Брейтенбах Б.. Не пером, но пулеметом

возрадуйтесь

* (англ.) "Просьба не кормить зверей" (обычная табличка в зоопарках)
** (англ.) "мой белый символ храбрости"

ПЛАМЯ

муха не может сесть на львиную кровь:
огонь;
вуаль женщины шелестит и томит:
пламя;
огонь окружает губы мира,
устрашающее и ослепляющее пламя
ломится сквозь чащу,
расщепляет каждое дерево, тени и дерево,
зажигает огни светляков в глазах смерти:
восход солнца над Африкой

я вижу:
это не просто картина, но познание и откровение,
я ищу; мой серебряный светильник висит над своей тенью,
как указатель над нерасшифрованными письменами времени, -
мой самолет бежит над домами, Нил змеится в песках,
воздух охвачен огнем

в Хартуме - ветер, горячая кровь дыхания пустыни;
"Вверху, сквозь небо, ужасное в незапятнанной красоте",
(пламя не оставляет пятен) "и блистательности
безжалостно слепящего света" (где взгляду не на чем остановиться)
"самум ласкает тебя словно лев
дышащий пламенем...
остовы гор..." и т.д.: сэр Ричард Бартон
обглоданная голова генерала Гордон Паши - как плод на копье:
оскаленные зубы сверкают, скрежеща,
зубы черны от огня, и язык его - пепел
(эта месть пылает прекрасно),
в то время как люди Махди
с развевающимися тюрбанами
такие маленькие над распластанным трупом;

дальше на юг сидят в хижинах женщины Кабаки
с грудями, жирными от молозива, и блюют;
дальше на юг грациозный галоп жираф,
подбирающих пучки прутьев;
и высоко на склоне огнедышащей горы,
где начинается седой снег,
лежит черный как смоль труп леопарда;
Африка! столько раз ограблена, выпотрошена, выжжена!
Африка в контурах огня и пламени...

ЯЗЫЧНИК В ОГРАДЕ

небеса качаются в петле на виселице солнца
раньше они были голубыми
но все голубое ночь перемазала черным
и только смерть еще трепещет в нем
как луна во сне

нет я не пророк
я этот как бишь его
только для частного употребления
и больше не существую
(потому что все сомнения исчезли)

но если звезды всего только дырочки в трупе
сквозь которые падает свет бессмертного дня
и если плоть есть ночь
которая все время гниет?

что можно увидеть подле этих огоньков
скачущих словно кровь крестоносцев над горой
где распятые без разбора зрители ждут
того чтобы их кости высохли
и головы были придавлены тяжелыми экзотическими цветами
хотя чтобы склевать звезды с неба птиц полным-полно
как бананов на кочерыжке?

тогда ты должен окопаться
в своем чернильном сердце
в лишенной оков строфе
камеры ожидания для пассажиров третьего класса без удобств

и собрать свои годы
потому что из многих смертей твоего вчера
ты должен создать пищу
от которой твое чернильное сердце начнет рождать или цвести

и всякая плоть хороша:
съедобна даже человеческая голова
если ты схватишь ее за уши и повернешь
чтобы вонзить зубы в затылок
потому что спереди на нее смотреть пока что излишне для чувствительного
зверя
это излишне мрачное зрелище

ты должен суметь отрешиться от всего
ибо даже примитивнейшая муха
станет обвинительным актом и физической болью
и ее жужжание расскажет о ранах в небе

потому что когда ты вынешь из себя голубую душу
и положишь ее снаружи
чтобы стать ясновидящим
она потемнеет сожмется и умрет
как морская звезда на пляже
и ты будешь видеть ясно
как луна в небе

скажи тогда:
"я хотел бы стать бессмертным как собака
потому что собака живет во всех собаках
и бессмертна между нигде и ничто
и я обращаю брюхо к солнцу
и прощаю вам все что вы мне причинили
до самого последнего суда..."

"это забавно что над моим цветком белый венчик
да это откровение
но это тем не менее только верхушка айсберга"

БАГАМОЙО

если ты лизнул песок чужой страны
когда был ее гостем
тебя не коснутся ни беды, ни злые духи ее

солнце, мой кокосовый орех, угости весь горизонт,
два ножа достались мне в наследство от отца: один я держу
а другой - земля и небо - выскользнул из руки

луна все круглела наверху молочная корова среди телят
я пытался добраться до тебя из сердца страны
но караваны такие же как прежде: горбы верблюдов изныли от боли

вдоль дорог ведущих из сердца страны лежат черепа
это вехи пути
все дороги во мраке мерцают сквозь тело ее

черные невольники развешаны по деревьям как баклажаны
араб в чалме как одинокий табурет: шампиньон на молитве
на всем моем пути лежали цепи но кто сосчитает термитов?

