Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ
АД НА ВЕНЕРЕ

* * *

   Небесный Спаситель уже явился!
   Неограниченная власть над природой, ненасытная жажда потребления, немыслимая свобода нравов, утрата истинной веры, алкоголизм и наркомания, всеобщая алчность и равнодушие, вечная жизнь, купленная за деньги, – вот последние испытания, ниспосланные роду человеческому.
   Грядет День Страшного суда!
   Планета Земля как колыбель греха и обитель Сатаны будет обращена в прах, и каждый узнает тогда меру своих прижизненных деяний. Лишь немногие избранные предстанут перед светлым ликом Господа.
   Спасение может даровать только «Заоблачный Храм»!
   Двери его открыты для страждущих днем и ночью, к алтарю его допускают всех: богатых и бедных, мужчин и женщин, белых и черных, верующих и атеистов. «Храм» исцелит и очистит ваши души, вы избавитесь от чувства одиночества, найдете истинную любовь и бескорыстную дружбу, обретете покой и кротость, вам будут обеспечены посильный труд и тихий отдых.
   И все вы, без исключения, получите вечную жизнь! Немедленно и бесплатно!
   Не дожидаясь Последнего дня, осененный Божьей благодатью «Заоблачный Храм» покинет обреченную Землю и унесет детей своих к порогу Святого престола, коим является весь беспредельный космос. И только там, на планетах, свободных от первородного греха, роскошных, как райский сад, начнется для всех спасенных новая, счастливая и вечная жизнь.
   Спешите в «Заоблачный Храм»! Спешите, пока не поздно!
Воззвание совета учредителей религиозно-общественной организации «Заоблачный Храм» ко всему человечеству.
2048 год.
   …Следует учитывать, что пожертвование в пользу «Храма» всего движимого и недвижимого имущества является обязательным условием посвящения. При этом преимущество должно отдаваться трудоспособным, практически здоровым лицам мужского пола, возраст которых гарантирует целесообразность проведения геронтологической операции…
   …Необходимо с максимальным тактом объяснять всем новообращенным, что природа человека, как существа, вышедшего из среды животного мира, во многом остается греховной и поэтому истинное спасение невозможно без такого атрибута Царства Божьего как Ад. Непродолжительное и добровольное пребывание в этом условном Аду является непременным условием личного искупления и служит промежуточной ступенью подготовки к вечной жизни в Раю. Предположительное местонахождение Ада – Меркурий, Венера; Рая – Марс, спутники Юпитера, пояс астероидов…
Выдержки из секретной инструкции всем филиалам и региональным представительствам «Заоблачного Храма».
2049 г.
   Международная ассоциация практикующих врачей-геронтологов намерена предъявить секте «Заоблачный Храм» судебный иск. Как заявил адвокат ассоциации, за последние три года его клиенты понесли огромные убытки, вызванные тем, что все члены секты в обязательном порядке подвергаются принудительной геронтологической операции.
Агентство «Ассошиэйтед Пресс», 2052г.
   Концерн «Вестингауз электрик» совместно с корпорацией «Эйртип индастриз» приступили к строительству на Венере первого жилища, рассчитанного на одновременное пребывание нескольких тысяч человек. Работы финансирует общественно-религиозная организация «Заоблачный Храм»."
«Спэйс Джорнэл» N 11, 2055 г.
   Ряд государств и неправительственных организаций представили в Комиссию по правам человека ООН документ, требующий немедленного расследования деятельности клерикально-реакционной организации «Заоблачный Храм». Не исключено, что этот вопрос может быть вынесен на обсуждение ближайшего заседания Совета Безопасности.
Пресс-бюллетень ООН, май 2056 г.
   Комитет ООН по использованию космического пространства заявил протест по поводу противоправных действий организации «Заоблачный Храм», продолжающей несанкционированное строительство человеческого жилья и космодромов на планетах Солнечной системы.
Пресс-бюллетень ООН, январь 2058 г.
   Из хорошо информированных источников стало известно, что связь с поселенцами «Заоблачного Храма» на Венере отсутствует. Два космических корабля, посланных к этой планете с интервалом в три месяца, бесследно исчезли. Точное число членов «Заоблачного Храма», в свое время покинувших Землю, не поддается объективной оценке:
«Обсерваторе романо» N 89, 2060 г.
