Брянский Шиш. В нежном мареве

Шиш Брянский
В нежном мареве

   спасибо Михаилу Вербицкому, Павлу Лиону
   и Екатерине Белоусовой

   деду Пихто, в страхе и трепете

   Юмор моего положения в том, что меня будут путать
   — c бывшим базельским профессором, господином доктором…
   Чёрта с два! Что мне до этого господина!

Ницше

* * *

   Вижу только Солнце, а не гнутых вас.
   Сохлый ум крошится, вытекает глаз,
   Пузырями в небо улетает кровь,
   Я — костёр Сварога, кости лучше дров.
   Солнечное брашно — яд для крыс и блох,
   А мне оно не страшно, жги меня, жар-бог!
   Никогда не думал я, что ты таков -
   Магмой льются зори из твоих зрачков,
   Мёдом с уст каленых — золото и медь,
   Красной погремушкой любишь ты греметь,
   О, исклюй мне печень, сердце мне пронзи -
   Я тебя сегодня увидал вблизи.

* * *

   Далеко, глубоко, в пылающих недрах
   Таится мой нежный и яростный недруг.
   Как-то снизу в меня запускает он руку,
   Я не знаю, как он такое может,
   Он берёт там внутри за какую-то штуку,
   Выдвигает наружу, и кусает, и гложет.
   Ну а если б не было его,
   Я обычное бы был хуйло.
   Ну а так — ничего, ничего.
   Мне легко и светло.

* * *

   Я молюся стоя
   Каменной лисе,
   У меня простое,
   Нежное Лице,
 
   Я влачу на Вые
   Райских руд ярем,
   Звёздочки живые
   Чорным Ротом ем,
 
   В хладный Лоб цалуют
   Ангелы меня,
   В тухлый Носик дуют,
   Глазками маня,
 
   Тусклым златом блещут
   В Очи мне кресты,
   Узким платом хлещут
   Плоть мою Хлысты,
 
   Кажет Хуй Геенне
   Тайный Венни-Пух,
   Хлеба охуенней,
   Мёда невьебенней
   Набухает Дух.

* * *

   Получил я в Лобешник изнутри
   И с тех пор души во Мне три:
   Перва — лёгкий Пух,
   Другa — тяжкий Пых,
   Третья — Храм Всех Слепых.

* * *

   Отруби себе Хуй,
   Словно доктор Жеваго,
   Брынзу тлена земнаго
   Лучезарно изблюй,
   Себе в душечку вдуй
   Непостижное благо.

* * *

   Вставьте мне в сердечко звёздочку, звёздочку,
   Вместо ушек вставьте ракушки, ракушки,
   А заместо глазок — шарики, шарики,
   Вместо брючек дайте штаники, штаники,
   Положите меня в ясельки, в ясельки,
   Чтобы я лежал бы в люлечке, в люлечке
   И пускал из носа сопельки, сопельки,
   Издая при этом вопельки, вопельки.
   А потом постройте радугу, радугу,
   Чтоб по ней бежали гномики, гномики
   Чтобы в ней бы жили кошечки, кошечки,
   И кормите меня с ложечки, с ложечки.
   Но вы этого не можете, не можете.
   Ну так что ж вы блядь меня не уничтожите?

* * *

   Шестою чясьтью суши
   Я правлю, как Зевес,
   И слушаю сквозь уши
   Внеумный скрып дрэвэс.
 
   Горит огнёк в углочке,
   Летают, блядь, грачи,
   И в каждой моей строчке -
   От счастия ключи.

* * *

   Точно ларь внутри ларя другого
   Я мирской чешуи касаюсь краями.
   Меня вынул Есь из гнезда золотого
   И сказал сидеть в чорной яме.
 
   О, гиперборейские Бутырки!
   Черви, черви, я дам вам крила!
   Лишь бы око не заросло на затылке,
   Лишь бы синею кровь была.

