Страница:
. Почему ты так обращаешься со мной?! Я же помню твою страсть, ее обжигающую силу, а сегодня ты солгал, солгал, но зачем?! Я же люблю тебя...
Грегори и так ее понял.
– Тереза, милая, уверена ли ты, что хочешь знать ответ на этот вопрос? Подумай хорошо, потому что легче не станет. Все, что в этой правде есть хорошего, только то, что она многое объясняет.
Тэсс кивнула и детским жестом растерла слезы по щекам.
– Говори.
– Тогда подожди минутку, я сейчас вернусь. – Грегори вышел.
Тэсс слышала, как щелкнул замок в его кабинете. Грега не было минут пять. Что он там делает?
Он вернулся с большой шкатулкой темного дерева, очень изящно отделанной.
– Держи. Это твое.
Дрожащими пальцами Тэсс провела по гладкой крышке, покрытой тончайшей вязью орнамента.
– Что это?
– Открой сама.
Щелкнул замочек. Тэсс приподняла крышку...
– Бабушка?! Ах, ну да...
Перед ней на синем бархате лежали старые фотографии, письма, сложенные треугольником записки, какой-то сломанный браслет – последние сокровища памяти, знаки ушедшей любви. От всех этих вещей пахло жасмином. С фотографий на Тэсс смотрела очень красивая величественная женщина с пышными волнистыми волосами. Как странно иногда бывает поверить в то, что наши матери и бабушки, отцы и дедушки тоже были юными, сходили с ума от любви, совершали какие-то немыслимые глупости, страдали...
У Тэсс было представление о том, что если пожилые люди и хранят старые письма, то обязательно перевязывают их цветными ленточками и даже перекладывают засушенными цветами. Письма в шкатулке мистера Селти были просто рассыпаны.
– Он часто перебирал их в последнее время, вспоминая о Деборе, – словно уловив мысли Тэсс, пояснил Грег. – Я оставил все так, как в тот раз, когда мистер Селти прощался с ними. Вот это – последнее. Прочитай его, пожалуйста.
Тэсс развернула исписанный красивым, стремительным почерком листок плотной, немного пожелтевшей шелковистой бумаги.
«20 августа 1951 года
Милый Джонатан!
Мне очень горько, но это последнее письмо, которое ты получишь от меня. Мне бесконечно больно расставаться с тобой, но ты и сам знаешь, что быть вместе мы тоже не можем. Мы рождены для разной жизни. Те недели, что я провела в «Белой долине», навсегда – поверь мне, навсегда! – останутся в моей памяти как самое счастливое время. Но лучше нам больше никогда не видеться, чем через несколько лет, когда любовь остынет, упрекать друг друга за ту судьбу, которую я могла отнять у тебя, а ты – у меня. Мой муж очень добрый человек, и он простит меня. Я вернусь к нему. И какое счастье: ты никогда не обвинишь меня в том, что я расстроила твою помолвку с предназначенной тебе женщиной, и я никогда не возненавижу тебя за то, что предала ради нашей страсти верного мне Адама. Он нуждается во мне, и я поняла, что лучшего мужа для себя и отца своим детям я не найду. Не обижайся, любовь моя, но это так: пылкий влюбленный не всегда может стать опорой в жизни. Теперь я обязана думать и об этом. Я рожу ему ребенка, и мы будем жить в мире до конца дней. Это моя самая большая мечта.
Я люблю тебя, Джонатан, но я возвращаюсь к семейному очагу, и вовсе не из личной прихоти. Так нужно. Может быть, когда-нибудь ты поймешь этот мой шаг. Наша связь, мой побег из дому, дни, проведенные с тобой, – это хоть и сладостное, но все же безумие. Нужно его преодолеть. Ты забудешь меня. Или будешь вспоминать с тихой светлой грустью о той нежности и пылкости, что я тебе дарила. А я навсегда сохраню частицу тебя в своем сердце. Ты все-таки очень изменил мою жизнь. И я благодарю тебя за это.
Дебора Гринхилл,
которая никогда не сможет быть твоей».
Ну вот. Еще одна несчастная любовь, еще одна драма мужчины и женщины, которые почему-то не смогли быть вместе.
Глаза Тэсс снова заблестели от слез. В чужой трагедии она уловила созвучие своей, тем переживаниям, которые терзали ее в этот момент. Грегори сидел рядом и вглядывался в ее лицо.
Не догадалась, промелькнуло в его голове.
– Твоя бабушка была увлекающейся женщиной. Встретив однажды в Брайтоне Томаса Селти, она влюбилась и уехала не с мужем в Лондон, а с новым возлюбленным в «Белую долину». Роман был бурным, но недолгим. Через несколько недель Дебора внезапно уехала. Тереза, посмотри на дату.
Тэсс непонимающе вскинула брови.
У Грегори в горле пересохло. Но не сказать до конца было нельзя.
– Сколько месяцев осталось до рождения твоей мамы?
Взмах ресницами.
– Восемь, – выдохнула Тэсс. Она, кажется, перестала дышать. – Он был ее отцом?
– Думаю, да, – с трудом проговорил Грегори. – Селти верил в это. Он пытался идти туда, куда вела его судьба, но жизнь его так и не стала счастливой. Незадолго до смерти он собирал сведения о твоей бабушке и узнал, что через восемь месяцев после их расставания у нее родилась дочь. Это явилось шоком для мистера Селти. Он хотел встретиться с ней, но, к несчастью, твоей матери уже не было в живых. Тогда он решил оставить все свое имущество тебе, своей наследнице, дочери своего ребенка, которого никогда не видел. У его жены Маргарет, болезненной слабой женщины, не было детей. Его брак вообще был несчастным. А перед тобой и перед твоей матерью он испытывал глубокий стыд. Он очень мучился, что пережил ее, что не успел даже узнать ее...
– Мой дед... – прошептала Тэсс. Она сидела, нервно сцепив пальцы. Потом подняла глаза на Грегори.
– Но какое отношение это имеет к нам?
Грегори побледнел. Это все было еще не страшно. Вот сейчас... Он набрал в легкие воздуха и отвернулся к окну.
– Тэсс, помнишь ли ты историю, которую я рассказал тебе о безумной женщине и ее любви?
– Да.
– Мне очень трудно говорить... Эта женщина была моей матерью. Она любила Джонатана Селти. Он мой отец, Тэсс.
Кровь отхлынула от лица Терезы.
– Но, Грегори, это... – Тэсс напряженно вглядывалась в его лицо. – Скажи, что это неправда! Мы не можем быть...
Он отвернулся. Его голос прозвучал глухо.
– Но это так, Тереза. Ты – моя племянница, дочь моей сестры.
Тэсс сидела ошеломленная, опустошенная, сдавив виски холодными пальцами, с расширенными от ужаса глазами. Быть такого не может. Не должно! Я... Я же люблю его! Люблю как мужчину, со всей страстью, на какую только способна! Это чудовищно – что люблю, не имея на то права, что сегодня ночью... О нет, нет, нет... Как теперь жить?
