Страница:
– Эй, молодой человек! – закричал Джерол. – Сколько ты хочешь за свою козу?
– Нисколько. Больше нельзя, – ответил юноша. – Я не отдам ее, хоть вы мне золота тут насыпьте. Что же это вы наделали? – добавил он, глядя широко открытыми глазами на истекающее кровью чудовище.
– Мы пришли сюда, чтобы навести порядок. Можете радоваться: с завтрашнего дня никаких коз таскать вам сюда не придется.
– Почему не придется?
– Завтра дракона больше не будет, – сказал граф и улыбнулся.
– Да нельзя же, не можете вы этого сделать, послушайте! – воскликнул юноша испуганно.
– Ну вот, теперь еще этот! – закричал Мартино Джерол. – Давай сюда козу сейчас же!
– Говорю, не дам, – ответил юноша, отходя назад.
– Ах, черт побери! – Граф накинулся на парня, ударил кулаком прямо в лицо, вырвал у него из рук козью тушу, а его самого сбил с ног.
– Ну, вы еще пожалеете, пожалеете, говорю вам, еще как пожалеете! – поднимаясь с земли, бормотал сквозь зубы парень – на большее у него смелости не хватило.
Но Джерол уже отвернулся.
Солнце палило вовсю, и трудно было смотреть – так слепили сверкавшие под его лучами желтый щебень, скалы, камни и снова щебень, сплошной щебень… Не на чем, совершенно не на чем было отдохнуть глазу.
Марию все сильнее мучила жажда, и она никак не могла напиться вдоволь.
– Господи, какое пекло! – жалобно повторяла Мария. Даже граф Джерол стал раздражать ее.
Между тем вокруг них словно из-под земли выросли десятки людей. Должно быть, они пришли из Палисано, услышав, что какие-то чужаки поднялись в Бурель. И вот теперь эти люди неподвижно стояли на желтых глинистых уступах и безмолвно наблюдали за происходящим.
– Смотри, какая у тебя публика! – сказал Андронико, пытаясь разрядить обстановку шуткой.
Он обращался к Джеролу, который, призвав на помощь двух охотников, возился с тушей.
Молодой граф поднял голову и увидел незнакомцев, не сводивших с него глаз. Пренебрежительно отмахнувшись, он вновь принялся за дело.
Обессилевший окончательно дракон соскользнул по стенке на галечник и лежал там неподвижно; было видно лишь, как вздымается его раздутый живот.
– Готово! – крикнул один из охотников, вместе с Джеролом поднимая козу с земли. Они вспороли ей брюхо, заложили туда заряд пороха и подсоединили к нему фитиль.
Затем на глазах у всех граф бесстрашно направился по галечнику к дракону, положил – не больше чем в десяти метрах от него – козью тушу и, разматывая бикфордов шнур, стал отходить назад.
Пришлось прождать не меньше получаса, прежде чем животное сдвинулось с места. Незнакомцы, стоявшие на глинистых гребнях, казались изваяниями: они не переговаривались даже между собой, и на лицах у всех было написано неодобрение. Не обращая внимания на солнце, которое жгло уже в полную силу, они не отрывали взгляда от дракона, словно моля его не двигаться с места.
Но дракон, пораженный выстрелом из карабина в хребет, неожиданно повернулся, увидел козу и медленно пополз к ней. Когда он потянулся к добыче, граф поджег фитиль. Язычок пламени быстро побежал по шнуру и, достигнув козьей туши, лизнул порох – раздался взрыв. Это был не очень громкий, гораздо менее громкий, чем выстрел кулеврины, сухой, чуть приглушенный звук: с таким звуком ломается толстая палка. Но дракона отбросило назад, и он упал навзничь, так что стало видно его развороченное брюхо. Потом он опять начал мучительно раскачиваться из стороны в сторону – казалось, говорил, что это несправедливо, что все они слишком жестоки и что теперь уже ничего не поделаешь.
Граф торжествующе засмеялся. На этот раз никто его не поддержал.
– Какой ужас! Хватит! – крикнула Мария, закрывая лицо руками.
– Да, – тихо проговорил ее муж, – я тоже считаю, что все это плохо кончится.
Чудовище лежало в луже черной крови без признаков жизни. И вдруг из боков у него потянулись – одна справа, другая слева – две тяжелые струи темного дыма, стлавшиеся понизу и с трудом отрывавшиеся от земли.
– Ну, видишь? – повернулся Ингирами к своему коллеге.
– Да, вижу, – откликнулся тот.
– Два жаберных отверстия – как у рогатого динозавра. Так называемое operculi hammeri.
– Нет, – возразил Фусти, – это не рогатый динозавр.
Граф Джерол вышел из-за валуна, служившего ему укрытием, и направился к чудовищу, чтобы прикончить его. Дойдя до самой середины галечной насыпи, он уже занес было свой ломик, но его остановил крик присутствующих.
На какой-то миг Джеролу показалось, что этим криком они выражают свое ликование: ведь дракону пришел конец. Но тут он заметил, что кто-то шевелится у него за спиной. Резко обернувшись, граф увидел – вот потеха! – как из пещеры, спотыкаясь, выползли две жалкие зверушки и довольно быстро заковыляли к нему. Это были две маленькие неуклюжие рептилии длиной не больше полуметра, этакие уменьшенные копии испускавшего дух дракона, два маленьких дракончика, два детеныша: как видно, голод заставил их покинуть пещеру.
Все произошло в считанные мгновения. Граф продемонстрировал необыкновенную ловкость.
– Вот тебе! Вот тебе! – кричал он, азартно размахивая своей железной палицей.
Двух ударов оказалось достаточно. Энергично и решительно действуя ломиком, он с такой легкостью проломил черепа обоим уродцам, словно у них были не головы, а стеклянные шары. Они лежали, бездыханные, на камнях и издали были похожи на две волынки с пустыми мехами.
И тогда наблюдавшие за этой сценой незнакомцы молча, врассыпную бросились вниз по усыпанным галькой пересохшим руслам. Словно бежали от какой-то страшной опасности. Не издав ни звука, не шелохнув ни камешка, ни разу не оглянувшись на пещеру дракона, они исчезли так же внезапно, как и появились.
Дракон зашевелился. Казалось, он так никогда и не умрет. Медленно, как улитка, пополз он к двум убитым детенышам, не переставая выпускать две струи дыма. Добравшись до них, он рухнул на галечник, с невероятным усилием вытянул шею и принялся облизывать своих мертвых уродцев – возможно, надеясь таким образом вернуть их к жизни.
Наконец, собрав последние свои силы, дракон запрокинул голову к небу – так он еще ни разу не делал – и издал протяжный, постепенно набиравший силу неописуемый вопль, вопль, какого никто и никогда еще в мире не слышал. В его голосе, не похожем ни на голос человека, ни на голос животного, было столько страстной ненависти, что даже граф Джерол застыл на месте, скованный страхом.
