Бристол Ли. Нежный ангел

   Она смогла овладеть своим голосом.
   — Библия, — произнесла она и удивилась, как ровно звучал ее голос. — Я вырезала в ней углубление в форме креста.
   Он находится внутри.
   Расслабленное, уродливое лицо Кейси расплылось в улыбке:
   — Ну что ж, очень умно. Никогда бы не подумал.
   Он посмотрел на партнера и, кивнув в ее сторону, сказал:
   — Держи ее на прицеле, — и подошел к Библии.
   Он раскрыл ее и нашел вырезанное в ней углубление. Энджел не знала, что он увидел, но заметила, как он изменился в лице. Он взял Библию за уголок и потряс ее. Из нее ничего не выпало. Он повернулся и швырнул книгу в Энджел. Библия, раскрывшись, упала к ее ногам, и углубление в форме креста, вырезанное в ней, было четко видно.
   Там было пусто!
   Лицо Кейси исказилось от бешенства, но больше всего Энджел испугал его голос. Кейси говорил спокойно и лениво, и в его голосе таилось какое-то сводящее с ума леденящее душу удовольствие, когда он произнес:
   — Эй, Дженкс, хочешь поразвлечься?
   Дженкс неуверенно посмотрел на него, а когда до него наконец дошло, он похотливо облизнулся. Он сунул револьвер в кобуру и снял с ремня тяжелый нож. Алчным взглядом он посмотрел на Энджел и шагнул к ней.
   Адам изо всех сил старался не потерять сознание. Боль в голове была не просто болью, а серией взрывов, и каждый из них был сильнее предыдущего. Они следовали после каждого удара его сердца и после каждого малейшего поворота головы. Он ни на чем не мог сосредоточить свой взгляд — каждый раз, как он пытался сделать это, им овладевали тошнота и бессилие, и для того чтобы держать глаза в фокусе, он стискивал зубы.
   Он пытался развязать себя, но бандит неплохо поработал: даже будь он в хорошей форме, он не смог бы ослабить веревки. Обезвреживание преступников стремительным натиском было исключено: он был связан, и даже если бы смог подняться на ватные ноги, он не успел бы сделать и шага по комнате — тот, который был повыше, убил бы его одним выстрелом, или другой воткнул бы свой нож в горло Энджел.
   В бессильном гневе он смотрел, как, широко расставляя ноги, с безумной ухмылкой на лице, человек с ножом направился к Энджел. Когда он сел на нее верхом, Энджел издала приглушенный крик и отвернулась от него.
   — Будешь мне врать, паршивка? — тихо прошипел Кейси. — Посмотрим, захочется ли тебе врать, когда мой приятель разделается с тобой.
   — Я не вру! — В голосе Энджел слышалась настоящая паника. — Я думала, что он там! Я сама его положила туда!
   Яне…
   Дженкс взял ее лицо и поднес нож к ее глазу.
   — Сейчас я буду выкалывать тебе глаза, сначала один, потом другой. — Его голос дрожал от садистского удовольствия. — Сейчас я…
   — Хватит! — хрипло выкрикнул Адам. — Оставьте ее! У нее нет креста — он у меня.
   Кейси удивленно взглянул на него.
   Адам боролся с головокружением, нервной дрожью и парализующей болью.
   — В кармане пиджака. — Он тяжело дышал, и от этого голос его был еле слышен. — Во внутреннем кармане.
   Кейси свирепо посмотрел на него:
   — Мне пришлось слишком долго добираться сюда и пролить немало пота из-за этого креста. Я не поддамся на твои уловки, мистер!
   — Никаких уловок, — устало произнес Адам. — Обыщите меня. Он здесь.
   Кейси сделал Дженксу знак:
   — Держи его.
   Прошло несколько минут, прежде чем Дженкс подчинился, угрюмо, с большой неохотой. Он вложил нож в чехол и присел на корточки рядом с Адамом, грубо прижимая его к стене, а одной рукой держал его за горло. Кейси разорвал пиджак Адама и в правом потайном кармане сразу же нашел крест.
