Брэдбери Рэй Дуглас. Октябрьская страна

   Восемьдесят один, восемьдесят два, восемьдесят три...
   Отвалившиеся челюсти, высунутые, как у дразнящихся детей, языки, в круглых глазницах - воздетые к небу карие глаза с бледными белками... Острые, вспыхивающие искрами волоски на коже - они усеивают щеки, губы, веки, лоб. На подбородке, на груди и бедрах - густеют. Сухая пергаментная кожа, натянутая, как на барабане... Плоть, похожая на опару... Необъятные женщины - смерть расплющила их, превратив в жирную, бесформенную массу. Безумные волосы торчат во все стороны, наподобие разоренного гнезда. Виден каждый зубик - у них прекрасные зубы.
   Восемьдесят шесть, восемьдесят семь, восемьдесят восемь... Глаза Мари убегают вперед по коридору. Быстрее! Не останавливаться! Девяносто один, девяносто два, девяносто три! Вот мужчина со вспоротым животом - дыра такая огромная, что похожа на древесное дупло, в которое Мари бросала любовные письма, когда ей было лет одиннадцать. Заглянув в него, она увидела ребра, позвоночник и тазовые пластины. И снова - сухожилия, пергаментная кожа, кости, глаза, обросшие подбородки, застывшие, словно в изумлении, ноздри... Вот у этого разорван пупок - будто его пытались кормить пудингом прямо через чрево. Девяносто семь, девяносто восемь! Фамилии, названия городов, числа, месяцы, безделушки...
   - Эта женщина умерла при родах!
   К руке несчастной, словно куклу, подвесили на проволоке ее мертворожденное дитя.
   - А это солдат - на нем еще сохранились остатки формы…
   Глаза Мари метались от одной стены к другой... Вправо - влево, вправо - влево. От одного ужаса - к другому. От одного черепа - к новому. Словно зачарованная, смотрела она на мертвые, бесплотные, навсегда забывшие о любви чресла... Здесь были мужчины, странным образом превратившиеся в женщин. И женщины, превратившиеся в грязных свиней. Взгляд отскакивает от одного - и рикошетом перелетает к другому... От вздувшейся груди - к исступленному рту... От стены - к стене, от стены - к стене... Вот мяч в зубах у одного - он неистовым плевком перебрасывает его в когти к следующему - тот кидает его дальше - и мяч застревает меж темных набухших сосков... Публика неистовствует, кричит и свистит, глядя на этот страшный пинг-понг, где мячик-взгляд в ужасе отшатывается от стен и все-таки, преодолевая отвращение, катится дальше сквозь строй подвешенных на крюки солдат смерти...
   Вот и последний - теперь за спиной все сто пятнадцать, голоса их слились в единый вопль...
   Мари рывком оглянулась и посмотрела назад, туда, где начиналась винтовая лестница, ведущая наружу. До чего же изобретательна смерть! Сколько всевозможных выражений, поворотов, изгибов рук - и ни одно не повторяется... Они выстроились здесь, словно трубки гигантской каллиопы [ Клавишный музыкальный инструмент], вместо клапанов - разверстые рты. И эта каллиопа кричит, надрывается во все сто глоток разом - будто огромная сумасшедшая рука надавила сразу на все клавиши...
   То и дело щелкал затвор фотоаппарата, и Джозеф переводил кадр. Щелк - перевел. Щелк - перевел...
