Брайдер Юрий Михайлович. Посёлок на краю галактики

   Чтобы успокоиться и сосредоточиться, он принялся черкать пером по чистому листу бумаги. День, начавшийся с удачи, заканчивался плачевно. Баловнев и сам не знал точно, чего именно он ожидал от своего необдуманного (лучше сказать - дурацкого) эксперимента. Ну, допустим, "чужинец" кинулся бы спасать Яню. Явилось бы это доказательством его благих намерений относительно всего человечества в целом? И можно ли ставить ему в упрек то, что он спокойно прошел мимо? А вдруг "чужинцы" вообще не слышат звуков? Или принимают людей за одно из неодушевленных явлений природы, такое же, как облака или деревья? И вообще, кто они такие? Почему я так уверен, что это обязательно инопланетяне? Потому что все вокруг только и говорят о них? В шестнадцатом веке гонялись за ведьмами, а в девятнадцатом - за социалистами, теперь - за пришельцами. А если "чужинцы" не имеют к космосу никакого отношения? Может, это жертвы какой-то неведомой болезни? Или нечто вроде "снежных" людей - побочная ветвь рода человеческого, чудом уцелевшая в лесах и пещерах. Уж очень виртуозно умеют они скрываться. Или это сама Ее Величество Удача прикрывает их своими невидимыми, но могучими крыльями. Недаром "чужинцам" так везет. Взять хотя бы случай с телеграммами. Не нужны им эти телеграммы. Не любят они суеты вокруг себя. Стараются держаться в тени. Знают ли они вообще, что такое телеграф? Вряд ли. Ну, а если даже знают? Допустим, сумели в первый раз, когда не стало электроэнергии, отключение было плановое, заранее предусмотренное. Оно совершенно случайно совпало с моим визитом на почту. И так во всем. Случай, случай, случай! Случайно подхватили вирус гриппа члены комиссии, случайно погас фонарик, случайно упала в обморок Яня. Выходит, где-то уже умеют планировать случайности?
   Вопросы, вопросы, вопросы. Одни вопросы и никаких ответов.
   Он посмотрел на часы и набрал номер приемной поселкового совета:
   - Яня, выслушай меня, пожалуйста...
   Гудки, гудки, гудки...
   Был еще один человек, с которым хотел увидеться сегодня Баловнев.
   Недоброе он почувствовал еще издали. Возле дома, к которому он направлялся, стояла небольшая толпа старух, к забору приткнулось несколько легковых автомобилей, у сарая свежевали кабанчика.
   Войдя во двор, он спросил у какой-то женщины, щипавшей возле летней кухни обезглавленного петуха:
   - Кто умер?
   - Старик. Отец хозяйки.
   - Отчего?
   - Божечки, отчего в девяносто годов помирают! Вам бы столько прожить!
   В низкой комнате с плотно закрытыми окнами пахло воском, свежими досками и лежалой, извлеченной из нафталина одеждой. Старуха склонилась над гробом, поправляя что-то на покойнике. Остановившемуся в дверях Баловневу были видны только чистые неоттоптанные подошвы ботинок, в которых уже никому не суждено ходить по грешной земле.
   - Во як кулак стиснул! - сказала старуха, безуспешно стараясь пристроить в руках покойника тоненькую желтую свечку. - На том свете еще даст апостолу Петру под бок!
   Она оглянулась по сторонам, словно искала помощи, и Баловнев, положив на подоконник фуражку, шагнул вперед.
   Рука покойника была твердая и холодная, как дерево. Когда заскорузлые, раздавленные многолетней работой пальцы, наконец, разжались, на пиджак старика просыпалась горстка серого порошка, похожего на мелкие металлические опилки.
   - Добрый вечер, Валерий Михайлович! Прибыл на дежурство. Согласно графику.
   - Здравствуй. Включи свет.
   - А что это вы в темноте сидите? Электричество экономите?
   - Думаю... Ты вот думаешь когда-нибудь?
   - Ну, еще чего не хватало! За меня начальник думает, а дома - жена.