где Багамойо коснется губами тебя? над морем
одна мертвая душа тащит другую: ладья и парус
поют древнюю песню на суахили:

возрадуйся, душа моя,
мы достигли берега мечты,
города пальм, Багамойо.
жемчужина моего сердца,
как скорбел я вдали от тебя,
счастливый край, Багамойо.

там женщины косы сплетают,
там пальмовое вино
можно пить весь день, Багамойо.
туда, надув паруса,
скользит по волнам ладья
к гавани Багамойо.

отрада моих очей,
танцы прекраснейших девушек
по вечерам в Багамойо.
в сердце моем покой,
на пристани ликует толпа,
мы пришли в Багамойо.

что же ты молчишь, мое сердце? вот оно, Багамойо,
куда пригоняли рабов со всей Африки
и сбывали с рук на невольничьих рынок Занзибара

то здесь то там растут камни из земли: могилы
и вымя небесной коровы полно гвоздей
и никогда не сломать мне ножом кокосового солнца

волны кровью тяжелой бьются о берег этой земли
я стою на коленях над грудой сердец
и как горькая жалоба застревает в горле

песок твой, Багамойо
теперь я знаю почему муравьи льнут к этой земле

ДАР ЭС-САЛАМ: ГАВАНЬ МИРА

Дар эс-Салам: когда ночь темнее всего,
перед рассветом, муэдзин призывает верующих,
потому что они еще спят,
и его печальный вопль летит над указательным пальцем минарета,
над шпилями, над влюбленными, над цветами, над доками,
и его печальный вопль возвещает день над городом

одна пословица гласит: "когда петух кричит ночью,
не дожидаясь рассвета,
немедленно убей его, ибо он принесет несчастье", но другая гласит:
"не волнуйся, если в ночной тьме
кто-то окликнул тебя и замолк",

здесь ты можешь отпускать птицу на свободу
с каждым восходом солнца,
оно всегда приходит обратно
- я думаю о вас, братья в изгнании, с точно такой же горечью,
как думает о вас земля,

день приходит копать сладкую землю; море полно кораблей,
и раковин, и кораллов,
раковины так молоды, что от них белы берега,
и кокосовые пальмы с короткой жесткой щетиной горды и стройны,
плантации бананов, манго и папайи;
над городом плачут под ветром сверкающие облака и вороны,
"крак! крак!" - пророчат взъерошенные ветром сороки,
птицы свистят крыльями: говорят, свистеть -
звать дьявола;
под вентиляторами в конторах сидят чиновники
с прыщами на губах и с мухами на руках -
"бедность заставит стирать белье без воды",
- я думаю о вас, борцы за свободу, о вашем убогом и нищем
сегодняшнем дне,
с вашим оружием и с вашим страхом где-то в джунглях на границе;
"если человек укусит тебя и ты намажешь рану петушиным пометом,
его зубы сгниют",

с отливом в вечерних сумерках к морю приходят индийцы
- когда бледная раковина луны мерцает в трепетной пустоте,
где плавают еще и звезды, -
приходят плескаться на спадшей воде и
вдыхать сумерки,
и затихнуть, и сидеть на корточках,
и в темноте, расплывшейся над водой,
искать Индию,

я думаю о вас, изгнанные братья,
наше освободительное движение,
я думаю о вас, что следуют за солнцем;
если ты показываешь пальцем на новую луну,
твоему пальцу не миновать пореза, - однако, если ты поранишь палец,
который никогда не показывал на луну,
и дунешь на ранку -
луна все равно сотворит бородавку

я слышал: "тот, кто съест ноги петуха, станет бродягой",
"если лысый бегает под луной - иссушит мозги
и однажды сойдет с ума",
"глупец, который обедает в положенное время,
никогда не обретет разума",

УКИХОМЕКА КИСУ НДАНИ ЙА АЛА АНАПОСЕМА МВЕНЙЕ

КИГУГУМИЗИ ВАСИ ХАТАВЕЗА НА КУСЕМА ТЕНА:
"покуда говорит заика, вложи свой меч в ножны,
потом выскажешь ему все до конца" -
это уже ночь над Дар эс-Саламом

ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ

об этом невозможно рассказать:
пустыня, словно цветущее женское лицо,
или пурпурные небеса откровения,
не апокалиптического откровения пылающего ничто,
а откровения пустыни - песок и небо,
небо и песок - жар и сушь;

за бесконечными пляжами Калахари,
где растут белые деревья: марула,
мопани, баобаб и верблюжья колючка -
за холмами пекла в стороне лежит кусок чистилища

Иоханнесбург!