   Морено, Морелос, Сантина, Гоме, Гутиерре, Вилланусул, Урета, Ликон, Наварро, Итурби... Хорхе, Филомена, Нена, Мануэль, Хосе, Томас, Рамона... Этот - путешествовал, эта - пела, у того было три жены. Один умер от одной болезни, другой - от другой, третий - от третьей. Четвертого застрелили, пятого - пырнули ножом. Шестая просто упала замертво. Седьмой умер от пьянства, восьмой - от любви. Девятый свалился с лошади, десятый кашлял кровью, у одиннадцатой остановилось сердце... Двенадцатый - тот любил посмеяться. Тринадцатый - слыл прекрасным танцором. Четырнадцатая была первой красавицей. У пятнадцатой было десять детей. Шестнадцатый - один из этих детей, так же как и семнадцатая. Восемнадцатого звали Томас - он чудесно играл на гитаре. Следующие три выращивали маис. У каждого было по три любовницы! А двадцать второй никогда не знал любви. Двадцать третья продавала на площади перед оперным театром маисовые лепешки - прямо там же и выпекала их на маленькой угольной жаровне. А двадцать четвертый бил свою жену - теперь она, гордая и счастливая, разгуливает по городу с другим, а он стоит здесь, навсегда возмущенный такой несправедливостью... А двадцать пятый захлебнул в легкие несколько кварт воды из реки - его выуживали сетью... А двадцать шестой был великим мудрецом - только теперь его мозги сморщились, как сушеная слива...
   - Хочу сделать цветные фотографии каждого из них. А также записать имена и кто от чего умер, - сказал Джозеф. - Из этого может получиться забавная книжонка. Только представьте себе: сначала краткая история чьей-то жизни - а потом фотография, как он уже стоит здесь.
   Джозеф тихонько похлопывал тела по груди. Звук получался глухой, словно он стучался в двери.
   Мари с трудом продиралась сквозь опутавшую коридор вязкую путину воплей. Стараясь держаться ровно посерединке, она размеренно, не глядя по сторонам, шагала к винтовой лестнице. За спиной ее то и дело щелкал затвор фотоаппарата.
   - И для новеньких место осталось, - сказал Джозеф.
   - Si, senor. Места здесь еще много.
   - Да уж, не хотелось бы быть следующим... в вашем списке кандидатов.
   - Эх, senor, кому ж этого хочется.
   - А как насчет того, чтобы купить у вас одного... из этих?
   - Что вы, что вы, senor! Нет, senor!
   - Ну, я заплачу вам пятьдесят песо.
   - Да нет же, нет, senor! Нет!
 
   На рынке с шатких лотков продавали оставшиеся после фиесты Смерти леденцовые черепа. Женщины-продавщицы, замотанные в черные rebozo, почти не разговаривали друг с другом, лишь изредка перекидывались словечками. Перед ними был разложен товар: сладкие скелетики, сахарные трупики и белые леденцовые черепушки. На каждом из черепов причудливыми буквами было выдавлено какое-нибудь имя: Кармен, или Рамон, или Тена, или Гуермо, или Роза. Стоило все дешево - праздник закончился. Джозеф заплатил песо и купил парочку черепов.
   Мари стояла рядом с ним на узкой улочке и смотрела, как смуглолицая продавщица складывает в пакет леденцовые черепа.
   - Только не это, - проговорила она.
   - А почему бы и нет? - возразил Джозеф.
   - После всего, что было там...
   - В катакомбах?
   Она кивнула.
   - Но они же вкусные, - прищурился он.
   - Не знаю... Вид у них довольно ядовитый.
   - Только из-за того, что они сделаны в форме черепушек?
   - Да нет. Просто они плохо проварены... К тому же ты не знаешь, кто их делал - может, у этих людей вообще дизентерия.
   - О Господи, Мари. Да у всех мексиканцев дизентерия.
   - Ну и ешь их сам! - огрызнулась она.
   - Увы, бедный Йорик... - продекламировал Джозеф, заглядывая в пакет.
   Они двинулись по узенькой улочке, зажатой между высокими домами, где рамы на окнах были выкрашены желтым. Из-за их розовых решеток пахло острым tamale [ Мексиканское блюдо: толченая кукуруза с мясом и красным перцем] и слышался плеск воды по кафельному полу. Чирикала домашняя птичка в клетке из бамбука, кто-то исполнял на пианино Шопена.
   - Надо же, здесь - и вдруг Шопен, - сказал Джозеф. - Потрясающе!.. Кстати, довольно интересный мост. Подержи-ка. - Он отдал жене пакет с леденцами и принялся фотографировать красный мост, соединяющий два белых здания, по которому шагал мужчина в serape - ярко-красной мексиканской шали. - Прекрасно!