* * *

   Запретите на Хуй сраный
   ком
   му
   низм,
   Запретите на Хуй ёба
   ный
   фа
   шызм,
   Чтобы лучьще нам желося,
   Чтобы Мондыльштам бы Ёся
   Сътавил бы России в Жопу
   боль
   ше
   клизъм.
 
   Ты братишка будешь Гог, а
   я
   Ма
   гог,
   Мы с тобой построим много
   си
   на
   гог.
   Мы из мужичков кошэрных
   Для брагыньскых и папэрных
   Испечом с тобою сладкой
   Ко
   ло
   бок.
 
   Отмените на Хуй солнцерогий
   Крест,
   Посадите наше Солнце
   под
   а
   рест,
   Пусть мороз Его застудит,
   Пусть его совсем не будет,
   Пусть его на ужын
   Motya Brodsky съест.

* * *

   На меня Он посмотрел -
   Я мяукнул и прозрел.

* * *

   Самое главное — слышать,
   Как чернозём смеётся,
   Самое главное — видеть,
   Как бессильное время гибнет,
   Как рвутся склизкие жилы
   Жирных желтушных денег,
   Как новый закон вырубает
   Города, словно хилые рощи,
   Как довольным головы рубит
   Заря мечом раскалённым.

* * *

   Мою Кровь отожмут в полосатую мензурку
   И испить поднесут обезжопленному Турку.
   А когда он Её звонко выблюет наружу -
   Поглядись, чмошный мир, в эту искристую лужу!

* * *

   Мъне синица рассказала
   На Сионских горах,
   Что Я чорный ломтик сала,
   Что Я прах, что Я прах.
 
   Что вольошь в Мою Ты Прану
   Литор дольней хуйни,
   И Я стану, и Я стану
   Как они, как они.
 
   И вопхнёшь Меня Ты в стадо,
   Мою Волю истлишь.
   Ой, не надо, слышь, не надо,
   Ну пожалоста, слышь!

* * *

   Я приучил себя к бескружному раденью -
   Не быть, не срать, но сьметь в хуячечном миру.
   Я думал — ой, умру! А Хуй вам — не умру!
   Я поцалуюсь лишь с эребской темью.

ИЗ ГЕССЕ

   Ярко-красный макмахон,
   Звонное Луно.
   Не от Я родится Он,
   Но Тебю из Мно.
   Это просто Мопский Прыщ
   Манной брызнул в мир.
   Эр ист йунг, гезунд унд фриш,
   Дэн нун ист Эр ир. ^[1]

* * *

   Эребский кус
   протолкнут в Рто.
   Ну, значит, всё уж…
   тут уж что…
   Но, слышь, ведь кус
   ещо не съет?
   Not yet! Not yet!

* * *

   Три помощника у меня было,
   Три помощника.
   Хуй!
   Один воздухом насмерть подавился,
   Другой выблевал сердце от тоски,
   А третьего в праздник святой за додекафонное пенье
   Растерзали церковные голуби на куски.
   Теперь придётся мне самому
   Пойти в помощники к этому, к нему.
   Я зпою и завою,
   Буду звонкой стучать головою
   В злую землю, в червивый тамтам.
   Он мне приказал это сам.
   Хуй!

* * *

   Ой ты, цветик мой, слышь, семицветик,
   Ёбнулся ты о мой парапетик!
   Не вовремя выстрелил
   мой самострел.
   О, Гермес-Трисмегист,
   куда ж Ты смотрел?

* * *

   В мох зарылось солнце,
   Тускло без фонаря.
   Манит возле устья
   Узкая нора.
 
   Ниже, ниже… Выйти
   Ряд пособил бы вех,
   Но из горниц медных
   Нет пути наверх.
 
   Плавучее сердце —
   Мерзлотным лисам корм…
   Ягельный хозяин
   Прогремел замком.
 
   Шлем на нём железный -
   Выше всех митр и чалм,
   К запертым от света
   Хладно льнут очам
 
   С каймою из кожи
   Шерстистых дебри шор,
   Рот латунью полон…
   Здравствуй, я пришёл!

