Страница:
Еще в одном отношении первобытные религии предупредили позднейшие: многие губительные для жизни явления они рассматривают как знаки мудрого благожелательства богов. Так, напр., смерть от утопления, от нападения диких зверей считается у многих первобытных племен результатом желания тех или других богов (водяных, лесных) приобщить к своему роду тех или других индивидов, как специальных избранников. — В кознях злых существ нет ничего фатального, предопределенного, но все бедствия, сопутствующие жизни, всецело дело их рук: люди никогда не умирали бы, если бы не козни этих существ, которые то забираются в тело человека, медленно поедая его, то внезапно уносят его душу или одним ударом уничтожают его тело. Позднейшее представление о том, что смерть внесена в этот мир особым духом зла, ведет, таким образом, свое начало от самых первобытных религиозных представлений. Там же коренится идея борьбы со злыми духами, целиком перешедшая и в мировые религии. До недавнего времени думали, что первобытные племена относятся совершенно равнодушно к своим добрым богам, между тем как именно злым они действительно поклоняются и приносят жертвы. В действительности это не так. Поклонение и жертвы воздаются обыкновенно только добрым божествам; со злыми ведется борьба, приемы которой сложились в грандиозную систему шаманства. Рыцари этой борьбы — избранники-шаманы, любимцы благодетельных божеств, с помощью которых изгоняются духи болезни из тела больного, отыскиваются унесенные души и вообще предотвращаются все козни злых духов. Поле деятельности злых духов не ограничивается только человеком: сами боги, благодетельные для человека, несвободны от посягательств злых божеств: и им приходится защищаться против них всякими средствами. Амурские инородцы часто изображают своих величайших богов (хозяев тигра и медведя) с амулетами на груди, которые их должны защищать от злых духов. Чаще всего между ними происходит открытая борьба, иногда бесконечная. Этой борьбой наполнена история всех религий. Герои ее — везде одни и те же грандиозные или грозный явления природы, олицетворенные в образы животных и человекоподобных существ: Вишна и Шива, Ормузд и Ариман, Озирис и Сет, Зевс и Тифон, Юпитер и Сатурн, Тор и Локи, Белбог и Чернобог, многочисленные аналогичные божества первобытных народов — почти тождественные представители благодетельных и губительных начал света и тьмы, дождя и засухи, жизни и смерти и т. п. За ними стояли целые сонмы меньших богов и демонов. боровшихся между собой. Тождественны также у самых различных народов часто даже образы животных, в которых облекаются представители злых существ. Достаточно упомянуть универсальный образ змея и дракона, ведущий свое начало от сходства молнии со змеем: он встречается у самых отдаленных друг от друга народов, как северо-амеpиканские индейцы (змей, поедающий яйца — гигантской благодетельной птицы), египтяне (Сет, в виде змея Апеп; собирающийся проглотить солнце), греки (Аполлон, начинающий свою карьеру борьбой с драконом) и т. д. Таким образом зрелище объективной борьбы стихий и животного мира, и субъективное ощущение благодетельности и губительности тех или других явлений природы, в связи с общим анимистическим мировоззрением, послужили тем фундаментом, на котором постепенно выросло дуалистическое мировоззрение о борьбе двух противоположных начал. Дуализм этот, результат долгой эволюции, в начале не имел никакого отношения к этическим категориям добра и зла, ограничиваясь сферами полезного и вредного для человека, светлого и мрачного, веселого и страшного, открытого и обманчивого в деятелях природы. Мало того: чертами дуализма отличаются даже сами представители того и другого начала. Достаточно немногих примеров из греческой мифологии. Отец богов. благодетельный Зевс, источник тепла и влаги — в то же время гневный. громовержец. Лучезарный Аполлон, победитель тьмы — в то же время истребитель, посылающий эпидемии и внезапную смерть. Богиня чистого ясного неба, всеобщая оплодотворительница Афина — в то же время кровожадная богиня войны. И наоборот, Гефест, типично демоническое существо, является насадителем культуры среди людей. То же мы видим во всех мифологиях европейских народов, в том числе и славянских, у которых, не смотря на наличность дуализма в лице Бело — и Чернобога, Перун — такая же двойственная фигура, как и греческий