 
   Грохот раздался после полуночи, когда бодрствовала только дежурная смена. Палубы и стены Компаунда задрожали. Он сдвинулся с места и медленно пополз вверх по склону, вспарывая почву на десятки метров вглубь и сминая на своем пути скалы. В переполненных жилых секциях, в коридорах, оранжереях, ангарах проснулись тысячи людей. Скользя в полной темноте по все более и более наклоняющимся поверхностям палуб, они, проклиная все на свете, пытались поудобнее устроить свои надувные матрасы и раскладушки. В вентиляционном колодце сорвался один из огромных кондиционеров и полетел вниз, давя и калеча тех, кто устроился на ночлег в прохладе воздухозаборных каналов.
   Скрипя и сотрясаясь, Компаунд забирался все выше и выше, преодолевая одну из пологих вершин хребта Ариадны, и держа курс параллельно условной линии, вот уже более полувека именуемой Слепой Глиссадой. Это был наиболее безопасный, а возможно, и единственный путь, которым космические корабли могли достичь поверхности Венеры. Входя в верхние слои атмосферы над плато Иштар, где на высочайших пиках Макферсоновых гор были установлены радиомаяки, они затем постепенно снижались на меридиональном отрезке длиной в четыре тысячи километров, чтобы в случае удачи сесть в долине Эрминии, недалеко от Южного полюса. Весь этот коридор, шириной примерно в двести километров, был буквально усеян обломками всевозможных космических аппаратов, начиная от первых беспилотных зондов и кончая новейшими суперлайнерами.
   Эти обломки, химически богатая атмосфера Венеры, ее минералы, да еще совершенная регенерационная система, способная утилизировать каждый грамм отходов, служили основой существования людей, населявших Компаунд.
 
   – Сволочи, – бубнил в темноте староста секции. – Не могли заранее предупредить! Чтоб вас «матрасы» задавили!.. Хромой! – позвал он затем. – Ты же хотел на работу! Утром все бригады выйдут наружу.
   – Я ни в одной не числюсь, – ответил из своего угла Хромой.
   – Поговори с бригадиром Четвертого моноблока. Он парень ничего. Пообещай ему что-нибудь.
   – У меня ничего нет.
   – Найдешь. Для этого и выходят наружу. Или ты сбежать хочешь?
   – Нет, не хочу.
   – Врешь – хочешь! Я за тобой давно наблюдаю… Что молчишь?
   – Не люблю болтать впустую.
   – Не нравится тебе тут, я вижу. Кем ты раньше был?
   – Астронавтом.
   – Чем же ты недоволен? У нас здесь почти как в космосе.
   – Это совсем разные вещи. Тут хуже, чем в тюрьме.
   – Никто тебя силой не тащил. Оставался бы на Земле. Давно бы, наверное, и кости твои истлели.
   – Сказки все это.
   – Ты о чем?
   – Да не верю я, что Земля погибла.
   – Потише! Не дай бог донесут коменданту или пресвитеру… А теперь сам подумай. Раньше, что ни год, так по три, а то и по четыре корабля прилетало. Новичков привозили, оборудование, провизию, комиссии всякие. А тут уже столько лет никого, как отрезало. Нет, погибла Земля, это точно. Сгинул род человеческий. Одни только мы и спаслись. Мы да еще те, кто сразу на Марс отправились. В райскую, так сказать, обитель.
   – Не знаю… Но чтобы вся планета сразу… Трудно поверить.
   – Планета может и цела, только людишки передохли… А ты чего такой? Остался там кто-нибудь у тебя?
   – Да нет, никого. Только все равно жалко. Представь себе, как все они лежат там, непогребенные. И старики, и младенцы…
   – Заткнись ты! Разнылся… А мне вот никого не жалко. Все они сволочами были. Грешники. Болтали о совести, о справедливости, а сами только хапали да жрали, жрали да хапали.
   – А ты сам разве не хапал?
   – Хапал бы, если б возможность была. Один раз попробовал – так на полжизни за решетку упрятали. После этого я ученым стал. Как только услышал про «Храм», сразу понял – это по мне! Здесь я хоть тысячу лет проживу. Даже на Марс меня не тянет… А ты как сюда попал? Бессмертия захотелось?
   – Нет. Консервацию мне раньше сделали. Еще перед полетом на Плутон. Если бы не нога, я был бы сейчас далеко отсюда.
   – За ногу тебе, наверное, неплохо заплатили. Мог бы жить в свое удовольствие.
   – Не мог, представь себе… Одиночество, тоска. Я ведь до этого почти и не бывал на Земле. Случайно узнал про «Храм». Там обещали как раз то, чего мне не хватало: любовь, дружбу, покой. Вот и поверил.