* * *

   Плюяся вдаль, маша Елдою,
   Апофатически пердеть
   И вдруг почуствовать, как Плеть
   Занесена рукой святою.

* * *

   Когда я был микробом,
   Меня ебали крупным ёбом,
   И птицы пели у меня под нёбом.
   Теперь я русскoй,
   И кормят меня демоны капусткой,
   Американцы из меня
   Рыбу говорящую выловить хотят,
   И немцы с криком "Русская свинья!"
   Меня закалывают и едят.
   На самом деле ведь я жид,
   Мной Иегова дорожит,
   Черт ёбанный за мной бежит.
   Но когда совсем уже хуёво,
   Помогает мне не Иегова,
   А волшебный брянский мальчик Вова,
   Которого я изредка ебу,
   Сняв с него жолтое пальто,
   И это не смотря на то,
   Что он давно уже в гробу.
   Мчится мое сердце, словно лань,
   И растет из глаз моих трава,
   Когда Москва сгорела и ёбнулась Рязань,
   Мне стали реки словно рукава.
   Я крылья выпростал вовне,
   Я стал как Александор Мень.
   Если не дадут мне кожаный ремень,
   То на шолковом повешусь я ремне.
   Весь мир кишками заблюю,
   Гуд бай, мой рай, мой ад, адью!
   А после, из петли освободясь,
   Святой Руси я стану князь.
   Я встречу млечную весну,
   Улягусь утром под скалою
   И прямо в Жопу себя ткну
   Апофатической иглою.

* * *

   Если вдруг тебе вздгрустнётся,
   Не впадай в тоску, сынок.
   Зюзя Лысая вернётся,
   Ты не будешь одинок.
   Надо только постоянно
   Всюду думать про неё,
   И услышышь ты, как бьотся
   Серце радостно твоё.
 
   Если Зюзя гонит тучи
   Или жнёт златую рожь,
   Встань в сторонке, не мешайся,
   Зюзи Лысой не тревожь.
   Зюзю Лысую страшыся
   Оторвать от важных дел.
   Ты получишь чють попожже
   То, чего ты так хотел.
 
   Если как-нибудь однажды
   Будешь в море ты тонуть,
   Духом в выси вознесися,
   Смой с души своей всю муть.
   Люди многие тонули
   И во множестве морей -
   Просветлися и воспомни
   Ты о Зюзеньке своей.
 
   Если Зюзя в раздраженьи
   На Хуй вдруг тебя пошлёт,
   Ты не плачь, не огорчайся,
   А продолжи свой полёт.
   Будь разумным и смиренным,
   Свой земной удел любя,
   И прямо в Печень поцелует
   Зюзя Лысая тебя.

* * *

   Дорогая, сядем рядом
   И отравимся блядь ядом!

* * *

   Когда я вышел из пелёнок,
   То стали бить меня под дых
   Четыре мымзика зелёных
   И восемь шiбздиков седых.
 
   Мне это нравится не очень,
   Но и не так уж плохо всё ж -
   Ведь я на то уполномочен,
   Что в каждом с вас родило б дрожь.

* * *

   Я хочу вгрызаться в Мякоть,
   Низвергаяся с Вершин,
   Тухло бредя, глухо вякать
   Ротом небольшим.
 
   Двуялдырная судьбина
   Тяжко еблется в Кишьках.
   Отчей палкой согнан с Тына
   Я, внемирный Птах.

* * *

   Тяжки песни
   Серых каторжан…
   Тресни, тресни,
   Мудленный Шишан!
 
   Зюзжет в окны
   Хлюкот нежьных струн…
   Чвохни, чвохни,
   Дефзтъвенный Пиздун!
 
   Ветер в Поле
   Хуй мне поцелул…
   Из Юдоли
   Донесися, Гул!