Теперь стало ясно, почему дракон не хотел возвращаться в пещеру, где мог бы укрыться от своих преследователей, почему он не издал ни стона, ни крика, а лишь иногда сдавленно шипел. Дракон боялся за своих детенышей и ради их спасения жертвовал собственной жизнью: если бы он скрылся в пещере, люди последовали бы за ним туда и нашли бы его малышей. А подай он голос, детеныши сами выбежали бы к нему. И только теперь, увидев их мертвыми, чудовище исторгло из груди этот вопль.
Дракон взывал о помощи и требовал отомстить за гибель его детей. Но к кому он взывал? К горам, таким пустынным и суровым? К небу, в котором не было ни птицы, ни облачка? К людям, которые истязали его? Или, быть может, к дьяволу? Его крик ввинчивался в скалистые стены, пронзал небесный свод, заполняя собой Вселенную. Казалось просто немыслимым (хотя никакого разумного основания для этого не было), чтобы никто так и не откликнулся на его зов.
– Интересно, к кому он обращается? – спросил Андронико, тщетно стараясь придать своему вопросу шутливый тон. – Кого зовет? Никто вроде бы не спешит к нему на помощь?
– Ох, скорей бы уж он умер! – воскликнула женщина.
Но дракон все не умирал, хотя граф Джерол, горя желанием прикончить его, все стрелял и стрелял из своего карабина. Бац! Бац! Никакого результата. Дракон продолжал нежно облизывать своих мертвых детенышей, но движения его языка становились все замедленнее. Какая-то беловатая жидкость вытекала из его уцелевшего глаза.
– Глядите! – воскликнул профессор Фусти. – Он же плачет!
Губернатор сказал:
– Уже поздно. Хватит, Мартино. Пора возвращаться.
Семь раз поднимался к небу голос дракона, семь раз эхом отвечали ему скалы и небо. На седьмой раз крик его, который, казалось, никогда не кончится, внезапно ослабел, потом резко оборвался.
Гробовую тишину вдруг нарушил чей-то кашель. Весь в пыли, с потным, исказившимся от усталости и волнения лицом, граф Мартино, бросив на камни карабин и прижав руку к груди, шел по осыпи и кашлял.
– Ну, что такое? – спросил Андронико; по лицу его было видно, что он почуял недоброе. – Что с тобой?
– Ничего, – ответил Джерол, через силу стараясь говорить бодро. – Глотнул немного дыма.
– Какого дыма?
Джерол не ответил и махнул рукой в сторону дракона. Чудовище лежало неподвижно, уронив голову на камни. Можно было сказать, что оно уже мертво, если бы не две струйки темного дыма.
– По-моему, с ним все уже кончено, – сказал Андронико.
Похоже, что так оно и было. Непокорная душа покидала тело.
Никто не отозвался на крик дракона, во всем мире никто пальцем не пошевельнул. Горы стояли неподвижные, даже ручейки сыплющейся земли, казалось, замерли; на чистом небе не было ни облачка, солнце клонилось к закату. Не нашлось никакой силы, которая могла бы отомстить за совершенную расправу. Человек пришел и стер с лица земли это сохранившееся с древних времен пятно. Сильный и коварный человек, повсюду устанавливающий свои мудрые законы во имя порядка; безупречный человек, который радеет о прогрессе и ни в коем случае не может допустить, чтобы где-то, пусть даже в диких горах, сохранились драконы. Это убийство совершил человек, и глупо было бы возмущаться.
То, что он сделал, было оправданно и вполне отвечало законам. И все-таки казалось просто невозможным, чтобы никто не откликнулся на последний зов дракона. Вот почему Андронико, и его жена, и охотники только и мечтали, как бы поскорее убраться восвояси. Даже господам натуралистам, махнувшим рукой на возможность сделать такое редкое чучело, хотелось уже быть подальше отсюда.
Местные жители исчезли, словно предчувствуя беду. Снизу по осыпающимся стенкам поползли тени. Над телом дракона, похожим на обтянутый пергаментом остов, все еще поднимались вверх две струйки дыма, медленно завиваясь кольцами в неподвижном воздухе. Казалось, все кончено: завершилась грустная история, и надо поскорее о ней забыть. Но граф Джерол кашлял и кашлял. Обессилевший, он сидел на большом камне рядом со своими друзьями, которые не осмеливались с ним заговорить. Даже бесстрашная Мария отвернулась и смотрела куда-то в сторону. Тишину нарушал лишь отрывистый кашель графа. Тщетно Мартино Джерол пытался подавить его: мучительный огонь все глубже проникал в грудь.
– Я чувствовал, – прошептал губернатор жене, которую слегка лихорадило.
Третье «П»
Старый бородавочник
– Нисколько. Больше нельзя, – ответил юноша. – Я не отдам ее, хоть вы мне золота тут насыпьте. Что же это вы наделали? – добавил он, глядя широко открытыми глазами на истекающее кровью чудовище.
– Мы пришли сюда, чтобы навести порядок. Можете радоваться: с завтрашнего дня никаких коз таскать вам сюда не придется.
– Почему не придется?
– Завтра дракона больше не будет, – сказал граф и улыбнулся.
– Да нельзя же, не можете вы этого сделать, послушайте! – воскликнул юноша испуганно.
– Ну вот, теперь еще этот! – закричал Мартино Джерол. – Давай сюда козу сейчас же!
– Говорю, не дам, – ответил юноша, отходя назад.
– Ах, черт побери! – Граф накинулся на парня, ударил кулаком прямо в лицо, вырвал у него из рук козью тушу, а его самого сбил с ног.
– Ну, вы еще пожалеете, пожалеете, говорю вам, еще как пожалеете! – поднимаясь с земли, бормотал сквозь зубы парень – на большее у него смелости не хватило.
Но Джерол уже отвернулся.
Солнце палило вовсю, и трудно было смотреть – так слепили сверкавшие под его лучами желтый щебень, скалы, камни и снова щебень, сплошной щебень… Не на чем, совершенно не на чем было отдохнуть глазу.
Марию все сильнее мучила жажда, и она никак не могла напиться вдоволь.
– Господи, какое пекло! – жалобно повторяла Мария. Даже граф Джерол стал раздражать ее.
Между тем вокруг них словно из-под земли выросли десятки людей. Должно быть, они пришли из Палисано, услышав, что какие-то чужаки поднялись в Бурель. И вот теперь эти люди неподвижно стояли на желтых глинистых уступах и безмолвно наблюдали за происходящим.
– Смотри, какая у тебя публика! – сказал Андронико, пытаясь разрядить обстановку шуткой.
Он обращался к Джеролу, который, призвав на помощь двух охотников, возился с тушей.
