Браун Фредерик. Марсиане, go home

   В первые недели их пребывания среди людей даже появились разговоры, научные статьи и выступления о возможности исчезновения человеческой расы из-за того, что рождаемость упала чуть ли не до нуля.
   А это автоматически сказалось на демографических показателях уже в самом начале 1965 года.
   В январе 1965 года (то есть, через десять месяцев после их Пришествия) показатель рождаемости в Штатах упал на девяносто семь процентов; при этом большинство того незначительного количества детей, которые появились тогда на свет, статистика объясняла затянувшейся беременностью, когда они были зачаты до той злосчастной ночи, то есть до 26 марта 1964 года. Во всех других странах эти показатели были примерно такими же. А в Англии дела обстояли ещё хуже. Даже во Франции зафиксировали снижение на восемьдесят два процента.
   Но затем, начиная с февраля, кривая деторождаемости начала ползти вверх. В США она составила 30 процентов, в Англии - 22, а во Франции 49 по отношению к нормальной.
   В марте ситуация стабилизировалась на уровне восьмидесяти процентов от обычного уровня во всех странах. А Франция дала скачок до 137 процентов, что красноречиво говорило о том, что французы принялись наверстывать упущеннное, в то время как в ряде стран все ещё сохранялись остатки стеснительности при занятии любовью в присутствии марсиан.
   Все поняли, что они - люди, а марсиане таковыми не являлись..
   Многочисленные опросы населения по методам Кринси, проведенные в мае 1965 года, показали, что все супружеские пары возобновили свои сексуальные отношения, по крайней мере, от случая к случаю. А так как марсиане (они-то уж знали истинную ситуацию) не опровергали этих данных, приводившихся в публичных интервью - попробовал бы только кто-нибудь при этом "подставиться", сообщив фальшивые сведения, то им, без всякого сомнения, можно было верить.
   Единственная новинка: почти все занимались любовью только ночью и в полной темноте. Ласки - глаза в глаза, пылкие сцены рано утром, визуальное наслаждение - все это ушло, стало достоянием прошлого. И все стали прибегать к затычкам для ушей, даже среди дикарей Центральной Африки, которые для этой цели эффективно использовали хорошо скомканные земляные шарики. Вот так оснащенные и в подобных условиях люди и предавались любви, забывая обо всем на свете, в том числе, и о присутствии марсиан, не слыша их, как правило, похабных комментариев.
   Напротив добрачные или внебрачные половые связи теперь уже не имели былого размаха, так как всегда существовала опасность их разглашения этими вечно бодрствовавшими мелкими надзирателями. Только единицы, напрочь лишенные стыда и совести, шли на такой риск.
   Но даже и в супружеских отношениях наступил определенный надлом, сексуальные отношения стали не так уж частыми, поскольку все время требовалось держать себя под самоконтролем, быть начеку. И поэтому само чувство удовольствия обеднело, стало редкостью. Оно и понятно: не видеть партнера, не иметь возможности наслаждаться прелестями и пожирать глазами его обнаженное тело, с ушами, забитыми ватой, которые уже не воспринимают дерзкие, ласковые и нежные слова...
   Нет, что ни говори, но любовь стала совершенно иной, чем в добрые старые времена. Единственное, что успокаивало: она не перевелась, а это давало надежду, что не засохнет семя расы человеческой.
   Глава 13.
   Дверь в кабинет доктора Снайдера была открыта, но Марджи подождала, стоя на пороге, пока её пригласят войти. Увидев в её руках большую увесистую папку, доктор воскликнул с сияющим взглядом.
   - Ну что, закончил?
   Марджи кивком головы дала понять, что да.
   - И последняя глава столь же хороша, как и все остальные?
   - На мой взгляд, да. У вас есть время прочитать рукопись?
   - Не знаю как насчет прочитать, но обязательно просмотрю. Я как раз занимался составлением отчета.
   - Если у вас есть во что завернуть, то я бы занялась упаковкой, а вы пока полистайте второй экземпляр.
   Так и поступили. Марджи кончила первая. Врач же, прочитав последнюю страницу, не удержался:
   - Превосходно! И с точки зрения художественных достоинств и в чисто коммерческом плане. Дело в шляпе. Скажите, если я не ошибаюсь, вы работаете здесь уже месяц, не так ли?
   - Как раз завтра и будет эта годовщина.
