Страница:
Авраѓам-Яаков из Садагоры
Все живые существа
В пятнадцатый день месяца шват, в Новый год деревьев, когда на стол ставят, согласно обычаю, фрукты, рабби Авраѓам-Яаков, старший сын рабби из Ружина, сказал: «В Писании говорится: “Когда кто-либо из вас пожелает принести жертву Господу, то из скота, из крупного и из мелкого, приносите вашу жертву”[30]. Все живые существа, и растения, и животные, приносят себя в жертву человеку, а через посредство человека они приносятся в жертву Богу. Когда человек очищает и освящает себя как жертву Богу, он тем самым очищает и освящает все прочие живые существа».О современных изобретениях
– Все на свете может стать для любого из нас источником познания, – сказал однажды рабби из Садагоры своим хасидам. – Все, что угодно, может быть источником нашего познания, причем не только то, что создано Богом, но и созданное человеком.– Чему же может нас научить поезд? – недоверчиво спросил один из хасидов.
– Тому, что достаточно припоздниться на секунду, и ты можешь опоздать навсегда.
– А телеграф?
– Тому, что каждое твое слово сосчитано, и ты за него должен платить.
– А телефон?
– Тому, что сказанное нами здесь слышно там.
Птичья песня
В Субботу «Песнь на море», когда во время службы читается Песнь Богу, которую пели Моше и сыны Израиля, перейдя через Красное море, рабби из Садагоры спросили: «Откуда пошел обычай разбрасывать в этот день гречневую крупу для птиц?»Рабби ответил: «Один царь повелел построить павильон в парке, вдали от всех дворцовых зданий, где он мог бы побыть в полном одиночестве. Никому – ни придворным, ни слугам – нельзя было заходить туда. Единственным обитателем павильона была маленькая певчая птичка. Царь очень любил слушать ее пение, и это нравилось царю больше, чем пение всех придворных певцов, вместе взятых.
В тот час, когда расступились воды Красного моря, все ангелы и серафимы пели Богу величальную песнь. Но Бог слушал пение своей маленькой птички, Израиля.
Вот почему у нас сложился обычай кормить птиц в этот день».
В субботу песнопения
В Субботу «Песнь на море», когда во время службы читается Песнь Богу, которую пели Моше и сыны Израиля, перейдя через Красное море, рабби из Садагоры сказал:«Не говорится, что они пели свою песнь сразу после того, как они перешли Красное море. Сначала им надлежало достигнуть ступени совершенной веры, ибо сказано: “…и уверовали в Бога и в Моше, служителя Его”[31] – и только после этого сказано: “Тогда воспел Моше и сыны Израиля эту песнь Богу”[32]. Лишь тот, кто верует, может петь эту песнь».
Все песни
Рабби Авраѓам-Яаков говорил: «У каждого народа есть свои песни, и никто не поет песни другого народа. А вот народ Израиля поет все песни, чтобы донести их до слуха Господа. Так в Мидраше, в разделе “Шира”, сказано, что все существа, населяющие землю, и все птицы поют свои песни, но народ Израиля соединяет все эти песни воедино, дабы их мог услышать Бог».Свидетельство
Однажды в пятницу вечером компания так называемых просвещенных пришла безо всякого приглашения в дом рабби из Садагоры, чтобы послушать, как он говорит кидуш, а затем поднять его на смех. Увидев их, цадик сказал: «Как всем нам известно, слова из Книги Бытия “И завершены были и небо, и земля”[33] говорятся здесь как свидетельство того, что творение совершил один и единый Бог. И эти слова куда как уместны особенно тогда, когда некто пытается оспорить их справедливость. Вот почему мы сейчас засвидетельствуем, прямо перед лицом тех, кто не верит в это, что Бог сотворил мир и правит им». Он встал во весь рост и прочел кидуш.Каждому свое место
Рабби Авраѓама-Яакова однажды спросили: «Наши мудрецы говорят: “Нет вещи, для которой не было бы своего места”[34]. Таким образом, это означает, что и у каждого человека есть свое место. Тогда почему же люди порой ощущают такую тесноту и скученность?»Рабби ответил: «Это происходит потому, что каждый норовит занять место другого человека».
