Страница:
Лора Брантуэйт
По мосту через пропасть
1
– Анна, дорогая… – Клайв непослушными, неловкими пальцами мучил воротник белой рубашки. На гладко выбритых, мягких, розовых, как дорогая ветчина, щеках Клайва проступили пятна. День, надо сказать, выдался на редкость промозглый, так что списать на жару состояние Клайва никак не удастся… – Доброе утро! – выдавил наконец Клайв.
Слова повисли в воздухе, неуместно громкие и дисгармоничные, как звуки, извлекаемые из детской трубы самым бездарным в музыкальном отношении карапузом.
Анна с тоской покосилась на часы – без четверти двенадцать. Пришел раньше обычного… Да еще и сел не за свой наблюдательный пункт – крайний столик у окна, откуда можно с равным успехом следить за происходящим на улице и в зале, а на высокий табурет у стойки, прямо перед ней. Наверняка ему не особенно удобно – гордость Анны, деревянные табуреты на точеных ножках, похожих на увитые лианами молодые стволы, которые (табуреты) разительно отличаются от бездушной ресторанной мебели, создавались не для сидения крупных, мягкотелых существ.
– Привет, Клайв! Ты рано сегодня. Что будешь? – Анна говорила нарочито бодро, хотя в животе уже сжимался комок – неприятно.
Она всем своим видом показывала, что страшно занята – протирала бумажным полотенцем и без того сухую и уж подавно чистую посуду. Поворачиваться к Клайву спиной не позволял инстинкт самосохранения. Может, отсидеться на кухне? – подумала Анна и тут же отругала себя за малодушие. Нет, этот день должен был наступить рано или поздно… Проблема в том, что дни, подобные ему, никогда не наступают поздно. Неприятности – они на то и неприятности, чтобы никто не сокрушался, что они задерживаются.
Посетителей в кофейне было немного, точнее, если не считать Клайва, не было вообще. Те, кто хотел взбодриться перед началом рабочего дня, уже ушли, те, кто захаживает к Анне в обеденное время, подтянутся позже…
– К-как обычно, кофе по-арабски и венский десерт… Нет, давай не как обычно – глясе и венский десерт.
– Без проблем. – Анна нашла в себе силы улыбнуться, но весьма сдержанно. Повернулась, зажгла газовую горелку под большим, медно поблескивающим чайником – электрический, конечно, удобнее, но смотреть на этот, почти антикварный, не в пример приятнее. – Как дела на работе?
– Все отлично, – расцвел Клайв, будто бы и сам обрадовался возможности поговорить на другую тему. – Мы справились с заказом «Хендерсон и Патрик», причем успели вовремя, и это наверняка улучшит наши отношения, ведь в прошлый раз, помнишь, мы задержали их партию на две недели, мой босс чуть в больницу не попал с сердцем…
Клайв работал менеджером в «Коралл трейдинг» – маленькой компании, торгующей канц-товарами, и иногда очень скромно подчеркивал свою незаменимость. Собственно, наверное, он и был незаменим для своего босса, потому как более порядочного, покладистого и притом неглупого человека найти сложно. Иногда Анне казалось, что она знает о ситуации на работе Клайва не меньше, чем он сам, и это странно, потому что она никогда не испытывала интереса к торговле вообще и к торговле канцтоварами в частности.
– Да, помню. Тебе ведь тоже тогда досталось, – сочувственно кивнула Анна и засыпала во френч-пресс лучшего эквадорского кофе.
– Ты очень внимательная, Анна.
Она бросила на Клайва быстрый взгляд и вежливо улыбнулась. Вот, похоже, мы и подходим к самому главному моменту сегодняшнего дня…
– Ну что ты, это же моя работа, – попыталась она перевести комплимент из личного в профессиональный.
– Анна, что, если… что ты… какие у тебя планы на выходные?
– Дай подумать. – Анна наморщила лоб. – Утром в субботу я собиралась навестить Лин перед открытием кофейни, а потом, как ты понимаешь, я занята-занята-занята до полуночи, а воскресенье я высплюсь, а потом все сначала.
По мере того, как Анна расписывала свои планы, лицо Клайва принимало все более и более несчастное выражение. Нужно отдать ему должное – он держался молодцом, но Анна слишком давно его знала, и потому отлично умела «читать» его лицо: сначала взгляд – вниз, куда-то сквозь стойку под красное дерево, потом начинают едва заметно подрагивать крылья носа, и вот уже опускается левый уголок губ.
Она решила не задавать вопроса: «А что?» И без того все понятно.
– Жалко… – протянул Клайв.
– Выходные – самая горячая пора для меня. Я же помогаю людям отдыхать, – улыбнулась Анна. Может быть, на сегодня все обойдется, и опечаленный Клайв уйдет подобру-поздорову, покупать и перепродавать карандаши и блокноты…
– Слишком много работать – вредно, – изрек Клайв.
– Ха! От кого это я слышу сию мудрую мысль? – усмехнулась Анна.
– Послушай, – Клайв прочистил горло, – но в жизни ведь есть много других… интересных и важных вещей помимо работы.
Ой, подумала Анна.
– Безусловно, – осторожно согласилась она. – Вот, например, у меня в жизни уже есть все, что мне интересно и важно, – заметила она.
Клайв, кажется, ее не услышал. Так бывает, когда собственные мысли в голове звучат слишком громко. Или кровь стучит в ушах от волнения.
– Анна, может быть, нам стоит пожениться? – выпалил Клайв.
У Анны от изумления закружилась голова, и она инстинктивно вцепилась руками в стойку, чтобы не упасть.
Это уже чересчур.
Она, конечно, предполагала, что Клайв вот-вот начнет за ней ухаживать. Точнее, он уже начал – эти анонимные букеты под дверью кофейни, открытки со стихами – это не мог быть никто другой. Его стиль – робко и осторожно. Но так ведь не могло долго продолжаться, и Анна внутренне готовилась к тому, что он, например, решится пригласить ее на свидание – в «Гринграсс-холл», лучший ресторан в Эшингтоне, или на танцы «Для тех, кому за тридцать», может быть, даже позовет ее на воскресный обед к своим родителям, но чтобы вот так, сразу…
– Подожди, я сейчас! – бодро объявила она и, с трудом удерживая стакан в заледеневших пальцах, налила из графина воды. Мысли скакали в голове, как обезумевшие от ужаса белки. В то же время сама Анна ощущала себя как лисица, которую ослепил и парализовал свет фар разогнавшегося грузовика.
Вот это совсем не похоже на Клайва. Он не из тех, кто склонен идти ва-банк, рубить сплеча и рисковать всем на свете.