   - То есть он потратил на все это дело пять недель. Как видите, ваше присутствие не снизило ритма работы.
   Марджи улыбнулась.
   - Я старалась держаться в стороне, пока он работает, что, кстати, было не трудно, так как у меня тоже были свои дела. Остается только одно отправить этот готовый уже пакет по почте.
   - Не задерживайтесь с этим, Бернстейн ждет не дождется. Ну, а теперь вы нас наверняка покинете?
   - Что вы хотите этим сказать, доктор? Вы что, недовольны моей работой?
   - Марджи, вы же прекрасно знаете, что я хотел бы сохранить за вами место. Но поймите меня правильно: зачем вам оставаться? Всего за пять недель ваш муж заработал столько, что вы преспокойно можете жить целых два года. То, что вы заработали здесь, вполне хватит на оплату лечения Льюка, а аванс, выданный Бернстейном, сумма не малая, - для начала её вполне хватит.
   - Вы что, хотите избавиться от меня, доктор?
   - Да нет же, что вы. Одного я не пойму: ну зачем вам работать, когда в этом нет необходимости. Я бы на вашем месте поступил так.
   - Неужто? Человеческая раса больше, чем когда-либо, нуждается сейчас в таких услугах, как ваши, а вы, если бы могли себе это позволить, спокойно отошли бы в сторону?
   Доктор Снайдер вздохнул:
   - Допустим. Но это касается меня, а речь идет о вас, простой медсестре.
   - Я такая, какая есть. А Льюк? Не могу оставить его у вас. Или вы собираетесь отпустить его вместе со мной?
   Доктор вздохнул ещё глубже:
   - Надо признаться, что после марсиан, этот вопрос волнует меня больше всего. Слушайте, а ведь в последнее время они стали появляться намного реже.
   - ИХ было шестеро в палате Льюка, когда я зашла за рукописью.
   - И чем же они занимались?
   - Плясали на нем. А он лежал в это время на кровати, обдумывая свою будущую книгу.
   - Он не думает отдохнуть? Я бы не... (на лице доктора Снайдера появилась кривая улыбка), - мне не хотелось бы, чтобы он переутомился. Что произойдет, если у него сдадут нервы?
   - Он собирается отдохнуть с недельку. Но до этого хотел бы набросать общую схему будущего романа. Как он заявляет, все это время его подсознание будет работать в этом направлени, что существенно облегчит его задачу, когда он примется за дело.
   - Получается, что его подкорка совсем не отдыхает. Многие ли писатели придерживаются таких методов?
   - Да, и многих я знаю лично. Кстати, что касается необходимости для Льюка "отдохнуть", то хочу вам сказать следующее.
   - Говорите, говорите.
   - Мы с Льюком обсуждали этот вопрос. Он сказал, что ему все равно: готов остаться и у вас в клинике, но при двух условиях. Первое, чтобы мне предоставили "отпуск" в то же самое время. И второе - не держать его взаперти, чтобы он мог свободно передвигаться. Ему хочется, чтобы наши совместные вакансы превратились бы во второй медовый месяц. Он считает, что отдохнет здесь не хуже, чем где-либо в другом месте, если его не будут держать взаперти.
   - Согласен. Не вижу никаких оснований отказывать в этом. Иногда я сам себя спрашиваю, Марджи, а что, если здесь он - единственный здоровый, нормальный человек? В любом случае, он лучше всех адаптировался... и даже зарабатывает большие денежки в отличном темпе. А что за книгу он собирается писать?
   - Речь пойдет о Нью-Мехико, 1847 год. Он говорил, что, видимо, придется порыться в исторических архивах.
   - Да, именно в тот год был убит губернатор Бент. Это очень интересный период. У меня в библиотеке немало книг, которые могли бы оказаться ему полезными.
   - Отлично! Это избавит меня от необходимости тащиться в маниципальную библиотеку.
   Марджи Деверо уже собиралась уходить, но вдруг передумала.
   - Доктор, меня беспокоит ещё одна вещь. Что Льюк думает на самом деле? Я стараюсь не говорить с ним на тему о марсианах, но в один прекрасный день, хочу я того или нет, речь об этом может зайти. Что я ему должна буду сказать, как отреагировать? Он знает, что я их слышу и вижу. Как ни стараешься, но иногда хоть разок, да взрогнешь от неожиданности. Он отдает себе отчет в том, что я настаиваю на полнейшей темноте и затыкаю уши, когда мы... э-э-э... вы меня понимаете, доктор.