Зевс. Только постепенно дуалистические представления приобретают этический характер, и сферы деятельности обоих элементов начинают строго разграничиваться. Свое высшее выражение чистый дуализм нашел в религии Зороастра, оказавшей такое огромное влияние на все мировые религии. Здесь мы уже видим и полное разграничение сфер деятельности, и яркую этическую окраску. "В начале была пара близнецов, два духа, каждый с особым родом деятельности. Это добро и зло в мыслях, словах и делах. И в этом учении. однако, немало следов более грубых материальных представлений. и первоначальной двойственности самого родоначальника добра Ормузда, о котором в одном месте Зенд-Авесты читаем, что «как добрый, так и злой дух созданы Ормуздом». С введением христианства в Европе к старым «черным» богам язычества присоединились и все добрые боги старых мифологий, перечисленные в слуги дьявола, под знаменем которого объединялось все то. что упорно продолжало жить в двоеверии масс от старого языческого быта. С течением времени образовался настоящий тайный культ дьявола, немало обязанный препирательствам теологов и глубокому невежеству средневековья. Споры с гностическими сектами о роди дьявола, обилие сект, взаимно обвинявших друг друга в служении нечистой силе, злоупотребление эксорсизмом со стороны невежественного духовенства, появление дьявола на церковной сцене, где он вместе со своим защитником (advocatus diaboli) вел процесс с Триединым, всеобщая вера в чародейство и магию, нелепая легенда о возможности не только насильственного подчинения дьяволу в виде одержимости, но и свободного договора с ним, жестокие преследования за мнимое общение с дьяволом, наконец, тайное исполнение деревенским население языческих обрядов, исполнение, которое, вследствие своей таинственности странного смешения языческих и христианских элементов, выросло в чудовищные сказки о шабашах ведьм — все это сделало Ч. Конкретным, вездесущим и всемогущим героем средневековья. Сами теологи формально облекли его телесностью и наделили всеми атрибутами старого язычества. В XIII в Ч., как громовик в германской и славянской мифологии, является среди вихря и бурелома, прокладывая себе путь через чащу, принимая вид лошади, собаки, кошки, медведя, обезьяны, жабы, вороны, филина, быка, летающего дракона, бестелесной тени. Он охотно является и в одеянии, соблазняя женщин, то с лицом мавра в темной одежде, то в виде женщин и т.п. Особенность его телесности — отсутствие задней части тела. Христианские черты в этом изображении: нетвердое знание молитв и символов веры, грубость голоса вследствие вечного горения, боязнь креста, святой воды, молитвы, освященного воска и т.п. Что касается его деятельности, то она носит черты грубого смешения языческих с христианскими представлениями: он — творец всякого физического и морального зла, но он не гнушается и более мелкой деятельностью; он — и вор, и лекарь, изготовляет любовные напитки, насылает дурную погоду, соблазняет женщин и мужчин, принимая соблазнительные образы, готов служить всем и каждому за простое поклонение, унижается до роли шута и т.д. Его боялись все, заискивали в нем люди всех положений и профессий, начиная с папы, епископов, монахов. королей и кончая невежественными крестьянами. В течение целого ряда веков усиленно работали юристы и палачи, борясь с Ч. И предавшимися ему посредством пыток и костров. Даже реформация не могла остановить этой эпидемии. Достаточно вспомнить вождя реформации, Лютера, бросавшего в Ч. чернильницей и верившего в козни ведьм и в договоры с дьяволом. С ростом гуманизма и рационализма образ Ч. Начинает бледнеть; образованные классы перестают верить в его существование. Только в народных массах продолжает жить вера в козни Ч. И всяких его разновидностей — водяных, леших, эльфов, гномов, русалок, — но и она в значительной степени потеряла свою реальность, изредка только оживая с особой силой в исключительные моменты народных бедствий — холеры, чумы, голода и т.д. Любопытна юмористическая черточка в отношении к Ч., которого часто именуется «глупым», «придурковатым» (Dummer Teufel), легко одурачиваемым и обманчиваемым. Это не результат скептицизма, а пережиток старого языческого отношения к злым духам, которые вовсе не предполагались непременно одаренными высшими умственными способностями и с которыми можно было бороться хитростью и обманом.