Может быть, она его недооценивала? Или недооценивала силу его чувства? Женщина всегда знает, если мужчина испытывает к ней симпатию. Но насколько она глубока…
– Клайв, ты серьезно? – осторожно уточнила Анна.
– Да, – решительно объявил Клайв – как кулаком по столу. – Замужество – это то, о чем мечтает каждая женщина. Я думаю, мы отлично подходим друг другу и сможем прожить долгую и счастливую жизнь.
Он смотрел на нее жадным, отчаянным, немигающим взглядом, будто хотел впитать ее глазами – всю, без остатка. Потом у него мелко задрожал подбородок, и он плотно сжал зубы, чтобы не выдать своей слабости.
Анна вздохнула. Опустила глаза – принялась пристально изучать прозрачные капельки влаги на стенках своего стакана. Она готовилась к тому, что он предложит ей встречаться – и тщательно обдумала, что сказать на это: «Клайв, мы давно знакомы, и ты для меня не просто постоянный посетитель, ты в некотором роде мой друг, я всегда готова выслушать тебя, поддержать, согреть, когда в жизни бушуют бури, но не стоит ничего в наших отношениях менять, потому что жизнью своей я довольна, я люблю свое одиночество, и мое дело для меня главное, оно отнимает слишком много сил, времени и наполняет собой все…» Анна согласна была бы сказать ему что угодно, лишь бы не навредить его и без того не слишком-то высокой самооценке…
Но если он решился вот так, сразу…
В другой раз Анна бы только посмеялась над тезисом о мечте каждой женщины, но сегодня ей было не до смеха. Вдруг он что-нибудь с собой сделает?
Но, черт подери, какое благородство! Благодетель! Циничная ведьма, которая в той или иной степени живет в каждой женщине, от такого поворота событий даже не хохотала, а просто замерла с раскрытым ртом. Видимо, расхохочется позднее…
Клайв, кажется, только что осознал, что, собственно, сделал, и его румянец сменился бумажной бледностью.
– О-ох, – протянул он, не в силах совладать с собой. – Кипит.
Анна не глядя протянула руку и выключила горелку.
– Все еще хочешь кофе?
– Лучше чего-нибудь помягче.
– Чай с мятой.
– Хорошо.
Анна достала с полки банку с крупнолистовым чаем, ополоснула кипятком маленький чайник белого фарфора, насыпала туда три ложки чая и добавила ложку растертой сушеной мяты. Руки уверенно и гибко делали привычную работу. У Анны появилось полминуты, чтобы взвесить, а не наложит ли Клайв на себя руки в случае ее отказа. Залила смесь водой, вдохнула поднявшийся ароматный пар.
– Три минуты – и будет готово.
– Волшебница. – Клайв предпринял попытку поёрзать на табурете.
Анна заставила себя посмотреть ему в глаза.
У него был вид пай-мальчика, который впервые в жизни надерзил учительнице, повинуясь какому-то жестокому порыву вдохновения, и теперь ждет расправы и одновременно удивляется – неужели смог?
Или неуклюжего тихони, который, измучившись своей робостью и небрежением товарищей, при всем классе признался в любви самой бойкой девочке.
В общем, Клайв был в точности похож на себя самого.
– Ты как? – сочувственно спросила Анна.
– В здравом уме и трезвой памяти, – усмехнулся Клайв еще дрожащими губами. – Уже.
– Вот и славно, – мягко улыбнулась Анна. Натянутые нервы понемногу отпускало.
– Но я все-таки буду ждать ответа.
Снова натянулась в груди струна. Ну зачем он?..
Наверное, она поморщилась, как при мигрени, потому что Клайв торопливо добавил:
– Но ты не спеши, думай сколько нужно.
– Клайв… – Анна разлила чай в две чашки – себе и ему. Мягко коснулась его руки. – Мне очень приятно это слышать. Правда. Потому что я уважаю и ценю тебя… Но…
– Нет, нет, нет. Сегодня и слышать ничего не хочу. Это ведь решение, от которого зависит все в твоей жизни, как ты можешь принять его за пять минут? – Клайв засуетился, собираясь уходить.
Анна с тоской подумала, что если бы у нее и были какие-то сомнения по данному вопросу, то все они разрешились бы в эти секунды – ну нечего ей делать замужем за человеком, который напоминает то маленького мальчика, то собственного ворчливого дедушку. Пусть его, найдется еще хорошая женщина, которой не терпится примерить на себя роль домохозяйки и матери семейства, вот пускай она и живет с этими Клайвом-маленьким и Клайвом-стареньким…
– А чай запиши на мой счет. – Он так и не разобрался, в какой карман пиджака сунул бумажник, махнул рукой, слез с табурета, снял пальто с тонконогой вешалки и торопливо вышел на улицу, на ходу поправляя кашне.
– Считай, что я угостила, – уронила Анна, когда стеклянная дверь за ним закрылась.
Мерзкий день. Эта повисшая в воздухе морось, холодный и медленный ветер, серенькая атмосфера, которую разбавляет желтым электрический свет, отчего становится еще гаже…
Клайв понял, что она за него не хочет. Это ясно, как день. Не этот, конечно, а какой-нибудь летний день в Италии. Естественно, он обиделся. Но ведь она не давала ему повода надеяться на что-то иное! Или теперь все, кто приходит с ней поговорить по душам за чашкой кофе или чаю, начнут свататься?
Боже, но ведь на дворе не восемнадцатый век и даже не начало девятнадцатого! Нынче браки заключаются по собственному свободному желанию, а не потому, что всем порядочным женщинам к определенному возрасту нужно обзавестись мужем, а мужчина, у которого есть жена, имеет право на большее уважение в обществе.
Анна фыркнула и, раздраженно звеня посудой, отнесла ее на кухню, в мойку.
Наверное, он нафантазировал себе бог знает что, отсюда и невиданная смелость, и само предложение руки и сердца без всяких преамбул вроде продолжительного романа. Эх, хотела поделиться душевным теплом с хорошим одиноким человеком… Нашлась добрая фея. Придумала лучший способ по наживанию врагов.
Она проворно вымыла чашки, блюдца и чайник, и, закрыв кран, скорее почувствовала, чем услышала, как открылась и закрылась дверь. Напряглась – вернулся?
Анна вытерла белым махровым полотенцем мокрые, пахнущие фиалковым средством для мытья посуды руки, вздохнула, распрямила плечи и вышла в зал.
– Привет, дорогая кузина! – На табурете, который недавно занимал Клайв, сидела Лин. У нее получалось несравнимо элегантнее.
Лин вообще была элегантна, «элегантный» было у нее высшей похвалой чему угодно, иногда даже тому, что элегантным по природе быть не могло. Наверное, она таким образом подчеркивала… да, свою элегантность.
