Браун Картер. Заводная кукла

   Жалкая маленькая фигурка распростерлась на спине почти точно подо мной, она казалась неопрятным темным пятном на стерильно белом бетонном дне плавательного бассейна. Я пережил весьма неприятные минуты, когда мне показалось, будто я вижу серое лицо Ларри Голда, глядящего на меня с упреком ничего не видящими глазами.
   — Им понадобилось черт знает сколько времени, чтобы спустить воду и вычистить бассейн, верно? — спросила она меня дрожащим голосом.
   Я медленно выпрямился и почувствовал, что ветер стих, наступила полная тишина. Даже Тони замерла, превратившись в белую мраморную статую. Единственный звук, доносившийся из спальни, был голосом Ларри Голда, исполнявшего бездарную лирическую песню вновь и вновь:
   Вы обещали любить меня вечно,
   Как это вышло, что плачу теперь я?
   Тут голос на мгновение умолк, и мне почудилось, что я услышал легкий щелчок, — переключатель перевел адаптер к началу.
   Тони внезапно вздрогнула и отвернулась.
   — Я поняла, что он умер, едва только увидела, как он лежит недвижимый на дне бассейна, — сказала она тусклым, лишенным всяких эмоций голосом. — Но чем дольше я здесь стояла, тем сильнее надеялась, что в конце-то концов он вовсе не умер, а всего лишь контужен, сильно ушибся. Я подумала: если сосредоточиться на этом, если горячо молиться, возможно, это ему поможет, заставит пошевелить рукой или ногой, чтобы я поняла.
   — Когда это случилось? — спросил я.
   — Уже давно... — Она беспомощно пожала плечами. — Мне кажется, прошло уже целое тысячелетие.
   — Через сколько времени, после того как это случилось, вы позвонили мне? — настаивал я.
   — Не помню.
   — Через час, два или три после того; как Лайза ушла из вашего дома вместе со мной? После ссоры между вами?
   — Я не знаю, Рик. — Она в отчаянии покачала головой. — Клянусь Богом, не знаю...
   — О'кей, оставим это.
   Я взял ее за руку и увел с террасы в комнату.
   При ярком освещении лицо ее походило на застывшую белую маску с двумя черными провалами вместо глаз. Я заставил ее сесть в обтянутое шелком кресло возле туалетного столика, отыскал, где у нее хранилось спиртное, и заставил выпить полрюмки неразбавленного виски.
   Она согласно кивнула, когда я сказал, что мне надо оставить ее на пять минут.
   Я вышел из дома через парадную дверь, оставив ее незапертой, чтобы снова не тревожить Хельгу, обошел вокруг дома и спустился по ступенькам к бассейну.
   Ларри Голд лежал на бетонном дне сухого бассейна.
   Я спустился туда, чтобы все осмотреть детально. Он, разумеется, был мертв. Да и как бы он остался жив после падения с высоты в семьдесят футов на бетон.
   Отвратительные темные пятна, разбрызганные по дну бассейна, указывали, что никакого чуда не произошло.
   Лицо у него было искажено, рот широко раскрыт, будто он все еще кричал от ужаса, в голубых глазах застыло выражение безумного страха, длинные волосы — в крови. И я в душе даже обрадовался, что не мне предстоит Убирать труп.
   Несколько секунд я просто глядел на него, но потом до меня постепенно дошло: что-то тут не так, однако я не мог определить, что меня беспокоит. Бывает так: иной раз спросят у тебя чье-то имя или название, которое ты прекрасно знаешь, а ты не можешь вспомнить. Я уставился на Ларри, будто он мог подсказать мне, в чем дело.
   Внезапно я сообразил, что меня тревожит, даже удивился, какого дьявола я не обратил на это внимания сразу. Его руки! Они были раскинуты в стороны под прямым углом к телу. Левая лежала ладонью вверх, а правая крепко сжата в кулак.
