Брехт Бертольд. Страх и нищета в Третьей империи

   Служащий конторы (подсказывает). Умывальные.
   Работница. Умывальные - эта мысль принадлежит лично господину директору Бойшле, за что мы ему искренне благодарны. Желающие могут мыться в прекрасных умывальных, когда не очень много народу и нет давки.
   Диктор. Да, каждый жаждет быть первым. Верно? И там всегда веселая толкотня?
   Работница. На пятьсот пятьдесят два человека только шесть кранов, поэтому всегда скандал. Есть такие бессовестные...
   Диктор. Но все это происходит в самой дружелюбной атмосфере. А теперь нам хочет еще сказать кое-что господин... забыл его фамилию.
   Рабочий. Ман.
   Диктор. Значит, Ман, господин Ман. Скажите, господин Ман, что же, все эти нововведения на фабрике оказали влияние на дух ваших коллег-рабочих?
   Рабочий. То есть как?
   Диктор. Ну, вы рады, что опять все колеса вертятся и для всех рук есть работа?
   Рабочий. Конечно.
   Диктор. И что каждый в конце недели опять уносит домой конверт с заработной платой. Об этом тоже забывать не следует.
   Рабочий. Нет.
   Диктор. Ведь так было не всегда? В прежние времена не одному соотечественнику пришлось изведать все прелести благотворительности. И жить на подачки.
   Рабочий. Восемнадцать марок пятьдесят. Никаких вычетов.
   Диктор (смеется деланным смехом). Ха-ха-ха! Замечательно сострил! Из такой суммы много не вычтешь!
   Рабочий. Нет, теперь есть из чего.
   Служащий конторы нервничает, он выступает вперед, так же как и
   широкоплечий молодчик в форме штурмовика.
   Диктор. Да, в Третьей империи все теперь опять получили работу и хлеб. Вы совершенно правы, господин, - опять забыл вашу фамилию! Нет колеса, которое - снова не вертелось бы, нет руки, которая оставалась бы праздной в Германии Адольфа Гитлера. (Грубо отталкивает рабочего от микрофона.) В радостном сотрудничестве приступили наши соотечественники - и те, кто работает головой, и те, кто работает руками, - к воссозданию нашего дорогого фатерланда. Хайль Гитлер!
   14
   ЯЩИК
   С гробами из цинка, рядами
   Идут они к смрадной яме...
   А в цинке - останки того,
   Кто подлой своре не сдался,
   Кто в классовой битве сражался
   За наше торжество.
   Эссен, 1934 год. Квартира рабочего. Женщина и двое детей, Молодой рабочий с женой пришли их навестить. Женщина плачет. С лестницы доносятся шаги. Дверь
   открыта.
   Женщина. Ведь он сказал только, что заработки теперь нищенские. А разве неправда? У девочки нашей неладно с легкими, а нам не на что молоко покупать. За это ведь ничего не могли с ним сделать.
   Штурмовики вносят большой ящик и ставят на пол.
   Один из штурмовиков. Только без сцен. Воспаление легких схватить может всякий. Вот документы. Все в порядке. Только помните - никаких штук.
   Штурмовики уходят.
   Ребенок. Мама, папа там в середке?
   Рабочий (подошел к ящику). Цинковый.
   Ребенок. А можно его открыть?
   Рабочий (в бешенстве). Да, можно! Где у тебя инструменты? (Ищет инструменты.)
   Жена (пытается его удержать). Не открывай, Ганс! Они заберут и тебя.
   Рабочий. Я хочу видеть, что они с ним сделали. Этого-то они и боятся. Иначе бы они не запихнули его в цинковый ящик. Пусти меня!
   Жена. Не пущу. Ты слышал, что они сказали?
   Рабочий. Что ж, даже взглянуть на него нельзя? А?
   Женщина (берет за руки детей и подходит к цинковому ящику). У меня еще цел брат, они могут его арестовать. И тебя могут арестовать, Ганс. Не надо, не открывай. Смотреть на него нам не надо... Мы и так не забудем его!
   15
   ВЫПУСТИЛИ ИЗ ЛАГЕРЯ
   Всю ночь их пытали в подвале,
   Они же не выдавали...
   Вот открывается дверь.
   Входят - друзья их в сборе.
   Но недоверье во взоре:
   Кому они служат теперь?
