Браунинг Дикси. Одиночество не для них

   Поэтому ей надо уходить как можно скорее. Пока безумие не взяло верх над разумом.
   Со сна ей показалось, что она снова в родительском доме. Дождь барабанит по крыше, по крыльцу, по навесу, под которым отдыхает старая мамина «чеви-нова»…
   Рядом послышался какой-то шорох. Жасмин вздрогнула.
   — Ч-что…
   — Спи, не бойся. Это я.
   Лайон.
   В ее постели?
   Нет, не совсем. Она в спальном мешке. Двойном мешке, потому что Лайон любит привольно раскидываться во сне, так он ей объяснил. А сам он… он тоже в мешке, рядом с ней.
   Этой ночью он не раскидывался. Он обнял ее, крепко прижав к себе, уютно устроив ногу между ее ног, и под неумолчный шум дождя они заснули вместе.

Глава 6

   Дождь. Дождь, и тепло, и запах земли и мыла, и еще тот тонкий мужской аромат, который — Жасмин это знает — принадлежит лишь одному человеку на свете. Лайон крепче прижимает ее к себе, что-то сонно бормочет ей в волосы. Но он не спит.
   Еще не понимая хорошенько, что делает, Жасмин подалась бедрами навстречу жару его тела.
   — Не очень-то это разумно, — прошептала она.
   — М-м?
   — Я говорю… — Она попыталась отодвинуться. Потому что спальник тесен для двоих, потому что промозглая сырость грозит забраться и под непромокаемый покров.
   Потому что он возбужден, и она тоже. А она ведь даже толком не знает этого человека!
   И еще потому, что не в силах сдержаться. Больше всего на свете хочет она прижаться к нему теснее, а затем повернуться к нему лицом и почувствовать вкус его губ.
   Господи боже, что с ней происходит? Никогда она не испытывала того, что называется страстью. Даже с Эриком — только притворялась, и он, кажется, об этом догадывался. Они никогда об этом не говорили. Они вообще редко говорили о чем-либо кроме грандиозных планов Эрика и более чем скромных ее собственных. Все их разговоры крутились вокруг Эрика: чего он хочет, что для этого нужно, какие у него шансы, что может ему помочь, а что — помешать…
   Рука Лайона легла ей на грудь. Жасмин зажмурилась и сжалась в комок, тщетно пытаясь защититься от искушения.
   — Нет! — прошептала она, не оттолкнув, однако, его руку.
   — Да…
   Голос его был хриплым, как у только что проснувшегося человека. Большим пальцем Лайон начал поглаживать торчащий сосок, и с каждым движением ее словно пронзал электрический разряд, внизу живота рождалась угрожающая дрожь.
   Дождь барабанил по размокшей земле, по воде, по обнаженным деревьям. Дождь оглушал, отгораживал от всего мира.
   Лайон замер.
   — Да… — выдохнул он трудно и хрипло.
   — Что «да»? — И ее голос звучал натужно, с хрипотцой. Совсем не так, как обычный голос Жасмин.
   — Да, ты права. Я веду себя неразумно. Но, как ни смешно, в тот миг ей казалось, что ничего разумнее и быть не может. Словно она появилась на свет для того, чтобы лежать в объятиях этого человека, в палатке, пасмурным февральским утром, когда и прошлое, и будущее тонут в монотонном шуме дождя.
   Она заворочалась и повернулась на спину, желая взглянуть ему в лицо. Не прикоснуться — нет, ни за что! — и, уж конечно, не заниматься с ним любовью. Из этого все равно ничего не выйдет. Все ополчилось против них: и спина Лайона, и колено, не говоря уж о ее собственном здравом рассудке.
   А жаль.
   Жаль, что у нее не останется ничего на память о поездке в Каролину. Не будет прекрасного воспоминания. И много-много лет спустя, когда Лайон станет для нее лишь смутной тенью из прошлого, она не сможет сказать: «Да, однажды и мне довелось узнать, почему люди так сходят с ума из-за этого самого секса!»
