Браун Картер. Забавляйся сейчас... убьешь позднее

   — Меня зовут Рик, — выдохнул я, — а Сэнди — потрясающе имя, потому что оно напоминает пляж при свете луны, и вот вы лежите там со своим родимым пятнышком, в то время как...
   — Очень может быть! — довольно бесцеремонно перебила она меня. — Но давайте-ка перейдем к делу, ладно? — Сэнди достала из сумочки блокнот и перебросила несколько листков. — У меня здесь записаны подробности, номерной знак его машины и адрес. Все это я могу оставить вам, мистер Холман.
   — Рик! — снова поправил я.
   — Когда мы покончим с этим делом и вы угостите меня бокалом хорошего вина, — спокойно возразила девушка, — тогда будет “Рик”. Не стоит мешать бизнес с развлечением, иначе успеха ни за что не добьешься и все удовольствие испортишь.
   — Да, мэм, мисс Гиббс.
   Она снова заглянула в блокнот:
   — Объект ездит на потрепанном седане, а живет в дешевенькой квартирке в Западном Голливуде. Квартира — на пятом этаже, зарегистрирована на имя Макса Боулера. Он сразу поднялся к себе, а я подождала минут двадцать, но безрезультатно. В конце концов я решила, что разумнее немедленно доложить вам обо всем, что я успела узнать, поскольку вы не дали никаких дальнейших указаний, а распорядились лишь проследить за этим человеком от бара и выяснить, где он живет. Верно?
   — Да. Отличная работа, мисс Гиббс.
   Серые глаза смерили меня недоверчивым взглядом.
   — И просто, как апельсин. В агентстве немало удивились, что вы наняли оперативника для примитивной слежки. Они-то вас считают волком-одиночкой, привыкшим рыскать по небосводу кинозвезд.
   — Я посчитал, что мистер Боулер окажется скромником и не захочет особенно распространяться о себе, — объяснил я, — а вздумай я пойти за ним следом, парень заметил бы это, как только мы вышли бы из бара.
   — Наверняка. — Она вырвала из блокнота листочек и протянула мне:
   — Это все, мистер Холман?
   — Нет. Я бы хотел, чтобы вы еще какое-то время приглядывали за Боулером. Выясните, чем он зарабатывает на жизнь, как развлекается, кто его друзья.
   — Понятно... Так я немедленно приступаю к делу?
   — В семь часов вечера? — Я неодобрительно посмотрел на Сэнди. — Это было бы чистой потерей вашего времени и моих денег. Начать надо завтра с утра.
   — Ладно. — Она пожала плечами. — Как скажете, босс.
   — Ну, вот мы и управились с делами, — жизнерадостно заметил я. — Что вы пьете, милочка?
   — Извините, мистер Холман. — Она поднялась со стула и разгладила юбку. — Когда закончу на вас работать, я охотно чего-нибудь выпью с вами.
   — Но вы сейчас вовсе не работаете на меня! — возмутился я. — Вспомните-ка, до утра вы свободны.
   В улыбке мисс Гиббс явственно ощущалась несгибаемость стали.
   — С мелкими радостями жизни мы подождем до окончания дела... Вас устроит, если я доложу вам о результатах завтра в это же время?
   — Годится, — простонал я, но тут меня осенила блестящая мысль:
   — Эй, как вы посмотрите на то, чтобы я отказался от ваших услуг сию же секунду? Тогда вы сможете спокойно сесть и выпить коктейль.
   — Нет! — отрезала она.
   — Ну, я...
   И тут зазвонил проклятый телефон.
   — О, черт бы его побрал! — простонал я.
   — Возьмите трубку, мистер Холман, — сказала она голосом доброй нянюшки, уговаривающей капризного малыша. — И не беспокойтесь из-за меня. Я прекрасно выйду отсюда сама.
   Я стоял, мрачно взирая на соблазнительное покачивание округлого задика под голубой юбкой, пока Сэнди Гиббс не скрылась за дверью, потом неохотно снял трубку. Звонил Кендалл. Он хотел знать, видел ли я Боулера и почему не звоню.
