Страница:
Врач вздохнул.
— Бывали и другие причины, но сейчас они не стоят того, чтобы из-за них сходить с ума. Что ж, именно тогда он и закричал. А потом... хозяйка права, он написал еще несколько строк. Иди-ка, прочти, что тут написано.
— Еще минуту, сэр. Я промываю последнюю ссадину. Наконец, он подошел к столу.
— До этого места все нормально, — сказал врач, показывая пальцем. — Здесь рычаг пробил бумагу. А потом... «ЖУПИЙЯ ХЕЙ СИЛЬВЕР ЖУПИЙЯ ХО СИЛЬВЕР ЖУПИЙЯ ХЕЙ ЖУПИЙЯ ХО СИЛЬВЕР ЖУПИЙЯ ХЕЙ ЖУПИЙЯ ХО СИЛЬВЕР ВПЕРЕД ЖУПИЙЯ СИЛЬВЕР ХО ВПЕРЕД ЖУПИЙЯ ХЕЙ СИЛЬВЕР ХЕЙ ВПЕРЕД ЖУПИЙЯ ЖУПИЙЯ ВПЕРЕД ВПЕРЕД В СТРАНУ МЕЧТЫ И СНОВ ЖУПИЙЯ ВПЕРЕД»
— Такую телеграмму мог бы послать Одинокий Ковбой своей лошади. Вы что-нибудь понимаете, сэр?
— Не очень. Это как-то связано с тем, что с ним произошло, но понятия не имею, как. Впрочем, я в этом деле человек новый. Ну что, Пит, займемся бумажной работой или сразу отнесем его в машину?
— Сначала проверим его бумажник.
— Зачем?
— Если у него есть деньги — неважно, сколько — придется ему отправиться в частную психиатрическую клинику. Если есть указание: «в случае несчастного случая сообщить...», то мы сообщим первыми, и может, его родственники раскошелятся на платную клинику. У нас такая давка, что нужно все проверять, прежде чем принять кого-то. У него есть бумажник?
— Да, в заднем кармане брюк. Минуточку. — Практикант перевернул человека, неподвижно лежащего на кровати и вынул из кармана бумажник, и открыл. — Три доллара, — сказал он.
— А эти сложенные бумажки, случайно, не чеки?
— Возможно. — Практикант вынул их, развернул сначала одну, потом другую и тихо свистнул. — Почти полторы тысячи. Если они настоящие...
Врач заглянул ему через плечо.
— Настоящие, в крайнем случае, искусно подделанные. Это уважаемая издательская фирма. Ну-ка... выписаны на имя Люка Деверо. «Люк Девере», видимо, просто литературный псевдоним, но довольно похожий и звучит знакомо.
Практикант пожал плечами.
— Мне это ни о чем не говорит. Хотя, с другой стороны, я читаю мало беллетристики. Времени нет.
— Я не о том сходстве. Есть одна девушка, сиделка из Городской Больницы для Душевнобольных, так вот она просила всех врачей и психиатров Лонг-Бич сообщить, если кому-то в качестве пациента попадется Люк Деверо. Думаю, это ее бывший муж. Ее фамилия тоже Деверо, а имя... э-э вылетело из головы.
— Жаль. Выходит, нам есть, кому сообщить. А что с этими чеками? Платежеспособен он или нет?
— Имея тысячу четыреста долларов?
— Но ведь чеки не подписаны, а он пока не в состоянии ничего подписать.
— Гмм... — задумчиво хмыкнул врач. — Я тебя понимаю. Ну что ж, как я уже говорил, в данном случае кататония, думаю является состоянием переходным. Но если его признают душевнобольным, будет ли его подпись иметь силу?
— Нечего нам заранее об этом беспокоиться. Поговорим сначала с той дамочкой, его бывшей женой. Может, она возьмет ответственность на себя и избавит нас от хлопот?
— Неплохая мысль. Кажется, в холле на этом этаже есть телефон. Останься здесь и следи за ним, Пит — он в любой момент может прийти в себя.
Врач вышел в коридор и через пять минут вернулся.
— Ну, все улажено, — сообщил он. — Она этим займется. Частная клиника — за ее счет в случае неувязки с чеками. Она отправляет за ним машину, только просит, чтобы мы дождались ее.
— Неплохо, — заметил практикант, зевая. — Интересно, что заставило ее подозревать, что он может так кончить? Расстройство психики?
— Частично — да. Но прежде всего, она боялась, что с ним может случиться беда, если он снова начнет писать. Кажется, после прихода марсиан он не написал ни слова, даже не пытался. Еще она сказала, что когда он по-настоящему углублялся в работу и быстро писал, то выходил из себя по любому поводу. Когда он писал, ей приходилось ходить по дому на цыпочках и... в общем, понимаешь, что я имею в виду.
— Наверное, многие реагируют похоже, когда хотят на чем-то сосредоточиться. Интересно, что сделал ему марсианин сегодня ночью?
— Я знаю не больше тебя. Но что бы ни случилось, это произошло в процессе творчества, в тот момент, когда он взялся за работу. И все-таки интересно — что же это было.
— Почему бы вам не спросить у меня?
Оба повернулись. Люк Деверо сидел на краю кровати с марсианином на коленях.
— А-а? — довольно глупо спросил врач.
Люк улыбнулся и посмотрел на него глазами, которые были или по крайней мере казались — совершенно спокойными и разумными.
— Я вам расскажу, что случилось, — сказал он, — если это вас вправду интересует. Два месяца назад у меня началось психическое заболевание... видимо, от напряжения, в котором я жил, пытаясь заставить себя писать — у меня ничего не получалось. Я жил в небольшом домике за городом и у меня начались галлюцинации: марсиане мерещились. Так продолжалось до сегодня, а теперь прошло.
— А вы... уверены, что это были галлюцинации? — спросил врач, одновременно положив ладонь на плечо практиканта, чтобы тот молчал. Если бы пациент в подобном состоянии слишком резко посмотрел вниз, он мог бы впасть в шок.
Однако молодой человек не понял.
— В таком случае, как вы назовете существо у вас на коленях? — спросил он Люка.
Люк посмотрел вниз. Марсианин уставился на него, показал Люку длинный желтоватый язык и с громким чмоканьем втянул его обратно. Потом высунул еще раз и потряс им перед носом Люка.
Тот поднял голову и удивленно взглянул на практиканта.
— У меня на коленях ничего нет. Спятили вы, что ли?
— Бывали и другие причины, но сейчас они не стоят того, чтобы из-за них сходить с ума. Что ж, именно тогда он и закричал. А потом... хозяйка права, он написал еще несколько строк. Иди-ка, прочти, что тут написано.