   Она всегда мечтала проникнуть в эту тайну. Как, наверно, и любая несчастливая женщина. «Секс, деньги и власть — вот что правит миром!» так твердила ей Синтия, а Син, несмотря на легкомысленную внешность, была очень здравомыслящей девушкой.
   Но Жасмин ей не верила. Деньги, власть — может быть, но секс? Стоит ли огород городить из-за такой ерунды? И однако есть же в этой «ерунде» что-то такое, что умнейших людей заставляет терять рассудок?
   Но теперь она начала понимать. Стоило Лайону к ней прикоснуться, и мир вокруг ожил, заиграл новыми красками и звуками, подобных которым не встретишь ни в одном фильме. Ничего особенного не делая, этот угрюмый, ворчливый медведь сотворил с ней то, что не удавалось до сих пор ни одному мужчине.
   В том числе и Эрику — Эрику с безупречными манерами, кашемировыми пиджаками и трехсотдолларовыми ботинками. А ведь в Эрика она была влюблена по уши, разве не так?
   Полно, так ли?
   — Пора вставать! — объявила она решительным шепотом. И тут же добавила в полный голос:
   — А почему, собственно, я шепчу?
   Он рассмеялся. Лицо его было в нескольких дюймах от ее лица, и даже в сером утреннем свете Жасмин различала каждую черточку, каждую морщинку, каждый крохотный шрамик.
   Выходит, и он видит ее с той же безжалостной ясностью? Жасмин и в лучшие-то времена не считала себя красавицей. Как же выглядит она сейчас, после встречи с ядовитым плющом, тесного общения с комарами, мошкарой и прочими прелестями дикой природы? Даже подумать страшно! Эх, будь у нее мозги, она выскочила бы из мешка в ту же секунду, как он туда залез!
   Жасмин ждала, неотрывно глядя на звездчатый шрамик у него под левым глазом. Лайон молчал. Ни слова, ни движения. Потом он вздохнул и закрыл глаза.
   Как хотела бы Жасмин разрядить обстановку каким-нибудь невероятно глубокомысленным замечанием, чтобы он восхитился ее остроумием и думать забыл о том, как она выглядит!
   Молчание затягивалось. Жасмин терпеть не могла таких ситуаций, это заставляло ее нервничать, она готова была нести любую чушь, только чтобы прервать тишину.
   — Этот цвет, кажется, называется аквамарин? Он открыл глаза. Взгляд недоуменный и недоверчивый.
   — Твои глаза… Такой необычный оттенок синего. Я знаю трех женщин, которые носят линзы такого цвета, но в реальности он встречается очень редко, почти так же редко, как бирюзовый. Я никогда не видела бирюзовых глаз. Наверное…
   Договорить она не успела. Аквамариновые глаза, опушенные длинными ресницами, придвигались все ближе и ближе. В конце концов, Жасмин закрыла глаза и позволила ему себя поцеловать.
   Поцелуй был именно таким, каким должен быть поцелуй. Жар, волнение, нежность, неутолимый голод и в то же время какая-то изысканная неторопливость, словно им некуда спешить, словно в запасе у них вечность.
   Он обнял ее за талию, и она начала гладить его теплую спину, замирая, когда ощущала под пальцами новые шрамы.
   Он коснулся ее губ языком. Не настойчиво, не властно вторгаясь внутрь — уговаривая, соблазняя. Почти лениво, словно в тот момент ему нечем было больше заняться, кроме как дразнить ее легкими касаниями языка.
   Неохотно оторвавшись наконец от его рта, Жасмин ткнулась лицом ему в шею, где на горле отчаянно билась голубая жилка. Странно подумать, что один человек может оказать на другого такое воздействие! И ее пульс бьется как сумасшедший… Что же все это значит?
   Вдруг ей захотелось действовать. Впервые в жизни она хотела, желала, стремилась взять командование на себя. Головокружительное упоение собственной силой охватило ее; она толкнула его на спину (осторожно, чтобы он ничего себе не повредил) и легла на него, поймав его ноги в капкан своих бедер, прильнув к нему нежно, ласково…
   Нет, не нежно и не ласково — бурно, со страстью, с огнем!