   Берлин, 1936 год. Кухня в рабочей квартире. Воскресное утро. Муж и жена. Издалека слышна военная музыка.
   Муж. Он сейчас должен прийти.
   Жена. У вас, собственно, нет улик против него.
   Муж. Мы знаем только, что его выпустили из концлагеря.
   Жена. Почему же вы его подозреваете?
   Муж. Слишком часто это бывало. Очень уж на них там наседают.
   Жена. Как же ему оправдаться?
   Муж. Мы сумеем узнать, устоял он или нет.
   Жена. На это время нужно.
   Муж. Да.
   Жена. А возможно, он самый честный товарищ.
   Муж. Возможно.
   Жена. Как ему будет тяжело, когда он увидит, что ему не доверяют.
   Муж. Он знает, что это необходимо.
   Жена. А все-таки.
   Муж. Вот, кажется, он. Не уходи ни на минуту.
   Звонок. Муж открывает дверь, входит освобожденный.
   Здравствуй, Макс.
   Освобожденный молча жмет руки мужу и жене.
   Жена. Выпьете с нами кофе? Мы как раз собираемся пить.
   Освобожденный. Пожалуйста, если не трудно.
   Пауза.
   У вас новый шкаф?
   Жена. Собственно, он старый - стоит всего одиннадцать марок пятьдесят. Прежний развалился.
   Освобожденный. А-а.
   Муж. Что там происходит на улицах?
   Освобожденный. Вещи собирают.
   Жена. Не худо бы получить костюм для Вилли.
   Муж. Да ведь я же на работе.
   Жена. А костюм тебе все-таки нужен.
   Муж. Не болтай глупостей.
   Освобожденный. Работа работой, а каждому что-нибудь да нужно.
   Муж. Ты уже получил работу?
   Освобожденный. Говорят - получу.
   Муж. У Сименса?
   Освобожденный. Да, или в другом месте.
   Муж. Теперь стало полегче с работой?
   Освобожденный. Да.
   Пауза.
   Муж. Сколько ты в этот раз пробыл там?
   Освобожденный. Полгода.
   Муж. Кого-нибудь еще там встретил?
   Освобожденный. Никого из знакомых.
   Пауза.
   Они теперь рассылают по разным лагерям. Некоторые попадают даже в Баварию.
   Муж. А-а.
   Освобожденный. А тут мало что изменилось.
   Муж. Да, не много.
   Жена. Знаете, мы живем очень тихо, своей семьей. Вилли почти не встречается со старыми товарищами правда, Вилли?
   Муж. Да, знакомство у нас небольшое.
   Освобожденный. А мусорные ящики по-прежнему в коридоре?
   Жена. Ах, вы не забыли? Говорят, для них нет другого места,
   Освобожденный (видя, что хозяйка наливает ему кофе). Один глоток только. Мне пора.
   Муж. У тебя дела?
   Освобожденный. Зельма рассказала мне, что вы ее навещали, когда она хворала. Большое спасибо.
   Жена. Не за что. Мы охотно бы звали ее к себе по вечерам, но ведь у нас даже радио нет.
   Муж. То, что там услышишь, можно и в газете прочесть.
   Освобожденный. Из "Моргенпост" немного узнаешь.
   Жена. Столько же, сколько из "Фелькишер".
   Освобожденный. А из "Фелькишер" столько же, сколько из "Моргенпост", да?
   Муж. Я не могу читать по вечерам. Устаю.
   Жена. Что у вас с рукой? Вся покалечена и двух пальцев нет!
   Освобожденный. Я там упал.
   Муж. Хорошо, что левая.
   Освобожденный. Да, это еще счастье. Мне бы хотелось поговорить с тобой. Извините меня, фрау Ман.
   Жена. Ну что вы. Мне только надо убрать на плите. (Возится у плиты.)
   Освобожденный следит за ней, у него на губах легкая усмешка.
   Муж. Мы собираемся выйти после обеда. Зельма поправилась?
   Освобожденный. Бедро еще болит. Стирка ей не под силу. Скажите... (Останавливается и смотрит на обоих. Они смотрят на него. Он молчит.)
   Муж (хрипло). Не пойти ли нам на Александерплац перед обедом? Там невесть что творится со сбором вещей.
   Жена. Можно пойти, правда?
