Браннер Джон. Рождённый под властью Марса

   Плитка под пальцами шевельнулась, я остановился, ожидая, что она упадет. Но нет, изразец не упал. И все же я был уверен, что почувствовал движение, - было ли оно от этой плитки или от предыдущей?
   Предыдущей! Но она оставалась на месте. И вдруг целая секция плиток начала медленно выдвигаться ко мне. Она оказалась дверью, за которой скрывалась маленькая комната, голая, освещенная одной флюоресцентной лампочкой. В ней стояли несколько простых стульев из пластика и один специальный со спинкой, доходящей мне до плеча, вырезанный из глыбы марсианского камня.
   Мгновенно, как стартовавшая ракета, память вернулась назад, и я, пораженный, остановился на пороге, пытаясь собрать воедино все возникшие внезапно факты. Не помню, как долго я оставался прикованным к месту.
   В комнате был человек. Центаврианин со знаками отличия майора. При моем неожиданном вторжении он повернул свое лицо, и пока я был в оцепенении, он схватил оружие, лежавшее на каменном стуле. Нервно-парализующий хлыст.
   - Войдите, инженер Мэлин, - проскрежетал он. - Закройте дверь за собой!
   Я продолжал стоять неподвижно. Майор крикнул:
   - Шевелитесь, вы, дурак! Вы лучше всех знаете, как я могу использовать эту штуку!
   И, когда я по-прежнему не шелохнулся, он включил хлыст.
   10
   Дверь была полуоткрыта. В любой момент кто-нибудь мог пройти по туннелю, например кто-нибудь из детей, которым надоело осматривать Старый Храм, и они воспользовались удобным случаем, чтобы удрать пораньше. Наверное, благодаря этому обстоятельству майор поставил регулятор хлыста в среднее положение, а не на максимум, при котором можно свалить с ног быка, не говоря уже о человеке. В среднем положении боль была достаточной, чтобы заставить меня подчиниться и закрыть дверь; к тому же времени такая процедура заняла бы меньше, чем если бы он сразу вывел меня из сознания: я свалился бы по ту сторону порога, и ему пришлось бы затаскивать меня в комнату, прежде чем закрыть дверь.
   Я мог читать мысли майора так же легко, как напечатанную страницу. По его открытому от неожиданности рту, изумленному выражению лица, сменившемуся нерешительностью, я ясно представлял, что творилось в его голове. Направив на меня хлыст, он ждал, что я сложусь вдвое, подобно человеку, получившему жестокий удар в солнечное сплетение.
   Вместо этого он сам получил удар в шею, не очень сильный удар, но этим ударом и карлик мог лишить великана возможности двигаться - как раз по адамову яблоку. Малорослый центаврианин, привыкший иметь дело с такими же "карликами" (ростом шесть футов или около того), недооценил длину рук марсианина. Подобно всем людям, осмотрительным при низкой гравитации, он к тому же старался не делать быстрых движений из страха взлететь.
   Удар был только частью моего рывка - я еще ухитрился отобрать у майора хлыст.
   Когда я открыл дверь и узнал комнату, ко мне вихрем вернулась память.
   Я вспомнил прошедшие события, которые Тодер старался скрыть от меня. Я понял, что потерял вчерашний день благодаря стараниям Тодера - именно он передал меня в руки человека, устроившего невыносимые пытки.
   Барьеры забвения, обусловленные простым прохождением времени, разлетелись на осколки, так же как и искусственно созданные за прошедший день. Все части учения Тодера, для которых я никогда не находил применения, внезапно составили единое целое и помогли мне найти выход из этой случайной ловушки. Раньше я постигал учение Тодера через детские упражнения, теперь же я приобрел взрослый опыт его применения. Казалось, я слышал голос учителя, говоривший, что боль и страдания являются сильным подкрепляющим и стимулирующим фактором.
   Поэтому я застраховался болью.