   Падая с такой высоты, подумал я, человек должен сжать обе руки, но никак не одну, если для этого нет причины.
   Я опустился на колени и осторожно разжал пальцы правой руки. На ладони я увидел небольшую блестящую пуговицу черного цвета.
   На Ларри был светлый костюм с коричневыми пуговицами. Кстати, все они оказались на месте. Черная пуговица маловата для мужского костюма, но, возможно, годится для женского. Или для рукава мужского пиджака. Или это просто пуговица, и черт с ней! Не моя проблема, ее можно оставить для полиции! Я вложил пуговицу в безжизненные пальцы Голда и снова сжал их в кулак.
   Когда я вернулся в спальню, мне показалось, что Тони не сдвинулась с места, только рюмка ее была наполовину пуста. Проклятая пластинка продолжала звучать, и я подумал, что помешаюсь, если снова услышу эту дешевку.
   Тони сказала мне, где проигрыватель выключается, и я с чувством огромного облегчения вырубил его.
   Подойдя к телефону, я собрался позвонить в полицию, но вспомнил свое обещание немедленно сообщить обо всем кузине Лайзе и поэтому набрал свой собственный номер.
   — Я чувствовала, что дела плохи, Рик, — спокойно произнесла она, когда я закончил свой рассказ. — Я не могла сидеть, дожидаясь вашего звонка, и позвонила Тайлеру.
   Пересказала ему все, что вам наговорила по телефону Тони.
   Он сразу же поехал к Тони, прихватив по дороге Наоми.
   Так что они вот-вот должны появиться. Надеюсь, вы не против?
   — Конечно же нет! — искренне ответил я.
   Я почувствовал огромное облегчение при мысли, что сейчас приедет тетушка и возьмет на себя ответственность за свое неразумное дитя.
   — Ох, я чуть не забыла! — воскликнула Лайза. — Тайлер велел мне непременно предупредить вас: если Голд уже мертв, чтобы вы не вызывали полицию до его появления.
   — Тайлер Морган может катиться ко всем чертям! Он мне не указчик! — возмутился я.
   — Пожалуйста, Рик! — В ее голосе послышалась настойчивость. — Ради Тони, пусть этим делом занимается Тайлер!
   Я подумал: раз Ларри Голд умер, полученное мною от Мэсси задание теперь утратило свой смысл и может иметь лишь чисто академический интерес.
   — О'кей, я предоставлю Моргану удовольствие разбираться с этим, — проворчал я.
   — Спасибо, Рик! — благодарно произнесла она. — Вы настоящий принц!
   — А вы полинезийская принцесса, поскольку на вас все еще моя гавайская рубашка, как я полагаю... Как только Морган приедет сюда, я отправлюсь домой и сразу же отвезу вас.
   — К чему такая спешка? — холодно возразила она. — Не можете дождаться, когда я возвращу вам рубашку?
   Скупердяй!
   Последнее слово она произнесла с особым смаком и повесила трубку, чтобы оставить последнее слово за собой как истая женщина.
   — Ваша тетушка и Тайлер Морган уже едут сюда, — сказал я Тони, которая с белым лицом по-прежнему сидела в кресле, обтянутом белым шелком.
   — Вот как? — Она сделала глоточек. — Наоми будет довольна.
   — Довольна? — Я нахмурился. — Чем?
   — Из-за Ларри, конечно.
   Это было сказано так вежливо, будто она разговаривала с незнакомцем на официальном коктейле.
   — Наоми всегда считала Ларри проходимцем, а мое намерение стать его женой — полным безрассудством.
   — Может быть, мне лучше пойти и открыть парадную дверь, чтобы они не тревожили Хельгу? — спросил я.
   — У Наоми есть собственный ключ, — сухо сообщила Тони. — Я собиралась сменить замок, но позабыла.
   — Ну что же, тогда все в порядке, — заметил я. — На каком автомобиле ездил Ларри?
   — На спортивном, белого цвета. Какая-то иностранная марка. Итальянская, если не ошибаюсь.
