Страница:
«Может, я топчу свою собственную могилу?» – подумал Хромой, спускаясь в борозду.
«Матрас» был в десяти метрах, когда каменные брустверы достигли плеч скафандра.
«Матрас» был в пяти метрах и вот-вот должен был броситься в атаку, когда Хромой, не закончив последнего шага, упал лицом вниз.
Почва содрогнулась, как от близкого разрыва тяжелого снаряда. По скафандру застучали камни. Борозда наполнилась пылью. Это «матрас» с разгона плюхнулся туда, где только что торчала прикрытая титановой броней голова Хромого…
…Почти семь часов, перетирая в песок камни, «матрас» ворочался над ним.
Когда Хромой, наконец, с великим трудом откопал себя и выполз наверх, манометр его кислородного баллона показывал меньше половины первоначального давления. Произведя в уме несложный расчет, он понял, что даже если ему удастся пройти обратный путь тем же маршрутом и с той же скоростью – даже в этом идеальном случае баллон опустеет где-то на дальних подступах к Компаунду. А учитывая то, что венерианский ветер слизывает следы точно так же, как это делает морская вода на пляже, можно было предположить, что на возвращение понадобится гораздо больше времени.
В общем, надеяться оставалось только на чудо. Хромой решил не впадать преждевременно в панику и идти в максимально экономном режиме до тех пор, пока в баллоне не останется последний глоток воздуха. Тогда, чтобы не мучиться, умирая от удушья, он подойдет вплотную к первой попавшейся «лужайке» и примет от нее мгновенную и безболезненную смерть…
…Он потерял счет холмам, через которые перевалил, и застывшим лавовым потоком, которые удалось обойти стороной. Иногда он сразу узнавал места, где уже побывал, спасаясь от «матраса», иногда же, сбившись с дороги, долго блуждал на одном месте. В тесной седловине между двумя извергающимися вулканами его чуть не раздавила упавшая рядом вулканическая бомба. Нестерпимо хотелось пить, и временами, теряя над собой контроль, Хромой принимался лизать прохладную поверхность иллюминатора. Мышцы ног по-прежнему работали как автоматы, но перед глазами все чаще вспыхивали радужные пятна, отзывавшиеся болезненным гулом в ушах. Поврежденный при падении прожектор время от времени начинал хаотично мигать, и по этой причине Хромой не успел заметить какое-то препятствие, подвернувшееся ему под левую ногу. При этом что-то лязгнуло, словно металл ударился о металл. Он вернулся назад и, наклонившись, увидел ярко сверкнувший в свете прожектора круглый бок полузасыпанного песком скафандра – почти такого же, как и у него самого. Нижняя часть скафандра вместе с конечностями напрочь отсутствовала. В раскрытом чреве среди бахромы разорванных световодов и похожих на раздавленные темные соты криогенных ячеек уже выросли две крошечные, еще не успевшие окостенеть «лужайки».
Когда Хромой, обкопав скафандр со всех сторон, вывернул его на поверхность, в яме блеснул длинный, сложной конструкции предмет, формой похожий на большую рогатку. Расходившиеся под острым углом две более тонкие трубы состояли из множества подвижных колец и лимбов. Толстый конец заканчивался широким воронкообразным раструбом. Это был финверсер – индивидуальное устройство для выживания в экстремальных условиях. В разных режимах работы он мог служить двигателем, отопителем, буром, резаком, сигнализатором, а если возникала необходимость, то и оружием. Путем реакций фотолиза финверсер был способен выделять из углекислого газа чистый кислород.
Хромой осторожно поднял финверсер и вставил в специальное гнездо на груди скафандра, раструбом вперед. Набрав нужную программу, он направил раструб в сторону лежащего неподалеку гранитного валуна. Камень засветился малиновым светом, затем ослепительно вспыхнул и рассыпался.
Убедившись в исправности финверсера, Хромой приступил к осмотру скафандра. От человека, когда-то владевшего им, не осталось ничего, кроме иссохших кистей рук, застрявших в гнездах биоуправления. Очевидно, за несколько секунд до гибели он упал на правый бок, обессиленный долгим преследованием, и «матрас» прихлопнул его, как сложенное вчетверо кухонное полотенце прихлопывает муху. Поилка оказалась пустой, а ее шланг был прогрызен насквозь. От радиокомпаса осталась одна труха. Зато оба кислородных баллона, заправленные почти полностью, уцелели.
Особой радости при виде этих находок Хромой не испытал. Близкая смерть могла разом разрешить все проблемы, а нежданный подарок судьбы в виде финверсера неминуемо ввергал его в новый круговорот страданий.
Хромой подумал, что снаряженный таким образом, он мог хоть сейчас отправиться на розыски подходящего космического корабля. Мог бы, если бы не жажда, которая убьет его через трое-четверо суток, и не «пиликалка», по сигналам которой патрульный ракетобот отыщет его еще раньше.
Да, беглецам из Компаунда ждать пощады не полагалось…
Лишь подойдя к Компаунду, Хромой принял, наконец, решение. Не доходя шагов десяти до шлюзового люка, он закопал финверсер в куче мелкого щебня возле приметной гранитной глыбы. Затем Хромой подошел к трапу и встал так, чтобы контролировавшая вход телекамера засекла его. Стоя в шлюзовой камере под потоками низвергавшейся на него охлаждающей жидкости, Хромой думал только о глотке воды. Едва компрессор заменил венерианский воздух на обычную для технических помещений Компаунда газовую смесь, в шлюзовую камеру влетел бригадир. Погрозив Хромому кулаком, он, обжигая пальцы, помог ему открыть верхний люк.
– Где ты был? – закричал он. – Ты знаешь сколько времени прошло? Тебя же больше суток не было!
– На меня напал «матрас».
– Не на тебя одного. Четверо вчера не вернулись. Скоро ракетобот пошлют на поиски.
– Поздновато что-то.
– Это тебя не касается. Кстати, а чем ты дышал? Твой кислород должен был кончиться еще часов десять назад.
– Я нашел пару баллонов.
– Где?
– В какой-то яме.
– Так прямо и лежали?
– Да. Я их совершенно случайно обнаружил.
– А сейф с бриллиантами там не лежал?
– Больше ничего не было.
– Сразу видно, врать ты не умеешь. Ну-ка покажи… Действительно, – сказал бригадир, рассматривая баллон, извлеченный Хромым из багажного отсека. – Не наш. И почти новый. Странно. Я их пока спрячу. Потом разделим. Контролеру скажешь, что ничего не нашел. Для первого раза к тебе особо придираться не станут. Если спросят, чем дышал, скажешь, что я тебе по ошибке лишний баллон навесил. Все понял?
– Понял. Мне пить очень хочется.
– Я бы дал, да нету. Попроси в столовой. Завтра утром можешь приходить снова.