   Представьте маленькую бусинку на шнурке. Глянув на нее, можно подумать, что между отверстиями, высверленными в верхней и нижней частях, существует прямая линия. В действительности же канал изгибался дугой. Ослабишь шнурок, бусинка быстро скользнет вниз, натянешь - и бусинка остановится.
   Сначала я остановил ее, дав себе время проанализировать новую информацию. Я услышал низкий растягивающий слова голос:
   - И... инн... жее... нн... ее... ерр... Ммээ... элл... лл... иинн...
   Инженер Мэлин... Звуки растягивались, словно эластичная резина.
   Это, вероятно, был майор Хоуск, который разыскивал меня. Его присутствие здесь подразумевало, что он находился среди моих мучителей в предпоследнюю ночь. Неужели он был тем, кто так жестоко применял нейрохлыст? Мне следовало бить противника его же оружием. Путь определился сам.
   Боль была стимулом. Я собрал всю свою энергию, чтобы воспользоваться имевшимся у меня преимуществом - я знал, как надо действовать в этом растянутом мире настоящего времени. Я был уверен, что не промахнусь, и точно нашел чувствительную зону на его шее. Я приготовился ослабить шнурок, и мгновенно появившаяся боль сообщила мне, что я сумел переключить действие и мое "сейчас" было прыжком вперед на дюжину частиц нормального времени. Я притуплял боль до подсознательного уровня, пока хлыст не оказался у меня.
   Конечно, я вернулся к нормальному состоянию восприятия раньше, чем он смог прийти в себя. В противном случае я стал бы для него легкой добычей. Возвратившись назад, мне пришлось испытать последствия от действия хлыста. Я задыхался, перед глазами все плыло, но Хоуск был в гораздо худшем состоянии. Я смог подойти к двери и закрыть ее, что оказалось как раз вовремя. Туннель уже наполнился шумом громких шагов и высокими голосами детей, возвращавшихся с экскурсии.
   Я сел в огромное каменное кресло. Мы поменялись местами - теперь допрашиваю я.
   - Встать, - приказал я Хоуску, толкнув его носком сапога.
   Он захрипел. Я поставил хлыст на минимум - уровень, который большинство людей воспринимало как ожог от кипящей воды, - и дал майору попробовать лечение по его же рецепту. Он поднялся на ноги.
   - Все-таки ваше центаврианское высокомерие, - сказал я резко, - всего лишь маска, скрывающая ненадежность. Никто не может чувствовать себя в безопасности в вашем помешанном обществе, где провозглашен механический труд. Ваше имя Хоуск?
   Он угрюмо кивнул. Майор был коренастый мужчина, ростом около шести футов и двух дюймов, с медными волосами, бледным лицом и серыми глазами.
   - Зачем вы искали меня сегодня утром?
   Молчание. Я дал ему еще один короткий разряд и, когда этого оказалось недостаточно, еще несколько в чувствительное место в паху. Мне не приходилось раньше делать ничего подобного, но я хорошо помнил, как он действовал, когда допрашивал меня. Я был старательным учеником.
   Майор с трудом вытолкнул из себя слова:
   - Мы... мы хотели завладеть вами снова!
   - Вы уже владели мной в течение нескольких часов. Полностью!
   Пот струями бежал по его лицу.
   - Мы не думали, что кто-нибудь сможет продержаться так долго. Мы решили, что вы сказали все!
   - Почему вы изменили мнение? - я покачал хлыстом, и он тотчас же заговорил.
   - Пришли распоряжения... - Майор сделал глоток и сжал руками свой живот.
   - Какие распоряжения? От кого?
   - Из дома... - он закрыл глаза и покачнулся: очевидно, даже это немногословие дорого ему обходилось. - Они сказали, что вы обязательно должны владеть важной информацией. Мы же узнали, что вы были у Найзема и что вы, оказывается, ученик Тодера...