   Мари шла и смотрела на Джозефа, потом отворачивалась от него - и снова смотрела. При этом губы ее беззвучно шевелились, шея была неестественно напряжена, а правая бровь слегка подергивалась. Мари то и дело перекладывала пакет с леденцами из одной руки в другую - точно несла ежа. Вдруг она споткнулась о бордюр, неловко взмахнула руками, вскрикнула и... уронила пакет.
   - О Господи! - Джозеф поспешно подхватил пакет с земли. - Посмотри, что ты наделала! Нескладеха!
   - Нет, наверное, мне лучше было сломать лодыжку... - пробормотала Мари.
   - Это же были самые лучшие черепа - и ты их испортила. А я так хотел привезти их домой и показать друзьям...
   - Прости меня, - еле слышно сказала она.
   - Прости, прости!.. - с досадой выкрикнул Джозеф, мрачно заглядывая в пакет. - Черт-те что! Где я теперь найду такие? Нет, это просто невыносимо!
   Поднялся ветер. На узенькой улочке не было ни души - только Мари и Джозеф, почти зарывшийся лицом в свой пакет. Никого. Только они вдвоем, вдалеке от всего мира, за тысячи миль отовсюду - откуда ни возьми... А вокруг- пустой, ничего не значащий для них город. И голая пустыня, над которой кружат ястребы.
   Чуть впереди, на крыше оперного театра, сверкали фальшивым золотом греческие статуи. В какой-то пивнушке надрывался граммофон, чужие слова уносил ветер.
   Джозеф закрутил верх пакета, чтобы тот не раскрывался, и с досадой сунул в карман.
   Они как раз успели на гостиничный ленч к половине третьего.
   Сидя за столиком напротив Мари, Джозеф молча зачерпывал ложкой альбондигасский суп. Пару раз Мари весело заговаривала с ним, указывая на настенные фрески, но он только хмуро смотрел на нее и молчал. Пакет с разбитыми черепами лежал рядом на столе...
   - Senora...
   Коричневая рука убрала со стола суповые тарелки. Вместо этого появилась большая тарелка с энчиладами [ Блинчик с острой мясной начинкой].
   Мари подняла взгляд.
   На тарелке лежало шестнадцать энчилад.
   Она взяла в руки вилку и уже потянулась, чтобы взять себе одну штуку, но вдруг что-то ее остановило. Она положила вилку и нож по обеим сторонам тарелки. Оглянулась, посмотрела на расписные стены, затем на мужа... Взгляд ее снова вернулся к энчиладам.
   Шестнадцать. Одна к одной - вплотную друг к другу. Длинный ряд...
   Мари принялась считать их.
   Один, два, три, четыре, пять, шесть.
   Джозеф выложил одну на тарелку и съел.
   Шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать.
   Она спрятала руки на коленях.
   Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать.
   Мари закончила считать.
   - Я не хочу есть, - сказала она.
   Джозеф положил перед собой еще одну энчиладу. Начинка, запеленутая в тонкую, как папирус, кукурузную лепешку. Вот он отрезает кусочек и кладет в рот... Мари мысленно представила себе, как этот кусочек пережевывается у него во рту, смачивается слюной, хрустит - и зажмурилась.
   - Ты чего? - спросил он.
   - Ничего, - сказала она.
   Осталось еще тринадцать энчилад - они были похожи на маленькие посылки или конвертики с младенцами...
   Джозеф съел еще пять.
   - Что-то мне нехорошо, - сказала она.
   - Ела бы нормально - и все.
   - Не хочу.
   Он покончил с энчиладами и, открыв пакет, достал оттуда один из полураздавленных черепов.
   - Может быть, не надо здесь?
   - Почему это еще? - Джозеф смачно откусил одну из глазниц и принялся жевать. - А они ничего, - сказал он, перекатывая леденец на языке. После этого отхватил еще один кусок. - Очень даже ничего.
   Она вдруг заметила выдавленное на черепе имя.
   Там было написано "Мари".