– Привет, Лин! Здорово, что ты зашла. Я соскучилась и собиралась напроситься к тебе в гости в субботу.
– Значит, я уловила твои вибрации. Или подсознательное желание. Что в принципе все равно доказывает мои способности к телепатии или, как минимум, тонкое чутье. – Лин заглянула поверх плеча Анны в зеркальную дверцу одного из шкафчиков и поправила на шее шелковый платок. У Лин были медового цвета вьющиеся волосы и серые глаза на узком лице с высокими скулами. Платок по колориту идеально подходил к ее природной гамме.
– Что, в свою очередь, доказывает, что ты самая лучшая и незаменимая кузина из всех возможных.
– Определенно, так. Свари мне кофе с какао, как я люблю, будь добра.
– Ага. – Анна тоже любила этот индонезийский рецепт.
– Что нового и почему так пусто?
– Время такое. И хорошо. В обеденное время не посекретничаешь.
– А есть о чем секретничать? – улыбнулась Лин.
Анна стояла у подноса с горячим песком, спиной к двоюродной сестре.
– Клайв Батфилд просил моей руки, – небрежно бросила Анна и замолчала, наслаждаясь произведенным эффектом – безмолвной бурей эмоций.
– С ума сойти! – придя в себя, громко прошептала Лин.
Анна повернулась к ней.
– Я тоже об этом подумываю. Не может вменяемый человек, тем более мужчина, желать брака с человеком малознакомым.
– Очевидно, он решил, что достаточно о тебе знает.
– Ага. Я дала ему понять, что не согласна, а он, похоже, обиделся.
– Конечно, его можно понять.
– Но чего он еще ждал? Что я брошусь ему на шею со слезами благодарности? Нет, не так: что я, скромно потупив очи и зардевшись, пролепечу: «Ах, мистер Батфилд, это так неожиданно… Но… Я не хочу мучить вас ожиданием… Да! Мой ответ – да!» – вдохновенно продекламировала Анна. – Начитался классики, наверное. Сентиментальный роман восемнадцатого века…
– Это ты начиталась классики, будем честными друг с другом.
– Не будем об этом, – предупредила Анна. От напряжения под тонкой кожей на висках набухли сосуды – слишком по-мужски. Ей всегда не нравилось это свойство.
– Но ты давно ему нравилась, это же было видно.
– Это еще не повод делать мне предложение с бухты-барахты.
– Анна, а ведь он хороший человек.
– Лин! Сейчас я возмущусь, и кофе не получится!
– Брось, на вкус твоего кофе не влияют ни твое настроение, ни магнитные бури, ни даже качество зерна.
– Хороших людей много.
– Верно. А вокруг тебя их много?
– Достаточно.
– А почему ты еще не замужем?
– А не хочу!
– Тебе уже не двадцать, и даже не двадцать пять…
– И не тридцать, – жестко закончила Анна. – Мне тридцать два, как ты, верно, помнишь, и это не тот возраст, в котором я хочу заживо похоронить себя в неудачном браке.
– Брак, он в любом случае неудачный. Но подумай хорошо, ведь твои тридцать пять и сорок не за горами, а в нашем городке мало что меняется…
– К чему ты клонишь, Лин? – Анна сняла с песка джезву с поднявшимся кофе. Похоже, и впрямь получится какая-то жидкая дрянь, а не индонезийский кофе.
– К тому, что тебе пора подумать о будущем. Ты же так хотела ребенка.
Ниже пояса, Лин! Нечестно!
– Ребенку нужен хороший отец. Хотя бы в виде приличного генофонда и красивой фотографии на стене, про которую можно рассказывать тысячу сказок на ночь и пять тысяч воспитательных историй на каждый день.
– Ребенку нужен отец, который позаботится о его матери, чтобы она не стояла с животом за стойкой в своей кофейне, отец, который будет кормить мать, когда она будет кормить ребенка, и отец, который поможет матери ребенка вырастить! Я не знаю, там, поставит в угол, поговорит строго, если что, покажет пример…
– И ты считаешь, что Клайв Батфилд сможет заработать денег на содержание семьи, подать ребенку пример и проявить необходимую строгость? – усмехнулась Анна. – Мы об одном и том же человеке говорим?
– Ну… мы же его с этой стороны не знаем, – стушевалась Лин.
– И я не готова совершить подвиг, чтобы узнать! – отрезала Анна. – Точка.
Лин насупилась. Она была старше Анны на год, но относилась к ней с такой покровительственной заботой, будто бы разница в их возрасте составляла лет десять, не меньше. К тому же Лин была замужем и имела двоих детей, что, несомненно, влияет на то, как женщина оценивает себя и как она строит свои отношения с миром – особенно если она при этом живет в глухой английской провинции и с молоком матери впитала убежденность в том, что этот патриархальный сценарий жизни – самый правильный.
Анна сжала губы, чтобы не наговорить лишнего – про семейную жизнь Лин, про ее мужа, который все время, когда находится дома и не спит, читает газеты, про детей, которых Лин родила слишком рано, к тому же от чуждого ей по духу мужчины, и поэтому где-то в глубине души, наверное, не совсем понимала, что они такое и как с ними обращаться. Она и сама все знает. Наверное. Не стоит бить человека по незаживающей ране. Иначе в следующий раз она не придет к Анне, когда нужно будет выплакаться и выговориться, а идти ей в общем-то больше и не к кому.
Приглушенно стукнула входная дверь – пришла Маргарет Суон, молодящаяся учительница естествознания из «Саутэнда» – местной школы если не для богатых, то для вполне приличных детей из уважаемых семейств. Анна гордилась тем, что Маргарет каждый день обедает у нее, потому что та отличалась редкостной разборчивостью в еде и общей капризностью.
– Анна, добрый день, – кивнула она. – Пожалуйста, кофе по-арабски и фруктовый салат. – Взгляд Маргарет зацепился за платок Лин, и лицо ее едва заметно опечалилось, что говорило о том, что Лин не прогадала с покупкой. Маргарет из тех женщин, которые исполняются торжества, заметив на другой неудачно сидящую вещь, будто это их личная победа, и грустнеют, когда видят, что все хорошо, как ни крути – а хорошо.
– Хорошо, сейчас сделаю, – улыбнулась Анна. Неприятный разговор с Лин можно считать законченным, и это к счастью, потому что нельзя ей на ее месте размышлять о неприятном и встречать людей кислой миной или притворными улыбочками.
– Ну, я тогда побегу дальше, мне еще нужно успеть сделать прическу, сегодня у Патрика в школе спектакль, – подчеркнуто небрежно сказала Лин.