В представлениях нашего народа о Ч. живо сохранились остатки индогерманской мифологии в смешении с христианскими о дьяволе. В представлениях о Ч., как о кузнеце (во многих сказках и пословицах), в эпитете «хромой» узнаем греческого бога подземного огня, ковача молний, хромого кузнеца, повредившего себе ногу при низвержении его с Олимпа Зевсом — Гефеста, и тождественного с ним германского Локи. Подобно последнему, и у нас Ч. рисуется кроме того лгуном, шутником и насмешником. Точно так же живо сохранились черты старых богов грома, туч, грозы (Зевс, Тор, Перун). Teufelskind и Donnerkind (дитя Ч. и дитя грома) — синонимы. Эпитель Ч. лукавый (буквально — изогнутый) происходит от слова лик, которым Перун бросает свои стрелы (Афанасьев). Вихри, бури и грозы — пляски и свадебные праздневства Ч.". Коли дождь иде крозь солнце, то Ч. дочку замуж виддае" (малорос. пос.). Вихрь на Украине называется «чертово висилье»; в Великороссии думают, что во время вихря Ч. с ведьмой венчается. В более старых поверьях во время грозы молниеносные духи вступали в брак с облачными женами; в грозах видели свадебные торжества и непристойные игры ведьмы с дьяволом. Связывание Ч. с образом козла (на шабашах ведьм Ч. является в виде козла) живо напоминает любимых животных Тора, которыми он утолял свой голод и из костей которых их снова воскрешал. Черти принимают вид и других животных старого животного культа — волков, псов, воронов, змей и т.д. Ч. одинаково легко превращается в великана и в карлика, пролезает в замочную скважину или пустой орех. Часто он является мельником, мелет скоро и бесплатно, но подмешивая к муке песок; еще чаще — кузнецом, превращающим на горне старух в красавиц, калек и уродов в тройных и здоровых красавцев. Ему же приписывают поднятие гор, бросание скал и камней, хранение золота и оберегание кладов. Черти захватывают маленьких детей и уносят в дебри или подземные пещеры, взрослых девиц похищают себе в жены. В связи со старыми представлениями, что болезни и смерть причиняются злыми духами, не только смерть и болезни часто отождествляются с Ч., но каждая болезнь в отдельности называется синонимом Ч.: ср. стрел — Ч. и стрелы — ревматизм, чемор — Ч. и чемер — боль в пояснице, чемерь — головокружение, черная смерть — мор и черный — эпитель Ч. (черный шут). Холера, оспа, чума часто рисуются в образе женщин или животных. Оспа ходит с клювом и пятнает человека щедринками (Великороссия). К болезни обращаются: «прости меня, оспина, прости, Афанасьевна» (Вологод. губ.). Грыжа — от грызть (злой дух грызет больного — чисто анимистическое представление). К старым языческим представлениям о Ч. присоединились и христианские, иногда странно перемешанные. Так, в Михайлов день кузнецы, заканчивая работу, ударяют трижды по наковальне молотом. чтобы закрепить наложенные на дьявола оковы (Ч. — языческой кузнец. и Ч. — дьявол, связанный в преисподней). Христианские представления создали синонимы Ч. «нечистая сила» и придали ему характер искусителя, соблазнителя, совратителя душ, сеятеля зла, но пасующего перед священными обрядами и знаками. Вот нисколько пословиц, рисующих христианское влияние. «Много в Ч. силы. да воли ему нет», «Ч. и век не пьет, а людей искушает», «Не с ветру говорится, что Ч. ладону (или правды) боится», «Как Ч. за душой тянется», «Богатому Ч. деньги кует», «Ему Ч. лыки дерет, а он лапти плетет», «Кого Ч. рогами под бока не пырял» (соединение христ. с языч. элементом). Интересно и старинное насмешливое отношение к Ч., которого в сказках любой служивый умеет обходить и надувать. Ср. Roskoff, «Geschichte des Teufels» (Лпц., 1869) и Афанасьев, «Поэтические воззрения славян на природу» (М., 1866-69, особ. т. III, гл. XXII).
Л. Штернберг.
Чертополох
Чеснок
Чесотка
Чехов Антон Павлович
В представлениях нашего народа о Ч. живо сохранились остатки индогерманской мифологии в смешении с христианскими о дьяволе. В представлениях о Ч., как о кузнеце (во многих сказках и пословицах), в эпитете «хромой» узнаем греческого бога подземного огня, ковача молний, хромого кузнеца, повредившего себе ногу при низвержении его с Олимпа Зевсом — Гефеста, и тождественного с ним германского Локи. Подобно последнему, и у нас Ч. рисуется кроме того лгуном, шутником и насмешником. Точно так же живо сохранились черты старых богов грома, туч, грозы (Зевс, Тор, Перун). Teufelskind и Donnerkind (дитя Ч. и дитя грома) — синонимы. Эпитель Ч. лукавый (буквально — изогнутый) происходит от слова лик, которым Перун бросает свои стрелы (Афанасьев). Вихри, бури и грозы — пляски и свадебные праздневства Ч.". Коли дождь иде крозь солнце, то Ч. дочку замуж виддае" (малорос. пос.). Вихрь на Украине называется «чертово висилье»; в Великороссии думают, что во время вихря Ч. с ведьмой венчается. В более старых поверьях во время грозы молниеносные духи вступали в брак с облачными женами; в грозах видели свадебные торжества и непристойные игры ведьмы с дьяволом. Связывание Ч. с образом козла (на шабашах ведьм Ч. является в виде козла) живо напоминает любимых животных Тора, которыми он утолял свой голод и из костей которых их снова воскрешал. Черти принимают вид и других животных старого животного культа — волков, псов, воронов, змей и т.