Молодой граф поднял голову и увидел незнакомцев, не сводивших с него глаз. Пренебрежительно отмахнувшись, он вновь принялся за дело.
Обессилевший окончательно дракон соскользнул по стенке на галечник и лежал там неподвижно; было видно лишь, как вздымается его раздутый живот.
– Готово! – крикнул один из охотников, вместе с Джеролом поднимая козу с земли. Они вспороли ей брюхо, заложили туда заряд пороха и подсоединили к нему фитиль.
Затем на глазах у всех граф бесстрашно направился по галечнику к дракону, положил – не больше чем в десяти метрах от него – козью тушу и, разматывая бикфордов шнур, стал отходить назад.
Пришлось прождать не меньше получаса, прежде чем животное сдвинулось с места. Незнакомцы, стоявшие на глинистых гребнях, казались изваяниями: они не переговаривались даже между собой, и на лицах у всех было написано неодобрение. Не обращая внимания на солнце, которое жгло уже в полную силу, они не отрывали взгляда от дракона, словно моля его не двигаться с места.
Но дракон, пораженный выстрелом из карабина в хребет, неожиданно повернулся, увидел козу и медленно пополз к ней. Когда он потянулся к добыче, граф поджег фитиль. Язычок пламени быстро побежал по шнуру и, достигнув козьей туши, лизнул порох – раздался взрыв. Это был не очень громкий, гораздо менее громкий, чем выстрел кулеврины, сухой, чуть приглушенный звук: с таким звуком ломается толстая палка. Но дракона отбросило назад, и он упал навзничь, так что стало видно его развороченное брюхо. Потом он опять начал мучительно раскачиваться из стороны в сторону – казалось, говорил, что это несправедливо, что все они слишком жестоки и что теперь уже ничего не поделаешь.
Граф торжествующе засмеялся. На этот раз никто его не поддержал.
– Какой ужас! Хватит! – крикнула Мария, закрывая лицо руками.
– Да, – тихо проговорил ее муж, – я тоже считаю, что все это плохо кончится.
Чудовище лежало в луже черной крови без признаков жизни. И вдруг из боков у него потянулись – одна справа, другая слева – две тяжелые струи темного дыма, стлавшиеся понизу и с трудом отрывавшиеся от земли.
– Ну, видишь? – повернулся Ингирами к своему коллеге.
– Да, вижу, – откликнулся тот.
– Два жаберных отверстия – как у рогатого динозавра. Так называемое operculi hammeri.
– Нет, – возразил Фусти, – это не рогатый динозавр.
Граф Джерол вышел из-за валуна, служившего ему укрытием, и направился к чудовищу, чтобы прикончить его. Дойдя до самой середины галечной насыпи, он уже занес было свой ломик, но его остановил крик присутствующих.
На какой-то миг Джеролу показалось, что этим криком они выражают свое ликование: ведь дракону пришел конец. Но тут он заметил, что кто-то шевелится у него за спиной. Резко обернувшись, граф увидел – вот потеха! – как из пещеры, спотыкаясь, выползли две жалкие зверушки и довольно быстро заковыляли к нему. Это были две маленькие неуклюжие рептилии длиной не больше полуметра, этакие уменьшенные копии испускавшего дух дракона, два маленьких дракончика, два детеныша: как видно, голод заставил их покинуть пещеру.
Все произошло в считанные мгновения. Граф продемонстрировал необыкновенную ловкость.
– Вот тебе! Вот тебе! – кричал он, азартно размахивая своей железной палицей.
Двух ударов оказалось достаточно. Энергично и решительно действуя ломиком, он с такой легкостью проломил черепа обоим уродцам, словно у них были не головы, а стеклянные шары. Они лежали, бездыханные, на камнях и издали были похожи на две волынки с пустыми мехами.
И тогда наблюдавшие за этой сценой незнакомцы молча, врассыпную бросились вниз по усыпанным галькой пересохшим руслам. Словно бежали от какой-то страшной опасности. Не издав ни звука, не шелохнув ни камешка, ни разу не оглянувшись на пещеру дракона, они исчезли так же внезапно, как и появились.
Дракон зашевелился. Казалось, он так никогда и не умрет. Медленно, как улитка, пополз он к двум убитым детенышам, не переставая выпускать две струи дыма. Добравшись до них, он рухнул на галечник, с невероятным усилием вытянул шею и принялся облизывать своих мертвых уродцев – возможно, надеясь таким образом вернуть их к жизни.
Наконец, собрав последние свои силы, дракон запрокинул голову к небу – так он еще ни разу не делал – и издал протяжный, постепенно набиравший силу неописуемый вопль, вопль, какого никто и никогда еще в мире не слышал. В его голосе, не похожем ни на голос человека, ни на голос животного, было столько страстной ненависти, что даже граф Джерол застыл на месте, скованный страхом.
Теперь стало ясно, почему дракон не хотел возвращаться в пещеру, где мог бы укрыться от своих преследователей, почему он не издал ни стона, ни крика, а лишь иногда сдавленно шипел. Дракон боялся за своих детенышей и ради их спасения жертвовал собственной жизнью: если бы он скрылся в пещере, люди последовали бы за ним туда и нашли бы его малышей. А подай он голос, детеныши сами выбежали бы к нему. И только теперь, увидев их мертвыми, чудовище исторгло из груди этот вопль.
Дракон взывал о помощи и требовал отомстить за гибель его детей. Но к кому он взывал? К горам, таким пустынным и суровым? К небу, в котором не было ни птицы, ни облачка? К людям, которые истязали его? Или, быть может, к дьяволу? Его крик ввинчивался в скалистые стены, пронзал небесный свод, заполняя собой Вселенную. Казалось просто немыслимым (хотя никакого разумного основания для этого не было), чтобы никто так и не откликнулся на его зов.
– Интересно, к кому он обращается? – спросил Андронико, тщетно стараясь придать своему вопросу шутливый тон. – Кого зовет? Никто вроде бы не спешит к нему на помощь?
– Ох, скорей бы уж он умер! – воскликнула женщина.
Но дракон все не умирал, хотя граф Джерол, горя желанием прикончить его, все стрелял и стрелял из своего карабина. Бац! Бац! Никакого результата. Дракон продолжал нежно облизывать своих мертвых детенышей, но движения его языка становились все замедленнее. Какая-то беловатая жидкость вытекала из его уцелевшего глаза.
– Глядите! – воскликнул профессор Фусти. – Он же плачет!
Губернатор сказал:
– Уже поздно. Хватит, Мартино. Пора возвращаться.
Семь раз поднимался к небу голос дракона, семь раз эхом отвечали ему скалы и небо. На седьмой раз крик его, который, казалось, никогда не кончится, внезапно ослабел, потом резко оборвался.