— Еще минуту, сэр. Я промываю последнюю ссадину. Наконец, он подошел к столу.
— До этого места все нормально, — сказал врач, показывая пальцем. — Здесь рычаг пробил бумагу. А потом... «ЖУПИЙЯ ХЕЙ СИЛЬВЕР ЖУПИЙЯ ХО СИЛЬВЕР ЖУПИЙЯ ХЕЙ ЖУПИЙЯ ХО СИЛЬВЕР ЖУПИЙЯ ХЕЙ ЖУПИЙЯ ХО СИЛЬВЕР ВПЕРЕД ЖУПИЙЯ СИЛЬВЕР ХО ВПЕРЕД ЖУПИЙЯ ХЕЙ СИЛЬВЕР ХЕЙ ВПЕРЕД ЖУПИЙЯ ЖУПИЙЯ ВПЕРЕД ВПЕРЕД В СТРАНУ МЕЧТЫ И СНОВ ЖУПИЙЯ ВПЕРЕД»
— Такую телеграмму мог бы послать Одинокий Ковбой своей лошади. Вы что-нибудь понимаете, сэр?
— Не очень. Это как-то связано с тем, что с ним произошло, но понятия не имею, как. Впрочем, я в этом деле человек новый. Ну что, Пит, займемся бумажной работой или сразу отнесем его в машину?
— Сначала проверим его бумажник.
— Зачем?
— Если у него есть деньги — неважно, сколько — придется ему отправиться в частную психиатрическую клинику. Если есть указание: «в случае несчастного случая сообщить...», то мы сообщим первыми, и может, его родственники раскошелятся на платную клинику. У нас такая давка, что нужно все проверять, прежде чем принять кого-то. У него есть бумажник?
— Да, в заднем кармане брюк. Минуточку. — Практикант перевернул человека, неподвижно лежащего на кровати и вынул из кармана бумажник, и открыл. — Три доллара, — сказал он.
— А эти сложенные бумажки, случайно, не чеки?
— Возможно. — Практикант вынул их, развернул сначала одну, потом другую и тихо свистнул. — Почти полторы тысячи. Если они настоящие...
Врач заглянул ему через плечо.
— Настоящие, в крайнем случае, искусно подделанные. Это уважаемая издательская фирма. Ну-ка... выписаны на имя Люка Деверо. «Люк Девере», видимо, просто литературный псевдоним, но довольно похожий и звучит знакомо.
Практикант пожал плечами.
— Мне это ни о чем не говорит. Хотя, с другой стороны, я читаю мало беллетристики. Времени нет.
— Я не о том сходстве. Есть одна девушка, сиделка из Городской Больницы для Душевнобольных, так вот она просила всех врачей и психиатров Лонг-Бич сообщить, если кому-то в качестве пациента попадется Люк Деверо. Думаю, это ее бывший муж. Ее фамилия тоже Деверо, а имя... э-э вылетело из головы.
— Жаль. Выходит, нам есть, кому сообщить. А что с этими чеками? Платежеспособен он или нет?
— Имея тысячу четыреста долларов?
— Но ведь чеки не подписаны, а он пока не в состоянии ничего подписать.
— Гмм... — задумчиво хмыкнул врач. — Я тебя понимаю. Ну что ж, как я уже говорил, в данном случае кататония, думаю является состоянием переходным. Но если его признают душевнобольным, будет ли его подпись иметь силу?
— Нечего нам заранее об этом беспокоиться. Поговорим сначала с той дамочкой, его бывшей женой. Может, она возьмет ответственность на себя и избавит нас от хлопот?
— Неплохая мысль. Кажется, в холле на этом этаже есть телефон. Останься здесь и следи за ним, Пит — он в любой момент может прийти в себя.
Врач вышел в коридор и через пять минут вернулся.
— Ну, все улажено, — сообщил он. — Она этим займется. Частная клиника — за ее счет в случае неувязки с чеками. Она отправляет за ним машину, только просит, чтобы мы дождались ее.
— Неплохо, — заметил практикант, зевая. — Интересно, что заставило ее подозревать, что он может так кончить? Расстройство психики?
— Частично — да. Но прежде всего, она боялась, что с ним может случиться беда, если он снова начнет писать. Кажется, после прихода марсиан он не написал ни слова, даже не пытался. Еще она сказала, что когда он по-настоящему углублялся в работу и быстро писал, то выходил из себя по любому поводу. Когда он писал, ей приходилось ходить по дому на цыпочках и... в общем, понимаешь, что я имею в виду.
— Наверное, многие реагируют похоже, когда хотят на чем-то сосредоточиться. Интересно, что сделал ему марсианин сегодня ночью?
— Я знаю не больше тебя. Но что бы ни случилось, это произошло в процессе творчества, в тот момент, когда он взялся за работу. И все-таки интересно — что же это было.
— Почему бы вам не спросить у меня?
Оба повернулись. Люк Деверо сидел на краю кровати с марсианином на коленях.
— А-а? — довольно глупо спросил врач.
Люк улыбнулся и посмотрел на него глазами, которые были или по крайней мере казались — совершенно спокойными и разумными.
— Я вам расскажу, что случилось, — сказал он, — если это вас вправду интересует. Два месяца назад у меня началось психическое заболевание... видимо, от напряжения, в котором я жил, пытаясь заставить себя писать — у меня ничего не получалось. Я жил в небольшом домике за городом и у меня начались галлюцинации: марсиане мерещились. Так продолжалось до сегодня, а теперь прошло.
— А вы... уверены, что это были галлюцинации? — спросил врач, одновременно положив ладонь на плечо практиканта, чтобы тот молчал. Если бы пациент в подобном состоянии слишком резко посмотрел вниз, он мог бы впасть в шок.
Однако молодой человек не понял.
— В таком случае, как вы назовете существо у вас на коленях? — спросил он Люка.
Люк посмотрел вниз. Марсианин уставился на него, показал Люку длинный желтоватый язык и с громким чмоканьем втянул его обратно. Потом высунул еще раз и потряс им перед носом Люка.
Тот поднял голову и удивленно взглянул на практиканта.
— У меня на коленях ничего нет. Спятили вы, что ли?
9
Случай с Люком Деверо, о котором доктор Элликот X. Снайдер, психиатр и основатель Фонда Снайдера, клиники, в которую привезли Люка, позднее написал монографию, был, вероятно, исключением. Во всяком случае, ни один уважающий себя психиатр не упоминал ни об одном случае, чтобы пациент, который прекрасно видел и слышал, не видел и не слышал марсиан.
