Брехт Бертольд. Мамаша Кураж и ее дети (Перевод Б.Заходера и Вс.Розанова)

   Военачальник. Спой нам. (Рявкает.) Скоро там обед?
   Эйлиф. Это песня про солдата и его жену. (Поет, исполняя воинственный танец с саблей.)
   Одних убьет ружье, других проткнет копье.
   А дно речное - чем не могила.
   Опасен лед весной, останься со мной,
   Солдату жена говорила.
   Но гром барабана и грохот войны
   Солдату милее, чем речи жены.
   Походной понюхаем пыли!
   Мы будем шагать за верстою версту,
   Копье мы сумеем поймать на лету,
   Солдаты в ответ говорили.
   Дают совет благой - ты вникни, дорогой,
   Не в удали, а в мудрости - сила.
   На всех и вся плевать - добра не видать,
   Солдату жена говорила.
   Мы бабам не верим - трусливый народ.
   Река на пути - перейдем ее вброд,
   Мундиры отмоем от пыли.
   Когда загорится над крышей звезда,
   Твой муж возвратится к тебе навсегда,
   Солдаты жене говорили.
   Мамаша Кураж (в кухне подхватывает песню, отбивая ложкой такт по горшку).
   Ах, подвиги его не греют никого,
   От дел геройских - радости мало.
   Растает как дымок, храни его бог,
   Жена про солдата сказала.
   Эйлиф. Кто это там?
   Мамаша Кураж (продолжает петь).
   В мундире, с копьем неразлучным в руке
   Солдат угодил в быстрину на реке,
   И льдины его подхватили.
   Над самою крышей горела звезда,
   Но что же, но что же, но что же тогда
   Солдаты жене говорили?
   Ах, подвиги его не грели никого,
   И дно речное - та же могила.
   На всех и вся плевать - добра не видать,
   Солдату жена говорила.
   Военачальник. Черт знает, что сегодня у меня на кухне творится!
   Эйлиф (выходит на кухню, обнимает мать). Мама! Вот так встреча! А где все наши?
   Мамаша Кураж. Все тут. Живем - не тужим. Швейцарца я пристроила, казначеем во Второй полк. По крайности он-то в сражение не попадет. Дома так и не усидел.
   Эйлиф. Как ноги твои?
   Мамаша Кураж. По утрам башмаки еле натягиваю.
   Военачальник (выйдя из палатки). Так ты его мать? Надеюсь, у тебя еще такие молодцы для меня найдутся?
   Эйлиф. Вот повезло-то мне, мама: ты тут сидишь и слышишь, как твоего сына отличают!
   Мамаша Кураж. Да, да, я все слышала. (Дает ему пощечину.)
   Эйлиф (держась за щеку). Это за то, что быков угнал?
   Мамаша Кураж. Нет, за то, что пардону не просил, когда из тебя четверо хотели котлету сделать. Кого я учила: не лезь на рожон! Дьявол ты финский!
   Военачальник и священник смеются.
   III
   Прошло еще три года. Мамаша Кураж с подразделением Финского полка попадает в плен к католикам. Дочь и фургон ей удается спасти, но ее сын, честный
   Швейцарец, погибает.
   Бивак. После полудня. На шесте полковое знамя. Фургон увешан всяческими товарами; между ним и большой пушкой натянута бельевая веревка. Мамаша Кураж складывает на лафете белье. Катрин ей помогает. Одновременно мамаша Кураж
   торгуется с каптенармусом. Тут же Швейцарец в мундире казначея.
   Хорошенькая особа, Иветта Потье, перед которой стоит стакан водки, пришивает ленты к своей пестрой шляпке. Иветта в одних чулках. Ее красные сапожки
   стоят рядом.
   Каптенармус. Я вам эти пули всего за два гульдена отдаю. Это - даром. Деньги до зарезу нужны. Полковник с офицерами третий день пьют без просыпу, все дочиста у меня вылакали.
   Мамаша Кураж. Это казенное имущество. Попадусь я с ним - не миновать полевого суда. Разбазариваете, ироды, пули, а солдатам нечем по неприятелю стрелять.
   Каптенармус. Ну, ну, будет вам. Мы же люди свои.
   Мамаша Кураж. Казенного имущества не беру. Тем более по такой цене!
