Страница:
Лайза, в девичестве Кэмпбелл, и Лайл, чья мать была урожденной Росс, с увлечением подхватили тему. Вечер станет прологом двухмесячных торжеств. Представлены будут все кланы горной Шотландии, и, разумеется, все выйдут в национальных костюмах. Парк напротив отеля украсят китайскими фонариками. Они будут украшать деревья днём, а ночью – загадочно мерцать. Эстраду предоставят волынщикам, и под звуки волынок танцоры спляшут воинственные танцы горцев, а шотландский квартет исполнит несколько народных баллад. Потом мисс Агата Бернс дёрнет за шнур и зажжёт именинный торт диаметром десять футов, украшенный двумя сотнями электрических свечек.
– Не помню, слышал ли я это имя… – задумчиво протянул Квиллер, и ему объяснили, что мисс Агате Бернс сто лет. Раньше она была учительницей, а в последнее время прикована к инвалидному креслу и живёт в «Уголке на Иттибиттивасси».
– Три поколения школьников год за годом единогласно выбирали мисс Агату «Любимой учительницей», – сказала Лайза. – Она обладала харизмой. И пробуждала в нас любовь к учению.
– А что она преподавала? – поинтересовался Квиллер.
– Предмет, который Комитет по образованию счёл нужным обозвать «мёртвыми языками», -с несвойственной ей горячностью ответила Лайза. -Вам, думаю, трудно в это поверить, но здесь, в глуши, мой отец целых четыре года учил латынь и год -древнегреческий. Заправилы нашего штата распорядились изъять эти предметы из школьной программы и по согласию с администрацией средней школы Пикакса закупили на сэкономленные деньги автобусы, главное назначение которых – загрязнять воздух. Расстояние в две-три мили никогда не было проблемой для ребят: они отлично топали в школу пешком.
– И чему же она учила потом? – спросил Квиллер.
– Английскому, – ответила Лайза. – Но никогда не забывала указать нам на латинские корни английских слов.
– Может быть, посвятить ей один из выпусков «Пера Квилла» и напечатать его в день открытия юбилейных торжеств?
– Блестящая мысль! – отозвался Лайл. – Но у неё был инсульт, и она не владеет речью. Брать интервью придется у бывших учеников. Их много среди членов клуба «Добрые старые времена» и в «Уголке на Иттабиттиваси».
– Не расспросить ли мне и бабушку Алисии?
– Она живёт очень замкнуто. Взять у неё интервью – задача не из легких.
Но для журналиста со стажем препятствий не существовало. Он умел достучаться до самых застенчивых и недоверчивых. Тёплый бархатный голос создавал доверительную атмосферу. Внимательно слушая, он тактично кивал и смотрел на своих собеседников таким вдумчивым взглядом, что невольно располагал их к себе.
– А вам случалось бывать в доме Кэрроллов? – спросил Квиллер.
– Только однажды, – ответила Лайза. – Миссис Кэрролл редко приглашала гостей, но тут речь шла о чаепитии с целью сбора пожертвований на церковь. Особняк очень красив, обставлен старинной мебелью как европейского, так и здешнего, североамериканского, происхождения. Чиппендейл, ньюпорт, стиль королевы Анны – всего и не перечислишь.
– Если она полагает, что ради особняка внучка решится бросить Милуоки, то сильно заблуждается, – подхватил Лайл. – Алисия моментально продаст всё ценное какому-нибудь нью-йоркскому антиквару, а дом – агентству по недвижимости.
Те поделят его на квартиры, а рядышком выстроят кондоминиум.
– Йау! – прервал его яростный вопль с пьедестала.
– Он прав: нам пора, – улыбнулись гости, вставая.
Квиллер уже составил план действий и хотел немедленно привести его в исполнение. Вернувшись в амбар, он взял с полки экземпляр «Былей и небылиц» и надписал на нем посвящение: «Доктору Вендлу Кэрроллу, доктору Гектору Кэрроллу и доктору Эразму Кэрроллу – трём поколениям врачей, лечивших жителей Мускаунти со времён первых поселенцев». Затем, набросав записку и приложив к ней карточку с номером своего телефона, он вложил оба листка между страницами в том месте, где начиналась история, озаглавленная «Верхом по срочному вызову», и распорядился, чтобы посыльный мотоциклист немедленно отвез эту книгу в «Уголок на Иттибиттивасси».
Ждать пришлось очень недолго. Зазвонил телефон, и приятный, хорошо отшлифованный голос вежливо произнес «Мистер Квиллер? Говорит Эдит Кэрролл. Мы не знакомы, и я глубоко тронута тем. что вам захотелось прислать мне вашу прекрасную книгу. Какое точное описание быта врачей времен первых переселенцев! Такое чувство, словно сам доктор Эразм рассказал вам эту историю».
Для особы, имеющей репутацию замкнутой и надменной, миссис Кэрролл была на удивление разговорчива. Квиллер, отлично попадая в тон, пробормотал слова благодарности.
– Мистер Квиллер, вы написали, что хотели о чём-то поговорить. Счастлива буду, если вы сможете приехать ко мне завтра на чашку чаю.
Подровняв усы и одевшись, как подобает для чаепития с вдовой доктора Вендла, Квиллер уселся в машину и отправился в загородную обитель вышедших на покой пожилых людей.
Дама любезно приняла его в квартирке, обставленной – вне всякого сомнения – фамильной мебелью. Седая, с легким румянцем, с красивой – по возрасту – причёской, она была одета в шёлковое платье цвета лаванды.
– Вы любите старомодные вещи? – спросила она, вводя Квиллера в маленькую гостиную.
– Отдаю должное и выделке древесины, и форме каждой отдельной вещи, но не люблю, когда вся комната забита антиквариатом, – признался он. – Вот у вас всё расставлено очень красиво.
– Благодарю. – Она была польщена. – Мой покойный муж тоже терпеть не мог тесноты.
Проходя мимо застеклённой горки, он невольно обратил внимание на коллекцию мелкого расписного фарфора, издалека смахивавшего на солонки, но при более внимательном рассмотрении оказавшегося крошечными туфельками.
– Удивительная коллекция! – воскликнул он, останавливаясь. – В жизни не видел ничего подобного.
– Собирать крошечные фарфоровые туфельки большое удовольствие, – улыбнулась она. – Мы с мужем быстро превратились в заядлых коллекционеров. Правда, у нас имелись и причины романтического свойства. Но я не буду мучить вас рассказами об этих безделушках. Садитесь, а я сейчас принесу чай.