* * *

   1.
   Хорошо быть гитаристом беспалым,
   Каскадёром слепым — ещё лучше,
   Но я хочу иметь братца
   С острыми гранёными клешнями,
   Он и отрежет мне пальцы,
   Он и выколет мне очи,
   А потом самой длинной, самой нежной,
   Самой отточенной клешнёю
   На спине моей прозрачной начертит
   Икону дивную святую,
   И я сразу пойму, что за икона,
   Её сладостно и рдяно мне явят
   Очертания блаженной боли,
   Вы же, бляди, ни хуя не разглядите.
 
   2.
   Я произвлёк на свет огненную Кукышку,
   В жаркий лепет Её канул хворост речей.
   Рожденных Ею в мне чудных воспряновений
   Не постигнет вовек дольняя свиния.

* * *

   Кондрату Шашину, брату по Делу
 
   Мёрзлая, лисья страна,
   Сонныя, тленныя звуки,
   Глыбы литого говна,
   Жосткия смрадныя руки.
 
   А внутри меня злобный Хомяк,
   Он раздирает мне Печень.
   На Горизонте маяк
   В просизи измертва-млечен.
 
   Но всё-таки я полюбил
   Моря прогорклого пенность,
   В скрып ваших слабых стропил
   Я привнесу Невьебенность.

* * *

   Мне злобный доктор Ойболид
   Стишьки корябать не велит.

* * *

   Жил Александог' Гег'цович…
   Еврейский музыкант
 
   Между Тартаром и Лимбом
   Жил Абрам Семеныч Либман,
   В Кресле ездил Инвалидном
   По росе.
   Мыслил Жопой, как и все.

* * *

   Я складка смертнаго изгиба,
   Я охуел.
   Я добрый зьверь, я злая рыба,
   Я щто-то ел.
 
   Два Шiбздика, накрасив губки,
   Радеют в мне.
   А вам милы лишь месорупки,
   Оне одне.

* * *

   1.
   Я с ляуфом тэмпуса бикейм ещо бедняе,
   А силы светлыя пиздык меня, пиздык.
 
   2.
   Есть некотрые мымзики, большые мне друзья
   (В дествительности их, я знаю, нету ни Хуя) -
   В телефоньчик мне зьвонят из Бонна там, из Праги.
   Но это что кирпичь ебать — ведь я
   Являюся листком бумаги,
   На коем накорябаны слова,
   Причом немного, ровно два.
 
   Есь прочтет их сквозь тежолыя воздушныя очьки
   И порвёт листок сей на Хуй в мелкие клочки.
   А потом созжот их, взвеет их костром,
   Поглядит на чорныя угли
   И разсеет пепел над одром
   Златопиздыя земли.

* * *

   когда Пихтатырь всеблагой
   в меня вставляет Шпынь тугой
   я изгибаюся дугой
   и становлюсь совсем другой
   я сам себе тогда как мать
   но во сто крат мне слашще знать
   что будет это же опять
   когда опять всё будет блять

* * *

   Ах, какие мальчики
   Умные теперь!
   В это царство мудрости
   Мне закрыта дверь.
   Я могу лишь пальчиком
   По столу стучать,
   Когда был я мальчиком,
   Умным не был, чать.
   Может, обаяние
   И было у меня,
   А вот образование —
   Так себе, хуйня.

* * *

   О, воткни Мъне в Серце серц пычолкино жалко,
   Обрати Мой сладкой Дух в горькой Дым
   Тебе будет холодно, а Мъне будет жарко,
   Радуйтеся, радуйтеся,
   Е
   ло
   хим!
 
   Словеса Мои сотри со столпов Еноха,
   Йобни Меня в Бошку Жазлом Твоим
   Тебе будет хорошо, а Мъне будет пълохо
   Радуйтеся, радуйтеся,
   Е
   ло
   гым!
 
   Мать Моя — святая семипиздая Маруся,
   В Жевоте Ее построй хлебный Рим
   И Я стану прям как Ты, клянуся, ой, клянуся,
   Радуйся, ой, радуйся,
   Трым тырым пым пым

* * *

   Я говорю Ему: как стало много тьмы,
   Как стало света мало!
   Скажи, скажи, что можем сделать мы?
   А Он: заткни Ебало!