   - Когда в том возникает необходимость, - подсказал окончание фразы доктор Снайдер.
   - Вот именно. Выходит, что, на его взгляд, у меня не все в порядке с головой? Или ещё хуже: все вокруг посходили с ума, кроме него.
   Доктор снял очки и начал их старательно протирать.
   - Марджи, простите, но мне трудно ответить на этот вопрос.
   - Вам все это трудно объяснить, или вы просто не знаете ответа?
   - И то, и другое. В начале я долго беседовал с Льюком. Мне кажется, он сам в полном смятении. Никаких марсиан не существует: в этом он совершенно уверен. Убежден, что видел их только тогда, когда его одолевали галлюцинации или он слегка помешался. Но одного он никак не может понять: почему в то время, как все вокруг него охвачены коллективной галлюцинацией, ему, и только ему, удалось восстановить ясность сознания.
   - То есть, он думает, что у всех у нас крыша поехала?
   - Марджи, вы верите в привидения?
   - Нет, конечно же, нет.
   - А в мире миллионы людей верят в это, убеждены, что видели их, слышали голоса, разговаривали с ними, или, по крайней мере, думают, что все это было с ними. Так вот, считая себя человеком во вполне здравом уме, вы что же методом дедукции могли бы придти к выводу, что все, кто верит в привидения, душевнобольные?
   - Нет, я, разуумеется, так не думаю. Но это совсем другой случай. Тем, кому видятся привидения - это люди, наделенные очень богатым воображением.
   - Прекрасно! Тогда и мы с вами принадлежим к этой категории людей, раз мы видим марсиан.
   - Нет, давайте разберемся... Ведь все люди видят марсиан. Кроме Льюка.
   Доктор Снайдер пожал плечами.
   - Как бы то ни было, но такова канва его рассуждений, если позволительно употребить это слово. Именно Льюк-то и провел эту аналогию с привидениями, и надо признаться, что это - сильный аргумент. У меня много друзей, которые клянутся всеми святыми, что встречались с привидениями, но я далек от мысли считать их сумасшедшими. Точно так же, я не считаю, что у меня не все дома только потому, что я их в жизни не видывал.
   - Согласна, но привидение нельзя ни сфотографировать, ни записать его голос.
   - Некоторые заявляют, что это вполне возможно. Если вам это интересно, почитайте книги по метафизике. Так что это сравнение Льюка не лишено определенной логики.
   - То есть, вы в сущности не считаете его умалишенным?
   - Считаю по необходимости, поскольку надо выбирать - либо он помешался, либо мы все с вами.
   - Все эти рассуждения вряд ли мне помогут, если он заговорит на эту тему, - вздохнула Марджи.
   - Возможно, ему никогда и не захочется делать этого. Со мной об этом он говорил с неохотой. Но, если это произойдет, ограничьтесь тем, что внимательно его выслушайте, не вступая в дискуссии, и не вздумайте подтрунивать. А если заметите любого рода изменения в его поведении, сразу же дайте знать мне об этом.
   - Договорились, хотя я и не вижу в том необходимости, учитывая, что вы не собираетесь его лечить.
   Врач насупился.
   - Моя дорогая Марджи, ваш муж сумасшедший, не забывайте об этом. До сих пор его форма сумасшествия протекает скорее в выгодном для него виде. На данном этапе он, возможно, самый счастливый человек на земле. Ну а что если эта форма безумия обернется какой-нибудь другой стороной?
   - Что-нибудь иное, чем паранойя?
   - Нет, но - кто ведает - не возникнет ли какая-нибудь другая форма заблуждения, но уже менее приятная?..
   - Например, снова уверовать в существование марсиан и перестать доверять людям?
   - Э... Вряд ли возможна такая резкая смена. Но я допускаю вариант и похлеще... абстрагируется как от первых, так и от вторых.
   - Вы что, шутите?
   - Увы, нет. Это распространенная форма паранойи. Уж не говоря о философии солипсизма: Я - единственная реальность, а весь окружающий мир не больше, чем видимость.
   - Вы говорите, как мой преподаватель в колледже. Я припоминаю, это довольно-таки привлекательная система.
   - И её невозможно опровергнуть. А для паранойика эта теория превращается в легко доступную ему веру. И так как Льюк начал с марсиан, как видите, ему остается сделать ещё только один шаг в этом направлении.