город, поднявшийся из трепета,
как мираж на равнине:
обнесенный электрическими вышками,
оснащенный белыми фабричными трубами
и обращенный к небу столбами
плюющими пламенем в небо:
древние тамбуры смерти...

блистательная картина: ад во главе с Богом.

Бог службы безопасности государства.
Бог в каске,
с деловым портфелем, полным акций и золота, в одной руке
и кнутом в другой,

Бог, восседающий в сверкающем великолепии
прямо на плечах черных тел, до пояса ушедших
в землю:

граната!

взрыв красного сердца,
чтобы поджечь все эти дебри!
(ступай так, чтобы твои ботинки не оставляли следов...)

ЖИЗНЬ В ЗЕМЛЕ

блаженны дети Димбазы,
Уэлкам Вэлли, Лаймхилла и Стинкватера,
мрущие
от голода, нищеты, болезней -
потому что они ублажают взор бааса,
потому что они избегли ада,
потому что они освободили территорию бура
- Бура и его Бога -
- Божьей десницы -
потому что они удешевили жизнь,
потому что жизнь для черного есть политическое преступление,
потому что ты, черный, проживая
в стране крови,
пропуска, позора, пса,
оскверняешь землю Бура.

блаженны дети Димбазы,
Уэлкам Вэлли, Лаймхилла и Стинкватера,
затерянные
в могилах, где пируют муравьи,
блаженны ваши последние чернозубые улыбки -
потому что они заставляют родителей
сложить на холмике игрушки и пустые молочные бутылки,
игрушки и глянцевую бумагу, что шелестит на ветру,
молочные бутылки - с пустыми сосцами, - откуда ветер
высасывает звон,
чтобы приманить кротов поближе
- потому что ваша плоть скудна, -
и детишки могут забыть,
что они уже мертвы.

блаженны дети Димбазы,
Уэлкам Вэлли, Лаймхилла и Стинкватера,
пожранные
землей, потому что когда они бродят по поверхности,
это мешает донести ложку до рта,
а на солнце не должно быть пятен.

блаженны кроты, святы черви
и благословенны муравьи
в стране солнечного блеска,
в стране Бура,
в стране, что вручена ему Богом,
потому что они удобряют газоны,
так что человек может цвести и преуспевать,
растить плоды и умножать стада
и быть красивым, и сильным, и белым
во славу своего Бога.

ИЗГНАННИК

ты стал пожестче и погибче
жир поселился в твоем теле
как муравьи в шкуре мертвого зверя
он жрет тебя день за днем
и в глазах у тебя все больше одиночества

ты живешь так словно ты бессмертен
потому что жизнь твоя не здесь
но смерть бежит по твоим жилам
смерть бежит по твоим кишкам
и связывает твои крылья

и вслед за глазами в земле появляются дыры могил
и холмы тихи и зелены как нигде
рушатся руки и усмешки
над воспоминаниями наклеены фотографии
и плакат: все пережитое - сон

ты учишься молиться
о том чтобы угрызения совести твоего народа
докопались до ненасытных бюрократов
до всех Чиновников Мировой Совести
ты глядишь в дыры их сердец и видишь там зеркала

так что ты еще весел по утрам
словно кишат во рту
с сердитым шипением
строят гнезда у тебя в глотке
и словно паразиты облепили язык

для всех твоя профессия - эмигрант
ты не пьешь и не куришь
потому что твоя жизнь это оружие
ты гибнешь затравленный отчаянием
зажатый в тупик как собака

и когда ты хочешь ударить кулаком по дню
чтобы сказать: смотри, мои люди встают!
ослепительный блеск над страной! -
это ты забыл тишину языка
муравьи ползут из твоего вопля
из гортани выходят слепые борцы за свободу

ПИСЬМО С ЧУЖБИНЫ МЯСНИКУ

Балтазару

арестованный говорит
я уже не знаю
не вопил ли Спаситель на кресте
но над лицом вьется первая муха
и помпон на берете охранника за окном
качается в воздухе как цветок
на стенах кровь
и сердце человечье замирает в груди
от страха что эта радость может кончиться
и вбирает мельчайшие крупицы тишины и промедления
словно собирает завтрак в дорогу для неуклюжего старика
который как в камере скрючился в собственном теле