Когда она вышла из кухни с подносом, уставленным чайными приборами, Квиллер вскочил и помог ей донести его. Пожилым дамам нравилась его предупредительность, впитанная, как он любил говорить, с молоком матери. Разумеется, он сознавал, что такие манеры располагают к нему его собеседников, и рассчитывал расположить к себе и бабушку Лиши.
Они сидели за небольшим чайным столиком в стиле королевы Анны. Миссис Кэрролл налила чай в чашки из тонкого фарфора.
– Я заварила дарджилинг, его стоит пить с капелькой тёплого молока, – пояснила она и вопросительно приподняла серебряный кувшинчик.
– Да, пожалуйста, – кивнул Квиллер и тут же попросил: – А вы не расскажете мне историю, связанную с вашей коллекцией туфелек? Уверяю вас, мне очень интересно.
– Правда? – переспросила она, явно горя желанием тут же начать рассказ. – Ну так слушайте. В юности я занималась балетом в Академии Локмастера. И на одну из наших репетиций вдруг пришла группа молодых людей, среди которых был и доктор Вендл Кэрролл, специалист по хирургии стопы. Позже он говорил, что влюбился прежде всего в мои маленькие ножки. Влюбленность привела к браку, и, поженившись, мы стали коллекционировать такие вот крошечные башмачки. Возвращаясь с конференции в Чикаго или каком-нибудь другом большом городе, он часто влетал домой с криком: «Эди! Я раздобыл ещё одну туфельку!»
Вздохнув, она бросила меланхолический взгляд на стеклянную горку. Минуты две оба задумчиво молчали. Потом Квиллер спросил:
– Вам когда-нибудь приходилось встречаться с учительницей Агатой Берне? Ей исполнилось сто лет, и сейчас я как раз пишу о ней.
– Ну конечно! Очень яркая личность. Благодаря ей я стала писать стихи на латыни. И одно из них даже удостоили премии! Я получила пятнадцать долларов и купила на них подержанную пишущую машинку. До сих пор на ней работаю. А вы, вероятно, пользуетесь компьютером…
– Нет, у меня проверенная временем электрическая машина, которая выучилась читать мои мысли и всегда знает, какую букву я собираюсь нажать. И всё же ничто не сравнится со стареньким ундервудом, его стучащими клавишами, весёлыми звоночками и солидным потрескиванием при переводе каретки. Нет, ничто.
Она оценила его чувство юмора и весело закивала.
– Можно мне называть вас Эдит? – спросил Квиллер. – У вас такое красивое имя…
– Пожалуйста, мне будет очень приятно.
– Скажите, Эдит, а вам никогда не хотелось принести Маунт-Вернон в дар городу? Не хотелось, чтобы дом, вместе со всем его замечательным убранством, превратился в мемориал трёх поколений врачей Кэрроллов, стал музеем, вызывающим в посетителях и чувство благодарности, и восхищение?
Слезы выступили у неё на глазах, и она быстро смахнула их платочком – настоящим, обшитым кружевами носовым платочком.
– Господи, даже не знаю, что сказать! – воскликнула она. – Вы затронули столько чувствительных струн. Вам даже не представить себе, какой отрадой это стало бы для меня, мистер Квиллер!
– Называйте меня просто Квилл, – попросил он глубоким волнующим голосом, который всегда творил чудеса. – Я не знаю, как вы предполагали распорядиться этим домом, но независимо от ваших планов мне очень хочется, чтобы вы серьёзно подумали о таком способе отдать должное памяти трёх поколений служителей медицины.
Полюбоваться старинными интерьерами будут приезжать люди из всех уголков Америки. Одну из комнат можно полностью посвятить врачам-пионерам, показать те простенькие медицинские приспособления, которыми они пользовались. Пилы для ампутации конечностей, ампутация без наркоза… вручную приготовленные лекарства… складные операционные столы, которые перевозили в докторской коляске и расставляли в кухне у пациента. В Историческом обществе нашего штата много таких раритетов, и оно вполне может предоставить их музею – включая, думаю, крупнейшую в мире коллекцию ночных горшков!
Словно не расслышав последней шутки, миссис Кэрролл отчеканила:
– Внучка предполагает получить этот дом в наследство.
– А примет ли она во внимание интересы города? – спросил Квиллер, отлично понимая всю абсурдность своего вопроса.
– К сожалению, нет. Она продаст его тому, кто предложит максимальную сумму, а что будет дальше – ей всё равно. По её мнению, здесь разместят супермаркет или парк развлечений. Хотя, думаю, всё это говорится, просто чтобы напугать меня.
– У вас составлено завещание?
– Оно у адвоката. Его следовало бы пересмотреть. – Она прикусила губу, потом снова заговорила: – Алисии с её шофером нет сейчас в городе. Я зашла в дом – проверить, в каком он состоянии. И пришла в ужас! Жестянки из-под консервов на моём чудном столе красного дерева… грязные тряпки, развешанные на японских статуэтках… какая-то дрянь в кухонной раковине. Алисия никогда не была аккуратной, но ведь не до такой степени! Причина, вероятно, в этом её… шофере. Я просто не знаю, что делать.
– Эдит, можно дать вам совет?
Услышав свое имя, она словно проснулась и внимательно посмотрела на собеседника.
– Да, разумеется.
– Немедленно пригласите своего адвоката. Возможно, он порекомендует вам нанять управляющего… сменить замки… безотлагательно оформить новое завещание. Сообщите ему о своём желании превратить дом в Мемориальный музей Кэрроллов. Ведь в нашем штате нет ничего подобного! – Он оборвал себя на полуслове, вспомнив о так и не осуществленной идее Музея Клингеншоенов, и уже с меньшим пафосом спросил: – Это вы придумали назвать дом Маунт-Вернон?
– Нет, мой свекор. Он был истовым почитателем Джорджа Вашингтона.
– Тем больше оснований сберечь дом. Не тяните, иначе окажется слишком поздно.
Возвращаясь от миссис Кэролл, Квиллер испытывал чувство глубокого удовлетворения. Но надо было преуспеть ещё в одном: уйти в тень, не выдать своей причастности к этой истории.
Во время ежевечернего телефонного разговора Полли сказала:
– В библиотеке сегодня не было ничего интересного, расскажи лучше, чем ты занимался.
– Сочинял свою колонку на вторник. А как у тебя дела с «домашним заданием»?
– Продвигаюсь. Ты, вероятно, не сознаёшь, как важно, чтобы проходы между книжными стендами были правильной ширины? Это существенно и для физического, и для психологического комфорта. Покупателям и продавцам нужно иметь возможность двигаться совершенно свободно. Если в какие-то дни магазин ломится от посетителей, это, конечно, неплохо для его репутации, но самое важное – исключить ощущение толкучки.