Страдания и боль
Однажды рабби из Садагоры, сидя за обеденным столом, грустно вздыхал и ничего не ел. Сестра рабби спросила его, в чем причина такого беспокойства, и вынуждена была повторить вопрос несколько раз. Наконец он ответил ей – вопросом на вопрос: «Ты слышала, что приходится терпеть сейчас нашим братьям в России?»«А мне кажется, – сказала его сестра, – что эти страдания есть не что иное, как родовые схватки, означающие приход Машиаха»[35].
Цадик задумался над ее ответом. «Может быть, – сказал он наконец, – может быть. Но вот только когда страдания и боль почти достигают предела, народ Израиля взывает к Богу, говоря, что не в силах далее терпеть все это. И тогда милосердный Бог умаляет страдания – отдаляя тем самым избавление».
Блуждающие огни
Один из друзей рабби Авраѓама-Яакова однажды спросил его: «Как же такое может быть? Многие святые люди, жившие задолго до нас, называли даты дня избавления. Эти дни пришли и прошли, а избавления все нет и нет».Цадик ответил: «Мой отец, да будет благословенна его память, сказал вот что: “В Талмуде мы читаем, что все названные ранее дни избавления уже прошли[36]. Но поскольку Шхина оставила святилище, отправилась в изгнание и прошла десять этапов скитаний, то она не в состоянии вернуться немедленно, и потому огонек избавления мечется между Небесами и землей. И всякий раз он опускается еще на одну ступень. Свет избавления сейчас пребывает на низшем из Небес, именуемом ‘занавес’”. Все это говорил мне мой отец. Но я скажу вот что: свет избавления сейчас находится на высоте нашего роста. А мы не замечаем его, потому что наши плечи сгорблены под грузом изгнания, и мы смотрим вниз. О, если бы Бог позволил нам поднять головы!»
Нахум из Штепинешта
Игра в шашки
В один из дней праздника Ханука рабби Нахум, сын рабби из Ружина, неожиданно пришел в дом учения и застал своих учеников играющими в шашки – игру, очень популярную в те дни. Увидев цадика, они смутились и перестали играть. Но рабби добродушно кивнул им и спросил: «А вы знаете правила игры?» И когда они, засмущавшись, ничего ему не ответили, он сказал: «Ну так я расскажу вам о правилах игры в шашки. Во-первых, нельзя делать два хода за один раз. Во-вторых, можно ходить только вперед и никогда назад. Есть и третье правило: достигнув последнего ряда, ты потом можешь ходить, как тебе угодно».Выбор
Рабби Нахум однажды сказал собравшимся вокруг него хасидам: «Если бы нам позволили развесить все свои горести на крючочки, а потом разрешили бы взять любые, по желанию, то уверяю вас: каждый бы взял обратно свои горести, потому что с чужими нам и вовсе не справиться».Благочестивый человек
В некотором городе жил человек, чье благочестие было предметом многочисленных разговоров, и он в конечном итоге получил прозвище Благочестивец. Однажды он заболел, и когда несколько горожан отправились к рабби Нахуму, чтобы испросить благословения, его родные обратились к ним, чтобы те замолвили словечко и за Благочестивца. Подав рабби записочки со своими именами, они также дали ему и листок бумаги с именем этого человека, сказав, что он известен всему городу своей аскетической жизнью и даже прозывается Благочестивцем. На это рабби заметил: «Я не знаю, что это значит: “благочестивый человек”; я и от отца своего никогда не слыхивал о таком. Но не исключено, что такой человек напоминает плащ, сшитый из высокомерия и самонадеянности, с подкладкой из недоброжелательства и зависти и простроченный нитками уныния».
Давид-Моше из Чорткова
Тот, кто смежает сном глаза мои
Хасиды рассказывают такую историю.Когда рабби Давид-Моше, сын рабби из Ружина, был ребенком семи лет, в доме его отца ночью вспыхнул пожар. Собрали всех детей и обнаружили, что нет Давида-Моше. Его отец послал слугу посмотреть в комнате, и слуга обнаружил мальчика лежащим в постели, без признаков сна. Он спросил Давида-Моше, неужели тот не понимает, что дом в огне. На это мальчик ничего не ответил, но дал понять знаками, что он, разумеется, видит пожар, но что поскольку он уже сказал перед сном молитву со словами «Господь, Бог наш, смежающий сном глаза мои, дремотой – веки», то не намерен откладывать свой отход ко сну – ну, а пожар ему не страшен. Слуга побежал сообщить его отцу о происходящем, но в это время пожар сам собою утих.