   Господь и все святые! Что это нашло на тебя, Жасмин?
   Звук собственного взволнованного дыхания донесся до нее, и сердце внезапно наполнилось ужасом. Она открыла глаза.
   Снова наступило молчание.
   — Дождь перестал, — произнесла наконец Жасмин. — Лучше мне… пора…
   — Прости меня.
   Стоя на четвереньках. Жасмин оглянулась через плечо, чтобы понять, за что он просит прощения. За то, что едва не занялся с ней любовью?
   Или за то, что не довел дело до конца?
   — Я тоже… тоже прошу прощения. Надеюсь, я… это не повредило твоей спине… — И немного помолчав, добавила:
   — Кофе бы сейчас!
   — Дрова сырые.
   — Ах да, — вздохнула Жасмин.
   В кино все красиво и романтично. Подобные унизительные, нелепые происшествия случаются только в жизни.
   И только с ней.
   Выбравшись из палатки, она встала на ноги. К глазам подступили слезы. Вот в чем проблема актрис — вечно они путают реальную жизнь со сценой. Драматизируют ситуацию, превращают во вселенскую трагедию самый обычный секс… А ведь на этот раз даже секса не было!
   Жасмин не настолько глупа, чтобы вообразить, что влюбилась с первого взгляда. Еще неделю назад она полагала, что любит Эрика. Вернее, старательно убеждала себя, что любит Эрика. Правда же в том, что никогда она его не любила. Ей очень хотелось обрести любовь, а он показался подходящим кандидатом. Боже, что она за фантастическая, непроходимая, жалкая дура!
   А все они, старые фантазии о любви до гроба. Еще в детстве, читая сказки с неизбежным «Они жили долго и счастливо и умерли в один день», Жасмин безумно, страстно, до дрожи и замирания в сердце мечтала о великой любви. У мамы была такая любовь — пусть недолго, но была. А потом отец ушел от них. Любовь сменилась короткими и довольно-таки неприглядными романами.
   А у Жасмин любви не было. Никогда. Может быть, поэтому она и не сбежала до сих пор из Голливуда, все еще надеялась поймать за хвост свою птицу счастья.
   Жасмин мало знала о Дэниеле Лайоне, однако едва ли не с первого взгляда поняла одно — он одиночка. Сейчас она ему нужна, но он не желает в этом признаваться. Пройдет несколько дней, и он ее за это возненавидит.
   Нет, этого не случится! Она уйдет первой! Тогда, быть может, он вспомнит о ней без отвращения. Если вообще вспомнит.
   — Жасмин! Иди сюда.
   — Нет, спасибо. Знаешь, я думаю, пора…
   — Нам нужно поговорить.
   — Не надо! Я хочу…
   Вокруг послышалось далекое басовитое гудение. Пчелы? Откуда в феврале? Ну и везет же ей! Мало поединка с ядовитым плющом, теперь еще встреча с пчелами! Не поездка, а тридцать три несчастья! Нет, такое случается только с ней!
 
   Жасмин спала в рубашке Лайона, доходившей ей до колен. Судорожно теребя рубашку на груди, она размышляла о том, как бы повел себя при встрече с лесными пчелами Индиана Джонс. Звук приближался; он шел откуда-то сверху и теперь напоминал скорее…
   Самолетный мотор?
   — Самолет! Лайон, иди скорее сюда, к нам кто-то летит!
   Сунув ноги в кроссовки, она выбежала на поляну и задрала голову к небесам в поисках источника звука.
   Она ведь слышала, слышала ясно. Или, может, ей почудилось? Может, эти фантастические болота населены призраками погибших самолетов? Разве не в этих краях испытывали свой первый летательный аппарат братья Райт?
   — Уходи в палатку! — тихо приказал Лайон. Жасмин и не заметила, как он оказался у нее за спиной.
