Страница:
Чарльз Буковски
Фактотум
Джону и Барбаре Мартин
Писатель отнюдь не стремится увидеть, как лев кушает травку. Он понимает, что и волка, и агнца создал один и тот же Господь, а потом улыбнулся «и увидел, что это хорошо».
Андре Жид
Charles Bukowski
FACTOTUM
Copyright © 1975 by Charles Bukowski.
Published by arrangement with HarperCollins Publishers, Inc.
FACTOTUM
Copyright © 1975 by Charles Bukowski.
Published by arrangement with HarperCollins Publishers, Inc.
Глава 1
Я приехал в Новый Орлеан в пять утра. Шел дождь. Я решил посидеть на автобусной станции, но люди меня угнетали, так что я взял чемодан, вышел наружу, под дождь, и побрел вдоль по улице. Я не знал, где здесь можно снять комнату подешевле.
Картонный чемодан распадался на части. Когда-то он был черным, но покрытие давно облезло, и остался один беззащитный желтый картон. Я пытался решить проблему, натерев желтые залысины черной ваксой. Но крем потек под дождем, и я испачкал обе штанины, пока шел по улицам, перекладывая чемодан из руки в руку.
И все-таки это был новый город.
Может быть, в этом городе мне повезет.
Дождь прошел, показалось солнце. Я забрел в черный район.
– Эй, белый! Ушлепок!
Я поставил чемодан на мокрый асфальт. На крыльце у подъезда сидела, болтая ногами, высокая азиатка. Вполне симпатичная, очень даже.
– Привет, белый ушлепок!
Я ничего не сказал. Просто стоял и смотрел на нее.
– Не хочешь заняться чем-нибудь нехорошим, а, беленький?
Она издевалась, смеялась надо мной. Сидела на ступеньках, болтала ногами. У нее были очень красивые ноги. И туфли на высоченных каблуках. Она болтала ногами и смеялась. Я поднял свой чемодан и пошел к ней. И тут я заметил, как занавеска в одном из окон слегка шелохнулась. Я успел разглядеть лицо. Чернокожий мужчина, похожий на Джерси Джо Уолкотта. Я развернулся и пошел дальше своей дорогой. Ее смех мчался за мной по пятам.
Картонный чемодан распадался на части. Когда-то он был черным, но покрытие давно облезло, и остался один беззащитный желтый картон. Я пытался решить проблему, натерев желтые залысины черной ваксой. Но крем потек под дождем, и я испачкал обе штанины, пока шел по улицам, перекладывая чемодан из руки в руку.
И все-таки это был новый город.
Может быть, в этом городе мне повезет.
Дождь прошел, показалось солнце. Я забрел в черный район.
– Эй, белый! Ушлепок!
Я поставил чемодан на мокрый асфальт. На крыльце у подъезда сидела, болтая ногами, высокая азиатка. Вполне симпатичная, очень даже.
– Привет, белый ушлепок!
Я ничего не сказал. Просто стоял и смотрел на нее.
– Не хочешь заняться чем-нибудь нехорошим, а, беленький?
Она издевалась, смеялась надо мной. Сидела на ступеньках, болтала ногами. У нее были очень красивые ноги. И туфли на высоченных каблуках. Она болтала ногами и смеялась. Я поднял свой чемодан и пошел к ней. И тут я заметил, как занавеска в одном из окон слегка шелохнулась. Я успел разглядеть лицо. Чернокожий мужчина, похожий на Джерси Джо Уолкотта. Я развернулся и пошел дальше своей дорогой. Ее смех мчался за мной по пятам.
Глава 2
Комната располагалась на втором этаже. В доме напротив был бар. Он назывался «Кафе «Сходня». Двери бара были распахнуты настежь, и из окна моей комнаты мне было видно, что происходит внутри. Люди там собрались самые разные: в основном полные отморозки, но было и несколько интересных лиц. По вечерам я сидел дома, пил вино и рассматривал людей в баре, а деньги неумолимо кончались. Днем я обычно подолгу гулял по городу. Часами сидел на скамейках, глядя на голубей.
Ел я один раз в день: для экономии, чтобы денег хватило на подольше. Я нашел одну грязную забегаловку, владелец которой был полным чмом, но там подавали роскошные завтраки – блинчики, овсянку, сосиски – почти задаром.
Ел я один раз в день: для экономии, чтобы денег хватило на подольше. Я нашел одну грязную забегаловку, владелец которой был полным чмом, но там подавали роскошные завтраки – блинчики, овсянку, сосиски – почти задаром.
Глава 3
В тот день я вышел на улицу, как обычно, и пошел шляться по городу. Мне было на удивление хорошо и спокойно. Солнце было как раз таким, каким нужно. Мягким и ласковым. В воздухе разливался безмятежный покой. Я добрался до центра квартала, и там был магазин. Перед входом на улице стоял какой-то мужик. Я прошел мимо.
– Эй, ПРИЯТЕЛЬ!
Я остановился и обернулся к нему.
– Работа нужна?
Я подошел к мужику. Дверь в магазинчик была открыта. Я заглянул туда. Большая темная комната. Длинный стол, за которым стояли люди. Мужчины и женщины. Все – с молотками, которыми они колотили по каким-то штуковинам на столе. В темноте было не очень видно, что это такое. Мне показалось, что это моллюски. От них пахло моллюсками. Я развернулся и пошел дальше.
Я хорошо помню, как папа по вечерам приходил домой и говорил о работе. Каждый день. Разговор о работе начинался уже с порога, продолжался за ужином и завершался в родительской спальне, когда папа кричал: «Гасим свет!» – ровно в восемь вечера, потому что ему надо было как следует высыпаться и набираться сил, чтобы назавтра идти на работу. Сплошная работа. Ничего, кроме работы.
За углом меня остановил другой мужик.
– Слушай, дружище… – начал он.
– Да?
– Слушай, я ветеран Первой мировой. Я положил жизнь за эту страну, а теперь я вообще никому не нужен. Никто меня не берет на работу, никто. Меня тут не ценят. Хотя я столько сделал для этой страны. Я не ел уже несколько дней. Помоги мне, чем сможешь…
– Я сам ищу работу.
– Ты ищешь работу?
– Ага.