   Когда Кейси достал крест, его глаза засверкали алчным огнем. С ладони его, покачиваясь, свисала цепочка от креста.
   — Ну, что ты; черт возьми, про него знаешь? — Он взглянул на своего компаньона. — Про твое дурацкое проклятие? Я же говорил тебе, мы его вернем. Я ведь тебе говорил.
   Дженкс взглянул на крест и тяжело сглотнул. Его рука сжимала горло Адама уже не так сильно, как до этого.
   — А сейчас мы убьем их?
   Кейси резко поднялся на ноги, засовывая крест в карман штанов.
   — Не будь идиотом! Сделаешь один выстрел в таком месте — и все законники в радиусе мили начнут охотиться за тобой. Кроме того, мы получили то, за чем пришли. Они не смогут нас остановить. Если они расскажут кому-нибудь об этом, то сами закончат свою жизнь в тюрьме за похищение этой проклятой штуки, а мы будем жить в роскоши в Рио-де-Жанейро.
   Дженкс нахмурился:
   — Где?
   — Просто заткнись, и убираемся отсюда, — приказал Кейси. Он открыл дверь и осторожно огляделся. Затем он повернулся к Энджел:
   — Теперь можешь кричать сколько влезет, барышня. Это тебе не поможет.
   И они ушли.
   Но Энджел не кричала. Она продолжала сидеть, ошеломленная, не верящая, потрясенная. Все пропало: ее сокровище, ее будущее, ее единственный шанс стать кем-то в этом мире, иметь что-то… Все это украл Адам. Адам.
   Большая прекрасная мечта обрушилась на нее, как дар небес, и вот от нее ничего не осталось. Чему же тут удивляться? Разве она не понимала, что все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой? Сначала папа, потом крест.
   Но Адам…
   — Мистер возвышенный и всемогущий законник, — тихо произнесла она, — всего лишь обыкновенный воришка и лжец, совсем как я.
   Адам не смотрел на нее. Он не мог смотреть на нее.
   — Подойди сюда. — Его голос был хриплым от боли и усилий, он пытался освободиться от веревок. — Нам надо постараться развязать друг друга.
   Она не пошевелилась.
   — Все ваши прекрасные проповеди — пустые слова. Вы приходите сюда, когда меня нет, и крадете единственную действительно ценную вещь, которая у меня есть. Вы в прямом смысле слова украли ее у меня.
   — Черт возьми, Энджел! — Звук собственного голоса отдался острой болью в его голове. — Я не совершенен, я никогда не говорил, что я совершенен! Я был не прав, договорились? Я сделал это, и я был не прав, и если ты хочешь ненавидеть меня за это, можешь сделать это позднее, потому что сейчас я — единственное, что у тебя осталось, и мы должны помочь друг другу!
   — Да, — неохотно согласилась Энджел.
   Она поднялась и подошла к нему.
   — Ты собираешься преследовать их?
   — Садись. — Стараясь не стонать от боли, Адам подвинулся, уступая ей место. — Попытайся развязать узлы на моих веревках.
   Она стояла и задумчиво смотрела на него.
   — Мой нож, — произнесла она усталым голосом. — Ты должен достать его.
   Он поднял голову, чтобы взглянуть на нее, и у него все поплыло перед глазами. Он не сразу понял, о чем она говорит, и вдруг он вспомнил про нож, который она носила на бедре.
   У него пересохло в горле, а в голове сильно пульсировала боль.
   — Садись, — повторил он хрипло, — как можно ближе.
   Она, пошатываясь, опустилась на пол, под прямым углом к его рукам, связанным у него за спиной. Она двигалась к нему, пока ее юбки не коснулись его рук. Адам тоже подвинулся к ней и напрягся, когда ткань юбки легла на его пальцы. От этих усилий у него закружилась голова, и сердце его билось так сильно, что напоминало удары молота по наковальне, а руки начали дрожать. От напряжения и боли в голове у него на лбу и верхней губе выступила испарина.