   Каптенармус. Вы их сегодня же сбудете каптенармусу Четвертого полка за пять гульденов, а то и за восемь. Только дайте ему расписку на двенадцать. У него все припасы вышли.
   Мамаша Кураж. А что же вы сами к нему не идете?
   Каптенармус. Я ему не верю, мы старые друзья!
   Мамаша Кураж (берет мешок с пулями). Ладйо, давай сюда! (Катрин.) Отнеси и заплати ему полтора гульдена.
   Каптенармус пытается протестовать.
   Я сказала - полтора гульдена.
   Катрин утаскивает мешок. Каптенармус идет за ней.
   (Швейцарцу.) Вот тебе твои исподники, схорони! Октябрь на дворе. Того и гляди, зима нагрянет. Может быть. Слышишь, как я говорю: может быть. Потому - я ученая, знаю, никогда нельзя наперед загадывать. Ждешь лета, а глянь - на дворе осень. Но в ларце с казной у тебя должен порядок быть, хоть трава не расти! Деньги все целы?
   Швейцарец. Да, мама.
   Мамаша Кураж. Не забывай: они тебя потому и казначеем поставили, что ты парень честный. Не такой отчаянный, как твой брат. Простота твоя всего им дороже. Тебе и в голову не придет с казной смыться. Не такой ты. Ну, за тебя я спокойна. Только исподники не засунь куда-нибудь, потом не найдешь.
   Швейцарец. Нет, мама. Я их под тюфяк. (Хочет идти.)
   Каптенармус. Мне по пути, казнохранитель.
   Мамаша Кураж. Только вы мне парня с пути не сбивайте!
   Каптенармус уходит не прощаясь.
   Иветта (делает ему ручкой). Мог бы попрощаться, каптенармус!
   Мамаша Кураж (Иветте). Не люблю я, когда они вместе. Неподходящая это компания для моего Швейцарца... Да, а война как будто наладилась. Пятьшесть лет протянется, как пить дать, пока все царства передерутся. Голова на плечах есть, на рожон я, слава богу, не лезу, и дела идут - грех жаловаться. А ты, видно, забыла, что с твоей болезнью нельзя натощак водку пить?
   Иветта. Кто говорит, что я больна? Это ложь!
   Мамаша Кураж. Все говорят.
   Иветта. Все они врут. Мамаша Кураж, я прямо в отчаянии: из-за этой клеветы все мною брезгают, как тухлой рыбой! И на что мне эта шляпка! (Швыряет шляпку на землю.) Вот и стала пить с утра. Никогда я себе этого не позволяла, от этого только морщины пойдут, но теперь уж все равно. На весь Второй финский меня ославили. Лучше уж мне было дома остаться, когда этот негодяй меня обесчестил. Гордость - не для нашей сестры. Привыкай дерьмо жрать, а то еще хуже будет!
   Мамаша Кураж. Только ты тут не заводи опять про своего Питера и как все оно вышло. Постыдись! У меня дочь - девица!
   Иветта. Ей как раз и надо послушать, чтоб она любви остерегалась.
   Мамаша Кураж. От нее не устережешься. Иветта. Все равно расскажу. Хоть душу отведу! Выросла я в цветущей Фландрии, там я и встретилась с ним, с моим погубителем. Из-за него и попала я сюда, в Польшу. Был он военный, поваром служил... Блондин... Из голландцев, но не думай - худой и стройный. Да, Катрин, худые - самые опасные. Только я тогда еще этого не знала, и. не знала я, что у него другая была. Ему и прозвище такое дали - "Питер с трубочкой", потому что он даже трубку изо рта не вынимал... Понимаешь, когда? (Поет "Песню о братании".)
   Семнадцать лет мне было,
   Наш город пал весной.
   Вполне миролюбиво
   Противник вел себя со мной.
   На утренней заре
   Полк строился в каре,
   И трепетало все кругом.
   А с наступленьем темноты
   В лесу, где травка и кусты,
   Братались мы с врагом.
   Моим врагом был повар,
   Но вот в чем вся беда:
   Он был мне ненавистен
   Лишь днем, а ночью - никогда.
   Ведь утром, на заре
   Полк строился в каре,
   И трепетало все кругом.
   А с наступленьем темноты
   В лесу, где травка и кусты,
   Братались мы с врагом.
   Сильней людских законов
   Любви святая власть.