 
   Это надо было видеть, как она собирала чемоданы - свой и его. Бывает, в спортивных репортажах кадры прокручивают наоборот; например, только что спортсмен прыгнул с трамплина в воду - и вот он уже запрыгивает задом наперед обратно, на спасительный трамплин. Так и сейчас на глазах у Джозефа вещи словно сами собой залетали обратно в чемоданы: пиджаки-в один, платья-в другой... Перед тем как юркнуть в коробки, в воздухе птицами парили шляпы... Туфли, словно мыши, разбегались по полу и исчезали в норках. Наконец чемоданы закрыли свои пасти, клацнули замки и повернулись ключи. Все.
   - Ну вот! - воскликнула Мари. - Все запаковано! Боже мой, Джо, как я счастлива, что мне удалось тебя уговорить.
   Подхватив чемоданы, она засеменила к двери.
   - Подожди, дай я помогу, - сказал он.
   - Да нет, мне не тяжело, - покачала головой она.
   - Но ты же никогда не носила чемоданы. И не надо. Я позову посыльного.
   - Ерунда, - проговорила Мари, задыхаясь от тяжести.
   Уже на выходе из номера мальчишка-посыльный все же выхватил у нее чемоданы с криком:
   - Senora, рог favor! [ Сеньора, будьте любезны! (исп.)]
   - Мы ничего не забыли? - Джозеф заглянул под обе кровати, после чего вышел на балкон и внимательно оглядел сквер. Зашел обратно, осмотрел ванную, секретер и даже умывальник. - Ну вот, - сказал он и с торжествующим видом вынес что-то в руке. - Ты забыла свои часы.
   - Неужели? - Мари торопливо надела их и вышла за дверь.
   - Не понимаю... - проворчал Джозеф. - Какого черта мы выезжаем в такую позднотищу?
   - Но еще ведь только полчетвертого, - сказала она. - Всего лишь полчетвертого...
   - Все равно не понимаю, - повторил он.
   Оглядев в последний раз комнату, Джозеф вышел, прикрыл дверь, запер ее и, поигрывая ключами, стал спускаться вниз.
   Мари уже ждала его в машине. Она прекрасно устроилась на переднем сиденье - и даже успела расправить на коленях плащ. Джозеф проследил, чтобы в багажник загрузили остатки багажа, а затем подошел к передней двери и постучал. Мари открыла и впустила его.
   - Ну вот, сейчас-то мы и поедем! - воскликнула она со смехом, и глаза ее озорно блеснули на раскрасневшемся лице. Она даже вся подалась вперед - будто от этого движения машина могла тронуться сама собой. - Спасибо тебе, дорогой, что разрешил сделать возврат денег за сегодняшнюю ночь. Думаю, они нам еще пригодятся в Гвадалахаре. Спасибо!
   - Угу, - пробурчал он в ответ.
   Затем вставил ключ зажигания и надавил на стартер.
   Машина не завелась.
   Тогда Джозеф снова нажал на стартер. Рот Мари болезненно дернулся.
   - Наверное, надо прогреть, - сказала она. - Ночью было холодно...
   Он попробовал снова. Никакого результата.
   Мари вцепилась в свои колени.
   Джозеф попытался завестись еще не менее шести раз, после чего бессильно откинулся назад.
   - Гм-м...
   - Попробуй еще разок. Должно заработать, - попросила она.
   - Без толку, - сказал он. - Какая-то поломка.
   - И все-таки попробуй еще раз.
   Джозеф попробовал еще раз.
   - Она обязательно заведется, вот увидишь, - проговорила Мари. - Ты включил зажигание?
   - Включил - не включил... Включил! - огрызнулся Джозеф.
   - Что-то непохоже, чтобы ты его включил, - сказала она.
   - Ну вот, смотри! - Он на ее глазах повернул ключ.
   - Теперь давай, пробуй.
   - Видела? - спросил Джозеф, после того как вновь ничего не получилось. - Я ведь тебе говорил.
   - Ты, наверное, что-то неправильно делаешь. Сейчас мы почти завелись! - воскликнула она.
   - Так можно посадить аккумулятор - потом черта с два его здесь купишь!