   — Я была права, это самолет! Смотри, летит сюда!
   — Жасмин, уходи в палатку!
   — Вон он! Прямо над ручьем, видишь?
   Самолет казался совсем крошечным, а звук, издаваемый им, — не громче жужжания газонокосилки. Лайон потянулся к Жасмин, но та, размахивая руками и громко крича, уже бежала вниз, к ручью.
   Так, соображал Лайон. Приземлиться здесь негде даже очень маленькому самолету. Он потому и выбрал это место, что добраться сюда можно только по воде. Однако, если пилот заметит Жасмин, он может сообщить об их местонахождении по радио, и тогда моторная лодка будет здесь меньше, чем через час.
   Самолет медленно развернулся и полетел к югу. Кружит? Высматривает что-то внизу? Трудно сказать. Но высматривать он здесь может только одно.
   Лайона.
   Секретные агенты — сообщество одиночек. Заслужить доверие агента трудно, потерять — проще простого. Кто-то в их команде переметнулся на сторону врага, значит, пока не откроется истина, нельзя доверять никому.
   Кто-то из них стал предателем. Лайон пока не знал, кто, но круг подозреваемых в его мозгу сузился до двух человек. Беда в том, что один из них — сам начальник оперативного отдела. Лайон чувствовал, что вступил на опасную тропу. Из троих, которым он доверял безоговорочно, остался в живых только один.
   По крайней мере, будем надеяться, что Мэдден еще жив.
   Догнав Жасмин, Лайон снова поднял голову. Он увидел, что самолет удаляется. Сколько нужно времени, чтобы собрать вещи и исчезнуть? Успеют ли они?
   А если и успеют, будет ли от этого толк?
   Солнце вынырнуло из-за гряды облаков, превратив волосы Жасмин в расплавленное золото. На миг Лайон забыл об опасности; протянув руку, он коснулся буйно вьющихся кудрей. В ней столько тепла, думал он. Столько жизни. Столько… всего, чего ему так не хватает!
   Он все еще мысленно перечислял причины, по которым не должен к ней прикасаться, когда в небе вновь появилось темное пятнышко. Самолет направлялся на север.
   — Смотри, он нас заметил! — И, размахивая руками над головой, она помчалась вниз по течению ручья.
   — Черт побери. Жасмин, вернись!
   Она удивленно обернулась — и в этот миг он налетел на нее, и оба грохнулись в грязь, Жасмин внизу, Лайон — на ней. Несколько секунд она молча смотрела на него, открыв рот и глотая воздух, пока наконец не вымолвила:
   — Ты что, убить меня хочешь?
   — А ты хочешь, чтобы нас обоих прикончили? взревел он в ответ.
   Жасмин свирепо уставилась на него.
   — Что ты себе вообразил? Думаешь, это браконьеры? Охотники за слоновой костью? Проснись, Лайон!
   Лицо его было забрызгано грязью. Сейчас он чертовски напоминал героя боевика — мрачного мускулистого коммандос в маскировочной раскраске, который пробирается по джунглям с флягой на поясе и с автоматом наперевес.
   — Я три раза прокричал, чтобы ты шла в палатку! — Голос его вибрировал от напряжения. Аквамариновые глаза стали почти черными.
   Только сейчас Жасмин заметила, что на нем ничего нет. Он лежит на ней абсолютно голый.
   Она попыталась воззвать к здравому смыслу:
   — Чего ты ожидал? Что я буду сидеть сложа руки и пропущу шанс вернуться к цивилизации?
   — Не терпится домой? Так убирайся ко всем чертям! — прорычал он, голый, грязный, злой как черт.
   — Ах, тебя это удивляет? Представь себе, я не получаю неземного наслаждения от холода, сырости и сидения по уши в грязи! Кто затащил меня на это чертово болото? Ты! Почему я здесь застряла? Из-за тебя! Ты не оставил мне выбора!
   — Вот как?