– Да-а, – многозначительно протянул Квиллер. -Все это страшно увлекательно.
– И всё-таки я собираюсь высвободить вечерок и посетить орнитологический клуб. Там будет выступать специалист по хохлатым пузанчикам.
– А что, это птицы? – осторожно поинтересовался Квиллер.
– Прелестные птички с жёлтыми грудками.
– Но почему у них такое странное название?
– Если хочешь, приходи в клуб и сам задай этот вопрос докладчику.
– Может, и приду. Что они там подадут на ужин? Снова пирог с курятиной?
Разговор старых друзей, каждый вечер беседующих по телефону, лился свободно и непринужденно.
– Ну, a bientot, – наконец сказала она.
– A bientot, – откликнулся он.
ДЕВЯТЬ
– Не помню, слышал ли я это имя… – задумчиво протянул Квиллер, и ему объяснили, что мисс Агате Бернс сто лет. Раньше она была учительницей, а в последнее время прикована к инвалидному креслу и живёт в «Уголке на Иттибиттивасси».
– Три поколения школьников год за годом единогласно выбирали мисс Агату «Любимой учительницей», – сказала Лайза. – Она обладала харизмой. И пробуждала в нас любовь к учению.
– А что она преподавала? – поинтересовался Квиллер.
– Предмет, который Комитет по образованию счёл нужным обозвать «мёртвыми языками», -с несвойственной ей горячностью ответила Лайза. -Вам, думаю, трудно в это поверить, но здесь, в глуши, мой отец целых четыре года учил латынь и год -древнегреческий. Заправилы нашего штата распорядились изъять эти предметы из школьной программы и по согласию с администрацией средней школы Пикакса закупили на сэкономленные деньги автобусы, главное назначение которых – загрязнять воздух. Расстояние в две-три мили никогда не было проблемой для ребят: они отлично топали в школу пешком.
– И чему же она учила потом? – спросил Квиллер.
– Английскому, – ответила Лайза. – Но никогда не забывала указать нам на латинские корни английских слов.
– Может быть, посвятить ей один из выпусков «Пера Квилла» и напечатать его в день открытия юбилейных торжеств?
– Блестящая мысль! – отозвался Лайл. – Но у неё был инсульт, и она не владеет речью. Брать интервью придется у бывших учеников. Их много среди членов клуба «Добрые старые времена» и в «Уголке на Иттабиттиваси».
– Не расспросить ли мне и бабушку Алисии?
– Она живёт очень замкнуто. Взять у неё интервью – задача не из легких.
Но для журналиста со стажем препятствий не существовало. Он умел достучаться до самых застенчивых и недоверчивых. Тёплый бархатный голос создавал доверительную атмосферу. Внимательно слушая, он тактично кивал и смотрел на своих собеседников таким вдумчивым взглядом, что невольно располагал их к себе.
– А вам случалось бывать в доме Кэрроллов? – спросил Квиллер.
– Только однажды, – ответила Лайза. – Миссис Кэрролл редко приглашала гостей, но тут речь шла о чаепитии с целью сбора пожертвований на церковь. Особняк очень красив, обставлен старинной мебелью как европейского, так и здешнего, североамериканского, происхождения. Чиппендейл, ньюпорт, стиль королевы Анны – всего и не перечислишь.
– Если она полагает, что ради особняка внучка решится бросить Милуоки, то сильно заблуждается, – подхватил Лайл. – Алисия моментально продаст всё ценное какому-нибудь нью-йоркскому антиквару, а дом – агентству по недвижимости.
Те поделят его на квартиры, а рядышком выстроят кондоминиум.
– Йау! – прервал его яростный вопль с пьедестала.
– Он прав: нам пора, – улыбнулись гости, вставая.
Квиллер уже составил план действий и хотел немедленно привести его в исполнение. Вернувшись в амбар, он взял с полки экземпляр «Былей и небылиц» и надписал на нем посвящение: «Доктору Вендлу Кэрроллу, доктору Гектору Кэрроллу и доктору Эразму Кэрроллу – трём поколениям врачей, лечивших жителей Мускаунти со времён первых поселенцев». Затем, набросав записку и приложив к ней карточку с номером своего телефона, он вложил оба листка между страницами в том месте, где начиналась история, озаглавленная «Верхом по срочному вызову», и распорядился, чтобы посыльный мотоциклист немедленно отвез эту книгу в «Уголок на Иттибиттивасси».
Ждать пришлось очень недолго. Зазвонил телефон, и приятный, хорошо отшлифованный голос вежливо произнес «Мистер Квиллер? Говорит Эдит Кэрролл. Мы не знакомы, и я глубоко тронута тем. что вам захотелось прислать мне вашу прекрасную книгу. Какое точное описание быта врачей времен первых переселенцев! Такое чувство, словно сам доктор Эразм рассказал вам эту историю».
Для особы, имеющей репутацию замкнутой и надменной, миссис Кэрролл была на удивление разговорчива. Квиллер, отлично попадая в тон, пробормотал слова благодарности.
– Мистер Квиллер, вы написали, что хотели о чём-то поговорить. Счастлива буду, если вы сможете приехать ко мне завтра на чашку чаю.
Подровняв усы и одевшись, как подобает для чаепития с вдовой доктора Вендла, Квиллер уселся в машину и отправился в загородную обитель вышедших на покой пожилых людей.
Дама любезно приняла его в квартирке, обставленной – вне всякого сомнения – фамильной мебелью. Седая, с легким румянцем, с красивой – по возрасту – причёской, она была одета в шёлковое платье цвета лаванды.
– Вы любите старомодные вещи? – спросила она, вводя Квиллера в маленькую гостиную.
– Отдаю должное и выделке древесины, и форме каждой отдельной вещи, но не люблю, когда вся комната забита антиквариатом, – признался он. – Вот у вас всё расставлено очень красиво.
– Благодарю. – Она была польщена. – Мой покойный муж тоже терпеть не мог тесноты.
Проходя мимо застеклённой горки, он невольно обратил внимание на коллекцию мелкого расписного фарфора, издалека смахивавшего на солонки, но при более внимательном рассмотрении оказавшегося крошечными туфельками.
– Удивительная коллекция! – воскликнул он, останавливаясь. – В жизни не видел ничего подобного.
– Собирать крошечные фарфоровые туфельки большое удовольствие, – улыбнулась она. – Мы с мужем быстро превратились в заядлых коллекционеров. Правда, у нас имелись и причины романтического свойства. Но я не буду мучить вас рассказами об этих безделушках. Садитесь, а я сейчас принесу чай.