Я пошел дальше. Перешел через улицу.
– Врешь! – крикнул он. – Ты не ищешь работу! У тебя есть работа!
Спустя пару дней я приступил к поискам.
– Эй, ПРИЯТЕЛЬ!
Я остановился и обернулся к нему.
– Работа нужна?
Я подошел к мужику. Дверь в магазинчик была открыта. Я заглянул туда. Большая темная комната. Длинный стол, за которым стояли люди. Мужчины и женщины. Все – с молотками, которыми они колотили по каким-то штуковинам на столе. В темноте было не очень видно, что это такое. Мне показалось, что это моллюски. От них пахло моллюсками. Я развернулся и пошел дальше.
Я хорошо помню, как папа по вечерам приходил домой и говорил о работе. Каждый день. Разговор о работе начинался уже с порога, продолжался за ужином и завершался в родительской спальне, когда папа кричал: «Гасим свет!» – ровно в восемь вечера, потому что ему надо было как следует высыпаться и набираться сил, чтобы назавтра идти на работу. Сплошная работа. Ничего, кроме работы.
За углом меня остановил другой мужик.
– Слушай, дружище… – начал он.
– Да?
– Слушай, я ветеран Первой мировой. Я положил жизнь за эту страну, а теперь я вообще никому не нужен. Никто меня не берет на работу, никто. Меня тут не ценят. Хотя я столько сделал для этой страны. Я не ел уже несколько дней. Помоги мне, чем сможешь…
– Я сам ищу работу.
– Ты ищешь работу?
– Ага.
Я пошел дальше. Перешел через улицу.
– Врешь! – крикнул он. – Ты не ищешь работу! У тебя есть работа!
Спустя пару дней я приступил к поискам.
Глава 4
У него был слуховой аппарат. Провод от аппарата тянулся вдоль шеи и скрывался в кармане рубашки, где лежала батарейка. В офисе было темно и уютно. Мужик был одет в старый потертый коричневый костюм, мятую белую рубашку и потрепанный по краям галстук. Мужика звали Хедерклиф.
Я прочел объявление в местной газете. Контора была рядом с домом.
Требуется энергичный, честолюбивый молодой человек, который задумывается о будущем. Опыт работы – не обязательно. Перспектива карьерного роста. Начинаем с отдела доставки и дальше – вверх по служебной лестнице.
Я ждал в приемной вместе с другими молодыми людьми. Их было пять или шесть. Все исправно пытались казаться честолюбивыми и энергичными. Мы заполнили заявления о приеме на работу и теперь ждали, когда нас вызовут. Меня вызвали самым последним.
– Мистер Чинаски, почему вы ушли с сортировочной станции?
– Там у меня не было никаких перспектив.
– У железнодорожников хорошие профсоюзы, медицинское страхование, пенсия.
– В моем возрасте до пенсии еще далеко. О ней как-то не думаешь.
– Почему вы приехали в Новый Орлеан?
– У меня слишком много друзей в Лос-Анджелесе. Они мне мешали сосредоточиться на карьере. Я подумал, что надо уехать в совсем незнакомый город, где можно будет нормально работать, чтобы меня ничто не отвлекало.
– А кто даст нам гарантии, что вы не уйдете от нас, проработав всего ничего?
– Да, если что, я могу и уйти.
– Поясните, пожалуйста.
– У вас в объявлении сказано, что вы ищете честолюбивых людей, которые задумываются о будущем. Вы обещаете перспективу карьерного роста. Если такой перспективы не будет, я скорее всего уйду.
– Почему вы не побрились? Вы что, проиграли спор?
– Еще нет.
– Еще нет?
– Нет. Я поспорил с квартирным хозяином, что сумею устроиться на работу за один день. Даже с такой бородой.
– Хорошо. Мы подумаем и сообщим вам о своем решении.
– У меня нет телефона.
– Ничего страшного, мистер Чинаски.
Я вернулся к себе и принял душ. В общей ванной в конце грязного коридора. Потом оделся, вышел на улицу и взял бутылку вина. Поднялся к себе и сел у окна. Я пил вино и смотрел на людей в баре через дорогу, на прохожих на улице. Я пил медленно, не торопясь, и снова думал о том, что надо бы обзавестись пистолетом – причем быстро. Решил и сделал, без всяких раздумий и разговоров. Это вопрос смелости. А то я уже стал сомневаться, хватит мне смелости или нет. Прикончив бутылку, я лег и заснул. В четыре утра меня разбудил стук в дверь. Мне принесли телеграмму. Там было написано:
МИСТЕР Г. ЧИНАСКИ. ВЫХОДИТЕ НА РАБОТУ ЗАВТРА В 8 УТРА. ХЕДЕРКЛИФ.
Я прочел объявление в местной газете. Контора была рядом с домом.
Требуется энергичный, честолюбивый молодой человек, который задумывается о будущем. Опыт работы – не обязательно. Перспектива карьерного роста. Начинаем с отдела доставки и дальше – вверх по служебной лестнице.
Я ждал в приемной вместе с другими молодыми людьми. Их было пять или шесть. Все исправно пытались казаться честолюбивыми и энергичными. Мы заполнили заявления о приеме на работу и теперь ждали, когда нас вызовут. Меня вызвали самым последним.
– Мистер Чинаски, почему вы ушли с сортировочной станции?
– Там у меня не было никаких перспектив.
– У железнодорожников хорошие профсоюзы, медицинское страхование, пенсия.
– В моем возрасте до пенсии еще далеко. О ней как-то не думаешь.
– Почему вы приехали в Новый Орлеан?
– У меня слишком много друзей в Лос-Анджелесе. Они мне мешали сосредоточиться на карьере. Я подумал, что надо уехать в совсем незнакомый город, где можно будет нормально работать, чтобы меня ничто не отвлекало.
– А кто даст нам гарантии, что вы не уйдете от нас, проработав всего ничего?
– Да, если что, я могу и уйти.
– Поясните, пожалуйста.
– У вас в объявлении сказано, что вы ищете честолюбивых людей, которые задумываются о будущем. Вы обещаете перспективу карьерного роста. Если такой перспективы не будет, я скорее всего уйду.
– Почему вы не побрились? Вы что, проиграли спор?
– Еще нет.