Гробовую тишину вдруг нарушил чей-то кашель. Весь в пыли, с потным, исказившимся от усталости и волнения лицом, граф Мартино, бросив на камни карабин и прижав руку к груди, шел по осыпи и кашлял.
– Ну, что такое? – спросил Андронико; по лицу его было видно, что он почуял недоброе. – Что с тобой?
– Ничего, – ответил Джерол, через силу стараясь говорить бодро. – Глотнул немного дыма.
– Какого дыма?
Джерол не ответил и махнул рукой в сторону дракона. Чудовище лежало неподвижно, уронив голову на камни. Можно было сказать, что оно уже мертво, если бы не две струйки темного дыма.
– По-моему, с ним все уже кончено, – сказал Андронико.
Похоже, что так оно и было. Непокорная душа покидала тело.
Никто не отозвался на крик дракона, во всем мире никто пальцем не пошевельнул. Горы стояли неподвижные, даже ручейки сыплющейся земли, казалось, замерли; на чистом небе не было ни облачка, солнце клонилось к закату. Не нашлось никакой силы, которая могла бы отомстить за совершенную расправу. Человек пришел и стер с лица земли это сохранившееся с древних времен пятно. Сильный и коварный человек, повсюду устанавливающий свои мудрые законы во имя порядка; безупречный человек, который радеет о прогрессе и ни в коем случае не может допустить, чтобы где-то, пусть даже в диких горах, сохранились драконы. Это убийство совершил человек, и глупо было бы возмущаться.
То, что он сделал, было оправданно и вполне отвечало законам. И все-таки казалось просто невозможным, чтобы никто не откликнулся на последний зов дракона. Вот почему Андронико, и его жена, и охотники только и мечтали, как бы поскорее убраться восвояси. Даже господам натуралистам, махнувшим рукой на возможность сделать такое редкое чучело, хотелось уже быть подальше отсюда.
Местные жители исчезли, словно предчувствуя беду. Снизу по осыпающимся стенкам поползли тени. Над телом дракона, похожим на обтянутый пергаментом остов, все еще поднимались вверх две струйки дыма, медленно завиваясь кольцами в неподвижном воздухе. Казалось, все кончено: завершилась грустная история, и надо поскорее о ней забыть. Но граф Джерол кашлял и кашлял. Обессилевший, он сидел на большом камне рядом со своими друзьями, которые не осмеливались с ним заговорить. Даже бесстрашная Мария отвернулась и смотрела куда-то в сторону. Тишину нарушал лишь отрывистый кашель графа. Тщетно Мартино Джерол пытался подавить его: мучительный огонь все глубже проникал в грудь.
– Я чувствовал, – прошептал губернатор жене, которую слегка лихорадило.
Третье «П»
Ближе к вечеру в деревеньку Систо въехала повозка. Ее хозяин, торговец лесом Кристофер Шредер, подкатил к постоялому двору, где бывал раза два-три в год. Еще в пути он почувствовал себя неважно и сразу лег в постель. Погодя Шредер послал за лекарем Лугози, своим старым знакомым. Лугози в задумчивости осмотрел больного. Заверив Шредера, что ничего серьезного нет, он все же взял для анализа бутылочку мочи и пообещал вскоре зайти.
Наутро Шредеру стало гораздо лучше. Он решил подняться, не дожидаясь прихода Лугози. Полуодетый, он брился перед зеркалом, когда в дверь постучали. Это был лекарь.
– Войдите, – сказал Шредер, продолжая бриться. – Самочувствие превосходное. Благодарю, что пришли. Боюсь, ваши услуги уже не понадобятся.
– Что за спешка! – Лугози смущенно кашлянул. – А я к вам не один.
Шредер обернулся и увидел на пороге, рядом с лекарем, коренастого, краснолицего господина лет сорока с довольно заурядной внешностью. Господин вкрадчиво улыбался. Шредер, человек самоуверенный и властный, раздраженно-вопросительно взглянул на Лугози.
– Мой друг, дон Валерио Мелито, – отрекомендовал незнакомца Лугози. – Нам нужно навестить еще одного больного, и я попросил дона Валерио составить мне компанию.
– Ваш покорный слуга, – сухо произнес Шредер. – Присаживайтесь, прошу.
– Полагаю, что сегодня, – продолжал Лугози скорее для оправдания, – осмотр уже излишен. Анализы хорошие. Пожалуй, неплохо бы сделать небольшое кровопускание.
– Кровопускание? Это еще зачем?
– О, кровопускание – весьма действенное средство, – пояснил лекарь. – После него вы станете другим человеком. Кровопускание очень даже пользительно темпераментным натурам. Никаких хлопот: раз, два и готово.
Лугози достал из плаща склянку с тремя пиявками, поставил ее на стол и добавил:
– Приложите пиявку к запястью. Подержите секунду, и она вопьется. Только… прошу вас, сделайте это сами. Должен сознаться, что за двадцать лет лекарской практики я ни разу не осмелился взять рукой пиявку.
– Извольте, – снисходительно бросил Шредер.
Взяв склянку, он сел на кровать и приложил к запястью двух пиявок с такой ловкостью, будто занимался этим всю жизнь.
Пришедший с лекарем господин, не снимая своего широкого плаща, положил на стол шляпу и продолговатый пакет. В пакете что-то звякнуло.
С чувством смутной тревоги Шредер отметил про себя, что незнакомец словно нарочно сел подальше от него у самого порога.
– Вообразите, дон Валерио утверждает, что знаком с вами, – заметил лекарь, тоже почему-то присаживаясь около двери.
– Вроде бы не имел чести, – ответил торговец, сидя на кровати и опустив расслабленные руки с присосавшимися к ним пиявками. – А что, Лугози, не идет ли с утра дождь? Я еще не выглядывал. Не дай Бог польет: у меня нынче дел по горло.
– Нет, дождя нет, – ответил лекарь мимоходом. – Дон Валерио говорит, что знаком с вами. Ему не терпелось снова увидеться.
– Я не имел чести встречаться с вами лично, – произнес Мелито противным глухим голосом, – но знаю о вас кое-что, о чем вы и не подозреваете.
– Мне, право, и невдомек, сударь, – равнодушно проронил Шредер.
– Три месяца назад, – продолжал Мелито. – Постарайтесь вспомнить, не проезжали ли вы три месяца назад на своей повозке вдоль Старой границы?
– Вполне возможно, – ответил Шредер. – Точно не вспомню.
– Хорошо, а не припомните, как вас занесло на повороте?
– В самом деле, – согласился Шредер, холодно глядя на незваного гостя.
– Одно колесо сошло с дороги, и лошадь не могла затащить повозку обратно в колею?
– Именно так. Но где были вы?
– Об этом потом, – усмехнулся Мелито и, подмигнув лекарю, добавил: – Вы слезли с повозки, но и тут не сумели вытянуть ее. Ведь так?