   – Ну и дурак! Да это же обыкновенная реклама. Кто в нее сейчас верит? Попался ты, парень! Если бы ты хоть поваром был или там, садовником – тогда другое дело. А астронавты здесь ни к чему. Здесь даже Солнца не видно, не то, что звезд.
 
   В туалете Хромой нарочно замешкался, и когда все обитатели секции выстроились в очередь, отстал от своей десятки. Каждая следующая десятка старалась вытолкать чужака назад, и вскоре он оказался в самом конце. Это и было ему нужно. Доктор как всегда появился последним. Вечно заспанный и взлохмаченный, он сначала сунулся вперед, но вскоре оказался рядом с Хромым.
   – Погодите, вы меня еще вспомните! – кричал он кому-то. – Не зря вы сюда попали, поганцы! Не хотели жить праведно – получайте! – Он отпихнул Хромого плечом и встал впереди него. – Вы, может, думаете, что я такой же? Нет! Тысячу раз – нет! Да я за всю свою жизнь ну хоть бы на столечко нагрешил! – Доктор показал кончик указательного пальца. – Как я жил! Как жил! Случай, только случай виноват в том, что я оказался здесь! Случай и мое доброе сердце. Спасая честь друга, я совершил то, что привело меня сюда! Но скоро я буду в Раю, на Марсе! Там, где мне суждено было находиться с самого начала. Известно ли вам, что десять человек с Венеры ежегодно отправляют на Марс? Тех, кто это заслужил, конечно. В прошлый раз меня чуть было уже не отправили. Не долго мне осталось глядеть на ваши преступные рожи!
   Люди в очереди молчали, стараясь не смотреть на Доктора.
   Некоторые покуривали в кулак, другие прикладывались к баллончикам с кислородом – воздух здесь, как и во всех подсобных помещениях, был такой, чтобы только-только не задохнуться. Басни Доктора большинство слышали уже десятки раз. Он жил в Компаунде очень давно, прибыв, вероятно, еще с одной из первых партий и, хотя в крупные шишки не выбился, имел все же кое-какие привилегии. У него часто водились табак, наркотики и даже спиртное. Занимался он и некоторыми другими делишками, о чем Хромой совершенно случайно узнал на прошлой неделе.
   Когда в очереди осталось всего несколько человек и Доктор прекратил, наконец, свое карканье, Хромой тихо сказал ему в затылок:
   – Мне нужна ваша помощь.
   – Что?! Это ты мне? – Доктор свирепо вытаращился на новичка, посмевшего так запросто обратиться к нему.
   – Я хочу, чтобы вы помогли мне избавиться от этой штуки, – Хромой похлопал себя по левому боку, где у него, как и у любого другого обитателя Компаунда, была зашита под кожей «пиликалка» – миниатюрный генератор строго индивидуальных радиоимпульсов, работающий от биотоков человека, а в случае их пропадания, переключающийся на питание от собственного аккумулятора. С его помощью не составляло труда отыскать на поверхности Венеры затерявшегося человека или же, в крайнем случае, его останки.
   – Наглец! – прошипел Доктор. – Да как ты посмел сказать мне такое? Да я тебя сейчас!..
   – Я слышал, как вы договаривались о точно таком же деле с одним парнем из Второго моноблока. Было это дней пять назад в тупике под криогенной палубой.
   – Что ты мелешь? Ты рехнулся?
   – Не бойтесь, я заплачу!
   – Да что у тебя может быть, желторотый?
   – Кислород, к примеру. Могу дать один большой баллон.
   – Из-за баллона кислорода я буду рисковать! Да ты что?! За такое и трех мало!
   – У меня их всего четыре. Я экономил кислород целый год.
   – Убежать, значит, захотел? Куда ты денешься, дурашка? Это же ведь Венера, а не пляж в Ницце! Ты десять раз задохнешься, прежде, чем найдешь сколько-нибудь исправный корабль.
   – Я астронавт. И прекрасно знаю, сколько космических кораблей не вернулось с этой планеты. Экипажи гибнут от аэротермического нагрева, от перегрузок, от мецитоза, от каменной плесени, от «матрасов» и «лужаек», наконец, а корабли остаются целыми и невредимыми. Если я найду такой корабль, то один смогу долететь до Альфы Центавра.
   – Тебе не хватит кислорода.
   – Я умею дышать очень экономно. Четырех баллонов мне хватит на трое суток.
   – Тебя сожрут «матрасы».