   - Ты на машине?
   - А как же!
   - Пойди погуляй, я сейчас выйду.
   Баловнев встал и несколько раз прошелся по комнате, прислушиваясь к скрипу половиц. Потом уперся лбом в прохладное оконное стекло и с расстановкой сказал:
   - А за меня думать некому. Вот так-то!
   Он отпер сейф и достал из него пистолет в новенькой коричневой кобуре. Подумал немного и положил оружие на прежнее место. Затем открыл "Журнал наблюдений" и записал:
   "31 августа. 22 час. 15 мин. В создавшейся ситуации единственно возможным решением считаю попытку прямого контакта с кем-либо из псевдолюдей. Если не вернусь до 19:00 следующего дня, все материалы, касающиеся этого вопроса, можно найти в левом нижнем ящике стола".
   Оставив раскрытую тетрадь на видном месте, он потушил свет и вышел на улицу. Шофер, напевая что-то немелодичное, но бравурное, протирал ветошью ветровое стекло своего "газика".
   - Заводи, - сказал Баловнев, садясь на переднее сидение.
   Стартер заскрежетал раз, другой, третий, но скрежет этот так и не перешел в ровное гудение мотора.
   - Что за черт! - Шофер выскочил из машины и поднял капот. - Бензин поступает... Искра есть... Ничего не пойму!
   - Понять и в самом деле трудно, - сказал Баловнев, перелезая на водительское сидение. - Дай-ка я!
   Он погладил руль, подергал рычаг переключения скоростей, несколько раз включил и выключил зажигание, а затем резко вдавил стартер.
   - Во - видали! - закричал шофер. - И вас не слушается!
   - У тебя жена есть? - спросил Баловнев.
   - Ага!
   - Ждет, небось?
   - Ждет, зараза!
   - Привет ей передай. А я один поезжу.
   - Ну и ладно. Если не заведется, так здесь и оставляйте. Я завтра утром заберу. Удачи вам!
   "Обязательно, - подумал Баловнев. - Обязательно удачи! Сейчас это мое единственное оружие!"
   Через пять минут он без труда завел машину и, отъехав метров сто от опорного пункта, свернул в первый же попавшийся переулок - туда, куда увлекал его неосознанный внутренний приказ.
   Ковш Большой Медведицы уже повернулся ручкой вниз, а указатель горючего приблизился к нулю, когда Баловнев, впустую исколесив все окрестные проселки, решил прекратить поиски.
   Был самый темный предрассветный час. Ни одно окно не светилось в поселке. Дорога здесь резко сворачивала и спускалась к плотине, с другой стороны которой уже стояли первые дома. Справа, со стороны болот, наползал белесый туман. Слева, в низине, показались кирпичные руины старой мельницы. Напротив них, прямо посреди дороги, кто-то стоял.
   Баловнев смертельно устал, и предчувствие на этот раз изменило ему. Он несколько раз переключил свет и просигналил, но фигура впереди не сдвинулась с места, лишь тогда участковый понял, что это "чужинец".
   Короткая, лишенная шеи голова была по-звериному вдавлена в плечи. Он стоял к машине боком и, судя по всему, прятаться не собирался. Уступать дорогу - тоже.
   "Волк, - подумал Баловнев. - Вот кого он мне напоминает. Волк, рыскающий в поисках поживы у человеческого жилья".
   Он гнал машину, не убирая руки с сигнала. Никакие нервы не выдержали бы этого рева, несущегося сквозь мрак вместе с ослепительными вспышками света, но у "чужинца", возможно, не было нервов. Когда их разделяло не более шести метров, Баловнев повернул руль вправо. Тут же под передком машины что-то лязгнуло, и она перестала слушаться руля.
   "Оторвалась рулевая тяга!" - успел сообразить Баловнев, вдавливая педаль тормоза в пол. Машину заносило прямо на "чужинца".
   - Уходи! - заорал Баловнев, хотя вряд ли кто мог его услышать.