   Внушал мне неприятель,
   Увы, не ненависть, а страсть.
   Однажды на заре
   В холодном октябре
   Все полетело кувырком.
   Прощай любовь, прощай покой!
   С полком уходит милый мой.
   Расстались мы с врагом.
   И за ним-то я, дура, увязалась! Но так ни разу его и не встретила за все пять лет. (Пошатываясь, идет за фургон.)
   Мамаша Кураж. Ты шляпку свою позабыла.
   Иветта. Пусть берет ее кто хочет.
   Мамаша Кураж. Вот тебе наука, Катрин. Смотри у меня, никогда с солдатами не связывайся! Любовь - это божье попущение, я тебе говорю. Да и с цивильными и то любовь не мед. Он тебе будет петь: готов, мол, землю целовать, по которой твои ноги ступали, - ты их, кстати, мыла вчера? А потом и начнет тебя тиранить! Радуйся, что ты немая! Уж тебя никогда на слове не поймают, никогда не захочешь себе язык прикусить, потому что правду ненароком сболтнула. Это тебе дар божий - немота... А вон повар господина командующего идет. Чего это ему понадобилось?
   Входят повар и священник.
   Священник. Я принес вам весть от вашего сына Эйлифа. Повар пожелал мне сопутствовать. Вы на него произвели сильное впечатление.
   Повар. Я просто пройтись, подышать свежий воздух.
   Мамаша Кураж. Пожалуйста, любое время, если будете себя прилично вести. Да если и не будете - я с вами управлюсь. А чего Эйлифу надо? У меня лишних денег нет.
   Священник. Собственно говоря, у меня было поручение к его брату, к господину казначею.
   Мамаша Кураж. Его тут не было, нет и не будет. Он казначей, да не брату своему. Нечего его подбивать на такие дела. Ишь умник! (Достает деньги из котомки.) Передайте уж ему. Материнское сердце - не камень. А ему скажите грех. Постыдился бы у родной матери деньги цыганить.
   Повар. Недолгое время и он со своим полком выступать навстречу смерти. Вам следует добавлять. Ведь потом вы жалеете. Вы, женщины, всегда так, иметь жестокое сердце, а потом жалеть. Не дать стаканчик вино, такой пустяки, а ведь потом иной раз человек лежит под зеленой травой и никто не может вам его выкопать.
   Священник. Что это вы так расчувствовались, повар? Сложить голову на поле брани - это блаженство, а не причина для скорби. Ибо ныне - война за веру. Не обычная это война, а священная и потому угодная богу.
   Повар. Это правильно. Это есть война, где немножко грабеж, немножко резня, немножко поджигательство и, не забыть бы, немножко изнасилие. Но этот война непохож на все остальные, потому что он есть война за веру. Это ясно. Но и на этот война хочется выпить. Думаю, и вы согласитесь?
   Священник (мамаше Кураж, указывая на повара). Я пытался его удержать, но он клянется, что вы его покорили, что он бредит вами.
   Повар (закуривая коротенькую трубочку). Из прекрасных рук стакан вина, больше ничего худого! Но я уже поплатиться. Вся дорога его преподобие делал такие шутки, что я до сих пор красный.
   Мамаша Кураж. Ай-ай-ай! А еще духовное лицо! Придется вам налить, а то вы, скуки ради, пожалуй, соблазнять меня начнете.
   Священник. Соблазн велик, как говаривал придворный священник, поддаваясь соблазну. (Замечает Катрин.) А кто эта привлекательная особа?
   Мамаша Кураж. Эта особа не привлекательная, а порядочная.
   Священник и повар уходят с мамашей Кураж за фургон. Катрин смотрит им вслед, потом, оставив белье, поднимает шляпку Иветты. Потом садится и примеряет красные сапожки и шляпку. Слышно, как мамаша Кураж, повар и священник
   беседуют о политике.
   Мамаша Кураж. Этим бы полякам сидеть тут в Польше тихо и не рыпаться! Ну, пускай наш король к ним со своим войском пришел, так им бы тут мир и сохранять, а они ни с того ни с сего на нашего короля войной пошли! В свое дело ввязались! Он это тихо-мирно с артиллерией и кавалерией по Польше проходил, а они на него! Стало быть, они сами мир нарушили. Вся кровь на их головы падет!