Грегори закрыл глаза. Его губы чуть заметно вздрагивали, точно он физически страдал. Я это сделал. Я все сказал. Почему же мне не легче? Хотя с чего я взял, что станет лучше, будто таким образом можно что-то исправить: эту дикую любовь или то, что Тэсс страдает?
Не зная, что еще можно сделать, Грегори подошел к Тэсс и успокаивающе положил руку ей на плечо. Она вздрогнула от его прикосновения так, словно ее ожгло каленым железом. Поспешно отодвинулась.
– Нет!
– Да, конечно... Прости.
Тэсс закрыла лицо ладонями. Внутри нее все сжалось в комок. Не должен прикасаться! Нельзя... И как же мерзко на душе. Я чувствую себя оскверненной, себя и свою любовь. Грязно, нереально, абсурдно, безумно, невозможно! Мамочка, что я наделала?! Мамочка, он твой брат...
Сил плакать больше не было. Тэсс сидела, обхватив плечи руками, и тихонько покачивалась вперед-назад. У Грегори сердце разрывалось, когда он видел этот остановившийся взгляд и искаженное внутренним страданием лицо. Бедная моя девочка. Но он вынужден был снова отступить к окну, чтобы не ранить ее еще больше. Создавалось впечатление, что Тэсс его не замечала.
На самом же деле все ее существо напряглось от его присутствия. Она чувствовала Грегори, даже сидя спиной к нему, всей кожей, каждой клеточкой своего тела, каждым нервом. Она знала, что он здесь, близко, в паре шагов, и ей хотелось выть от невозможности прикосновения, от того запрета, который теперь оба наложили на сближение. Не в силах вынести этого напряжения, Тэсс проговорила охрипшим голосом:
– Извини, но я хочу побыть одна.
– Да, разумеется. – Грегори вышел деревянной походкой.
Не чувствуя своего тела, Тэсс вытянулась на кровати. Но ни сидеть, ни лежать, ни стоять не было сил. Что-то мешало и гнало куда-то. Наверное, отчаяние.
Тэсс встала и пошла в ванную. Глядя на упругую струю горячей воды, наполняющей ванну, Тэсс думала о том, что все это когда-то уже было, она это уже видела. Что там было после? Ах да, я хотела умереть... А сейчас? Не жить. Не видеть Грега. Не быть в «Белой долине». Не чувствовать ветра на лице. Не любоваться морем... Нет, все это теперь невозможно!
Тэсс разделась и опустилась в воду. Она чувствовала себя больной. Больна была душа. Смоет ли вода мой грех?
Под действием ласкового тепла тело расслабилось, но болезненный надрыв в душе не исчез. Тэсс снова охватила раздвоенность физических ощущений и эмоций, что когда-то так пугала ее в себе. Если бы не было ничего, кроме этого обволакивающего тепла, не было воспоминаний о его страсти, не было воспоминаний об утренней жестокой и глупой лжи и не было знания о том, что он мой кровный родственник...
Но все это сплелось, нет, даже не сплелось, а нервно сцепилось в ее сознании. Тэсс не помнила, как вышла из ванной и упала на постель. Контуры мира потеряли четкость, и Тэсс погрузилась в какую-то странную смесь забытья и тяжелого сна.
– О черт! Смотри, куда едешь, псих! – В подтверждение своих слов Джон с силой ударил кулаком по рычажку сигнала. Машина, вполне приличный и даже будто кокетливый темно-синий «форд», поддержала своего хозяина громким и резким звуком.
Черный автомобиль, в который только что чуть было не въехал Джон, невозмутимо удалялся. То есть уже почти исчез из виду: шел на большой скорости. Справедливости ради нужно сказать, что Джон сам считал ворон и потому подверг риску аварии свою драгоценную особу.
Джон притормозил у обочины. Нужно отдышаться. Закурил: сжал сигарету губами, щелкнул зажигалкой, поднес огонек к кончику сигареты и с наслаждением втянул густой ароматный дым. Что ж, так гораздо приятнее помечтать о нашем с Тэсс счастливом и богатом будущем...
Джон был полностью доволен жизнью. Еще бы, ведь теперь у него есть неплохой шанс жениться на владелице конезавода, и тогда постоянный доход от весьма прибыльного и благородного дела будет обеспечен... Тэсс сможет вернуться к своим книжкам, если захочет. Разумеется, сам Джон тоже не собирался заниматься разведением лошадей. Но ведь есть же там какой-то управляющий или что-то вроде того...
Джона не очень беспокоило, что Тэсс так надолго застряла в «Белой долине». Понравилось, наверное. Это и хорошо: может, пройдет наконец эта вечная депрессия. В отсутствие Тэсс в жизни Джона мало что изменилось, тем более к худшему. Разумеется, по ночам он оставался один: найти замену Тэсс ему не позволила то ли некоторая порядочность, то ли природная лень. Зато появилась возможность больше работать, а значит, заработать и выслужиться. Это Джона вполне устраивало. А еще можно было хоть каждый вечер допоздна сидеть с друзьями в пабе, и после этого ни у кого в глазах не появлялось выражение упрека и страдания!
Джон старался не признаваться себе в том, что немножко соскучился по Тэсс, поэтому-то и не без удовольствия собрался в «Белую долину» с явным намерением ее оттуда забрать. Хватит, нагостилась, а то от сидения в деревенской глуши началась меланхолия. Истерика по поводу лошадей – это что-то совсем уж новенькое. Что там у нее могло произойти? Ох уж эта нежная впечатлительная душа, с некоторой долей снисходительности старшего брата думал Джон.
Ладно, пора бы и в путь, а то не успеешь и до ночи, тогда ищи свою Терезу и ее ферму черт знает где! – ободрил себя Джон и снова завел машину. Мотор с готовностью услужить заурчал.
Джона мало интересовали картины природы, мелькавшие за окном, по-осеннему чистое синеватое небо с несколькими высоко летящими облаками, живописные сельские виды, уютные фермы, маячившие кое-где на горизонте, – словом, все то, что так радовало глаз Тэсс, когда она две недели назад ехала по этой же дороге. Его мысли неторопливо текли в привычном русле: офис – бумаги, которые нужно еще подписать, – сделка, так удачно заключенная на прошлой неделе, – премия от директора – веселый вечерок в компании друзей... Даже попав в совершенно новую обстановку, при этом еще и не лишенную красоты, он не мог отключиться от привычных размышлений, не мог не воображать сцены подписания нового договора о сотрудничестве с магазином в западной части Лондона и не репетировать мысленно разговора с начальником по поводу прибавки к зарплате. В этом Джон, пожалуй, был беден, но этой проблемы не осознавал.