   Освобожденный. Конечно.
   Пауза.
   (Тихо.) Слушай, Вилли, я все тот же.
   Муж (беспечным тоном). Ну да, конечно! А может быть, на Александерплац, кстати, и музыка играет. Ступай оденься, Анна. Кофе мы выпили. И я тоже пойду волосы приглажу.
   Они уходят в соседнюю комнату. Освобожденный остается на месте. Он взял
   свою шляпу, сидит и тихо насвистывает. Супруги возвращаются одетые.
   Идем, Макс.
   Освобожденный. Хорошо. Я хочу сказать тебе только одно: по-моему, ты совершенно прав.
   Муж. Что ж! Так пойдемте.
   Выходят все вместе.
   16
   ЗИМНЯЯ ПОМОЩЬ
   В патриотизме рьяном,
   С флагом и барабаном
   Сборщики ломятся в дом.
   И, выклянчив в нищем жилище
   Тряпье и остатки пищи,
   Дают их нищим соседям потом.
   Палач в шутовском одеянье
   Швыряет им подаянье,
   Но проку от этого нет!
   И дрянь, что им в горло вперли,
   У них застревает в горле,
   Как и гитлеровский привет.
   Карлсруэ, 1937 год. Двое штурмовиков приносят посылку Зимней помощи на
   квартиру старухе, та стоит у стола с дочерью.
   Первый штурмовик. Вот, мамаша, это вам посылает фюрер.
   Второй штурмовик. Теперь вы не скажете, что он не заботится о вас.
   Старуха. Спасибо, большое вам спасибо. Гляди, Эрна, - картошка. И шерстяная кофта. И яблоки!
   Первый штурмовик. И письмо от фюрера, а в нем еще кое-что. Ну-ка, вскройте.
   Старуха (вскрывает). Двадцать пять марок! Что ты на это скажешь, Эрна?
   Второй штурмовик. Это вам Зимняя помощь!
   Старуха. Угоститесь яблочком, молодой человек. И вы тоже. Вы ведь ее тащили и по лестнице взбирались. Другого-то у меня ничего нет. И сама я тоже угощусь. (Надкусывает яблоко.)
   Все едят, кроме молодой женщины.
   Да возьми, же, Эрна, не стой как пень. Сама теперь видишь - твой муж зря говорит.
   Первый штурмовик. А что он говорит?
   Молодая женщина. Ничего он не говорит. Старуха мелет вздор.
   Старуха. Да нет же, он только так болтает. Не подумайте, чтобы очень дурное. Все кругом это говорят. Цены, мол, что-то вскочили за последнее время. (Указывает яблоком на дочь.) И правда, она подсчитала по расходной книге, на еду у нее в нынешний год уходит на сто двадцать три марки больше, чем в прошлый. Правда, Эрна? (Видит, что штурмовики отнеслись к этому с явным неодобрением.) Да я знаю, это потому, что деньги нужны на вооружение. Что вы? Что я такого сказала?
   Первый штурмовик (дочери). Где у вас хранится расходная книга?
   Второй штурмовик. Вы всем ее показываете?
   Молодая женщина. Она у меня дома, и никому я ее не показываю.
   Старуха. Разве плохо, что она ведет расходную книгу?
   Первый штурмовик. А что она распространяет гнусную клевету, это хорошо, да?
   Второй штурмовик. И что-то она не очень громко крикнула "хайль Гитлер", когда мы вошли. Как по-твоему?
   Старуха. Но ведь она все-таки крикнула "хайль Гитлер". А я и сейчас повторю: "Хайль Гитлер!"
   Второй штурмовик. Куда мы с тобой угодили, Альберт? Ведь это же настоящее марксистское логово. Придется нам самим заглянуть в расходную книгу. Сейчас же ведите нас к себе домой. (Хватает молодую женщину за руку.)
   Старуха. Да ведь она на третьем месяце! Как же это можно! Ведь вы же сами и посылку принесли и яблоками угощались. И Эрна-то кричала: "Хайль Гитлер!" Господи, что же мне теперь делать... Хайль Гитлер! Хайль Гитлер! (Ее рвет яблоком.)
   Штурмовики уводят дочь.
   (Вместе с рвотой.) Хайль Гитлер!
   17
   ДВА БУЛОЧНИКА
   Вот булочники-бедняжки,
   У каждого пухлый и тяжкий
   Мешок суррогатной муки.