   Священник. В помыслах нашего доброго короля одно: народам даровать свободу. Император всех поработил: и поляков, и немцев. Король должен был их освободить.
   Повар. Вот-вот, и я говорю: ваш лицо меня не обманул- водка у вас превосходный! А насчет король - этот свобода, который он хотел дарить Германии, обошелся ему недешево. Он даже вводил новый налог на соль в Швеции. Это бедным людям, конечно, обошлось недешево. А потом ему пришлось хватать и четвертовать немцев, потому что они держатся за свой угнетатель император. А король, вот именно, шутить не любит, когда кто-нибудь не хочет быть свободен! Или взять поляки. Ведь он сперва только хотел защитить их от злой человек, особенно от император. Но аппетит приходит во время еда, и король защитил вся Германия. А она крепко воспротивилась. И вот добрый король имел за своя доброта и издержки - один досада! Ну, издержкипустяки, сделали новый налог! Но, увы, это произвело возмущение. Слава богу, что король не обращал внимания: ведь на его сторона был религия! Да, это слава богу! А то бы злой язык мог сказать: король своя выгода ищет, ради себя старался. А так у него совесть всегда чистый. Это ему главное.
   Мамаша Кураж. Видать, что вы не швед, а то не стали бы так говорить о славном короле.
   Священник. Не мешало бы вам помнить, что вы едите его хлеб.
   Повар. Я не есть его хлеб. Я печь ему хлеб.
   Мамаша Кураж. Короля не победить! А почему - потому солдаты верят в него. (Серьезно.) Послушать больших господ - они вроде ведут войну за веру, правду и другие распрекрасные вещи. А как приглядишься, видать: не такие они дураки, воюют-то ради барыша. И мы, маленькие люди, без корысти воевать не пошли бы.
   Повар. Так оно есть.
   Священник. Вам, голландцу, не мешало бы взглянуть на это знамя, прежде чем высказывать подобные мнения, в особенности здесь, в Польше.
   Мамаша Кураж. Ну-ну-ну! Тут все добрые лютеране. Будем здоровы!
   Катрин, надев шляпку и сапожки, прохаживается, подражая Иветте. Внезапно слышится стрельба, барабанный бой. Мамаша Кураж, священник и повар выбегают из-за фургона, последние - со стаканами в руках. Каптенармус и
   бомбардир подбегают к пушке и пробуют откатить ее.
   Мамаша Кураж. Что там стряслось? Дайте мне сперва белье убрать, безобразники! (Хватает белье.)
   Каптенармус. Нападение! Католики! Пожалуй, нам не уйти! (Бомбардиру.) Спасай бомбарду! (Убегает.)
   Повар. Праведный боже, мне надо к мой начальник! Фрау Кураж, я на днях заглянуть, немножко побеседовать. (Удирает.)
   Мамаша Кураж. Постойте, трубочку забыли!
   Повар (издали). Поберегите его, он мне нужен!
   Мамаша Кураж. И надо ж! Как раз торговля хорошо пошла!
   Священник. Да, так и я тоже удалюсь. Правда, если неприятель столь близко, бегство может быть опасно. Блаженны миротворцы - истинное слово на войне!.. Если бы плащ какой-нибудь...
   Мамаша Кураж. Я не могу раздавать плащи напрокат, ни под каким видом. Я уже наплакалась!
   Священник. Для меня опасность особенно велика, ибо облачение выдаст католикам мою веру.
   Мамаша Кураж (достает ему плащ). С кровью от сердца отрываю, нате, бегите уж скорей.
   Священник. Премного благодарен. Это очень великодушно с вашей стороны. Но, может быть, лучше я немного побуду здесь. Если меня увидят бегущим, это может возбудить подозрение.
   Мамаша Кураж (бомбардиру). Да брось ты Пушку, дурачина. Кто тебе заплатит? Оставь лучше мне, а то головы лишишься!
   Бомбардир (убегая). Вы свидетели, я старался как мог.
   Мамаша Кураж. Хоть присягну. (Замечает на дочери шляпку Иветты.) Это что такое? Ты напялила шляпку этой потаскухи! Брось ее сейчас же! Ты что, спятила? Сейчас супостаты придут! (Срывает с Катрин шляпку.) Они из тебя шлюху сделают! И сапожки тоже. Блудница ты вавилонская! Живо разувайся! (Пытается снять с нее сапожки.) Иисусе, помогите мне, ваше преподобие! Пусть снимет сапоги, я сейчас приду. (Бежит к фургону.)