– Ладно, я рада была тебя повидать. Спасибо, что заглянула.
– Приходи все-таки в субботу. Придешь?
– Постараюсь. Очень постараюсь, Лин.
– Вот и чудесно. Пока, дорогая.
– Удачи. Привет Чеду и детям, – сказала Анна и подумала, что, наверное, в субботу откроет кофейню пораньше и никуда не пойдет.
Слова повисли в воздухе, неуместно громкие и дисгармоничные, как звуки, извлекаемые из детской трубы самым бездарным в музыкальном отношении карапузом.
Анна с тоской покосилась на часы – без четверти двенадцать. Пришел раньше обычного… Да еще и сел не за свой наблюдательный пункт – крайний столик у окна, откуда можно с равным успехом следить за происходящим на улице и в зале, а на высокий табурет у стойки, прямо перед ней. Наверняка ему не особенно удобно – гордость Анны, деревянные табуреты на точеных ножках, похожих на увитые лианами молодые стволы, которые (табуреты) разительно отличаются от бездушной ресторанной мебели, создавались не для сидения крупных, мягкотелых существ.
– Привет, Клайв! Ты рано сегодня. Что будешь? – Анна говорила нарочито бодро, хотя в животе уже сжимался комок – неприятно.
Она всем своим видом показывала, что страшно занята – протирала бумажным полотенцем и без того сухую и уж подавно чистую посуду. Поворачиваться к Клайву спиной не позволял инстинкт самосохранения. Может, отсидеться на кухне? – подумала Анна и тут же отругала себя за малодушие. Нет, этот день должен был наступить рано или поздно… Проблема в том, что дни, подобные ему, никогда не наступают поздно. Неприятности – они на то и неприятности, чтобы никто не сокрушался, что они задерживаются.
Посетителей в кофейне было немного, точнее, если не считать Клайва, не было вообще. Те, кто хотел взбодриться перед началом рабочего дня, уже ушли, те, кто захаживает к Анне в обеденное время, подтянутся позже…
– К-как обычно, кофе по-арабски и венский десерт… Нет, давай не как обычно – глясе и венский десерт.
– Без проблем. – Анна нашла в себе силы улыбнуться, но весьма сдержанно. Повернулась, зажгла газовую горелку под большим, медно поблескивающим чайником – электрический, конечно, удобнее, но смотреть на этот, почти антикварный, не в пример приятнее. – Как дела на работе?
– Все отлично, – расцвел Клайв, будто бы и сам обрадовался возможности поговорить на другую тему. – Мы справились с заказом «Хендерсон и Патрик», причем успели вовремя, и это наверняка улучшит наши отношения, ведь в прошлый раз, помнишь, мы задержали их партию на две недели, мой босс чуть в больницу не попал с сердцем…
Клайв работал менеджером в «Коралл трейдинг» – маленькой компании, торгующей канц-товарами, и иногда очень скромно подчеркивал свою незаменимость. Собственно, наверное, он и был незаменим для своего босса, потому как более порядочного, покладистого и притом неглупого человека найти сложно. Иногда Анне казалось, что она знает о ситуации на работе Клайва не меньше, чем он сам, и это странно, потому что она никогда не испытывала интереса к торговле вообще и к торговле канцтоварами в частности.
– Да, помню. Тебе ведь тоже тогда досталось, – сочувственно кивнула Анна и засыпала во френч-пресс лучшего эквадорского кофе.
– Ты очень внимательная, Анна.
Она бросила на Клайва быстрый взгляд и вежливо улыбнулась. Вот, похоже, мы и подходим к самому главному моменту сегодняшнего дня…
– Ну что ты, это же моя работа, – попыталась она перевести комплимент из личного в профессиональный.
– Анна, что, если… что ты… какие у тебя планы на выходные?
– Дай подумать. – Анна наморщила лоб. – Утром в субботу я собиралась навестить Лин перед открытием кофейни, а потом, как ты понимаешь, я занята-занята-занята до полуночи, а воскресенье я высплюсь, а потом все сначала.
По мере того, как Анна расписывала свои планы, лицо Клайва принимало все более и более несчастное выражение. Нужно отдать ему должное – он держался молодцом, но Анна слишком давно его знала, и потому отлично умела «читать» его лицо: сначала взгляд – вниз, куда-то сквозь стойку под красное дерево, потом начинают едва заметно подрагивать крылья носа, и вот уже опускается левый уголок губ.
Она решила не задавать вопроса: «А что?» И без того все понятно.
– Жалко… – протянул Клайв.
– Выходные – самая горячая пора для меня. Я же помогаю людям отдыхать, – улыбнулась Анна. Может быть, на сегодня все обойдется, и опечаленный Клайв уйдет подобру-поздорову, покупать и перепродавать карандаши и блокноты…
– Слишком много работать – вредно, – изрек Клайв.
– Ха! От кого это я слышу сию мудрую мысль? – усмехнулась Анна.
– Послушай, – Клайв прочистил горло, – но в жизни ведь есть много других… интересных и важных вещей помимо работы.
Ой, подумала Анна.
– Безусловно, – осторожно согласилась она. – Вот, например, у меня в жизни уже есть все, что мне интересно и важно, – заметила она.
Клайв, кажется, ее не услышал. Так бывает, когда собственные мысли в голове звучат слишком громко. Или кровь стучит в ушах от волнения.
– Анна, может быть, нам стоит пожениться? – выпалил Клайв.
У Анны от изумления закружилась голова, и она инстинктивно вцепилась руками в стойку, чтобы не упасть.
Это уже чересчур.
Она, конечно, предполагала, что Клайв вот-вот начнет за ней ухаживать. Точнее, он уже начал – эти анонимные букеты под дверью кофейни, открытки со стихами – это не мог быть никто другой. Его стиль – робко и осторожно. Но так ведь не могло долго продолжаться, и Анна внутренне готовилась к тому, что он, например, решится пригласить ее на свидание – в «Гринграсс-холл», лучший ресторан в Эшингтоне, или на танцы «Для тех, кому за тридцать», может быть, даже позовет ее на воскресный обед к своим родителям, но чтобы вот так, сразу…
– Подожди, я сейчас! – бодро объявила она и, с трудом удерживая стакан в заледеневших пальцах, налила из графина воды. Мысли скакали в голове, как обезумевшие от ужаса белки. В то же время сама Анна ощущала себя как лисица, которую ослепил и парализовал свет фар разогнавшегося грузовика.
Вот это совсем не похоже на Клайва. Он не из тех, кто склонен идти ва-банк, рубить сплеча и рисковать всем на свете.