– Еще нет?
– Нет. Я поспорил с квартирным хозяином, что сумею устроиться на работу за один день. Даже с такой бородой.
– Хорошо. Мы подумаем и сообщим вам о своем решении.
– У меня нет телефона.
– Ничего страшного, мистер Чинаски.
Я вернулся к себе и принял душ. В общей ванной в конце грязного коридора. Потом оделся, вышел на улицу и взял бутылку вина. Поднялся к себе и сел у окна. Я пил вино и смотрел на людей в баре через дорогу, на прохожих на улице. Я пил медленно, не торопясь, и снова думал о том, что надо бы обзавестись пистолетом – причем быстро. Решил и сделал, без всяких раздумий и разговоров. Это вопрос смелости. А то я уже стал сомневаться, хватит мне смелости или нет. Прикончив бутылку, я лег и заснул. В четыре утра меня разбудил стук в дверь. Мне принесли телеграмму. Там было написано:
МИСТЕР Г. ЧИНАСКИ. ВЫХОДИТЕ НА РАБОТУ ЗАВТРА В 8 УТРА. ХЕДЕРКЛИФ.
Глава 5
Это был распределительный отдел издательства, выпускающего журналы. Мы работали за большим упаковочным столом – сверяли комплектацию заказов так, чтобы количество экземпляров совпадало с количеством, указанным в счете. После этого мы подписывали квитанцию и либо паковали заказ для отправки за город, либо раскладывали журналы по ящикам, предназначенным для местной доставки. Работа была легкая и скучная, но мои сослуживцы пребывали в состоянии непрестанного возбуждения. Переживали за свою работу. Сотрудников было немало: и ребят, и девчонок. Главного вроде бы не было. Никаких бригадиров и старших. Спустя пару часов после начала смены две девчонки крупно повздорили. Что-то насчет журналов. Мы паковали комиксы, и что-то где-то пошло не так. Спор никак не утихал. Девчонки совсем разъярились и принялись орать друг на друга.
– Послушайте, – сказал я, – эти книжонки даже не стоят того, чтобы их кто-то читал, не говоря уж о том, чтобы из-за них ссориться.
– Ага, – огрызнулась одна из девчонок, – ты тут у нас самый умный. Мы знаем, что ты себе думаешь. Что эта работа тебе не подходит. Она для тебя недостаточно хороша.
– Недостаточно хороша?
– Ну да. Твое отношение. Думаешь, мы ничего не видим?
Вот тогда я впервые узнал, что этого мало – просто делать свою работу. Надо еще проявлять к ней интерес. И даже страстно ее любить.
Я проработал в том месте еще дня три-четыре, а в пятницу вечером нам дали зарплату. Желтый конверт с зелеными купюрами и мелочью вплоть до последнего цента. Настоящие деньги, никаких чеков.
В тот день водитель грузовика, развозившего заказы, освободился пораньше. Он зашел к нам в отдел, сел на стопку журналов, закурил сигарету.
– Слышь, Гарри, – сказал он одному из клерков. – А мне сегодня подняли зарплату. На два доллара в неделю.
Вечером после работы я взял бутылку вина, поднялся к себе, выпил, потом спустился на улицу, к автомату, и позвонил в свою контору. Телефон звонил долго. Наконец мистер Хедерклиф взял трубку. Он был еще на работе.
– Мистер Хедерклиф?
– Да?
– Это Чинаски.
– Да, мистер Чинаски?
– Я хочу, чтобы мне подняли зарплату. На два доллара в неделю.
– Что?
– Да, на два доллара в неделю. Водителю вы зарплату подняли.
– Он работает в нашей компании уже два года.
– Мне нужны деньги.
– Мы вам платим семнадцать долларов в неделю, а вы просите девятнадцать?
– Да, все правильно. Так вы повышаете мне зарплату?
– У нас нет возможности.
– Значит, я увольняюсь.
Я повесил трубку.
– Послушайте, – сказал я, – эти книжонки даже не стоят того, чтобы их кто-то читал, не говоря уж о том, чтобы из-за них ссориться.
– Ага, – огрызнулась одна из девчонок, – ты тут у нас самый умный. Мы знаем, что ты себе думаешь. Что эта работа тебе не подходит. Она для тебя недостаточно хороша.
– Недостаточно хороша?
– Ну да. Твое отношение. Думаешь, мы ничего не видим?
Вот тогда я впервые узнал, что этого мало – просто делать свою работу. Надо еще проявлять к ней интерес. И даже страстно ее любить.
Я проработал в том месте еще дня три-четыре, а в пятницу вечером нам дали зарплату. Желтый конверт с зелеными купюрами и мелочью вплоть до последнего цента. Настоящие деньги, никаких чеков.
В тот день водитель грузовика, развозившего заказы, освободился пораньше. Он зашел к нам в отдел, сел на стопку журналов, закурил сигарету.
– Слышь, Гарри, – сказал он одному из клерков. – А мне сегодня подняли зарплату. На два доллара в неделю.
Вечером после работы я взял бутылку вина, поднялся к себе, выпил, потом спустился на улицу, к автомату, и позвонил в свою контору. Телефон звонил долго. Наконец мистер Хедерклиф взял трубку. Он был еще на работе.
– Мистер Хедерклиф?
– Да?
– Это Чинаски.
– Да, мистер Чинаски?
– Я хочу, чтобы мне подняли зарплату. На два доллара в неделю.
– Что?
– Да, на два доллара в неделю. Водителю вы зарплату подняли.
– Он работает в нашей компании уже два года.
– Мне нужны деньги.
– Мы вам платим семнадцать долларов в неделю, а вы просите девятнадцать?
– Да, все правильно. Так вы повышаете мне зарплату?
– У нас нет возможности.
– Значит, я увольняюсь.
Я повесил трубку.
Глава 6
В понедельник я мучился с бодуна. Я сбрил бороду и отправился по адресу, указанному в объявлении. Редактор – человек с запавшими глазами в обрамлении черных кругов – сидел за столом без пиджака, в одной рубашке. Он выглядел так, словно неделю не спал. В помещении было темно и прохладно. Это был наборный цех одной из двух местных городских газет – той, которая поменьше. Наборщики сидели за столами под включенными лампами и верстали страницы.