Когда она вышла из кухни с подносом, уставленным чайными приборами, Квиллер вскочил и помог ей донести его. Пожилым дамам нравилась его предупредительность, впитанная, как он любил говорить, с молоком матери. Разумеется, он сознавал, что такие манеры располагают к нему его собеседников, и рассчитывал расположить к себе и бабушку Лиши.
Они сидели за небольшим чайным столиком в стиле королевы Анны. Миссис Кэрролл налила чай в чашки из тонкого фарфора.
– Я заварила дарджилинг, его стоит пить с капелькой тёплого молока, – пояснила она и вопросительно приподняла серебряный кувшинчик.
– Да, пожалуйста, – кивнул Квиллер и тут же попросил: – А вы не расскажете мне историю, связанную с вашей коллекцией туфелек? Уверяю вас, мне очень интересно.
– Правда? – переспросила она, явно горя желанием тут же начать рассказ. – Ну так слушайте. В юности я занималась балетом в Академии Локмастера. И на одну из наших репетиций вдруг пришла группа молодых людей, среди которых был и доктор Вендл Кэрролл, специалист по хирургии стопы. Позже он говорил, что влюбился прежде всего в мои маленькие ножки. Влюбленность привела к браку, и, поженившись, мы стали коллекционировать такие вот крошечные башмачки. Возвращаясь с конференции в Чикаго или каком-нибудь другом большом городе, он часто влетал домой с криком: «Эди! Я раздобыл ещё одну туфельку!»
Вздохнув, она бросила меланхолический взгляд на стеклянную горку. Минуты две оба задумчиво молчали. Потом Квиллер спросил:
– Вам когда-нибудь приходилось встречаться с учительницей Агатой Берне? Ей исполнилось сто лет, и сейчас я как раз пишу о ней.
– Ну конечно! Очень яркая личность. Благодаря ей я стала писать стихи на латыни. И одно из них даже удостоили премии! Я получила пятнадцать долларов и купила на них подержанную пишущую машинку. До сих пор на ней работаю. А вы, вероятно, пользуетесь компьютером…
– Нет, у меня проверенная временем электрическая машина, которая выучилась читать мои мысли и всегда знает, какую букву я собираюсь нажать. И всё же ничто не сравнится со стареньким ундервудом, его стучащими клавишами, весёлыми звоночками и солидным потрескиванием при переводе каретки. Нет, ничто.
Она оценила его чувство юмора и весело закивала.
– Можно мне называть вас Эдит? – спросил Квиллер. – У вас такое красивое имя…
– Пожалуйста, мне будет очень приятно.
– Скажите, Эдит, а вам никогда не хотелось принести Маунт-Вернон в дар городу? Не хотелось, чтобы дом, вместе со всем его замечательным убранством, превратился в мемориал трёх поколений врачей Кэрроллов, стал музеем, вызывающим в посетителях и чувство благодарности, и восхищение?
Слезы выступили у неё на глазах, и она быстро смахнула их платочком – настоящим, обшитым кружевами носовым платочком.
– Господи, даже не знаю, что сказать! – воскликнула она. – Вы затронули столько чувствительных струн. Вам даже не представить себе, какой отрадой это стало бы для меня, мистер Квиллер!
– Называйте меня просто Квилл, – попросил он глубоким волнующим голосом, который всегда творил чудеса. – Я не знаю, как вы предполагали распорядиться этим домом, но независимо от ваших планов мне очень хочется, чтобы вы серьёзно подумали о таком способе отдать должное памяти трёх поколений служителей медицины.
Полюбоваться старинными интерьерами будут приезжать люди из всех уголков Америки. Одну из комнат можно полностью посвятить врачам-пионерам, показать те простенькие медицинские приспособления, которыми они пользовались. Пилы для ампутации конечностей, ампутация без наркоза… вручную приготовленные лекарства… складные операционные столы, которые перевозили в докторской коляске и расставляли в кухне у пациента. В Историческом обществе нашего штата много таких раритетов, и оно вполне может предоставить их музею – включая, думаю, крупнейшую в мире коллекцию ночных горшков!
Словно не расслышав последней шутки, миссис Кэрролл отчеканила:
– Внучка предполагает получить этот дом в наследство.
– А примет ли она во внимание интересы города? – спросил Квиллер, отлично понимая всю абсурдность своего вопроса.
– К сожалению, нет. Она продаст его тому, кто предложит максимальную сумму, а что будет дальше – ей всё равно. По её мнению, здесь разместят супермаркет или парк развлечений. Хотя, думаю, всё это говорится, просто чтобы напугать меня.
– У вас составлено завещание?
– Оно у адвоката. Его следовало бы пересмотреть. – Она прикусила губу, потом снова заговорила: – Алисии с её шофером нет сейчас в городе. Я зашла в дом – проверить, в каком он состоянии. И пришла в ужас! Жестянки из-под консервов на моём чудном столе красного дерева… грязные тряпки, развешанные на японских статуэтках… какая-то дрянь в кухонной раковине. Алисия никогда не была аккуратной, но ведь не до такой степени! Причина, вероятно, в этом её… шофере. Я просто не знаю, что делать.
– Эдит, можно дать вам совет?
Услышав свое имя, она словно проснулась и внимательно посмотрела на собеседника.
– Да, разумеется.
– Немедленно пригласите своего адвоката. Возможно, он порекомендует вам нанять управляющего… сменить замки… безотлагательно оформить новое завещание. Сообщите ему о своём желании превратить дом в Мемориальный музей Кэрроллов. Ведь в нашем штате нет ничего подобного! – Он оборвал себя на полуслове, вспомнив о так и не осуществленной идее Музея Клингеншоенов, и уже с меньшим пафосом спросил: – Это вы придумали назвать дом Маунт-Вернон?
– Нет, мой свекор. Он был истовым почитателем Джорджа Вашингтона.
– Тем больше оснований сберечь дом. Не тяните, иначе окажется слишком поздно.
Возвращаясь от миссис Кэролл, Квиллер испытывал чувство глубокого удовлетворения. Но надо было преуспеть ещё в одном: уйти в тень, не выдать своей причастности к этой истории.
Во время ежевечернего телефонного разговора Полли сказала:
– В библиотеке сегодня не было ничего интересного, расскажи лучше, чем ты занимался.
– Сочинял свою колонку на вторник. А как у тебя дела с «домашним заданием»?