Сразу после ужина Хромой, провожаемый пристальным взглядом старосты, покинул свою секцию и по бесконечным пролетам аварийной лестницы поднялся на несколько десятков палуб вверх – в Седьмой моноблок, где размещались службы наблюдения и связи. Посторонним здесь болтаться в общем-то не полагалось.
Оглянувший, по сторонам, он негромко постучал в дверь поста наружного контроля. Никто, кроме старшего дежурного по Компаунду, не имел права заходить сюда, но находившийся сейчас на вахте оператор оказался бы последней свиньей, если бы не впустил Хромого. И действительно – дверь открылась. Высокий темноволосый человек, улыбаясь несколько растерянно, сказал:
– Вот не ожидал! Заходи.
В длинном полутемном помещении мерцал огромный зеленоватый экран и вразнобой мигали разноцветные лампочки.
– Садись, – оператор указал на свободное кресло. – Случилось что-нибудь?
Это был единственный человек, которого Хромой знал до того, как попал сюда. Много лет назад, курсантом-радиотехником, он проходил шестимесячную стажировку в экипаже Хромого. С тех пор они не виделись и встретились только здесь, где радиотехник занимал положение куда более приличное, чем его бывший командир. Несколько раз, разговаривая с Хромым в столовой, он приглашал в гости, впрочем, ничего конкретного не обещая. Был он, видимо, неплохим человеком – из тех, кто хоть ничем тебе не поможет, но зато и вреда не причинит.
– Шел мимо, вот и решил заглянуть, – сказал Хромой. – Как живешь?
– Ничего. Сам знаешь, что это за жизнь.
– Может новости какие есть?
– Нет. По крайней мере – хороших.
– А экран для чего здесь?
– Это изображение поверхности планеты в радиусе двадцати километров вокруг нас. Вот тут Компаунд, – он ткнул пальцем в центр экрана. – А вот ракетобот, – он отметил крохотную светящуюся точку. – Разыскивает тех, кто не вернулся вчера. Троих уже, вроде, нашли.
– Ну и как они?
– Как всегда. В лепешку. Сегодня рабочие бригады не выходили. Ждут, когда уберутся «матрасы».
– Я тоже был там. Едва-едва спасся.
– Что ты говоришь?! Повезло тебе!
– Информация с экрана записывается где-нибудь?
– Обязательно. Все передвижения за пределами Компаунда фиксирует вот этот блок.
– Знакомая штука. У нас на корабле тоже был такой.
– Да. Вот клавиша пуска, вот перемотка, а это – запись.
– А красная кнопка для чего?
– Экстренное стирание. Разве ты забыл, командир? – оператор, вначале ощущавший некоторую неловкость, был рад, что нашел тему для разговора. – Послушай! – сказал он, как-будто вспомнив что-то. – Может выпить хочешь?
– Да как-то, знаешь, неудобно.
– Ну что ты! Я сейчас.
Отверткой от приподнял одну из плиток пола и вытащил трехлитровую пластмассовую емкость, кусок завернутой в бумагу поваренной соли и несколько фильтров от респиратора.
Пока оператор, нагнувшись, копался в своем тайнике, Хромой быстро нажал на кнопку аварийного стирания. Крохотная, не больше булавочной головки лампочка, контролировавшая наличие записи в кассете, погасла.
– Здесь у меня клей, – пояснил оператор, выпрямившись. – Спецклей на спирту. Пропущу пару раз через фильтры – и готово! Дрянь, но пить можно.
– Мне что-то расхотелось, – сказал Хромой. – Может быть, в следующий раз.
– Ну, как хочешь.
– Пойду. Поздно уже. Будь здоров.
– До свидания. Заходи.
Расставшись, оба вздохнули с облегчением.
Хромой уже собирался ложиться спать, когда его вызвали в коридор. Кто-то незнакомый сунул ему в руки завернутый в бумажный мешок баллон, шепнул: «Бригадир зовет тебя к себе», и быстро удалился.
В крохотной каморке бригадира на столе стояли две кружки холодного чая и лежала пачка галет.
– Присаживайся, – пригласил бригадир. – Баллон тебе отдали? Спрятал? Ну, молодец.
Хромой маленькими глотками пил чай, все время ощущая на себе пристальный взгляд бригадира.
– Так говоришь, в яме лежали… – задумчиво проговорил тот. – Бывает… Может быть ты, все же, еще что-нибудь нашел?
– Нет.
– Постарайся меня правильно понять. Человек ты, вроде, неплохой. Я справки навел. По крайней мере, не доносчик, это точно. И еще слушок есть – убежать хочешь, – бригадир снова внимательно глянул на Хромого.
– Нет, не хочу.
– Меня можешь не бояться. Если бы я на тех работал, – он ткнул большим пальцем куда-то вверх, – тебя бы еще вчера за жабры взяли. Буду говорить откровенно. Сюда ты попал с одной из последних партий. После этого было еще только два транспорта. Уже четыре года с Земли никто не прилетал. Было объявлено, что Страшный суд, наконец, свершился. Кое-кто, правда, засомневался. Но это оказался как раз тот случай, когда сомненья вредят здоровью. Никто тех скептиков больше не видел. Признаюсь, лично я ни в ад, ни в рай, ни в Спасителя не верю. О том, как попал сюда, скажу в двух словах – больше деваться было некуда. Вот и полез в петлю. А теперь вижу: лучше бы дома под забором подыхал, чем здесь наслаждаться вечной жизнью. Трудно поверить, что в наше время возможно такое. Ведь это и рабство, и инквизиция, и фашизм – все вместе. Те, кто прибыл на Венеру с последним транспортом, рассказывали, что на Земле «Храмом» занялись всерьез. Запретили его деятельность в десятках стран, наложили арест на имущество, раскрыли массу афер и преступлений. Что случилось потом, никто не знает. Почему прервалась связь с Землей? Почему больше не прилетают корабли? Твои баллоны, судя по всему, взяты с корабля, который посетил Венеру совсем недавно – год, от силы два года назад. Если тебе об этом что-нибудь известно – скажи.
– К сожалению, сказать нечего. Спасибо за чай. Мне пора идти.
– Еще несколько слов. Многие здесь думают так же, как и я. Как только станет возможно, мы попытаемся захватить Компаунд и тогда узнаем, наконец, всю правду. У нас уже довольно сильная организация и имеется кое-какое оружие. Времени очень мало. Надо спешить, пока в людях еще до конца не убито все человеческое. Если хочешь, присоединяйся к нам.
– Нет, я не заговорщик.
– Значит, бежишь? Веришь, что на Марсе рай?
– Я бы не хотел говорить на эту тему…
В свою секцию Хромой вернулся уже после того, как во всех жилых помещениях выключили свет.
– Где ты шатался? – спросил, проснувшийся, а может и не спавший, староста. – Знаешь ведь, что после ужина нельзя никуда уходить.