д. Ч. одинаково легко превращается в великана и в карлика, пролезает в замочную скважину или пустой орех. Часто он является мельником, мелет скоро и бесплатно, но подмешивая к муке песок; еще чаще — кузнецом, превращающим на горне старух в красавиц, калек и уродов в тройных и здоровых красавцев. Ему же приписывают поднятие гор, бросание скал и камней, хранение золота и оберегание кладов. Черти захватывают маленьких детей и уносят в дебри или подземные пещеры, взрослых девиц похищают себе в жены. В связи со старыми представлениями, что болезни и смерть причиняются злыми духами, не только смерть и болезни часто отождествляются с Ч., но каждая болезнь в отдельности называется синонимом Ч.: ср. стрел — Ч. и стрелы — ревматизм, чемор — Ч. и чемер — боль в пояснице, чемерь — головокружение, черная смерть — мор и черный — эпитель Ч. (черный шут). Холера, оспа, чума часто рисуются в образе женщин или животных. Оспа ходит с клювом и пятнает человека щедринками (Великороссия). К болезни обращаются: «прости меня, оспина, прости, Афанасьевна» (Вологод. губ.). Грыжа — от грызть (злой дух грызет больного — чисто анимистическое представление). К старым языческим представлениям о Ч. присоединились и христианские, иногда странно перемешанные. Так, в Михайлов день кузнецы, заканчивая работу, ударяют трижды по наковальне молотом. чтобы закрепить наложенные на дьявола оковы (Ч. — языческой кузнец. и Ч. — дьявол, связанный в преисподней). Христианские представления создали синонимы Ч. «нечистая сила» и придали ему характер искусителя, соблазнителя, совратителя душ, сеятеля зла, но пасующего перед священными обрядами и знаками. Вот нисколько пословиц, рисующих христианское влияние. «Много в Ч. силы. да воли ему нет», «Ч. и век не пьет, а людей искушает», «Не с ветру говорится, что Ч. ладону (или правды) боится», «Как Ч. за душой тянется», «Богатому Ч. деньги кует», «Ему Ч. лыки дерет, а он лапти плетет», «Кого Ч. рогами под бока не пырял» (соединение христ. с языч. элементом). Интересно и старинное насмешливое отношение к Ч., которого в сказках любой служивый умеет обходить и надувать. Ср. Roskoff, «Geschichte des Teufels» (Лпц., 1869) и Афанасьев, «Поэтические воззрения славян на природу» (М., 1866-69, особ. т. III, гл. XXII).
Л. Штернберг.
Чертополох
Чертополох — народное название многих колючих, высокорослых, сорных растений, преимущественно из сем. сложноцветных (Compositae), напр. Carduus, Centaurea, Cirsium, Inula, Onopordon, Xanthium (Дурнишник); чаще Ч. называют виды Carduus и Onopordon. Видов Сагduus в России встречается до 10; это однолетние или многолетние травы, с колючезубчатыми и шиповаторесничатыми листьями. Мелкие пурпурные цветки собраны в головке; цветоложе щетинистое, цветки обоеполые; семянки сплюснутые, хохолок из простых волосков. Наиболее часто встречаются С. nutans (головки одиночные, крупные на длинных не крылатых ножках) и С. crispus (головки мелкие, скучены по 2-3 на колюче крылатых ножках). Onopordon встречается в двух видах: О. Acanthium и О. Tauricum, из них первый растет в средней и южной России, второй — в Крыму. Это двухлетние растения, с очень колючим, ветвистым стеблем (до 11/2 м.); листья продолговатые, очень колючие, головки крупные, красные, одиночные; цветоложе ямчатое; семянки сплюснуточетырехгранные, хохолок из перистых волосков.
С. Р.
С. Р.
Чеснок
Чеснок огородный (Allium sativum L.) — многолетнее луковичное растение из сем. лилейных (Liliaceae), дико растущее в Киргизских степях, в Остиндии. Луковица яйцевидная, беловатая, с многочисленными луковичками. Стебель до 1 м. высотой, листья плоские, линейные. Цветки беловатые в зонтике, с многочисленными луковичками; внутренние тычинки с. весьма длинными зубчиками; пыльники не выдаются из околоцветника, в остальном цветки так же, как у лука; отваливающееся покрывало зонтика с длинным остроконечием.