Джон выехал из Лондона утром и планировал попасть в «Белую долину» к пятичасовому чаю. Так оно в принципе и сложилось, даже памятную для Тэсс выбоину Джон благополучно миновал: заметил и объехал. Когда из-за поворота показался большой старинный дом, Джон присвистнул от удивления – очень приятного удивления. Даже в его чуждой всякой романтике душе заурядного лондонского менеджера всколыхнулось что-то такое уютное, радостное, праздничное, будто на мгновение воскресли детские рождественские впечатления. Хотя, может быть, мы и переоцениваем его способность к восхищению прекрасным и удовольствие, отразившееся в темных глазах Джона Мотта, было связано всего лишь с мыслью о стоимости такого поместья... Пусть это останется загадкой.
Мягко прошуршав шинами, «форд» Джона подъехал к дому. На звук работающего мотора вышел Стэнли. Он вопросительно посмотрел на Джона, впрочем без тени недоброжелательства.
– Здравствуйте...
– Здравствуйте. Я Джон Мотт, жених мисс Гринхилл, – с гордостью произнес Джон. Все-таки что ни говори, а владелица конного завода более престижная партия, чем писательница дешевых книжек.
Лицо Стэнли вытянулось самым неподобающим образом. Простой сельский парень, он никогда не упражнялся даже в той общепринятой форме лицемерия, которая называется вежливостью. Джон не мог даже предположить, с чем связана такая реакция. Наверное, Тэсс просто их не предупредила!
– Добро пожаловать, мистер Мотт. – По-видимому, Стэнли безуспешно пытался соотнести только что полученную информацию с тем, что сегодня утром мать радостно сообщила ему про Грегори и Тэсс. – Проходите в дом. – Стэнли нервно сглотнул. Ой, что сейчас начнется, подумал он.
В гостиную из кухни вышла Мэри, она вытирала влажные руки полотенцем. Добродушно улыбнулась Джону.
– Здравствуйте, мистер?..
– Мотт, Джон Мотт.
Мэри кивнула. Из-за спины Джона Стэнли делал ей какие-то знаки, которые, очевидно, считал очень красноречивыми. Мэри слегка нахмурилась: не потому, что разгадала то, что хотел донести до ее сознания сын, а потому, что он, с точки зрения Мэри, безобразно паясничал и кривлялся. Она чуть было не показала ему кулак.
– Вы к мистеру Грегори приехали? – поинтересовалась Мэри, бросив на сына многообещающий взгляд. – Лошадьми интересуетесь?
– Нет, миссис?..
– Борни.
– Нет, миссис Борни, я приехал за Терезой. Где она?
Мэри стояла, остолбенев, и хлопала ресницами. Тон этого человека, говорящего о ее воробышке как о своей женщине, заставил ее сердце сжаться от самых нехороших предчувствий.
– Отдыхает наверху, – медленно проговорила Мэри. – А вы, мистер Мотт, ей кто будете?
– Жених! – объявил Джон.
– Что-о?! – искренне возмутилась Мэри. – Как – жених?!
Джон глядел на нее широко раскрытыми глазами.
– Что-то не так?
– Мисс Тереза не может быть вашей невестой, мистер Мотт! – просто и безапелляционно заявила Мэри.
– Это еще почему? – Джон начал выходить из себя. Что за придурки тут живут?!
Мэри вскипала: еще бы, только-только у ее дорогой девочки и Грегори все вроде бы наладилось, только она размечталась о предстоящей свадьбе и будущих детках, которых можно будет баловать сдобными булочками и горячим шоколадом, как появляется какой-то смазливенький тип и все портит! А мисс Тереза тоже хороша – оказывается, есть жених, а она тут...
Вид закипающей гневом Мэри зрелище не для слабонервных. Не то чтобы Джон относился именно к этой категории людей, но все же он сделал инстинктивный шаг назад. Но тут Мэри, проявив свойственную большинству темпераментных женщин непредсказуемость, вместо нападения громко всхлипнула и, сумев, правда, с достоинством повернуться, весьма поспешно вышла на кухню. Мэри с ее-то комплекцией, полускачками удаляющаяся в направлении кухни, напугала Джона не меньше, чем если бы она угрожающе приблизилась к нему. Может быть, где-то в его сознании подспудно присутствовала мысль, что вот сейчас она выйдет – нет, выскочит, – а в руках у нее будет сковорода... Джон растерянно стоял посреди гостиной и терялся в догадках по поводу неадекватной реакции обитателей этого дома на его появление...
– Комната мисс Терезы на втором этаже, первая слева, – пробормотал Стэнли и юркнул на кухню вслед за своей впечатлительной матерью – очевидно, приводить ее в чувство.
– Спасибо, – механически ответил Джон. Ну точно, сумасшедший дом...
Он поднялся, не задержавшись внизу, чтобы осмотреть необыкновенный интерьер. Его занимала сейчас только одна мысль: забрать отсюда Терезу и увезти ее в Лондон, в нормальный мир, в нормальную жизнь, пусть даже в маленькую квартирку, но зато в ней, в этой квартирке, не будет каких-то психов, возмущающихся по поводу того, что он с Терезой встречается... И даже, представьте себе, решил жениться! Все рано или поздно приходят к этому решению, а чем Джон Мотт хуже остальных?! Ну и что, что решение это совпало с изменившимися обстоятельствами? Бывает...
Рассуждая так, Джон впечатывал следы своих пыльных ботинок в мягкий ворсистый ковер, прикрывающий ступеньки лестницы.
Вот и дверь. Постучал. Ответа нет. Джон осторожно надавил на ручку двери. Та со скрипом приоткрылась. От этого резкого звука Тэсс мгновенно проснулась и резко села на кровати. Прядь волос прилипла ко лбу, другая – к щеке. Пальцы нервно вцепились в одеяло. Камин сегодня не растапливали – было холодно и сыро. Еще не понимая, где она находится, кто рядом с ней, она с ужасом глядела на Джона, замершего у порога. Джон испуганно смотрел на Тэсс.
– Малышка, это я, Джон. Опять кошмары? – Он приблизился.
Тэсс наконец полностью вернулась в этот мир. Выдохнула с облегчением:
– Ты... Привет.
Джон сел рядом с ней, взял ее холодные ладони в свои.
– Ну как ты? Очень плохо? – Джон как-то не знал, что еще сказать. Ну ясное дело, что плохо, иначе она не разговаривала бы с ним в таком тоне по телефону. – Ты, кстати, не заболела? – Джон с неподдельным беспокойством вглядывался в воспаленные глаза Тэсс.
– Нет, Джон. Хотя... немного лихорадит, кажется. – Сказать, что все в порядке, у Тэсс не повернулся язык. Иначе как объяснить свое состояние?
– Здесь у вас аспирина нет, что ли? – Джон с присущей ему прямолинейностью мышления увидел только одну сторону проблемы и способ ее решения.