– Действительно. В тот день еще лило как из ведра.
– Не то слово, – подтвердил дон Валерио, довольный собой. – А пока вы там надрывались, не проходил ли мимо странного вида высокий мужчина со смуглым лицом?
– Что-то не припомню, – отмахнулся Шредер. – Извините, Лугози, долго мне еще сидеть с этими пиявками? Право, уже довольно. Они и так раздулись как жабы. Я ведь говорил, у меня сегодня много дел.
– Еще несколько минут! – взмолился лекарь. – Чуточку терпения, дорогой Шредер! Зато потом, вот увидите, вы почувствуете себя совсем иначе! Сейчас и десяти нет, у вас еще уйма времени!
– А не было ли у того смуглолицего нелепой шляпы наподобие цилиндра? – не унимался дон Валерио. – И не носил ли он что-то вроде колокольчика, который все время позванивал?
– Да, теперь вспомнил, – сказал Шредер. – И что из этого?
– Ничего особенного, – ответил Мелито. – Только то, что я уже видел вас и что у меня хорошая память. К сожалению, в тот день я стоял далеко, по ту сторону оврага, метрах в пятистах от вас. Я укрывался от дождя под деревом и все видел.
– Ну и кто же был тот человек? – резко спросил Шредер, давая понять, что если Мелито хочет что-то сообщить ему, то лучше говорить сразу.
– Откуда мне знать, ведь я видел его издалека. А как вы думаете?
– Какой-нибудь бродяга, – сказал торговец. – Мне он показался глухонемым. Когда я попросил его подойти и помочь, он заскулил, и я не разобрал ни единого слова.
– И пошли ему навстречу, но он попятился. Тогда вы взяли его за руку и заставили подтолкнуть повозку. Не так ли? Скажите честно.
– А что в этом такого? – всполошился Шредер. – Я не сделал ему ничего дурного. Наоборот, дал пару монет.
– Слышали? – шепнул Мелито лекарю, затем, громче, Шредеру: – Ничего, решительно ничего. Однако согласитесь, я все это видел.
– Не нужно волноваться, голубчик, – вмешался Лугози, видя, что лицо торговца принимает недоброе выражение. – Дражайший дон Валерио – большой охотник до всяких розыгрышей. Он просто хотел подивить вас.
Мелито повернулся в сторону лекаря, кивая в знак согласия. При этом движении полы его плаща разошлись. Шредер, все время следивший за ним, побледнел.
– Простите, дон Валерио, – сказал он менее непринужденно. – Вы носите пистолет. Мне кажется, вы могли бы оставить его внизу. Если не ошибаюсь, так принято в здешних краях.
– Черт подери! Тысячу извинений! – воскликнул Мелито, с досадой хлопнув себя ладонью по лбу. – Поймите меня правильно. Обычно я не ношу оружия, поэтому совсем о нем забыл. А как раз сегодня собирался прогуляться верхом по окрестностям.
Дон Валерио сокрушенно покачал головой. Говорил он как будто искренне. Однако пистолет оставил при себе.
– Скажите, – добавил он, – какое впечатление произвел на вас тот нищий?
– А какое он мог произвести впечатление? Нищий и есть нищий.
– Ну а та вещица, колокольчик, вы не задумывались, что бы это могло быть?
– Гм, – помедлил с ответом Шредер, чувствуя подвох. – Цыган, наверное. Зазывая людей, цыгане часто звонят в колокольчики.
– Цыган! – захохотал Мелито, точно сама эта мысль необыкновенно его позабавила. – Так вы приняли его за цыгана?
– В чем дело? – Шредер недовольно повернулся к Лугози. – Что означает сей допрос? Дорогой Лугози, эта история мне вовсе не по душе. Потрудитесь объяснить, что вам угодно?
– Прошу вас, не волнуйтесь, – Лугози явно смутился.
– Если с тем бродягой случилось несчастье и виноват во всем я, говорите прямо, – продолжал Шредер, повышая голос. – Говорите прямо, почтеннейшие! Не хотите ли вы сказать, что я его убил?
– При чем здесь – убил! – ухмыльнулся Мелито, чувствуя себя полным хозяином положения. – Что это вам взбрело в голову? Право, жаль, если я расстроил вас. Лугози предложил мне проведать кавалера Шредера. Позвольте, Шредера? Как же, помню такого, ответил я. Вот и славно, сказал Лугози, тогда зайдем к нему вместе: он будет рад. Весьма сожалею, если пришелся некстати…
Торговец почувствовал, что напрасно вспылил.
– Право же, я погорячился. Все это выглядело как допрос. Если что-то стряслось, говорите без церемоний.
– Видите ли, – осторожно начал лекарь, – кое-что действительно стряслось.
– Донос? – спросил Шредер уже увереннее, прикладывая к запястью пиявки, отскочившие во время недавней вспышки.
– Наверное, будет лучше, – произнес Лугози, обращаясь к дону Валерио, – если скажете вы.
– Хорошо, – согласился Мелито. – Итак, вы не знаете, кто помог вам вытащить повозку?
– Да нет же, клянусь, сколько можно повторять?!
– Я вам верю, – кивнул Мелито. – И спрашиваю об одном: догадываетесь ли вы, кто это мог быть?
– Не знаю, то ли цыган, то ли бродяга.
– Нет, не цыган. Может, он и был им – когда-то. Говоря яснее, это человек, который начинается на букву «п».
– На «п»? – повторил Шредер, роясь в памяти. Тень догадки мелькнула на его лице.
– Именно: начинается на «п», – подтвердил Мелито с лукавой улыбкой.
– Преступник? – озарился Шредер.
– Преступник! – рассмеялся дон Валерио. – Недурно, недурно! Вы были правы, Лугози: кавалер Шредер – большой шутник!
В этот момент за окном послышался шум дождя.
– Вынужден с вами проститься, – сказал Шредер, решительно отрывая от руки прилипшие пиявки. – Пошел дождь, значит, и мне пора, иначе ничего не успею.
– Начинается на «п», – настаивал Мелито. Он поднялся и что-то перебирал под широким плащом.
– Говорю вам, не знаю. Загадки – это не для меня. Если у вас есть что сказать – выкладывайте. Начинается на «п»? Может, проходимец? Знаете, из тех, что нанимаются в солдаты? – предположил Шредер с насмешкой.
Мелито и Лугози стояли друг возле друга, прислонившись спиной к двери. Ни один из них уже не улыбался.
– Не преступник и не проходимец, – медленно произнес Мелито. – Это был прокаженный.
Бледный как смерть торговец взглянул на них.
– Ну так что с того? Даже если и прокаженный?
– К несчастью, тот человек в самом деле был прокаженным, – сказал Лугози, боязливо прячась за спину дона Валерио. – Так же, как и вы теперь.