   - Ну и ладно - сажай. Я уверена, вот сейчас мы заведемся.
   - Знаешь что, если ты такая умная, попробуй сама! - Джозеф вылез из машины и уступил ей место за рулем. - Ну давай, вперед!
   Мари закусила губу и уселась за руль. Ее руки двигались медленно и торжественно, словно она совершала некий мистический обряд. Всем своим телом она будто пыталась попрать земное притяжение и прочие физические законы. Туфля с тупым носком изо всех сил топтала стартер - однако машина не издавала ни звука.
   У Мари вырвался жалобный писк. Она отпустила стартер и дернула дроссель. После этого в воздухе появился вполне недвусмысленный запах.
   - Ну вот, ты залила свечи! - воскликнул Джозеф. - Прекрасно! Изволь теперь пересесть на свое место.
   Затем он раздобыл где-то троих молодцов, которые покатили автомобиль под гору. Сам вспрыгнул за руль, чтобы управлять. Машина быстро разогналась и стала бодро подпрыгивать на ухабах. Глаза Мари вспыхнули надеждой.
   - Сейчас она заведется! - сказала она.
   Но машина и не думала заводиться. Вместо этого они спокойно докатились до заправочной станции и затормозили возле баков с бензином.
   Мари сидела молча, поджав губы, и когда служитель станции подошел к машине, не открыла ни дверцу, ни окно - ему пришлось обходить машину и обращаться к ее мужу.
 
   Некоторое время механик стоял, склонившись над мотором, потом выпрямился и хмуро посмотрел на Джозефа. Затем они вполголоса обменялись несколькими фразами по-испански.
   Мари опустила окно и прислушалась к разговору.
   - Ну, что он говорит?
   Мужчины продолжали что-то обсуждать.
   - Что он говорит? - еще раз, более настойчиво, спросила Мари.
   Смуглый механик делал жесты в сторону мотора. Джозеф понимающе кивал. Беседа все продолжалась.
   - Что там? - не унималась Мари.
   Джозеф строго посмотрел на нее и свел брови к переносице.
   - Подожди минуту. Не могу же я слушать двоих сразу!
   Механик взял Джозефа под локоть. Казалось, они никогда не закончат обсуждение.
   - Что он тебе говорит? - снова встряла Мари.
   - Он говорит... - начал Джозеф, но не закончил, потому что мексиканец снова увлек его к мотору. Вид у механика был такой серьезный, будто на него наконец снизошло прозрение.
   - Во сколько нам это обойдется? - выкрикнула Мари, выглядывая из окна машины и обращаясь к их склоненным спинам.
   Механик что-то сказал Джозефу.
   - Пятьдесят песо, - перевел Джозеф.
   - А сколько времени займет починка? - прокричала его жена.
   Джозеф снова обратился к механику. Тот пожал плечами, и некоторое время они спорили.
   - Ну так сколько? - нетерпеливо спросила Мари.
   Но обсуждение продолжалось.
   Солнце уже клонилось к закату. Теперь оно висело над верхушками кладбищенских деревьев на горе, а на долину быстро наползала тень. И только небо оставалось чистым, голубым и нетронутым.
   - Два дня. А может, и все три, - сказал Джозеф, повернувшись к Мари.
   -Два дня!.. А не мог бы он починить как-нибудь временно - чтобы мы могли перебраться в другой город и встать на ремонт там?
   Джозеф задал механику вопрос. Тот ответил.
   - Нет, так нельзя. Надо делать полный ремонт.
   - Ну почему, почему - что за глупость? Зачем он будет делать полный ремонт - ведь он прекрасно знает, что без него можно обойтись? Скажи ему, Джо, скажи... Пусть он поторопится и закончит...
   Но мужчины уже не слушали ее. У них снова пошел серьезный разговор.
 
   На этот раз вещи уже не были такими прыткими. Джозефу пришлось самому распаковывать свой чемодан. А чемодан Мари так и остался стоять у двери.
   - Мне ничего не понадобится, - сказала она.
   - Даже ночная рубашка?