– Не знаю, – тихо ответила Тэсс. Она смотрела Джону в глаза, наблюдала за своим отражением в его зрачках, ощущала тепло его согревающих ладоней. Все это было так привычно, так близко, напоминало о спокойных днях, когда она не знала ни о каком конезаводе, не была знакома с Грегори Дартом, не была... влюблена в него; когда она рассматривала в альбомах фотографии дедушки и бабушки и считала, что они-то всегда любили друг друга, всегда были верны.
Разве это было плохое время?! Тогда все было легко и объяснимо, как в детстве. Разве то безумие, которое накатило сейчас, захлестнуло меня с головой, весь этот бред последних дней стоит того, чтобы отказаться от тепла, привычной ровной колеи? И Джона с его где-то простоватой и неглубокой заботой, которая тем не менее так постоянна и всегда проявляется в одних и тех же формах. Предсказуемость не самое страшное, что может быть в человеке. Джон по крайней мере никогда не вверг бы меня в то состояние, в каком я нахожусь сейчас по вине Грегори! Разве с Джоном я была более несчастна, чем сейчас?
Наваждение. Просто наваждение. Я сейчас уеду, и все станет на свои места. Может быть, и покой ко мне вернется?
Тэсс мягко улыбнулась Джону – словно в благодарность за все то, что она ждала от него.
– Знаешь... поехали домой, а?
– Вот и я думаю о том же, детка. Что-то ты у меня тут совсем захандрила. Дорогу-то выдержишь?
– Да.
– Славно. Тебе здесь не место среди этих... э-э... странных людей.
– Они тебе не понравились?
– Нет, не понравились! Стоило мне назваться и объяснить, кто я, как этот мальчишка и твоя огромная домработница корчили вот такие рожи, – Джон продемонстрировал какие, – а в конце концов эта дамочка вообще разрыдалась, представляешь? Психи!
Тэсс болезненно сглотнула. Бедняжка Мэри, она была так рада за нас... Черт, нет никаких «нас»!
Джон собирал вещи Тэсс. Она безучастно следила за его движениями и пыталась убедить себя, что именно этого мужчину – с его быстрыми, ловкими движениями, симпатичным лицом, заурядными мыслями и запахом сигарет от одежды – она любит. А все остальное только сон, странный, пугающий сон.
– Так. Я почти готов. – Джон помог Тэсс одеться, удивившись про себя, что сама она этого не сделала, и расчесал ей волосы.
Домой. Туда, где все будет, как прежде.
В одной руке Джон нес увесистую сумку Тэсс, другой поддерживал ее, помогая спуститься по лестнице. На звук их шагов выглянула Мэри, да так и замерла в дверном проеме. Глаза ее покраснели от слез. Тэсс заставила себя не отвернуться, встретившись с ней взглядом.
– Мисс Тереза, вы...
– Я уезжаю, Мэри. Я... больна, и мне необходимо лечение в Лондоне. – Тэсс вздохнула. Ведь это почти правда.
– Когда вы вернетесь? Мистер Грегори... – Голос Мэри не дрожал, но глаза выдавали отчаяние.
– Не знаю, Мэри, ничего не знаю. Посмотрим. Мистер Грегори... – Губы Тэсс дрогнули. – Ведь он и сам может справиться со всем без меня. Пусть купит факс, нужные документы я смогу подписывать, не выезжая из Лондона. До свидания, Мэри...
Та порывисто прижала Тэсс к груди и заплакала – горько, тихо, будто чувствовала, как порвалось что-то очень ценное и хрупкое, и знала, что Тэсс уходит из «Белой долины» навсегда. Тэсс сама была бы рада заплакать, но не могла. Не было сил.
– Попрощайся с Грегори за меня, Мэри, я не хочу его видеть сейчас.
– Будь счастлива, девочка моя, – прорыдала в ответ Мэри. Доброе сердце ее разрывалось. Ей казалось, что этот злой мужчина пришел и теперь похищает у них драгоценную Терезу, а она ничего не может сделать, потому что он жених, потому что Грегори так и не пришел с конюшен, хотя Стэнли побежал за ним, потому что...
Джон при этой сцене чувствовал себя лишним, так что с облегчением вздохнул, когда Тэсс осторожно высвободилась из объятий Мэри и оперлась на его руку.
Тэсс шла за Джоном, не чувствуя ног, не ощущая земли, будто во сне плыла сквозь толщу воды. Ей в лицо ударил порыв холодного осеннего ветра. С прозрачно-голубого неба лились яркие солнечные лучи, и Тэсс поразилась ужасному контрасту между этим ясным светом, заполнившим мир, и жалко уродливыми засохшими розами Мэри на клумбе перед домом. Поникшие головки, сухие, шероховатые, потерявшие цвет, покрытые морщинками, были скорбно опущены и словно сожалели о том, что все еще существуют. Тэсс отвернулась. Она не хотела смотреть на мертвые цветы и не хотела думать о том, что они ей напоминают. Она шла, низко опустив голову, и разглядывала камешки на дорожке. Джон держал ее за руку. Тэсс вздрогнула, потому что каким-то шестым чувством ощутила присутствие где-то рядом Грегори, но глаз не подняла. Сев в машину, она откинулась на сиденье и пообещала себе, что будет смотреть только на небо. Оно было очень красивым...
7
Грегори и так ее понял.
– Тереза, милая, уверена ли ты, что хочешь знать ответ на этот вопрос? Подумай хорошо, потому что легче не станет. Все, что в этой правде есть хорошего, только то, что она многое объясняет.
Тэсс кивнула и детским жестом растерла слезы по щекам.
– Говори.
– Тогда подожди минутку, я сейчас вернусь. – Грегори вышел.
Тэсс слышала, как щелкнул замок в его кабинете. Грега не было минут пять. Что он там делает?
Он вернулся с большой шкатулкой темного дерева, очень изящно отделанной.
– Держи. Это твое.
Дрожащими пальцами Тэсс провела по гладкой крышке, покрытой тончайшей вязью орнамента.
– Что это?
– Открой сама.
Щелкнул замочек. Тэсс приподняла крышку...
– Бабушка?! Ах, ну да...
Перед ней на синем бархате лежали старые фотографии, письма, сложенные треугольником записки, какой-то сломанный браслет – последние сокровища памяти, знаки ушедшей любви. От всех этих вещей пахло жасмином. С фотографий на Тэсс смотрела очень красивая величественная женщина с пышными волнистыми волосами. Как странно иногда бывает поверить в то, что наши матери и бабушки, отцы и дедушки тоже были юными, сходили с ума от любви, совершали какие-то немыслимые глупости, страдали...
У Тэсс было представление о том, что если пожилые люди и хранят старые письма, то обязательно перевязывают их цветными ленточками и даже перекладывают засушенными цветами. Письма в шкатулке мистера Селти были просто рассыпаны.