– Довольно! – заорал Шредер, сотрясаясь от гнева. – Вон отсюда! Такие шутки со мной не пройдут! Вон, оба!
Дон Валерио медленно извлек из-под плаща пистолет.
– Я – местный судья, дорогой Шредер. Будет лучше, если вы успокоитесь.
– Я вам покажу, с кем вы имеете дело! – кричал Шредер. – Что вам от меня нужно?!
Мелито испытующе посмотрел на Шредера, готовый предупредить возможное нападение.
– В этом пакете – ваш колокольчик, – ответил он. – Вы немедленно покинете постоялый двор и будете все время звонить в колокольчик до тех пор, пока не окажетесь за пределами Систо, а затем и королевства.
– Колокольчик? Я вам покажу колокольчик! – выкрикнул Шредер.
Крик застрял у него в горле. От ужасной мысли торговец похолодел. Шредер понял: накануне, во время осмотра, у Лугози возникло подозрение, и он не замедлил предупредить судью. Того самого судью, который случайно видел, как три месяца назад Шредер схватил за руку прокаженного. Теперь он, Шредер, был обречен. Вся эта история с пиявками нужна была только для отвода глаз.
– Я уйду и без ваших понуканий, канальи. Я вам покажу, я вам покажу…
– Надевайте куртку, – приказал Мелито. Его лицо светилось дьявольским удовольствием. – И вон отсюда!
– Дайте хоть вещи собрать, – пробормотал Шредер. Куда девалась его былая дерзость? – Можете не беспокоиться: соберусь и уйду.
– Ваши вещи будут сожжены, – процедил судья. – Вы возьмете только колокольчик.
– Как же так! – вскричал Шредер; до сих пор такой уверенный, теперь он умолял судью, как ребенок. – Моя одежда, мои деньги… Неужели ничего нельзя?
– Возьмете куртку и плащ. Остальное должно быть сожжено. О вашей повозке и лошади мы уже позаботились.
– Что вы хотите этим сказать?
– Повозка и лошадь преданы огню, как гласит закон, – ответил судья, наслаждаясь отчаянием торговца. – Не думаете же вы, что прокаженный будет разъезжать на собственной повозке? А ну, шевелись! – грубо прикрикнул он на Шредера. – Мне что с тобой – целый день волыниться? Выметайся, шелудивый пес!
Весь дрожа, толстый и неповоротливый, с отвисшей челюстью и отупевшим взглядом, под дулом пистолета Шредер вышел из комнаты.
– Колокольчик! – взревел Мелито так, что Шредера передернуло, и швырнул ему под ноги звякнувший пакет. – Вынь и надень на шею!
Вмиг постарев, Шредер нагнулся, подобрал пакет, торопливо развязал веревку и вытащил новенький медный колокольчик с точеной деревянной ручкой.
– На шею! – рявкнул Мелито. – Пошевеливайся, не то буду стрелять!
Руки Шредера тряслись, ему нелегко было выполнить приказание судьи. Все же торговец сумел накинуть на шею привязанный к ручке шнурок. Колокольчик повис у него на животе, позванивая при каждом шаге.
– Колокольчик в руку и чтобы звонил, черт подери! Смотри мне, боров! Ай да прокаженный! – не унимался Мелито.
Потрясенный этой отвратительной сценой, Лугози отпрянул в сторону.
Немощными шагами Шредер стал спускаться по лестнице. Голова его покачивалась, как у слабоумных бродяг. Пройдя две ступеньки, он обернулся, поискал взглядом лекаря и пристально посмотрел ему в глаза.
– Я не виноват, – забормотал Лугози. – Случилось несчастье, большое несчастье!
– Пошел, пошел! – Судья подгонял его как скотину. – Не забывай про колокольчик, тебе говорят! Люди должны знать о твоем приближении!
Шредер повернулся и зашагал вниз.
Через минуту он появился в дверях постоялого двора и медленно двинулся по площади. Люди расступались на его пути.
Площадь была широкая и длинная.
Шредер судорожно подергивал за колокольчик. Тот издавал чистый и радостный звук: дзинь-дзинь-дзинь!
Наутро Шредеру стало гораздо лучше. Он решил подняться, не дожидаясь прихода Лугози. Полуодетый, он брился перед зеркалом, когда в дверь постучали. Это был лекарь.
– Войдите, – сказал Шредер, продолжая бриться. – Самочувствие превосходное. Благодарю, что пришли. Боюсь, ваши услуги уже не понадобятся.
– Что за спешка! – Лугози смущенно кашлянул. – А я к вам не один.
Шредер обернулся и увидел на пороге, рядом с лекарем, коренастого, краснолицего господина лет сорока с довольно заурядной внешностью. Господин вкрадчиво улыбался. Шредер, человек самоуверенный и властный, раздраженно-вопросительно взглянул на Лугози.
– Мой друг, дон Валерио Мелито, – отрекомендовал незнакомца Лугози. – Нам нужно навестить еще одного больного, и я попросил дона Валерио составить мне компанию.
– Ваш покорный слуга, – сухо произнес Шредер. – Присаживайтесь, прошу.
– Полагаю, что сегодня, – продолжал Лугози скорее для оправдания, – осмотр уже излишен. Анализы хорошие. Пожалуй, неплохо бы сделать небольшое кровопускание.
– Кровопускание? Это еще зачем?
– О, кровопускание – весьма действенное средство, – пояснил лекарь. – После него вы станете другим человеком. Кровопускание очень даже пользительно темпераментным натурам. Никаких хлопот: раз, два и готово.
Лугози достал из плаща склянку с тремя пиявками, поставил ее на стол и добавил:
– Приложите пиявку к запястью. Подержите секунду, и она вопьется. Только… прошу вас, сделайте это сами. Должен сознаться, что за двадцать лет лекарской практики я ни разу не осмелился взять рукой пиявку.
– Извольте, – снисходительно бросил Шредер.
Взяв склянку, он сел на кровать и приложил к запястью двух пиявок с такой ловкостью, будто занимался этим всю жизнь.
Пришедший с лекарем господин, не снимая своего широкого плаща, положил на стол шляпу и продолговатый пакет. В пакете что-то звякнуло.
С чувством смутной тревоги Шредер отметил про себя, что незнакомец словно нарочно сел подальше от него у самого порога.
– Вообразите, дон Валерио утверждает, что знаком с вами, – заметил лекарь, тоже почему-то присаживаясь около двери.
– Вроде бы не имел чести, – ответил торговец, сидя на кровати и опустив расслабленные руки с присосавшимися к ним пиявками. – А что, Лугози, не идет ли с утра дождь? Я еще не выглядывал. Не дай Бог польет: у меня нынче дел по горло.
– Нет, дождя нет, – ответил лекарь мимоходом. – Дон Валерио говорит, что знаком с вами. Ему не терпелось снова увидеться.