Разумеется, имелось много людей, страдающих одновременно от слепоты и глухоты. Поскольку прикосновения марсиан были неощутимы, и они не имели ни вкуса, ни запаха, этим несчастным людям невозможно было предоставить объективного или чувственно воспринимаемого доказательства существования марсиан, приходилось им верить на слово — передаваемое каким-либо образом, — что такие существа имеются. Некоторые из этих людей никогда не поверили в них до конца. Сами понимаете, трудно упрекать их за это.
И конечно, были миллионы — много миллионов — здоровых и психически больных ученых, атеистов и просто дураков, признающих факт их существования, но отказывающихся признавать их марсианами.
Самую многочисленную группу среди них составляли суеверные люди и религиозные фанатики, утверждавшие, что самозваные марсиане на самом деле были гномами, гоблинами, демонами, джиннами, домовыми, духами, колдунами, нечистой силой, призраками, привидениями, силами тьмы или зла, троллями, феями, чертями, эльфами и всем прочим из этого набора.
По всему миру в монашеских орденах, сектах и приходах происходили по этой причине расколы. Пресвитерианская церковь, например, разделилась на три самостоятельных конфессии. Возникла церковь пресвитерианскосатанистская, утверждавшая, что это были дьяволы, посланные из Ада для того, чтобы покарать нас за грехи; образовалась церковь пресвитерианско-научная, признававшая, что это марсиане и что их вторжение на Землю является таким же божьим деянием — ни больше, ни меньше, — как и множество землетрясений, пожаров и наводнений, с помощью которых он время от времени совершенствует свои позитивные деяния. И, наконец, возникла церковь ревизионистско-пресвитерианская, соглашавшаяся с основной доктриной сатанистов, но делавшая еще один шаг и признававшая пришельцев марсианами, благодаря простой ревизии взглядов на локализацию Ада. Небольшая группа представителей этого течения, называющая себя ревизионистами, верила в то, что поскольку Ад находится на Марсе, Рай должен быть под вечными облаками Венеры, этой сестры Земли.
Почти каждая вера распалась или распадалась по таким же или еще более шокирующим — линиям раздела. Исключением были Церковь Христианской Науки и римско-католическая церковь.
Церковь Христианской Науки сохранила большинство приверженцев — а те, что ушли, предпочли присоединиться к другим группам, а не создавать собственные учения — утверждая, что пришельцы не были ни дьяволами, ни марсианами, а просто видимым и слышимым порождением человеческого греха и, если бы мы не пожелали верить в их существование, они бы ушли. Как можно видеть, доктрина эта весьма похожа на параноидальный бред Люка Деверо, за исключением того, что теория Люка оправдалась, по крайней мере, в отношении его самого.
Римско-католическая церковь сохранила единство и почти девяносто процентов своих последователей благодаря здравому смыслу или, если хотите, непогрешимости папы. Его булла возвестила созыв специальной конференции католических теологов и католических ученых с целью выработки позиции Святого Престола, и объявила, что до оглашения формального решения католики могут считать и так и эдак. Конференция собралась через месяц и все заседала; поскольку условием завершения совещания было принятие единогласного решения, похоже было, что они будут сидеть бесконечно, предотвращая этим опасность схизмы. Правда, в различных странах молодые девицы имели божественные — хотя и противоречащие друг другу — видения относительно природы марсиан, а также их места и предназначения во Вселенной, но ни одно из них не признавалось церковью и каждое завоевало только местных приверженцев. Даже то, которое имела некая чилийка, похвалявшаяся стигматами: отпечатками маленьких шестипалых ручек на своих ладонях.
У людей, более склонных к суевериям, чем к религии, количество гипотез относительно марсиан стремилось к бесконечности. Так же как и количество предлагаемых способов" избавления от них с использованием сил зла. Отдельные группы сходились в том, что, независимо от природы марсиан, молитва к Богу, чтобы он освободил нас от них, недопустима.
Однако, на волне моды на суеверия превосходно расходились книги о чарах, демонологии, а также руководства по черной и белой магии. Испытывались все известные формы чудотворства, темных практик и заклятий. Кроме того, изобретались новые.
Среди прорицателей, практикующих астрологию, нумерологию и миллиарды прочих видов мантики [Мантика — термин, обычно определяющий все виды гаданий, имеющий своей целью предсказание будущего и, в небольшой степени, воздействие на него. (Прим. ред.)] — от гадания на картах до изучения бараньих кишок — предсказывание дня и часа ухода марсиан стало настолько распространено, что независимо от того, когда они покинут Землю, правы должны были оказаться сотни прогнозистов. И каждый прорицатель, предсказывавший их исход в течение нескольких ближайших дней, мог обзавестись приверженцами. На ближайшие несколько дней.
Разумеется, имелось много людей, страдающих одновременно от слепоты и глухоты. Поскольку прикосновения марсиан были неощутимы, и они не имели ни вкуса, ни запаха, этим несчастным людям невозможно было предоставить объективного или чувственно воспринимаемого доказательства существования марсиан, приходилось им верить на слово — передаваемое каким-либо образом, — что такие существа имеются. Некоторые из этих людей никогда не поверили в них до конца. Сами понимаете, трудно упрекать их за это.
И конечно, были миллионы — много миллионов — здоровых и психически больных ученых, атеистов и просто дураков, признающих факт их существования, но отказывающихся признавать их марсианами.
Самую многочисленную группу среди них составляли суеверные люди и религиозные фанатики, утверждавшие, что самозваные марсиане на самом деле были гномами, гоблинами, демонами, джиннами, домовыми, духами, колдунами, нечистой силой, призраками, привидениями, силами тьмы или зла, троллями, феями, чертями, эльфами и всем прочим из этого набора.
По всему миру в монашеских орденах, сектах и приходах происходили по этой причине расколы. Пресвитерианская церковь, например, разделилась на три самостоятельных конфессии. Возникла церковь пресвитерианскосатанистская, утверждавшая, что это были дьяволы, посланные из Ада для того, чтобы покарать нас за грехи; образовалась церковь пресвитерианско-научная, признававшая, что это марсиане и что их вторжение на Землю является таким же божьим деянием — ни больше, ни меньше, — как и множество землетрясений, пожаров и наводнений, с помощью которых он время от времени совершенствует свои позитивные деяния. И, наконец, возникла церковь ревизионистско-пресвитерианская, соглашавшаяся с основной доктриной сатанистов, но делавшая еще один шаг и признававшая пришельцев марсианами, благодаря простой ревизии взглядов на локализацию Ада. Небольшая группа представителей этого течения, называющая себя ревизионистами, верила в то, что поскольку Ад находится на Марсе, Рай должен быть под вечными облаками Венеры, этой сестры Земли.