   — Конечно! — По крайней мере, так ей казалось. Наверно, Жасмин следовало бы быть понастойчивее. Ведь оба они знали, что она вправе сесть в лодку и уплыть, а потом прислать ее с кем-нибудь обратно.
   — Жасмин!
   — Что?
   — Мне холодно.
   Не правда. Он весь горел. Сквозь тонкий слой хлопка Жасмин чувствовала, как пылает его тело, и в ней пробуждался ответный огонь. Ни утренняя сырость, ни туман, ни холодная грязь не в силах были охладить их желание.
   Смех, да и только! Однако ей вовсе не хотелось смеяться.
   — Тебе лучше одеться. Представь, что будет с пилотом, если он случайно глянет вниз!
   — Не уверен, что смогу встать.
   — Давай я помогу.
   Она заворочалась, пытаясь выбраться из-под него. Лайон почувствовал, что краснеет, и уже готов был попросить ее закрыть глаза. Господи боже, он смущается! Когда, интересно, он в последний раз смущался? Наверно, в четыре года, когда обмочил штанишки в супермаркете.
   Разумеется, она понимает, что с ним происходит! Ведь и с ней самой творится то же самое! Проклятие, как он додумался залезть к ней в спальный мешок? Надо же было совершить такую глупость! Лайон не часто совершал ошибки. При его роде занятий ошибка может стоить жизни.
   Эта глупость не угрожает жизни, но вот осложнить ее может изрядно. Хуже всего то, что он уже готов совершить следующую ошибку. Может быть, величайшую ошибку за все свои годы. Лежа в грязи, подставив голую спину взгляду любого, кому вздумается пролететь над болотом, он понял, что умрет, если сейчас же этого не сделает.
   И поцеловал ее. Страстно и жадно впился в ее губы. Теперь он не ждал, не играл, не щадил — он брал все без остатка, зная, что у них нет времени на игры.
   — Пойдем, — прошептал он и поднялся одним точным движением, которое немало удивило бы Жасмин, если бы он дал ей время подумать.
   Самолет сделал еще один круг у них над головами. Будем надеяться, что они не вооружены, подумал Лайон. Если не так, то я уже покойник.
   Самолет пролетел над ними в последний раз и скрылся. Это значит, сказал себе Лайон, что надежда есть. Точнее, есть предлог для того, чтобы забыть о своей безопасности. Он сам не верил в то, что делает, — однако делал. Они с Жасмин уже залезали в палатку. В здравом уме и твердой памяти, как говорят юристы.
   Она была вся в грязи. Он — тоже. Жасмин измазала себе спину, Лайон — ладони и колени. Но они не думали о грязи. Откровенно говоря, ни один из них в тот момент не был способен думать.
   В палатке пахло дождем и мокрыми листьями. Лайон вздрогнул, раздираемый противоположными чувствами: одна десятая его рассудка еще вела безнадежную борьбу с желанием, но девять десятых уже сдались.
   Но нет, он не станет бросаться на нее, как зверь. Он не мужлан и не насильник. Он сделает так, что она запомнит это утро на всю жизнь.
   Пусть даже промедление его убьет.
   — Тише, тише! — пробормотал он, укладывая ее на спальный мешок. Ему хотелось сорвать с нее одежду, но Лайон заставил себя двигаться медленно. Расстегнул ей рубашку и отодвинулся, любуясь небольшой грудью с коралловыми сосками.
   Он не ошибся: кожа ее нежнее розового бутона, белее магнолии, прекраснее… но тут он остановился, не в силах подобрать сравнение. Что поделать — Лайон не был поэтом.
   Она протянула руку и коснулась шрама у него под правым глазом, полученного в перестрелке много лет назад.
   Затем ладонь ее скользнула к подбородку, к горлу, где отчаянно бился пульс, легла на грудь. Кончиками пальцев она нащупала крохотный сосок. Лайон затаил дыхание, надеясь, что она не заметит его очевидного — слишком очевидного энтузиазма.
   Но она заметила. Глаза ее расширились. Лайон давно уже вышел из возраста, когда люди придают большое значение обстановке. И все же ему захотелось перенестись куда-нибудь в другое место, где горят свечи и играет музыка, где им никто не помешает.