   - Он, действительно, рискует попасть в эту западню?
   - Я просто хочу сказать, что в принципе это возможно, моя дорогая. Так что, теперь вы предупреждены о грозящих опасностях и внимательно наблюдайте за ним.
   - Спасибо, доктор, за все. Я поняла. Еще раз спасибо.
   Марджи встала и вышла из кабинета, унося с собой пакет с рукописью для отправки её в издательство.
   Доктор Снайдер смотрел, как она выходит, да так и остался в задумчивости, не сводя глаз с двери, через которую она вышла. Он ещё раз, на этот раз глубже, чем раньше, вздохнул. Господи, какой же счастливчик этот Деверо!. Марсиане ему не досаждают... и жена такая симпатичная. Так много счастья привалило и для одного человека, это несправедливо.
   Нет, он не желал сейчас думать о своей жене.
   По крайней мере, до тех пор, пока перед его глазами все ещё стояла фигурка Марджи Деверо.
   Смирившись со своей судьбой, он взял ручку и продолжил составление доклада, который должен был предоставить авторитетному комитету сегодня вечером, ФПАМ, в который сам и входил.
   Глава 14.
   ФПАМ (Антимарсианский Психологический Фронт) в то время - в июле, четыре месяца после Пришествия марсиан - находился в апогее своей активности. Смущало лишь одно - вся его лихорадочная деятельность до сих пор не имела практического выхода.
   Фронт объединял в своих рядах самых известных психологов и психиатров. В каждой стране были свои отделения и филиалы. Все эти организации регулярно поставляли отчеты о своей деятельности специальному, недавно созданному органу ООН: ОКРУ (Организация по координации психологических усилий), чьей главной задачей было распространение этих отчетов на всех языках мира.
   Члены ФПАМ и ей подобных организаций работали только на добровольных началах. К счастью, все они принадлежали к той профессиональной категории, которая в сложившейся ситуации прекрасно зарабатывала. Поэтому вопрос о заработной плате их мало интересовал.
   Они не собирались на конгрессы и конференции. Потому что любое скопление людей автоматически подразумевало немедленное и не меньшее по численности нашествие марсиан... что делало любое выступление просто невозможным. Большая часть работала самостоятельно по своей программе и отсылала отчеты почтой, используя своих пациентов в качестве подопытных.
   В известном смысле наличествовал прогресс: все меньше людей погружалось в пучину безумия. Возможно, все это просто-напросто объяснялась тем, что все не очень крепкие головы уже нашли в этом выход для себя, но наиболее распространенным было мнение, что причина состояла в той возросшей моральной поддержке, которую психологи смогли дать сохранившим здравомыслие людям.
   Как заявляли некоторые психологи, для того, чтобы сохранить психическое равновесие, достаточно было всего лишь игнорировать марсиан, только иногда, время от времени изливать на них всю накопившуюся ярость и злость - для того, чтобы не "закипели мозги". Для примера, они ссылались на эффект взрыва котла под большим давлением, у которого отстутствует или вышел из строя безопасный клапан.
   Второе золотое правило гласило: не пытаться навязываться в друзья марсианам. Вначале немало людей доброй воли попытались установить с ними приятельские отношения, но вскоре в своей массе посходили с ума. Некоторые, тем не менее, продолжали действовать в этом направлении (а ряд святых душ и на удивление уравновешенных умов, видно, никогда и не перестанут заниматься этим).
   Невозможность поддерживать с ними "отношения" обусловливалась вечной тягой марсиан к перемене мест. Ни один из них надолго в каком-нибудь одном месте не задерживался. Не исключено, что какому-нибудь человеку, наделенному удивительным терпением, с течением времени и удалось бы стать на дружескую ногу с кем-то из марсиан при условии, что он мог бы поддерживать длительное время контакт именно с этим конкретным пришельцем.
   Но этих-то конкретных и не существовало. Были лишь марсиане, как бы непрерывно сходившие с конвейера, но все разные. Впрочем, те земляне, которые пытались проявлять к марсианам доброжелательность, убедились, что их марсиане менялись гораздо чаще, чем у тех людей, которые поносили почем зря незваных визитеров. Всякая приветливость по отношению к ним вызывала у марсиан досаду и неудовольствие, претила им. Их стихией был разлад, разброд, раздрай. Тут они чувствовали себя вольготно.