Может быть, она его недооценивала? Или недооценивала силу его чувства? Женщина всегда знает, если мужчина испытывает к ней симпатию. Но насколько она глубока…
– Клайв, ты серьезно? – осторожно уточнила Анна.
– Да, – решительно объявил Клайв – как кулаком по столу. – Замужество – это то, о чем мечтает каждая женщина. Я думаю, мы отлично подходим друг другу и сможем прожить долгую и счастливую жизнь.
Он смотрел на нее жадным, отчаянным, немигающим взглядом, будто хотел впитать ее глазами – всю, без остатка. Потом у него мелко задрожал подбородок, и он плотно сжал зубы, чтобы не выдать своей слабости.
Анна вздохнула. Опустила глаза – принялась пристально изучать прозрачные капельки влаги на стенках своего стакана. Она готовилась к тому, что он предложит ей встречаться – и тщательно обдумала, что сказать на это: «Клайв, мы давно знакомы, и ты для меня не просто постоянный посетитель, ты в некотором роде мой друг, я всегда готова выслушать тебя, поддержать, согреть, когда в жизни бушуют бури, но не стоит ничего в наших отношениях менять, потому что жизнью своей я довольна, я люблю свое одиночество, и мое дело для меня главное, оно отнимает слишком много сил, времени и наполняет собой все…» Анна согласна была бы сказать ему что угодно, лишь бы не навредить его и без того не слишком-то высокой самооценке…
Но если он решился вот так, сразу…
В другой раз Анна бы только посмеялась над тезисом о мечте каждой женщины, но сегодня ей было не до смеха. Вдруг он что-нибудь с собой сделает?
Но, черт подери, какое благородство! Благодетель! Циничная ведьма, которая в той или иной степени живет в каждой женщине, от такого поворота событий даже не хохотала, а просто замерла с раскрытым ртом. Видимо, расхохочется позднее…
Клайв, кажется, только что осознал, что, собственно, сделал, и его румянец сменился бумажной бледностью.
– О-ох, – протянул он, не в силах совладать с собой. – Кипит.
Анна не глядя протянула руку и выключила горелку.
– Все еще хочешь кофе?
– Лучше чего-нибудь помягче.
– Чай с мятой.
– Хорошо.
Анна достала с полки банку с крупнолистовым чаем, ополоснула кипятком маленький чайник белого фарфора, насыпала туда три ложки чая и добавила ложку растертой сушеной мяты. Руки уверенно и гибко делали привычную работу. У Анны появилось полминуты, чтобы взвесить, а не наложит ли Клайв на себя руки в случае ее отказа. Залила смесь водой, вдохнула поднявшийся ароматный пар.
– Три минуты – и будет готово.
– Волшебница. – Клайв предпринял попытку поёрзать на табурете.
Анна заставила себя посмотреть ему в глаза.
У него был вид пай-мальчика, который впервые в жизни надерзил учительнице, повинуясь какому-то жестокому порыву вдохновения, и теперь ждет расправы и одновременно удивляется – неужели смог?
Или неуклюжего тихони, который, измучившись своей робостью и небрежением товарищей, при всем классе признался в любви самой бойкой девочке.
В общем, Клайв был в точности похож на себя самого.
– Ты как? – сочувственно спросила Анна.
– В здравом уме и трезвой памяти, – усмехнулся Клайв еще дрожащими губами. – Уже.
– Вот и славно, – мягко улыбнулась Анна. Натянутые нервы понемногу отпускало.
– Но я все-таки буду ждать ответа.
Снова натянулась в груди струна. Ну зачем он?..
Наверное, она поморщилась, как при мигрени, потому что Клайв торопливо добавил:
– Но ты не спеши, думай сколько нужно.
– Клайв… – Анна разлила чай в две чашки – себе и ему. Мягко коснулась его руки. – Мне очень приятно это слышать. Правда. Потому что я уважаю и ценю тебя… Но…
– Нет, нет, нет. Сегодня и слышать ничего не хочу. Это ведь решение, от которого зависит все в твоей жизни, как ты можешь принять его за пять минут? – Клайв засуетился, собираясь уходить.
Анна с тоской подумала, что если бы у нее и были какие-то сомнения по данному вопросу, то все они разрешились бы в эти секунды – ну нечего ей делать замужем за человеком, который напоминает то маленького мальчика, то собственного ворчливого дедушку. Пусть его, найдется еще хорошая женщина, которой не терпится примерить на себя роль домохозяйки и матери семейства, вот пускай она и живет с этими Клайвом-маленьким и Клайвом-стареньким…
– А чай запиши на мой счет. – Он так и не разобрался, в какой карман пиджака сунул бумажник, махнул рукой, слез с табурета, снял пальто с тонконогой вешалки и торопливо вышел на улицу, на ходу поправляя кашне.
– Считай, что я угостила, – уронила Анна, когда стеклянная дверь за ним закрылась.
Мерзкий день. Эта повисшая в воздухе морось, холодный и медленный ветер, серенькая атмосфера, которую разбавляет желтым электрический свет, отчего становится еще гаже…
Клайв понял, что она за него не хочет. Это ясно, как день. Не этот, конечно, а какой-нибудь летний день в Италии. Естественно, он обиделся. Но ведь она не давала ему повода надеяться на что-то иное! Или теперь все, кто приходит с ней поговорить по душам за чашкой кофе или чаю, начнут свататься?
Боже, но ведь на дворе не восемнадцатый век и даже не начало девятнадцатого! Нынче браки заключаются по собственному свободному желанию, а не потому, что всем порядочным женщинам к определенному возрасту нужно обзавестись мужем, а мужчина, у которого есть жена, имеет право на большее уважение в обществе.
Анна фыркнула и, раздраженно звеня посудой, отнесла ее на кухню, в мойку.
Наверное, он нафантазировал себе бог знает что, отсюда и невиданная смелость, и само предложение руки и сердца без всяких преамбул вроде продолжительного романа. Эх, хотела поделиться душевным теплом с хорошим одиноким человеком… Нашлась добрая фея. Придумала лучший способ по наживанию врагов.
Она проворно вымыла чашки, блюдца и чайник, и, закрыв кран, скорее почувствовала, чем услышала, как открылась и закрылась дверь. Напряглась – вернулся?
Анна вытерла белым махровым полотенцем мокрые, пахнущие фиалковым средством для мытья посуды руки, вздохнула, распрямила плечи и вышла в зал.
– Привет, дорогая кузина! – На табурете, который недавно занимал Клайв, сидела Лин. У нее получалось несравнимо элегантнее.
Лин вообще была элегантна, «элегантный» было у нее высшей похвалой чему угодно, иногда даже тому, что элегантным по природе быть не могло. Наверное, она таким образом подчеркивала… да, свою элегантность.