   Хорошо бы еще чистые простыни и потрескивание дров в камине…
   Только бы спина не подвела!
   В этот миг Лайон почувствовал, что не может больше сдерживаться. Схватив ее за плечи, он вошел в нее. Она встречала каждое его движение своим; глаза ее расширились в предвкушении наслаждения, задыхаясь, она выкрикивала его имя:
   — Лайон! Лайон!
   Волна безумного наслаждения взметнула его к небесам, и он прикусил губу, чтобы не закричать в голос.
   Никогда!..
   Никогда прежде он не испытывал столь острого и всепоглощающего чувства любви и счастья!
   Прошло несколько секунд — или несколько столетий, — прежде чем они обмякли в объятиях друг друга. Медленно, неохотно Лайон возвращался к реальности. Все на свете он отдал бы за то, чтобы повернуть время вспять и прожить последние пять минут еще раз. Лучше всего — в замедленном режиме.
   Но сейчас время для них — недоступная роскошь.
   — Милая, пора заканчивать, — произнес он.
   — Поздно. — Не открывая глаз, она улыбнулась знакомой нежной улыбкой. — Я уже кончила.
   Она права — поздно. Поздно раскаиваться и сожалеть о случившемся. Бросив взгляд на часы, он понял, что потерял много времени. Слишком много. Пора идти.
   Десять процентов здравого рассудка уже начали брать верх над девяноста процентами безумия, но в этот миг взгляд Лайон упал на трепещущую жилку, что голубела у Жасмин на горле. Не раздумывая, он наклонился и поцеловал ее. Кожа Жасмин была влажной от пота, от нее пахло его мылом и ее собственным, неповторимым ароматом.
   Последний поцелуй, сказал он себе. Понимает ли Жасмин, что все кончено? Будем надеяться, что да.
   Нет, лучше будем надеяться, что нет. Черт возьми, эта дамочка окончательно свернула ему мозги набекрень. Он уже сам не знает, на что надеяться!

Глава 7

   Лайон видел перед собой две возможности. Можно погрузить все снаряжение в лодку и двинуться вниз по течению, чтобы хоть немного оттянуть встречу с неизбежным. Или же упаковать лишь то, что можно унести на себе, и скрыться в глубине топи. Впрочем, если уж его возьмутся искать, то рано или поздно отыщут и там.
   Так или иначе, надо двигаться. Если тот самолет прилетал по его душу, то время его на исходе.
   — Лайон? Что случилось?
   Ее хрипловатый голос заставил его замереть посреди поляны. Лайон застыл, но не обернулся в ответ. Страстные взгляды и пустые разговоры роскошь, сейчас ему недоступная. Он и так слишком много времени потратил на завязывание шнурков.
   — Дождь прекратился, — угрюмо ответил он. — Пора сворачивать лагерь.
   — Что сворачивать? — переспросила Жасмин из палатки.
   Затем оттуда послышался шорох и какое-то пыхтение. Лайон ясно представил себе, как неудобно натягивать на себя одежду в этой тесной конурке. Особенно, если ноги у тебя такие длинные, что даже не можешь их толком выпрямить. Так, она оделась и выходит наружу…
   Лайон присел на корточки, возясь с замком на контейнере. Это движение далось ему, как прежде, без труда. Похоже, неприятности со спиной остались позади. Однако Лайон не спешил демонстрировать, что пошел на поправку. Только дурень выкладывает все карты разом. Умный человек, обученный искусству выживания, знает, как важно может быть любое, даже самое ничтожное преимущество. И еще знает, как важно на шаг опережать противника.
   Конечно, Лайон уже усвоил, что Жасмин ему не противница. Но не так-то легко забыть о старых привычках, въевшихся в плоть и кровь секретного агента. Немало хороших парней погибли оттого, что слишком доверяли людям.
   — Лайон! Объясни же, в чем дело? Ты боишься, что нас затопит?