   Иветта (пудрясь на ходу). Что вы говорите, католики пришли? Где моя шляпка? Кто на нее наступил? Не могу же я перед чужими людьми появиться в таком виде! Что обо мне подумают? И зеркальца, как на грех, нет! (Священнику.) Я пудры не переложила?
   Священник. Нет, нет, в самую меру.
   Иветта. А где мои красные сапожки?
   Катрин прикрывает юбкой ноги.
   Я же их тут оставила. Теперь я должна идти в свою палатку босиком. Стыд и срам! (Уходит.)
   Вбегает Швейцарец, в руках у него полковой ларец.
   Мамаша Кураж (с горстью золы. Катрин). Вот зола. (Швейцарцу.) Чего ты притащил?
   Швейцарец. Полковую казну.
   Мамаша Кураж. Брось сейчас же! Отказначействовал!
   Швейцарец. Мама, я же за нее отвечаю! (Уходит за фургон.)
   Мамаша Кураж. Сними ты свою хламиду, ваше преподобие, а то узнают тебя, и плащ не поможет. (Мажет Катрин лицо золой.) Не вертись! Так, маленько грязи, и враг тебе не страшен. Вот напасть! Говорят, караульные перепились. Держи свой светильник под спудом. Покажи солдату, особенно католику, беленькое личико, вот тебе и потаскуха готова. По неделям постятся, а потом как награбят, нажрутся и накидываются на баб. Ну, так сойдет. Дай-ка я на тебя погляжу! Неплохо! Словно в навозе рылась. Никто тебя не тронет. (Швейцарцу.) Куда ларец дел?
   Швейцарец (появляясь). Я надумал в фургон положить, мама.
   Мамаша Кураж (в ужасе). Это в мой фургон? Дурак ты, богом обиженный! Ни на минуту отвернуться нельзя. Они же нас всех троих повесят.
   Швейцарец. Тогда я его где-нибудь еще спрячу или убегу с ним.
   Мамаша Кураж. Сиди уж. Поздно теперь.
   Священник (переодеваясь на ходу). Ради всего святого! Знамя!
   Мамаша Кураж (снимает полковое знамя). Батюшки, я-то его и не вижу. Пригляделась - двадцать пять лет с собой таскаю.
   Канонада усиливается.
   Три дня спустя. Утро. Пушки уже нет. Мамаша Кураж, Катрин, священник и
   Швейцарец сидят за едой, озабоченные.
   Швейцарец. Вот уж третий день я тут зря околачиваюсь. А господин фельдфебель - они всегда так обо мне заботились - сейчас, наверно, себя спрашивают: где же наш Швейцарец с солдатскими деньгами?
   Мамаша Кураж. Ты бы радовался, что они на твой след не напали.
   Священник. Что мне сказать? Я ведь тоже уклоняюсь от служения господу, страшась злой участи. Сказано, от избытка сердца глаголят уста. Но горе мне, если уста мои возглаголят.
   Мамаша Кураж. То-то оно и есть. Сидят у меня на шее: один со своей верой, другой - с казной. Уж и не знаю, что хуже.
   Священник. Поистине, мы ныне в руце божией.
   Мамаша Кураж. Ну, ну, может, дело наше еще и не так плохо, но одно верно - с этих пор я сон потеряла. Кабы не ты, Швейцарец, легче бы мне было. Сама-то я с ними поладила. Я, мол, всегда против шведа была, антихриста этого. У него, мол, рога, сама видела, у левого рога кончик отбитый. Они меня допрашивать, а я им: где у вас церковных свечей достать, коли недорого? Я все ихние повадки знаю, потому как отец Швейцарца сам католик был, всегда, бывало, над ихней церковной канителью смеялся. Может, они мне и не совсем поверили, но им как раз в полку маркитантка требуется - придираться не стали. Может, все еще добром обернется. Попались в полон, как мышь в амбар.
   Священник. Молоко - хорошее. Маловато, конечно... Что ж, придется умерить наши шведские аппетиты - ведь мы потерпели поражение...