   Но мы как-то отвлеклись от деятельности ФПАМ.
   Иные члены этого фронта предпочитали работать в рамках небольших по составу комитетах, в частности, те, кто изучал (скажем скромнее - пытался изучать) психологию марсиан, поскольку в этом случае приток на заседания инопланетян играл ученым на руку.
   Именно в ряды такого комитета из шести человек и входил доктор Элликотт Г.Снайдер. Он уже подготовил к заседанию свой доклад и собирался его отпечатать. В принципе он, когда случалось выступать, говорил не по бумажке. Но следовало считаться с возможностью того, что марсиане устроят такой тарарам, что будет просто невозможно произнести речь. Вот тогда-то его сообщение и раздадут в письменном виде. И если члены комитета будут согласны с его содержанием, доклад пойдет выше на рассмотрение других коллег, а, возможно, его и напечатают. Так вот, то, что написал Снайдер, несомненно, заслуживало публикации.
   Глава 15.
   Доктор Снайдер писал в своем докладе:
   "С моей точки зрения слабой стороной, так сказать, Ахиллесовой пятой психологии марсиан является врожденная неспособность обманывать.
   Если бы марсиане были способны на ложь и обман, то просто немыслимо даже вообразить себе, чтобы они отказались от удовольствия объявить нам, что остаются навсегда. Поэтому, представляется однозначно... что ложь для них - вещь незнакомая.
   А это вселяет в меня определенный оптимизм: становится вполне очевидным, что их пребывание среди нас не будет вечным, и это они прекрасно знают. Если бы все было наоборот, то они, не преминули бы громогласно раструбить об этом с целью досадить нам ещё больше и..."
   Всего в нескольких сантиметрах от ушной перепонки доктора раздался супервизгливый хохот. От неожиданности его передернуло, но он сдержался и не повернул головы, прекрасно зная, чья это выходка.
   - Ну и мелкий же ты хитрован, Джонни! Да к тому же, видно, совсем свихнулся.
   - Нет, все логично и ни к чему не подкопаешься, - живо возразил доктор Снайдер. - Все полностью доказано. Вы неспособны лгать.
   - Неужели ты так думаешь, Джонни? Так знай: я вполне могу врать. Попробуй уловить в этом утверждении логику.
   "Мне известно, что этот вопрос уже обсуждался. Некоторые коллеги - в частности, русские - утверждают, что марсиане, наоборот, вполне в состоянии лгать, но якобы взяли за правило всегда говорить только правду о наших делах, не докускать, чтобы их когда-либо уличили в обратном. И делают они это по двум причинам. Во-первых, сделать тем самым свою болтовню более эффективной и неприятной для нас, поскольку мы не сможем подвергнуть сомнению то, что они нам говорят. Во-вторых, стремятся заставить поверить через ассимиляцию в неизвестную нам Великую Ложь об их собственной природе и намерениях. Наши русские коллеги, похоже, больше, чем мы, разделяют последнюю точку зрения, поскольку имеют в этой области богатый личный опыт..."
   Доктор Снайдер перестал печатать, перечитал последнюю фразу и зачеркнул её. Если он хотел, чтобы его сообщение нашло международный отклик, не следовало, пожалуй, задевать никого из будущих его читателей.
   "Лично я считаю, что всего одним единственным логическим аргументом весьма нетрудно доказать, что марсиане не только не врут, но просто органически неспособны к этому.
   Их вполне очевидная цель - досадить нам в максимально возможной степени.
   Но мы никогда ни от одного из них не слышали заявления - а оно бы обострило наши невзгоды до предела и даже перехлестнуло бы его - о том, что они намерены остаться на Земле навсегда. С самой первой Ночи Пришествия на все вопросы с нашей стороны насчет срока их пребывания у нас и возможного ухода они ограничивались - если вообще соизволяли давать ответ заявлением, что "это - не нашего ума дело" или же чем-то схожим по смыслу.
   А для нас единственным резоном продолжать жить на этот свете стала лишь надежда на то, что в один прекрасный день - может быть, завтра, но не исключено, что и через десять лет - марсиане исчезнут и никогда более не появятся вновь. Их нашествие было столь внезапным и неожиданным, что сам этот факт позволяет надеяться на то, что открытие произойдет в аналогичных условиях.