   Я ответил, что слишком сложно объяснять все это по телефону, тогда Кендалл спросил, не могу ли я прямо сейчас приехать к нему домой. Я сказал, что могу. Чего ради мне было торчать у себя?
   Через пятнадцать минут дверь отворила не служанка современного фараона, а какой-то задиристый тип с холодными голубыми глазами, быстро лысеющий головой и толстенной сигарой, зажатой в зубах. На вид я бы дал ему лет сорок. Некогда мощная мускулатура начала заплывать жиром. Судя по всему, этого господина мое появление вовсе не обрадовало.
   — Да? — Он даже не соизволил вытащить изо рта сигару.
   — Мистер Холман к мистеру Кендаллу, — резко бросил я. — Можете доложить о моем прибытии.
   Пепел упал на лацкан элегантного пиджака, пока незнакомец ошарашенно глазел на меня.
   — Что?
   — В наши дни только слуги могут позволить себе курить дорогие сигары, — рассудительно пояснил я, — поэтому, если вы и не совсем походите на идеального дворецкого из старинного романа, объявить-то о моем приезде, надеюсь, все же сумеете?
   — Я — Майлз Хиллан, управляющий делами мистера Кендалла! — взорвался он. — Кто дал вам право говорить со мной таким тоном, Холман?
   — У меня нет времени заниматься подобными пустяками... Я должен встретиться с мистером Кендаллом, а вы загородили дорогу.
   На этот раз он все же вынул сигару изо рта и, зажав ее двумя пальцами, принялся сосредоточенно разглядывать.
   — Мистер Кендалл в гостиной, — наконец изрек Хиллан, кипя от негодования. — Не забудьте вытереть ноги.
   Я молча прошел мимо. Кендалл сидел в глубоком мягком кресле, на его физиономии застыло озабоченное выражение. Египетская мечта, истинная услада для глаз после тяжелого рабочего дня на пирамидах, полулежала на кушетке с сигаретой в одной руке и бокалом в другой. На сей раз она облачилась в длинное шелковое платье изумрудного цвета с глубоким вырезом, приоткрывавшим маленькую, но округлую грудь. Цвет платья подчеркивал оттенок зеленоватых глаз, которые, надо признаться, взглянули на меня с полнейшим безразличием.
   — Присаживайтесь, мистер Холман, — любезно пригласил Кендалл и тут же перевел взгляд на любителя сигар, топавшего по пятам за мной. — Вы познакомились с моим управляющим Майлзом Хилланом?
   — Да, успели перекинуться парой любезностей на пороге, — хмыкнул Хиллан. — Я вас предупреждал, Рейф, во что вы вляпаетесь, связавшись с этим типом вроде этого Холмана!
   — Помню, — кивнул Кендалл, — но, вероятно, вы не так высоко цените мою профессиональную репутацию, как я. — Он перенес все внимание на меня, каким-то особым, плавным поворотом головы совершенно исключив Хиллана из разговора. — Что случилось, мистер Холман?
   Я описал ему свою встречу с Боулером, подробно пересказав разговор. Все трое слушали, не упуская ни единого слова. Затем Хиллан презрительно фыркнул:
   — Ну вот, это именно то, о чем я вам твердил! Этот тип, Боулер, пытается вас шантажировать, рассчитывая, что во избежание публичного скандала вы предпочтете раскошелиться. Все, что вы должны сделать, — это поручить нашему адвокату с ним разобраться. — Он коротенько хохотнул. — Черт возьми, вы ведь отлично знаете, что, получив по почте пьесу, никогда не задерживаете ее у себя, а тут же отсылаете обратно, в нераспечатанном виде.
   — Боулер уверяет, что кто-то в этом доме расписался за бандероль, — спокойно объяснил я. — Судя по его внешнему виду и манере говорить, я полагаю, вы правы, считая этого типа профессиональным шантажистом. Но в таком случае он куда опаснее, чем неопытный любитель.