Почти каждая вера распалась или распадалась по таким же или еще более шокирующим — линиям раздела. Исключением были Церковь Христианской Науки и римско-католическая церковь.
Церковь Христианской Науки сохранила большинство приверженцев — а те, что ушли, предпочли присоединиться к другим группам, а не создавать собственные учения — утверждая, что пришельцы не были ни дьяволами, ни марсианами, а просто видимым и слышимым порождением человеческого греха и, если бы мы не пожелали верить в их существование, они бы ушли. Как можно видеть, доктрина эта весьма похожа на параноидальный бред Люка Деверо, за исключением того, что теория Люка оправдалась, по крайней мере, в отношении его самого.
Римско-католическая церковь сохранила единство и почти девяносто процентов своих последователей благодаря здравому смыслу или, если хотите, непогрешимости папы. Его булла возвестила созыв специальной конференции католических теологов и католических ученых с целью выработки позиции Святого Престола, и объявила, что до оглашения формального решения католики могут считать и так и эдак. Конференция собралась через месяц и все заседала; поскольку условием завершения совещания было принятие единогласного решения, похоже было, что они будут сидеть бесконечно, предотвращая этим опасность схизмы. Правда, в различных странах молодые девицы имели божественные — хотя и противоречащие друг другу — видения относительно природы марсиан, а также их места и предназначения во Вселенной, но ни одно из них не признавалось церковью и каждое завоевало только местных приверженцев. Даже то, которое имела некая чилийка, похвалявшаяся стигматами: отпечатками маленьких шестипалых ручек на своих ладонях.
У людей, более склонных к суевериям, чем к религии, количество гипотез относительно марсиан стремилось к бесконечности. Так же как и количество предлагаемых способов" избавления от них с использованием сил зла. Отдельные группы сходились в том, что, независимо от природы марсиан, молитва к Богу, чтобы он освободил нас от них, недопустима.
Однако, на волне моды на суеверия превосходно расходились книги о чарах, демонологии, а также руководства по черной и белой магии. Испытывались все известные формы чудотворства, темных практик и заклятий. Кроме того, изобретались новые.
Среди прорицателей, практикующих астрологию, нумерологию и миллиарды прочих видов мантики [Мантика — термин, обычно определяющий все виды гаданий, имеющий своей целью предсказание будущего и, в небольшой степени, воздействие на него. (Прим. ред.)] — от гадания на картах до изучения бараньих кишок — предсказывание дня и часа ухода марсиан стало настолько распространено, что независимо от того, когда они покинут Землю, правы должны были оказаться сотни прогнозистов. И каждый прорицатель, предсказывавший их исход в течение нескольких ближайших дней, мог обзавестись приверженцами. На ближайшие несколько дней.
10
— Самый странный случай в моей практике, миссис Деверо, констатировал доктор Снайдер.
Он сидел в своем роскошно обставленном кабинете за дорогим столом красного дерева. Невысокий мужчина со сверлящим взглядом и улыбчивым лицом, напоминающим полную луну.
— Но почему, доктор? — спросила Марджи Деверо. Она была очень красива, прямо сидя в кресле, созданном для того, чтобы в нем развалиться. Высокая девушка с волосами цвета меда и голубыми глазами, она приехала в санаторий прямо с дежурства в больнице. — Другими словами, ваш диагноз — паранойя?
— С истерической слепотой и глухотой к марсианам. При этом я не хочу сказать, что случай трудный, миссис Деверо. Ваш муж — первый и единственный известный мне параноик, которому живется в десять раз лучше, чем любому из здоровых. Я ему завидую, и никак не могу решиться на лечение.
— Но ведь...
— Люк — я должен был хорошо узнать его, чтобы называть просто по имени — провел здесь уже неделю. Он чувствует себя абсолютно счастливым — за исключением того, что постоянно спрашивает о вас, и успешно работает над романом о Диком Западе. От восьми до десяти часов в день. Он закончил уже четвертую главу; я читал их все, они превосходны. Так сложилось, что я люблю вестерны, читал их по несколько штук в неделю и хорошо знаю жанр. Это не какая-нибудь халтура, а настоящая литература, не уступающая лучшим книгам Зейна Грея, Люка Шорта или Хэйкса и других ведущих мастеров. Мне удалось достать «Ад в Эльдорадо», первый роман Люка о Диком Западе, он его написал несколько лет назад... Это было еще до того, как вы поженились?
— Задолго до этого.
— И я его прочел. Тот, над которым он сейчас работает, на порядок лучше. Не удивлюсь, если он окажется на самом верху списка бестселлеров или так близко к вершине, как только может оказаться вестерн. Но бестселлер там или нет, он неизбежно станет классикой своего жанра. Так вот, если я вылечу его от этой мании... от его уверенности, что никаких марсиан нет...
— Я понимаю, куда вы клоните. Он никогда не закончит эту книгу... разве что марсиане снова доведут его до безумия.
— Причем до такой же степени безумия. Один шанс из миллиона. Станет ли он счастливее, вновь видя и слыша марсиан, но не имея возможности писать?
— Так вы предлагаете вообще не лечить его?
— Я уж и сам не знаю. Мягко говоря, у меня проблемы, миссис Деверо... Это совершенно непрофессионально: иметь на руках пациента, которого можно вылечить, и даже не попытаться. Я никогда не допускал такой ситуации и не должен допускать ее впредь. Однако...
— Вы что-то узнали о его чеках?
— Конечно. Я позвонил его издателю, мистеру Бернштейну. Чек на меньшую сумму, четыреста долларов — это деньги, которые издатель был ему должен. Хорошо, если бы он переписал этот чек на вас — тогда его можно будет депонировать или использовать на содержание Люка в случае чего. Считая по сто долларов за недельное пребывание у нас, одного этого чека хватит для оплаты прошедшей недели и еще трех. Чек на большую сумму...
— А ваш гонорар, доктор?