– Двенадцать долларов в неделю, – сказал он.
– Хорошо, – сказал я. – Согласен.
Я работал вместе с толстым дядечкой небольшого росточка, с обвисшим брюшком. У него были старинные карманные часы на золотой цепочке, толстые пухлые губы и вечно угрюмое выражение на мясистом лице. Он носил жилет и зеленые солнечные очки. Его моршины не были ни характерными, ни фактурными; лицо наводило на мысли о том, что его сложили, как лист плотной бумаги, в несколько раз, а потом кое-как разгладили. Он носил башмаки с квадратными носами, жевал табак и постоянно сплевывал тонкую струйку коричневой слюны в плевательницу, которую держал под столом.
– Мистер Белджер, – сказал он, имея в виду редактора, которому явно не помешало бы выспаться, – мистер Белджер изрядно потрудился, чтобы поставить на ноги эту газету. Он хороший мужик. Мы были на грани банкротства, а когда он пришел, дела сразу наладились.
Он посмотрел на меня.
– Обычно на эту работу берут студентов.
«Жаба ты, вот кто», – подумал я.
– Я имею в виду, – продолжал он, – что студенты, они же еще где-то учатся. И пока ждут, когда их позовут, могут спокойно читать учебники. Вы где-нибудь учитесь?
– Нет.
– Обычно на эту работу берут студентов.
Я вернулся в свою комнатушку и сел за стол. Комната была маленькая, сплошь заставленная металлическими шкафами с выдвижными ящиками. В ящиках лежали цинковые клише, которые использовались для набора объявлений. Еще там были самые разные штампы с именами и товарными знаками заказчиков. Толстяк с мятым лицом кричал мне: «Чинаски!», и я мчался к нему выяснять, какое именно клише и какой именно штамп нужны ему для набора. Часто меня посылали в наборный цех конкурирующей газеты, чтобы взять у них штампы и литеры, которых не было у нас. Мы тоже одалживали им штампы. Мне нравились эти прогулки. Я нашел одно милое местечко в переулке неподалеку от редакции, где стакан пива стоил пять центов. Толстяк дергал меня нечасто, и я почти не вылезал из пятицентовой пивной, превратившейся в мой второй дом. Толстяк начал по мне скучать. Поначалу он просто недобро поглядывал на меня. А потом все же поинтересовался:
– А где ты был?
– Пиво пил.
– На эту работу обычно берут студентов.
– Я не студент.
– Наверное, вам придется отсюда уйти. Мне нужен кто-то, кто будет здесь постоянно.
Толстяк отвел меня к Белджеру, который выглядел так же устало, как всегда.
– Это работа для студентов, мистер Белджер. Боюсь, этот парень нам не подходит. Нам нужен студент.
– Хорошо, – сказал Белджер. Толстяк утопал прочь.
– Сколько мы вам должны? – спросил Белджер.
– За пять дней.
– Хорошо. – Он подписал какую-то бумажку и протянул ее мне. – Вот, получите деньги в кассе.
– Послушайте, Белджер, этот старый придурок – он настоящая жаба.
Белджер вздохнул:
– Господи, а то я не знаю?!
Я пошел в кассу.
– Двенадцать долларов в неделю, – сказал он.
– Хорошо, – сказал я. – Согласен.
Я работал вместе с толстым дядечкой небольшого росточка, с обвисшим брюшком. У него были старинные карманные часы на золотой цепочке, толстые пухлые губы и вечно угрюмое выражение на мясистом лице. Он носил жилет и зеленые солнечные очки. Его моршины не были ни характерными, ни фактурными; лицо наводило на мысли о том, что его сложили, как лист плотной бумаги, в несколько раз, а потом кое-как разгладили. Он носил башмаки с квадратными носами, жевал табак и постоянно сплевывал тонкую струйку коричневой слюны в плевательницу, которую держал под столом.
– Мистер Белджер, – сказал он, имея в виду редактора, которому явно не помешало бы выспаться, – мистер Белджер изрядно потрудился, чтобы поставить на ноги эту газету. Он хороший мужик. Мы были на грани банкротства, а когда он пришел, дела сразу наладились.
Он посмотрел на меня.
– Обычно на эту работу берут студентов.
«Жаба ты, вот кто», – подумал я.
– Я имею в виду, – продолжал он, – что студенты, они же еще где-то учатся. И пока ждут, когда их позовут, могут спокойно читать учебники. Вы где-нибудь учитесь?
– Нет.
– Обычно на эту работу берут студентов.
Я вернулся в свою комнатушку и сел за стол. Комната была маленькая, сплошь заставленная металлическими шкафами с выдвижными ящиками. В ящиках лежали цинковые клише, которые использовались для набора объявлений. Еще там были самые разные штампы с именами и товарными знаками заказчиков. Толстяк с мятым лицом кричал мне: «Чинаски!», и я мчался к нему выяснять, какое именно клише и какой именно штамп нужны ему для набора. Часто меня посылали в наборный цех конкурирующей газеты, чтобы взять у них штампы и литеры, которых не было у нас. Мы тоже одалживали им штампы. Мне нравились эти прогулки. Я нашел одно милое местечко в переулке неподалеку от редакции, где стакан пива стоил пять центов. Толстяк дергал меня нечасто, и я почти не вылезал из пятицентовой пивной, превратившейся в мой второй дом. Толстяк начал по мне скучать. Поначалу он просто недобро поглядывал на меня. А потом все же поинтересовался:
– А где ты был?
– Пиво пил.
– На эту работу обычно берут студентов.
– Я не студент.
– Наверное, вам придется отсюда уйти. Мне нужен кто-то, кто будет здесь постоянно.
Толстяк отвел меня к Белджеру, который выглядел так же устало, как всегда.
– Это работа для студентов, мистер Белджер. Боюсь, этот парень нам не подходит. Нам нужен студент.
– Хорошо, – сказал Белджер. Толстяк утопал прочь.
– Сколько мы вам должны? – спросил Белджер.
– За пять дней.
– Хорошо. – Он подписал какую-то бумажку и протянул ее мне. – Вот, получите деньги в кассе.
– Послушайте, Белджер, этот старый придурок – он настоящая жаба.