   Приказ - великая сила!
   Но из отрубей и опилок
   Попробуй-ка хлеб испеки!
   Ландсберг, 1936 год. Тюремный двор. Заключенные ходят по кругу. Двое
   передних переговариваются шепотом.
   Первый. Ты тоже булочник, новенький?
   Второй. Да. Ты тоже?
   Первый. Да. Тебя за что зацапали?
   Второй. Берегись!
   Вновь идут по кругу.
   За то, что я не подмешивал отрубей и картофеля в муку. А ты? Сколько ты уже здесь?
   Первый. Два года.
   Второй. А за что? Берегись!
   Вновь проходят круг.
   Первый. За то, что я подмешивал отруби в муку. Два года тому назад это еще называлось фальсификацией продуктов.
   Второй. Берегись!
   18
   КРЕСТЬЯНИН КОРМИТ СВИНЬЮ
   Крестьянин дорогою длинной
   Шагает с кислой миной:
   Ни гроша с поставки зерна,
   А молоко для свинки
   Ищи на черном рынке!
   И зол он, как сам сатана.
   Айхах, 1937 год. Крестьянский двор. Ночь. Перед свинарником крестьянин
   наставляет жену и двоих детей.
   Крестьянин. Я не хотел втягивать вас в это дело, но, раз уж вы пронюхали, держите язык за зубами. Не то засадят меня в концлагерь, в Ландсберг, на веки вечные. Плохого мы ничего не делаем. Мы только кормим голодную скотину. Господь бог не хочет, чтобы его творение голодало. Скотина, когда голодает, голос подает. А я не могу слушать, как на моем дворе свинья визжит с голоду. А кормить ее мне не позволяют. Из государственных соображений. Но я все равно ее кормлю и буду кормить. Ежели ее не кормить, она сдохнет. Тогда мне убыток, и никто мне его не покроет.
   Крестьянка. И я так говорю. Наше зерно - это наше зерно. И нечего нам указывать. Правители выискались. Евреев вытурили, а сами хуже всякого ростовщика. Господин пастор тоже говорит: "И сохрани вола твоего". Стало быть, он указал, что мы можем свой скот кормить за милую душу. Не мы ведь выдумали ихний четырехлетний план, нас об этом не спрашивали.
   Крестьянин. Верно. Они не для крестьян, и крестьяне не для них. Ишь ты, свое зерно им отдай, а корм для скота купи, да по какой цене! А они пушки будут покупать. Придумали!
   Крестьянка. Так вот: ты, Тони, стань у забора, а ты, Мари, выбеги на лужок. Как кого увидишь, прибеги сказать.
   Дети занимают посты. Крестьянин замешивает корм и, озираясь, несет его
   в свинарник. Жена его тоже со страхом озирается.
   Крестьянин (засыпая зерно в кормушку). Ну лопай, Лина, лопай! Хайль Гитлер! Коли скотина голодает, разве это государство?
   19
   СТАРЫЙ БОЕЦ
   Идут избиратели сбором
   На стопроцентный кворум
   Голосовать за кнут.
   На них - ни кожи, ни рожи,
   У них - ни жратвы, ни одежи,
   Но Гитлера изберут!
   Вюртемберг, 1938 год. Площадь маленького города. На заднем плане мясная лавка. На переднем - молочная. Пасмурное зимнее утро. Мясная лавка еще не
   открыта. Молочная уже освещена. У дверей ждут несколько покупателей.
   Мужчина. Наверно, и сегодня масла не будет.
   Первая женщина. Вот беда! А мне и нужно-то на грош. Не раскупишься на то, что мой зарабатывает.
   Юноша. Хватит вам брюзжать. Германии нужны пушки, а не масло. И это вернее верного. Он же ясно сказал.
   Первая женщина (покорно). Правильно.
   Молчание.
   Юноша. Разве масло помогло бы нам занять Рейнскую область? Когда заняли, то все были довольны, а пойти на какую-нибудь жертву никому не хочется.
   Вторая женщина. Спокойней, молодой человек. Все мы идем на жертвы.
   Юноша (подозрительно). Что вы хотите этим сказать?
   Вторая женщина (первой). Разве, вы ничего не даете, когда производится сбор пожертвований?