— Мой гонорар? Как я могу требовать гонорар, если даже не пытаюсь его лечить? Но вернемся ко второму чеку, на тысячу долларов. Это аванс за роман о Диком Западе. Когда я все объяснил мистеру Бернштейну: что Люк психически болен, но на редкость споро работает над романом; он отнесся к этому скептически. Боюсь, он не доверяет моему вкусу. Он попросил одолжить у Люка рукопись, позвонить ему еще раз, за его счет, и прочесть первую главу по телефону. Я сделал это разговор, должно быть, стоил более ста долларов, — и Бернштейн был восхищен. Сказал, что если остальное будет на таком же уровне, то книга принесет Люку, самое малое, десять тысяч долларов, а может, и во много раз больше. По его словам, Люк, естественно, может получить деньги и оставить себе как аванс. И если я сделаю что-то, что помешает Люку закончить книгу, то он лично прилетит сюда и собственноручно меня застрелит. Разумеется; я не допускаю, что он действительно хотел это сделать, а если бы даже допускал, не мог бы позволить, чтобы это повлияло на мое решение. Хотя...
Он виновато развел руками. На правой появился марсианин, бросил: «Отцепись, Джонни», — и исчез.
Доктор Снайдер вздохнул.
— Взгляните на это под другим углом, миссис Деверо. Примем десять тысяч долларов за минимум того, что «Тропа в никуда» — он изменил не только название, но и переписал начало романа — может принести Люку. Те четыре главы, которые он написал за эту неделю, составляют примерно часть книги.
Таким образом, можно смело утверждать, что за последнюю неделю он заработал две с половиной тысячи долларов. Если работа у него и дальше пойдет в таком темпе, он заработает в месяц десять тысяч долларов. Учитывая перерывы между книгами и то, что сейчас он пишет очень быстро, компенсируя творческий кризис, который переживал так долго, в этом году он должен заработать не менее пятидесяти тысяч долларов. И кто знает, может, даже сто или двести, если, как утверждает Бернштейн, этот роман может принести ему значительно больше обычного гонорара. У меня, миссис Деверо, в прошлом году чистыми вышло двадцать пять тысяч. И вы хотите, чтобы я его лечил?
Марджи Деверо улыбнулась.
— Я и сама боюсь об этом думать. До сих пор лучшим годом Люка был второй год нашей супружеской жизни, когда он заработал двенадцать тысяч. Но я кое-чего не понимаю, доктор...
— Чего именно?
— С какой целью вы меня вызвали? Конечно, я хочу с ним увидеться, но ведь вы решили, что лучше мне этого не делать, что это может помешать Люку или довести его до безумия, прервать его работу или даже положить конец. Я говорю это не потому, что хотела бы ждать дольше, но если, работая в таком темпе, он может закончить роман за три недели, может, мне все-таки разумнее подождать? Даже если... он снова изменится, то пусть закончит хотя бы эту книгу.
Доктор Снайдер печально улыбнулся и сказал:
— К сожалению, у меня не было выбора, миссис Деверо. Люк забастовал.
— Забастовал?
— Сегодня утром он заявил, что не напишет ни слова, пока я не позвоню вам и не попрошу, чтобы вы пришли его навестить. Он говорил совершенно серьезно.
— Значит, он потерял сегодня рабочий день?
— О нет. Всего полчаса — столько времени я искал вас по телефону. Он вновь сел работать, как только я сказал, что вы обещали заглянуть вечером. Люк поверил мне на слово.
— Это меня радует. Но прежде чем я пойду к нему, может, у вас будут какие-то рекомендации, доктор?
— Прошу с ним не спорить, особенно насчет его болезни. Если вдруг появятся марсиане, помните, что Люк не видит их и не слышит. И что это полностью соответствует действительности... он не притворяется.
— И я, конечно, тоже должна их игнорировать? Вы же отлично знаете, доктор, что это не всегда возможно. Если, например, марсианин крикнет внезапно вам в ухо, когда вы ничего такого не ожидаете...
— Люк знает, что остальные по-прежнему видят марсиан. Его не удивит, если вы внезапно вздрогнете. А если попросите повторить только что сказанное, он поймет, что марсианин кричал громче, чем он говорил; то есть, что вам показалось, будто марсианин крикнул.
— А если марсианин нарочно начнет шуметь, когда я буду говорить с Люком? Как это может быть, доктор, что его подсознание не позволяет ему принимать звуки, издаваемые марсианином, хотя Люк может отчетливо слышать мои слова? Неужели это правда?
— Да. Я это проверял. Его подсознание просто отфильтрует голос марсианина, и он будет слышать только вас, даже если вы будете шептать, а марсианин кричать. Это похоже на то, что происходит с людьми, работающими у пневматических молотов или у других шумных машин. Правда, там скорее многолетняя привычка, чем истерическая глухота позволяет им слышать и понимать обычную речь выше — или, точнее, ниже — уровня шума.
— Ясно. Теперь я поняла, как он может слышать, несмотря на помехи. А как со зрением? Ведь марсиане непрозрачны. Как можно видеть сквозь марсианина, даже если не верить в его существование? Допустим, какой-то марсианин появится между мною и Люком, когда он будет на меня смотреть. Не понимаю, как он сможет не увидеть марсианина — пусть хотя бы как пятно, но ведь невозможно, чтобы он видел меня сквозь него; он же должен отдавать себе отчет, что между нами что-то находится,
— Он просто отводит взгляд. Обычный защитный механизм специфической слепоты на почве истерии. А его слепота именно специфична, потому что он видит все, кроме марсиан.
Видите ли, между сознанием и подсознанием существует некое разделение, и подсознание Люка подшучивает над сознанием. И заставляет его отворачиваться или вообще закрывать глаза, вместо того, чтобы позволить ему убедиться, что в его поле зрения находится нечто, мешающее видеть.
— Но как он объясняет для себя это... отворачивание и закрывание глаз?
— Его подсознание подсовывает какое-нибудь объяснение. Присмотритесь к нему, когда появится марсианин, и сами убедитесь. — Доктор вздохнул. — Я точно установил это в первые же дни. Я провел много времени в его комнате, разговаривая с ним, а также читая или делая вид, будто читаю, пока он работал. Не один раз между пишущей машинкой и Люком вквимивался марсианин, и каждый раз Люк закладывал руки за голову и откидывался назад, глядя в потолок...
— Он всегда так делает, когда пишет — прерывается ненадолго, чтобы подумать.
— Разумеется. Но в данном случае именно подсознание прерывало ход его мыслей и заставляло делать именно так, иначе он смотрел бы на клавиши и не видел их. Когда мы беседовали с ним, и между нами возникал марсианин, Люк всегда находил причину встать и отойти в сторону. Однажды марсианин уселся ему на голову и совершенно перекрыл поле зрения, свесив ноги перед лицом. Люк просто закрыл глаза — вообще-то, я этого не видел, потому что марсианские ноги мешали и мне, — и извинился передо мной за это, объяснив, что они у него устали. Его подсознание не позволяет ему признать, что перед ним находится нечто непрозрачное.