   — Это также означает, что мой отец будет пользоваться вашими услугами гораздо дольше, не так ли, мистер Холман? — ядовито поинтересовалась Антония.
   — Достаточно! — прикрикнул на нее Кендалл.
   — Меня это не обижает, — искренне сознался, я. — Чувствительность в моей профессии — все равно что клаустрофобия для ловца жемчуга. А Боулера нельзя недооценивать, это ясно.
   — Может быть, вы объясните мне поконкретнее, что привело вас к такому выводу?
   — Вам это не понравится.
   — По всей вероятности, но ничего не поделаешь!
   — Судя по тому, как Боулер разговаривал и действовал, он слишком уверен в себе, чтобы блефовать. Если они явятся в суд и смогут доказать, что вы присвоили произведение его клиента, никто не станет раздумывать, правда это или нет. Отправлять по почте сразу две копии литературного произведения, чтобы при необходимости доказать авторское право, стало почти стандартной практикой в подобном бизнесе, не так ли?
   — Конечно, — хмыкнул Хиллан, — но я не понимаю...
   — Если, — продолжал я, не обращая на него внимания, — Боулер сможет доказать, что вы получили копию пьесы, соответствующую отправленной банкиру, и это то самое произведение, которое в настоящее время идет на Бродвее под вашим именем, иных доказательств не" потребуется.
   — Но я ее даже в руках не держал! — воскликнул Кендалл.
   — И это возвращает нас к тому, с чего я начал, — буркнул я. — Боулер вовсе не утверждает, что пьесу получили вы. Он говорит, что кто-то из обитателей дома расписался за бандероль, и ни судья, ни присяжные не поверят, что вы ее не читали, раз существует достоверное подтверждение того, что пьеса побывала в вашем доме.
   — Но никто здесь не стал бы расписываться за... — Голос Кендалла сорвался, а в его широко раскрытых глазах появилось страдальческое выражение.
   — Я предупреждал, что вам это не понравится, — напомнил я. — Я также полагаю, что вы правы: если бы кто-то в этом доме по неведению все же расписался за принесенную бандероль, он не стал бы этого скрывать и вручил бы пьесу вам.
   — Не знаю, на что вы намекаете, Холман, — раздраженно бросил Хиллан. — Если кто-то, очевидно, не Рейф и не я, расписался за эту бандероль, почему же он не отдал ее Рейфу? Что, дьявол побери, он сделал с рукописью? Разорвал, сжег или что?
   — Нет, “по неведению” — неподходящее слово! — крикнул я. — Это могло быть сделано только преднамеренно.
   — Но это означало бы, — медленно проговорил Кендалл, — что кто-то в нашем доме специально умолчал о случившемся, став партнером шантажиста.
   — Вот теперь до вас дошло, — усмехнулся я. Антония выпрямилась, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. Хиллан тоже вытаращил глаза, не замечая, что пепел сигары испачкал ему весь пиджак.
   Это был по-настоящему болезненный момент, и подсознательно я ждал какого-то драматического действа: например, что кто-нибудь ворвется в гостиную и прикончит гнусного шпика на коврике у поддельного камина.
   — Если так, — нервно обронила Антония, — это мог сделать любой из тех, кто тогда жил у нас в доме! — Она посмотрела на Хиллана. — Вы, или Брюс, или Питер?
   — Вы никого не забыли? — спросил я самым вкрадчивым тоном.
   — Я кого-то не упомянула? — С минуту девушка недоуменно таращилась на меня, потом ее лицо вспыхнуло от гнева. — Ох, вы имеете в виду меня? Это безумие!
   Хиллан сверкнул глазами:
   — Мы все вот-вот вцепимся друг другу в глотки!
   — Это не безумие, — хрипло проворчал Кендалл, — а, напротив, вполне логично и разумно. Дело в том... — Он на мгновение запнулся. — Только я не могу представить, почему кто-то из близких захотел бы причинить мне такое зло?