Белджер вздохнул:
– Господи, а то я не знаю?!
Я пошел в кассу.
Глава 7
Мы все еще в Луизиане. Впереди – долгий путь поездом через Техас. Нам выдали консервы, но не дали, чем их открыть. Свои банки я составил на пол и прилег на деревянной скамье. Остальные ребята собрались в переднем конце вагона: сидели все вместе, болтали, смеялись. Я закрыл глаза.
Минут через десять я вдруг почувствовал, как пыль поднимается сквозь щели между деревянными планками. Это была очень старая пыль, гробовая пыль – от нее пахло смертью. От нее пахло чем-то таким, что было мертвым уже давно. Она проникала мне в ноздри, оседала на бровях, пыталась забраться в рот. Потом я услышал, как кто-то дышит, тяжело и натужно. Сквозь щели я разглядел человека, скорчившегося под сиденьем. Он выдувал пыль мне в лицо. Я приподнялся и сел. Человек выбрался из-под скамьи и рванулся в передний конец вагона. Я вытер лицо и уставился на этого мужика. Мне как-то не верилось, что все это происходит на самом деле.
Я услышал, как он быстро проговорил, обращаясь к ребятам:
– Если он подойдет, вы мне поможете, ладно? Обещайте, что вы мне поможете…
Они обернулись ко мне. Я снова лег на скамье. Мне было слышно, как они говорят:
– А что с ним не так?
– Кем он себя возомнил?
– Вообще ни с кем не разговаривает.
– Сидит там один, сам с собой.
– Вот козел. Ладно, приедем на место, мы с ним разберемся.
– А ты с ним справишься, Пол? По-моему, он законченный псих.
– Если я не смогу, значит, не сможет вообще никто. Но я его сделаю.
Потом мне захотелось пить, и я прошел в передний конец вагона, где стоял бак с водой. Когда я проходил мимо них, они разом примолкли. Молча они наблюдали, как я пью воду. Когда я вернулся на свою скамейку, они продолжили разговор.
Поезд часто останавливался – и ночью, и днем. На каждой станции была зеленая рощица и небольшой городок неподалеку. И практически на каждой станции кто-то «терялся». По одному или по двое.
– Какого хрена, опять? Где Коллинз и Мартинес?
Бригадир брал свой блокнот и вычеркивал имена.
После какой-то там остановки он подошел ко мне.
– Ты кто?
– Чинаски.
– Едешь с нами или чего?
– Мне нужна работа.
– Ага. – Бригадир отошел.
В Эль-Пасо нам объявили, что мы пересаживаемся в другой поезд, и выдали что-то вроде билетиков на одну ночь в ближайшем отеле и талончики на питание в местной кафешке. Также нам были даны очень подробные инструкции, как, где, когда и в какой именно поезд мы должны сесть завтра утром.
Пока все остальные ели, я ждал на улице. Потом они вышли, ковыряясь в зубах и болтая, и тогда я вошел в кафе.
– Надерем ему задницу, уроду!
– Сукин сын, как он меня раздражает!
Я взял мясо с фасолью и луком. Масла там не было, но кофе был очень приличный. Когда я вышел на улицу, мужиков уже не было. Ко мне подрулил какой-то бездомный. Я отдал ему билетик на ночь в отеле.
В ту ночь я спал в парке. Мне показалось, что так безопаснее. Я ужасно устал, так что жесткая парковая скамейка была не такой уж и жесткой. Я просто лег и заснул.
А потом меня разбудил звук, похожий на рев. Я и не знал, что крокодилы ревут. Вернее, не просто ревут: это был звук, который складывался из рева, шипения и возбужденных вдохов. Также я явственно слышал, как щелкает пасть. Какой-то пьяный матрос заплыл в самый центр пруда и схватил крокодила за хвост. Животное изгибалось, пытаясь достать обидчика зубами, но это было весьма затруднительно. Челюсти у зверюги были поистине чудовищные, но при этом не слишком проворные и слаженные. Второй матрос и молоденькая девчонка стояли на берегу и смеялись. Потом матрос поцеловал девчонку, и они вместе куда-то ушли, а тот парень, который в пруду, так и остался сражаться со взбешенным крокодилом…
В следующий раз меня разбудило солнце. Рубашка нагрелась и стала горячей, почти обжигающей. Матроса в пруду не наблюдалось. Крокодила – тоже. На соседней скамейке, слева, сидели два парня и одна девчонка. Судя по всему, они тоже спали здесь, в парке. Один из парней поднялся.
– Микки, – сказала девчонка, – у тебя стоит!
Они рассмеялись.
– Сколько у нас денег?
Они пошарили по карманам.
У них было пять центов.
– Ладно, и что будем делать?
– Не знаю. Пойдемте уже. По дороге решим.
Я наблюдал, как они вышли из парка.
Минут через десять я вдруг почувствовал, как пыль поднимается сквозь щели между деревянными планками. Это была очень старая пыль, гробовая пыль – от нее пахло смертью. От нее пахло чем-то таким, что было мертвым уже давно. Она проникала мне в ноздри, оседала на бровях, пыталась забраться в рот. Потом я услышал, как кто-то дышит, тяжело и натужно. Сквозь щели я разглядел человека, скорчившегося под сиденьем. Он выдувал пыль мне в лицо. Я приподнялся и сел. Человек выбрался из-под скамьи и рванулся в передний конец вагона. Я вытер лицо и уставился на этого мужика. Мне как-то не верилось, что все это происходит на самом деле.
Я услышал, как он быстро проговорил, обращаясь к ребятам:
– Если он подойдет, вы мне поможете, ладно? Обещайте, что вы мне поможете…
Они обернулись ко мне. Я снова лег на скамье. Мне было слышно, как они говорят:
– А что с ним не так?
– Кем он себя возомнил?
– Вообще ни с кем не разговаривает.
– Сидит там один, сам с собой.
– Вот козел. Ладно, приедем на место, мы с ним разберемся.
– А ты с ним справишься, Пол? По-моему, он законченный псих.
– Если я не смогу, значит, не сможет вообще никто. Но я его сделаю.
Потом мне захотелось пить, и я прошел в передний конец вагона, где стоял бак с водой. Когда я проходил мимо них, они разом примолкли. Молча они наблюдали, как я пью воду. Когда я вернулся на свою скамейку, они продолжили разговор.