– Он часто перебирал их в последнее время, вспоминая о Деборе, – словно уловив мысли Тэсс, пояснил Грег. – Я оставил все так, как в тот раз, когда мистер Селти прощался с ними. Вот это – последнее. Прочитай его, пожалуйста.
Тэсс развернула исписанный красивым, стремительным почерком листок плотной, немного пожелтевшей шелковистой бумаги.
«20 августа 1951 года
Милый Джонатан!
Мне очень горько, но это последнее письмо, которое ты получишь от меня. Мне бесконечно больно расставаться с тобой, но ты и сам знаешь, что быть вместе мы тоже не можем. Мы рождены для разной жизни. Те недели, что я провела в «Белой долине», навсегда – поверь мне, навсегда! – останутся в моей памяти как самое счастливое время. Но лучше нам больше никогда не видеться, чем через несколько лет, когда любовь остынет, упрекать друг друга за ту судьбу, которую я могла отнять у тебя, а ты – у меня. Мой муж очень добрый человек, и он простит меня. Я вернусь к нему. И какое счастье: ты никогда не обвинишь меня в том, что я расстроила твою помолвку с предназначенной тебе женщиной, и я никогда не возненавижу тебя за то, что предала ради нашей страсти верного мне Адама. Он нуждается во мне, и я поняла, что лучшего мужа для себя и отца своим детям я не найду. Не обижайся, любовь моя, но это так: пылкий влюбленный не всегда может стать опорой в жизни. Теперь я обязана думать и об этом. Я рожу ему ребенка, и мы будем жить в мире до конца дней. Это моя самая большая мечта.
Я люблю тебя, Джонатан, но я возвращаюсь к семейному очагу, и вовсе не из личной прихоти. Так нужно. Может быть, когда-нибудь ты поймешь этот мой шаг. Наша связь, мой побег из дому, дни, проведенные с тобой, – это хоть и сладостное, но все же безумие. Нужно его преодолеть. Ты забудешь меня. Или будешь вспоминать с тихой светлой грустью о той нежности и пылкости, что я тебе дарила. А я навсегда сохраню частицу тебя в своем сердце. Ты все-таки очень изменил мою жизнь. И я благодарю тебя за это.
Дебора Гринхилл,
которая никогда не сможет быть твоей».
Ну вот. Еще одна несчастная любовь, еще одна драма мужчины и женщины, которые почему-то не смогли быть вместе.
Глаза Тэсс снова заблестели от слез. В чужой трагедии она уловила созвучие своей, тем переживаниям, которые терзали ее в этот момент. Грегори сидел рядом и вглядывался в ее лицо.
Не догадалась, промелькнуло в его голове.
– Твоя бабушка была увлекающейся женщиной. Встретив однажды в Брайтоне Томаса Селти, она влюбилась и уехала не с мужем в Лондон, а с новым возлюбленным в «Белую долину». Роман был бурным, но недолгим. Через несколько недель Дебора внезапно уехала. Тереза, посмотри на дату.
Тэсс непонимающе вскинула брови.
У Грегори в горле пересохло. Но не сказать до конца было нельзя.
– Сколько месяцев осталось до рождения твоей мамы?
Взмах ресницами.
– Восемь, – выдохнула Тэсс. Она, кажется, перестала дышать. – Он был ее отцом?
– Думаю, да, – с трудом проговорил Грегори. – Селти верил в это. Он пытался идти туда, куда вела его судьба, но жизнь его так и не стала счастливой. Незадолго до смерти он собирал сведения о твоей бабушке и узнал, что через восемь месяцев после их расставания у нее родилась дочь. Это явилось шоком для мистера Селти. Он хотел встретиться с ней, но, к несчастью, твоей матери уже не было в живых. Тогда он решил оставить все свое имущество тебе, своей наследнице, дочери своего ребенка, которого никогда не видел. У его жены Маргарет, болезненной слабой женщины, не было детей. Его брак вообще был несчастным. А перед тобой и перед твоей матерью он испытывал глубокий стыд. Он очень мучился, что пережил ее, что не успел даже узнать ее...
– Мой дед... – прошептала Тэсс. Она сидела, нервно сцепив пальцы. Потом подняла глаза на Грегори.
– Но какое отношение это имеет к нам?
Грегори побледнел. Это все было еще не страшно. Вот сейчас... Он набрал в легкие воздуха и отвернулся к окну.
– Тэсс, помнишь ли ты историю, которую я рассказал тебе о безумной женщине и ее любви?
– Да.
– Мне очень трудно говорить... Эта женщина была моей матерью. Она любила Джонатана Селти. Он мой отец, Тэсс.
Кровь отхлынула от лица Терезы.
– Но, Грегори, это... – Тэсс напряженно вглядывалась в его лицо. – Скажи, что это неправда! Мы не можем быть...
Он отвернулся. Его голос прозвучал глухо.
– Но это так, Тереза. Ты – моя племянница, дочь моей сестры.
Тэсс сидела ошеломленная, опустошенная, сдавив виски холодными пальцами, с расширенными от ужаса глазами. Быть такого не может. Не должно! Я... Я же люблю его! Люблю как мужчину, со всей страстью, на какую только способна! Это чудовищно – что люблю, не имея на то права, что сегодня ночью... О нет, нет, нет... Как теперь жить?
Грегори закрыл глаза. Его губы чуть заметно вздрагивали, точно он физически страдал. Я это сделал. Я все сказал. Почему же мне не легче? Хотя с чего я взял, что станет лучше, будто таким образом можно что-то исправить: эту дикую любовь или то, что Тэсс страдает?
Не зная, что еще можно сделать, Грегори подошел к Тэсс и успокаивающе положил руку ей на плечо. Она вздрогнула от его прикосновения так, словно ее ожгло каленым железом. Поспешно отодвинулась.
– Нет!
– Да, конечно... Прости.
Тэсс закрыла лицо ладонями. Внутри нее все сжалось в комок. Не должен прикасаться! Нельзя... И как же мерзко на душе. Я чувствую себя оскверненной, себя и свою любовь. Грязно, нереально, абсурдно, безумно, невозможно! Мамочка, что я наделала?! Мамочка, он твой брат...
Сил плакать больше не было. Тэсс сидела, обхватив плечи руками, и тихонько покачивалась вперед-назад. У Грегори сердце разрывалось, когда он видел этот остановившийся взгляд и искаженное внутренним страданием лицо. Бедная моя девочка. Но он вынужден был снова отступить к окну, чтобы не ранить ее еще больше. Создавалось впечатление, что Тэсс его не замечала.
На самом же деле все ее существо напряглось от его присутствия. Она чувствовала Грегори, даже сидя спиной к нему, всей кожей, каждой клеточкой своего тела, каждым нервом. Она знала, что он здесь, близко, в паре шагов, и ей хотелось выть от невозможности прикосновения, от того запрета, который теперь оба наложили на сближение. Не в силах вынести этого напряжения, Тэсс проговорила охрипшим голосом:
– Извини, но я хочу побыть одна.