   Снова этот странный термин "ученик", Тодер называл нас только "воспитанниками". Но я не собирался заниматься академическими исследованиями различий в этих терминах.
   - Вы тайно следили за мной?
   - О, некоторое время! - Несколько быстрых глотков воздуха. - Мы не знали, что вас подобрал Найзем, пока вы не были замечены по дороге к геральдистам.
   - Которые также замешаны в этой истории? Я знаю, когда вы начали искать меня, вы представились им как мой дальний родственник и добились, чтобы они дали вам мою родословную. Мы родственники?
   - Братья, в пятом колене, - выдавил он.
   - Кажется жестоким приветствовать своего родственника этим хлыстом, рассердился я. - И все-таки, что вам от меня надо было?
   Майор сжал челюсти. Очевидно, дальше он уже не смел изменять центаврианскому делу. Но я решил узнать секрет, которым он владел, и я его узнаю.
   Ладно, будем брать его не спеша.
   - По некоторым причинам, связанным с моим пребыванием на борту "Хипподамии", вы захотели найти меня. Геральдисты помогли вам найти Рэя Мэлина, межзвездного инженера, представив информацию о моей личной жизни и семейных связях. Затем вы пытали меня - вам нужны были сведения о "Хипподамии". Решив, что я ничего не знаю, вы позволили мне уйти, но пожалели об этом когда получили дополнительные инструкции из дома. Далее вы обнаружили... Что? Возможно, те четверо центаврианских космонавтов, которых я проводил к геральдистам, дали вам понять, что последнюю ночь я не спал, как должен был после обработки нейрохлыстом, а занимался своими делами. Прослеживая мой путь, вы обнаружили, что меня вытащили из песчаной пыли, в которую вы же и бросили меня. Питер Найзем, хм! - я нахмурился. Вы, следовательно, наблюдали за ними. Он уверял меня, будто никто не знает, что я нахожусь в его доме. - Уголком глаза я следил за мимикой Хоуска, пытаясь определить точность своих выводов, но лицо его было слишком напряженным от боли. - Скажите, зачем вы допрашивали меня?
   Ответа нет. Я повернул регулятор к середине и нацелил хлыст на его ноги. Майор пошатнулся, лицо его побледнело, но он продолжал молчать.
   Я поступил так же, как и он позавчера, - я поразил его половые органы. Произошел взрыв откровений, подобных взрыву космического корабля, слова выкрикивались с пронзительным визгом.
   - Я не знаю! Черт вас побери, я не знаю! Все, что мне сказано сделать, это найти вас, допросить о вашем последнем путешествии, доложить домой - это все, я клянусь, это все!
   Я был разочарован. Его признание показалось мне правдивым. Центавриане прослыли очень послушными исполнителями. Кроме того, по крайней мере три группы, не считая меня самого, проявляли интерес к моему последнему полету: Хоуск и его компания; Питер, Лилит и те, кого они представляли; и, очевидно, Тодер, хотя я не мог предположить почему. Наверное, тайна "Хипподамии" была такой важной, что центавриане не хотели открывать ее всякой мелюзге, подобной Хоуску.
   Этот вид допроса мне был не по душе. Хотя тошнота, появившаяся после краткого удара хлыстом, который я получил на пороге этой комнаты, исчезла, но ныло все тело. Тем не менее, прежде чем прекратить допрашивать, мне нужно было задать еще один вопрос:
   - Что вы хотели узнать от меня теперь? Они должны были сказать вам об этом! Отвечайте или отправитесь в ад!
   Он тряхнул головой, снова плотно сжав челюсти.
   Я поднял хлыст.
   - Пропади ты пропадом! - раздался пронзительный крик. - Не спрашивай меня ни о чем! Ты и так много знаешь! Если они обнаружат, что я рассказал тебе лишнее, то убьют меня!
   - А они не убьют тебя за то, что ты уже здесь наговорил?