   — Я не ненавижу тебя, — вдруг произнесла она. Ее голос, странно лишенный эмоций, был сух и слегка задумчив. — Я полагаю… Наверное, ты думал, будто ограждаешь меня от неприятностей. Ты бы не смог думать по-другому, не сейчас по крайней мере. И тебе не нужны деньги. Ты богат.
   — Яне… богат.
   Адам сполз по стене на несколько дюймов, и теперь его пальцы шарили у нее под юбкой. Для того чтобы продвинуть свои руки дальше, необходимо было опять подвинуться, но сначала ему нужно было передохнуть.
   — Я знала, что скорее всего ничего не получится, — продолжала она таким же бесстрастным, задумчивым тоном. — Такое богатство не достается таким, как я. Но некоторое время…
   «Боже мой, Энджел», — думал он в отчаянии, но для того, чтобы сказать это вслух, требовалось приложить усилие. А ему сейчас нужны были силы, чтобы продвигать свои руки вперед.
   Ее щиколотка была маленькой и хрупкой, его шершавые пальцы наткнулись на тонкую ткань ее чулок. Под мягким покровом юбок кожа была мягкой и теплой, как пар.
   Он не хотел об этом думать, но его воображение рисовало заманчивые картины, и у него пересохло в горле. Он снова поменял положение тела, чтобы двигаться дальше вверх.
   — Так или иначе все это я делала ради папы, — проговорила она спокойно. — И теперь это не имеет значения.
   Адам перестал двигаться, оцепенев от навалившегося на него шквала угрызений совести и от непоколебимой решимости, которая сжала его сердце. «Никогда больше, Энджел, — поклялся он себе. — Больше никто не обидит тебя снова…».
   Он сжал зубы и стал продвигать свои руки вверх, путаясь в ткани ее нижней юбки. Его пальцы пробежались по ее икре, твердой, гладкой и шелковистой, пока не встретили сопротивление твердого металла, спрятанного в кожаном чехле.
   — Я постараюсь быть осторожным, — пообещал он, тяжело дыша. — Я не хочу тебя порезать.
   Он почувствовал, как напряглись ее мышцы, когда его пальцы сомкнулись вокруг рукоятки ножа, медленно вынимая его из кожаных ножен. Острие застряло в нижней юбке, и он чуть не выронил нож из рук. Он сжал пальцы и отодвинулся от нее, а затем его плечи бессильно опустились, голова закружилась, но он старался не потерять сознание.
   Энджел подвинулась так, что их пальцы сплелись, и он с радостью переложил нож в ее руки. Он не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы сделать это самому.
   Энджел старалась перепилить его веревки, а Адам, насколько мог, развел кисти рук в стороны, обеспечивая большее натяжение. Казалось, это длилось вечность, но наконец веревки начали перетираться, а затем с треском разорвались и обвисли. Энджел уронила нож на пол, и Адам снова подвинулся к ней, чтобы развязать ей руки.
   — Ты ведь не собираешься их преследовать, правда? — спросила она со слабой ноткой беспокойства в голосе.
   Адам с трудом повернул одеревеневшее тело, чтобы развязать веревки на своих ногах. Когда он наклонялся, у него темнело в глазах.
   — Ты этого хочешь?
   — Нет, — ответила она торопливо, более торопливо, чем он ожидал, и легко похлопала его по плечу. — Ты сейчас не в форме. Этим ты себя убьешь.
   — Спасибо за заботу, — улыбнулся Адам, но когда он попытался встать, кровь потекла по его шее, и он почувствовал, что сейчас упадет.
   Энджел опустилась на колени рядом с ним, обхватила его руками, помогая ему встать на ноги. Адам задержал дыхание и рукой заслонил живот — удар бандита пришелся на его желудок, поэтому ребра не были сломаны, но живот очень болел. Он проклинал подступавшие волны тошноты и мушки, плывущие перед глазами, из-за которых ему приходилось тяжело наваливаться на Энджел, но без ее помощи он бы не дошел до кровати.