Верный слуга
Вот что однажды сказал рабби Нахум из Штепинешта о своем брате, рабби Давиде-Моше из Чорткова: «Когда мой брат Давид-Моше открывает Книгу псалмов и начинает читать тексты, то Господь говорит ему с небес: “Давид-Моше, дитя мое, я отдаю весь мир в твои руки. Делай с ним все, что тебе заблагорассудится”. Ах, если бы Он дал мир мне, в мои руки, я бы отлично знал, что с ним делать. Но Давид-Моше – это такой верный слуга, что он вернет мир точно в таком же виде, как он его и получил».Рождение мелодии
Рабби из Чорткова однажды сказал: «Бывает, что между двумя царствами начинается война, и она длится тридцать лет. А потом из стонов тех, кто пал в бою, и радостных кликов победителей рождается мелодия, которую можно петь перед цадиком».В густом облаке
Рабби Давид-Моше говорил: «Бог сказал Моше: “Вот Я иду к тебе в густом облаке, чтобы услышал народ, как Я буду говорить с тобою”[37]. Всегда существует опасность, что дух цадика может вознестись столь высоко, что утратит связь с его поколением. Вот почему Господь сгущает облако скорби над цадиком и определяет пределы его душе, и тогда слова, полученные им, могут дойти до людей. Но когда скорби сгущаются над цадиком, он находит Бога даже в горести, ибо сказано: “а Моше приблизился к густой мгле, в которой скрывался Всесильный”[38]».Скромность Моше
Однажды рабби Давид-Моше говорил со слезами на глазах: «Сказано, что “Моше был скромнейшим из всех людей, что на земле”[39]. Как нам следует понимать это? Ведь Бог говорил с ним напрямую, и заслуги его столь велики – как же он может полагать себя незначительнее других? Причина этого вот в чем: на протяжении тех сорока дней, которые Моше пробыл на горе, его тело сделалось чистым и светящимся, подобно телам ангелов. После этого Моше сказал самому себе: “Разве важно, если я, чье тело уже очищено, буду служить Господу? Но если это будет делать любой из сынов Израиля, все еще одетый в плоть, – насколько важнее, когда это будет он, а не я”».Свиток Торы
Однажды в доме молитвы состоялась церемония освящения нового свитка Торы. Рабби Давид-Моше держал свиток в руках и радовался происходящему. Но поскольку свиток был большим и даже с виду тяжелым, один из хасидов подошел к рабби и предложил помочь ему. «Как только ты возьмешь свиток в руки, – сказал ему рабби, – ты уже не чувствуешь его тяжесть».Естественным образом
Однажды рабби Давид-Моше осведомился о том, как обстоят дела у одного из его хасидов, находившегося в затруднительном положении и нуждавшегося в помощи Всевышнего. Рабби хотел знать, нуждается ли он в помощи по-прежнему. В ответ ему было сказано, что положение дел не переменилось и что хасида вряд ли можно выручить из беды естественным образом.«Судя по всему, у этого человека нет истинной веры», – сказал цадик. И, увидев, что хасиды не поняли сказанного, продолжил: «На первый взгляд, вроде бы нет причин делать различие между естественным и сверхъестественным. В конце концов, и то и другое ниспосылается Богом – так что какая разница? Но разница, однако, существует. Вы знаете, что при сотворении мира поток света был настолько безмерным, что сосуды разбились. И вот потому свет был ограничен, чтобы его можно было принимать и удерживать. Вот в этом и заключается суть естественного: ограничение избыточного в пределах ограниченных сосудов. Значит, подобного рода сосуд есть пригодность человека, а готовность человека – это его вера. Но поскольку у каждого человека – своя вера, и к тому же вера одного и того же человека различна в разных обстоятельствах, то границы естественного различны. Тот, чья вера сильнее, чей сосуд более объемный – он и в состоянии получить естественным образом больше других, поскольку естественный образ достигает пределов веры. Вчера, когда твоя вера была более слабой, ты был вынужден искать помощи в границах сверхъестественного, но сегодня твоя вера стала сильнее, и потому ты можешь получить необходимую тебе помощь естественным образом. Об этом идет речь в истории с Нахшоном, сыном Аминадава[40]: когда народ Израиля стоял на берегу Красного моря, он прыгнул в воды еще до того, как они раздвинулись, а когда вода дошла ему до горла, он проговорил: “Спаси меня, Всесильный, ибо воды достигли дыхания моего”[41]. Он не возопил, а сказал негромко, ибо его вера была сильной, и потому все дальнейшее произошло естественным образом».