   — "Мазерати"?
   — Точно.
   Установилась томительная пауза, но через несколько минут я забеспокоился: Лайза не видела, как Ларри Голд выходил из комнаты. Его спортивная машина все время оставалась припаркованной в пятидесяти ярдах от ворот.
   Значит, он вообще не выходил из дома, а прятался где-то, дожидаясь, когда мы с Лайзой уедем.
   Мне хотелось осмотреть остальные комнаты второго этажа, но я боялся оставлять Тони одну.
   — Тони? — спросил я с надеждой. — Не хотите, чтобы сюда пришла Хельга?
   Она сосредоточенно обдумала мое предложение и медленно покачала головой.
   — Нет, спасибо, Хельга милая, она, как говорит Наоми, «работящая и способная горничная», но мне кажется, она станет довольно неприятной, когда узнает о смерти Ларри.
   Пришлось отказаться от намерения побродить по дому... Я закурил сигарету и понадеялся, что Морган не заблудился по дороге. И тут, как бы в ответ на мою мольбу компаньона поневоле, на лестнице раздались шаги.
   Они оба вошли в комнату, и я получил возможность впервые взглянуть на женщину с редким именем Наоми Простетт — создательницу кинозвезды.
   Логика подсказывала, что, имея двадцативосьмилетнюю дочь, она могла быть не моложе сорока восьми лет.
   Глаза же незамедлительно отвергли всякую логику, подсказав, что ей, возможно, на самом деле лет сорок, хотя выглядит она не старше тридцати пяти.
   В ее лице ясно виделось отражение черт ее родной дочери, но на этом сходство кончалось. Вместо фантастического сочетания ума и животного магнетизма Лайзы, лицо Наоми отражало лишь обуревавшую ее амбицию.
   Это читалось в расчетливом взгляде холодных голубых глаз, подчеркивалось тонким носом и почти свирепым изгибом широкого подвижного рта.
   Коротко подстриженные волосы были так искусно уложены, что производили впечатление естественного очаровательного беспорядка. На ней были кашемировый свитер и простенькая юбка, которые наверняка стоили очень дорого. Одежда неприметно подчеркивала юношеские формы ее гибкого тела, в котором не чувствовалось ни угловатости, ни неприятной худобы. Кому-то такая фигура, возможно, казалась вполне естественной и привлекательной, кому-то нет, в зависимости от вкуса, я же посчитал, что Наоми создала ее преднамеренно, вообще перестав питаться лет двадцать назад.
   — Тони! — Ее голос был хрипловато-драматичным. — Моя бедная крошка! В каком аду ты находилась все это время! Что тебе пришлось пережить!
   Она грациозно пробежала через всю комнату к креслу, заключила приемную дочь в объятия и неистово обняла.
   — А вы, должно быть, Рик Холман? — раздался энергичный басок.
   По всей вероятности, это был день, когда я встречался только с людьми, абсолютно мне антипатичными. Первым по порядку был Айвен Мэсси, затем секретарша Вогана, потом он сам и его помощник-исполнитель, не говоря уже о Ларри Голде. Шестым номером стала Наоми Простетт, а теперь вот еще и Тайлер Морган.
   Он был высокий, элегантный тип, лет пятидесяти, точная копия отставных генералов, изображения которых частенько украшают лакированные обложки журналов. В действительности же ни один отставной генерал не выглядит таким хлыщом.
   Его прямые черные волосы были обильно припорошены сединой и уже сильно поредели. Маленькие усики подстрижены с раздражающей аккуратностью, а слегка покрасневшие глазки как бы все время отдавали распоряжение невидимым подчиненным.
   — Я Холман, — пришлось согласиться мне. — А вы Тайлер Морган?
   — Разумеется! — пролаял он. — Вы уже вызвали полицию?
   — Лайза попросила меня обождать и предоставить это сделать вам.
   — Молодчина!