— Я начинаю понимать, доктор. Если бы кто-то попытался доказать Люку, что марсиане существуют; если бы он заверял его, что один из них размахивает ногами перед лицом Люка или провоцировал открыть глаза и сказать, сколько пальцев ему показывают, Люк просто отказался бы под каким-нибудь предлогом.
— Да. Вижу, у вас есть опыт общения с параноиками, миссис Деверо. Давно вы работаете в больнице?
— В сумме почти шесть лет, но за последнее время только десять месяцев — с тех пор, как мы с Люком живем отдельно. И пять с небольшим лет до нашей свадьбы.
— А не могли бы вы мне сказать — разумеется, только как врачу, — чем был вызван ваш разрыв?
— Охотно, доктор... только, может, в другой раз? Это было множество всяких мелочей, а не что-то определенное, и объяснение займет много времени... особенно, если быть справедливой.
— Разумеется. — Доктор Снайдер взглянул на часы. — Боже, я и не заметил, что так задержал вас. Люк, наверно, уже ногти грызет. Но прежде, чем вы подниметесь наверх, можно задать вам один довольно необычный вопрос?
— Конечно, можно.
— Мы очень нуждаемся в сиделках. Не согласитесь ли вы уйти из Городской больницы и работать у меня?
Марджи рассмеялась.
— А что в этом необычного?
— Мотивы, по которым я хочу вас переманить. Люк пришел к выводу, что очень вас любит, что совершил страшную ошибку, позволив вам уйти. По вашему беспокойству и заботливости я делаю вывод, что... гмм... что вы разделяете его чувства.
— Ну... я не уверена, доктор. Да, я беспокоюсь и думаю, что сама была во многом виновата. Сама я чертовски заурядна и, видимо, не понимала в достаточной мере его психических проблем, как писателя. Но смогу ли я снова его полюбить? Этого я не узнаю, пока не увижу его.
— Тогда мои мотивы обоснованы только в случае положительного ответа. Если вы решите работать и жить здесь, я выделю вам смежную с его палатой комнату. Обычно она, разумеется, закрыта...
Марджи снова улыбнулась.
— Я дам вам ответ перед уходом, доктор. Полагаю, вас обрадует известие — если я все-таки соглашусь, — что в этом случае вы не погрешите против морали. Формально мы все еще супруги. Я могу опротестовать развод в любой момент, пока еще он не обрел юридическую силу, то есть в течение трех месяцев.
— Это хорошо. Вы найдете Люка в шестой палате на втором этаже. Вам придется самой открыть дверь — ручка на ней только со стороны коридора. Чтобы выйти, просто нажмите звонок. Кто-нибудь придет и выпустит вас.
— Спасибо, доктор. — Марджи встала.
— И загляните сюда, если перед уходом захотите со мной поговорить. Боюсь только, что... гмм...
— Что вы уже ляжете спать? — Марджи широко улыбнулась. Честно говоря, доктор, я и сама ничего еще не знаю. Я так давно не видела Люка...
Она вышла из кабинета и направилась к лестнице, покрытой толстой ковровой дорожкой, а потом вглубь коридора, высматривая дверь с номером шесть. Из-за нее доносился быстрый стрекот пишущей машинки.
Марджи тихонько постучала, чтобы предупредить Люка, и открыла дверь.
Люк вскочил из-за машинки и бросился к ней. Она едва успела закрыть за собой дверь. Волосы его были взлохмачены, но глаза сияли.
— Марджи! О, Марджи! — воскликнул он и начал ее целовать, крепко прижимая к себе правой рукой — левая протянулась к выключателю. Комната погрузилась в темноту.
У нее даже не было времени проверить, есть ли в комнате марсианин.
А через несколько минут это стало ей безразлично. В конце концов марсианин не был человеком.
А она была.
Он сидел в своем роскошно обставленном кабинете за дорогим столом красного дерева. Невысокий мужчина со сверлящим взглядом и улыбчивым лицом, напоминающим полную луну.
— Но почему, доктор? — спросила Марджи Деверо. Она была очень красива, прямо сидя в кресле, созданном для того, чтобы в нем развалиться. Высокая девушка с волосами цвета меда и голубыми глазами, она приехала в санаторий прямо с дежурства в больнице. — Другими словами, ваш диагноз — паранойя?
— С истерической слепотой и глухотой к марсианам. При этом я не хочу сказать, что случай трудный, миссис Деверо. Ваш муж — первый и единственный известный мне параноик, которому живется в десять раз лучше, чем любому из здоровых. Я ему завидую, и никак не могу решиться на лечение.
— Но ведь...
— Люк — я должен был хорошо узнать его, чтобы называть просто по имени — провел здесь уже неделю. Он чувствует себя абсолютно счастливым — за исключением того, что постоянно спрашивает о вас, и успешно работает над романом о Диком Западе. От восьми до десяти часов в день. Он закончил уже четвертую главу; я читал их все, они превосходны. Так сложилось, что я люблю вестерны, читал их по несколько штук в неделю и хорошо знаю жанр. Это не какая-нибудь халтура, а настоящая литература, не уступающая лучшим книгам Зейна Грея, Люка Шорта или Хэйкса и других ведущих мастеров. Мне удалось достать «Ад в Эльдорадо», первый роман Люка о Диком Западе, он его написал несколько лет назад... Это было еще до того, как вы поженились?
— Задолго до этого.
— И я его прочел. Тот, над которым он сейчас работает, на порядок лучше. Не удивлюсь, если он окажется на самом верху списка бестселлеров или так близко к вершине, как только может оказаться вестерн. Но бестселлер там или нет, он неизбежно станет классикой своего жанра. Так вот, если я вылечу его от этой мании... от его уверенности, что никаких марсиан нет...
— Я понимаю, куда вы клоните. Он никогда не закончит эту книгу... разве что марсиане снова доведут его до безумия.
— Причем до такой же степени безумия. Один шанс из миллиона. Станет ли он счастливее, вновь видя и слыша марсиан, но не имея возможности писать?
— Так вы предлагаете вообще не лечить его?
— Я уж и сам не знаю. Мягко говоря, у меня проблемы, миссис Деверо... Это совершенно непрофессионально: иметь на руках пациента, которого можно вылечить, и даже не попытаться. Я никогда не допускал такой ситуации и не должен допускать ее впредь. Однако...
— Вы что-то узнали о его чеках?