   Снайдер, подумал немного на этот счет и буквально застонал от того вывода, к которому пришел. Если марсианин говорил, что способен на обман, то одно из двух: или он говорил правду и, в этом случае, он мог врать, или же он бессовестно врал и, в таком случае...
   Снова над ухом раздался дикий хохот.
   И сразу же после этого - полная тишина. Доктор Снайдер вырвал лист из машинки, едва удержавшись от соблазна сделать из него "самолетик", и начал рвать его на мелкие кусочки. Бросив все в корзину, он обхватил голову руками.
   - Доктор, вы плохо себя чувствуете?
   Это был голос Марджи.
   - Извините, Марджи (поднял голову, стараясь обрести обычное выражение лица. Слава богу, она, кажется, ничего не заметила). - Просто глаза немного устали, - объяснил он.
   - Я отослала рукопись романа Льюка. Сейчас только четыре. Я вам ещё нужна до того, как начнется мой отпуск?
   - Нет, спасибо.
   - Вы уже закончили свой доклад?
   - Да, конечно.
   - Ну и прекрасно.
   Она ушла. Вдали постепенно затихло цоканье её каблучков. Доктор легко, почти без всякого усилия, встал с кресла. Чувствовал он себя ужасно: чертовски устал, обескуражен, никому не нужен. Ему надо было выспаться, отдохнуть. Да, именно поспать. Даже ценой ужина и совещания. Почему бы и нет? Ему нужен был сон, а не пища или вся эта бесплодная говорильня.
   Поднялся на третий этаж. Проходя мимо палаты, где находился Льюк, подумал о нем. Какой все же он везунчик! Сейчас о чем-нибудь размышляет или читает, и абсолютно безразличен ко всем этим марсианам, снующим по всему миру...
   Счастливый, прекрасно приспособившийся к ситуации человек. Все же кто из них свихнулся, Льюк или все остальные?
   И кроме всего прочего, у него была Марджи.
   А ведь он заслуживал того, чтобы его бросили на растерзание всем этим психиатрам, которые принялись бы экспериментировать над ним и быстро низвели бы его попытками своего лечения до общего для всех убогого уровня или же повернули бы его форму помешательства в менее благоприятную сторону.
   Да, он вполне заслуживал этого, но доктору Снайдеру недоставало решимости поступить с Льюком подобным образом.
   И он отправился в свою комнату, где он ночевал, когда по той или иной причине не желал возвращаться домой. Закрыл дверь.
   Потом позвонил жене:
   - Не жди меня сегодня, дорогая. Я не приеду на ужин.
   - Что-нибудь случилось, Элликотт?
   - Нет, просто замотался. Попытаюсь вздремнуть, хотя бы на пару часиков. А ещё лучше проснуться только завтра утром.
   - А как же твое совещание сегодня вечером?
   - В нем нет необходимости. Но если вовремя проснусь, все же поеду, а потом оттуда - прямо домой.
   - Хорошо, Элликотт. Марсиане тут, у нас, сегодня просто невыносимы. Я приметила двоих, которые знаешь чем занимались?
   - Ради Бога, дорогая. Не надо о них. В следующий раз расскажешь. До встречи, любимая.
   Положив трубку, взглянул в зеркало, отразившее мрачное лищо одержимого, его собственное. Набрал номер, позвонив секретарше:
   - Дорис? Меня нет ни для кого, ясно? Не беспокой меня ни по какому поводу. Если кто-то позвонит, скажи, что уехал.
   - Хорошо, доктор. И надолго это?
   - Я сам тебе позвоню. Если не объявлюсь до конца вашей смены, передайте все это Эстелле. Спасибо.
   Снова взглянул в зеркало. Глаза запали, за последние четыре месяца седины удвоилось.
   - Итак? - подумал он про себя, - марсиане не способны к вранью, так ли это?
   И его разум пришел к ужасному, скрытому до сих пор выводу. Если марсиане МОГЛИ лгать, то тогда их умолчание в отношении сроков пребывания на Земле отнюдь не говорило в пользу того, что оно должно быть кратковременным.
   А что если они испытывали ещё более, чем предполагалось, садистское удовольствие от того, что оставляли нас в неведении, сохраняя у человека надежду, что когда-нибудь кошмар все же кончится, чтобы отягощать наши муки и не сразу уничтожить род людской, отняв у него упование на это. Ведь если все начнут кончать жизнь самоубийством или заделаются сумасшедшими, то какое же им тогда будет от этого удовольствие?