Чесотка
Чесотка (Scabies) — представляет накожное заболевание, вызываемое животным паразитом — чесоточным клещом. Была ли известна Ч. в древности, трудно решить. Специальное описание Ч. мы находим лишь у арабских врачей, и Авензоар упоминает даже о присутствии при ней животного паразита. Но первое указание на счет чесоточного клеща находится в сочинении «Physica» святой Гильдегарды, настоятельницы монастыря на Рупертусберге, относящемся к середине XII столетия. В XVII в. Бономо дал образцовое описание клеща и его отношения к Ч. Имеются сообщения, что в это время старые женщины во многих местах излечивали Ч. вылавливанием клещей. Тем не менее многие врачи считали Ч. конституциональным заболеванием, развивающимся вследствие порчи крови, и даже в начале XIX в. еще не особенно верили в паразитарное происхождение ее. Так, напр., в Париже в 1812 г. была назначена премия за открытие чесоточного клеща. Премию эту получил Гале (Gales); но впоследствии выяснилось, что он демонстрировал сырного клеща. Только в 1834 г. Ренуцци, парижский студент из Корсики, научил парижских врачей отыскивать чесоточного клеща. С тех пор сведения о нем больше не затеривались. Изучением Ч. во всех ее подробностях мы обязаны главным образом работам Гебры (1844). Ч. возникает только путем перенесения оплодотворенной самки чесоточного клеща или нескольких клещей разного пола с больного человека или животного; из животных чесоточный клещ водится у собак, кошек, лошадей, кроликов, верблюдов и др., вызывая у них болезнь, известную под именем коросты, Заражение Ч. можно воспроизвести экспериментальным путем. Если оплодотворенную самку положить на какое-либо место кожи, то она начинает довольно быстро двигаться (по Вормсу, со скоростью 2 стм. в минуту), то останавливаясь, то возвращаясь назад, как бы ища места, где легче внедриться. Наконец останавливается и. упершись при помощи длинных щетинок задней частью тела и приподняв ее вверх, она наклоняет свой головной конец вниз и проникает в косом направлении через эпидермис в более глубокие слои кожи (до так назыв. сосочкового тела), затем проходит дальше параллельно поверхности, и таким способом образуется клещевой ход. Клещевые ходы представляют самый характерный симптом Ч.; они имеют вид серых, а у людей нечистоплотных почти черных, мелко пунктированных линий, длиной в среднем около 1 стм.; эти линии редко бывают прямые, обыкновенно же — кривые или волнообразно изогнутые. На месте, где клещ внедряется в кожу (так назыв. головной конец хода), образуется обыкновенно маленький пузырек или гнойничок, который через короткое время подсыхает; по отпадении корочки остается нисколько воронкообразное отслоение эпидермиса. На противоположном (так назыв. хвостовом) конце хода можно при тонкой, нежной коже видеть просвечивающего в виде беловатой точки клеща, откуда его легко и выловить иглой. В клещевом ходе находятся еще до 20 и более овальных яиц, расположенных обыкновенно перпендикулярно к оси хода. Чесоточный клещ имеет свои излюбленные места, где он по преимуществу внедряется, так что уже по одной локализации можно иногда распознать Ч. Эти места суть: боковые поверхности ручных пальцев и межпальцевые складки, сгибательная сторона запястья, окружность локтевого сустава, передняя подмышковая складка, область пупка, половой член и мошонка, коленный сгиб, внутренний край стопы, у женщин грудной сосок и его окружность; у людей, работающих в сидячем положении, кожа над седалищными буграми, а у детей и у лиц с нежной кожей вся ладонь и подошва; лицо и голова почти всегда остаются свободными. Субъективно начало болезни обозначается появлением сильного зуда, который вызывается сперва внедрением и движениями клеща, а затем раздражением окончаний чувствительных нервов его челюстями. Зуд может достигать такой степени, что больной совершенно лишается сна, тем 6олее, что в теплой постели зуд усиливается. Вследствие расчесов появляются вторичные изменения на коже в виде красноватых возвышений (папулы), пузырьков, гнойничков — вторичная экзема. Последняя держится в общем также излюбленных мест расположения клещевых ходов, но при запущенной Ч. иногда распространяется по всему телу. У женщин развивающаяся экзема грудного соска может повести к воспалению грудной железы (мастит). В некоторых редких случаях, у людей с вялой, нечувствительной кожей, которые поэтому мало чешутся, происходит накопление массы корок на коже, которое может достигать высоты в несколько сантиметров. В этих корках гнездится огромное количество клещей, как самок, так и самцов. Это — так назыв. норвежская Ч., описанная впервые Беком у прокаженных в Норвегии. Восприимчивость к Ч. одинакова присуща всем людям. Но заражение происходит только при тесном прикосновении, как, напр., при спанье в одной кровати, при половых сношениях; одно рукопожатие чесоточного еще не заражает. Эти условия объясняют большее распространение Ч. в низших слоях населения, где живут в тесных помещениях, спят в вповалку. Но и в высших классах Ч. не так редка. Точно также Ч. быстрее передается между детьми, в виду их более интимных физических отношений. болезнь, правильно распознанная, излечивается вполне в короткое время; если же она не распознана, то может, вопреки лечению, длиться годами, истощая больного вследствие бессонницы, зуда и т. д. Для лечения применяются средства, убивающие чесоточного клеща, как сера, нафтол, перуанский бальзам и др. При неправильно проведенном лечении, если хоть один экземпляр клеща остался не убитым, наступает рецидив. Для полного успеха лечения необходимо осмотреть всех членов семьи и подозрительных в смысле Ч. подвергать соответственному лечению, иначе они все будут продолжать заражать друг друга. В редких случаях остаются еще после излечения Ч. на некоторое время чирья, экзема, в особенности вокруг соска у женщин и около пупка, затем зуд. Последний иногда заставляет больного думать о рецидиве, и таким образом развивается боязнь Ч. (скабиофобия); больной переходит от врача к врачу, подвергается повторно противочесоточному лечению, его кожа раздражается все больше и больше, пока наконец несколько теплых ванн и простая пудра не положат конец его физическому и психическому страданию.