   — Подожди.
   На секунду она оставила его, чтобы поправить матрас на его постели, и он тяжело упал на него. Она осторожно подняла его ноги на постель и положила подушку ему под голову. До этого момента слабость, которую он ощущал, не позволяла ему протестовать, но когда она начала расстегивать его рубашку, он схватил ее за руку.
   — Перестань. Не нужно так суетиться из-за меня.
   — Я привыкла, — торопливо ответила она. — Мне нужно осмотреть твой живот — место, куда тебя ударили. Сильно болит?
   — Не очень, — солгал он, больше не пытаясь остановить ее, когда она задрала его рубашку, потому что видел, как дрожат ее руки, и за показной храбростью он слышал страх в ее голосе. Проявлять заботу было для нее делом обычным. Она привыкла бороться со смертью, и голодом, и темнотой ночи, и сейчас ей нужно было что-то делать. Он понимал ее состояние: ей необходимо было чем-то себя занять.
   Поэтому он больше не пытался остановить ее, даже если бы ему хватило сил на это.
   Энджел и правда было необходимо чем-то себя занять, Пока она ухаживала за Адамом, в ее памяти не оживал ужас последних часов. Заботясь о нем, она не пыталась анализировать поступок Адама и то, что она узнала о себе, — то, что было начисто лишено смысла. Пока она ощущала тепло его кожи, пока она собственными глазами видела, как поднималась и опускалась его грудь, когда он дышал, она ненадолго забывала, насколько он был близок — они оба — к смерти совсем недавно. В эти минуты она забывала о своей беспомощности, с какой она смотрела, сидя со связанными руками и онемевшим горлом, как Дженкс нажимал на курок.
   Она отстегнула воротник рубашки Адама и отбросила его в сторону, его внутренняя часть была мокрой от крови.
   Энджел откинула полы рубашки, чтобы она не давила ему на плечи, и вытащила ее из брюк. У него была мускулистая широкая грудь со светлыми волосками — они росли от середины груди и гнездились вокруг плоских коричневых сосков. Чуть пониже ребер, возле пояса, виднелся огромный лиловый синяк. Окружавшие его участки тела уже начинали опухать. Легонько дотронувшись до него, она почувствовала, как напряглись его мышцы.
   Она бросила на него вопросительный взгляд:
   — Больно?
   — Немного. — На этот раз она не могла разобрать, лжет он или нет, но боль и тревога в его глазах заставили ее отдернуть руку.
   Она подошла к умывальнику и смочила водой из миски два полотенца; одно она выжала и принесла ему, другое, чтобы нагреть, повесила на камин.
   — Мне жаль, что я не смог справиться с бандитами, — посетовал Адам. — Может быть, тебе надо было дать им меня пристрелить?
   Она отрицательно мотнула головой и села рядом с ним.
   — С того дня, как я тебя встретила, ты только и делаешь, что спасаешь меня. Думаю, я задолжала тебе целую жизнь. Можешь чуть-чуть повернуться? Я хочу положить это тебе на голову.
   Адам повернул голову на подушке, стараясь не вздрагивать, когда она начала смывать кровь с раны на его затылке.
   Хотя боль была не такой сильной, как раньше, но нежность ее прикосновений действовала на него сильнее, чем удар по голове.
   Он с трудом произнес:
   — Энджел, я хотел объяснить тебе про крест…
   — Кровь уже не течет, но у тебя там шишка размером с куриное яйцо. — Она скомкала окровавленное полотенце и встала, чтобы принести нагретое полотенце, которое она положила на синяк на его животе. — Сейчас тебе станет легче.
   Ему и в самом деле становилось легче.