– Продвигаюсь. Ты, вероятно, не сознаёшь, как важно, чтобы проходы между книжными стендами были правильной ширины? Это существенно и для физического, и для психологического комфорта. Покупателям и продавцам нужно иметь возможность двигаться совершенно свободно. Если в какие-то дни магазин ломится от посетителей, это, конечно, неплохо для его репутации, но самое важное – исключить ощущение толкучки.
– Да-а, – многозначительно протянул Квиллер. -Все это страшно увлекательно.
– И всё-таки я собираюсь высвободить вечерок и посетить орнитологический клуб. Там будет выступать специалист по хохлатым пузанчикам.
– А что, это птицы? – осторожно поинтересовался Квиллер.
– Прелестные птички с жёлтыми грудками.
– Но почему у них такое странное название?
– Если хочешь, приходи в клуб и сам задай этот вопрос докладчику.
– Может, и приду. Что они там подадут на ужин? Снова пирог с курятиной?
Разговор старых друзей, каждый вечер беседующих по телефону, лился свободно и непринужденно.
– Ну, a bientot, – наконец сказала она.
– A bientot, – откликнулся он.
ДЕВЯТЬ
Когда Квиллер покидал амбар во вторник утром, коты проводили его до двери и, усевшись на пороге, внимательно выслушали всё, что он по обыкновению говорил им на прощанье, так, словно отлично понимали каждое слово. Он всегда сообщал им, куда идёт, что собирается делать и когда вернется. А они, стоило ему уйти, сразу же принимались носиться по всем этажам амбара, сметая лежащие на столах бумаги и опрокидывая мусорные корзинки. Если хозяин уходит, кот всегда колобродит , как отметил бы рассудительный Коко.
Путь Квиллера лежал в Брр, знакомый ему главным образом по вкуснейшим бургерам в кафе «Чёрный медведь» при отеле «Пирушка». В этот раз он впервые обратил внимание на расположенный через улицу от отеля сквер с небольшим фонтанчиком и не слишком удобными скамейками, посидеть на которых желающих не было.
Чувствуя прилив любознательности, Квиллер проехался по городу, увидел оживлённый деловой квартал… памятник шотландцам, основателям города… предместье, застроенное жилыми домами… и широкий проспект, именуемый Парковой дорогой. По обе его стороны расположились внушительного размера особняки, построенные ещё в девятнадцатом веке, а в самом конце, словно звезда на утреннем небосводе, сияло белое здание – копия Маунт-Вернона, построенная вторым доктором Кэрроллом. Всё в точности соответствовало оригиналу: и красная крыша, и широкие газоны; вот только трава на газонах безусловно нуждалась в стрижке.
Вообще-то Квиллер приехал в Брр, чтобы познакомиться с Максиной Пратт, которая, как теперь было решено, выступит на его спектакле ассистентом по звуковым эффектам. По огибавшей отель боковой улице Квиллер плавно спустился к пристани. На деревянных сходнях молодая женщина в яхт-сменской шапочке и синем спортивном костюме что-то втолковывала крупному блондину, стоявшему перед ней с молотком в руках. Он внимательно слушал, кивал на её разъяснения и наконец быстрым шагом направился в конец пирса укреплять расшатавшиеся доски.
А женщина повернулась и, увидев знаменитые на всю округу усы, приветственно вскрикнула:
– Квилл!..
– Вы жена Гарри или на время одолжили её куртку? – спросил он, указывая на слово «Максина», вышитое поперёк нагрудного кармашка.
– Гарри мне столько о вас рассказывал!..
– Трудно поверить, что такая прелестная женщина связала свою судьбу с этим волосатым чудовищем!
– Гарри действительно выглядит как медведь гризли, но на деле он ласковый, как котёнок. Мы вместе ходили на яхте. Он любил повторять, что вид паруса на горизонте и нежный шёпот ветра не могут не тронуть душу. И я поняла, что в этом человеке должно быть много хорошего.
– Я рад, что вы нашли друг друга, – улыбнулся Квиллер. – А теперь давайте поговорим о делах: когда нам удастся устроить технический прогон? Нужна пустая комната, где нам никто не помешает, два стола, два стула – и больше ничего.
– Завтра вечером в восемь вам подойдёт?
– Идеально. Я привёз вам схему подачи сигналов, а кроме того, полный текст сценария, чтобы вы знали, что происходит между включениями.
– Как у вас всё четко организовано!
– Это гораздо проще, чем сладить парад двухсот яхт. Как это будет выглядеть? Все парусники пойдут общим фронтом?
– Нет, несколькими рядами. Примерно по двадцать пять единиц в каждом. У нас восемь прибрежных городов. От каждого будет своя флотилия, и у каждой флотилии свой капитан-командующий.
Заметив, что вокруг них собираются любопытствующие туристы, Квиллер быстро добавил:
– Остальное доскажете завтра вечером. И захватите текст пролога, который надо произнести перед началом спектакля.
– Я уже знаю его наизусть, – ответила она с гордостью.
На ланч Квиллер заехал к «Луизе». По вторникам там всегда подавали индюшатину, и он купил для сиамцев несколько ломтиков. Потом отправился в амбар, чтобы спокойно, без свидетелей, прогнать сценарий от начала и до конца.
Необходимо было выверить градус эмоций, проникающих в голос ведущего. Насколько спокойно подавать первые бюллетени? Насколько выказывать озабоченность, когда первые тревожные сообщения сменяются ещё более тревожными? Его интонация так же важна для публики, как слова. Добившись наконец должного сочетания драматического эффекта с ежесекундным ощущением реальности происходящего, Квиллер проглотил чашку кофе, а потом снова прошёлся по тексту, в нужных местах нажимая на кнопки и вводя в действие «показания свидетелей с места событий». Результат был удовлетворительным, но когда за пульт сядет помощница, темп увеличится и страсти накалятся ещё сильнее.
Несмотря на тревожную музыку, лившуюся из динамиков, сиамцы мирно почивали в мягком кресле, пока… какой-то неясный звук не заставил обоих резко встряхнуться и навострить уши. Это могло означать только одно: внимание! сейчас появится чужой! Квиллер вышел из беседки, быстро обогнул её и, выйдя во двор перед домом, увидел машину, с тихим урчанием хорошо отлаженного мотора медленно выезжающую из леса. Услышать её коты не могли. Но, даже ещё не проснувшись, почуяли: здесь посторонний. Квиллер невольно покачал головой: понять, как это происходит, ему было не дано.
Но сюрприз был приятный. Квиллер очень обрадовался приезду своего друга, адвоката Дж. Аллена Бартера.