арестованный утверждает
Ли Шань-инь советовал не верить дождевым жалобам:
"никогда не открывай своего сердца весенни цветам,
ибо мера любви суть мера праха"
я надеюсь ты сможешь узнать мои серые кости
в мертвом огне земли

а я - я отправляюсь странствовать
облеченный плотью буду лежать на верхней палубе
всем телом буду чувствовать корабельную качку
канаты дремлют свернувшись в тени
мачта будет выписывать в небе восьмерки
море будет волноваться море будет пахнуть морем
море будет полно дельфинов
чайки стаями будут скользить над сердцем
солнце будет при звуках человеческой речи
пронзать и жечь каждое волокно в деревянной каюте
а я - я отправляюсь путешествовать

арестованный признает
когда твои мечты стерты в порошок
и ты далеко от ближних своих выжидаешь во мраке
как корабельная сосна болезненно ждет языка пламени
и белый ветер жалуется в роще
чтобы утро понедельника как калека по-вороньи
присело на корточки у губ океана
ибо ты готов
трепеща и дрожа
откармливать червей и муравьев
и давать свидетельские показания глубоко в земле

я могу свидетельствовать
я могу описать цвета изнутри
стены черные сопли золотые
гной и кровь суть мед и сок смородины
которую на бастионах клюют птицы

я стою на кирпичах перед моим ближним
я есмь статуя Свободы
и прикосновение электродов
легко вырывает крик из моей глотки во мраке
я пишу лозунги кровавой мочой
на полу и на собственной коже
я не сплю
я задушен намыленными канатами собственных кишок
ломающих мой хребет
меня убили в вечерней газете
я лечу с десятого этажа неба
к людям на мостовую

и ты мясник
ты что уполномочен безопасностью государства
о чем ты думаешь когда ночь выставляет напоказ свой скелет
и первый захлебывающийся крик арестанта
сжимается
как новорожденный
залитый родовыми водами?
готов ли ты быть спокойным перед лужами крови
когда людей бьет озноб
и они обреченно дышат гибелью
в твоих руках?
застревает ли сердце жестким комком в глотке
когда ты прикасаешься к холодеющим конечностям
той же ладонью которой гладишь грудь жены?

ответь мясник
может ли акушерство которое ты
творишь во имя моего дальнейшего существования
может ли оно стать для меня очевидным
и на моем родном языке?

арестованный сказал
я не хочу умирать взаперти
я хочу быть просто повешенным в пустыне снаружи
чтобы сердце мое вернулось в холод рассвета
где горы как мухи облепили горизонт
где песок горит серебряными язычками
где луна падает гнилым обломком корабля
в голубую дымку

ответь мне теперь мясник
прежде чем ремесло твое стало твоим проклятием
прежде чем ты будешь поставлен
у пасти могилы
прежде чем тебе дадут последнее слово
перед воскресшими арестантами Африки

ЗАПАЛ

когда ты думаешь о родине,
ты видишь
судейские косички и очки; старую собаку;
утонувшую в реке лошадь; огнедышащую гору;
кусочек постели между беззубыми стариками;
темные фикусы и песок; тропинку, тополя,
дом, облака, небеса;
тростник; телефон;
все это ты видишь

когда думаешь о родине,
ты видишь также
"мы должны быть сильными";
нутро падали, полное мух и каверн;
гору - скотобойню из стен;
кулаки военных торчат, как знамена,
над тысячью холмов Наталя;
спящих в дерьме арестантов; ты видишь
шахты, изрыгивающие толпы рабов; вечерний дождь,
потрескивающий, как искры в вышине;
в тростниках гниет скелет карлика