   — Энджел, послушай…
   Энджел упрямо покачала головой:
   — Не сейчас. Хватит на сегодня всяких переживаний, пока мне не нужны никакие объяснения. — Она подошла к шкафу, поискала что-то за ним и достала наполовину опорожненную бутылку. — Если захочешь, расскажешь обо всем позже. А сейчас тебе нужен отдых. — Она налила немного жидкости в граненый стакан и протянула ему:
   — Выпей это.
   Адам недоверчиво посмотрел на нее:
   — Где ты это достала?
   Она пожала плечами:
   — У торговца змеиным ядом. Иногда это помогало папе, когда он кашлял.
   Адам осторожно попробовал напиток. За обманчивым вкусом лакричного ароматизатора безошибочно угадывалась острота алкоголя. Он выпил все залпом и почувствовал, как тепло растекается по его венам, разъедая внутренности. Крепость сто градусов — это не шутка!
   Пока она заменяла теплое полотенце холодным, он старался не дышать, тихо ругаясь от боли, Энджел улыбнулась и забрала у него стакан.
   — Поспи немного, а потом ты почувствуешь себя лучше.
   — Черт возьми, Энджел, что было в этой бутылке? — Его голос был хриплым, а по рукам и ногам растекалась приятная истома, как после трех выпитых друг за другом стаканов хорошего виски.
   — Это поможет тебе заснуть, — ответила она с улыбкой, очень довольная собой.
   Острой иглой его пронзила паника или что-то похожее на нее, и он схватил ее за запястье, пытаясь сесть.
   — Ты никуда не уйдешь, — прохрипел он, задыхаясь. — Черт возьми, Энджел, это не стоит того. Если только ты послушаешь меня…
   Она казалась удивленной.
   — Я никуда не ухожу. — Она легко отцепила его руку от своего запястья. — Я не брошу тебя в таком состоянии.
   Он оставил свои попытки сесть. Когда его голова вновь коснулась подушки, он как будто погрузился в мягкое облако. Все казалось далеким, мутным и неосязаемым, даже его собственные мысли. Он на ощупь поискал ее руку и почувствовал прикосновение ее пальцев — они нежно погладили его руку.
   — Не делай этого, Энджел, — проговорил он тихо, но к тому моменту, когда эти слова были произнесены, он уже не мог припомнить, что именно она не должна была делать. — Черт побери… Я должен о тебе заботиться. Я дал слово…
   Но эти слова повисли в воздухе, его глаза закрылись, и он больше ничего не сказал.
   Убедившись, что он заснул, Энджел сняла с него ботинки, укрыла его одеялом, а затем прошлась по комнате. Она взяла свой нож и задумчиво посмотрела на него. Она не могла объяснить ни того, почему приняла решение, ни того, могла ли она вообще утверждать, что приняла решение сознательно. Но наконец она положила нож на стол и подошла к кровати, чтобы сменить компресс на животе Адама. Затем поставила стул возле изголовья, устроилась поудобнее и так и сидела на нем не шевелясь, пока день не сменился ночью.

Глава 14

   Адама разбудил запах кофе. Почувствовав этот запах, он на мгновение мысленно вернулся в лучшие времена, туда, где жизнь была спокойной. Голова еще болела, в памяти были провалы, и когда он осторожно вытянул руки и ноги, то обнаружил, что от вчерашней переделки, в какую они попали, остались напряжение и слабость.
   Опасность. Он быстро открыл глаза и резко вскочил на ноги. Его сердце тревожно стучало. Занавески были задернуты, и комната тонула в мягком свете лампы и слабо горящего камина. Энджел стояла, наклонившись над столиком перед окном, и разливала кофе по чашкам.
   Он облегченно вздохнул, протер затуманенные сном глаза и попытался смирить бешеный стук сердца.
   — Ты не погналась за ними? — хрипло спросил он.
   Энджел повернулась, держа в руке чашечку с кофе.
   — Ты представляешь, оказывается, можно попросить того человека за стойкой внизу, и он пошлет за любой едой, какую только пожелаешь, а потом ее принесут прямо в номер!