   В его глазах я прочел осторожное одобрение, адресованное мне. Я посчитал, что медали пока не заслужил, но коли Холман и дальше будет действовать так же удачно, возможно, генерал и пригласит его отобедать у себя с младшими офицерами.
   — Где тело?
   Ну вот опять, подумал я с возмущением: великий административный талант отбрасывал подробности, чтобы сразу перейти к сути проблемы. Если мне и дальше придется выступать в роли подчиненного у этой пародии на Наполеона, то, вероятно, просто ради собственного удовольствия я его придушу.
   На террасе я обождал, пока он, склонившись над балюстрадой, изучал тело. Наконец он выпрямился, явив собой подобие шомпола.
   — Как это случилось?
   Резкий тон вопроса говорил о том, что, будь я на самом деле расторопным лейтенантом, я должен был бы принять соответствующие предупредительные меры.
   Я пересказал ему все, что услышал от Тони. Ларри Голд валял дурака на террасе, так сказать, развлекался, вскочил на балюстраду и балансировал, стоя на одной ноге, но потерял равновесие и свалился в пустой бассейн.
   — Молодой болван! — произнес Наполеон. — Он мертв, конечно?
   — Конечно! — холодно подтвердил я, решив, что мне пора повысить себя в чине.
   — Тут надо действовать с величайшей осторожностью! — Он глубоко задумался на несколько минут. — Огласка, конечно, будет колоссальной, но я смогу обуздать репортеров, да и с полицией тоже справлюсь... Откровенно говоря, меня тревожит сама девушка, Холман. Почему она решила остановить свой выбор на вас, когда ей понадобилась помощь? Почему не обратилась к кому-то, кто ближе ей, в ком она была уверена? К Наоми, например, или хотя бы ко мне?
   — Мне думается, у нее на то имелись самые тривиальные основания, — заговорил я непринужденно. — Возможно, она ненавидит вашу коллективную тиранию.
   — Что?
   Какое-то мгновение он считал, что ослышался, но заметил выражение моего лица.
   — Вы можете оскорблять меня, если вам угодно, Холман, — прошипел он в ярости, — но оставьте в покое Наоми, слышите? Она посвятила всю свою жизнь карьере этой девочки, и я не намерен выслушивать злобную клевету в ее адрес ни от вас, ни от кого другого!
   — Возможно, какое-то время ей следовало быть преданной самой девочке, а не ее карьере? — высказал я предположение. — Но это не моя проблема, генерал, а ваша. Так что занимайтесь ею сами во славу Господа Бога!!

Глава 5

   Войдя в спальню, я заметил, что за время моего отсутствия здесь произошли кое-какие изменения. Комната была погружена в темноту, если не считать яркого света лампочки под абажуром на тумбочке.
   Когда глаза привыкли к полутьме, я разглядел, что Тони крепко спит, а ее белый пеньюар облегает ее в художественном беспорядке.
   Наоми Простетт поднялась с края кровати и на цыпочках подошла ко мне, приложив палец к губам и довольно успешно изображая ночную сиделку.
   — Я думаю, для Тони сейчас самое необходимое — немножко отдохнуть, — прошептала она тоном заговорщицы. — Знаете, я благодарю Бога за то, что разрешила ей оставить у себя мою Хельгу. До этого горничная много лет жила у меня. Она воистину поразительное создание: неутомимая труженица и к тому же преданный и верный друг. — Наоми негромко вздохнула. — Полагаю, мы иной раз не отдаем себе отчета, как нам повезло, верно?
   Я молча глядел на нее, ожидая, что она сейчас начнет уговаривать меня пожертвовать приличную сумму в фонд помощи Хельге в старости, но мои опасения оказались необоснованными.
   — Полагаю, с беднягой Голдом произошел какой-то ужасный несчастный случай? — спросила она, не скрывая любопытства.