   Первая женщина молча кивает головой.
   Вот видите: она дает. И мы даем. Добровольно.
   Юноша. Знаем мы вас. Дрожите за каждый пфенниг, когда фюреру для его великих задач нужна, так сказать, поддержка. На Зимнюю помощь жертвуют всякое тряпье. Охотнее всего отдали бы одну только моль. Фабрикант из одиннадцатого номера пожертвовал пару дырявых сапог!
   Мужчина. До чего люди неосторожны!
   Из молочной выходит хозяйка молочной в белом переднике.
   Хозяйка молочной. Сейчас откроем. (Второй женщине.) Доброе утро, фрау Руль. Слышали, вчера вечером они увели молодого Летнера?
   Вторая женщина. Мясника?
   Хозяйка молочной. Да, сына.
   Вторая женщина. Но он же штурмовик?
   Хозяйка молочной. Ну и что? Старик с двадцать девятого года в партии. Вчера его случайно не было, он поехал за товаром, а то бы они и его взяли.
   Вторая женщина. В чем же их обвиняют?
   Хозяйка молочной. В спекуляции. Последнее время у него совсем не было товара, приходилось отказывать покупателям. И вот, говорят, он купил на черном рынке. Чуть ли не у евреев.
   Юноша. И, по-вашему, его не за что было взять?
   Хозяйка молочной. Он был один из самых усердных. Ведь это он донес на старика Цейслера из семнадцатого номера, что тот не подписался на "Фелькишер беобахтер". Он старый боец.
   Вторая женщина. То-то он вытаращит глаза, когда вернется.
   Хозяйка молочной. Если вернется!
   Мужчина. До чего люди неосторожны!
   Вторая женщина. Должно быть, они сегодня не откроют лавку.
   Хозяйка молочной. Оно и лучше. Уж если полиция куда заглянет, она всегда что-нибудь да найдет. А товар-то нелегко теперь доставать. Мы-то получаем все прямо из кооператива, там пока нет перебоев. (Громко.) Сливок сегодня не будет.
   Всеобщий ропот.
   У Летнеров ведь и дом заложен. Они надеялись, что закладную аннулируют, или что-то в этом роде.
   Мужчина. Как же можно аннулировать закладные! Многого захотели.
   Вторая женщина. Молодой Летнер был очень славный юноша.
   Хозяйка молочной. Да. Вот старик - тот бешеный. Он ведь чуть не силой загнал сына в штурмовики. А сыну бы только с девушкой погулять.
   Юноша. Что значит - бешеный?
   Хозяйка молочной. Разве я сказала бешеный? Ну да, я имела в виду, что его раньше бесило всегда, когда кто-нибудь оспаривал идею. Он всегда говорил про идею и осуждал людской эгоизм.
   Мужчина. Они все-таки открывают лавку.
   Вторая женщина. Жить-то им надо.
   Из полуосвещенной мясной лавки выходит толстая женщина, жена мясника, останавливается на тротуаре и всматривается в конец улицы. Потом обращается
   к хозяйке молочной.
   Жена мясника. Доброе утро, фрау Шлихтер. Вы не видели моего Рихарда? Ему давно пора бы уже быть с товаром.
   Хозяйка молочной не отвечает. Все молча смотрят на жену мясника. Она поняла,
   в чем дело, и быстро скрывается в лавке.
   Хозяйка молочной. Делает вид, что ничего не случилось. А ведь что там было позавчера! Старик бушевал так, что на всю площадь было слышно. Это они тоже записали ему в счет.
   Вторая женщина. Я ничего не слышала об этом, фрау Шлихтер.
   Хозяйка молочной. Да что вы? Он же отказался выставить в витрине окорока из папье-маше, которые они ему принесли. А он их заказал - это они потребовали, потому что целую неделю у него в витрине вообще ничего не было, только прейскурант висел. Он им так и сказал: ничего для витрины у меня нет. Когда они пришли с окороками из папье-маше - и телячья ножка там была, здорово сделано, ну прямо не отличишь от настоящей, - он и начал рычать, что не станет вывешивать никакой бутафории, и еще такое, что и повторить-то нельзя. Все против правительства. А окорока из папье-маше выбросил на улицу. Им и пришлось вытаскивать их из грязи.
   Вторая женщина. Тсс, тсс, тсс.