   - Ничего, посплю нагишом, - ответила Мари.
   - Ну ладно тебе, я же не нарочно, - сказал Джозеф. - Это все дурацкая машина.
   - Надо будет обязательно сходить и проконтролировать, как они там все делают, - пробормотала Мари, которая сидела на краешке кровати.
   Они сняли другой номер. Мари отказалась от старой комнаты, сказав, что этого она просто не вынесет. Здесь, в новом номере, она могла представить, что они в другой гостинице, в другом городе. Отсюда открывался вид на аллею и на трубы канализации - а не на сквер с шляпными коробками деревьев.
   - Слышишь, Джо, обязательно спустись к станции и проверь, как у них движется работа. Если не проверять, они могут протянуть с починкой и месяц и два! - Она подняла на него взгляд. - А лучше вот что: пойди и займись этим прямо сейчас - вместо того чтобы слоняться без дела.
   - Что ж, можно и сходить, - сказал он.
   - Я пойду с тобой. Хочу купить журналов.
   - Думаю, в таком городе ты вряд ли отыщешь американские журналы.
   - Что, мне уже и посмотреть нельзя?
   - И вообще... У нас мало денег, - сказал Джозеф.- Мне бы не хотелось связываться с банком и телеграфом. Только лишняя возня и трата времени.
   - Но на журналы-то, я надеюсь, денег хватит? - спросила Мари.
   - Ну, на парочку хватит.
   - На столько, сколько я захочу! - отрезала Мари, сидя на кровати, вся красная от возмущения.
   - Господи, у тебя же в машине чертова уйма этих журналов: "Пост", "Колльер", "Меркьюри", "Атлантик", "Барна-би", "Супермен"! Ты же не прочитала в них и половины статей!
   - Они старые, - покачала головой Мари. - Я их уже все просмотрела и хочу новые... Когда сразу просмотришь, становится совсем...
   - А ты не только просматривай, но и пробуй читать их, - язвительно сказал Джозеф. - Ты же умеешь читать, не так ли? Когда они спустились на площадь, уже совсем стемнело.
   - Дай мне несколько песо, - попросила Мари, и Джозеф протянул ей деньги. - И научи, как спрашивать по-испански про журналы.
   - Quiero una publicacion Americano, - произнес он, не останавливаясь.
   Мари, запинаясь на каждом слове, повторила за ним фразу и прохихикала:
   - Спасибо.
   Джозеф зашагал по направлению к технической станции, а Мари вернулась и подошла к ближайшей лавке с надписью Farmacia Botica [ Аптека (исп.)]. Разложенные на витрине журналы были все на одно лицо. Быстро пробежав глазами похожие, как члены одной семьи, названия. Мари пытливо взглянула на старичка, сидящего за прилавком.
   - У вас есть американские журналы? - начала она, не решившись заговорить по-испански.
   Старик уставился на нее.
   - Habia Ingles? Вы говорите по-английски? (исп.)] - спросила она.
   - Нет, senorita.
   Тогда Мари попыталась вспомнить испанскую фразу.
   - Quiero... погодите... - Она запнулась и начала снова: - Quiero... Americano... э-э... жюр-на-ло?
   - О нет, senorita!
   Мари всплеснула руками - как будто клацнули челюсти большого рта. Рот ее открылся и снова закрылся. У Мари было ощущение, что перед ней какая-то завеса. Она словно бы находилась здесь, в этом маленьком магазинчике - и одновременно нет. Все эти смуглые, пропеченные солнцем люди, которые населяли город, были для нее чужими. Они не знали слов, которые знала она - так же, как она не понимала их слов. А если слова и произносились, то с великим смущением и стыдом. И вокруг города - одно только бесконечное пространство и время. А дом, ее дом - где-то далеко, в другой жизни...
   Мари резко повернулась и вышла.
   Одну за другой обходила она лавки и везде видела одни и те же обложки с окровавленными быками, жертвами насилия или слащаво-конфетными лицами священников. Наконец в каком-то магазинчике ей попалось три номера "Пост", и она так обрадовалась, что даже засмеялась от восторга и оставила хозяину лавки приличные чаевые.