* * *

   Русская земляха
   Со мною говорит:
   Сыграй, сыграй мне Баха,
   Взорви, взорви Вол-стрит.
 
   Раю ты мой, раю,
   Горний крин в хлеву!
   Баха не сыграю,
   Но Вол-стрит взорву.

* * *

   Есьли щто-то проесходит,
   Я сьмеюсь,
   А когда Пизьдец приходит -
   Ах! боюсь.

* * *

   В ужасном Космосе, среди
   Сломатых звезд
   С указкой пробковой в Груди
   Сидит Максим и моё Серце ест.
 
   Когда кусок последний он проглотит,
   Я ёбнуся Лицем о каменную Русь
   И в тихой Рай взлечу сквозь пламя новой плоти,
   Как Андалузский Гусь.

* * *

   Я люблю бродить по улицам
   Меж заводов и кладбищ -
   При ходьбе позабывается,
   Что я сир и нищ.
 
   Там на улицах афишечки
   И помойные бачки,
   Продавают в лавках пышечки,
   Крышечки, крючки,
 
   Там и стужа зимовейная,
   Там и летошний сугрев,
   Много юношей пригожыих,
   Статныих дерев.
 
   Но в золе умочка бедного
   Тлеет Мысель все одна -
   Что когда-нибудь я Медного
   Встречу Кабана -
 
   Над Москва-Рекой кремневою,
   Или цынковой Невой,
   На Остоженке, на Лиговке,
   Иль на Моховой -
 
   Не капризного, не шумного,
   С тьоплым Дымом из Нозьдрей,
   Очень правильного, умного
   И без волдырей.
 
   Попечотся он по-божески
   Обо мне — ржаном Шише
   И откроет тайну сладкую
   Он моей Душе,
 
   Пищу райскую, молочную
   В Рот мне вложет, молвит: Жуй!
   И на звёздочку полночную
   Мне заменит Хуй.

* * *

   Голос мой прелестный,
   Сьмех мой озорной -
   Флюгер мой небестный,
   Компас мой земной.

* * *

   В подземном слышь вагоньчике
   Я прислонюсь к дверям,
   И вот они откроются,
   И некой шов распорется,
   И выпаду из поезда
   Я вдруг наружу прям.
   Остановясь, как маятник,
   Увижу сквозь тоннэль,
   Как пцицы в кубках маленьких
   Кровавый носят хмель.
   И встретят меня Радеки
   На небе голубом,
   И буду с чорной радуги
   С чуть видным я нимбум,
   В тиарочке с гербом
   Смотреть, как им воюется,
   Сухим крилом звеня,
   И будет Революция
   Продолжаться без меня.

* * *

   памяти Д.А. Пригова
 
   Иногда мне кажется —
   Действительно всё правда,
   Но порой внезапно вдруг -
   Нет, совсем хуйня!
   И тогда уж кажется —
   Всё совсем неправда,
   Это просто бесы попутали меня.
   Что ж это, действительно,
   Что ж это такое,
   Что же за такое, ёбаное в рот!
   Но иногда мне кажется —
   Всё совсем другое,
   И тогда, действительно,
   Всё наоборот.

* * *

   Есь, если ты захочешь
   Разбить мне Голову о стену,
   То подожьди, пока
   Я что-ли блузку белую надену,
   Чтоб Кровь была видна издалека.

* * *

   В дверь мою стучится
   Ктой-то там такой,
   С крыльями, как птица,
   И с одной рукой,
 
   С четырьмя грудями,
   С Жопою большой,
   С красными мудями
   И святой Душой.
 
   Вспомню я Уставы,
   Пришлеца впущу,
   Припаду устами
   Я к его плащу.
 
   Он одну лишь фразу
   Скажет: Ляжь в кровать!
   И начну я сразу
   Нечто прозревать.