когда ты думаешь о родине,
происходит эвакуация всех мыслей;
если нет дождя, ты оставляешь окна открытыми,
ты видишь, что звезды суть стрелы в ничто;
слышишь ли тогда еле слышное?
"мы народ, мы черные, но мы не спим.
мы прислушиваемся в темноте, как хищники жрут на деревьях.
мы прислушиваемся к своей силе, о которой они не могут знать.
мы прислушиваемся к сердцу своего дыхания.
мы слышим солнце, трепещущее за ночными камышами. Мы ждем,
когда обжоры, отяжелев, посыплются с веток -
мы узнаем их по плодам их -
или научим свиней лазить по деревьям"

x x x

как не спалось нам здесь на полу среди сквозняков
запах пламени и скипидара
холсты белоснежны ибо глаза пусты
странность ночи
и луна как улыбка где-то снаружи
извне
дни идут как времена года за оконным стеклом
облако лицо мокрые листья эти стихи
я хотел оставить на тебе свой отпечаток
я хотел заклеймить тебя пламенем
одиночества
ни одно пламя не поет так прекрасно
как лунное серебро если ты недвижима
и тело твое печально
я хотел извлечь из тебя эту печаль
чтобы ты могла открыться настежь
как открывается город
на светлом ландшафте
полном голубей и пламени деревьев
где серебряные вороны невидимы в ночи
и устами луны можно ранить пожар
еще я хотел чтобы могли смеяться ты
и твое горькое тело
и мои фарфоровые руки на твоих бедрах
такая темная боль в твоем дыхании
режущем слух
как часто бывали мы здесь
где остались только серебряные тени
я одинок из-за тебя и должен отвергнуть себя самого
из-за тебя я понял что у меня нет пристани
в пылающем море

БЕЛАЯ ЛОШАДЬ

белая лошадь сегодняшнего утра
пасется на зеленой лужайке
за пенящейся каймой моря:
сейчас никто и ничто не запятнает нашу любовь

воздух полон морских чаек; наш отель называется
"белая лошадь" - так как уже наступило утро
уже идут рабочие с кривыми ногами в синих блузах
их воротники и глаза распахнуты навстречу ветру
несущему чаек и за стеной
море серое как твои глаза
днем: кто знает может наши сердца уже сломались
но ничто не запятнает нашу любовь

когда наступил этот день?
ночью мы лежали прижавшись друг к другу во сне
как высока башня мрака?
как могу я об этом писать?
толпа идет за знаменами - за тем ли
чтобы словами бороться со смертью? за тем ли что
улыбка на теплых устах? ибо звезды начищены
до блеска и сердечны как улыбки

может это ручное зеркальце мерцает высоко в темноте
может опрокидывается корабль
но мы едем без билета в лодках наших тел
и ничто не запятнает нашей любви

днем мы прячемся в саркофаге воспоминаний
перебираем ткани и безделушки привезенные матросами
с Явы? из Египта? твердые костяные ложки
и чужие музыкальные инструменты
все вышло из моды смерть избороздила моря

о моя любовь кричащие корабли плывут в глубине твоих глаз
я хочу чтоб ничто не рвалось в тебе чтобы белая лошадь
костлявый стих звездная проповедь
оставалась бедствовать у границы моря

и я знаю теперь: никто и ничто не уничтожит
нашей любви: наш корабль нагружен звездами и знаменами
косточки наших сердец добела натерты нашими устами
в зеркале отражается белая лошадь

НАПОЛОВИНУ АНГЕЛ В ТОНУЩЕМ КОРАБЛЕ

А

день начнет становиться короче
бабочки расшибаться о переборки
ни к чему разговоры

здесь конечно несколько южнее
словно пальмы восходят из сумрака
бакены зноя
но фруктовые деревья еще скудны
тощее время года
клинок ножа отощал
рана без малейшей крови
кому отчитаюсь?

и однако все же кое-что цветет
и закат тоже нежен
и похож на боль в адамовом яблоке

оплеванный цветок
мои ноги вязнут в пыли
одни лягушки упорно желают квакать
лягушки проповедуют о Боге

мы тоже спускались с тайных
перевалов, жена
до тех мест где воды лежат словно глаза
и в почве есть куски теней
так было прежде

моя жизнь слита с твоей
словно ночь повисла на губах дня
ночь это язык или дыханье?

если ты меня больше не хочешь
то я навсегда одинок
так одинок одинок буду именно так
в пасти смерти

собака завывает как шакал
на небо все в проклятых звездах

(здесь заканчиваю
рука слишком сильно дрожит)

Б

вот становится светлей
дворовый пес рычит и лает
словно денница передневала / взорвалась!
и день стоит потрескивая синий весь в огне
петухи кричат и захлебываются
(петухи умеют густо сеять всхлипы)

это утро моя любимая
и нет тебя здесь чтобы свет разделить на двоих

- также и мое стихотворение
да ведь это расстояние
белеет в глазах дня -
если ты дымишь пером но можешь видеть!