– Могут у меня появиться неотложные дела! – огрызнулся Хромой, устраивая постель.
– Ночью?
– И ночью.
– Знаю я, какие дела делаются ночью.
– Ну, а раз знаете, то и спрашивать нечего.
– Значит, не скажешь, где был?
– Нет.
– И даже не соврешь?
– И не собираюсь.
– Откуда ты только такой взялся? Астронавт! Подумаешь – фигура! Да ты хоть один год пожил на Земле, как все люди?
– Пожил, и не один.
– Да, конечно. Только людей ты чаще всего видел из окошка лимузина, когда тебя везли на очередной банкет лопать устриц. А люди, вроде меня, в это время ели хлеб из целлюлозы и сыр из планктона.
– А я тут при чем?
– Ты ни при чем. Ты порхал среди звезд, а на Землю спускался только для того, чтобы получать чеки да букеты. А я крутился, как белка в колесе, и никогда за всю жизнь ничего хорошего не видел. Меня топтали все, кого я не мог затоптать. Да какая тут может быть праведная жизнь, когда тебя за глотку душат!
– Можете успокоиться. Сейчас мы в одинаковом положении.
– Нет, не в одинаковом! Я уже давно ни на что не надеюсь, а у тебя что-то есть на уме. И из-за этого мы все можем хлебнуть горя. А ты – в первую очередь.
– Хуже чем сейчас не будет.
– Может быть и хуже. Ты просто не знаешь тех, кто стоит над нами. Если что – ты даже пикнуть не успеешь. Ни суда ни прессы тут нет. Что захотят, то и сделают с тобой.
– Пусть только попробуют.
– И не сомневайся. Мы для них хуже чем грязь. Думаешь, они останутся тут навечно, как все мы? Черта с два! Отбарабанят свой срок – и на Марс! А на их место пришлют других, чтобы еще крепче давили соки из нас. Ты думаешь, для чего мы здесь? Спать и обжираться? Собирать всякое дерьмо вокруг? Нет! Мы здесь рабы! Скоро все Компаунды соберутся у полюса. Там мы будем строить завод по изготовлению ракетного топлива. Вот где начнется настоящая каторга!
– Ну все, – сказал Хромой. – Кончай болтовню. Я спать хочу.
– Ладно, – сказал утром Доктор, когда они остались в туалете вдвоем. – Так и быть, я сделаю тебе это! Видит бог, не могу отказать никому, кто взывает о помощи. Неси кислород. Два баллона, как договаривались.
– Один.
– Чтоб ты им подавился! Черт с тобой, волоки!
Хромой вернулся в секцию и, пользуясь тем, что все ушли на завтрак, снял заднюю стенку своего шкафчика, за которой у него был устроен временный тайник.
Тайник был пуст!
Исчез баллон, две пачки синтетических сигарет и заготовка для ножа – в общем все, что лежало здесь еще вчера вечером. Кражи в Компаунде были обычным делом, и оставалось надеяться на то, что здесь пошарили обычные воры, а не тайные агенты охраны. Впрочем, времени на размышление не было, и Хромой побежал на криогенную палубу. Там, в одном из тупиков, среди переплетения бесчисленных труб у него находился основной тайник. Когда он вернулся в туалет, Доктор уже чуть на стенку не лез.
– Я думал, ты повесился! – как змея, зашипел он. – Что я – до вечера здесь ждать буду? Принес?
– Да. Вот он. Берите.
Доктор прикинул баллон на вес и быстро завернул его в свою куртку.
– Если кто-нибудь сейчас зайдет сюда, нам крышка, – сказал он. – Раздевайся до пояса. Живо!
– Успеем, – сказал Хромой, стягивая через голову рубашку. – Все на завтраке.
– Наклонись, – приказал Доктор. – Упрись в стенку руками. Главное, терпи, что бы ни случилось. Сам напросился.
Острое лезвие вонзилось Хромому в спину, и он, помимо воли, застонал.
– Тихо! – прошипел Доктор. – Молчи, гад!
Ножом он быстро углублял крестообразный надрез, подбираясь к вросшей в тело «пиликалке».
– Нагнись ниже, а то кровью все зальешь. И не корчись!
Засунув в рану два пальца. Доктор вытащил окровавленный шарик, величиной, примерно, с вишню.
– На, держи, – сказал он. – Потерпи еще немного, я наложу швы.
Когда все было закончено, Доктор вытер рубашкой Хромого руки и сказал, уходя:
– Подбери здесь, да так, чтобы никаких следов не осталось. Никогда в жизни не буду больше связываться с кем-нибудь из вас.
Кое-как затерев брызги крови, Хромой присел на пол, привалясь правым боком к стене. Операция оказалась куда более мучительной, чем он предполагал. Левая рука совсем онемела, а лопатку жгла невыносимая боль.
Когда наверху затопали и загоготали уборщики, Хромой встал и пошел в свою секцию. Левую руку он придерживал правой и старался ни до чего не дотронуться левым боком. В секции еще никого не было, и он улегся на свою кровать лицом вниз.
– Ты что это? – услышал он через некоторое время голос старосты. – Почему на завтрак не ходил?
– Заболел, – буркнул Хромой, не отрывай лица от подушки.
– Если заболел, иди в госпиталь. Здесь лежать нельзя! Кстати, забыл сказать. Тебя старший повар разыскивает. Ты, вроде, не оформил рабочий паек. Иди – он ждет.
Проклиная в душе старосту и всех поваров на свете. Хромой побрел в столовую. Там уже никого не было, только за отдельным столом неторопливо жевал старший повар.
– Двадцать четыре ноль сорок? – переспросил он писклявым голосом и выплюнул рыбью кость. – Выходили позавчера на работу?
– Да.
– А почему не оформили рабочий паек?
– Я плохо себя чувствую, – сказал Хромой, сглатывая слюну. Чего только не было на столе перед поваром!
– Ничего не знаю, – сказал тот, аккуратно очищая вареное яйцо. – Сейчас же идите в комнату 916.
Поднявшись лифтом в Девятый моноблок, Хромой отыскал дверь под номером 916. Холодный пот тек у него по лицу, а нижняя рубашка на спине и боку пропиталась кровью.
В комнате сидело несколько человек в форме внутренней охраны.
– Двадцать четыре ноль сорок? Да, вас вызывали, – сказал один из них, до самых глаз заросший курчавой бородой. – Идите вон в ту дверь.
Что-то нехорошее почудилось Хромому в его голосе и в том быстром взгляде, которым он обменялся с остальными.
Размышляя над тем, как странно оформляются в Компаунде рабочие пайки, он прошел длинным коридором, открыл находившуюся в его конце дверь и оказался в большой овальной комнате, заполненной душистым табачным дымом. Посреди комнаты за столом из настоящего дерева сидел тучный человек с дряблым лицом обиженной жабы. За его спиной стояло еще несколько фигур – все сплошь местная элита. Люди, располагающие бесспорной, реальной властью.