   Мамаша Кураж. Кто потерпел поражение - еще разобраться надо. Иной раз у больших господ победа и одоление, а нам это боком выходит. А иной раз им по шее надают, а нам прибыль. Не раз так было: для них поражение, а нашему брату - чистый барыш. Кроме чести, ничего не потеряно. Помню, в Лифляндии нашему полководцу неприятель так бока наломал, что мне в суматохе из обоза кобыла досталась. Семь месяцев она у меня в фургоне ходила, потом они опять победили и ревизия пришла. По правде сказать, нам, мелкоте, от ихних побед и поражений - одни убытки! Самое разлюбезное дело для нас, когда у них в политике застой. (Швейцарцу.) Ешь!
   Швейцарец. Кусок в горло не идет, мама. Как же господин фельдфебель жалованье солдатам платить будут?
   Мамаша Кураж. Когда войско бежит, жалованья не платят.
   Швейцарец. Ну как же, им положено! Без жалованья они и бежать не обязаны, могут с места не двигаться.
   Мамаша Кураж. Слушай ты, сыр швейцарский, уж больно ты честен, прямо страх берет! Я тебя сама учила: надо быть честным, раз уж бог ума не дал, но на все мера есть. Я сейчас пойду с его преподобием, куплю знамя католическое и мяса тоже. Никто, как он, мяса не выберет, хоть глаза ему завяжи. Я думаю, он как к хорошему куску подойдет, у него слюнки текут, вот и угадывает. Слава богу, они мне торговать разрешили. Да и то сказать, торговца не о вере спрашивают, а о цене. Лютеранские портки тоже греют.
   Священник. Один нищий монах сказал, когда его пугали, что при лютеранах все вверх дном перевернется: "Не беда, нищие всегда будут нужны!"
   Мамаша Кураж залезает в фургон.
   Ларец, ларец - вот что ее тревожит. До сих пор мы не возбудили ничьих подозрений, но надолго ли?
   Швейцарец. Я могу его унести.
   Священник. Это, пожалуй, еще опаснее. Вдруг тебя увидят? У них шпионы повсюду. Вчера утром я вышел по нужде, и вдруг передо мной появляется из канавы некто. Я - в ужасе. Благодарение господу, я сумел удержать на устах молитву. Мог сам себя предать в их руки. Поистине, они рады дерьмо нюхать, не лютеранское ли? Шпион был маленький уродец с повязкой на глазу.
   Мамаша Кураж (вылезая из фургона). Что я здесь нашла, бесстыдница ты этакая? (С торжеством показывает красные сапожки.) Сапожки Иветты! Стащила и виду не подает! Все потому, что ей наговорили, будто она привлекательная особа. (Кладет сапожки в корзину.) Я их верну хозяйке!.. Украсть у Иветты сапожки! Она-то себя губит за деньги, это я понимаю. А ты рада за так, для удовольствия! Сколько раз я тебе говорила: подожди, пока мирное время настанет, не смей с солдатней путаться! Дождись мира, тогда и будешь любезничать.
   Священник. Я не нахожу ее особенно любезной.
   Мамаша Кураж. А я вот нашла! Я хочу, чтобы люди про нее одно говорили: убогой-то никогда не видать и не слыхать! По крайней мере цела будет. (Швейцарцу.) А ты оставь ларец, где он есть, слышал? И смотри за своей сестрой, за ней глаз да глаз нужен! В могилу вы меня сведете! Легче корзину блох устеречь, чем вас! (Уходит со священником.)
   Катрин убирает посуду.
   Швейцарец. Последние деньки можно так посидеть на солнышке, в одной рубашке.
   Катрин показывает на дерево.
   Да, листья уже пожелтели.
   Катрин спрашивает его знаками, не хочет ли он выпить.
   Швейцарец. Нет, я пить не стану, мне подумать надо. (Пауза.) Мать говорит, она ночей не спит. Надо бы мне все-таки припрятать этот ларец. Выискал я надежное местечко. Принеси мне, так и быть, стаканчик!
   Катрин уходит за фургон.
   Положу его в барсучью пору у реки, а потом заберу. Завтра же на рассвете заберу - и доставлю в полк. Далеко ли они за эти три дня ушли!.. А уж господин фельдфебель так и ахнут. Ай да Швейцарец! - скажут они. Вот это порадовал. Не зря я на тебя надеялся. Я тебе доверил казну - ты мне ее принес.
   Когда Катрин вновь выходит из-за фургона, перед ней появляются двое мужчин. Один из них в фельдфебельском мундире, второй - одноглазый с повязкой
   снимает шляпу и вежливо кланяется.