   Майор снова покачал головой и опустил глаза:
   - Я буду разжалован в рядовые, но... Но тот хлыст, который ты держишь, центаврианский...
   - Другими словами, кто знает лучше центаврианина, как жестоко они поступают? - Я хмуро посмотрел на грязное маленькое оружие. - Ты ставишь на этом точку. Хорошо, по рукам.
   Майор в эту минуту был похож на одну из маленьких медведианских статуэток, названную "Дурное предчувствие", - он ждал от меня обмана.
   - Можешь сообщить начальникам о своей исполнительности. Я ничего не знал, ничего не знаю, и если тот, кого я еще встречу, будет таким же бессловесным, как и ты, то я, вероятно, черт возьми, никогда не узнаю, что вы хотели узнать от меня? А теперь...
   Я передвинул регулятор хлыста на максимум и ударил его. Как я знал из недавнего собственного опыта, это было менее жестоко, чем применение слабого удара. Оно несло спасительный сон.
   Затем я обыскал потайную комнату, но вряд ли мог похвастаться смекалкой. Когда я вторгся, Хоуск рассматривал щель шириной в два пальца, проходящую между двумя грубо обтесанными каменными блоками стены. Все, что я обнаружил в ней, было пустым треугольным клочком бумаги, оторванным от угла большого листа. Наверное, они использовали эту дыру как почтовый ящик для передачи раппортов или распоряжений центаврианским агентам, такой способ сообщения практиковался в дни международного шпионажа. Лучшего объяснения я не смог придумать.
   Мне стало ясно, что здесь уже нечего делать, и я подумал о своих дальнейших шагах. Прежде всего следовало больше узнать о Питере Найземе и Лилит Чой. Хоть это было и не по правилам Тодера, но поговорка гласила: "Враг моих врагов - мой друг". А имя "Найзем Хоуск" произносил не как имя своего союзника.
   Как и Тодер... Когда я в следующий раз встречусь с ним, а я собирался это сделать, я не буду вести себя как блудный сын, вернувшийся в отчий дом. Нет, на миллион светолет!
   11
   Я подошел к наземному входу в особняк Питера и Лилит. Во всяком случае, я оставался их должником: я все еще был связан обязательством передавать им все сведения о "Хипподамии". Теперь, после встречи с Хоуском, мне казалось, что я должен их навестить.
   Сначала я думал рассчитаться с теми, кто похитил меня и жестко пытал нейрохлыстом. Но эта мысль развеялась, как пыль на ветру. Если Хоуск действовал по приказам "из дома", то значит, в это дело вовлечено центаврианское правительство. Было глупым добровольно подставлять свою голову и пробиваться дальше по первоначально выбранному пути. Я хотел знать точно, в чем я заблуждался.
   Я в нерешительности остановился перед дверью особняка: наверное, следовало бы предварительно связаться с ними. Их могло не быть дома, и я бы зря потратил время. Но марсиане всегда считали, что связь существует только для крайних случаев. На Марсе не много было личных аппаратов связи. Тодер получил номер незадолго до моего первого путешествия. До этого он прекрасно обходился без него. Я никогда не имел собственного кода и пользовался кодом блока, в котором жил. И незачем было тратиться - ведь я редко бывал дома.
   И все-таки я уже здесь и мог с таким же успехом размышлять об упущенных возможностях, стуча в дверь. Как много вещей, обычно заурядных в других мирах, недоставало на Марсе! Где еще, кроме Марса, люди должны стучаться в дверь, вместо того чтобы возвещать о своем приходе дверным сканером?
   Последнее время я неустанно критиковал марсианскую привычку держаться особняком, жаловался на нехватку каналов связи, отсутствие дверных сканеров, запущенность стеклянных покрытий пешеходных туннелей и куполов, возмущался равнодушием марсиан к реликвиями Старого Храма...