– Барт! Почему ты крадешься, как браконьер? Что-нибудь выпьешь?
– Спасибо, не сегодня. Я возвращался из суда и подумал, что легче заехать, чем связываться с телефонами, которым я не слишком-то доверяю.
Они вместе вошли в беседку, и адвокат дружески поздоровался с сиамцами, которые благосклонно отреагировали на приветствие, заново погрузившись в сон.
– Прекрасная стоит нынче погодка, – сказал гость. – Кстати, я не помешал?
– Отнюдь. Садись в любое кресло, хотя, предупреждаю, все они в кошачьей шерсти. И давай выкладывай, что случилось.
– Старшему компаньону нашей фирмы позвонила давняя и очень солидная клиентка. Страшно волнуясь, он сказала, что ты, Квилл, посоветовал ей лишить внучку наследства, выгнать её из дома на Парковой улице, сменить замки и нанять охранника.
– Не совсем так. Я посоветовал ей нанять управляющего, – спокойно ответил Квиллер. – Впрочем, охранник тоже справится со стрижкой газона.
– Кроме того, она сказала, что ты уговаривал её подарить дом городу для создания в нем музея.
– Это всё?
– А что, тебе мало? Зачем ты вмешался в дела вдовы доктора Кэрролла? Всё это весьма обеспокоило меня, потому что ты мой клиент. Мой партнёр, впрочем, даже не встрепенулся.
Барт помолчал, потом спросил:
– Кстати, когда эта молодая пара вернётся… оттуда, где сейчас находится?
– Они в Милуоки. Поехали по делам. Я нанял Алисию для проведения кое-каких разысканий. Вернувшись, она наверняка со мной свяжется. Ведь ей нужно получить заработанное.
– Она бывала тут, в амбаре?
– Нет. Гарри никому не дает ни мой телефон, ни мой адрес. Делает это по собственному почину. Я его ни о чём не просил, но ценю эту предусмотрительность.
– Он славный парень, – кивнул Барт, – разумный и башковитый… Зачем только он носит эту дурацкую бороду?
– Потомок первых поселенцев, а они были – и до сих пор остаются – отъявленными индивидуалистами. Впрочем, однажды он таки сбрил бороду – накануне бракосочетания. Всё, кто видел его, уверяют, что вид был удручающе жалкий.
– Кстати, в семейной… неувязке Кэрроллов есть ещё одна пикантная подробность, – сказал Барт. – Я в этих местах новичок, только-только из Центра, и постоянно изумляюсь привычке здешних жителей вваливаться к родным без всякого предупреждения и, более того, оставаться ночевать. Считается, что это очень весело. Иногда гости въезжают со спальными мешками и расстилают их на ковре в гостиной – это ещё увеличивает веселье… Миссис Кэрролл свидетельствует, что её внучка всегда появляется неожиданно. А это значит, что она может нагрянуть сюда в любой момент и обнаружить, что дверь Маунт-Вернона не отпирается. «Уголок на Иттибиттивасси» не слишком жалует особ свободного поведения, ночующих в спальных мешках на полу гостиной, а все мотели забиты под завязку. Мы получили два письма на имя Алисии. В обоих копии уведомлений о невозможности забронировать номер. А если эти влюбленные заявятся сюда, даже не завернув в Милуоки? Тогда что?
– Не сверли меня взглядом, – отмахнулся Квиллер. – Моя гостевая комната будет в ближайшие дни занята. Да и котам Алисия не по душе. Они её в жизни не видели, но стоит ей позвонить, у Коко шерсть встаёт дыбом.
О поручении, данном им Алисии, Квиллер предпочёл умолчать. У него уже не было сомнений, что результат окажется нулевым.
Повисшую было паузу разорвал душераздирающий вопль, раздавшийся в углу беседки.
– Дьявол, что это?! – вскочил от неожиданности адвокат.
– Звук, с помощью которого сиамский кот старается привлечь к себе внимание, – ответил Квиллер.
– Завопил так, будто его скрутила колика. На твоём месте я дал бы ему лекарство… Ну а сам я, раз уж поднялся, двинусь прямо домой.
Барт вышел, а Квиллер внимательно посмотрел на Коко. Его отчаянный вопль не имел отношения к завороту кишок. Он означал, что именно сейчас кто-то где-то распрощался с жизнью, более того, это было жестокое, преднамеренное убийство. Услышав этот вопль Коко, Квиллер похолодел и теперь судорожно растирал руки, пытаясь с помощью массажа восстановить нормальное кровообращение.
Перед прогоном спектакля Квиллер решил доставить себе удовольствие и поужинать в одиночку за стойкой бара «Чёрный медведь», скрашивая трапезу болтовней с Гарри. Однако на этот раз владелец кафе вёл себя как-то странно. Уклонялся от разговора, пугливо оглядывался, словно бы ожидая внезапного нападения, и вообще напускал на себя всяческую таинственность.
Наконец Квиллер не выдержал:
– Ты хочешь о чём-то поведать, Гарри? Уж не наметилось ли увеличение семейства Праттов?
Пропустив шутку мимо ушей, Гарри тщательно протёр стойку бара и шепотом сообщил:
– До меня дошли странные слухи.
– Предпочитаешь оставить их при себе или поделиться?
– Поделюсь, если поклянешься молчать.
– Клянусь. – Квиллеру, журналисту, невыносима была сама мысль, что он чего-то не знает.
Быстро стрельнув глазами сначала направо, потом налево, Гарри выпалил:
– Маунт-Вернон со всем антиквариатом внутри вот-вот станет музеем Брр!
– Серьёзно?! Кто тебе сказал?
– Поклялся не ссылаться на источник. Но скоро это будет напечатано на первой странице «Всякой всячины».
– Хотелось бы знать, кто сумел обстряпать такое дельце, да, Гарри?
– Конечно. Но, думаю, этого мы никогда не узнаем. А вот что на самом деле интересно, так это как отреагировали на новость Лиша с Люшем. Они разбили там, перед домом, палатку…
Но тут его прервали: официантка, получившая заказ на целый поднос выпивки, звала наполнить рюмки – и реакция Лиши с Люшем так и осталась для Квиллера тайной.
Здороваясь с Максиной в подсобке, Квиллер всё ещё с удовольствием посмеивался. Но она была слишком увлечена делом, и ей было не до сплетен.
– О'кей. И как же всё будет? – спросила она, прихлопнув в ладоши. – Я так волнуюсь!