– Здравствуйте, – сказал ошарашенный Хромой.
– Двадцать четыре ноль сорок?
– Да.
– Так-так, – задумчиво сказал пресвитер Компаунда, ибо это был именно он – бог, судья и хозяин в одном лице. Хромой лицезрел его впервые в жизни. – Что же ты нас обманываешь, Двадцать четыре ноль сорок?
– Не понимаю, о чем вы? – ответил Хромой, а про себя подумал: кто мог выдать? Неужели Доктор? Вряд ли. Тогда кто же?
– Не понимаешь? – переспросил пресвитер. – Тогда придется разъяснить. – Он сделал знак рукой, и кто-то из стоящих за его спиной положил на стол кислородный баллон. – Позовите сюда этого… как его… – пресвитер поморщился.
Дверь позади Хромого открылась, и староста, пройдя мимо него, остановился в трех шагах от стола.
– Ну, – поторопил его пресвитер. – Я слушаю.
– Двадцать четыре ноль сорок в моей секции пятый год. Сначала, вроде, все было ничего, но потом его поведение показалось мне подозрительным.
– Чем же?
– Ну, во-первых, он ни с кем особенно не сближался. Все больше молчал и ничего не рассказывал. И каждый день по часу, а то и по два тренировался; приседал, отжимался от пола и все такое.
– Что же в этом странного?
– Не знаю. Странно и все. Так никто не делает.
– Дальше.
– После того, как он сказал на днях, что здесь хуже, чем в тюрьме, я с него глаз не спускал. Позавчера он вышел на работу и отсутствовал почти сутки. А вчера ушел куда-то после ужина. Воспользовавшись этим, я обыскал его вещи и нашел вот это, – староста указал на баллон.
– Понятно. А ты что скажешь? – вопрос относился уже к Хромому.
– Что я скажу? Такие баллоны есть у многих. На кислород можно и сигареты выменять, и воду, и многое другое.
– Да, правду говорить ты не хочешь, – сказал пресвитер. – Эй! – не оборачиваясь, он щелкнул пальцами.
Человек с бычьей шеей и голым черепом – комендант, номинально третье, а фактически второе лицо в Компаунде, склонился к плечу пресвитера.
– Выяснить, когда он выходил наружу, сколько времени пробыл там и с кем встречался после этого. Обыскать весь Компаунд сверху донизу. По записям поста внешнего контроля определить весь его маршрут. Выполняйте!
– Будет сделано, – сказал комендант и рысцой побежал к двери.
– Ты, кажется, был когда-то астронавтом? – спросил пресвитер у Хромого.
– Да.
– Вон лежит кислородный баллон. Ты ведь не отрицаешь, что он твой?
– Нет, – поколебавшись с секунду, ответил Хромой.
– Хорошо. Ты уже начинаешь говорить правду. На каждом баллоне имеется маркировка. Два числа через тире. В нашем случае это 661 и 1203. Ты не знаешь, что они могут означать?
Ну, еще бы не знать Хромому, что означают эти числа.
– Нет, – сказал Хромой, чувствуя себя, как попавшая в сети рыба.
– А зря. Числа эти не сулят тебе ничего хорошего. Первая группа цифр – инвентарный номер баллона. На любом космическом корабле их сотни. Но вот вопрос, как узнать, какому космическому кораблю он принадлежал ранее? Ты не знаешь?
– Нет.
– А ведь нет ничего проще. Я беру четвертый том приложения к штурманскому справочнику и безо всякого труда выясняю, что бортовой номер 1203 имел транспортный корабль первого класса «Гамма Эол». Что ты на это скажешь?
– Мне нечего сказать. Этот баллон я выменял на четыре пачки сигарет еще год назад.
– У кого именно, ты, конечно, не помнишь?
– Нет.
– Ну, ладно. Времени и терпения у нас хватит. «Эол» слишком лакомый кусочек, чтобы выпустить его из рук.
В это время вернулся комендант и стал шептать что-то на ухо пресвитеру.
– Ничего странного в этом нет, – прервал его тот. – Наш астронавт не так глуп и успел предпринять вчера кое-какие меры. Оператора под замок, с ним поговорим позже. Узнайте у специалистов, можно ли восстановить запись.
В коридоре раздались шум и проклятия. Двое охранников втолкнули растерзанного и исцарапанного бригадира, а третий, пройдя вперед, положил на стол еще один баллон.
– 703-1203, – прочитал на нем пресвитер. – Так-так…
– Я ничего не знаю, – прохрипел бригадир. – Что вы от меня хотите?
– Как к тебе попал этот баллон?
– Я его в первый раз вижу.
– А этого красавца? – пресвитер кончиком сигары указал на Хромого.
– Тоже.
– Между прочим, он позавчера выходил с твоей бригадой на работу.
– У меня в бригаде двести человек. Одни приходят, другие уходят! Откуда я могу знать всех.
– Давно ты здесь?
– Давно. С самого первого дня.
– И с самого первого дня воруешь?
– Чужого я никогда не брал!
– Ты думаешь, что обманул меня? Ты сам себя обманул. За тобой и раньше грешки водились. Пора с этим кончать. Пойдешь в утилизатор.
Лицо бригадира побелело, все жилы на лбу напряглись, а в уголках рта показалась пена.
– В утилизатор?! – закричал он, пытаясь приблизиться к столу. Уже четверо охранников висели на нем. – На котлеты меня пустите! Людоеды! Чтоб вы подавились моими костями!
– Не подавимся, – впервые усмехнулся пресвитер. – Утилизатор разберет тебя на молекулы. Но не сразу. Часика два подергаешься.
– Не трогайте его, – сказал Хромой. – Я все расскажу.
– Ну-ну?..
– Баллоны я снял с раздавленного скафандра километрах в двадцати от Компаунда.
– Со скафандра?
– Да.
– И больше там ничего не было?
– Нет.
– А дорогу туда найдешь?
– Найду. Только освободите его, – Хромой указал на бригадира. – И оператора поста внешнего контроля тоже.
– Зря ты, парень, – сказал бригадир. – Из меня они и слова не вытянули бы!
– Хорошо, – вновь усмехнулся пресвитер. – Сейчас мы приготовим ракетобот.
– Ракетобот здесь не поможет. Дорогу я помню по приметам. Сверху их не видно.
– Пусть будет так. Ты выйдешь наружу в скафандре и покажешь дорогу нашим людям. Согласен?
– Да.
– Предупреждаю заранее; ни сбежать, ни найти легкую смерть тебе не удастся. Если ты обманул нас, разговор продолжится, но уже в несколько других декорациях. Надеюсь, ты меня правильно понял?
– Я сказал правду. Через несколько часов вы в этом убедитесь. Только не понимаю, для чего вам этот скафандр. От него осталась куча металлолома.