В М. О-ий.
В М. О-ий.
Чехов Антон Павлович
Чехов (Антон Павлович) — один из самых выдающихся современных европейских писателей. Отец его был крепостным, но выбился из рядового крестьянства, служил в управляющих, вел собственные дела. Семья Ч. — вообще талантливая, давшая несколько писателей и художников. Ч. родился 17 января 1860 г. в Таганроге, там же окончил курс гимназии, затем поступил на медицинский факультет московского унив. и в 1884 г. получил степень врача, но практикой почти не занимался. Уже студентом начал (в 1879 г.) помещать, под псевдонимом Чехонте, мелкие рассказы в юмористических изданиях: «Стрекозе», «Будильнике», «Осколках» и др.; затем перешел в «Петербургскую Газету» и «Новое Время». В 1886 г. вышел первый сборник его рассказов; в 1887 г. появился второй сборник — «В сумерках», который показал, что в лице Чехова русская литература приобрела новое, вдумчивое и тонко-художественное дарование. Под влиянием крупного успеха в публике и критике Ч. совершенно бросил свой прежний жанр небольших газетных очерков и стал по преимуществу сотрудником ежемесячных журналов («Северный Вестник», «Русская мысль», позднее «Жизнь»). Успех Ч. все возрастал; особенное внимание обратили на себя «Степь», «Скучная История», «Дуэль», «Палата №6», «Рассказ неизвестного человека», «Мужики» (1897), «Человек в футляре», «В овраге»; из пьес — «Иванов», не имевший успех на сцене, «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры». Огромная популярность Ч. выразилась, между прочим, в том, что все сборники его произведений выдержали помногу изданий: «В сумерках» — 13 изд., «Пестрые рассказы» — 14, «Хмурые люди» — 10, «Палата №6» — 7, «Каштанка» — 7, «Рассказы» — 13 и т. д. В 1901-1902 гг. А.Ф. Маркс издал полное собрание сочинений Ч. в 10 томах. То же собрание, дополненное новейшими произведениями, дается в качестве премии к «Ниве» 1903 г., которая, благодаря этому, приобрела небывало большое количество подписчиков. В 1890 г. Ч. совершил поездку на Сахалин. Вынесенные из этой поездки мрачные впечатления, составили предмет целой книги: «Остров Сахалин» (1895). Позднее Ч. много путешествовал по Европе. Последние годы он, для поправления здоровья, постоянно живет в своей усадьбе под Ялтой, лишь изредка наезжая в Москву, где жена его, даровитая артистка Книппер, занимает одно из выдающихся мест в известной труппе московского «Литературнохудожественного кружка» (Станиславского). В 1900 г., при первых же выборах в Пушкинское отделение академии наук, Ч. был избран в число его почетных академиков.