– Я не имел чести встречаться с вами лично, – произнес Мелито противным глухим голосом, – но знаю о вас кое-что, о чем вы и не подозреваете.
– Мне, право, и невдомек, сударь, – равнодушно проронил Шредер.
– Три месяца назад, – продолжал Мелито. – Постарайтесь вспомнить, не проезжали ли вы три месяца назад на своей повозке вдоль Старой границы?
– Вполне возможно, – ответил Шредер. – Точно не вспомню.
– Хорошо, а не припомните, как вас занесло на повороте?
– В самом деле, – согласился Шредер, холодно глядя на незваного гостя.
– Одно колесо сошло с дороги, и лошадь не могла затащить повозку обратно в колею?
– Именно так. Но где были вы?
– Об этом потом, – усмехнулся Мелито и, подмигнув лекарю, добавил: – Вы слезли с повозки, но и тут не сумели вытянуть ее. Ведь так?
– Действительно. В тот день еще лило как из ведра.
– Не то слово, – подтвердил дон Валерио, довольный собой. – А пока вы там надрывались, не проходил ли мимо странного вида высокий мужчина со смуглым лицом?
– Что-то не припомню, – отмахнулся Шредер. – Извините, Лугози, долго мне еще сидеть с этими пиявками? Право, уже довольно. Они и так раздулись как жабы. Я ведь говорил, у меня сегодня много дел.
– Еще несколько минут! – взмолился лекарь. – Чуточку терпения, дорогой Шредер! Зато потом, вот увидите, вы почувствуете себя совсем иначе! Сейчас и десяти нет, у вас еще уйма времени!
– А не было ли у того смуглолицего нелепой шляпы наподобие цилиндра? – не унимался дон Валерио. – И не носил ли он что-то вроде колокольчика, который все время позванивал?
– Да, теперь вспомнил, – сказал Шредер. – И что из этого?
– Ничего особенного, – ответил Мелито. – Только то, что я уже видел вас и что у меня хорошая память. К сожалению, в тот день я стоял далеко, по ту сторону оврага, метрах в пятистах от вас. Я укрывался от дождя под деревом и все видел.
– Ну и кто же был тот человек? – резко спросил Шредер, давая понять, что если Мелито хочет что-то сообщить ему, то лучше говорить сразу.
– Откуда мне знать, ведь я видел его издалека. А как вы думаете?
– Какой-нибудь бродяга, – сказал торговец. – Мне он показался глухонемым. Когда я попросил его подойти и помочь, он заскулил, и я не разобрал ни единого слова.
– И пошли ему навстречу, но он попятился. Тогда вы взяли его за руку и заставили подтолкнуть повозку. Не так ли? Скажите честно.
– А что в этом такого? – всполошился Шредер. – Я не сделал ему ничего дурного. Наоборот, дал пару монет.
– Слышали? – шепнул Мелито лекарю, затем, громче, Шредеру: – Ничего, решительно ничего. Однако согласитесь, я все это видел.
– Не нужно волноваться, голубчик, – вмешался Лугози, видя, что лицо торговца принимает недоброе выражение. – Дражайший дон Валерио – большой охотник до всяких розыгрышей. Он просто хотел подивить вас.
Мелито повернулся в сторону лекаря, кивая в знак согласия. При этом движении полы его плаща разошлись. Шредер, все время следивший за ним, побледнел.
– Простите, дон Валерио, – сказал он менее непринужденно. – Вы носите пистолет. Мне кажется, вы могли бы оставить его внизу. Если не ошибаюсь, так принято в здешних краях.
– Черт подери! Тысячу извинений! – воскликнул Мелито, с досадой хлопнув себя ладонью по лбу. – Поймите меня правильно. Обычно я не ношу оружия, поэтому совсем о нем забыл. А как раз сегодня собирался прогуляться верхом по окрестностям.
Дон Валерио сокрушенно покачал головой. Говорил он как будто искренне. Однако пистолет оставил при себе.
– Скажите, – добавил он, – какое впечатление произвел на вас тот нищий?
– А какое он мог произвести впечатление? Нищий и есть нищий.
– Ну а та вещица, колокольчик, вы не задумывались, что бы это могло быть?
– Гм, – помедлил с ответом Шредер, чувствуя подвох. – Цыган, наверное. Зазывая людей, цыгане часто звонят в колокольчики.
– Цыган! – захохотал Мелито, точно сама эта мысль необыкновенно его позабавила. – Так вы приняли его за цыгана?
– В чем дело? – Шредер недовольно повернулся к Лугози. – Что означает сей допрос? Дорогой Лугози, эта история мне вовсе не по душе. Потрудитесь объяснить, что вам угодно?
– Прошу вас, не волнуйтесь, – Лугози явно смутился.
– Если с тем бродягой случилось несчастье и виноват во всем я, говорите прямо, – продолжал Шредер, повышая голос. – Говорите прямо, почтеннейшие! Не хотите ли вы сказать, что я его убил?
– При чем здесь – убил! – ухмыльнулся Мелито, чувствуя себя полным хозяином положения. – Что это вам взбрело в голову? Право, жаль, если я расстроил вас. Лугози предложил мне проведать кавалера Шредера. Позвольте, Шредера? Как же, помню такого, ответил я. Вот и славно, сказал Лугози, тогда зайдем к нему вместе: он будет рад. Весьма сожалею, если пришелся некстати…
Торговец почувствовал, что напрасно вспылил.
– Право же, я погорячился. Все это выглядело как допрос. Если что-то стряслось, говорите без церемоний.
– Видите ли, – осторожно начал лекарь, – кое-что действительно стряслось.
– Донос? – спросил Шредер уже увереннее, прикладывая к запястью пиявки, отскочившие во время недавней вспышки.
– Наверное, будет лучше, – произнес Лугози, обращаясь к дону Валерио, – если скажете вы.
– Хорошо, – согласился Мелито. – Итак, вы не знаете, кто помог вам вытащить повозку?
– Да нет же, клянусь, сколько можно повторять?!
– Я вам верю, – кивнул Мелито. – И спрашиваю об одном: догадываетесь ли вы, кто это мог быть?
– Не знаю, то ли цыган, то ли бродяга.
– Нет, не цыган. Может, он и был им – когда-то. Говоря яснее, это человек, который начинается на букву «п».
– На «п»? – повторил Шредер, роясь в памяти. Тень догадки мелькнула на его лице.
– Именно: начинается на «п», – подтвердил Мелито с лукавой улыбкой.
– Преступник? – озарился Шредер.
– Преступник! – рассмеялся дон Валерио. – Недурно, недурно! Вы были правы, Лугози: кавалер Шредер – большой шутник!
В этот момент за окном послышался шум дождя.