– Привет, Лин! Здорово, что ты зашла. Я соскучилась и собиралась напроситься к тебе в гости в субботу.
– Значит, я уловила твои вибрации. Или подсознательное желание. Что в принципе все равно доказывает мои способности к телепатии или, как минимум, тонкое чутье. – Лин заглянула поверх плеча Анны в зеркальную дверцу одного из шкафчиков и поправила на шее шелковый платок. У Лин были медового цвета вьющиеся волосы и серые глаза на узком лице с высокими скулами. Платок по колориту идеально подходил к ее природной гамме.
– Что, в свою очередь, доказывает, что ты самая лучшая и незаменимая кузина из всех возможных.
– Определенно, так. Свари мне кофе с какао, как я люблю, будь добра.
– Ага. – Анна тоже любила этот индонезийский рецепт.
– Что нового и почему так пусто?
– Время такое. И хорошо. В обеденное время не посекретничаешь.
– А есть о чем секретничать? – улыбнулась Лин.
Анна стояла у подноса с горячим песком, спиной к двоюродной сестре.
– Клайв Батфилд просил моей руки, – небрежно бросила Анна и замолчала, наслаждаясь произведенным эффектом – безмолвной бурей эмоций.
– С ума сойти! – придя в себя, громко прошептала Лин.
Анна повернулась к ней.
– Я тоже об этом подумываю. Не может вменяемый человек, тем более мужчина, желать брака с человеком малознакомым.
– Очевидно, он решил, что достаточно о тебе знает.
– Ага. Я дала ему понять, что не согласна, а он, похоже, обиделся.
– Конечно, его можно понять.
– Но чего он еще ждал? Что я брошусь ему на шею со слезами благодарности? Нет, не так: что я, скромно потупив очи и зардевшись, пролепечу: «Ах, мистер Батфилд, это так неожиданно… Но… Я не хочу мучить вас ожиданием… Да! Мой ответ – да!» – вдохновенно продекламировала Анна. – Начитался классики, наверное. Сентиментальный роман восемнадцатого века…
– Это ты начиталась классики, будем честными друг с другом.
– Не будем об этом, – предупредила Анна. От напряжения под тонкой кожей на висках набухли сосуды – слишком по-мужски. Ей всегда не нравилось это свойство.
– Но ты давно ему нравилась, это же было видно.
– Это еще не повод делать мне предложение с бухты-барахты.
– Анна, а ведь он хороший человек.
– Лин! Сейчас я возмущусь, и кофе не получится!
– Брось, на вкус твоего кофе не влияют ни твое настроение, ни магнитные бури, ни даже качество зерна.
– Хороших людей много.
– Верно. А вокруг тебя их много?
– Достаточно.
– А почему ты еще не замужем?
– А не хочу!
– Тебе уже не двадцать, и даже не двадцать пять…
– И не тридцать, – жестко закончила Анна. – Мне тридцать два, как ты, верно, помнишь, и это не тот возраст, в котором я хочу заживо похоронить себя в неудачном браке.
– Брак, он в любом случае неудачный. Но подумай хорошо, ведь твои тридцать пять и сорок не за горами, а в нашем городке мало что меняется…
– К чему ты клонишь, Лин? – Анна сняла с песка джезву с поднявшимся кофе. Похоже, и впрямь получится какая-то жидкая дрянь, а не индонезийский кофе.
– К тому, что тебе пора подумать о будущем. Ты же так хотела ребенка.
Ниже пояса, Лин! Нечестно!
– Ребенку нужен хороший отец. Хотя бы в виде приличного генофонда и красивой фотографии на стене, про которую можно рассказывать тысячу сказок на ночь и пять тысяч воспитательных историй на каждый день.
– Ребенку нужен отец, который позаботится о его матери, чтобы она не стояла с животом за стойкой в своей кофейне, отец, который будет кормить мать, когда она будет кормить ребенка, и отец, который поможет матери ребенка вырастить! Я не знаю, там, поставит в угол, поговорит строго, если что, покажет пример…
– И ты считаешь, что Клайв Батфилд сможет заработать денег на содержание семьи, подать ребенку пример и проявить необходимую строгость? – усмехнулась Анна. – Мы об одном и том же человеке говорим?
– Ну… мы же его с этой стороны не знаем, – стушевалась Лин.
– И я не готова совершить подвиг, чтобы узнать! – отрезала Анна. – Точка.
Лин насупилась. Она была старше Анны на год, но относилась к ней с такой покровительственной заботой, будто бы разница в их возрасте составляла лет десять, не меньше. К тому же Лин была замужем и имела двоих детей, что, несомненно, влияет на то, как женщина оценивает себя и как она строит свои отношения с миром – особенно если она при этом живет в глухой английской провинции и с молоком матери впитала убежденность в том, что этот патриархальный сценарий жизни – самый правильный.
Анна сжала губы, чтобы не наговорить лишнего – про семейную жизнь Лин, про ее мужа, который все время, когда находится дома и не спит, читает газеты, про детей, которых Лин родила слишком рано, к тому же от чуждого ей по духу мужчины, и поэтому где-то в глубине души, наверное, не совсем понимала, что они такое и как с ними обращаться. Она и сама все знает. Наверное. Не стоит бить человека по незаживающей ране. Иначе в следующий раз она не придет к Анне, когда нужно будет выплакаться и выговориться, а идти ей в общем-то больше и не к кому.
Приглушенно стукнула входная дверь – пришла Маргарет Суон, молодящаяся учительница естествознания из «Саутэнда» – местной школы если не для богатых, то для вполне приличных детей из уважаемых семейств. Анна гордилась тем, что Маргарет каждый день обедает у нее, потому что та отличалась редкостной разборчивостью в еде и общей капризностью.
– Анна, добрый день, – кивнула она. – Пожалуйста, кофе по-арабски и фруктовый салат. – Взгляд Маргарет зацепился за платок Лин, и лицо ее едва заметно опечалилось, что говорило о том, что Лин не прогадала с покупкой. Маргарет из тех женщин, которые исполняются торжества, заметив на другой неудачно сидящую вещь, будто это их личная победа, и грустнеют, когда видят, что все хорошо, как ни крути – а хорошо.
– Хорошо, сейчас сделаю, – улыбнулась Анна. Неприятный разговор с Лин можно считать законченным, и это к счастью, потому что нельзя ей на ее месте размышлять о неприятном и встречать людей кислой миной или притворными улыбочками.
– Ну, я тогда побегу дальше, мне еще нужно успеть сделать прическу, сегодня у Патрика в школе спектакль, – подчеркнуто небрежно сказала Лин.