   Прижимая заветные журналы к груди. Мари побежала по узкому тротуару - перепрыгнула канаву, стремительно перелетела через улицу, что-то напевая себе под нос на "ля-ля"...
   Затем вскочила на другой тротуар, пробежалась по нему и, улыбнувшись самой себе, перешла на быстрый шаг. Журналы она крепко прижимала к груди, глаза ее были полузакрыты, ноздри вдыхали пропахший углем воздух, уши щекотал теплый ветерок...
   В вышине звезды играли лучами на позолоте греческих статуй оперного театра. Мимо Мари проковылял какой-то мужчина, на голове он нес большую корзину, полную буханок хлеба.
   Мари посмотрела на мужчину, на корзину у него на голове и внезапно застыла. Улыбка разом сошла с ее губ, руки, державшие журналы, разжались... Мужчина шел и бережно придерживал корзину рукой, а другой размахивал при ходьбе. Журналы выскользнули у Мари из пальцев и рассыпались на тротуар.
   Она скорее бросилась подбирать их. Затем в одну секунду домчалась до отеля и буквально взлетела по лестнице.
 
   Мари сидела в номере. По обеим сторонам и впереди от нее стопками лежали журналы. Она окружила себя ими, как крепостной стеной с опускными решетками из слов. Это были старые журналы - те, что валялись в машине. Их она уже смотрела раньше, и они годились теперь лишь для постройки крепости. А вот три только что купленные (хотя и потрепанные) номера "Пост" она взяла к себе и заботливо уложила на колени. Мари даже не решалась открывать их, предвкушая, как будет с упоением читать, читать, жадно перелистывать страницы, и опять читать...
   Наконец она решилась перевернуть первую страницу. Она будет читать их внимательно - строку за строкой, страницу за страницей. Все до запятой, до малейшего оттенка цвета в картинках. А еще осталось несколько лакомых кусочков в старых номерах из "крепостной стены" - рекламы, мультяшки, которые она пропускала, оставляя на потом.
   Первый номер - вот этот - она будет читать сегодня вечером. Она растянет это удовольствие надолго, а завтра вечером примется за второй. Завтра вечером - если, конечно, она будет здесь завтра вечером. А может, и не будет - вдруг машина заведется, и тогда... Мари словно наяву ощутила запах выхлопных газов, услышала шорох шин по дороге и завывание ветра, раздувающего ей волосы. И все-таки, возможно, она будет здесь завтра вечером - здесь, в этой комнате. На этот случай у нее останется второй номер, и еще третий - на послезавтра. Она аккуратно разложила все по полочкам у себя в голове. Итак, первая страница перевернута.
   Затем вторая. Глаза пробежали по строчкам, потом еще раз, а пальцы уже сами собой нащупывали третью. И так дальше - часы тихонько тикали у Мари на запястье, время бежало, а она все переворачивала и переворачивала страницы - одну за другой, жадно разглядывая людей на фотографиях. Людей из другой страны, из другого мира - мира разноцветных неоновых вывесок, ночных баров и таких знакомых, родных запахов... Мира, где люди говорят друг другу хорошие слова... А она сидит здесь и тупо переворачивает страницы, и строчки прыгают у нее перед глазами, а руки так быстро листают страницы, что они обдувают ей лицо, как опахалом. Мари отбросила в сторону первый "Пост", лихорадочно ухватилась за второй и в полчаса покончила с ним. Руки ее потянулись к третьему, и через пятнадцать минут он также был отброшен в сторону. Мари почувствовала, что ей трудно дышать - она хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Она подняла руки к затылку.
   Откуда-то подул легкий ветерок.
   Мари почувствовала, как сзади на шее зябко съежились корни волос.
   Бледной рукой она осторожно дотронулась до головы, будто это был хрупкий шар одуванчика.
   На улице, в сквере, целыми стаями летали бумажки, раскачивались на ветру уличные фонари. Тени то появлялись, то исчезали под их круглыми шляпами - при этом ржавые железные соединения на высоких столбах жалобно скрипели.