* * *

   Выйду к амвону и Ухом вонму
   Пегого Бога громовое Му.
   А вам это, бляди, не нужно. Ну что-ж!
   Знать, я один в этом мире не вошь.

* * *

   Заебался быть я, хой!
   Культовой фигурой.
   Я хотел бы быть Ильой
   Или, ёбтеть, Нюрой.
 
   Чтобы встать, ебёноть, в шесть,
   Пойти на работу,
   Чтобы там в столовой сьесьть
   Вкуснаго компоту.
 
   Не дремать в сияньи дня,
   Не пердеть уныло…
   А увидевшы меня,
   Думать: Вот мудило!

* * *

   Взрывается фугасом окрик,
   Всех выгоняют на работу,
   А я дивныя крины ращу.
   А мира князь мне в Нозьдри смотрит,
   И вызывает у меня сапфировую рвоту,
   И вертит перед Ликом моим тяжькую Пращу.
 
   О, ну ёбни уже, слышь, ёбни!
   Нептун заплачет в глубине,
   И в овчярне китежской овны
   Заблеют по мне.

* * *

   Добрый день! Я Уёбище Сраное.
   Что ж глядите с таким отвращением
   На меня, господа драгоценные?
   Или скажете — я некросивое?

* * *

   Я в рощицу хотел пойти,
   Но райский воробей моё прокликал имя,
   С копьём купинным он, в громовом гриме,
   В нём все слились паяцы и бойцы.
 
   — Что ж, полетишь со мной? Ответь.
 
   Но почернелых губ недвижна твердь,
   Заговорить хочу устами я другими,
   Которые во Лбу цветут моём
   И дней цыкуту пьют, и каждый прян глоточек.
   И твёрдый дух, и мягкий ум
   Они жуют и кровоточат.
 
   О грозовой птенец, о райской рати витязь,
   С собой меня зовёшь? Так знай же — ты увидишь,
   Как песней страшною двуклювого дрозда
   Воспламеню я райский млечный торф.
 
   Раскройтесь же, о лобные уста,
   Скажите гостю: я готов.

* * *

   Вы изъели всю траву,
   Вытоптали Луг.
   Суки! Я щас подзорву
   Весь этот ваш юг.
 
   Чтобы был в улусах Зверь,
   Солнце за кормой.
   Чтоб дышал из сладких Сфер
   Дивный Север мой.

* * *

   О, я собою не владею,
   О, я немедленно хочу
   В тебя излить мою Идею…
   Мой милый, это я шучу.

* * *

   Колыбель мою качала
   Ольга Седакова,
   И сифония звучала
   Из мово алькова.
   Я потом немножко вырос,
   Свой нашёл манера,
   И завёлся в мене вирус
   Ростом с Люцифера.
   Вот теперь я и не знаю,
   Как же мене быть:
   Воспарить к златому Раю
   Или в Ад
   пой
   тить?

* * *

   От фамилий Лазо и Килимник
   я немею и звонко пержу.
   Я распят на дверях поликлиник.
   В каждом Горле моём — по ножу.
 
   Вбейте, вбейте мне, добрыя люди,
   три серебряных Гвоздика в Пуп.
   Поцелуйте меня в мои Груди,
   Не смотрите, что я уже труп.

* * *

   Когда пиздыкнулось об что-то
   Моё духовное нутро,
   Моё клекочущее Рото
   Тщетой покрылося пестро.
   И я подумал: верно, это
   Есть казнь за всё, что мной пропето,
   И, значит, ктой-то стрёмный где-то
   Сидит и кычет "Здохни, тать!"
   Но что же там над миром вздето
   И в некий как бы свет одето?
   Должно быть, это благодать.

* * *

   Вы меня убили,
   Только сгоряча
   Хуй прибить забыли
   К правого плеча.
 
   Как же так, ребятки?
   Что же это вы?
   Теперь хотя бы пятки
   Пришейте к головы.

* * *

   В который раз, открыв глаза слепые,
   Я чорной радуги вижу крестец,
   Её из гноя демоны слепили -
   Людских и божиих венец естеств.
 