Литературную деятельность Ч. обыкновенно принято делить на две, совсем ничего общего между собой не имеющие, половины: период Чехова-Чехонте и позднейшую деятельность, в которой даровитый писатель освобождается от приспособления к вкусам и потребностям читателя мелкой прессы. Для этого деления есть известные основания. Несомненно, что Ч.-Чехонте, в «юмористических» рассказах не стоит на своей высоте первостепенного писателя. Публика, подписавшаяся в 1903 г. на «Ниву» чтобы ознакомиться основательно с Ч., испытывала даже после первых томов расположенного в хронологическом порядке собрания его сочинений известное разочарование. Если, однако, глубже и внимательнее присмотреться к рассказам Чехонте, то нетрудно и в этих наскоро набросанных эскизах усмотреть печать крупного мастерства Ч. и всех особенностей его меланхолического дарования. Непосредственной «юмористики», физиологического, так назыв. «нутряного» смеха тут не очень-то и много. Есть, правда, немало анекдотичности и даже прямого шаржу, в роде, напр., «Романа с контрабасом», едва ли есть у Чехонте хотя бы один рассказ, сквозь шарж которого не пробивалось бы психологическая и жизненная правда. Не умрет, напр., в действительности чиновник оттого, что начальник в ответ на его чрезмерно угодливые и надоедливые извинения за то, что он нечаянно плюнул в его сторону, в конце концов крикнул ему «пошел вон»; но забитость мелкого чиновника, для которого сановник — какое то высшее существо, схвачено (в «Смерти чиновника») в самой своей основе. Во всяком случае веселого в «юмористических» шаржах Чехонте очень мало: общий тон — мрачный и безнадежный. Перед нами развертывается ежедневная жизнь в всем трагизме своей мелочности, пустоты и бездушия. Отцы семейства, срывающие на близких всякого рода неприятности по службе и карточным проигрышам, взяточничество провинциальной администрации, интриги представителей интеллигентных профессий, грубейшее пресмыкательство перед деньгами и власть имущими, скука семейной жизни, грубейший эгоизм «честных» людей в обращении с «продажными тварями» («Анюта», «Хористка»), безграничная тупость мужика («Злоумышленник»), полное вообще отсутствие нравственного чувства и стремления к идеалу — вот та картина, которая развертывается перед читателем «веселых» рассказов Чехонте.
Даже из такого невинного сюжета, как мечты о выигрыше 75000 р. («Выигрышный билет»), Чехонте сумел сделать канву для тяжелой картины отношений размечтавшихся о выигрыше супругов. Прямо Достоевским отзывается превосходный рассказ «Муж», где на каких-нибудь 4 страничках во всем своем ужасе обрисована психология злобного, погрязшего в житейской скуке существа, испытывающего чисто физические страдания, когда он видит, что близкие ему люди способны забыться и на мгновение унестись в какой-то иной , радостный и светлый мир. К числу ранних рассказов Ч. относится и другой превосходный рассказ — «Тоска», на этот раз не только мрачный, но и глубоко трогательный: рассказ о том, как старый извозчик, у которого умер взрослый сын, все искал, кому бы поведать свое горе, да никто его не слушает; и кончает бедный старик тем, что изливает душу перед лошадкой своей. Художественные приемы Чехонте так же замечательны, как в позднейших произведениях Ч. Больше всего поражает необыкновенная сжатость формы, которая до сих пор остается основной чертой художественной манеры Ч. И до сих пор чеховские повести почти и всегда начинаются, и кончаются в одной книжке журнала. Относительно «большие» вещи Ч. — напр., «Степь» — часто представляют собой не что иное, как собрание отдельных сцен, объединенным только внешним образом. Чеховская сжатость органически связана с особенностями его способа изображения. Дело в том, что Ч. никогда не исчерпывает свой сюжет всецело и всесторонее. Будучи реалистом по стремлению давать неприкрашенную правду и имя всегда в запасе огромнейшее количество беллетристических подробностей, Ч., однако, рисует всегда только контурами и схематично, т. е. давая не всего человека, не все положение, а только существенные их очертания. Тэн у рассматриваемых им писателей старается уловить их faculte maitresse; Ч. это делает по отношению к каждому из своих героев и выдвигает в нем только то, что ему кажется в данном человеке характерным и преобладающим. Ч. почти никогда не дает целой биографии своих героев; он берет их в определенный момент их жизни и отделывает двумятремя словами от прошлого их, концентрируя все внимание на настоящем. Он рисует, таким образом, не столько портреты, сколько силуэты. Оттого-то его изображения так отчетливы; он всегда бьет в одну точку, никогда не увлекаясь второстепенными подробностями. Отсюда сила и рельефность его живописи, при всей неопределенности тех типов, которые он по преимуществу повергает своему психологическому анализу. Если к этому прибавить замечательную колоритность чеховского языка, обилие метких и ярких слов и определений, то станет очевидным, что ему много места и не нужно.