«Матрас» был в десяти метрах, когда каменные брустверы достигли плеч скафандра.
«Матрас» был в пяти метрах и вот-вот должен был броситься в атаку, когда Хромой, не закончив последнего шага, упал лицом вниз.
Почва содрогнулась, как от близкого разрыва тяжелого снаряда. По скафандру застучали камни. Борозда наполнилась пылью. Это «матрас» с разгона плюхнулся туда, где только что торчала прикрытая титановой броней голова Хромого…
…Почти семь часов, перетирая в песок камни, «матрас» ворочался над ним.
Когда Хромой, наконец, с великим трудом откопал себя и выполз наверх, манометр его кислородного баллона показывал меньше половины первоначального давления. Произведя в уме несложный расчет, он понял, что даже если ему удастся пройти обратный путь тем же маршрутом и с той же скоростью – даже в этом идеальном случае баллон опустеет где-то на дальних подступах к Компаунду. А учитывая то, что венерианский ветер слизывает следы точно так же, как это делает морская вода на пляже, можно было предположить, что на возвращение понадобится гораздо больше времени.
В общем, надеяться оставалось только на чудо. Хромой решил не впадать преждевременно в панику и идти в максимально экономном режиме до тех пор, пока в баллоне не останется последний глоток воздуха. Тогда, чтобы не мучиться, умирая от удушья, он подойдет вплотную к первой попавшейся «лужайке» и примет от нее мгновенную и безболезненную смерть…
…Он потерял счет холмам, через которые перевалил, и застывшим лавовым потоком, которые удалось обойти стороной. Иногда он сразу узнавал места, где уже побывал, спасаясь от «матраса», иногда же, сбившись с дороги, долго блуждал на одном месте. В тесной седловине между двумя извергающимися вулканами его чуть не раздавила упавшая рядом вулканическая бомба. Нестерпимо хотелось пить, и временами, теряя над собой контроль, Хромой принимался лизать прохладную поверхность иллюминатора. Мышцы ног по-прежнему работали как автоматы, но перед глазами все чаще вспыхивали радужные пятна, отзывавшиеся болезненным гулом в ушах. Поврежденный при падении прожектор время от времени начинал хаотично мигать, и по этой причине Хромой не успел заметить какое-то препятствие, подвернувшееся ему под левую ногу. При этом что-то лязгнуло, словно металл ударился о металл. Он вернулся назад и, наклонившись, увидел ярко сверкнувший в свете прожектора круглый бок полузасыпанного песком скафандра – почти такого же, как и у него самого. Нижняя часть скафандра вместе с конечностями напрочь отсутствовала. В раскрытом чреве среди бахромы разорванных световодов и похожих на раздавленные темные соты криогенных ячеек уже выросли две крошечные, еще не успевшие окостенеть «лужайки».
Когда Хромой, обкопав скафандр со всех сторон, вывернул его на поверхность, в яме блеснул длинный, сложной конструкции предмет, формой похожий на большую рогатку. Расходившиеся под острым углом две более тонкие трубы состояли из множества подвижных колец и лимбов. Толстый конец заканчивался широким воронкообразным раструбом. Это был финверсер – индивидуальное устройство для выживания в экстремальных условиях. В разных режимах работы он мог служить двигателем, отопителем, буром, резаком, сигнализатором, а если возникала необходимость, то и оружием. Путем реакций фотолиза финверсер был способен выделять из углекислого газа чистый кислород.
Хромой осторожно поднял финверсер и вставил в специальное гнездо на груди скафандра, раструбом вперед. Набрав нужную программу, он направил раструб в сторону лежащего неподалеку гранитного валуна. Камень засветился малиновым светом, затем ослепительно вспыхнул и рассыпался.
Убедившись в исправности финверсера, Хромой приступил к осмотру скафандра. От человека, когда-то владевшего им, не осталось ничего, кроме иссохших кистей рук, застрявших в гнездах биоуправления. Очевидно, за несколько секунд до гибели он упал на правый бок, обессиленный долгим преследованием, и «матрас» прихлопнул его, как сложенное вчетверо кухонное полотенце прихлопывает муху. Поилка оказалась пустой, а ее шланг был прогрызен насквозь. От радиокомпаса осталась одна труха. Зато оба кислородных баллона, заправленные почти полностью, уцелели.
Особой радости при виде этих находок Хромой не испытал. Близкая смерть могла разом разрешить все проблемы, а нежданный подарок судьбы в виде финверсера неминуемо ввергал его в новый круговорот страданий.
Хромой подумал, что снаряженный таким образом, он мог хоть сейчас отправиться на розыски подходящего космического корабля. Мог бы, если бы не жажда, которая убьет его через трое-четверо суток, и не «пиликалка», по сигналам которой патрульный ракетобот отыщет его еще раньше.
Да, беглецам из Компаунда ждать пощады не полагалось…
Лишь подойдя к Компаунду, Хромой принял, наконец, решение. Не доходя шагов десяти до шлюзового люка, он закопал финверсер в куче мелкого щебня возле приметной гранитной глыбы. Затем Хромой подошел к трапу и встал так, чтобы контролировавшая вход телекамера засекла его. Стоя в шлюзовой камере под потоками низвергавшейся на него охлаждающей жидкости, Хромой думал только о глотке воды. Едва компрессор заменил венерианский воздух на обычную для технических помещений Компаунда газовую смесь, в шлюзовую камеру влетел бригадир. Погрозив Хромому кулаком, он, обжигая пальцы, помог ему открыть верхний люк.
– Где ты был? – закричал он. – Ты знаешь сколько времени прошло? Тебя же больше суток не было!
– На меня напал «матрас».
– Не на тебя одного. Четверо вчера не вернулись. Скоро ракетобот пошлют на поиски.
– Поздновато что-то.
– Это тебя не касается. Кстати, а чем ты дышал? Твой кислород должен был кончиться еще часов десять назад.
– Я нашел пару баллонов.
– Где?
– В какой-то яме.
– Так прямо и лежали?
– Да. Я их совершенно случайно обнаружил.
– А сейф с бриллиантами там не лежал?
– Больше ничего не было.
– Сразу видно, врать ты не умеешь. Ну-ка покажи… Действительно, – сказал бригадир, рассматривая баллон, извлеченный Хромым из багажного отсека. – Не наш. И почти новый. Странно. Я их пока спрячу. Потом разделим. Контролеру скажешь, что ничего не нашел. Для первого раза к тебе особо придираться не станут. Если спросят, чем дышал, скажешь, что я тебе по ошибке лишний баллон навесил. Все понял?
– Понял. Мне пить очень хочется.
– Я бы дал, да нету. Попроси в столовой. Завтра утром можешь приходить снова.