– Ладно, я рада была тебя повидать. Спасибо, что заглянула.
– Приходи все-таки в субботу. Придешь?
– Постараюсь. Очень постараюсь, Лин.
– Вот и чудесно. Пока, дорогая.
– Удачи. Привет Чеду и детям, – сказала Анна и подумала, что, наверное, в субботу откроет кофейню пораньше и никуда не пойдет.
2
Анна любила понедельники, потому что в понедельник у нее был выходной.
Нет, свою кофейню она тоже любила, почти исступленно, но человеку непременно нужно какое-то время проводить наедине с собой, отдыхать, заниматься самыми приятными вещами и думать о вечном.
Если уж говорить совсем честно, то в понедельник выходной не «был», а «бывал», потому что вряд ли можно назвать выходным день, когда едешь на потрепанном «мерседесе» из Эшингтона в Лондон, а потом обратно, а в перерыве между этими чудесными мероприятиями носишься по Лондону в поисках нужных сортов кофе, особенных пряностей и элитного чая.
День этот, конечно, может быть интересным, но после него хорошо бы иметь еще один выходной. А по вторникам Анна работала.
Когда у нее спрашивали, почему она не наймет себе помощника или помощницу, Анна отшучивалась, что она, мол, тиран и узурпатор и властью своей ни с кем делиться не собирается, а еще она самовлюбленный узурпатор и потому не верит, что кто-то может варить кофе так же, как она.
В принципе она была не так уж далека от правды, по крайней мере, в последнем утверждении, потому что с кофе у нее действительно были отношения явно магического свойства. Она варила его, как никто другой. Наверное, дело в том, что она была влюблена в кофе – во всех его проявлениях.
А как известно, две трети удовольствия от чашки кофе – в процессе ее приготовления.
Анна размышляла об этом ранним утром понедельника, делая ревизию в своих запасах – в тайной надежде, что можно будет перенести поездку в столицу на следующую неделю.
Результаты осмотра оказались неутешительными – почти закончился необжаренный кофе, зеленого чая осталось на донышке банки, какао явно не хватит – в такую промозглую погоду он пользуется необыкновенной популярностью… Красный перец, конечно, можно купить и в местном супермаркете, но будет не то. А Анна привыкла делать все только по высшему классу.
– Трудно быть перфекционисткой, – назидательно произнесла она, глядя в зеркальную дверцу навесного шкафчика на свое отражение.
Отражение было вполне приятным – не классической красотой красивое лицо с большими темно-карими глазами и весьма ветреным разлетом бровей, высокая шея с изящным изгибом… Больше тридцати никак не дашь. А то и просто двадцать шесть. Но под глазами залегли тени – трудно работать до полуночи. Ох, как нужен этот выходной!
Анна попробовала пойти на компромисс с собой – поехать побыстрее, купить всего и побольше, чтобы надолго забыть об этой проблеме, и вечер провести в жарко натопленной спальне у горящего камина и с самой романтичной книжкой в руках.
Тело отозвалось слабеньким протестом – почему-то не хотело мириться с перспективой единственного на неделе вечера отдыха. Лин сказала, что Анна похудела. Что ж, вполне возможно. Она никогда не отличалась пышностью форм, а при таком-то темпе жизни…
Черт, что за малодушные мысли?! Темп – самый лучший. Жизнь – именно такая, какую Анна хочет. С любимым делом, которое не оставляет времени на всякие глупости вроде слишком умных мыслей, беспричинной хандры или тоски о несбывшемся.
В машине было зябко, и сыро, и вообще неприятно. Впрочем, если бы на улице в холодном воздухе колыхалась не менее холодная водяная взвесь, а в машине с отказавшим обогревателем царила благодать, это было бы против всех законов природы.
Но законы природы не так уж беспомощны, как воображают иногда мечтатели, писатели и художники.
Анна везла на заднем сиденье несметные сокровища гурмана. Если бы не гнусная атмосфера в салоне, которая заставляла ее глубже втягивать голову в плечи, точнее шею в вязаный шарф цвета верблюжьей шерсти, и покусывать синеющие губы, чтобы не пугаться самой себя в зеркале заднего вида, то все было бы отлично. «Рейс» выдался на редкость удачный – ни в одном из магазинов, где она отоваривалась, ей ни в чем не отказали, и не пришлось объезжать пять мест в поисках двух пачек какого-нибудь молочного оолонга.
Анна пыталась разбавить промозглую серость дня веселыми песенками, обильно льющимися из динамиков – радио, по счастью, работало вполне исправно. Анна петь любила, но делала это всегда только в гордом одиночестве – боялась смутить чей-нибудь тонкий слух своими сомнительными вокальными данными. А сейчас, опять же по счастью, она и пребывала в гордом одиночестве, поэтому, отстукивая ритм по рулю пальцами, вместе с какой-то неизвестной ей сладкоголосой девчонкой выводила: «Потому что любишь, любишь, любишь ты меня!»
Эшингтон встретил ее привычной гладкостью дорог, полуголой желтизной аллей и чистенькими фасадами двухэтажных домиков. Анна торопилась домой, предвкушая горячую ванну и долгий, теплый вечер блаженного безделья. На углу Гринвиллидж-стрит и Мейсон-роуд она заметила Марджори Смит, с которой дружила совсем малышкой. Марджори отличалась редким обаянием и совершенно девчачьей наивностью. Она мечтала выйти замуж за военного, а еще лучше – за офицера морского флота, ну на худой конец – за полицейского. И в этот момент она как раз шагала под руку с каким-то высоким мужчиной в форме, вот только трудно разглядеть какой. Анна ахнула от удивления и, повинуясь сильному, исключительно женскому инстинкту, повернулась, чтобы лучше рассмотреть.
А когда она, так и не удовлетворив своего любопытства, вновь посмотрела, куда положено, то есть на дорогу, менять что-либо было уже поздно. Перед ней возник человек, и он уже сошел с тротуара на мостовую, а мостовая была мокрой, а он как будто тоже растерялся от внезапного появления машины и не знал, куда метнуться – вперед, назад… Анна вдавила педаль тормоза в пол изо всех сил, которые у нее были. Но на скользком от влаги асфальте машина не вняла ее отчаянному приказу и под визг тормозов продолжила свое опасное движение.
Никогда еще Анна не испытывала такого страха. «Сделай же что-нибудь!» – беззвучно крикнула он то ли себе, то ли пешеходу. Резко вывернула руль. Машину развернуло. Тело сжалось, как пружина под прессом этого невыносимого – сейчас она его убьет. Откуда столько мыслей и как они уместились в эти секунды?