– Да, разумеется. – Грегори вышел деревянной походкой.
Не чувствуя своего тела, Тэсс вытянулась на кровати. Но ни сидеть, ни лежать, ни стоять не было сил. Что-то мешало и гнало куда-то. Наверное, отчаяние.
Тэсс встала и пошла в ванную. Глядя на упругую струю горячей воды, наполняющей ванну, Тэсс думала о том, что все это когда-то уже было, она это уже видела. Что там было после? Ах да, я хотела умереть... А сейчас? Не жить. Не видеть Грега. Не быть в «Белой долине». Не чувствовать ветра на лице. Не любоваться морем... Нет, все это теперь невозможно!
Тэсс разделась и опустилась в воду. Она чувствовала себя больной. Больна была душа. Смоет ли вода мой грех?
Под действием ласкового тепла тело расслабилось, но болезненный надрыв в душе не исчез. Тэсс снова охватила раздвоенность физических ощущений и эмоций, что когда-то так пугала ее в себе. Если бы не было ничего, кроме этого обволакивающего тепла, не было воспоминаний о его страсти, не было воспоминаний об утренней жестокой и глупой лжи и не было знания о том, что он мой кровный родственник...
Но все это сплелось, нет, даже не сплелось, а нервно сцепилось в ее сознании. Тэсс не помнила, как вышла из ванной и упала на постель. Контуры мира потеряли четкость, и Тэсс погрузилась в какую-то странную смесь забытья и тяжелого сна.
– О черт! Смотри, куда едешь, псих! – В подтверждение своих слов Джон с силой ударил кулаком по рычажку сигнала. Машина, вполне приличный и даже будто кокетливый темно-синий «форд», поддержала своего хозяина громким и резким звуком.
Черный автомобиль, в который только что чуть было не въехал Джон, невозмутимо удалялся. То есть уже почти исчез из виду: шел на большой скорости. Справедливости ради нужно сказать, что Джон сам считал ворон и потому подверг риску аварии свою драгоценную особу.
Джон притормозил у обочины. Нужно отдышаться. Закурил: сжал сигарету губами, щелкнул зажигалкой, поднес огонек к кончику сигареты и с наслаждением втянул густой ароматный дым. Что ж, так гораздо приятнее помечтать о нашем с Тэсс счастливом и богатом будущем...
Джон был полностью доволен жизнью. Еще бы, ведь теперь у него есть неплохой шанс жениться на владелице конезавода, и тогда постоянный доход от весьма прибыльного и благородного дела будет обеспечен... Тэсс сможет вернуться к своим книжкам, если захочет. Разумеется, сам Джон тоже не собирался заниматься разведением лошадей. Но ведь есть же там какой-то управляющий или что-то вроде того...
Джона не очень беспокоило, что Тэсс так надолго застряла в «Белой долине». Понравилось, наверное. Это и хорошо: может, пройдет наконец эта вечная депрессия. В отсутствие Тэсс в жизни Джона мало что изменилось, тем более к худшему. Разумеется, по ночам он оставался один: найти замену Тэсс ему не позволила то ли некоторая порядочность, то ли природная лень. Зато появилась возможность больше работать, а значит, заработать и выслужиться. Это Джона вполне устраивало. А еще можно было хоть каждый вечер допоздна сидеть с друзьями в пабе, и после этого ни у кого в глазах не появлялось выражение упрека и страдания!
Джон старался не признаваться себе в том, что немножко соскучился по Тэсс, поэтому-то и не без удовольствия собрался в «Белую долину» с явным намерением ее оттуда забрать. Хватит, нагостилась, а то от сидения в деревенской глуши началась меланхолия. Истерика по поводу лошадей – это что-то совсем уж новенькое. Что там у нее могло произойти? Ох уж эта нежная впечатлительная душа, с некоторой долей снисходительности старшего брата думал Джон.
Ладно, пора бы и в путь, а то не успеешь и до ночи, тогда ищи свою Терезу и ее ферму черт знает где! – ободрил себя Джон и снова завел машину. Мотор с готовностью услужить заурчал.
Джона мало интересовали картины природы, мелькавшие за окном, по-осеннему чистое синеватое небо с несколькими высоко летящими облаками, живописные сельские виды, уютные фермы, маячившие кое-где на горизонте, – словом, все то, что так радовало глаз Тэсс, когда она две недели назад ехала по этой же дороге. Его мысли неторопливо текли в привычном русле: офис – бумаги, которые нужно еще подписать, – сделка, так удачно заключенная на прошлой неделе, – премия от директора – веселый вечерок в компании друзей... Даже попав в совершенно новую обстановку, при этом еще и не лишенную красоты, он не мог отключиться от привычных размышлений, не мог не воображать сцены подписания нового договора о сотрудничестве с магазином в западной части Лондона и не репетировать мысленно разговора с начальником по поводу прибавки к зарплате. В этом Джон, пожалуй, был беден, но этой проблемы не осознавал.
Джон выехал из Лондона утром и планировал попасть в «Белую долину» к пятичасовому чаю. Так оно в принципе и сложилось, даже памятную для Тэсс выбоину Джон благополучно миновал: заметил и объехал. Когда из-за поворота показался большой старинный дом, Джон присвистнул от удивления – очень приятного удивления. Даже в его чуждой всякой романтике душе заурядного лондонского менеджера всколыхнулось что-то такое уютное, радостное, праздничное, будто на мгновение воскресли детские рождественские впечатления. Хотя, может быть, мы и переоцениваем его способность к восхищению прекрасным и удовольствие, отразившееся в темных глазах Джона Мотта, было связано всего лишь с мыслью о стоимости такого поместья... Пусть это останется загадкой.
Мягко прошуршав шинами, «форд» Джона подъехал к дому. На звук работающего мотора вышел Стэнли. Он вопросительно посмотрел на Джона, впрочем без тени недоброжелательства.
– Здравствуйте...
– Здравствуйте. Я Джон Мотт, жених мисс Гринхилл, – с гордостью произнес Джон. Все-таки что ни говори, а владелица конного завода более престижная партия, чем писательница дешевых книжек.
Лицо Стэнли вытянулось самым неподобающим образом. Простой сельский парень, он никогда не упражнялся даже в той общепринятой форме лицемерия, которая называется вежливостью. Джон не мог даже предположить, с чем связана такая реакция. Наверное, Тэсс просто их не предупредила!
– Добро пожаловать, мистер Мотт. – По-видимому, Стэнли безуспешно пытался соотнести только что полученную информацию с тем, что сегодня утром мать радостно сообщила ему про Грегори и Тэсс. – Проходите в дом. – Стэнли нервно сглотнул. Ой, что сейчас начнется, подумал он.