   — Нет, — резко ответил он. — Нас не затопит. Мы просто переходим на новое место.
   Надо добраться до дома, думал он. По словам служащей из налоговой инспекции, в последний раз, когда туда заглядывали местные доброхоты, дом еще стоял. Он расположен на берегу реки, на лодке путь займет всего несколько часов. Однако если за ним гонятся, то, скорее всего, их перехватят по пути.
   Одного Лайон не понимал: если эти ребята следили за ним еще в городе, почему не напали сразу? Зачем тянули целую неделю? Почему позволили ему забраться в болотную глушь, где не так-то легко найти человека, который не хочет, чтобы его нашли?
   Может быть, оставить Жасмин здесь, и пусть возвращается своим ходом? Но Лайон тут же отбросил эту мысль. С ним она в большей безопасности, чем без него. Те, кто так жаждет с ним встретиться, без труда выследят ее в чаще, схватят и заставят рассказать все, что она знает. А убедившись, что знает она очень мало, уберут как ненужную свидетельницу.
   Нет! Он сделает все, чтобы этого не случилось!
   Поступая на государственную службу, Лайон клялся служить народу и защищать простых граждан. В то время слова «служить и защищать» звучали для него чистой абстракцией. Теперь же они наполнились новым, конкретным содержанием. Даже слишком конкретным.
   Складывая в рюкзак самое необходимое, Лайон снова и снова прикидывал шансы. Получалось примерно пятьдесят на пятьдесят. Он плавал вниз по течению и знал, что путь чист. Доплыв до излучины, где речка круто заворачивает на восток, они высадятся на берег, спрячут лодку в камышах и пройдут пешком около мили. Весь вопрос во времени. Успеют ли? Ясно одно: чем дольше они проторчат здесь, словно мишени на мушке, тем меньше шансов выжить.
   Сзади послышался громкий вздох Жасмин.
   — Объяснения оставим на потом, идет? А сейчас сложи всю одежду в спальный мешок и тащи его в лодку.
   — Лайон, пожалуйста, объясни, что происходит! Мне становится не по себе! О черт!
   — Ничего не происходит. И ничего не произойдет, если ты будешь делать то, что я скажу.
   Лайон говорил, словно машина, без всяких эмоций в голосе. И в лучшие-то времена в его жизни не было места эмоциям.
   Однако на душе у Лайона было тяжело. Он хотел напугать ее, чтобы заставить подчиняться беспрекословно. Это было необходимо, но он не испытывал от этого удовлетворения. По совести сказать, он чувствовал себя последним мерзавцем.
   Жасмин молча смотрела на него, сведя брови на переносице и гордо вздернув подбородок. Зла как черт, но считает ниже своего достоинства лезть в ссору. Однако по широко открытым глазам, по легкой дрожи губ понятно — напугана… Решив не забивать себе голову всякой сентиментальной чепухой, Лайон достал из контейнера сотовый телефон, кобуру, пистолет и запасную обойму. Жасмин тем временем запихнула всю одежду в спальный мешок, затянула горловину огромным, необыкновенного вида узлом и поволокла мешок к лодке. Наблюдая за ней краем глаза, Лайон понадеялся, что удивительный узел не развяжется раньше времени. Если все барахло рассыплется по берегу, собирать его будет некогда.
   Даже повернувшись к ней спиной, Лайон не упускал ни одного ее движения. Пыхтя и чертыхаясь сквозь зубы, Жасмин тащила по берегу тяжеленный мешок, и Лайон не мог не обернуться, чтобы взглянуть на длинные ноги, увязающие в раскисшей земле.
   Почему, мимолетно удивился Лайон, до сих пор он не замечал, как грациозны длинноногие женщины? Может быть, потому что не все они такие. Быть может, двигаться словно в танце умеет только одна из них — женщина по имени Жасмин Кленси, у которой такие нежные руки, глубокий чувственный голос, глаза цвета красного дерева, а навыков выживания не больше, чем у цыпленка, только что вылупившегося из яйца.