Сразу после ужина Хромой, провожаемый пристальным взглядом старосты, покинул свою секцию и по бесконечным пролетам аварийной лестницы поднялся на несколько десятков палуб вверх – в Седьмой моноблок, где размещались службы наблюдения и связи. Посторонним здесь болтаться в общем-то не полагалось.
Оглянувший, по сторонам, он негромко постучал в дверь поста наружного контроля. Никто, кроме старшего дежурного по Компаунду, не имел права заходить сюда, но находившийся сейчас на вахте оператор оказался бы последней свиньей, если бы не впустил Хромого. И действительно – дверь открылась. Высокий темноволосый человек, улыбаясь несколько растерянно, сказал:
– Вот не ожидал! Заходи.
В длинном полутемном помещении мерцал огромный зеленоватый экран и вразнобой мигали разноцветные лампочки.
– Садись, – оператор указал на свободное кресло. – Случилось что-нибудь?
Это был единственный человек, которого Хромой знал до того, как попал сюда. Много лет назад, курсантом-радиотехником, он проходил шестимесячную стажировку в экипаже Хромого. С тех пор они не виделись и встретились только здесь, где радиотехник занимал положение куда более приличное, чем его бывший командир. Несколько раз, разговаривая с Хромым в столовой, он приглашал в гости, впрочем, ничего конкретного не обещая. Был он, видимо, неплохим человеком – из тех, кто хоть ничем тебе не поможет, но зато и вреда не причинит.
– Шел мимо, вот и решил заглянуть, – сказал Хромой. – Как живешь?
– Ничего. Сам знаешь, что это за жизнь.
– Может новости какие есть?
– Нет. По крайней мере – хороших.
– А экран для чего здесь?
– Это изображение поверхности планеты в радиусе двадцати километров вокруг нас. Вот тут Компаунд, – он ткнул пальцем в центр экрана. – А вот ракетобот, – он отметил крохотную светящуюся точку. – Разыскивает тех, кто не вернулся вчера. Троих уже, вроде, нашли.
– Ну и как они?
– Как всегда. В лепешку. Сегодня рабочие бригады не выходили. Ждут, когда уберутся «матрасы».
– Я тоже был там. Едва-едва спасся.
– Что ты говоришь?! Повезло тебе!
– Информация с экрана записывается где-нибудь?
– Обязательно. Все передвижения за пределами Компаунда фиксирует вот этот блок.
– Знакомая штука. У нас на корабле тоже был такой.
– Да. Вот клавиша пуска, вот перемотка, а это – запись.
– А красная кнопка для чего?
– Экстренное стирание. Разве ты забыл, командир? – оператор, вначале ощущавший некоторую неловкость, был рад, что нашел тему для разговора. – Послушай! – сказал он, как-будто вспомнив что-то. – Может выпить хочешь?
– Да как-то, знаешь, неудобно.
– Ну что ты! Я сейчас.
Отверткой от приподнял одну из плиток пола и вытащил трехлитровую пластмассовую емкость, кусок завернутой в бумагу поваренной соли и несколько фильтров от респиратора.
Пока оператор, нагнувшись, копался в своем тайнике, Хромой быстро нажал на кнопку аварийного стирания. Крохотная, не больше булавочной головки лампочка, контролировавшая наличие записи в кассете, погасла.
– Здесь у меня клей, – пояснил оператор, выпрямившись. – Спецклей на спирту. Пропущу пару раз через фильтры – и готово! Дрянь, но пить можно.
– Мне что-то расхотелось, – сказал Хромой. – Может быть, в следующий раз.
– Ну, как хочешь.
– Пойду. Поздно уже. Будь здоров.
– До свидания. Заходи.
Расставшись, оба вздохнули с облегчением.
Хромой уже собирался ложиться спать, когда его вызвали в коридор. Кто-то незнакомый сунул ему в руки завернутый в бумажный мешок баллон, шепнул: «Бригадир зовет тебя к себе», и быстро удалился.
В крохотной каморке бригадира на столе стояли две кружки холодного чая и лежала пачка галет.
– Присаживайся, – пригласил бригадир. – Баллон тебе отдали? Спрятал? Ну, молодец.
Хромой маленькими глотками пил чай, все время ощущая на себе пристальный взгляд бригадира.
– Так говоришь, в яме лежали… – задумчиво проговорил тот. – Бывает… Может быть ты, все же, еще что-нибудь нашел?
– Нет.
– Постарайся меня правильно понять. Человек ты, вроде, неплохой. Я справки навел. По крайней мере, не доносчик, это точно. И еще слушок есть – убежать хочешь, – бригадир снова внимательно глянул на Хромого.
– Нет, не хочу.
– Меня можешь не бояться. Если бы я на тех работал, – он ткнул большим пальцем куда-то вверх, – тебя бы еще вчера за жабры взяли. Буду говорить откровенно. Сюда ты попал с одной из последних партий. После этого было еще только два транспорта. Уже четыре года с Земли никто не прилетал. Было объявлено, что Страшный суд, наконец, свершился. Кое-кто, правда, засомневался. Но это оказался как раз тот случай, когда сомненья вредят здоровью. Никто тех скептиков больше не видел. Признаюсь, лично я ни в ад, ни в рай, ни в Спасителя не верю. О том, как попал сюда, скажу в двух словах – больше деваться было некуда. Вот и полез в петлю. А теперь вижу: лучше бы дома под забором подыхал, чем здесь наслаждаться вечной жизнью. Трудно поверить, что в наше время возможно такое. Ведь это и рабство, и инквизиция, и фашизм – все вместе. Те, кто прибыл на Венеру с последним транспортом, рассказывали, что на Земле «Храмом» занялись всерьез. Запретили его деятельность в десятках стран, наложили арест на имущество, раскрыли массу афер и преступлений. Что случилось потом, никто не знает. Почему прервалась связь с Землей? Почему больше не прилетают корабли? Твои баллоны, судя по всему, взяты с корабля, который посетил Венеру совсем недавно – год, от силы два года назад. Если тебе об этом что-нибудь известно – скажи.
– К сожалению, сказать нечего. Спасибо за чай. Мне пора идти.
– Еще несколько слов. Многие здесь думают так же, как и я. Как только станет возможно, мы попытаемся захватить Компаунд и тогда узнаем, наконец, всю правду. У нас уже довольно сильная организация и имеется кое-какое оружие. Времени очень мало. Надо спешить, пока в людях еще до конца не убито все человеческое. Если хочешь, присоединяйся к нам.
– Нет, я не заговорщик.
– Значит, бежишь? Веришь, что на Марсе рай?
– Я бы не хотел говорить на эту тему…
В свою секцию Хромой вернулся уже после того, как во всех жилых помещениях выключили свет.
– Где ты шатался? – спросил, проснувшийся, а может и не спавший, староста. – Знаешь ведь, что после ужина нельзя никуда уходить.
– Могут у меня появиться неотложные дела! – огрызнулся Хромой, устраивая постель.