   — Он паясничал, пытаясь балансировать на одной ноге, сорвался с балюстрады и полетел вниз, — сообщил я коротко. — К тому же, миссис Простетт, я ухожу и...
   — Прошу вас! — перебила меня она. — Вы были так добры к бедной маленькой Тони, хотя почти не знаете ее, и я вам за это бесконечно благодарна... Не могли бы мы называть друг друга по имени?
   — О'кей, Наоми! — согласился я. — Думаю, что Морган вызовет полицию, когда вернется с террасы. Так вот, если они пожелают допросить меня, пусть передаст им, что я буду у себя дома...
   — Уверена, в этом не будет необходимости, Рик, — возразила она. — Мы с Тайлером сумеем сами ответить на все вопросы. Было бы просто нечестно впутывать еще и вас в нашу семейную трагедию после того, как вы проявили столько доброты к Тони.
   — Вы хотите сказать представителям закона, что меня здесь вообще не было сегодня? — спросил я.
   — Вот именно! — Она кивнула. — И вам совершенно не стоит волноваться из-за Хельги или Тони. Они обе поступят так, как им будет сказано... — Ее голос внезапно осекся, и она неуверенно пробормотала:
   — То есть я хочу сказать...
   — Я хорошо понимаю, что вы хотите сказать! — перебил ее я. — Вы объяснили это достаточно четко и конкретно. А теперь хорошенько выслушайте меня, Наоми.
   Вы сообщите полиции слово в слово все то, что услышали от меня, иначе я подниму такой скандал, который вам и не снился. Вам же хуже, если сообщение в полицию сделаю утром я!
   — Само собой разумеется, Рик! — Она попыталась изобразить тепло в своей заученной улыбке. — Могли бы этого и не говорить, все будет сделано, а как же иначе?.. Я просто хотела избавить вас от ненужных затруднений.
   — Да, конечно! — Я поморщился. — Знаете что, Наоми? Вы меня пристыдили, и я теперь чувствую себя закоренелым эгоистом. Оказывается, вы думали обо мне, в то время как я совершенно о вас не думал! Поэтому я искренне надеюсь, что вы в конце концов выйдете замуж за Тайлера Моргана, ибо вы как раз та женщина, которая заслуживает иметь мужем ничтожество вроде него!
   Я вышел в прихожую, закрыл дверь спальни, а потом быстро осмотрел остальные комнаты второго этажа. Рядом со спальней находился домашний театр, достаточно просторный, чтобы вместить до тридцати человек избранной публики в обстановке сказочной роскоши. Проекторная находилась у противоположной стены, в которой была дверь на террасу. Две комнаты для гостей завершили мой осмотр, их двери тоже выходили на террасу.
   Выйдя из дома и неслышно закрыв за собой дверь, я медленно пошел к машине. Хотелось упорядочить возникшие вопросы, нашлось время и пожалеть копа, которому тоже придется искать на них ответы.
   Ларри Голд, конечно, не покидал дома, он, должно быть, зашел в одну из свободных комнат и отсиживался там до тех пор, пока мы с Лайзой не уехали где-то около четверти десятого, по моим расчетам. Телефонный звонок Тони, прозвучавший совершенно некстати, раздался почти в половине двенадцатого. Что же произошло за эти два с небольшим часа? Сколько времени потребовалось Голду, чтобы появиться на террасе и заняться клоунадой? И сколько времени прошло после того, как он свалился и Тони надумала позвонить мне?
   Наконец, имелся последний, самый интригующий вопрос: пуговица. Кому она принадлежала?
   Я бросил завистливый взгляд на блестящий белый автомобиль, припаркованный перед моим. Без всякой разумной причины я почему-то испытывал больше симпатии к осиротевшей спортивной машине, чем к ее бывшему владельцу Ларри Голду.
   Уже через пятнадцать минут я остановился возле своего дома. Нормальный свет и обычная обстановка показались мне необычайно приветливыми и уютными, а переплетенные пальмы гавайской рубашки закивали мне с энтузиазмом, когда Лайза соскочила с высокого табурета возле бара, чтобы встретить меня.