   — Три четверти миллиона долларов — довольно веская причина, — заметил я. — Но, возможно, существует и другая, более эмоциональная. Зависть, ненависть, кто знает?
   — Ну, — Хиллан снова сунул сигару в рот, — если соединить деньги и зависть, круг немедленно сузится, верно? — Он глянул на Кендалла. — Я вам тысячу раз говорил, что глупо разрешать этим двум бездельникам жить здесь. Хотите заниматься благотворительностью — воля ваша, но селить паразитов в собственном доме — значит напрашиваться на неприятности. Разве я этого не говорил?
   — Помолчите! — осадил его Кендалл. — Мне необходимо все обдумать.
   — А что за два бездельника? — Я вопросительно посмотрел на Хиллана.
   — Толбот, манерный виршеплет, и Джон Эшберри, самый скверный актер в мире! У Рейфа какая-то странная слабость к ним обоим — один Бог ведает почему, — и эти лоботрясы живут здесь уже пару лет.
   — Ну а прислуга? — поинтересовался я.
   — Прислуги практически нет, — отрезала Антония, — только раз в неделю приходит уборщица. Готовлю и слежу за домом я сама.
   — Может быть, нам удастся немного сузить круг? — Я взглянул на Кендалла. — Например, кто находился в доме в то время, когда это могло произойти? То есть с момента, когда вы закончили черновой вариант пьесы, и до того, как отослали ее продюсеру на Бродвей.
   — Почему с того момента, когда я закончил черновой вариант?
   — Потому что кто-то должен был скопировать его и передать клиенту Боулера, — терпеливо объяснил я. — Как иначе ухитрились бы он или она вовремя отправить два экземпляра, достаточно схожих с вашей теперешней пьесой, чтобы они могли обвинить вас в плагиате?
   — Я не подумал об этом, — с тяжелым вздохом признал драматург. — Разумеется, все нужно было продумать и спланировать до мелочей.
   — Джеки! — возбужденно вскрикнула Антония. — Она прожила тут целый месяц как раз после того, как ты закончил пьесу и кое-что дорабатывал, помнишь?
   — Не впутывай ее в эту историю! — сурово одернул дочь Кендалл.
   — Еще чего! Если все под подозрением, включая твою собственную дочь, не вижу причин, чтобы Джеки оставалась в стороне. Неужели только потому, что она была твоей любовницей?
   Кендалл откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза, и посидел так пару секунд, потом смерил домашних тяжелым от гнева взглядом.
   — Я хочу поговорить с мистером Холманом наедине, — отчеканил он сухим формальным тоном. — Поэтому я буду крайне признателен, если вы оставите нас вдвоем.
   — Но, Рейф! — Хиллан не мог скрыть обиду. — Я ведь управляющий вашими делами! Любое решение по столь важным вопросам...
   — Выйдите отсюда! — чуть повысил голос Кендалл. Менеджер без лишней спешки направился к двери, явно рассчитывая изобразить достойное отступление, но это у него плохо получалось. Антония поднялась с кушетки, надменно вскинув голову, но приказу отца подчинилась беспрекословно. Дверь за ними захлопнулась, Кендалл принялся непослушными пальцами набивать трубку.
   — Что мне делать? — спросил он.
   — В вашем распоряжении три дня, — ответил я. — После этого будет слишком поздно. Если пойдете на встречу с Боулером и его клиентом в кабинете банкира, вам не оставят иного выхода, кроме как согласиться на его условия. Если же вы не уступите, они разоблачат вас как плагиатора и передадут дело в суд. Стало быть, единственный шанс — разоблачить сообщника шантажистов здесь, в доме, и доказать его виновность.
   — За три дня? — Он недоверчиво покачал головой. — Каковы шансы на успех, мистер Холман?
   — Положение, конечно, скверное, но шанс выиграть есть всегда.
   — Вы попытаетесь? Я кивнул:
   — Разумеется. Но одно вы должны уяснить твердо: это не доставит удовольствия никому из живущих в доме, в том числе и вам самому.