   Мужчина. До чего люди неосторожны!
   Вторая женщина. И почему это люди так из себя выходят?
   Хозяйка молочной. И как раз самые хитрые!
   В мясной лавке зажигается вторая лампочка.
   Глядите! (Показывает на полутемную витрину мясной.)
   Вторая женщина. Там в витрине все-таки что-то есть!
   Хозяйка молочной. Это же старик Летнер! И в пальто! Но на чем он стоит? (Вдруг вскрикивает.) Фрау Летнер!
   Жена мясника (выходя из лавки). Что такое?
   Хозяйка молочной безмолвно показывает на витрину. Жена мясника смотрит туда, вскрикивает и падает без чувств. Вторая женщина и хозяйка молочной подбегают
   к витрине.
   Вторая женщина (кричит через плечо). Он повесился в витрине!
   Мужчина. У него на шее какой-то плакат.
   Первая женщина. Это прейскурант. На нем что-то написано.
   Вторая женщина. На нем написано: я голосовал за Гитлера.
   20
   НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ
   Идут христиане, от катов
   Христовы заветы припрятав,
   Иначе - тюремный срок.
   Нацисты хохочут над ними:
   Он изгнан богами иными
   Их мирный еврейский бог!
   Любек, 1937 год. Комната-кухня в семье рыбака. Рыбак при смерти. У его
   постели жена и сын в форме штурмовика. Тут же пастор.
   Умирающий. Скажите мне, там и вправду что-то есть?
   Пастор. Неужто вас мучат сомнения?
   Жена. Последние дни он все говорил: столько, мол, у нас болтают и сулят всего, не знаешь, чему и верить. Не гневайтесь на него за это, господин пастор.
   Пастор. Там нас ждет жизнь вечная.
   Умирающий. А она будет лучше?
   Пастор. Разумеется.
   Умирающий. Да и надо бы!
   Жена. Очень уж он намаялся.
   Пастор. Поверьте мне, господу это ведомо.
   Умирающий. Правда? (Помолчав.) Может, там на небесах не будут тебе рот затыкать? Как по-вашему?
   Пастор (несколько смутившись). В писании сказано: вера горами двигает. Веруйте. Это принесет вам облегчение.
   Жена. Не думайте, господин пастор, что он неверующий. Он всегда ходил причащаться. (Мужу, настойчиво.) Господин пастор думает - ты неверующий. А ведь ты верующий, да?
   Умирающий. Да...
   Пауза.
   Умирающий. Ведь кроме-то ничего нет.
   Пастор. Что вы хотите этим сказать? Как это - ничего нет?
   Умирающий. Ну вообще, больше ничего нет. А по-вашему как? Я хочу сказать - будь хоть что-нибудь, кроме...
   Пастор. Но что же должно быть?
   Умирающий. Да что-нибудь.
   Пастор. Но у вас была ведь и хорошая жена и сынок был.
   Жена. Ведь мы-то у тебя были?
   Умирающий. Да...
   Пауза.
   Я хочу сказать, если бы было что путное в жизни...
   Пастор. Вероятно, я вас неправильно понял. Вы не то хотели сказать. Неужели вы веруете лишь потому, что в вашей жизни ничего не было, кроме тягот и трудов?
   Умирающий (оглядываясь, словно ищет кого-то, наконец видит сына). А им лучше будет?
   Пастор. Вы хотите сказать - молодежи? Мы на это уповаем.
   Умирающий. Вот будь у нас моторный катер...
   Жена. Полно, не порти ты себе кровь!
   Пастор. Вам не подобает помышлять сейчас о таких делах.
   Умирающий. Приходится.
   Жена. Как-нибудь пробьемся.
   Умирающий. А вдруг будет война?
   Жена. Перестань говорить про это. (Пастору.) Последнее время у них с сыном только и разговору было что про войну. И ссорились же они!
   Пастор бросает взгляд на сына.
   Сын. Он не верит в возрождение.
   Умирающий. Скажите, а он там, наверху, войну одобряет?
   Пастор (запинаясь). В писании сказано: блаженны миротворцы.
   Умирающий. Ну а как же, если будет война...
   Сын. Фюрер не желает войны!
   Умирающий (отмахивается от него). Значит, как же, если будет война...
   Сын порывается что-то сказать.
   Жена. Помолчи.