Хвала этому поколению
Однажды на восьмой день праздника Суккот было большое веселье в доме рабби из Чорткова. Рабби спрашивал, смеясь: «Отчего вы, люди, так веселы? Может, выпили немножечко?»«У нас не было для этого времени, – ответили гости. – Мы провели несколько часов в доме молитвы, а потом пришли сюда, к столу нашего рабби. И мы просто счастливы – потому что праздник и потому что мы – с нашим рабби».
«Действительно, – сказал рабби из Чорткова, – как только у сынов Израиля наступает состояние откровения, они преисполняются безграничной радостью». И, помолчав немного, он добавил: «Я бы сказал, что наше поколение, от которого Бог скрывает свое лицо, лучше поколения пустыни. Они удостоились великого откровения, как служанка, видевшая более, чем пророк Йехезкель[42], и они обладали огромной духовной силой, и их учителем был сам Моше. Но сегодня Бог сокрыт, наши силы незначительны, и все-таки, едва наступает состояние откровения, мы ощущаем духовный подъем и преисполняемся радостью. Вот почему я говорю: наше поколение лучше, чем поколение пустыни».
Школа рабби Шмелке из Никольсбурга
Глава вторая
Моше-Лейб из Сасова
По ночам
В юные годы Моше-Лейб имел обыкновение с наступлением темноты тайным образом переодеваться в простую одежду, выходить незаметно из дома и весело проводить время со своими сверстниками, танцуя и распевая песни. Его товарищи относились к нему с любовью, и даже случайно брошенное им слово было для них законом, хотя он никогда не злоупотреблял своим авторитетом. После того, как Моше-Лейб отправился в Никольсбург учиться у рабби Шмелке, его товарищи отказались от этих забав, потому что без Моше-Лейба веселье было им не в веселье. Много лет спустя один из его товарищей, возвращаясь в родные края из дальней поездки, остановился в Сасове. С кем бы он ни вступил в беседу, и в корчме, и на улице, все только и говорили о том, какой замечательный человек великий цадик Моше-Лейб. Когда он услышал это имя, обычное и распространенное, ему и в голову не пришло, что Моше-Лейб – тот самый товарищ былых дней его юности. Впрочем, ему было интересно повидать цадика; он отправился к рабби и с первого же взгляда узнал его. Первая его мысль была: «Вот оно как! Да он и в самом деле мастер вводить людей в заблуждение!» Но вглядевшись в лицо Моше-Лейба, столь знакомое ему и по-прежнему внушавшее неизменное почтение, он по-новому вспомнил былые дни, и его осенило, что и в часы юношеского веселья он со своими товарищами, сами того не осознавая, ощущали авторитет Моше-Лейба и что у их веселья был источник вдохновения, суть которого они тогда не были в состоянии постигнуть.И он склонился перед цадиком, благожелательно взиравшим на него, и сказал: «Учитель, я благодарю тебя».
Розга
Отцу Моше-Лейба очень не нравилось, что его сын обратился к хасидизму. Когда Моше-Лейб, не сказав ничего отцу, покинул дом и отправился в Никольсбург, в дом учения рабби Шмелке, он, впав в ярость, срезал зловещего вида розгу и держал ее в своей комнате, ожидая возвращения сына. И всякий раз, когда он видел на дереве подходящую ветку, он срезал ее, полагая, что новая розга окажется еще лучше, а старый прут выкидывал. Шло время, и одна розга сменялась другой. Как-то во время уборки служанка взяла прут и отнесла его на чердак.Вскоре Моше-Лейб попросил учителя отпустить его на короткое время навестить родной дом. При его появлении отец вскочил на ноги и в ярости принялся что-то искать в комнате. Моше-Лейб отправился прямо на чердак, взял розгу и принес ее отцу. Тот пристально посмотрел на сына, встретил его серьезный и любящий взгляд и осознал его правоту.