   "Газик" тряхнуло, словно он налетел на пень, темная сутулая фигура куда-то исчезла, и в следующее мгновение свет фар выхватил из темноты стремительно летящую навстречу коричнево-красную, выщербленную плоскость стены. Осколки ветрового стекла хлестанули Баловнева по лицу, а что-то тяжелое, ребристое с хрустом врезалось в бок.
   Очнулся он спустя несколько секунд. Тускло светил левый подфарник, хлюпала, вытекая из пробитого радиатора, вода. Задыхаясь от резкой боли внутри, Баловнев попытался открыть дверку, но ее заклинило. Кровь заливала глаза, и ему все время приходилось вытирать рукавом лоб.
   Внезапно машина дернулась, словно кто-то пытался приподнять ее за бампер. Баловнев стал коленями на сидение и по пояс высунулся наружу. Что-то массивное, плоское снова шевельнулось под машиной. "Газик" начал сдавать задом, взрывая заблокированными колесами мягкую землю. Между капотом и стеной, вздымаясь, как опара, медленно росла какая-то плотная, округлой формы масс?. Из широких покатых плеч вылез обрубок головы серый, глянцевый. Судорожно растянулся безгубый рот. Выпуклые рыбьи глаза совершенно ничего не отражали. Казалось, это вовсе не глаза, а две дыры, два черных провала, в которых угадывался бездонный равнодушный мрак, а может быть, что-то и похуже.
   Через переднее сидение Баловнев выбрался на капот, а оттуда мешком свалился на землю. "Чужинец" был совсем рядом. Баловнев попытался вцепиться в него, но это было равнозначно тому, чтобы руками хватать дождь.
   - Стой! - хрипел Баловнев. - Стой! Не уйдешь! Покуда я жив, не будет вам покоя!
   - Ну что вы переживаете! Подумаешь - подвеска накрылась! У меня запасная есть. И фару заменим, и облицовку выправим. Нет проблем. Не такие дела делали. Главное - сами живы! - Шофер почесал голый живот. Под пиджаком у него ничего не было.
   - Ты же знаешь, любое дорожно-транспортное происшествие подлежит регистрации и учету, - Баловнев закашлялся.
   - Болит?
   - Ноет.
   - Это, наверное, от руля. Пройдет. Ребра, вроде, целы... Не пойму, чем вас так запорошило. Известь, что ли...
   Он помог Баловневу стянуть китель, обильно осыпанный чем-то вроде серой пудры, и несколько раз встряхнул его. Пыль эта так и осталась висеть в воздухе, словно неподвластная закону всемирного тяготения.
   Светало. Слышно было, как по всему поселку мычат коровы, покидающие стойла. Где-то рядом чирикала какая-то ранняя птица.
   - Буксир найдешь?
   - Спрашиваете!
   - Тащи машину в гараж. Я туда через часок тоже подойду.
   Не заходя на опорный пункт, он умылся водой возле колонки и прополоскал рот. Ключа в карманах не оказалось, но Баловнев вспомнил, что, уходя накануне, он не запер входную дверь. Сердцем ощущая смутную тревогу, он шагнул в темную, не успевшую проветриться за ночь комнату.
   Все они были здесь, серые и неподвижные, словно надгробные памятники. Кто-то безликий, больше похожий на манекен для отработки штыковых ударов, шевельнулся и встал за спиной Баловнева, загораживая дверь.
   - Ну, здравствуйте, - сказал Баловнев. - С чем пожаловали?
   Никто не ответил ему. Стараясь не глядеть по сторонам, участковый прошел к столу и сел, пододвинув к себе тетрадь. Авторучки на столе не оказалось, он взял карандаш, но тут же сломал грифель. Уродливая беспалая лапа мелькнула возле его лица и уперлась в клавиатуру "Олимпии".
   - Живьем сожрете или сначала удавите? - спросил Баловнев.
   Резко щелкнула клавиша пишущей машинки. На листе бумаги, забытом в каретке, появилась буква. Еще щелчок, еще... Буквы складывались в слова.