– Вы будете сидеть перед магнитофоном, я – перед микрофоном. Оба – лицом к публике. Но прежде всего я хочу послушать ваше обращение к публике. Нужно выйти на авансцену, посмотреть в зал, произнести текст, быстро вернуться к магнитофону и сразу же нажать кнопку. Потом сесть на место и уже не вставать, пока все не закончится и мы не выйдем на поклоны.
– Перерыв будет?
– Для публики и для вас не будет. Я – чтобы обозначать течение времени – один раз исчезаю со сцены. И пока я отсутствую, из магнитофона вырывается музыка урагана .
– Что должно быть написано у меня на лице?
– Тревога. Озабоченность. Менять выражение лица не нужно.
– Как я должна быть одета?
– Нейтрально. Ни возраст, ни время действия не должны быть подчеркнуты. Любая блузка с юбкой. Но блузка с высоким воротничком, а юбка не выше колена. В этом костюме вы должны показаться через неделю – на генеральной репетиции.
Путь Квиллера лежал в Брр, знакомый ему главным образом по вкуснейшим бургерам в кафе «Чёрный медведь» при отеле «Пирушка». В этот раз он впервые обратил внимание на расположенный через улицу от отеля сквер с небольшим фонтанчиком и не слишком удобными скамейками, посидеть на которых желающих не было.
Чувствуя прилив любознательности, Квиллер проехался по городу, увидел оживлённый деловой квартал… памятник шотландцам, основателям города… предместье, застроенное жилыми домами… и широкий проспект, именуемый Парковой дорогой. По обе его стороны расположились внушительного размера особняки, построенные ещё в девятнадцатом веке, а в самом конце, словно звезда на утреннем небосводе, сияло белое здание – копия Маунт-Вернона, построенная вторым доктором Кэрроллом. Всё в точности соответствовало оригиналу: и красная крыша, и широкие газоны; вот только трава на газонах безусловно нуждалась в стрижке.
Вообще-то Квиллер приехал в Брр, чтобы познакомиться с Максиной Пратт, которая, как теперь было решено, выступит на его спектакле ассистентом по звуковым эффектам. По огибавшей отель боковой улице Квиллер плавно спустился к пристани. На деревянных сходнях молодая женщина в яхт-сменской шапочке и синем спортивном костюме что-то втолковывала крупному блондину, стоявшему перед ней с молотком в руках. Он внимательно слушал, кивал на её разъяснения и наконец быстрым шагом направился в конец пирса укреплять расшатавшиеся доски.
А женщина повернулась и, увидев знаменитые на всю округу усы, приветственно вскрикнула:
– Квилл!..
– Вы жена Гарри или на время одолжили её куртку? – спросил он, указывая на слово «Максина», вышитое поперёк нагрудного кармашка.
– Гарри мне столько о вас рассказывал!..
– Трудно поверить, что такая прелестная женщина связала свою судьбу с этим волосатым чудовищем!
– Гарри действительно выглядит как медведь гризли, но на деле он ласковый, как котёнок. Мы вместе ходили на яхте. Он любил повторять, что вид паруса на горизонте и нежный шёпот ветра не могут не тронуть душу. И я поняла, что в этом человеке должно быть много хорошего.
– Я рад, что вы нашли друг друга, – улыбнулся Квиллер. – А теперь давайте поговорим о делах: когда нам удастся устроить технический прогон? Нужна пустая комната, где нам никто не помешает, два стола, два стула – и больше ничего.
– Завтра вечером в восемь вам подойдёт?
– Идеально. Я привёз вам схему подачи сигналов, а кроме того, полный текст сценария, чтобы вы знали, что происходит между включениями.
– Как у вас всё четко организовано!
– Это гораздо проще, чем сладить парад двухсот яхт. Как это будет выглядеть? Все парусники пойдут общим фронтом?
– Нет, несколькими рядами. Примерно по двадцать пять единиц в каждом. У нас восемь прибрежных городов. От каждого будет своя флотилия, и у каждой флотилии свой капитан-командующий.
Заметив, что вокруг них собираются любопытствующие туристы, Квиллер быстро добавил:
– Остальное доскажете завтра вечером. И захватите текст пролога, который надо произнести перед началом спектакля.
– Я уже знаю его наизусть, – ответила она с гордостью.
На ланч Квиллер заехал к «Луизе». По вторникам там всегда подавали индюшатину, и он купил для сиамцев несколько ломтиков. Потом отправился в амбар, чтобы спокойно, без свидетелей, прогнать сценарий от начала и до конца.
Необходимо было выверить градус эмоций, проникающих в голос ведущего. Насколько спокойно подавать первые бюллетени? Насколько выказывать озабоченность, когда первые тревожные сообщения сменяются ещё более тревожными? Его интонация так же важна для публики, как слова. Добившись наконец должного сочетания драматического эффекта с ежесекундным ощущением реальности происходящего, Квиллер проглотил чашку кофе, а потом снова прошёлся по тексту, в нужных местах нажимая на кнопки и вводя в действие «показания свидетелей с места событий». Результат был удовлетворительным, но когда за пульт сядет помощница, темп увеличится и страсти накалятся ещё сильнее.
Несмотря на тревожную музыку, лившуюся из динамиков, сиамцы мирно почивали в мягком кресле, пока… какой-то неясный звук не заставил обоих резко встряхнуться и навострить уши. Это могло означать только одно: внимание! сейчас появится чужой! Квиллер вышел из беседки, быстро обогнул её и, выйдя во двор перед домом, увидел машину, с тихим урчанием хорошо отлаженного мотора медленно выезжающую из леса. Услышать её коты не могли. Но, даже ещё не проснувшись, почуяли: здесь посторонний. Квиллер невольно покачал головой: понять, как это происходит, ему было не дано.
Но сюрприз был приятный. Квиллер очень обрадовался приезду своего друга, адвоката Дж. Аллена Бартера.
– Барт! Почему ты крадешься, как браконьер? Что-нибудь выпьешь?
– Спасибо, не сегодня. Я возвращался из суда и подумал, что легче заехать, чем связываться с телефонами, которым я не слишком-то доверяю.
Они вместе вошли в беседку, и адвокат дружески поздоровался с сиамцами, которые благосклонно отреагировали на приветствие, заново погрузившись в сон.
– Прекрасная стоит нынче погодка, – сказал гость. – Кстати, я не помешал?
– Отнюдь. Садись в любое кресло, хотя, предупреждаю, все они в кошачьей шерсти. И давай выкладывай, что случилось.
– Старшему компаньону нашей фирмы позвонила давняя и очень солидная клиентка. Страшно волнуясь, он сказала, что ты, Квилл, посоветовал ей лишить внучку наследства, выгнать её из дома на Парковой улице, сменить замки и нанять охранника.