   Дверь была открыта, об этом говорило то, что наружная непрозрачная панель шлюза была подвижной, она сдвинулась со скрипом из-за попавшего в желоб песка. За внутренней прозрачной панелью я увидел Лилит. Ее лицо выражало напряженное нетерпение. Но только несколько секунд. Как только она узнала меня, на ее лице появилась тревога.
   Я услышал возглас Питера:
   - Он действительно пришел раньше!
   - Это не он, - ответила Лилит. - Это Рэй Мэлин.
   Я упустил следующее замечание Питера из-за плотного влажного воздуха, хлынувшего в шлюз. Он закупорил мои уши, как ватными тампонами. Мне пришлось сделать несколько глотков, чтобы прочистить трубы. Стрелка счетчика давления подошла к цифре три, и я ждал, что внутренняя дверь скользнет в сторону. Но этого не произошло. Стрелка подошла к двум, к единице и закончила свой путь на нуле - на уровне земного моря, и только после этого передо мной открылась дверь.
   В такой атмосфере я чувствовал себя, как в густом тумане. Я был сбит с толку. Мне казалось, что в мое предыдущее пребывание давление здесь достигало трех единиц. Питер и Лилит были молодыми и здоровыми, зачем им нужно создавать давление в помещении на уровне моря и расходовать для этого столько воздуха? Его стоимость поднималась пропорционально квадрату отклонения стрелки счетчика от марсианской нормы в десять единиц. Теперь каждый их вдох стоил в сотню раз дороже, чем мой в моей квартире.
   Но у меня не было больше возможности думать об этом странном обстоятельстве. Из боковой комнаты неожиданно появился Питер. Потому, как он резко захлопнул за собой дверь, стало ясно, что он сильно возбужден. Он приветствовал меня с фальшивой сердечностью:
   - Рад снова видеть вас! Вы полностью пришли в себя?
   - Да, спасибо, - ответил я мрачно, и не думая продолжать.
   - О, что привело вас к нам снова? - спросил он, когда пауза стала невыносимой.
   - Вы забыли? Вы дали мне поручение. Я принял на себя обязательство, и вы держите меня этим.
   - О! Это очень мило с вашей стороны, - сказала Лилит. Она тоже чем-то была встревожена, ее крошечные руки были стиснуты, чтобы скрыть их дрожание. - В этом больше нет необходимости!
   - Это так, - подтвердил Питер. - Мы получили то, что хотели, из другого источника. Так что, пожалуйста, считайте себя свободным от обязательств!
   Его взгляд был направлен на дверь, черт побери, словно он надеялся что-то увидеть через нее.
   Нетрудно было понять, что они попали в такое же затруднительное положение, что и Тодер вчера. Земляне кого-то ждали, чье присутствие предпочитали не рекламировать. Стараясь не нарушить правил гостеприимства, они пытались как можно скорее выпроводить меня, пока не пришел важный посетитель. То есть вежливыми словами они посылали меня к черту.
   Посетителем Тодера был Лугас, последнее лицо во Вселенной, какое я ожидал встретить у учителя. Теперь я не удивлюсь, если гостем Питера и Лилит будет кто-нибудь вроде Хоуска. Я решил прикинуться дурачком и затянуть свой визит, пока они сами не выкинут меня вон.
   - Многое случилось с тех пор, как мы расстались, - начал я. - Я поймал человека, который пытал меня нервно-парализующим хлыстом.
   Некоторое время земляне стояли в неподвижности. Мое сообщение не могло не заинтересовать их. Они не могут оставить без внимания действия людей, выполняющих такие же поручения. Но результат был не тот, на который я рассчитывал. Может быть, они уже все знали о своих конкурентах.
   Вероятно, они все знали уже вчера, поскольку проявили незначительный интерес к моему рассказу о том, как я оказался в куче песчаной пыли.
   Во всяком случае, хозяева решили избавиться от меня. Но пока они подыскивали предлог, послышались звуки, которые познакомили меня с особенностями распространения звука в помещении с давлением на уровне моря.