Поезд часто останавливался – и ночью, и днем. На каждой станции была зеленая рощица и небольшой городок неподалеку. И практически на каждой станции кто-то «терялся». По одному или по двое.
– Какого хрена, опять? Где Коллинз и Мартинес?
Бригадир брал свой блокнот и вычеркивал имена.
После какой-то там остановки он подошел ко мне.
– Ты кто?
– Чинаски.
– Едешь с нами или чего?
– Мне нужна работа.
– Ага. – Бригадир отошел.
В Эль-Пасо нам объявили, что мы пересаживаемся в другой поезд, и выдали что-то вроде билетиков на одну ночь в ближайшем отеле и талончики на питание в местной кафешке. Также нам были даны очень подробные инструкции, как, где, когда и в какой именно поезд мы должны сесть завтра утром.
Пока все остальные ели, я ждал на улице. Потом они вышли, ковыряясь в зубах и болтая, и тогда я вошел в кафе.
– Надерем ему задницу, уроду!
– Сукин сын, как он меня раздражает!
Я взял мясо с фасолью и луком. Масла там не было, но кофе был очень приличный. Когда я вышел на улицу, мужиков уже не было. Ко мне подрулил какой-то бездомный. Я отдал ему билетик на ночь в отеле.
В ту ночь я спал в парке. Мне показалось, что так безопаснее. Я ужасно устал, так что жесткая парковая скамейка была не такой уж и жесткой. Я просто лег и заснул.
А потом меня разбудил звук, похожий на рев. Я и не знал, что крокодилы ревут. Вернее, не просто ревут: это был звук, который складывался из рева, шипения и возбужденных вдохов. Также я явственно слышал, как щелкает пасть. Какой-то пьяный матрос заплыл в самый центр пруда и схватил крокодила за хвост. Животное изгибалось, пытаясь достать обидчика зубами, но это было весьма затруднительно. Челюсти у зверюги были поистине чудовищные, но при этом не слишком проворные и слаженные. Второй матрос и молоденькая девчонка стояли на берегу и смеялись. Потом матрос поцеловал девчонку, и они вместе куда-то ушли, а тот парень, который в пруду, так и остался сражаться со взбешенным крокодилом…
В следующий раз меня разбудило солнце. Рубашка нагрелась и стала горячей, почти обжигающей. Матроса в пруду не наблюдалось. Крокодила – тоже. На соседней скамейке, слева, сидели два парня и одна девчонка. Судя по всему, они тоже спали здесь, в парке. Один из парней поднялся.
– Микки, – сказала девчонка, – у тебя стоит!
Они рассмеялись.
– Сколько у нас денег?
Они пошарили по карманам.
У них было пять центов.
– Ладно, и что будем делать?
– Не знаю. Пойдемте уже. По дороге решим.
Я наблюдал, как они вышли из парка.
Глава 8
Поезд прибыл в Лос-Анджелес. У нас было несколько дней до следующей пересадки. Нам снова выдали билетики в отель и талончики на питание. Свои билеты я отдал первому встречному бомжу. Потом отправился искать кафе, где можно было бы покушать на «питательные» талоны. В какой-то момент я заметил, что впереди идут двое парней, с которыми мы ехали всю дорогу от Нового Орлеана. Прибавив шагу, я их догнал и спросил:
– Как жизнь, ребята?
– Все замечательно.
– Правда? И вас ничто не беспокоит?
– Нет, у нас все хорошо.
Я обогнал их и нашел кафе. Там подавали пиво, и я обменял на него все талоны. В кафешке сидели все наши, с поезда. Я использовал свои талоны, и у меня ничего не осталось – только мелочь, которой хватило как раз на билет на трамвай к дому родителей.
– Как жизнь, ребята?
– Все замечательно.
– Правда? И вас ничто не беспокоит?
– Нет, у нас все хорошо.
Я обогнал их и нашел кафе. Там подавали пиво, и я обменял на него все талоны. В кафешке сидели все наши, с поезда. Я использовал свои талоны, и у меня ничего не осталось – только мелочь, которой хватило как раз на билет на трамвай к дому родителей.
Глава 9
Мама открыла дверь и закричала:
– Сынок! Это ты?!
– Мне бы поспать.
– Твоя комната всегда в твоем распоряжении.
Я прошел к себе в комнату, разделся и лег в постель. Мать разбудила меня где-то в шесть.
– Отец уже дома.
Я встал, оделся. Когда я вышел на кухню, стол уже был накрыт к ужину.
Мой отец – крупный высокий мужчина, выше меня. У него карие глаза. У меня – зеленые. А еще у него большой нос и уши, которые просто нельзя не заметить. Они как будто стремятся соскочить с его головы.
– Значит, так, – сказал он, – если ты думаешь тут остаться, я буду брать с тебя деньги за комнату, стол и стирку. Когда устроишься на работу, будешь выплачивать нам постепенно за все, за что задолжаешь, пока не выплатишь все целиком.
Мы ели молча.
– Сынок! Это ты?!
– Мне бы поспать.
– Твоя комната всегда в твоем распоряжении.
Я прошел к себе в комнату, разделся и лег в постель. Мать разбудила меня где-то в шесть.
– Отец уже дома.
Я встал, оделся. Когда я вышел на кухню, стол уже был накрыт к ужину.
Мой отец – крупный высокий мужчина, выше меня. У него карие глаза. У меня – зеленые. А еще у него большой нос и уши, которые просто нельзя не заметить. Они как будто стремятся соскочить с его головы.
– Значит, так, – сказал он, – если ты думаешь тут остаться, я буду брать с тебя деньги за комнату, стол и стирку. Когда устроишься на работу, будешь выплачивать нам постепенно за все, за что задолжаешь, пока не выплатишь все целиком.
Мы ели молча.
Глава 10
Мама нашла работу. Ей надо было выходить на следующий день. Таким образом, дом оставался в моем полном распоряжении. После завтрака, когда родители ушли на работу, я разделся и снова улегся в постель. Подрочил, встал, нашел свою старую школьную тетрадку и принялся отмечать время пролетающих самолетов. Потом украсил страницу симпатичными рисунками непристойного содержания. Я знал, что отец сдерет с меня зверскую плату за комнату, стол и стирку и при этом, само собой, пропишет меня иждивенцем в налоговой декларации о доходах, но желания по-быстрому найти работу у меня почему-то не было.