Удар. Анна все-таки вскрикнула. Напряжение отдалось в теле болью – будто это ее сейчас послало мощной массой железа на асфальт. В глазах потемнело. Она хватала воздух ртом и дрожащими руками дергала ручку дверцы. Человека видно не было.
Нет, свою кофейню она тоже любила, почти исступленно, но человеку непременно нужно какое-то время проводить наедине с собой, отдыхать, заниматься самыми приятными вещами и думать о вечном.
Если уж говорить совсем честно, то в понедельник выходной не «был», а «бывал», потому что вряд ли можно назвать выходным день, когда едешь на потрепанном «мерседесе» из Эшингтона в Лондон, а потом обратно, а в перерыве между этими чудесными мероприятиями носишься по Лондону в поисках нужных сортов кофе, особенных пряностей и элитного чая.
День этот, конечно, может быть интересным, но после него хорошо бы иметь еще один выходной. А по вторникам Анна работала.
Когда у нее спрашивали, почему она не наймет себе помощника или помощницу, Анна отшучивалась, что она, мол, тиран и узурпатор и властью своей ни с кем делиться не собирается, а еще она самовлюбленный узурпатор и потому не верит, что кто-то может варить кофе так же, как она.
В принципе она была не так уж далека от правды, по крайней мере, в последнем утверждении, потому что с кофе у нее действительно были отношения явно магического свойства. Она варила его, как никто другой. Наверное, дело в том, что она была влюблена в кофе – во всех его проявлениях.
А как известно, две трети удовольствия от чашки кофе – в процессе ее приготовления.
Анна размышляла об этом ранним утром понедельника, делая ревизию в своих запасах – в тайной надежде, что можно будет перенести поездку в столицу на следующую неделю.
Результаты осмотра оказались неутешительными – почти закончился необжаренный кофе, зеленого чая осталось на донышке банки, какао явно не хватит – в такую промозглую погоду он пользуется необыкновенной популярностью… Красный перец, конечно, можно купить и в местном супермаркете, но будет не то. А Анна привыкла делать все только по высшему классу.
– Трудно быть перфекционисткой, – назидательно произнесла она, глядя в зеркальную дверцу навесного шкафчика на свое отражение.
Отражение было вполне приятным – не классической красотой красивое лицо с большими темно-карими глазами и весьма ветреным разлетом бровей, высокая шея с изящным изгибом… Больше тридцати никак не дашь. А то и просто двадцать шесть. Но под глазами залегли тени – трудно работать до полуночи. Ох, как нужен этот выходной!
Анна попробовала пойти на компромисс с собой – поехать побыстрее, купить всего и побольше, чтобы надолго забыть об этой проблеме, и вечер провести в жарко натопленной спальне у горящего камина и с самой романтичной книжкой в руках.
Тело отозвалось слабеньким протестом – почему-то не хотело мириться с перспективой единственного на неделе вечера отдыха. Лин сказала, что Анна похудела. Что ж, вполне возможно. Она никогда не отличалась пышностью форм, а при таком-то темпе жизни…
Черт, что за малодушные мысли?! Темп – самый лучший. Жизнь – именно такая, какую Анна хочет. С любимым делом, которое не оставляет времени на всякие глупости вроде слишком умных мыслей, беспричинной хандры или тоски о несбывшемся.
В машине было зябко, и сыро, и вообще неприятно. Впрочем, если бы на улице в холодном воздухе колыхалась не менее холодная водяная взвесь, а в машине с отказавшим обогревателем царила благодать, это было бы против всех законов природы.
Но законы природы не так уж беспомощны, как воображают иногда мечтатели, писатели и художники.
Анна везла на заднем сиденье несметные сокровища гурмана. Если бы не гнусная атмосфера в салоне, которая заставляла ее глубже втягивать голову в плечи, точнее шею в вязаный шарф цвета верблюжьей шерсти, и покусывать синеющие губы, чтобы не пугаться самой себя в зеркале заднего вида, то все было бы отлично. «Рейс» выдался на редкость удачный – ни в одном из магазинов, где она отоваривалась, ей ни в чем не отказали, и не пришлось объезжать пять мест в поисках двух пачек какого-нибудь молочного оолонга.
Анна пыталась разбавить промозглую серость дня веселыми песенками, обильно льющимися из динамиков – радио, по счастью, работало вполне исправно. Анна петь любила, но делала это всегда только в гордом одиночестве – боялась смутить чей-нибудь тонкий слух своими сомнительными вокальными данными. А сейчас, опять же по счастью, она и пребывала в гордом одиночестве, поэтому, отстукивая ритм по рулю пальцами, вместе с какой-то неизвестной ей сладкоголосой девчонкой выводила: «Потому что любишь, любишь, любишь ты меня!»
Эшингтон встретил ее привычной гладкостью дорог, полуголой желтизной аллей и чистенькими фасадами двухэтажных домиков. Анна торопилась домой, предвкушая горячую ванну и долгий, теплый вечер блаженного безделья. На углу Гринвиллидж-стрит и Мейсон-роуд она заметила Марджори Смит, с которой дружила совсем малышкой. Марджори отличалась редким обаянием и совершенно девчачьей наивностью. Она мечтала выйти замуж за военного, а еще лучше – за офицера морского флота, ну на худой конец – за полицейского. И в этот момент она как раз шагала под руку с каким-то высоким мужчиной в форме, вот только трудно разглядеть какой. Анна ахнула от удивления и, повинуясь сильному, исключительно женскому инстинкту, повернулась, чтобы лучше рассмотреть.
А когда она, так и не удовлетворив своего любопытства, вновь посмотрела, куда положено, то есть на дорогу, менять что-либо было уже поздно. Перед ней возник человек, и он уже сошел с тротуара на мостовую, а мостовая была мокрой, а он как будто тоже растерялся от внезапного появления машины и не знал, куда метнуться – вперед, назад… Анна вдавила педаль тормоза в пол изо всех сил, которые у нее были. Но на скользком от влаги асфальте машина не вняла ее отчаянному приказу и под визг тормозов продолжила свое опасное движение.
Никогда еще Анна не испытывала такого страха. «Сделай же что-нибудь!» – беззвучно крикнула он то ли себе, то ли пешеходу. Резко вывернула руль. Машину развернуло. Тело сжалось, как пружина под прессом этого невыносимого – сейчас она его убьет. Откуда столько мыслей и как они уместились в эти секунды?
Удар. Анна все-таки вскрикнула. Напряжение отдалось в теле болью – будто это ее сейчас послало мощной массой железа на асфальт. В глазах потемнело. Она хватала воздух ртом и дрожащими руками дергала ручку дверцы. Человека видно не было.