   — Хорошо, мистер Холман, поступайте так, как сочтете необходимым.
   — Это означает копаться в личной жизни каждого, вытаскивать на свет Божий то, что они хотели бы спрятать, обнажать чувства, которые они скрывали годами, — предупредил я. — А в результате все, кому не в чем себя упрекнуть, возненавидят вас не меньше, чем меня.
   — Это необходимо сделать... Не жалейте никого, включая меня!
   — Хорошо. — Я взглянул ему в глаза. — Где мне искать Джеки?
   Его лицо вновь окаменело на несколько секунд, но тут же просветлело.
   — Вы правильно начали, мистер Холман... Джеки Лоррейн. У меня где-то записан ее адрес, я его найду.
   — А как насчет живущего здесь актера Джона Эшберри? Может, имеет смысл переговорить с ним прямо сейчас?
   — Боюсь, что нет. Каждый понедельник он навещает старого приятеля в Санта-Монике и возвращается не раньше полуночи.
   — Что ж, это потерпит до завтра... Могу я получить адрес Джеки Лоррейн?
   — Сейчас принесу.
   Драматург вышел из комнаты, а я, чтобы убить время, закурил сигарету. В гостиной стояла такая тишина, что можно было расслышать негромкое гудение кондиционера где-то у меня под ногами. В воздухе, если принюхаться, все еще витал легкий аромат духов Антонии. Вскоре возвратился Кендалл с листком бумаги.
   — Я переписал вам адрес, — деловито заговорил он, — но не уверен, что она по-прежнему там живет.
   — Это легко проверить... Еще один вопрос, прежде чем я уйду. Антония — ваша родная дочь? Кендалл так и вскинулся:
   — Какого черта вы имеете в виду? Разумеется, она моя дочь.
   — Мисс Кендалл так мало на вас похожа, что мне невольно пришло в голову, уж не приемный ли она ребенок.
   — Нет, Антония — копия матери, умершей, когда девочка была еще младенцем.
   — Мне просто стало любопытно. — Я пожал плечами.
   — Этого требует ваша работа, мистер Холман. — Он невесело улыбнулся. — Моя — тоже, и вплоть до недавнего времени я считал себя чем-то вроде эксперта. — Нервный оскал Кендалла мало напоминал улыбку. — Полагаю, в известной степени это забавно? Крупный драматург, знаток всевозможных человеческих пороков и слабостей! И кто-то в моем собственном доме, по-настоящему близкий мне человек, старательно разрабатывает план, чтобы жульнически похитить у меня огромную сумму денег, а заодно погубить репутацию и дальнейшую карьеру. Все это творилось у меня под носом, а я ничего не заметил.
   — Сочиняя пьесу, вы сами создаете характеры, — напомнил я очевидное. — Вы рисуете окружение своих персонажей, их прошлое, придумываете мотивацию поступков и даже диалоги. Ну а в реальной жизни сколько людей способны устоять перед соблазном раздобыть около миллиона долларов?
   — Не знаю, мистер Собеседник! — проворчал он. — А каково ваше мнение?
   — Ни один! — в тон ему отозвался я. — Возможно, именно об этом вам стоит хорошенько поразмыслить нынешней бессонной ночью.

Глава 3

   Джеки Лоррейн все еще жила в высотном здании недалеко от Стрипа, как я выяснил, приехав туда. Ее квартира была на четырнадцатом этаже, скоростной лифт в мгновение ока доставил меня на место — я едва успел нажать на кнопку. Ноги мои чуть не утонули в толстенном ковре, устилавшем коридор, пока я шел от лифта до дверей квартиры. Нажав на кнопку звонка, я услышал, как в недрах обиталища Джеки мужской голос запел: “Заниматься любовью, крошка, мне почти недосуг” — и резко замолчал. Какое-то время я отупело смотрел на звонок, затем, сочтя, что это случайное совпадение, отважился повторить попытку. Но стоило только прикоснуться к звонку — и голос вновь запел ту же песню.