   – Лучше это, чем заживо гнить здесь.
   – Я знал многих, кто решался на побег. И все рассуждали, примерно, так же. Их скафандры, выеденные, как рачьи панцири, мы нередко находим на своем пути.
   – Я все обдумал. Мне нужно избавиться от «пиликалки».
   – Два баллона.
   – Я же вам объяснил, что у меня нет лишнего кислорода.
   – Достань где-нибудь. Одолжи. Тогда я помогу тебе. А пока разговор окончен.
   Утренняя служба была мероприятием ежедневным, строго обязательным (больных и умирающих доставляли на носилках), но, отнюдь, не рутинным. Одновременно – и хорошо поставленный спектакль, и вольная импровизация, в которой мог принять участие любой из присутствующих. Сам пресвитер, личность почти что легендарная, никогда не появлялся на этих мрачных мистериях, но его дух незримо витал над толпами обитателей Второго моноблока, собранных в огромном, душном и плохо освещенном эллинге, пустовавшем с тех самых времен, когда приписанный к нему ракетобот бесследно исчез среди каменных лабиринтов каньона Химеры.
   Когда построение, сверка, перекличка, подсчет живых и мертвых душ, наконец, закончились, под потолком вспыхнуло несколько десятков прожекторов. Все разом умолкли, выровнялись в рядах и подтянулись. В проходе между шеренгами появилась высокая изломанная фигура, освещенная столбом мерцающего фиолетового света. Как и обычно, дежурный проповедник был одет в черный костюм-трико, черную маску и такие же перчатки.
   Движения его напоминали судорожный танец. Он то семенил, то замирал, словно прислушиваясь к чему-то, то вприпрыжку возвращался обратно. Несколько прожекторных лучей метались впереди него, вырывая из мрака бледные и напряженные лица.
   – Грешники! – вдруг завопил проповедник, вскидывая вверх руки со странно удлиненными, поблескивающими металлом, пальцами. – Мы грешники! Мы грязь! Мы прах!
   Тысячи глоток подхватили этот крик, и он, грохоча, заметался под высокими сводами эллинга. Одни, как и Хромой, все время ощущавший на себе чьи-то пристальные оценивающие взгляды, орали во все горло, другие беззвучно разевали рты, а третьи лишь снисходительно улыбались. Черная фигура металась в круге мертвенно-синего света. Она то падала, сжимаясь в комок, то вновь вздымалась над людским скопищем, неправдоподобно длинная и костлявая.
   – Мы мразь! Мы черви! Мы пыль у ног Всевышнего! Кто дал нам жизнь?
   – Он, Всевышний! – заорали шеренги.
   – Кто дал нам хлеб?
   – Он, Всевышний!
   – Кто дал нам благодать?
   – Он, Всевышний!
   – Хвала ему! Хвала Всевышнему!
   Внезапно проповедник умолк, резко перегнувшись назад и заломив руки, затем стремительно распрямился и, сделав серию плавных балетных прыжков, остановился возле какого-то жалкого плюгавого человечишки. Все уже молчали, лишь один этот несчастный, на котором сразу скрестились лучи прожекторов, продолжал кричать, выпучив глаза и напрягая шейные жилы: «Хвала! Хвала!»
   – Замолчи! – зловещим шепотом приказал ему проповедник. – Твои слова лживы! Твоя душа грязна! Ты не любишь Всевышнего!
   – Простите, святой отец! Я ни в чем не виноват! Простите! – человечек упал на колени. Стоявшие рядом с ним медленно расступились, словно остерегаясь заразы.
   – Всевышний милостив! Он простит тебя! – в голосе проповедника слышались неподдельные боль и сострадание. – Покайся, несчастный!
   Всего на мгновение проповедник припал к рыдавшему человечку, обвил его длинными тонкими руками и тут же отпрянул. Хромой, через плечо наблюдавший за этой сценой, отвел глаза и утер с лица пот. К чужой смерти он уже почти привык, а вот с собственным страхом справиться не мог.
 
   Когда наступило время завтрака, Компаунд еще грохотал и сотрясался, но наклон палуб заметно уменьшился. Возле дверей столовой, как всегда, началась давка. Первая смена еще не закончила трапезу, а вторая уже орала, улюлюкала и стучала ногами в коридоре. Дежурные быстро доложили об этом на Центральный распределительный пост, и подача кислорода в герметично закупоренный коридор сразу прекратилась. Все моментально успокоились, лишь ругались сиплыми голосами да, как рыбы, хватали ртом воздух.