В гостиную из кухни вышла Мэри, она вытирала влажные руки полотенцем. Добродушно улыбнулась Джону.
– Здравствуйте, мистер?..
– Мотт, Джон Мотт.
Мэри кивнула. Из-за спины Джона Стэнли делал ей какие-то знаки, которые, очевидно, считал очень красноречивыми. Мэри слегка нахмурилась: не потому, что разгадала то, что хотел донести до ее сознания сын, а потому, что он, с точки зрения Мэри, безобразно паясничал и кривлялся. Она чуть было не показала ему кулак.
– Вы к мистеру Грегори приехали? – поинтересовалась Мэри, бросив на сына многообещающий взгляд. – Лошадьми интересуетесь?
– Нет, миссис?..
– Борни.
– Нет, миссис Борни, я приехал за Терезой. Где она?
Мэри стояла, остолбенев, и хлопала ресницами. Тон этого человека, говорящего о ее воробышке как о своей женщине, заставил ее сердце сжаться от самых нехороших предчувствий.
– Отдыхает наверху, – медленно проговорила Мэри. – А вы, мистер Мотт, ей кто будете?
– Жених! – объявил Джон.
– Что-о?! – искренне возмутилась Мэри. – Как – жених?!
Джон глядел на нее широко раскрытыми глазами.
– Что-то не так?
– Мисс Тереза не может быть вашей невестой, мистер Мотт! – просто и безапелляционно заявила Мэри.
– Это еще почему? – Джон начал выходить из себя. Что за придурки тут живут?!
Мэри вскипала: еще бы, только-только у ее дорогой девочки и Грегори все вроде бы наладилось, только она размечталась о предстоящей свадьбе и будущих детках, которых можно будет баловать сдобными булочками и горячим шоколадом, как появляется какой-то смазливенький тип и все портит! А мисс Тереза тоже хороша – оказывается, есть жених, а она тут...
Вид закипающей гневом Мэри зрелище не для слабонервных. Не то чтобы Джон относился именно к этой категории людей, но все же он сделал инстинктивный шаг назад. Но тут Мэри, проявив свойственную большинству темпераментных женщин непредсказуемость, вместо нападения громко всхлипнула и, сумев, правда, с достоинством повернуться, весьма поспешно вышла на кухню. Мэри с ее-то комплекцией, полускачками удаляющаяся в направлении кухни, напугала Джона не меньше, чем если бы она угрожающе приблизилась к нему. Может быть, где-то в его сознании подспудно присутствовала мысль, что вот сейчас она выйдет – нет, выскочит, – а в руках у нее будет сковорода... Джон растерянно стоял посреди гостиной и терялся в догадках по поводу неадекватной реакции обитателей этого дома на его появление...
– Комната мисс Терезы на втором этаже, первая слева, – пробормотал Стэнли и юркнул на кухню вслед за своей впечатлительной матерью – очевидно, приводить ее в чувство.
– Спасибо, – механически ответил Джон. Ну точно, сумасшедший дом...
Он поднялся, не задержавшись внизу, чтобы осмотреть необыкновенный интерьер. Его занимала сейчас только одна мысль: забрать отсюда Терезу и увезти ее в Лондон, в нормальный мир, в нормальную жизнь, пусть даже в маленькую квартирку, но зато в ней, в этой квартирке, не будет каких-то психов, возмущающихся по поводу того, что он с Терезой встречается... И даже, представьте себе, решил жениться! Все рано или поздно приходят к этому решению, а чем Джон Мотт хуже остальных?! Ну и что, что решение это совпало с изменившимися обстоятельствами? Бывает...
Рассуждая так, Джон впечатывал следы своих пыльных ботинок в мягкий ворсистый ковер, прикрывающий ступеньки лестницы.
Вот и дверь. Постучал. Ответа нет. Джон осторожно надавил на ручку двери. Та со скрипом приоткрылась. От этого резкого звука Тэсс мгновенно проснулась и резко села на кровати. Прядь волос прилипла ко лбу, другая – к щеке. Пальцы нервно вцепились в одеяло. Камин сегодня не растапливали – было холодно и сыро. Еще не понимая, где она находится, кто рядом с ней, она с ужасом глядела на Джона, замершего у порога. Джон испуганно смотрел на Тэсс.
– Малышка, это я, Джон. Опять кошмары? – Он приблизился.
Тэсс наконец полностью вернулась в этот мир. Выдохнула с облегчением:
– Ты... Привет.
Джон сел рядом с ней, взял ее холодные ладони в свои.
– Ну как ты? Очень плохо? – Джон как-то не знал, что еще сказать. Ну ясное дело, что плохо, иначе она не разговаривала бы с ним в таком тоне по телефону. – Ты, кстати, не заболела? – Джон с неподдельным беспокойством вглядывался в воспаленные глаза Тэсс.
– Нет, Джон. Хотя... немного лихорадит, кажется. – Сказать, что все в порядке, у Тэсс не повернулся язык. Иначе как объяснить свое состояние?
– Здесь у вас аспирина нет, что ли? – Джон с присущей ему прямолинейностью мышления увидел только одну сторону проблемы и способ ее решения.
– Не знаю, – тихо ответила Тэсс. Она смотрела Джону в глаза, наблюдала за своим отражением в его зрачках, ощущала тепло его согревающих ладоней. Все это было так привычно, так близко, напоминало о спокойных днях, когда она не знала ни о каком конезаводе, не была знакома с Грегори Дартом, не была... влюблена в него; когда она рассматривала в альбомах фотографии дедушки и бабушки и считала, что они-то всегда любили друг друга, всегда были верны.
Разве это было плохое время?! Тогда все было легко и объяснимо, как в детстве. Разве то безумие, которое накатило сейчас, захлестнуло меня с головой, весь этот бред последних дней стоит того, чтобы отказаться от тепла, привычной ровной колеи? И Джона с его где-то простоватой и неглубокой заботой, которая тем не менее так постоянна и всегда проявляется в одних и тех же формах. Предсказуемость не самое страшное, что может быть в человеке. Джон по крайней мере никогда не вверг бы меня в то состояние, в каком я нахожусь сейчас по вине Грегори! Разве с Джоном я была более несчастна, чем сейчас?
Наваждение. Просто наваждение. Я сейчас уеду, и все станет на свои места. Может быть, и покой ко мне вернется?
Тэсс мягко улыбнулась Джону – словно в благодарность за все то, что она ждала от него.
– Знаешь... поехали домой, а?
– Вот и я думаю о том же, детка. Что-то ты у меня тут совсем захандрила. Дорогу-то выдержишь?
– Да.
– Славно. Тебе здесь не место среди этих... э-э... странных людей.
– Они тебе не понравились?
– Нет, не понравились! Стоило мне назваться и объяснить, кто я, как этот мальчишка и твоя огромная домработница корчили вот такие рожи, – Джон продемонстрировал какие, – а в конце концов эта дамочка вообще разрыдалась, представляешь? Психи!