   «Может быть, она подвела проводок к какому-то пленному вокалисту, запертому в темном чулане, а бедняга знает, что, если откажется петь, когда электроимпульс подаст сигнал голосовым связкам, его перестанут кормить?»
   Дверь отворилась. На пороге, деликатно позевывая, стояла томная брюнетка. Волосы рассыпались по плечам, длинная челка почти касалась бровей. Красивый овал по-кошачьи изящного личика, большой, выразительный рот... Нет, по-моему, просто позор, что в глазах такой женщины читалось твердое намерение отвергнуть любой товар, какой бы я ей ни предложил: “Нет, спасибо, мне не нужен крем!"
   Сильно поношенный белый брючный костюм Джеки украшали гигантские подсолнухи, рассыпанные в самых необычных для произрастания этих цветов местах. Блуза, скрепленная на шее воротником-хомутиком, плотно облегала шикарную грудь и пышные бедра, словно нарочно созданные, чтобы спасти вас от холода в зимние ночи. Крохотные медные колокольчики тонкого браслета на обнаженной правой руке мелодично позванивали на каждом шагу.
   Вид этой особы вызвал у меня вполне человеческую реакцию. Возможно, у драматурга она и могла вызвать чисто академический интерес, но я в этом сильно сомневался.
   — У вас неглупый вид, — позевывая, промурлыкала она, — так скажите что-нибудь остроумное.
   — О'кей. — Я дружелюбно усмехнулся. — Это не вы недавно стянули у автора одну хорошую пьесу?
   Она заморгала так, что на миг верхние и нижние ресницы слились в любовном единении.
   — Повторите-ка еще разок!
   — Кто-то украл копию последней пьесы Рейфа Кендалла, — объяснил я. — Это произошло, когда вы гостили в его доме.
   — У вас есть имя?
   — Рик Холман.
   — Думаю, вам лучше войти, Рик Холман. Джеки повернулась, чтобы показать мне дорогу, и я узрел совершенно голую спину, покрытую ровным загаром вплоть до того места, где колоссальный подсолнух скрывал переход из долины в расселину.
   Гостиная, без особого порядка обставленная современной голландской мебелью, смахивала на миниатюрный Голливуд-Боул. Звездная ночь за окнами из зеркального стекла, безусловно, была чудом искусства, но я все же понадеялся, что хотя бы бар под мраморной доской, стоявший в углу комнаты, выполнял свое естественное предназначение.
   — А где чулан? — полюбопытствовал я.
   — Чулан? — На лице Джеки мелькнула легкая тревога. — Какой еще чулан вам понадобился?
   — Тот, где вы держите взаперти ручного вокалиста, — ответил я, — беднягу, к чьим голосовым связкам подключены провода дверного звонка.
   — Ах вот оно что! — Джеки вдруг расхохоталась. — Оригинально, правда? Я заказала звонок после того, как этот мерзавец Тони Алтино сбежал от меня, даже не соизволив попрощаться. Эти слова — начало песенки из его альбома и довольно точно характеризуют Тони. Это ничтожество и в самом деле никуда не годный любовник. Слушая его песенку “Скажи, что любишь меня”, я готова была поклясться, что несчастный сгорает от безумной страсти, а на самом деле... Поверите ли, негодяй накануне очередной записи иногда не желал отвечать мне по телефону, опасаясь за свой драгоценный голос!
   — Певец, драматург... А кто вы такая, мисс Лоррейн? — спросил я. — Просто коллекционируете знаменитости или тоже из их числа?
   — Я актриса, — холодно ответила она. — Никто никогда обо мне не слышал, но мое лицо знакомо всем, кто смотрит телевизор. Я любящая жена полицейского-неудачника, гордая подруга симпатичного, молодого, но закомплексованного врача, несчастная девица из салуна, влюбленная в шерифа, угодившего в трудное положение. Назовите сериалы, и я опишу вам эпизоды, где играла спутницу героя, мучимого какими-нибудь проблемами. — Взглянув на мою ошарашенную физиономию, она сердито повела плечиками. — Садитесь, Рик Холман, нечего стоять тут открыв рот, а то я начну нервничать или подумаю, что у вас тоже постоянные трудности.