— Конечно. Я позвонил его издателю, мистеру Бернштейну. Чек на меньшую сумму, четыреста долларов — это деньги, которые издатель был ему должен. Хорошо, если бы он переписал этот чек на вас — тогда его можно будет депонировать или использовать на содержание Люка в случае чего. Считая по сто долларов за недельное пребывание у нас, одного этого чека хватит для оплаты прошедшей недели и еще трех. Чек на большую сумму...
— А ваш гонорар, доктор?
— Мой гонорар? Как я могу требовать гонорар, если даже не пытаюсь его лечить? Но вернемся ко второму чеку, на тысячу долларов. Это аванс за роман о Диком Западе. Когда я все объяснил мистеру Бернштейну: что Люк психически болен, но на редкость споро работает над романом; он отнесся к этому скептически. Боюсь, он не доверяет моему вкусу. Он попросил одолжить у Люка рукопись, позвонить ему еще раз, за его счет, и прочесть первую главу по телефону. Я сделал это разговор, должно быть, стоил более ста долларов, — и Бернштейн был восхищен. Сказал, что если остальное будет на таком же уровне, то книга принесет Люку, самое малое, десять тысяч долларов, а может, и во много раз больше. По его словам, Люк, естественно, может получить деньги и оставить себе как аванс. И если я сделаю что-то, что помешает Люку закончить книгу, то он лично прилетит сюда и собственноручно меня застрелит. Разумеется; я не допускаю, что он действительно хотел это сделать, а если бы даже допускал, не мог бы позволить, чтобы это повлияло на мое решение. Хотя...
Он виновато развел руками. На правой появился марсианин, бросил: «Отцепись, Джонни», — и исчез.
Доктор Снайдер вздохнул.
— Взгляните на это под другим углом, миссис Деверо. Примем десять тысяч долларов за минимум того, что «Тропа в никуда» — он изменил не только название, но и переписал начало романа — может принести Люку. Те четыре главы, которые он написал за эту неделю, составляют примерно часть книги.
Таким образом, можно смело утверждать, что за последнюю неделю он заработал две с половиной тысячи долларов. Если работа у него и дальше пойдет в таком темпе, он заработает в месяц десять тысяч долларов. Учитывая перерывы между книгами и то, что сейчас он пишет очень быстро, компенсируя творческий кризис, который переживал так долго, в этом году он должен заработать не менее пятидесяти тысяч долларов. И кто знает, может, даже сто или двести, если, как утверждает Бернштейн, этот роман может принести ему значительно больше обычного гонорара. У меня, миссис Деверо, в прошлом году чистыми вышло двадцать пять тысяч. И вы хотите, чтобы я его лечил?
Марджи Деверо улыбнулась.
— Я и сама боюсь об этом думать. До сих пор лучшим годом Люка был второй год нашей супружеской жизни, когда он заработал двенадцать тысяч. Но я кое-чего не понимаю, доктор...
— Чего именно?
— С какой целью вы меня вызвали? Конечно, я хочу с ним увидеться, но ведь вы решили, что лучше мне этого не делать, что это может помешать Люку или довести его до безумия, прервать его работу или даже положить конец. Я говорю это не потому, что хотела бы ждать дольше, но если, работая в таком темпе, он может закончить роман за три недели, может, мне все-таки разумнее подождать? Даже если... он снова изменится, то пусть закончит хотя бы эту книгу.
Доктор Снайдер печально улыбнулся и сказал:
— К сожалению, у меня не было выбора, миссис Деверо. Люк забастовал.
— Забастовал?
— Сегодня утром он заявил, что не напишет ни слова, пока я не позвоню вам и не попрошу, чтобы вы пришли его навестить. Он говорил совершенно серьезно.
— Значит, он потерял сегодня рабочий день?
— О нет. Всего полчаса — столько времени я искал вас по телефону. Он вновь сел работать, как только я сказал, что вы обещали заглянуть вечером. Люк поверил мне на слово.
— Это меня радует. Но прежде чем я пойду к нему, может, у вас будут какие-то рекомендации, доктор?
— Прошу с ним не спорить, особенно насчет его болезни. Если вдруг появятся марсиане, помните, что Люк не видит их и не слышит. И что это полностью соответствует действительности... он не притворяется.
— И я, конечно, тоже должна их игнорировать? Вы же отлично знаете, доктор, что это не всегда возможно. Если, например, марсианин крикнет внезапно вам в ухо, когда вы ничего такого не ожидаете...
— Люк знает, что остальные по-прежнему видят марсиан. Его не удивит, если вы внезапно вздрогнете. А если попросите повторить только что сказанное, он поймет, что марсианин кричал громче, чем он говорил; то есть, что вам показалось, будто марсианин крикнул.
— А если марсианин нарочно начнет шуметь, когда я буду говорить с Люком? Как это может быть, доктор, что его подсознание не позволяет ему принимать звуки, издаваемые марсианином, хотя Люк может отчетливо слышать мои слова? Неужели это правда?
— Да. Я это проверял. Его подсознание просто отфильтрует голос марсианина, и он будет слышать только вас, даже если вы будете шептать, а марсианин кричать. Это похоже на то, что происходит с людьми, работающими у пневматических молотов или у других шумных машин. Правда, там скорее многолетняя привычка, чем истерическая глухота позволяет им слышать и понимать обычную речь выше — или, точнее, ниже — уровня шума.
— Ясно. Теперь я поняла, как он может слышать, несмотря на помехи. А как со зрением? Ведь марсиане непрозрачны. Как можно видеть сквозь марсианина, даже если не верить в его существование? Допустим, какой-то марсианин появится между мною и Люком, когда он будет на меня смотреть. Не понимаю, как он сможет не увидеть марсианина — пусть хотя бы как пятно, но ведь невозможно, чтобы он видел меня сквозь него; он же должен отдавать себе отчет, что между нами что-то находится,
— Он просто отводит взгляд. Обычный защитный механизм специфической слепоты на почве истерии. А его слепота именно специфична, потому что он видит все, кроме марсиан.
Видите ли, между сознанием и подсознанием существует некое разделение, и подсознание Люка подшучивает над сознанием. И заставляет его отворачиваться или вообще закрывать глаза, вместо того, чтобы позволить ему убедиться, что в его поле зрения находится нечто, мешающее видеть.
— Но как он объясняет для себя это... отворачивание и закрывание глаз?
— Его подсознание подсовывает какое-нибудь объяснение. Присмотритесь к нему, когда появится марсианин, и сами убедитесь. — Доктор вздохнул. — Я точно установил это в первые же дни. Я провел много времени в его комнате, разговаривая с ним, а также читая или делая вид, будто читаю, пока он работал. Не один раз между пишущей машинкой и Люком вквимивался марсианин, и каждый раз Люк закладывал руки за голову и откидывался назад, глядя в потолок...