   — Я слышала, как подъехала машина, — сообщила она с гордостью, — и успела приготовить вам выпивку.
   — Весьма предусмотрительно, — признал я. — Мне нужен стаканчик, даже два. Нет, несколько!.. Если хорошенько подумать, мне просто необходимо напиться!
   — Вы все еще негодуете по поводу вашей рубашки? — спросила она напрямик. — А я думала, вам нравится смотреть, как раскачиваются пальмы.
   Я взял протянутый мне стакан и выпил приблизительно две трети, пока не сообразил, что коктейль состоял не только из мараскина и водки и что он мощно ударил мне в голову. Лайза добавила французский вермут, но позабыла о лимонном соке. Таким образом я принял порцию чистого алкоголя.
   — Прекратите играть в молчанку! — сердито воскликнула она. — Расскажите, что произошло!
   Мне удалось благополучно поставить бокал на стойку бара, хотя моя глотка вела ожесточенное сражение с парами алкоголя. После агонии, длившейся секунд десять, мне удалось набрать в легкие воздуха.
   — Что, черт возьми, с вами творится? — Ее глаза изучали мое лицо с явной враждебностью. — Прикусили себе язык?
   — Если вы надумали отправить меня на тот свет, зачем было изводить хорошее спиртное? Проще пырнуть в спину ножом!
   — Не понимаю, о чем вы болтаете? — сердито бросила она.
   — Напиток! — Я слабо махнул рукой в сторону недопитого бокала:
   — Вы же забыли лимонный сок!
   — Ах это! — Она равнодушно пожала плечами. — Я никогда не разбавляю спиртное, от этого портится вкус.
   Что можно было ответить на это?
   — Ну? — через минуту выкрикнула она. — Вы собираетесь мне что-нибудь сказать или будете изображать собой каменное изваяние?
   Пришлось сообщить, что ее маменька и Тайлер Морган прибыли к Тони и все взяли в свои руки и тогда я уехал. Рассказывая, я подошел к бару и приготовил пару бокалов по собственному рецепту, с большим количеством лимонного сока.
   — Я-то надеялась, что ваше сообщение будет захватывающим! — воскликнула она мечтательно. — А все прозвучало так прозаично и скучно, Холман!
   — Так оно и было.
   — Что вы думаете о Тайлере?
   — Не спрашивайте!
   — Нет, я действительно хочу знать. — Она снова взобралась на высокий табурет, оперлась локтями о стойку, опустив голову на сплетенные пальцы, и уставилась на меня. — Скажите свое честное мнение о Тайлере, Рик!
   Что вы о нем думаете, понравился он вам?
   — Обычное пресмыкающееся, — ответил я, — но с потугами на лидерство...
   — Вы несправедливы, — вежливо возразила она. — Нужно отдавать человеку должное, если он этого заслуживает.
   — А вы не считаете своего босса пресмыкающимся?
   — Ну что вы, Рик! Разве можно говорить такое? — Она захлопала ресницами, изображая оскорбленную невинность. — Я считаю его чуть ли не самым сообразительным человеком на свете! — Издевательская улыбка изогнула ее губы. — В конце концов, это он выбрал меня руководить агентством.
   — А может, все было как раз наоборот? — сказал я с невольным восхищением. — Может, вы сами выбрали его агентство, чтобы им руководить?
   — В конце концов, суть дела не меняется, — равнодушно пробормотала она. — Ну а что вы думаете о моей моложавой белокурой матери?
   — Она, во всяком случае, не пресмыкающееся, — ответил я.
   — Означает ли это, что она вам понравилась?
   — Ну, я бы так не сказал.
   — Она не пресмыкающееся, но вам тем не менее не нравится, — нетерпеливо фыркнула она. — В таком случае, она должна быть чем-то иным?
   — Не могу подобрать нужного слова.