– Ночью?
– И ночью.
– Знаю я, какие дела делаются ночью.
– Ну, а раз знаете, то и спрашивать нечего.
– Значит, не скажешь, где был?
– Нет.
– И даже не соврешь?
– И не собираюсь.
– Откуда ты только такой взялся? Астронавт! Подумаешь – фигура! Да ты хоть один год пожил на Земле, как все люди?
– Пожил, и не один.
– Да, конечно. Только людей ты чаще всего видел из окошка лимузина, когда тебя везли на очередной банкет лопать устриц. А люди, вроде меня, в это время ели хлеб из целлюлозы и сыр из планктона.
– А я тут при чем?
– Ты ни при чем. Ты порхал среди звезд, а на Землю спускался только для того, чтобы получать чеки да букеты. А я крутился, как белка в колесе, и никогда за всю жизнь ничего хорошего не видел. Меня топтали все, кого я не мог затоптать. Да какая тут может быть праведная жизнь, когда тебя за глотку душат!
– Можете успокоиться. Сейчас мы в одинаковом положении.
– Нет, не в одинаковом! Я уже давно ни на что не надеюсь, а у тебя что-то есть на уме. И из-за этого мы все можем хлебнуть горя. А ты – в первую очередь.
– Хуже чем сейчас не будет.
– Может быть и хуже. Ты просто не знаешь тех, кто стоит над нами. Если что – ты даже пикнуть не успеешь. Ни суда ни прессы тут нет. Что захотят, то и сделают с тобой.
– Пусть только попробуют.
– И не сомневайся. Мы для них хуже чем грязь. Думаешь, они останутся тут навечно, как все мы? Черта с два! Отбарабанят свой срок – и на Марс! А на их место пришлют других, чтобы еще крепче давили соки из нас. Ты думаешь, для чего мы здесь? Спать и обжираться? Собирать всякое дерьмо вокруг? Нет! Мы здесь рабы! Скоро все Компаунды соберутся у полюса. Там мы будем строить завод по изготовлению ракетного топлива. Вот где начнется настоящая каторга!
– Ну все, – сказал Хромой. – Кончай болтовню. Я спать хочу.
– Ладно, – сказал утром Доктор, когда они остались в туалете вдвоем. – Так и быть, я сделаю тебе это! Видит бог, не могу отказать никому, кто взывает о помощи. Неси кислород. Два баллона, как договаривались.
– Один.
– Чтоб ты им подавился! Черт с тобой, волоки!
Хромой вернулся в секцию и, пользуясь тем, что все ушли на завтрак, снял заднюю стенку своего шкафчика, за которой у него был устроен временный тайник.
Тайник был пуст!
Исчез баллон, две пачки синтетических сигарет и заготовка для ножа – в общем все, что лежало здесь еще вчера вечером. Кражи в Компаунде были обычным делом, и оставалось надеяться на то, что здесь пошарили обычные воры, а не тайные агенты охраны. Впрочем, времени на размышление не было, и Хромой побежал на криогенную палубу. Там, в одном из тупиков, среди переплетения бесчисленных труб у него находился основной тайник. Когда он вернулся в туалет, Доктор уже чуть на стенку не лез.
– Я думал, ты повесился! – как змея, зашипел он. – Что я – до вечера здесь ждать буду? Принес?
– Да. Вот он. Берите.
Доктор прикинул баллон на вес и быстро завернул его в свою куртку.
– Если кто-нибудь сейчас зайдет сюда, нам крышка, – сказал он. – Раздевайся до пояса. Живо!
– Успеем, – сказал Хромой, стягивая через голову рубашку. – Все на завтраке.
– Наклонись, – приказал Доктор. – Упрись в стенку руками. Главное, терпи, что бы ни случилось. Сам напросился.
Острое лезвие вонзилось Хромому в спину, и он, помимо воли, застонал.
– Тихо! – прошипел Доктор. – Молчи, гад!
Ножом он быстро углублял крестообразный надрез, подбираясь к вросшей в тело «пиликалке».
– Нагнись ниже, а то кровью все зальешь. И не корчись!
Засунув в рану два пальца. Доктор вытащил окровавленный шарик, величиной, примерно, с вишню.
– На, держи, – сказал он. – Потерпи еще немного, я наложу швы.
Когда все было закончено, Доктор вытер рубашкой Хромого руки и сказал, уходя:
– Подбери здесь, да так, чтобы никаких следов не осталось. Никогда в жизни не буду больше связываться с кем-нибудь из вас.
Кое-как затерев брызги крови, Хромой присел на пол, привалясь правым боком к стене. Операция оказалась куда более мучительной, чем он предполагал. Левая рука совсем онемела, а лопатку жгла невыносимая боль.
Когда наверху затопали и загоготали уборщики, Хромой встал и пошел в свою секцию. Левую руку он придерживал правой и старался ни до чего не дотронуться левым боком. В секции еще никого не было, и он улегся на свою кровать лицом вниз.
– Ты что это? – услышал он через некоторое время голос старосты. – Почему на завтрак не ходил?
– Заболел, – буркнул Хромой, не отрывай лица от подушки.
– Если заболел, иди в госпиталь. Здесь лежать нельзя! Кстати, забыл сказать. Тебя старший повар разыскивает. Ты, вроде, не оформил рабочий паек. Иди – он ждет.
Проклиная в душе старосту и всех поваров на свете. Хромой побрел в столовую. Там уже никого не было, только за отдельным столом неторопливо жевал старший повар.
– Двадцать четыре ноль сорок? – переспросил он писклявым голосом и выплюнул рыбью кость. – Выходили позавчера на работу?
– Да.
– А почему не оформили рабочий паек?
– Я плохо себя чувствую, – сказал Хромой, сглатывая слюну. Чего только не было на столе перед поваром!
– Ничего не знаю, – сказал тот, аккуратно очищая вареное яйцо. – Сейчас же идите в комнату 916.
Поднявшись лифтом в Девятый моноблок, Хромой отыскал дверь под номером 916. Холодный пот тек у него по лицу, а нижняя рубашка на спине и боку пропиталась кровью.
В комнате сидело несколько человек в форме внутренней охраны.
– Двадцать четыре ноль сорок? Да, вас вызывали, – сказал один из них, до самых глаз заросший курчавой бородой. – Идите вон в ту дверь.
Что-то нехорошее почудилось Хромому в его голосе и в том быстром взгляде, которым он обменялся с остальными.
Размышляя над тем, как странно оформляются в Компаунде рабочие пайки, он прошел длинным коридором, открыл находившуюся в его конце дверь и оказался в большой овальной комнате, заполненной душистым табачным дымом. Посреди комнаты за столом из настоящего дерева сидел тучный человек с дряблым лицом обиженной жабы. За его спиной стояло еще несколько фигур – все сплошь местная элита. Люди, располагающие бесспорной, реальной властью.