   Задохнулись Одиновы лани
   И спицы выпали из колеса,
   Но я пою и бью крылами,
   Вниз по радуге гнойной скользя.
 
   А ты будь ласточкой рабочей -
   Только не так, как мне пришлось.
   С вороном шлю тебе я очи,
   Чтоб ты зачал от моих слёз.

* * *

   В лесу Лиса Алиса
   Ебёт глиста-англиста,
   Не отличая Неба
   От тёмнаго Эреба.
   …………………….
   Мораль: слепыя совы
   Всё разделить готовы,
   Но Мы-то с Вами знаем,
   Что Ад бывает Раем.

* * *

   1.
   Преодолев природный страх,
   Я выяснил совместно с Димой:
   На эолийских высотах
   Порхает Хуй неуследимый.
 
   Он чорен, а порою бел,
   Когда ж становится он красен,
   Земного тщания предел
   Нам с Димой запредельно ясен.
 
   2.
   Когда Дима играл мне на лире,
   Был инсайт у меня,
   Что всё в мире — хуйня,
   Не хуйня только то что не в мире.

СОВРЕМЕННОМУ БУРЖУАЗНО ОРИЕНТИРОВАННОМУ ЛИТЕРАТОРУ

   Ты поди, бля, посмотри, бля -
   Схожа телом с буквой j,
   На развалинах Путивля
   Пцица белая поёт.
 
   О, не столь же ль говнотворно
   Уебошество твое,
   Сколь перо мое проворно,
   Сколь крыло легко ее?

* * *

   Когда я лягу в мой детский гробик,
   Мне Мудрость постучится в Лобик.
   О, я ей сразу отворю!
   Она войдёт и скажет: хрю

* * *

   Душа поднялася с колен,
   Раскован сонцем зимний плен,
   Задули вешние пассаты.
   Не хочешь ли, мой друг, поссати
   На флорентийский гобелен?

* * *

   У меня сакральные глазки,
   Все вокруг урла, а я светочь
   Почему ж я не знаю ласки?
   Почему же одет я в ветошь?
   Надо одеть меня в ризу,
   Плащяницу, рясу и тогу,
   Запечятать сьверху и сьнизу
   И отправить в посылке Богу

* * *

   Я люблю тебя,
   Родина моя!
   Чорный дым ебя,
   Кротко щасьлив я.
   Ты даёшь мне в Нос,
   Ты даёшь мне в Глаз.
   У меня Понос,
   У меня экстаз.
   Выпусти, о Русь,
   Из меня Кишьки,
   Звонко обосрусь,
   Напишу стишки.
   Их прочтут Хуём
   Деды под землёй,
   Скажут: — Сколько ж в ём
   Силы, Бог ты мой!
   И возьмут меня
   В царствие свое
   На четыре дня
   За 500 у.е.
   Выйду я вовне,
   Сняв с себя очьки,
   Поползут по мне
   Райские жучки.
   Я увижу свет,
   Свет увижу, блядь!
   И осьмнадцать лет
   Станет мне опять.

* * *

   Котик, пожалуйста, промяукай,
   Что я являюся ёбаной Сукой.
   Я давно это жаждаю услыхать.
   Что ж он молчит? О, ёб твою мать!

* * *

   О, выньми Глазки из меня
   И новые, новые вставь,
   И тогда я увижу, что вокруг не хуйня,
   А сладимая звонная явь.
 
   Я увижу, что чорный мой Пламень погас,
   Вспыхнет сонце любви,
   И тогда Ты в меня заложи Твой Фугас
   И взорви, и взорви.

* * *

   Человек есть мордоврат,
   Недостойный Тайных Врат.

* * *

   Я пел, а вы там ржали и мычали,
   А то наоборот молчали,
   Не замечали,
   Как Высшие лицом к лицу встречали
   Пылающую вещую Печать,
   Вы ели мерзостные профитроли,
   Хуйню пороли,
   Не отвечали,
   Когда вам голоса звучали
   (Пыталися звучать!),
   Вы разумом желали всё обзреть.
   За это всё в Геенне вам гореть.