   — Когда речь идет о ней, вы не можете оскорбить мои чувства, — бросила Лайза. — Валяйте!
   — Понимаете, я ищу эпитет, который бы одновременно означал «зловещий», «безжалостный» и «вредный», — медленно произнес я. — Если бы я долгое время находился возле Наоми, то начал бы ее чертовски бояться. Я не шучу. Возможно, это потому, что у меня возникло какое-то подспудное ощущение присутствия в ней злой силы. Она — та вершина, которая постоянно притягивает молнии и с их помощью сжигает все, что встает у нее на пути...
   Широкий рот Лайзы искривился в насмешливой улыбке.
   — Вы разговаривали с ней только пять минут, а ухитрились так перепугаться? Вы что, сбежали от нее?
   — Думаю, генерал Тайлер наградит ее медалью! — проворчал я.
   — Должен же найтись хоть кто-то, достаточно сообразительный, чтобы отправить ее в химчистку! — воскликнула она с грубой откровенностью. — Я давно ищу такого человека и сегодня решила было, что им, возможно, окажетесь вы. Но теперь я уже не так уверена в этом.
   — Очень плохо, детка! — усмехнулся я. — Вам придется вновь пуститься на поиски героя, но только не в моей рубашке!
   Она подняла голову, и в глазах у нее блеснули злые огоньки.
   — До смерти напуганы моей матерью, а меня ни капельки не боитесь? — спросила она вкрадчиво.
   — Сегодня вечером я уже получил все, что мне могли дать женщины семейства Простетт, — огрызнулся я. — Я пробираюсь через трясину, погрузившись по самые уши в этих дамочек Простетт, и безумно устал от этого. Могу сообщить о них еще кое-что, если вам интересно послушать.
   Лайза взяла стакан с коктейлем и принялась медленно вертеть его в ладонях.
   — Да, да, конечно, — пробормотала она, — я очень хочу, Холман.
   — Все три дамы Простетт, как урожденные, так и приемные — одинаковы! — произнес я с горечью. — На первый взгляд они выглядят сексуально, но вскоре ты убеждаешься, что в них нет ничего особенного с точки зрения секса. И тогда теряешь всякий интерес к ним, ибо к этому времени ты эмоционально и умственно измучен и обессилен, растратив все силы на разгадку их непонятного поведения и туманных речей.
   — Вообще-то я привыкла иметь дело со всякого рода сукиными сынами и не обращаю на них особого внимания, — сказала Лайза, обворожительно улыбаясь. — Но вы к тому же еще и грубиян, Холман, а это единственная вещь, которую мы, женщины Простетт, совершенно не выносим!
   И она плеснула мне в лицо содержимое своего стакана. Я достал из кармана носовой платок и принялся поспешно протирать глаза, которые жег алкоголь. Секунд через пятнадцать я смог их открыть и увидел, что Лайза соскользнула с высокого табурета и двинулась через комнату, вызывающе покачивая бедрами. Внезапно она остановилась и медленно повернулась лицом ко мне.
   — Да, я чуть не забыла! — От едва сдерживаемого презрения в ее голосе появились каркающие нотки. — Вы, конечно, желаете получить назад свою рубашку?
   Ее длинные пальцы без особой спешки двинулись вниз по рубашке, поочередно расстегивая каждую пуговицу, затем она сбросила рубашку с плеч.
   — Возвращаю с благодарностью!
   В следующее мгновение моя гавайская рубашка взлетела вверх и приземлилась на табуретке возле бара. Не могу сказать, что я внимательно следил за ее полетом.
   Если бы она при этом производила воющий свист или пробила бы насквозь потолок, я все равно не стал бы тратить время на наблюдение. Мне открылось потрясающее зрелище, которое являла собой Лайза Простетт: единственной одеждой на ней были голубые трусики с кружевными оборочками вокруг бедер. Поза выгодно подчеркивала ее полные зрелые груди, торчащие почти под прямым углом.