Халат
Моше-Лейб провел семь лет в доме учения святого рабби Шмелке в Никольсбурге. По окончании семилетнего срока обучения рабби призвал Моше-Лейба к себе и сказал ему вот что: «Теперь ты можешь возвращаться домой». И затем дал ему три вещи: золотую монету, буханку хлеба и праздничный белый халат. И еще он сказал: «Пусть любовь Израиля пребудет в твоем сердце».Моше-Лейб шел целый день и очень устал. К вечеру он добрался до деревни, где собирался съесть свой хлеб и переночевать. И тут он услышал стоны и плач, доносившиеся из подвального окна, забранного решеткой. Подойдя поближе, он заговорил с человеком, брошенным за решетку, и узнал, что это был еврей-корчмарь, который оказался не в состоянии заплатить помещику триста золотых арендной платы. Первое, что сделал Моше-Лейб, – он отдал корчмарю свой хлеб.
Затем, не спрашивая дороги, будто в своем родном местечке, Моше-Лейб отправился прямо к помещичьему дому, попросил, чтобы его провели к помещику, и обратился к тому с просьбой освободить корчмаря. И предложил за него выкуп – имевшийся у него золотой. Помещик смерил взглядом наглеца, осмелившегося предложить один золотой в уплату долга в триста золотых, и велел выкинуть его вон. Но, очутившись на улице, Моше-Лейб еще сильнее проникся страданиями корчмаря, сидящего за решеткой; он забарабанил в дверь помещичьего дома с криком: «Но ты просто обязан освободить его! Бери мой золотой и отпусти его на свободу!»
А ведь в те дни каждый польский помещик был царем в своем имении и имел право казнить либо миловать. И помещик велел слугам схватить Моше-Лейба и бросить его псам. Моше-Лейб увидел свою смерть в глазах накинувшихся на него собак и немедля натянул халат, чтобы умереть в праздничном одеянии. Однако при виде белого халата собаки отпрянули и в ужасе завыли. Помещик поспешил на псарню и увидел, как Моше-Лейб стоит у входа, прислонившись к стене, а собаки держатся от него на расстоянии, дрожа и подвывая. Помещик велел Моше-Лейбу убираться подобру-поздорову, но тот отвечал: «Не прежде, чем ты возьмешь мой золотой в уплату долга и отпустишь корчмаря». Тогда помещик взял деньги, сам отправился к дому, в подвале которого был заключен еврей-корчмарь, отпер дверь подвала и отпустил его с миром. А Моше-Лейб продолжил свой путь.
Эту историю очень любил рассказывать рабби из Чорткова, и всякий раз, подойдя к концу, он восклицал: «Ах, где бы нам найти такой халат!»
Здесь живет еврей
Когда Моше-Лейб первый раз был в гостях у рабби Элимелеха, тот оказал ему честь, попросив произнести слова Торы за субботней трапезой. А в этой недельной главе Торы говорилось о том, как Господь пройдет по земле Египетской, поражая египтян и проходя мимо домов сынов Израилевых. Моше-Лейб сказал: «Это ведь не может значить, будто Господь проходит мимо какого-то места, потому что нет такого места, где бы Он не находился. Но когда Он оказывался у дома египетского, то видел исполненные скверны души живущих там, а когда Он оказывался у дома, исполненного благочестия и доброты, то Он радовался и восклицал: "Здесь живет еврей!"»Когда рабби Элимелех услышал это объяснение, он вскочил на стол и начал там плясать, распевая без умолку: «Здесь живет еврей! Здесь живет еврей!»
По возвращении домой
Когда Моше-Лейб был молодым, он, его жена и его дети жили в великой бедности. Один из его соседей, желавший ему всяческого добра, предложил ему денег, чтобы он смог отправиться на рынок, закупить там товару и продать его в своем родном городе. Рабби Моше-Лейб поехал на рынок вместе с другими. Однако когда они прибыли к месту своего назначения, то все занялись делами, а он отправился в дом учения. Когда же он наконец пошел на рыночную площадь, не осознавая, сколько времени прошло после приезда, то все уже готовились в обратный путь. Он сказал, что хотел бы купить кое-какие товары, но все только посмеялись над ним. И он отправился домой вместе со всеми.Дети Моше-Лейба, ждавшие его возле дома, спросили: «Что ты нам привез?» И, услышав эти слова, Моше-Лейб лишился чувств.