Пока я нежился в постели, у меня в голове появилось какое-то странное ощущение. Как будто мой череп был сделан из ваты. Или вдруг превратился в воздушный шарик. Я буквально физически ощущал пустоту внутри черепа. И не понимал, что происходит. Но потом перестал париться. Мне было уютно и очень спокойно. Ощущение было скорее приятным. Я лежал, слушал классическую музыку и курил отцовские сигареты.
Потом я встал и пошел в гостиную. На крыльце дома напротив сидела молоденькая домохозяйка. На ней было коричневое обтягивающее мини-платье. Я смотрел на ее платье, спрятавшись за занавеской. Смотрел и возбуждался. В конце концов я опять задрочил. Потом принял ванну, оделся и выкурил еще парочку сигарет. Примерно в пять вечера я вышел из дома и пошел прогуляться по городу. Гулял я долго, не меньше часа.
Когда я вернулся, родители уже были дома. Мама готовила ужин. Я пошел к себе в комнату – ждать, когда меня позовут. Меня позвали. Я вышел на кухню.
– Ну, что, – спросил папа, – работу нашел?
– Нет.
– Слушай, каждый, кто хочет найти работу, находит работу.
– Да, наверное.
– Мне даже не верится, что ты – мой сын. У тебя нет ни капли здоровых амбиций, когда человек говорит себе: «Надо. А раз надо, то встал и пошел». Как ты вообще собираешься жить в этом мире?
Он отправил в рот ложку вареного гороха, прожевал, проглотил и продолжил:
– И почему вся квартира прокурена? Пфф! Я как пришел, так сразу открыл все окна! Воздух был сизым от дыма!
Пока я нежился в постели, у меня в голове появилось какое-то странное ощущение. Как будто мой череп был сделан из ваты. Или вдруг превратился в воздушный шарик. Я буквально физически ощущал пустоту внутри черепа. И не понимал, что происходит. Но потом перестал париться. Мне было уютно и очень спокойно. Ощущение было скорее приятным. Я лежал, слушал классическую музыку и курил отцовские сигареты.
Потом я встал и пошел в гостиную. На крыльце дома напротив сидела молоденькая домохозяйка. На ней было коричневое обтягивающее мини-платье. Я смотрел на ее платье, спрятавшись за занавеской. Смотрел и возбуждался. В конце концов я опять задрочил. Потом принял ванну, оделся и выкурил еще парочку сигарет. Примерно в пять вечера я вышел из дома и пошел прогуляться по городу. Гулял я долго, не меньше часа.
Когда я вернулся, родители уже были дома. Мама готовила ужин. Я пошел к себе в комнату – ждать, когда меня позовут. Меня позвали. Я вышел на кухню.
– Ну, что, – спросил папа, – работу нашел?
– Нет.
– Слушай, каждый, кто хочет найти работу, находит работу.
– Да, наверное.
– Мне даже не верится, что ты – мой сын. У тебя нет ни капли здоровых амбиций, когда человек говорит себе: «Надо. А раз надо, то встал и пошел». Как ты вообще собираешься жить в этом мире?
Он отправил в рот ложку вареного гороха, прожевал, проглотил и продолжил:
– И почему вся квартира прокурена? Пфф! Я как пришел, так сразу открыл все окна! Воздух был сизым от дыма!
Глава 11
На следующий день я опять завалился в постель, когда папа с мамой ушли на работу. Потом встал, вышел в гостиную и выглянул в окно, прячась за занавеской. Молоденькая домохозяйка снова сидела на крыльце дома напротив. На ней было другое, еще более сексапильное платье. Я смотрел на нее очень долго. Потом занялся мастурбацией – медленно и обстоятельно.
Потом принял ванну, оделся. Нашел на кухне пустые бутылки, сдал их в пункте приема, получил денежку. Зашел в бар, взял пива. Народу в баре было немало. Все пили, смеялись, громко переговаривались, наперебой ставили песни на музыкальном автомате. Все были изрядно под мухой. Периодически передо мной возникал очередной стакан с пивом. Кто-то меня угощал. Я пил. Потом начал общаться с людьми.
В какой-то момент я выглянул в окно. Был уже вечер, почти ночь. Пиво по-прежнему появлялось словно по волшебству. Толстая тетка, владелица бара, и ее бойфренд были доброжелательны и дружелюбны.
Один раз я вышел наружу, чтобы с кем-то подраться. Хорошей драки не вышло. Мы оба были изрядно датые, а асфальт на стоянке у бара был весь в ямах и выбоинах и как-то не подходил в качестве твердой опоры для ног. Мы так и не подрались…
Потом я проснулся в красной кабинке в дальнем углу бара. Встал, огляделся. Все разошлись по домам. Часы над стойкой показывали 03.15. Я подергал дверную ручку. Дверь была заперта. Я зашел за стойку, взял бутылку пива, вернулся в кабинку и сел за столик. Потом встал, снова зашел за стойку, взял сигару и чипсы. Прикончив пиво, я взял в баре бутылку водки и бутылку виски. Пил их поочередно, разбавляя водой. Курил сигары. Съел кусок ветчины, чипсы, пару вареных яиц.
Я выпивал до пяти утра. Потом прибрал за собой, выкинул мусор в ведро, открыл дверь и вышел на улицу. Сзади ко мне приближалась патрульная машина. Они ехали медленно, следом за мной.
Где-то через квартал они остановились. Один из патрульных высунулся в окно.
– Эй, приятель!
Их фары светили мне прямо в глаза.
– Ты что тут делаешь?
– Иду домой.
– Живешь где-то поблизости?
– Да.
– А где конкретно?
– Лонгвуд-авеню, 2122.
– А что ты делал там, в баре, в такое время?
– Я там работаю сторожем.
– А чей это бар? Кто владелец?
– Дама по имени Джевел.
– Садись в машину.
Я сел в машину.
– Покажи, где ты живешь.
Они довезли меня до дома.
– А теперь выходи и звони.
Я поднялся на крыльцо, позвонил в дверь. Мне никто не открыл.