В

ты ложишься на спину
глаз это снова глаз
солнце синее и пахнет травой
птиц мало
разве только пары диких уток
справляют свадьбы шумно вьют гнезда

так сейчас а потом облако
далекое прозрачное мимолетное медленно тает
мечта

я мечтаю о кораблях
о доме полном звезд
я мечтаю о любви
чтобы наша любовь еще светлей была
как светла вся земля
я мечтаю о мечтах
потому что я мечтаю о тебе

и я вижу окровавленного ангела
едущего на овце
он идет из такого далека
он плетется из последних сил
нет он больше не дикий чужак
нет совсем
он истощенный брат

ПОСЛЕДНИЙ ЭТАЖ

А

я живу в доме где полным-полно балок
вполне пригодных чтобы повеситься

иногда я играю как будто я уже покойник
и завязываю разговор с Господом Богом

но веревка никогда не выдерживает -
нужда научит молиться

Б

ведь и луна и ветер умеют грустить
и облака это рукава
на которых луна оставляет блестящие следы;
повернись к горам спиной
горы - зеркала небес;
иди в пустыню
где все сурово и лишено тени
где солнце липнет к телу как навозные мухи
укрывающая и успокаивающая музыка
множества гудящих солнечных ресничек;
когда ночь - борт корабля
она не отбрасывает тени
слышишь ли ты как блестит далекий излом
слышишь ли ты как толпясь во мраке кашляют и шепчутся
слепые ангелы
(чтобы растаять в снегах можно убежать
туда где луна оставляет блестящие следы)

В

я пошел к столу
и стихи как мантия
ниспадали с моих плеч; на улице шел дождь
на улице шел такой мелкий дождь
что совсем не стучал по крыше;
мое окно распахнулось навстречу воздушному водопаду
но я спрятался в мягкой как морось мантии
сложенной в бессильные крылья

Г

иногда это тянется очень долго
пока не согреешься
и не уснешь
морось крыльев влажна

перед твоим домом высокая седая гора
высокая и седая как солнце
это зрелище никогда не захватывает
и за этой горой лежит Африка

ты копаешь туннель сквозь собственную жизнь
чтоб выползти назад
к солнцу

Я ЕСМЬ АФРИКА

В 15.34, 23 июля 1971 года, в среду
я взлетаю над бездной, именуемой Африка
(на губах изменяется это имя, словно хамелеон),
над Ливией, над Бенгази,
над красной землей, где нелепые облака,
как белые слоны, пасутся в собственных тенях,
там полоска Средиземного моря,
сверху и снизу небесная синева;
повис бы над тобой, Африка,
почва моя, единственная действительность,
скрытая за темными очками обозначенность
тем, что знание белых нелепо, что-то вроде слонового облака,
что оно должно охранить
от нестерпимого блеска твоего великолепия.
Это не слезы сожаления, не слезы скорби;
Африка, мое сердце отламывается от твоих скал,
Африка, страна моих предков,
где отец поглядывает вдаль, ожидая меня,
и стволы деревьев неподвижны,
материк, где мать моя может при помощи колдовства
выстроить дом из раковин и солнца,
область, где восстанут мои товарищи.
Во всей безграничности человекобытия: Африка,
я плачу оттого, что ты - жизнь моей жизни,
оттого что я буду жить тобой вечно.
Сейчас я есмь слово от тела моей страны,
моего материка, моего прошлого,
сейчас я знаю, что мы уйдем далеко вперед,
если перешагнем через собственные привычки,
что мы должны разрушить микрочеловеческую структуру
рабства, незнания и разобщенности,
чтобы помочь тебе:
опоясанные выше и прочней твоих гор, крепче твоих лесов,
жестче и неукротимее твоих пустынь, богаче твоих берегов,
плодоноснее твоих равнин, вольнее твоих рек,
тяжелее твоих утрат,
каждый человек и все твои люди,
Африка,
чувствуют в себе зерно революции,
мы будем такими, как ты:
днем и ночью, где бы ни находились.
Африка черной мечты!
Африка, я плачу, ибо силен!
Африка, до свиданья!

ISLA NEGRA

На смерть Пабло Неруды

...одинокие сосны прямые как свечи
растянувшиеся на спинах облака
ветер дует в сторону моря
пенящегося восклицательными знаками,
остров - дыра в воде

вчера сегодня завтра

и твой город: там сейчас пошел дождь
шествие - седые товарищи вышли на улицы
(раненный зверь жрет свои внутренности)

жених - ты; неужели ты?