божеские привилегии и менять порядок, происхождение которого таилось в прошлом.
Мужчина, подошедший первым, махнул рукой, приглашая пойти с ним. Дон Мигель, помедлив, улыбнулся в ответ. Теперь на веки вечные этот мир стал его реальностью, и он не собирался что-либо изменять.
Дон Мигель Наварро, экс-сотрудник Службы Времени, а ныне — самый одинокий из изгнанников человеческого рода, сделал свой первый шаг в реальном мире…