– Не совсем так. Я посоветовал ей нанять управляющего, – спокойно ответил Квиллер. – Впрочем, охранник тоже справится со стрижкой газона.
– Кроме того, она сказала, что ты уговаривал её подарить дом городу для создания в нем музея.
– Это всё?
– А что, тебе мало? Зачем ты вмешался в дела вдовы доктора Кэрролла? Всё это весьма обеспокоило меня, потому что ты мой клиент. Мой партнёр, впрочем, даже не встрепенулся.
Барт помолчал, потом спросил:
– Кстати, когда эта молодая пара вернётся… оттуда, где сейчас находится?
– Они в Милуоки. Поехали по делам. Я нанял Алисию для проведения кое-каких разысканий. Вернувшись, она наверняка со мной свяжется. Ведь ей нужно получить заработанное.
– Она бывала тут, в амбаре?
– Нет. Гарри никому не дает ни мой телефон, ни мой адрес. Делает это по собственному почину. Я его ни о чём не просил, но ценю эту предусмотрительность.
– Он славный парень, – кивнул Барт, – разумный и башковитый… Зачем только он носит эту дурацкую бороду?
– Потомок первых поселенцев, а они были – и до сих пор остаются – отъявленными индивидуалистами. Впрочем, однажды он таки сбрил бороду – накануне бракосочетания. Всё, кто видел его, уверяют, что вид был удручающе жалкий.
– Кстати, в семейной… неувязке Кэрроллов есть ещё одна пикантная подробность, – сказал Барт. – Я в этих местах новичок, только-только из Центра, и постоянно изумляюсь привычке здешних жителей вваливаться к родным без всякого предупреждения и, более того, оставаться ночевать. Считается, что это очень весело. Иногда гости въезжают со спальными мешками и расстилают их на ковре в гостиной – это ещё увеличивает веселье… Миссис Кэрролл свидетельствует, что её внучка всегда появляется неожиданно. А это значит, что она может нагрянуть сюда в любой момент и обнаружить, что дверь Маунт-Вернона не отпирается. «Уголок на Иттибиттивасси» не слишком жалует особ свободного поведения, ночующих в спальных мешках на полу гостиной, а все мотели забиты под завязку. Мы получили два письма на имя Алисии. В обоих копии уведомлений о невозможности забронировать номер. А если эти влюбленные заявятся сюда, даже не завернув в Милуоки? Тогда что?
– Не сверли меня взглядом, – отмахнулся Квиллер. – Моя гостевая комната будет в ближайшие дни занята. Да и котам Алисия не по душе. Они её в жизни не видели, но стоит ей позвонить, у Коко шерсть встаёт дыбом.
О поручении, данном им Алисии, Квиллер предпочёл умолчать. У него уже не было сомнений, что результат окажется нулевым.
Повисшую было паузу разорвал душераздирающий вопль, раздавшийся в углу беседки.
– Дьявол, что это?! – вскочил от неожиданности адвокат.
– Звук, с помощью которого сиамский кот старается привлечь к себе внимание, – ответил Квиллер.
– Завопил так, будто его скрутила колика. На твоём месте я дал бы ему лекарство… Ну а сам я, раз уж поднялся, двинусь прямо домой.
Барт вышел, а Квиллер внимательно посмотрел на Коко. Его отчаянный вопль не имел отношения к завороту кишок. Он означал, что именно сейчас кто-то где-то распрощался с жизнью, более того, это было жестокое, преднамеренное убийство. Услышав этот вопль Коко, Квиллер похолодел и теперь судорожно растирал руки, пытаясь с помощью массажа восстановить нормальное кровообращение.
Перед прогоном спектакля Квиллер решил доставить себе удовольствие и поужинать в одиночку за стойкой бара «Чёрный медведь», скрашивая трапезу болтовней с Гарри. Однако на этот раз владелец кафе вёл себя как-то странно. Уклонялся от разговора, пугливо оглядывался, словно бы ожидая внезапного нападения, и вообще напускал на себя всяческую таинственность.
Наконец Квиллер не выдержал:
– Ты хочешь о чём-то поведать, Гарри? Уж не наметилось ли увеличение семейства Праттов?
Пропустив шутку мимо ушей, Гарри тщательно протёр стойку бара и шепотом сообщил:
– До меня дошли странные слухи.
– Предпочитаешь оставить их при себе или поделиться?
– Поделюсь, если поклянешься молчать.
– Клянусь. – Квиллеру, журналисту, невыносима была сама мысль, что он чего-то не знает.
Быстро стрельнув глазами сначала направо, потом налево, Гарри выпалил:
– Маунт-Вернон со всем антиквариатом внутри вот-вот станет музеем Брр!
– Серьёзно?! Кто тебе сказал?
– Поклялся не ссылаться на источник. Но скоро это будет напечатано на первой странице «Всякой всячины».
– Хотелось бы знать, кто сумел обстряпать такое дельце, да, Гарри?
– Конечно. Но, думаю, этого мы никогда не узнаем. А вот что на самом деле интересно, так это как отреагировали на новость Лиша с Люшем. Они разбили там, перед домом, палатку…
Но тут его прервали: официантка, получившая заказ на целый поднос выпивки, звала наполнить рюмки – и реакция Лиши с Люшем так и осталась для Квиллера тайной.
Здороваясь с Максиной в подсобке, Квиллер всё ещё с удовольствием посмеивался. Но она была слишком увлечена делом, и ей было не до сплетен.
– О'кей. И как же всё будет? – спросила она, прихлопнув в ладоши. – Я так волнуюсь!
– Вы будете сидеть перед магнитофоном, я – перед микрофоном. Оба – лицом к публике. Но прежде всего я хочу послушать ваше обращение к публике. Нужно выйти на авансцену, посмотреть в зал, произнести текст, быстро вернуться к магнитофону и сразу же нажать кнопку. Потом сесть на место и уже не вставать, пока все не закончится и мы не выйдем на поклоны.
– Перерыв будет?
– Для публики и для вас не будет. Я – чтобы обозначать течение времени – один раз исчезаю со сцены. И пока я отсутствую, из магнитофона вырывается музыка урагана .
– Что должно быть написано у меня на лице?
– Тревога. Озабоченность. Менять выражение лица не нужно.
– Как я должна быть одета?
– Нейтрально. Ни возраст, ни время действия не должны быть подчеркнуты. Любая блузка с юбкой. Но блузка с высоким воротничком, а юбка не выше колена. В этом костюме вы должны показаться через неделю – на генеральной репетиции.