– Здравствуйте, – сказал ошарашенный Хромой.
– Двадцать четыре ноль сорок?
– Да.
– Так-так, – задумчиво сказал пресвитер Компаунда, ибо это был именно он – бог, судья и хозяин в одном лице. Хромой лицезрел его впервые в жизни. – Что же ты нас обманываешь, Двадцать четыре ноль сорок?
– Не понимаю, о чем вы? – ответил Хромой, а про себя подумал: кто мог выдать? Неужели Доктор? Вряд ли. Тогда кто же?
– Не понимаешь? – переспросил пресвитер. – Тогда придется разъяснить. – Он сделал знак рукой, и кто-то из стоящих за его спиной положил на стол кислородный баллон. – Позовите сюда этого… как его… – пресвитер поморщился.
Дверь позади Хромого открылась, и староста, пройдя мимо него, остановился в трех шагах от стола.
– Ну, – поторопил его пресвитер. – Я слушаю.
– Двадцать четыре ноль сорок в моей секции пятый год. Сначала, вроде, все было ничего, но потом его поведение показалось мне подозрительным.
– Чем же?
– Ну, во-первых, он ни с кем особенно не сближался. Все больше молчал и ничего не рассказывал. И каждый день по часу, а то и по два тренировался; приседал, отжимался от пола и все такое.
– Что же в этом странного?
– Не знаю. Странно и все. Так никто не делает.
– Дальше.
– После того, как он сказал на днях, что здесь хуже, чем в тюрьме, я с него глаз не спускал. Позавчера он вышел на работу и отсутствовал почти сутки. А вчера ушел куда-то после ужина. Воспользовавшись этим, я обыскал его вещи и нашел вот это, – староста указал на баллон.
– Понятно. А ты что скажешь? – вопрос относился уже к Хромому.
– Что я скажу? Такие баллоны есть у многих. На кислород можно и сигареты выменять, и воду, и многое другое.
– Да, правду говорить ты не хочешь, – сказал пресвитер. – Эй! – не оборачиваясь, он щелкнул пальцами.
Человек с бычьей шеей и голым черепом – комендант, номинально третье, а фактически второе лицо в Компаунде, склонился к плечу пресвитера.
– Выяснить, когда он выходил наружу, сколько времени пробыл там и с кем встречался после этого. Обыскать весь Компаунд сверху донизу. По записям поста внешнего контроля определить весь его маршрут. Выполняйте!
– Будет сделано, – сказал комендант и рысцой побежал к двери.
– Ты, кажется, был когда-то астронавтом? – спросил пресвитер у Хромого.
– Да.
– Вон лежит кислородный баллон. Ты ведь не отрицаешь, что он твой?
– Нет, – поколебавшись с секунду, ответил Хромой.
– Хорошо. Ты уже начинаешь говорить правду. На каждом баллоне имеется маркировка. Два числа через тире. В нашем случае это 661 и 1203. Ты не знаешь, что они могут означать?
Ну, еще бы не знать Хромому, что означают эти числа.
– Нет, – сказал Хромой, чувствуя себя, как попавшая в сети рыба.
– А зря. Числа эти не сулят тебе ничего хорошего. Первая группа цифр – инвентарный номер баллона. На любом космическом корабле их сотни. Но вот вопрос, как узнать, какому космическому кораблю он принадлежал ранее? Ты не знаешь?
– Нет.
– А ведь нет ничего проще. Я беру четвертый том приложения к штурманскому справочнику и безо всякого труда выясняю, что бортовой номер 1203 имел транспортный корабль первого класса «Гамма Эол». Что ты на это скажешь?
– Мне нечего сказать. Этот баллон я выменял на четыре пачки сигарет еще год назад.
– У кого именно, ты, конечно, не помнишь?
– Нет.
– Ну, ладно. Времени и терпения у нас хватит. «Эол» слишком лакомый кусочек, чтобы выпустить его из рук.
В это время вернулся комендант и стал шептать что-то на ухо пресвитеру.
– Ничего странного в этом нет, – прервал его тот. – Наш астронавт не так глуп и успел предпринять вчера кое-какие меры. Оператора под замок, с ним поговорим позже. Узнайте у специалистов, можно ли восстановить запись.
В коридоре раздались шум и проклятия. Двое охранников втолкнули растерзанного и исцарапанного бригадира, а третий, пройдя вперед, положил на стол еще один баллон.
– 703-1203, – прочитал на нем пресвитер. – Так-так…
– Я ничего не знаю, – прохрипел бригадир. – Что вы от меня хотите?
– Как к тебе попал этот баллон?
– Я его в первый раз вижу.
– А этого красавца? – пресвитер кончиком сигары указал на Хромого.
– Тоже.
– Между прочим, он позавчера выходил с твоей бригадой на работу.
– У меня в бригаде двести человек. Одни приходят, другие уходят! Откуда я могу знать всех.
– Давно ты здесь?
– Давно. С самого первого дня.
– И с самого первого дня воруешь?
– Чужого я никогда не брал!
– Ты думаешь, что обманул меня? Ты сам себя обманул. За тобой и раньше грешки водились. Пора с этим кончать. Пойдешь в утилизатор.
Лицо бригадира побелело, все жилы на лбу напряглись, а в уголках рта показалась пена.
– В утилизатор?! – закричал он, пытаясь приблизиться к столу. Уже четверо охранников висели на нем. – На котлеты меня пустите! Людоеды! Чтоб вы подавились моими костями!
– Не подавимся, – впервые усмехнулся пресвитер. – Утилизатор разберет тебя на молекулы. Но не сразу. Часика два подергаешься.
– Не трогайте его, – сказал Хромой. – Я все расскажу.
– Ну-ну?..
– Баллоны я снял с раздавленного скафандра километрах в двадцати от Компаунда.
– Со скафандра?
– Да.
– И больше там ничего не было?
– Нет.
– А дорогу туда найдешь?
– Найду. Только освободите его, – Хромой указал на бригадира. – И оператора поста внешнего контроля тоже.
– Зря ты, парень, – сказал бригадир. – Из меня они и слова не вытянули бы!
– Хорошо, – вновь усмехнулся пресвитер. – Сейчас мы приготовим ракетобот.
– Ракетобот здесь не поможет. Дорогу я помню по приметам. Сверху их не видно.
– Пусть будет так. Ты выйдешь наружу в скафандре и покажешь дорогу нашим людям. Согласен?
– Да.
– Предупреждаю заранее; ни сбежать, ни найти легкую смерть тебе не удастся. Если ты обманул нас, разговор продолжится, но уже в несколько других декорациях. Надеюсь, ты меня правильно понял?
– Я сказал правду. Через несколько часов вы в этом убедитесь. Только не понимаю, для чего вам этот скафандр. От него осталась куча металлолома.