Тэсс болезненно сглотнула. Бедняжка Мэри, она была так рада за нас... Черт, нет никаких «нас»!
Джон собирал вещи Тэсс. Она безучастно следила за его движениями и пыталась убедить себя, что именно этого мужчину – с его быстрыми, ловкими движениями, симпатичным лицом, заурядными мыслями и запахом сигарет от одежды – она любит. А все остальное только сон, странный, пугающий сон.
– Так. Я почти готов. – Джон помог Тэсс одеться, удивившись про себя, что сама она этого не сделала, и расчесал ей волосы.
Домой. Туда, где все будет, как прежде.
В одной руке Джон нес увесистую сумку Тэсс, другой поддерживал ее, помогая спуститься по лестнице. На звук их шагов выглянула Мэри, да так и замерла в дверном проеме. Глаза ее покраснели от слез. Тэсс заставила себя не отвернуться, встретившись с ней взглядом.
– Мисс Тереза, вы...
– Я уезжаю, Мэри. Я... больна, и мне необходимо лечение в Лондоне. – Тэсс вздохнула. Ведь это почти правда.
– Когда вы вернетесь? Мистер Грегори... – Голос Мэри не дрожал, но глаза выдавали отчаяние.
– Не знаю, Мэри, ничего не знаю. Посмотрим. Мистер Грегори... – Губы Тэсс дрогнули. – Ведь он и сам может справиться со всем без меня. Пусть купит факс, нужные документы я смогу подписывать, не выезжая из Лондона. До свидания, Мэри...
Та порывисто прижала Тэсс к груди и заплакала – горько, тихо, будто чувствовала, как порвалось что-то очень ценное и хрупкое, и знала, что Тэсс уходит из «Белой долины» навсегда. Тэсс сама была бы рада заплакать, но не могла. Не было сил.
– Попрощайся с Грегори за меня, Мэри, я не хочу его видеть сейчас.
– Будь счастлива, девочка моя, – прорыдала в ответ Мэри. Доброе сердце ее разрывалось. Ей казалось, что этот злой мужчина пришел и теперь похищает у них драгоценную Терезу, а она ничего не может сделать, потому что он жених, потому что Грегори так и не пришел с конюшен, хотя Стэнли побежал за ним, потому что...
Джон при этой сцене чувствовал себя лишним, так что с облегчением вздохнул, когда Тэсс осторожно высвободилась из объятий Мэри и оперлась на его руку.
Тэсс шла за Джоном, не чувствуя ног, не ощущая земли, будто во сне плыла сквозь толщу воды. Ей в лицо ударил порыв холодного осеннего ветра. С прозрачно-голубого неба лились яркие солнечные лучи, и Тэсс поразилась ужасному контрасту между этим ясным светом, заполнившим мир, и жалко уродливыми засохшими розами Мэри на клумбе перед домом. Поникшие головки, сухие, шероховатые, потерявшие цвет, покрытые морщинками, были скорбно опущены и словно сожалели о том, что все еще существуют. Тэсс отвернулась. Она не хотела смотреть на мертвые цветы и не хотела думать о том, что они ей напоминают. Она шла, низко опустив голову, и разглядывала камешки на дорожке. Джон держал ее за руку. Тэсс вздрогнула, потому что каким-то шестым чувством ощутила присутствие где-то рядом Грегори, но глаз не подняла. Сев в машину, она откинулась на сиденье и пообещала себе, что будет смотреть только на небо. Оно было очень красивым...
7
Дом с золотыми окнами был погружен в печаль и казался одиноким отшельником в темной монашеской рясе. Это впечатление усиливало и то, что горело в нем только одно окно – на втором этаже на северной стороне. Было похоже, что гигантская черная гора захватила в плен луну, сковала ее четкими решетками ставней и никак не желает выпускать на свободу.
Грегори не спалось. Снова. Вот уже третьи сутки. Он сидел на краю кровати, до боли сжав руками голову и не замечая этого. В его сердце бушевала такая буря, что физический дискомфорт не имел никакого значения. На обнаженных кистях тугими пульсирующими веревками переплелись вены. Казалось, кровь с трудом может продвигаться по этим узким сосудам жизни. Он был бледен, и этот мертвенный оттенок кожи и темные круги под глазами выдавали те трудности, с которыми ему пришлось столкнуться совсем недавно. И неготовность к ним.
В незанавешенное окно просачивался свет с улицы, тщетно пытаясь напомнить о существовании иного мира, мира людей, от которого полностью отрешился Грегори. А зачем быть в том мире, где все так некстати, так не вовремя и так несправедливо?
Почему, черт побери, человек не может быть просто счастлив?! Или зачем даруются редкие минуты блаженства? Только лишь для того, чтобы еще острее чувствовалось горе? Ведь если не знать счастья, не поймешь и что такое боль.
Грегори никак не мог отогнать воспоминания о внезапно проникшей в его жизнь женщине и так же внезапно ушедшей. Так странно, но без нее ничего не хотелось. Есть, пить, спать – зачем? Грегори тосковал. Он пропадал в конюшнях, пытаясь выкинуть все из головы, отвлечься, но это ему никак не удавалось. Как будто он потерял часть себя – руку или ногу – и без нее не получается нормально жить. Можно только существовать. Как-нибудь. Или как придется.
Грегори не спалось. Снова. Вот уже третьи сутки. Он сидел на краю кровати, до боли сжав руками голову и не замечая этого. В его сердце бушевала такая буря, что физический дискомфорт не имел никакого значения. На обнаженных кистях тугими пульсирующими веревками переплелись вены. Казалось, кровь с трудом может продвигаться по этим узким сосудам жизни. Он был бледен, и этот мертвенный оттенок кожи и темные круги под глазами выдавали те трудности, с которыми ему пришлось столкнуться совсем недавно. И неготовность к ним.
В незанавешенное окно просачивался свет с улицы, тщетно пытаясь напомнить о существовании иного мира, мира людей, от которого полностью отрешился Грегори. А зачем быть в том мире, где все так некстати, так не вовремя и так несправедливо?
Почему, черт побери, человек не может быть просто счастлив?! Или зачем даруются редкие минуты блаженства? Только лишь для того, чтобы еще острее чувствовалось горе? Ведь если не знать счастья, не поймешь и что такое боль.
Грегори никак не мог отогнать воспоминания о внезапно проникшей в его жизнь женщине и так же внезапно ушедшей. Так странно, но без нее ничего не хотелось. Есть, пить, спать – зачем? Грегори тосковал. Он пропадал в конюшнях, пытаясь выкинуть все из головы, отвлечься, но это ему никак не удавалось. Как будто он потерял часть себя – руку или ногу – и без нее не получается нормально жить. Можно только существовать. Как-нибудь. Или как придется.