   Она говорила так, будто это самая невероятная новость, какую она когда-либо слышала, как будто не существовало ничего более важного, чем это открытие. Энджел дала ему кофе, и он, держа чашку в руках, оглядывал комнату, пытаясь вспомнить, что же произошло вчера.
   Она все привела в порядок, и нигде не осталось никаких следов того, что с ними случилось. На столике вместе с кофейником стояли тарелки с едой и одна использованная тарелка, означавшая, что она уже позавтракала. Адам потягивал горячий, крепкий кофе и недоуменно качал головой.
   — Ты не перестаешь меня удивлять, — пробормотал он.
   Она повернулась к нему.
   — Тебе лучше?
   — Почему же ты не погналась за ними? — спросил он с любопытством.
   — Я принесла тебе супа.
   — Я бы сейчас съел большой бифштекс с кровью.
   — Возможно. Но суп тебе полезнее.
   Она села рядом с ним на кровать, держа в руках тарелку с супом.
   — Вот. Поешь немного.
   Адам взял у нее тарелку и поставил ее на пол.
   — Тебе не нужно за мной ухаживать, Энджел, — заявил он уверенно. Он мог бы добавить еще кое-что, но сейчас, когда он смотрел не отрываясь в ее глаза, он видел: она знает, что он хочет сказать. Он не ее отец, да у него и нет желания занять его место в ее жизни. Ему не нужно это от нее, он просто не допустит такого. И хотя, возможно, ему следует дать ей это понять более мягко, хватит уже играть в эти игры.
   Даже если ставки слишком высоки.
   Энджел торопливо отвела глаза, и когда она заговорила, в голосе ее слышалось смущение:
   — Я знаю.
   Он сделал еще один глоток. Ее волосы были приведены в порядок и теперь блестели на свету. Две верхние пуговицы лифа сломались, видимо, во время схватки с преступниками, но она, казалось, невинно оставалась в неведении по поводу нескольких дюймов тела, которые обнажали расходящиеся кружева, просвечивая через ткань сорочки. Она сидела рядом с ним, случайно или намеренно, и ее открытая шея приковала его взгляд. В своем воображении он ощущал тепло ее маленькой руки, от которой к его плечу шли невидимые токи.
   — Я задал тебе вопрос, — напомнил он.
   Было видно, что она встревожилась.
   — Какая разница?
   — Большая.
   Она могла легко обмануть его, могла сказать, чтобы он не лез не в свое дело. Она могла вовсе отказаться ему отвечать. Но каким-то странным образом все те слова, какие она использовала раньше, больше не казались ей простыми. И к тому же сказать ему правду уже больше не казалось ей признанием своей слабости, как она считала совсем недавно.
   — Может быть, мне совсем не улыбалось рисковать жизнью, — вздохнула она. Она сложила руки на коленях и посмотрела на них, а потом опять взглянула на него. — Что ты говорил обо мне, помнишь? Что я ищу драки? Так я сумела доказать, что могу позаботиться о себе сама… Но доказывать это сейчас не было для меня очень важно. Я просто подумала, что гораздо важнее — остаться здесь, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. — Она повела плечами и произнесла с подчеркнутым равнодушием:
   — Думаю, сейчас они уже далеко отсюда, и крест тоже.
   Может быть, это и к лучшему. С тех пор как я впервые взяла в руки этот крест, эта тусклая тяжелая штука приносила мне одни несчастья. Я бы никогда не повезла папу сюда, через полстраны, если бы не была уверена, что смогу продать крест, и вот теперь он… — Ее голос прервался. — Теперь он умер. Я и сама чуть не погибла дважды. А ты… — Она взглянула на него, надеясь на то, что он увидит в ее глазах всю глубину того, что она испытывает. Она не привыкла откровенничать, ей было трудно позволить себе стать такой уязвимой. — Мне жаль, что ты пострадал, Адам. Это я виновата, и… мне очень жаль.