– Вынужден с вами проститься, – сказал Шредер, решительно отрывая от руки прилипшие пиявки. – Пошел дождь, значит, и мне пора, иначе ничего не успею.
– Начинается на «п», – настаивал Мелито. Он поднялся и что-то перебирал под широким плащом.
– Говорю вам, не знаю. Загадки – это не для меня. Если у вас есть что сказать – выкладывайте. Начинается на «п»? Может, проходимец? Знаете, из тех, что нанимаются в солдаты? – предположил Шредер с насмешкой.
Мелито и Лугози стояли друг возле друга, прислонившись спиной к двери. Ни один из них уже не улыбался.
– Не преступник и не проходимец, – медленно произнес Мелито. – Это был прокаженный.
Бледный как смерть торговец взглянул на них.
– Ну так что с того? Даже если и прокаженный?
– К несчастью, тот человек в самом деле был прокаженным, – сказал Лугози, боязливо прячась за спину дона Валерио. – Так же, как и вы теперь.
– Довольно! – заорал Шредер, сотрясаясь от гнева. – Вон отсюда! Такие шутки со мной не пройдут! Вон, оба!
Дон Валерио медленно извлек из-под плаща пистолет.
– Я – местный судья, дорогой Шредер. Будет лучше, если вы успокоитесь.
– Я вам покажу, с кем вы имеете дело! – кричал Шредер. – Что вам от меня нужно?!
Мелито испытующе посмотрел на Шредера, готовый предупредить возможное нападение.
– В этом пакете – ваш колокольчик, – ответил он. – Вы немедленно покинете постоялый двор и будете все время звонить в колокольчик до тех пор, пока не окажетесь за пределами Систо, а затем и королевства.
– Колокольчик? Я вам покажу колокольчик! – выкрикнул Шредер.
Крик застрял у него в горле. От ужасной мысли торговец похолодел. Шредер понял: накануне, во время осмотра, у Лугози возникло подозрение, и он не замедлил предупредить судью. Того самого судью, который случайно видел, как три месяца назад Шредер схватил за руку прокаженного. Теперь он, Шредер, был обречен. Вся эта история с пиявками нужна была только для отвода глаз.
– Я уйду и без ваших понуканий, канальи. Я вам покажу, я вам покажу…
– Надевайте куртку, – приказал Мелито. Его лицо светилось дьявольским удовольствием. – И вон отсюда!
– Дайте хоть вещи собрать, – пробормотал Шредер. Куда девалась его былая дерзость? – Можете не беспокоиться: соберусь и уйду.
– Ваши вещи будут сожжены, – процедил судья. – Вы возьмете только колокольчик.
– Как же так! – вскричал Шредер; до сих пор такой уверенный, теперь он умолял судью, как ребенок. – Моя одежда, мои деньги… Неужели ничего нельзя?
– Возьмете куртку и плащ. Остальное должно быть сожжено. О вашей повозке и лошади мы уже позаботились.
– Что вы хотите этим сказать?
– Повозка и лошадь преданы огню, как гласит закон, – ответил судья, наслаждаясь отчаянием торговца. – Не думаете же вы, что прокаженный будет разъезжать на собственной повозке? А ну, шевелись! – грубо прикрикнул он на Шредера. – Мне что с тобой – целый день волыниться? Выметайся, шелудивый пес!
Весь дрожа, толстый и неповоротливый, с отвисшей челюстью и отупевшим взглядом, под дулом пистолета Шредер вышел из комнаты.
– Колокольчик! – взревел Мелито так, что Шредера передернуло, и швырнул ему под ноги звякнувший пакет. – Вынь и надень на шею!
Вмиг постарев, Шредер нагнулся, подобрал пакет, торопливо развязал веревку и вытащил новенький медный колокольчик с точеной деревянной ручкой.
– На шею! – рявкнул Мелито. – Пошевеливайся, не то буду стрелять!
Руки Шредера тряслись, ему нелегко было выполнить приказание судьи. Все же торговец сумел накинуть на шею привязанный к ручке шнурок. Колокольчик повис у него на животе, позванивая при каждом шаге.
– Колокольчик в руку и чтобы звонил, черт подери! Смотри мне, боров! Ай да прокаженный! – не унимался Мелито.
Потрясенный этой отвратительной сценой, Лугози отпрянул в сторону.
Немощными шагами Шредер стал спускаться по лестнице. Голова его покачивалась, как у слабоумных бродяг. Пройдя две ступеньки, он обернулся, поискал взглядом лекаря и пристально посмотрел ему в глаза.
– Я не виноват, – забормотал Лугози. – Случилось несчастье, большое несчастье!
– Пошел, пошел! – Судья подгонял его как скотину. – Не забывай про колокольчик, тебе говорят! Люди должны знать о твоем приближении!
Шредер повернулся и зашагал вниз.
Через минуту он появился в дверях постоялого двора и медленно двинулся по площади. Люди расступались на его пути.
Площадь была широкая и длинная.
Шредер судорожно подергивал за колокольчик. Тот издавал чистый и радостный звук: дзинь-дзинь-дзинь!
Старый бородавочник
Давайте рассмотрим психологию старого бородавочника. По достижении определенного возраста этот африканский кабан склонен с презрением смотреть на превратности жизни. Семейные радости тускнеют, беспокойные и похотливые недоростки постоянно мешаются под ногами, не говоря уже о раздражающей надменности уже выросших подсвинков, которые убеждены, что весь мир и все самки – только для них.
Теперь он считает, что удалился от всех по собственному стихийному побуждению, ибо достиг высшей степени звериного величия; он хочет убедить себя, что счастлив. И все же посмотрите, как беспокойно бродит он по стерне, как время от времени принюхивается, охваченный внезапно нахлынувшими воспоминаниями, и как он нарушает гармонию и симметрию природы, которая все живые существа сотворила парами. Ты обольщаешься, старый бородавочник: на самом деле тебя выгнали вон из твоей патриархальной семьи, потому что у тебя появилось слишком много странностей и претензий; молодежь перестала сдерживаться, стала клыками отпихивать тебя в сторону, а самки не вмешивались – видно, и у них ты уже сидел в печенках.
Теперь он считает, что удалился от всех по собственному стихийному побуждению, ибо достиг высшей степени звериного величия; он хочет убедить себя, что счастлив. И все же посмотрите, как беспокойно бродит он по стерне, как время от времени принюхивается, охваченный внезапно нахлынувшими воспоминаниями, и как он нарушает гармонию и симметрию природы, которая все живые существа сотворила парами. Ты обольщаешься, старый бородавочник: на самом деле тебя выгнали вон из твоей патриархальной семьи, потому что у тебя появилось слишком много странностей и претензий; молодежь перестала сдерживаться, стала клыками отпихивать тебя в сторону, а самки не вмешивались – видно, и у них ты уже сидел в печенках.