* * *

   На скольской лестнице времян
   Я появляюся, румян,
   И песнью на Хуй выметаю всех.
   В ответ же мне —
   Сребристый Божий смех.

РЕДКУШКИ

   1.
   Я в Италию поеду
   Да поагитирую:
   Становись-ка, Чипполино,
   Чикати-
   ло-
   ю!
 
   2.
   Я адскую попил росу,
   Поел пшено с пшеницею,
   Свободу Ф.Р. Минлосу,
   Работу Солженицыну!
 
   3.
   Нам с тобой одна забота
   На века, на века -
   Ты родишь мне идиота,
   А я тебе мудака.

* * *

   Сквозь жолтое стекло затопленного Нуса
   Мне голос громовой велит: Смотри сюда!
   Но я опять закроюсь, отвернуся,
   Ужасное лице скрывая от Суда.

* * *

   Белым Шомполом ебёт меня Господь,
   Но от этого мне польза будет хоть.

ГАРЧЫШНИКИ

   маме
 
   Мамка мне Гарчышники паставила,
   Акцябровую вдахнула хмурасць,
   Выпила за Родзину, за Сталина,
   Агурцом салёным паперхнулась.
 
   Мамка пьёт, как папка пил, бывалача,
   С Лёхаю касым и с дзедай Вовай -
   В Тубзалет схадзила, праблевалася,
   А патом па новай, блядзь, па новай.
 
   Мне же Спину жгут газетки хуевы,
   Внутрэнее чуйствую сгаранье.
   Гадам буду — мне падобнай уеби
   Ащущаць не прывадзилась ране.
 
   Цела всё раздулась, как у маманта,
   На Щеках смярцельная рубиннасць…
   Мамка! мамка! я же сдохну, маменька!
   Ни Хуя не слышыт — атрубилась.
 
   Вот как алкагольные напитачки
   Да трагедыи парой даводзят.
   В тры нуль нуль аткинул я капытачки,
   Вся радня сбяжалась, мамка воет.
 
   В гробе я ляжу, с пячалью думая:
   Помер, мамка, помер твой рабёнак!
   Видзишь, мамка, таки врэзал Дуба я
   Ат Гарчышникав тваих ябёных.

* * *

   Несмысленное псьё
   Обсрёт конечно всё,
   Но я уйду туда,
   Где нету их следа,
   Где вечности венец
   Звенит, как бубенец.

* * *

   Ой, что было! Меня в полночь
   Ёбнул шваброй полотёр.
   Хуй теперь, — он молвил, — вспомнишь,
   Что мечталося вечор.

* * *

   Утъром проснися,
   Умойся Говъном,
   В Жопу засунь
   Золотой Метроном,
   Вскользь улыбнися,
   Заре поклонися,
   Череп разбей
   О Потайный Амвон,
   Навзничь прострися,
   Звонко просрися,
   С Миром простися
   И выбежы Вонъ.

* * *

   1.
   ПОДРАЖАНИЕ АЛЕКСАНДРУ АНАШЕВИЧУ
 
   Я настаиваю на публикации моих гениальных речёвок
   Об общем метафизическом Хуе ста сорока четырёх
   всенародно избранных Емельянов Пугачёвых.
   Если вы не опубликуете этот материал в ближайший месяц,
   Я вас всех велю расстрелять, сжечь на костре, четвертовать
   или повесить.
 
   2.
   ПОДРАЖАНИЕ ФИЛИППУ МИНЛОСУ
 
   можно надеяться
   температурка прогреется
   кто же так бреется

* * *

   Я знаю — я буду в Аду
   Заслуженный деятель искусств,
   Мне дадут золотую дуду
   И посадят под розовый куст.
 
   А если Деявол, хозяен всего,
   На меня наедет: "Хуёво дудишь!" -