   В столовой Хромой проглотил таблетку поливитаминов, съел пахнущий аммиаком слизистый комок холодной белковой каши и получил кружку воды. Эту воду разрешалось брать с собой, чтобы выпить позднее или заварить на ней чай, но Хромой одним глотком осушил кружку и торопливо пошел вниз – туда, где на Нулевой палубе Первого моноблока формировались и снаряжались рабочие бригады.
   В огромном, непривычно ярко освещенном помещении, сплошь забитом потными злыми людьми, Хромой не без труда отыскал бригадира Четвертого моноблока. Это был худой и жилистый, совершенно седой человек.
   По его лицу Хромой понял, что с ним можно договориться.
   – Возьмите меня на работу, – сказал он.
   Бригадир оторвался от списка, который держал в руках, и внимательно осмотрел Хромого.
   – Хочешь рабочий паек? – спросил он.
   – Да.
   – Давно здесь?
   – Пять лет.
   – Выходил уже?
   – Нет.
   – Э-э, такие работники мне не нужны!
   – Я астронавт. И на Венере высаживался раз десять. Да и пострашнее планеты видел!
   – Разве могут быть планеты пострашнее? А что у тебя с ногой?
   – Раздробило коленный сустав. Но сейчас все в порядке.
   – Присядь. Еще раз… Скафандр, допустим, я для тебя найду, – задумчиво сказал бригадир. – А вот кислород…
   – Кислород у меня есть.
   – Много?
   – Три баллона, – соврал Хромой.
   – Один отдашь мне. Вроде как аванс.
   – Но…
   – Пошел вон!
   – Согласен.
   – Баллон принесешь сейчас же. Знаю я ваших! И поворачивайся быстрее. Я внесу тебя в список следующей партии. Паек получишь после работы.
   Спустя минут двадцать, когда все формальности были завершены, кран-балка доставила со склада скафандр – огромную титановую бочку с крохотным иллюминатором. Из бочки торчали три пары могучих конечностей, верхняя из которых служила манипулятором, а две нижние выполняли функции ног. Когда-то серебристо-сверкающая, зеркальная поверхность скафандра была сплошь покрыта царапинами, вмятинами и следами сварки.
   – Раньше, наверное, у тебя скорлупа лучше была, – усмехнулся бригадир. – Но ничего! Здесь и это сойдет. Что брать – знаешь?
   – Знаю.
   – В общем, хватай все, что попадется. Вот такие камни тоже, – бригадир показал на обломок светло-серого кристалла, формой похожего на огромную снежинку. – Когда вернешься, не торопись выходить из шлюза. Я тебя встречу. Посмотрим твою добычу. Кое-что и себе оставим. С контролером я договорюсь. Все «лужайки» вокруг мы уже успокоили. Если появятся «матрасы», старайся залезть в какую-нибудь яму или трещину. А еще лучше заранее вырой себе щель в полный рост. Все понял? Часов через шесть я вас соберу. Твой номер?
   – Двадцать четыре ноль сорок.
   – Лезь в скафандр. Кислорода здесь на часов пятнадцать-двадцать. Поилку можешь не трогать. Клиентам вроде тебя их не заправляют. За одну смену не помрешь.
   Скафандр был устаревшего образца, весил не меньше тонны и давно не использовался по назначению. Хромой с трудом устроился в тесном внутреннем пространстве, засунул руки и ноги в гнезда панели биоуправления и теперь только дожидался, пока кряхтевший над ним бригадир закончит соединять многочисленные разъемы системы жизнеобеспечения.
   – Проверь руки! – крикнул бригадир. – Так, хорошо! Теперь ноги!.. Годится! Пошел на дефектоскопию!
   Хромой напряг мышцы ног так, будто хотел сделать шаг, сервомоторы заскрипели, сгибая сочленения металлических конечностей, и скафандр медленно, по-паучьи переступая, двинулся вперед. Процедура дефектоскопии заняла не больше одной минуты. Бригадир стукнул по шлему разводным ключом и заорал, стараясь перекричать вой уже заработавших насосов:
   – Задраивай люк! Удачи тебе!
   Как только Хромой вошел в шлюзовую камеру, свет в ней погас, а за спиной лязгнула герметическая заслонка, разом отделившая его от маленького человеческого мирка, заброшенного в кромешный венерианский ад. Все вокруг завыло, завибрировало, и Хромому показалось, что на него обрушилась снежная лавина. Это в шлюзовую камеру ворвался воздух Венеры, сжатый чудовищным давлением почти до плотности воды.