   Адам протянул руку и нежно взял Энджел за подбородок. Ему так много хотелось ей сказать, так много нужно было объяснить, о многом хотелось ее расспросить… Но ему не следовало прикасаться к ней. Потому что в тот миг, когда он почувствовал шелковистость ее кожи под своими пальцами, в тот миг, когда он посмотрел в ее блестящие глаза, все слова вылетели у него из головы. Все, на что он теперь был способен, — это смотреть на нее, ощущать тепло ее кожи и любоваться ею.
   Она не возражала и не пыталась отодвинуться. Он перевел взгляд на небольшой, едва заметный синяк в уголке ее рта, и ничего не смог с собой поделать — он наклонился и нежно поцеловал это пятнышко. Он почувствовал, как она затаила дыхание, и ее губы раскрылись навстречу его губам. Он ощущал ее вкус, и ему хотелось ощущать его снова и снова. Он хотел собрать весь ее вкус на кончик своего языка, проследить очертания ее губ, жадно целовать рот, но тогда он уже не сможет справиться со своим желанием.
   Он опустил руку и отодвинулся от нее, стараясь рассуждать спокойно.
   — Я лучше пойду.
   Куда он пойдет? Ни его номер, ни другой отель, ни даже Нью-Мексико — ни одно место на земле не будет достаточно далеко, чтобы он смог выбросить Энджел из головы.
   Он отодвинул кофейную чашечку и уже начал подниматься, когда она спросила его просто и искренне:
   — Почему?
   Он взглянул на нее и вдруг понял, что не может придумать ни одной причины. Конечно, существовали тысячи причин, и она знала о них так же хорошо, как знал о них он, но ни одна из них не казалась важной в этот момент. Может быть, дело было как раз в этом?
   Он не мог оторвать от нее взгляда. Не мог просто встать и уйти.
   — Мы пережили вчера тяжелый день, Энджел.
   Она кивнула.
   Он с трудом заставил себя продолжить:
   — За эти два дня тебе пришлось многое испытать. Думаю, что сейчас в твоей душе поселилось ощущение пустоты и потери. Но может быть, скоро ты взглянешь на все по-другому. Может быть, совсем по-другому ты взглянешь и на меня.
   — Я смотрю на тебя по-другому каждый раз, когда тебя вижу, — ответила она.
   Ему было так трудно не коснуться ее, когда она стояла так близко. Ему было трудно не обнять ее, когда каждая клетка его кожи трепетала от потребности чувствовать ее рядом.
   Ему было так трудно не поцеловать ее, когда он видел в ее глазах, как она этого ждет.
   Он повернулся, чтобы найти свою рубашку. Затем он проговорил неуверенно:
   — Все изменится, если я останусь здесь. И может быть, ты возненавидишь меня за это.
   — Ты думал, что я скажу «нет»? — Ее голос был тихим, удивленным.
   Адам повернулся, сжимая в руке рубашку, и пристально посмотрел на нее. Она сидела на кровати, стиснув руками колени, глядя на него с каким-то нерешительным изумлением, и едва заметное смущение разрумянило ее щеки.
   — Раньше… когда ты спросил, хочу ли я стать твоей женщиной, ты был уверен, что я скажу тебе «нет».
   Она осеклась, потому что он посмотрел на нее, ожидая, что она скажет дальше. А она засомневалась, что может сказать это в принципе: вряд ли такой человек, как Адам, готов к тому, чтобы захотеть это услышать сейчас, если он вообще когда-нибудь захочет это услышать. Но также она была уверена в том, что ее чувства не изменятся, и если она не заговорит о них сейчас — то когда же? Все вокруг изменилось. А они, быть может, изменились слишком быстро. Или, возможно, у них ушло слишком много времени на то, чтобы измениться… Может быть, это началось в тот самый день, когда он обнял ее в туннеле, и тогда, в его объятиях, она впервые поняла, что такое надежность. Перемены пугали ее уже тогда и продолжают пугать теперь. Но больше всего она боялась того, что однажды он просто исчезнет из ее жизни, и она никогда не узнает, чем бы могла обладать, если бы он с ней остался.