   Умирающий (пастору, указывая на сына). Ему вот скажите про миротворцев!
   Пастор. Не забудьте, что все мы в руке божьей.
   Умирающий. Это вы ему говорите?
   Жена. Брось ты, разве господин пастор может помешать войне! И толковать-то про это нынче не годится. Правду я говорю, господин пастор?
   Умирающий. Вы сами знаете, как они горазды врать. Мне не купить мотора для лодки. Все моторы идут у них на самолеты. Для войны, для бойни. Мне вот в непогоду никак не пристать к берегу, потому - мотора нет. А они все врут, а сами собираются воевать! (В изнеможении падает на подушку.)
   Жена (испуганно хватает миску с водой и полотенцем вытирает у него пот со лба). Не слушайте его. Он уже и сам не помнит, что говорит.
   Пастор. Успокойтесь, господин Клаазен.
   Умирающий. А вы ему скажете про миротворцев?
   Пастор (помолчав). Пусть сам прочтет. Это из Нагорной проповеди.
   Умирающий. Он говорит - все это сказано евреем и ничего не стоит.
   Жена. Ну вот, опять завел. Сам он так не думает. Это он от приятелей слышал!
   Умирающий. Да. (Пастору.) Так ничего не стоит?
   Жена (опасливо покосившись на сына). Не подводи ты господина пастора под беду, Ганнес. Не спрашивай его про это.
   Сын. А почему бы и не спросить?
   Умирающий. Стоит или не стоит?
   Пастор (после долгого молчания, через силу). В писании сказано также: отдавайте кесарево кесарю, а божье - богу.
   Умирающий падает на подушку. Жена кладет ему на лоб мокрое полотенце.
   21
   ПРИЗЫВ
   Мальчишек придурковатых
   Учат: умри за богатых!..
   Отдай им жизнь свою!..
   Учители злы, словно черти,
   И парни больше, чем смерти,
   Боятся струсить в бою.
   Хемниц, 1937 год. Помещение Гитлерюгенд. Группа подростков, большинство с противогазами через плечо. Кучка ребят наблюдает за подростком без противогаза, который сидит один на скамье и безостановочно шевелит губами,
   видимо, что-то заучивая.
   Первый подросток. Видишь, у него до сих пор нет.
   Второй подросток. Мать ему не покупает.
   Первый подросток. Что ж, она не знает, как ему за это всыплют?
   Третий подросток. А если у нее купилок нет?
   Первый подросток. Толстяк и без того к нему придирается.
   Второй подросток. Смотри, опять зубрит призыв.
   Четвертый подросток. Битый месяц зубрит, а там и всего-то два четверостишия.
   Третий подросток. Да он давно уже выучил.
   Второй подросток. А запинается потому, что боится.
   Четвертый подросток. Каждый раз со смеху умрешь, правда?
   Первый подросток. Да уж, потеха. (Окликает сидящего.) Заучил, Пширер?
   Пятый подросток растерянно поднимает глаза и, сообразив, кивает. Потом
   снова принимается зубрить.
   Второй подросток. Толстяк жучит его только за то, что у него противогаза нет.
   Третий подросток. А он говорит - за то, что он с ним, с толстяком, в кино не пошел.
   Четвертый подросток. Слышал я это. А вы верите?
   Второй подросток. Очень может быть. Я бы тоже не пошел в кино с толстяком. Но ко мне он не смеет сунуться. Мой предок задаст ему жару.
   Первый подросток. Тише - толстяк!
   Ребята выстраиваются в два ряда и стоят навытяжку. Входит дородный шарфюрер.
   Гитлеровское приветствие.
   Шарфюрер. По порядку номеров рассчитайсь!
   Команда исполняется.
   Противогазы надеть!
   Ребята надевают противогазы. Те, у кого их нет, проделывают заученные
   движения.
   Начнем с призыва. Кто нам его прочтет наизусть? (Оглядывается как бы в нерешимости, затем вдруг.) Пширер! У тебя это так хорошо получается.
   Пятый подросток выходит и становится впереди. Он очень бледен.
   Заучил, умная голова?
   Пятый подросток. Так точно, господин шарфюрер!
   Шарфюрер. Выкладывай! Первая строфа!
   Пятый подросток.
   Должен ты теперь учиться,
   Смерть встречать бесстрашно впредь.