   Он включил головной прожектор и сквозь стремительно летящие черные хлопья пошел вперед – сначала по твердому, глухо звенящему под ногами трапу, а затем – по неровной и рыхлой почве. Свет мощного прожектора бессильно терялся во мраке, более густом, чем мрак глубоководных океанских впадин. Долгая ночь не могла остудить песок и камень, раскаленные до температуры кузнечного горна. Все, что могло здесь сгореть, расплавиться или испариться – сгорело, расплавилось, испарилось миллионы лет назад.
   Ноги сами собой сгибались и разгибались, передавая команды механизмам, и ему уже не нужно было заранее обдумывать каждый шаг. На ровных участках Хромой переключался на автоматическое управление, давая себе отдых. Пройдя несколько тысяч шагов, он остановился и посмотрел в ту сторону, где остался Компаунд.
   Он был сейчас совершенно один во мраке чужой планеты, и ничто, кроме зашитой под лопаткой «пиликалки», не связывало его больше с ненавистным миром Компаунда – миром тоски, отчаяния и одиночества. Впервые за последние пять лет не оставлявшее его даже во сне чувство полнейшей человеческой несостоятельности, отупляющее ощущение умственной и физической деградации – исчезли. Он вновь был свободен, силен, уверен в себе и смел – первооткрыватель планет, покоритель космоса. На глаза ему попался причудливый букет кристаллов, похожий на тот, что показывал ему бригадир, и он ногой отшвырнул его далеко в сторону.
 
   Ночью «матрасы» всегда появляются внезапно. Еле различимое желтое пятно света, венчавшее купол Компаунда, вдруг пропало и спустя секунд пять-шесть появилось снова. Можно было подумать, что какое-то движущееся тело случайно заслонило его. Но случайностей на Венере не бывает. Случайности могут быть на Земле или на марсианских курортах. Поэтому Хромой, не мешкая, двинулся прочь. Верхняя часть скафандра вращалась наподобие танковой башни, и через каждые полсотни шагов он обшаривал светом прожектора пространство позади себя.
   До этого Хромому уже неоднократно приходилось наблюдать за нападением «матрасов» на людей и всякий раз его удивляло полное отсутствие логики в их действиях. Никогда нельзя было предсказать заранее, какую цель они выберут – ближайшую или наоборот – самую дальнюю, одиноко стоящего человека или тесно сбившуюся группу. «Матрасы» не реагировали ни на свет, ни на производимый человеком шум, ни, тем более, на его запах. Загадкой оставалось, каким способом они выслеживают людей и зачем вообще это им нужно. Обычно «матрас», расплющив скафандр, некоторое время возился над ним, превращая тело человека буквально в кашу, а затем преспокойно уплывал дальше, ничем определенным не воспользовавшись. Никто не знал, чем питаются эти твари, представлявшие, по сути дела, одну-единственную непомерно разросшуюся анаэробную клетку. По крайней мере, их постоянные смертельные схватки с «лужайками» никогда не переходили в пиршество.
   Хромой двигался по широкой дуге, стараясь не слишком удаляться от Компаунда. Он уже, решил было, что избежал погони, когда метрах в тридцати позади себя, почти на пределе дальности света прожектора, увидел что-то темное, плоское, медленно шевелящееся, похожее скорее даже не на матрас, а на огромное одеяло с рваными и разлохмаченными краями. «Матрас» медленно плыл в густой атмосфере, едва не касаясь почвы. Истинные его размеры с такого расстояния определить было трудно, но, без сомнения, это был крупный, достаточно зрелый экземпляр – неутомимый преследователь и беспощадный противник. Даже если бы у Хромого и имелось какое-нибудь оружие, причинить им вред этому небелковому порождению стоатмосферного давления и пятисотградусной температуры было практически невозможно. Не отличавшийся спринтерскими качествами «матрас» мог преследовать жертву многие сутки подряд и, лишь приблизившись к ней на расстояние трех-пяти шагов, атаковал с неуловимой для глаза стремительностью.
   Оборачиваясь назад, Хромой убеждался, что разделяющее их расстояние постепенно сокращается. Стараясь не поддаваться панике, он бежал по прямой, обходя крутые подъемы и переключаясь, где только можно, на автоматический режим. На исходе третьего часа погони Хромой заметил слева от себя достаточно узкую извилистую борозду. Глубиной она была ему по пояс, но дальше, похоже, углублялась.