   Одноглазый. Бог помочь, милая барышня. Не видали ли вы здесь одного молодого человека из штаба Второго финского.
   Катрин, перепуганная, бежит к брату, расплескивая вино. Мужчины переглядываются и, заметив сидящего в задумчивости Швейцарца, скрываются.
   Швейцарец (вздрагивает). Эх ты, половину расплескала! Да чего ты рожи-то строишь? Тебе что-нибудь в глаз попало? Ничего не понимаю. А я вот что надумал. Надо мне уходить. Это лучше всего будет. (Встает.)
   Катрин всеми способами пытается предупредить его об опасности.
   (Только отмахивается.) Ну ладно уж, пролила водку, не велика беда. Не последний стакан на моем веку. Ну чего ты, чего ты? Да знаю, знаю, добра желаешь, только сказать не можешь. Бессловесная ты, бедняжка! (Достает из фургона ларец и прячет его за пазухой.) Сейчас приду. Да не держи ты меня, а то разозлюсь. Да знаю я, что любишь! Эх, кабы ты могла говорить!
   Катрин пытается удержать его, он целует ее, высвобождается и уходит. Катрин в отчаянии мечется по сцене, тихо стонет. Возвращаются священник и мамаша
   Кураж. Катрин бросается к матери.
   Мамаша Кураж. Что такое? Что тут? На тебе лица нет! Обидел тебя кто-нибудь? А где Швейцарец? Расскажи все по порядку, Катрин! Мать тебя поймет. Что? Этот прохвост, Швейцарец, забрал шкатулку? Ох, и задам я ему, неслуху эдакому! Успокойся, не мычи! Покажи руками! Терпеть я не могу, когда ты скулишь, как щенок! Что о тебе подумает его преподобие? Ты его еще напугаешь. Одноглазый, говоришь, был?
   Священник. Одноглазый? Это же шпион! Они схватили Швейцарца?
   Катрин качает головой и пожимает плечами.
   Мы погибли!
   Мамаша Кураж достает из корзины католическое знамя; священник прикрепляет его к шесту.
   Мамаша Кураж. Подымите новый флаг!
   Священник (с горечью). Отныне здесь все добрые католики.
   За сценой слышны голоса.
   Двое мужчин вводят Швейцарца.
   Швейцарец. Отпустите меня, у меня ничего нет. Вы мне плечо свихнете. Я ни в чем не виноват!
   Фельдфебель. Это ваш парень? Вы его знаете?
   Мамаша Кураж. Мы? Откуда?
   Швейцарец. Я их не знаю. Откуда мне знать, кто они такие? Я сюда зашел пообедать. Десять геллеров заплатил. Может, вы меня тогда и видели, когда я тут ел. Пересолено все было.
   Фельдфебель. Кто вы такие? А?
   Мамаша Кураж. Мы люди честные. Он правду говорит - он здесь обедал. Пересолено ему показалось.
   Фельдфебель. Стало быть, притворяетесь, вроде вы его не знаете?
   Мамаша Кураж. Откуда мне его знать? Мало ли здесь народу таскается. Что ж мне, каждого спрашивать, как его зовут, нехристь он или нет? Раз платит, значит, не нехристь. Ты - нехристь?
   Швейцарец. Что вы!
   Священник. Он вел себя здесь вполне прилично. Рта не открывал. Разве когда ложку в рот брал, но уж без этого никак нельзя.
   Фельдфебель. А ты кто?
   Мамаша Кураж. Прислуживает у меня, вино гостям подает. Вам, наверно, пить хочется? Набегались небось по жаре, запарились. Сейчас налью по стаканчику.
   Фельдфебель. На службе пить не положено! (Швейцарцу.) Ты что-то отсюда унес и спрятал на берегу. Когда ты уходил, у тебя куртка на груди топырилась.
   Мамаша Кураж. Может, это не тот был?
   Швейцарец. Ошиблись вы, наверно. Я видел - тут один бежал, у него куртка топырилась. Вы меня не за того приняли.
   Мамаша Кураж. Мне тоже думается, ошибка вышла. С кем этого не бывает? Я-то в людях разбираюсь, я ведь мамаша Кураж, небось слыхали? Меня все знают. Я вам говорю: он малый честный.