   "Человек, тебе не причинят вреда".
   - Вот спасибочки! - Баловнев облизал пересохшие губы. - Хоть бы представились для начала. Кто, откуда, где родились, где крестились?
   "Не родились. Были всегда".
   - Бессмертные, что ли?
   "Материя, из которой создан человек, тоже бессмертна. Но когда-нибудь она станет водой, землей, воздухом. Только не человеком. Материя, из которой создан я, даже рассеявшись по всей Галактике, когда-нибудь станет снова мной".
   - Скажи пожалуйста! Ну, а здесь что вы забыли?
   "Мы ждем".
   - Интересно - чего?
   "Эта планета нужна нам. Мы ждем, когда она освободится от людей".
   - Устанете ждать!
   "Мы умеем ждать. Таких планет было много. Везде жили люди. Разные, непохожие на вас. Сначала у них были палки и камни. Потом взрывчатка. Или яд. Или бактерии. Все равно. Теперь на этих планетах живем мы".
   "Так вот кто они такие! - подумал Баловнев. - Не волки. Шакалы. Космические падальщики, терпеливо ожидающие, когда жертва испустит последний вздох".
   - Почему вы выбрали именно Землю? - холодея от внезапной догадки, спросил он.
   "Мы всегда попадаем туда, где у нас самые лучшие шансы. Мельчайшие частицы нашей сущности движутся вместе с космической пылью, с веществом комет, со всеми видами излучения. Рано или поздно случится так, что все они снова соединятся. На планете, которая больше всего подходит нам".
   - И никто еще не дал вам отпора?
   "Мы берем только то, что уже никому не принадлежит. Мы незаметны. Удача всегда сопутствует нам. Такими нас создала природа".
   - Зачем вы убили старика?
   "Мы никогда никого не убивали. Опасный для нас человек умрет сам. Старому человеку нельзя было волноваться".
   - Чем же он был опасен для вас?
   "Он знал о нас. Это плохо. Сначала знает один, потом многие. Для нас это опасно".
   - А от меня вам что нужно?
   "Для нас ты опаснее старика. Ты знаешь о нас, но с тобой ничего не случилось. Ты чем-то похож на нас. Удача защищает тебя. И не один ты такой. Возможно, мы прибыли слишком рано. Но мы не собираемся уходить. Мы будем ждать. Пусть даже миллионы лет. Мы всегда будем здесь".
   Краем глаза Баловнев уже давно видел, что "чужинцы" меняют свой облик, съеживаясь и оплывая, словно комья сырой глины. Плечи двух стоящих рядом фигур сомкнулись. Несколько минут из необъятной бесформенной массы еще торчали две головы, но вскоре и они провалились куда-то внутрь. От "чужинца", который стоял возле двери, осталась только куча пыли.
   Баловнев отвернулся и начал смотреть в окно. Все происходящее напоминало кошмарный сон, и ему хотелось поскорее проснуться. Некоторое время спустя он встал и, хрустя сапогами по серому пеплу, покрывавшему весь пол, прошел в коридор. Извлек из закутка метлу, совок и пустое ведро.
   Хотя все его мышцы нестерпимо ныли, работал Баловней с удовольствием. Простой труд, во время которого могла отдыхать голова, всегда успокаивал его. Наполнив последнее ведро, он присел на крылечке передохнуть.
   Над землей стояли тревожные розовые облака, словно отблески давно прошедших или грядущих пожаров. Где-то неподалеку храпела буфетчица Анюта, всю жизнь обманывавшая ближних своих. В лесах бродил убийца Селезнев, из-за шестидесяти рублей лишивший жизни человека. Высоко в небе летел космический аппарат, предназначенный для наведения на цели крылатых ракет, и одна из этих целей находилась совсем недалеко отсюда.
   Баловнев вытряхнул пыль из ведра, и она повисла в воздухе, словно неподвластная силе земного тяготения.
   Над зданием школы по обе стороны от плаката с надписью "Добро пожаловать" полоскались флаги.
   Лето кончилось.