   Я опасливо присел на краешек ультрасовременной кушетки, явно не предназначенной для нежных игр, да и вообще для человека из плоти и крови, но потом до меня дошло, что у бедняги, видимо, тоже какие-то проблемы. Джеки Лоррейн устроилась рядом, внимательно изучая меня колдовскими глазами.
   — Если кто-то и уволок пьесу Рейфа, то, должно быть, успел вернуть вовремя, до открытия сезона на Бродвее?
   — Нет, ее стащили, чтобы кто-то другой мог сделать копию и таким образом получить материал для шантажа, — пояснил я. — Теперь они предложили Кендаллу выбрать: либо заплатить огромную сумму, либо доказывать в суде, что он не плагиатор.
   — По-моему, все это ужасно нелепо! — Она засмеялась было, но тут же посерьезнела. — И все же, насколько я понимаю, вы говорите правду...
   — Естественно, — буркнул я. — Иначе зачем бы я пришел сюда?
   Она глубоко вздохнула, гигантский подсолнух на груди мигом расплылся, утратив привычные очертания.
   — Вот уже не знаю... — В ее глазах вспыхнул чуть насмешливый огонек. — Но, пожалуй, я бы сумела отыскать пару довольно веских причин.
   Я не стал говорить, что обе они сейчас у меня перед носом. Зачем впадать в вульгарность.
   — Давайте пока ограничимся Кендаллом и его проблемами, коль скоро вы крупная специалистка по таковым.
   — Я под подозрением только потому, что жила в доме в то время, когда это произошло? — Она нахмурилась. — И кто же упомянул имя Джеки Лоррейн?
   Не успел я раскрыть рот, как она прижала палец к моим губам:
   — Давайте-ка я сама отгадаю. У меня только одно предположение: милая маленькая Антония, верно?
   — В самую точку.
   — Это было нетрудно! — Она мрачно усмехнулась, и уголки губ поползли вниз. — Антония никогда и мысли не допускала, что в жизни ее папочки может появиться другая женщина. По ее мнению, он в этом не нуждается.
   — Вы ее не устраивали? Она была против?
   — Господи, вы все ловите на лету, Рик Холман. — Длинные ресницы пару раз одобрительно затрепетали. — Разумеется, Антония была вне себя, но у нее хватило сообразительности не показывать этого в присутствии папеньки. Вот когда мы оставались вдвоем, все сразу же менялось. — Немного помолчав, она тихонечко вздохнула. — Так что, мне выпала роль главного злодея?
   — Не более чем любому, кто жил тогда у Кендалла, — честно ответил я. — Кендалл поручил мне попытаться урезонить вымогателя, а сделать это можно, только разыскав в доме его сообщника, укравшего копию пьесы. Это было сделано либо ради денег, либо в отместку, либо ради того и другого сразу. Единственное, что мне известно о Кендалле, — это его репутация хорошего драматурга. Может быть, вы сумеете мне помочь, рассказав о Кендалле-человеке.
   — Приходите как-нибудь еще, когда выпадет свободная неделька. — Она лукаво улыбнулась. — Вообще-то, думается, я сумею набросать портрет, но сперва мне необходимо выпить. А вы как насчет этого?
   — Я думал, вы уже никогда об этом не спросите, — с благодарностью ответствовал я.
   Джеки приготовила напитки на мраморной доске бара, потом отнесла их к кушетке и снова уселась.
   — Я из тех девушек, которым необходимо, чтобы их постоянно любили, — доверительно сообщила она.
   Я поглядел на подсолнух, вновь расцветший на ее левой груди, и пробормотал:
   — Вряд ли у вас с этим могут быть сложности.