Я позвонил еще раз. Потом – еще. Наконец дверь открылась. На пороге стояли родители в домашних халатах поверх пижам.
– Ты пьян! – завопил отец.
– Да.
– А деньги откуда? На что ты пил?! У тебя же нет денег!
– Я устроился на работу.
– Ты пьян! Пьян! Мой сын пьян! Мой сын – жалкий никчемный алкаш!
Папины волосы стояли дыбом. Брови топорщились. Лицо было бордовым и опухшим со сна.
– Ты так кричишь, словно я кого-то убил.
– Это не менее гнусно!
– …вот черт…
Меня стошнило прямо на коврик у двери. Персидский коврик с «Древом жизни». Мать закричала. Отец бросился на меня.
– Знаешь, как мы поступаем с собакой, когда она гадит на коврик?
– Да, знаю.
Он схватил меня за шею сзади. Потом надавил вниз, вынуждая меня согнуться. Он пытался заставить меня встать на колени.
– Я тебе покажу.
– Не надо…
Он уже почти тыкал меня лицом в это самое.
– Я тебе покажу, что бывает с собаками!
Я оттолкнулся от пола и резко выбросил руку вперед. Это был мастерский удар. Отец пролетел через всю комнату и плюхнулся на диван. Я подошел к нему.
– Вставай.
Он не встал, так и остался сидеть. Мать кричала:
– Ты ударил отца! Ты ударил отца! Ты ударил отца!
Она подлетела ко мне и полоснула меня по щеке ногтями.
– Вставай, – сказал я отцу.
– Ты ударил отца!
Она опять расцарапала мне лицо. Я повернулся и посмотрел на нее. У меня по щекам текла кровь. Кровь пропитала рубашку, брюки, ботинки, ковер. Мать опустила руки.
– Ты уже все, закончила?
Она ничего не сказала. Я пошел к себе в комнату, размышляя о том, что мне надо скорее искать работу.
Потом принял ванну, оделся. Нашел на кухне пустые бутылки, сдал их в пункте приема, получил денежку. Зашел в бар, взял пива. Народу в баре было немало. Все пили, смеялись, громко переговаривались, наперебой ставили песни на музыкальном автомате. Все были изрядно под мухой. Периодически передо мной возникал очередной стакан с пивом. Кто-то меня угощал. Я пил. Потом начал общаться с людьми.
В какой-то момент я выглянул в окно. Был уже вечер, почти ночь. Пиво по-прежнему появлялось словно по волшебству. Толстая тетка, владелица бара, и ее бойфренд были доброжелательны и дружелюбны.
Один раз я вышел наружу, чтобы с кем-то подраться. Хорошей драки не вышло. Мы оба были изрядно датые, а асфальт на стоянке у бара был весь в ямах и выбоинах и как-то не подходил в качестве твердой опоры для ног. Мы так и не подрались…
Потом я проснулся в красной кабинке в дальнем углу бара. Встал, огляделся. Все разошлись по домам. Часы над стойкой показывали 03.15. Я подергал дверную ручку. Дверь была заперта. Я зашел за стойку, взял бутылку пива, вернулся в кабинку и сел за столик. Потом встал, снова зашел за стойку, взял сигару и чипсы. Прикончив пиво, я взял в баре бутылку водки и бутылку виски. Пил их поочередно, разбавляя водой. Курил сигары. Съел кусок ветчины, чипсы, пару вареных яиц.
Я выпивал до пяти утра. Потом прибрал за собой, выкинул мусор в ведро, открыл дверь и вышел на улицу. Сзади ко мне приближалась патрульная машина. Они ехали медленно, следом за мной.
Где-то через квартал они остановились. Один из патрульных высунулся в окно.
– Эй, приятель!
Их фары светили мне прямо в глаза.
– Ты что тут делаешь?
– Иду домой.
– Живешь где-то поблизости?
– Да.
– А где конкретно?
– Лонгвуд-авеню, 2122.
– А что ты делал там, в баре, в такое время?
– Я там работаю сторожем.
– А чей это бар? Кто владелец?
– Дама по имени Джевел.
– Садись в машину.
Я сел в машину.
– Покажи, где ты живешь.
Они довезли меня до дома.
– А теперь выходи и звони.
Я поднялся на крыльцо, позвонил в дверь. Мне никто не открыл.
Я позвонил еще раз. Потом – еще. Наконец дверь открылась. На пороге стояли родители в домашних халатах поверх пижам.
– Ты пьян! – завопил отец.
– Да.
– А деньги откуда? На что ты пил?! У тебя же нет денег!
– Я устроился на работу.
– Ты пьян! Пьян! Мой сын пьян! Мой сын – жалкий никчемный алкаш!
Папины волосы стояли дыбом. Брови топорщились. Лицо было бордовым и опухшим со сна.
– Ты так кричишь, словно я кого-то убил.
– Это не менее гнусно!
– …вот черт…
Меня стошнило прямо на коврик у двери. Персидский коврик с «Древом жизни». Мать закричала. Отец бросился на меня.
– Знаешь, как мы поступаем с собакой, когда она гадит на коврик?
– Да, знаю.
Он схватил меня за шею сзади. Потом надавил вниз, вынуждая меня согнуться. Он пытался заставить меня встать на колени.
– Я тебе покажу.
– Не надо…
Он уже почти тыкал меня лицом в это самое.
– Я тебе покажу, что бывает с собаками!
Я оттолкнулся от пола и резко выбросил руку вперед. Это был мастерский удар. Отец пролетел через всю комнату и плюхнулся на диван. Я подошел к нему.
– Вставай.
Он не встал, так и остался сидеть. Мать кричала:
– Ты ударил отца! Ты ударил отца! Ты ударил отца!
Она подлетела ко мне и полоснула меня по щеке ногтями.
– Вставай, – сказал я отцу.
– Ты ударил отца!
Она опять расцарапала мне лицо. Я повернулся и посмотрел на нее. У меня по щекам текла кровь. Кровь пропитала рубашку, брюки, ботинки, ковер. Мать опустила руки.
– Ты уже все, закончила?
Она ничего не сказала. Я пошел к себе в комнату, размышляя о том, что мне надо скорее искать работу.