Когда он пришел в себя, объявился сосед, давший ему денег, и спросил, что ему удалось сделать. От него не укрылся несчастный вид Моше-Лейба, и он спросил: «Что случилось, рабби? Уж не потерял ли ты деньги? Но пусть это тебя не волнует, я дам тебе еще…» На это рабби Моше-Лейб только и смог ответить: «Ах, что же мне делать, если и в следующий раз по возвращении домой дети спросят: “Что ты нам привез?”»
«Ну, если все обстоит таким образом, – сказал сосед, – то тебе лучше заниматься делами дома».
И после этого он поведал всем, что рабби Моше-Лейб – цадик.
Нет больше сил!
Однажды, много лет спустя после смерти рабби Моше-Лейба, его сына, рабби Шмелке из Сасова, попросили рассказать что-нибудь про отца. И он ответил: «Отец умер, когда я был еще ребенком и не мог осознать его деяния. Но вот что я вам все-таки расскажу. Мне было лет пять. В Новолетие отец молился у амуда. Я забрался к нему под талит и услышал, как во время произносимой шепотом молитвы Шмоне эсре отец обратился к Богу с интонацией, свойственной ребенку, – отчасти просительной, отчасти непосредственно-непринужденной. Он сказал нечто в таком роде: "Добрый Бог, пожалуйста, пошли нам Мессию! Нет у нас больше сил томиться в изгнании!"»Чему рабби из Сасова научился у вора
Как-то рабби из Сасова попытался организовать сбор денег, чтобы выкупить из тюрьмы людей, посаженных за долги, но ему не удалось набрать необходимую сумму. Тогда он высказал сожаление о потерянном времени, которое можно было бы посвятить изучению Торы и молитвам, и решил в дальнейшем не заниматься ничем подобным. В тот же день ему рассказали об одном еврее, который украл что-то из одежды, был жестоко избит и посажен в тюрьму. Рабби Моше-Лейб вступился за него и добился у судьи его освобождения.Рабби Моше-Лейб сам отправился в тюрьму, чтобы вывести заключенного, и обратился к нему с таким предупреждением: «Не забывай полученных побоев и никогда больше не кради».
«А, собственно, почему? – спросил вор. – В первый раз не вышло, так ведь можно попытаться еще раз».
«В таком случае, – сказал рабби самому себе, – мне тоже следует попытаться еще раз».
Помеха
Однажды в полночь рабби Моше-Лейб, будучи поглощенным чтением священных текстов, услышал, как кто-то постучался в окно. Оказалось, это пьяный крестьянин, который просился на ночлег. На какое-то мгновение сердце цадика наполнилось гневом, и он сказал про себя: «Вот так наглость! Какое право имеет этот пьяный ломиться в мой дом и что ему надо в моем доме?» Но тотчас же гнев его утих, и он задал себе вопрос: «А какое право у этого человека вообще пребывать в Божьем мире? Но если Господь не возражает против его присутствия, то вправе ли я его отталкивать?» И цадик впустил пьяного в дом и приготовил ему постель.По подобию божьему
Как-то рабби из Сасова отдал человеку, пользовавшемуся дурной славой, все, что было у него в кармане. Его ученики удивились такому поступку. Рабби ответил: «Могу ли я быть более требовательным, чем Господь, который дал мне эти деньги?»Как рабби из Сасова научился любить людей
Рабби Моше-Лейб рассказал такую историю: «Любить людей я научился у крестьянина. Он сидел в корчме вместе с другими крестьянами и пил. Долго он сидел молча, как и все за его столом, но когда вино оказало на него свое воздействие, он спросил своего соседа: "Скажи, ты любишь меня? Или ты меня не любишь?" Тот ответил: "Я тебя очень люблю". На что первый крестьянин возразил: "Ты говоришь, что любишь меня, но ведь ты не знаешь, что мне надо. Если бы ты любил меня по-настоящему, то знал бы, чего мне надо". Его собеседник не нашелся с ответом, и первый крестьянин снова погрузился в молчание.А я его понял. Знать, что надо людям, и брать на себя бремя их скорбей – это и значит по-настоящему любить людей».