— Он всегда так делает, когда пишет — прерывается ненадолго, чтобы подумать.
— Разумеется. Но в данном случае именно подсознание прерывало ход его мыслей и заставляло делать именно так, иначе он смотрел бы на клавиши и не видел их. Когда мы беседовали с ним, и между нами возникал марсианин, Люк всегда находил причину встать и отойти в сторону. Однажды марсианин уселся ему на голову и совершенно перекрыл поле зрения, свесив ноги перед лицом. Люк просто закрыл глаза — вообще-то, я этого не видел, потому что марсианские ноги мешали и мне, — и извинился передо мной за это, объяснив, что они у него устали. Его подсознание не позволяет ему признать, что перед ним находится нечто непрозрачное.
— Я начинаю понимать, доктор. Если бы кто-то попытался доказать Люку, что марсиане существуют; если бы он заверял его, что один из них размахивает ногами перед лицом Люка или провоцировал открыть глаза и сказать, сколько пальцев ему показывают, Люк просто отказался бы под каким-нибудь предлогом.
— Да. Вижу, у вас есть опыт общения с параноиками, миссис Деверо. Давно вы работаете в больнице?
— В сумме почти шесть лет, но за последнее время только десять месяцев — с тех пор, как мы с Люком живем отдельно. И пять с небольшим лет до нашей свадьбы.
— А не могли бы вы мне сказать — разумеется, только как врачу, — чем был вызван ваш разрыв?
— Охотно, доктор... только, может, в другой раз? Это было множество всяких мелочей, а не что-то определенное, и объяснение займет много времени... особенно, если быть справедливой.
— Разумеется. — Доктор Снайдер взглянул на часы. — Боже, я и не заметил, что так задержал вас. Люк, наверно, уже ногти грызет. Но прежде, чем вы подниметесь наверх, можно задать вам один довольно необычный вопрос?
— Конечно, можно.
— Мы очень нуждаемся в сиделках. Не согласитесь ли вы уйти из Городской больницы и работать у меня?
Марджи рассмеялась.
— А что в этом необычного?
— Мотивы, по которым я хочу вас переманить. Люк пришел к выводу, что очень вас любит, что совершил страшную ошибку, позволив вам уйти. По вашему беспокойству и заботливости я делаю вывод, что... гмм... что вы разделяете его чувства.
— Ну... я не уверена, доктор. Да, я беспокоюсь и думаю, что сама была во многом виновата. Сама я чертовски заурядна и, видимо, не понимала в достаточной мере его психических проблем, как писателя. Но смогу ли я снова его полюбить? Этого я не узнаю, пока не увижу его.
— Тогда мои мотивы обоснованы только в случае положительного ответа. Если вы решите работать и жить здесь, я выделю вам смежную с его палатой комнату. Обычно она, разумеется, закрыта...
Марджи снова улыбнулась.
— Я дам вам ответ перед уходом, доктор. Полагаю, вас обрадует известие — если я все-таки соглашусь, — что в этом случае вы не погрешите против морали. Формально мы все еще супруги. Я могу опротестовать развод в любой момент, пока еще он не обрел юридическую силу, то есть в течение трех месяцев.
— Это хорошо. Вы найдете Люка в шестой палате на втором этаже. Вам придется самой открыть дверь — ручка на ней только со стороны коридора. Чтобы выйти, просто нажмите звонок. Кто-нибудь придет и выпустит вас.
— Спасибо, доктор. — Марджи встала.
— И загляните сюда, если перед уходом захотите со мной поговорить. Боюсь только, что... гмм...
— Что вы уже ляжете спать? — Марджи широко улыбнулась. Честно говоря, доктор, я и сама ничего еще не знаю. Я так давно не видела Люка...
Она вышла из кабинета и направилась к лестнице, покрытой толстой ковровой дорожкой, а потом вглубь коридора, высматривая дверь с номером шесть. Из-за нее доносился быстрый стрекот пишущей машинки.
Марджи тихонько постучала, чтобы предупредить Люка, и открыла дверь.
Люк вскочил из-за машинки и бросился к ней. Она едва успела закрыть за собой дверь. Волосы его были взлохмачены, но глаза сияли.
— Марджи! О, Марджи! — воскликнул он и начал ее целовать, крепко прижимая к себе правой рукой — левая протянулась к выключателю. Комната погрузилась в темноту.
У нее даже не было времени проверить, есть ли в комнате марсианин.
А через несколько минут это стало ей безразлично. В конце концов марсианин не был человеком.
А она была.
11
К этому времени многие люди осознали, что марсиане не были людьми, особенно когда их присутствие — или возможное присутствие — могло помешать процессу воспроизводства.
В первые дни после прибытия марсиан многие запаниковали, полагая, что если пришельцы останутся надолго, человечество вымрет через одно поколение, прекратив размножаться.
Когда стало известно — а новость эта разошлась быстро, что марсиане не только видят в темноте, но обладают рентгеновским зрением и видят через белье, одеяла, подушки и даже сквозь стены, сексуальная жизнь человека — даже узаконенная супружеская сексуальная жизнь — на время притихла.
Привыкшие, за исключением личностей неполноценных и испорченных, к полному одиночеству (разумеется, не считая партнера) — при получении даже самых обычных и нормальнейших удовольствий от собственных тел, люди не могли сразу смириться с вероятностью, что за ними наблюдают независимо от принимаемых мер предосторожности. Особенно при том, что вне зависимости от собственной формы воспроизведения, марсиане весьма интересовались нашей.
В первые дни после прибытия марсиан многие запаниковали, полагая, что если пришельцы останутся надолго, человечество вымрет через одно поколение, прекратив размножаться.
Когда стало известно — а новость эта разошлась быстро, что марсиане не только видят в темноте, но обладают рентгеновским зрением и видят через белье, одеяла, подушки и даже сквозь стены, сексуальная жизнь человека — даже узаконенная супружеская сексуальная жизнь — на время притихла.
Привыкшие, за исключением личностей неполноценных и испорченных, к полному одиночеству (разумеется, не считая партнера) — при получении даже самых обычных и нормальнейших удовольствий от собственных тел, люди не могли сразу смириться с вероятностью, что за ними наблюдают независимо от принимаемых мер предосторожности. Особенно при том, что вне зависимости от собственной формы воспроизведения, марсиане весьма интересовались нашей.