Литературную деятельность Ч. обыкновенно принято делить на две, совсем ничего общего между собой не имеющие, половины: период Чехова-Чехонте и позднейшую деятельность, в которой даровитый писатель освобождается от приспособления к вкусам и потребностям читателя мелкой прессы. Для этого деления есть известные основания. Несомненно, что Ч.-Чехонте, в «юмористических» рассказах не стоит на своей высоте первостепенного писателя. Публика, подписавшаяся в 1903 г. на «Ниву» чтобы ознакомиться основательно с Ч., испытывала даже после первых томов расположенного в хронологическом порядке собрания его сочинений известное разочарование. Если, однако, глубже и внимательнее присмотреться к рассказам Чехонте, то нетрудно и в этих наскоро набросанных эскизах усмотреть печать крупного мастерства Ч. и всех особенностей его меланхолического дарования. Непосредственной «юмористики», физиологического, так назыв. «нутряного» смеха тут не очень-то и много. Есть, правда, немало анекдотичности и даже прямого шаржу, в роде, напр., «Романа с контрабасом», едва ли есть у Чехонте хотя бы один рассказ, сквозь шарж которого не пробивалось бы психологическая и жизненная правда. Не умрет, напр., в действительности чиновник оттого, что начальник в ответ на его чрезмерно угодливые и надоедливые извинения за то, что он нечаянно плюнул в его сторону, в конце концов крикнул ему «пошел вон»; но забитость мелкого чиновника, для которого сановник — какое то высшее существо, схвачено (в «Смерти чиновника») в самой своей основе. Во всяком случае веселого в «юмористических» шаржах Чехонте очень мало: общий тон — мрачный и безнадежный. Перед нами развертывается ежедневная жизнь в всем трагизме своей мелочности, пустоты и бездушия. Отцы семейства, срывающие на близких всякого рода неприятности по службе и карточным проигрышам, взяточничество провинциальной администрации, интриги представителей интеллигентных профессий, грубейшее пресмыкательство перед деньгами и власть имущими, скука семейной жизни, грубейший эгоизм «честных» людей в обращении с «продажными тварями» («Анюта», «Хористка»), безграничная тупость мужика («Злоумышленник»), полное вообще отсутствие нравственного чувства и стремления к идеалу — вот та картина, которая развертывается перед читателем «веселых» рассказов Чехонте.
Даже из такого невинного сюжета, как мечты о выигрыше 75000 р. («Выигрышный билет»), Чехонте сумел сделать канву для тяжелой картины отношений размечтавшихся о выигрыше супругов. Прямо Достоевским отзывается превосходный рассказ «Муж», где на каких-нибудь 4 страничках во всем своем ужасе обрисована психология злобного, погрязшего в житейской скуке существа, испытывающего чисто физические страдания, когда он видит, что близкие ему люди способны забыться и на мгновение унестись в какой-то иной , радостный и светлый мир. К числу ранних рассказов Ч. относится и другой превосходный рассказ — «Тоска», на этот раз не только мрачный, но и глубоко трогательный: рассказ о том, как старый извозчик, у которого умер взрослый сын, все искал, кому бы поведать свое горе, да никто его не слушает; и кончает бедный старик тем, что изливает душу перед лошадкой своей. Художественные приемы Чехонте так же замечательны, как в позднейших произведениях Ч. Больше всего поражает необыкновенная сжатость формы, которая до сих пор остается основной чертой художественной манеры Ч. И до сих пор чеховские повести почти и всегда начинаются, и кончаются в одной книжке журнала. Относительно «большие» вещи Ч. — напр., «Степь» — часто представляют собой не что иное, как собрание отдельных сцен, объединенным только внешним образом. Чеховская сжатость органически связана с особенностями его способа изображения. Дело в том, что Ч. никогда не исчерпывает свой сюжет всецело и всесторонее. Будучи реалистом по стремлению давать неприкрашенную правду и имя всегда в запасе огромнейшее количество беллетристических подробностей, Ч., однако, рисует всегда только контурами и схематично, т. е. давая не всего человека, не все положение, а только существенные их очертания. Тэн у рассматриваемых им писателей старается уловить их faculte maitresse; Ч. это делает по отношению к каждому из своих героев и выдвигает в нем только то, что ему кажется в данном человеке характерным и преобладающим. Ч. почти никогда не дает целой биографии своих героев; он берет их в определенный момент их жизни и отделывает двумятремя словами от прошлого их, концентрируя все внимание на настоящем. Он рисует, таким образом, не столько портреты, сколько силуэты. Оттого-то его изображения так отчетливы; он всегда бьет в одну точку, никогда не увлекаясь второстепенными подробностями. Отсюда сила и рельефность его живописи, при всей неопределенности тех типов, которые он по преимуществу повергает своему психологическому анализу. Если к этому прибавить замечательную колоритность чеховского языка, обилие метких и ярких слов и определений, то станет очевидным, что ему много места и не нужно.