   Из комнаты слева, где был Питер, когда я вошел, доносился тонкий плач грудного ребенка.
   Они обменялись испуганными взглядами. Питер, нервничая, пригладил свои короткие вьющиеся волосы и пожал плечами.
   - Извините, мы не очень гостеприимны, - сказал он, - но мы заботимся о ребенке наших друзей, а несчастный малыш, кажется, немного нездоров. Мы сейчас ждем доктора. Он должен уже был прийти.
   - Надеюсь, вы понимаете, - добавила Лилит, довольная смекалкой своего партнера.
   Я был уверен, что земляне лгали. Но почему они скрывают здесь ребенка?
   - Очень большая ответственность - приглядывать за чьим-нибудь ребенком, - продолжал играть Питер. - Мы страшно беспокоимся, и...
   Раздался стук в дверь. Они оба насторожились, забормотали извинения и пошли вместе открывать ее.
   - Хорошо, что вы пришли, доктор! - радостно воскликнул Питер, интонационно выделив последнее слово.
   Новый гость, конечно же, не был доктором. Они надеялись, что он догадается об их уловке и подыграет им.
   - С бедным малюткой не все хорошо, и мы считаем, что доктор должен осмотреть его прямо сейчас! - Лилит, безусловно, "отстукивала" сообщение это уже слишком.
   - Не беспокойтесь, - "доктор" отодвинул внутреннюю панель шлюза. - Я уверен, что ничего серьезного нет!
   В комнату вошел грузный мужчина в простой одежде коричневого цвета. Под маской оказалось квадратное смуглое лицо с покрасневшей полоской кожи на лбу.
   Полоска! Значит, он не был постоянным жителем нашей планеты или не появлялся здесь очень долго. Холодный сухой марсианский ветер раздражающе действует на кожу новичков. Необходимы по крайней мере несколько месяцев "обветривания" на Марсе, чтобы кожа закалилась. Я подумал о произношении пожалуй, он не был ни местным, ни даже землянином.
   Я обратился к нему на трудно произносимом медведианском диалекте:
   - Добрый день, доктор!
   Он держался слишком хорошо для медведианина, но не осмелился пойти так далеко, чтобы ответить мне на скрытый вопрос о его национальности. Он проворчал что-то и спросил у Лилит, где ребенок, тщетно стараясь скрыть свое произношение.
   Я решил не продолжать разговора и отошел в сторону, а Лилит повела "доктора" в комнату с ребенком. Теперь ребенок кричал, явно капризничая, и я был готов держать пари, что ему не больше двух недель.
   Такой маленький? Достаточно большой, чтобы нуждаться в докторе, но все же оставленный родителями на попечение друзей? Даже если я до сих пор ничего бы не подозревал, доверяя Питеру и Лилит, и проглотил подобную выдумку, то все равно встревожился бы.
   Да, поговорка о враге моего врага, как и многие другие, не всегда истина. Я рассчитывал на открытый разговор с ними, в ходе которого смог бы обменять свою информацию на объяснение всеобщего интереса к "Хипподамии". Это был удар. Я отдавал землянам должное и действительно уважал их: они обошлись со мной лучше, чем даже Тодер, который, как мне казалось, не способен на такие жестокие шутки, какие он позволил себе прошлой ночью.
   Однако в головоломке появился еще один элемент - ребенок. И хотя это обстоятельство усложняло задачу, но зато позволяло сделать два вывода: во-первых, земляне что-то скрывали от меня, а во-вторых, к тайне о "Хипподамии" причастны и медведиане.
   Центавриане, земляне, марсиане (принимая во внимание, что Лугас встречался с Тодером), теперь медведиане! Выход в космос начал пугать меня.
   Не существовало человека, который не способен испытать страх. Мне захотелось бросить все и надеяться, что со мной ничего больше не случится.
   Питер продолжал стоять передо мной в сильной тревоге. Хотел ли он что-нибудь еще сказать мне? Хотел - и через несколько секунд, набравшись смелости, произнес:
   - Весьма любезно с вашей стороны, что вы пришли к нам и предложили новую информацию, даже если она не оказалась очень важной. Я поражен образцом марсианской чести и хочу извиниться за наше вчерашнее недоверие к вам.
   Но это было лишь красивым вступлением. Он сделал небольшую паузу.
   - В известном смысле вы все же не выполнили обязательство, продолжал Питер, - может быть, вы позволите мне просить вас... э... воздержаться от упоминания факта, что...
   Внезапно я пришел в ярость. Я шагнул к нему, возвышаясь над его приземистой фигурой.
   - Вы что, обращаетесь с марсианской честью, как с разновидностью денег? Во сколько вы оцениваете ее, что до сих пор считаете меня своим должником?!
   - Нет, я не хочу сказать...
   - Тогда что, во имя космоса, вы хотите сказать?
   Я ясно видел его намерения, вызывавшие во мне ярость. Невольно мне пришла в голову мысль, что лучше разрешить ему думать, будто он оскорбил меня и прогнал прочь, чем показать себя очень умным, способным разгадать его хитрости. Он наверняка даже и не предположил, что я могу сделать определенные выводы относительно появления медведианина, существование которого нужно держать в секрете. Я продолжал кричать:
   - Это похоже на грязную коммерческую сделку. Мы, марсиане, всегда ждали подобного от землян! Если бы вы подольше пожили на моей планете, то навсегда излечились бы от этих низких второсортных мыслей!
   На минуту наступила тишина.
   - Извините, - сказал Питер наконец таким несчастным голосом, что я едва не раскаялся. - Пожалуйста, отнеситесь к моим словам снисходительно: я не знаю ваших традиций.
   - Я тоже не знал ваших, - выпалил я. - Но сейчас узнал больше, чем того хотел бы. До свидания!
   На улице, в разреженной естественной атмосфере, чувствуя легкий озноб от прикосновения к телу липкой влажной одежды, я рассмотрел свое затруднительное положение. Мой план обратиться за помощью к Питеру и Лилит не удался. Я почти ничего не узнал от Хоуска. Теперь я должен пойти и смело выступить против Тодера - другого выбора не было. И я пошел, пытаясь подытожить своим знания о нем. Кем бы он ни стал, но он уже не был мудрым, многоуважаемым учителем из моего детства.
   12
   И тем не менее я колебался. Тодер был одной из нитей паутины, сотканной вокруг меня, и я ему не доверял, даже боялся. Но мне казалось странным, что он мог так сильно измениться. Разговаривая с ним вчера, я не почувствовал никакого отчуждения. Он позволил себе несколько уклончивых ответов, чтобы не допустить моей встречи с Лугасом, а в целом старик оставался прежним Тодером.
   Однако, если не он, кто же вмешался в мою память, после того как я, измученный пыткой нейрохлыстом и потрясенный появлением у учителя Лугаса, потерял сознание?
   Может быть, действия Тодера имеют благородные мотивы?
   Он говорил, что я владею большим количеством данных, чем сознаю это. Предположим, Тодер был осведомлен о смысле событий, и боялся, что я могу случайно найти ключ к разгадке, что насторожит другую заинтересованную сторону, скажем, медведианскую фракцию, которая не замедлит организовать еще одну ночь пыток.
   Мне пришлось составить невероятно тонкую цепь рассуждений.
   И тем не менее моя память восстановилась легко и быстро, а это было не похоже на Тодера. Возможно, провалы моей памяти не должны были длиться долго - на это намекали и некоторые факты. К тому же оставался один пробел, не замаскированный фальшивыми воспоминаниями. Даже если бы я не объединил все фрагменты прошлого и ошибочно считал их элементами яркого сна, я достаточно скоро встревожился бы, увидев дату.