Булгаков Михаил. Адам и Ева

тебе - поздравить! Здорово...
Адам (растерян, он видит Туллера впервые в жизни). Здорово... входите!..

Входят в комнату.

Туллер 1-й. Знакомь же с женой!
Адам. Вот это, Ева... Э...
Туллер 1-й. Туллер, Адамов друг. Наверное, он не раз рассказывал обо мне?
Ева. Нет, ничего не говорил!..
Туллер 1-й. Разбойник! Прошу, знакомьтесь: это мой двоюродный брат - тоже
Туллер!
Туллер 2-й. Туллер!
Туллер 1-й. Мы, Ева Артемьевна, вот и Клавдию прихватили с собой.
Знакомьтесь? Ну, это просто ученая женщина. Врач. Психиатр. Вот как.
Тоже ничего не говорил? Хорош друг! Ах, Адам! (Еве.) Вы не сердитесь на
незваных гостей?
Ева. Нет, нет, зачем же? У Адама всегда очень симпатичные приятели. Аня!
Аня!
Туллер 1-й. Нет, нет, никаких хлопот! Мой двоюродный брат Туллер -
хозяйственник...
Туллер 2-й. Туллер прав... (Разворачивает сверток.)
Ева. Это совершенно напрасно. У нас все есть.

Входит Аня, ей передают коробки, она уходит.

Пончик, садитесь! А где же Дараган? Садитесь, товарищи!
Клавдия. Боже, какая жара!
Ева. Адам, познакомь же...
Туллер 1-й. С кем? С Александром Ипполитовичем? Что вы! Мы прекрасно
знакомы!
Туллер 2-й. Туллер, Александр Ипполитович тебя явно не узнает!
Туллер 1-й. Быть этого не может!
Ефросимов. Простите... я, право, так рассеян... я действительно не узнаю...
Туллер 1-й. Но как же...
Клавдия. Оставьте, Туллер, в такую жару родного брата не узнаешь! У меня в
августе положительно плавятся мозги. Ах этот август!
Ефросимов. Простите, но сейчас же ведь не август?..
Клавдия. Как не август? А какой же у нас месяц, по-вашему?
Туллер 1-й. Вот тебе раз! Клавдия от духоты помешалась! Александр
Ипполитович! Скажите ей, бога ради, какой теперь месяц?
Ефросимов. Во всяком случае, не август, а этот... как его... как его...

Пауза.

Туллер 1-й (тихо и значительно). Май у нас в СССР, Александр Ипполитович,
май!.. (Весело.) Итак: в прошлом году, в этом же мае... Сестрорецк...
Вы жили на даче у вдовы Марьи Павловны Офицерской, а я рядом, у
Козловых. Вы с Жаком ходили купаться, и я вашего Жака даже снял один
раз!
Ефросимов. Вот оказия... совершенно верно: Марья Павловна... у меня,
по-видимому, отшибло память!
Туллер 2-й. Эх ты, фотограф. Видно, ты не очень примечательная личность! Ты
лучше обрати внимание, какой у профессора замечательный аппарат!
Туллер 1-й. Туллер! Это не фотографический аппарат!
Туллер 2-й. Ну что ты мне рассказываешь! Это заграничный фотографический
аппарат!
Туллер 1-й. Туллер!..
Туллер 2-й. Фотографический!
Туллер 1-й. А я говорю - не фотографический!
Туллер 2-й. Фо-то-графический!
Ефросимов. Видите ли, гражданин Туллер, это...
Туллер 1-й. Нет, нет, профессор, его надо проучить. Пари на пятнадцать
рублей желаешь?
Туллер 2-й. Идет!
Туллер 1-й. Ну-с, профессор, какой это аппарат? Фотографический?
Ефросимов. Видите ли, это не фотографический аппарат...
Ева. Как?!.

Входит Аня и начинает вынимать из буфета посуду. В
громкоговорители мощные хоры с оркестром поют: "Родины
славу не посрамим!.."

Туллер 1-й. Гоп! Вынимай пятнадцать рублей! Это - урок!
Туллер 2-й. Но, позвольте, как же, ведь это же "Гном"?..
Туллер 1-й. Сам ты гном!

Вдруг послышался визг собаки, затем короткий вопль
женщины.

Аня (роняет посуду). Ох! Тошно... (Падает и умирает.)

За окнами послышались короткие, быстро гаснущие крики.
Гармоника умолкла.

Туллер 1-й. Ах!.. (Падает и умирает.)
Туллер 2-й. Богданов! Бери аппарат!.. (Падает и умирает.)
Клавдия. Я погибла! (Падает, умирает.) Пончик. Что это такое?! Что это
такое?! (Пятится, бросается бежать и исчезает из квартиры, хлопнув
дверью.)

Музыка в громкоговорителе разваливается. Слышен тяжкий
гул голосов, но он сейчас же прекращается. Настает
полное молчание всюду.

Ефросимов. О, предчувствие мое! Жак!.. (Отчаянно.) Жак!
Адам (бросается к Клавдии, вглядывается в лицо, потом медленно идет к
Ефросимову. Становится страшен). Так вот что за аппарат? Вы убили их?
(Исступленно.) На помощь! Хватайте человека с аппаратом!
Ева. Адам! Что это?!
Ефросимов. Безумный! Что вы! Поймите, наконец! Ева, оторвите от меня дикую
кошку!
Ева (глянув в окно). Ох, что же это?! Адам, глянь в окно! Дети лежат!..
Адам (оставив Ефросимова, подбегает к окну). Объясните, что это?
Ефросимов. Это? (В глазах у Ефросимова полные туманы.) Это? Идея!!. Негр на
электрическом стуле! Это - моя беда! Это - винтовочка, бей! Это -
такая война! Это - солнечный газ!..
Адам. Что? Не слышу? Что? Газ! (Схватывает Еву за руку.) За мною! Скорее в
подвал! За мной! (Тащит Еву к выходу.)
Ева. Адам, спаси меня!
Ефросимов. Остановитесь! Не бегите! Вам ничто уже не угрожает! Да поймите же
наконец, что этот аппарат спасает от газа! Я сделал открытие! Я! Я!
Ефросимов! Вы спасены! Сдержите вашу жену, а то она сойдет с ума!
Адам. А они умерли?
Ефросимов. Они умерли.
Ева. Адам! Адам! (Указывает на Ефросимова.) Он гений! Он пророк!
Ефросимов. Повтори! Гений? Гений? Кто-нибудь, кто видел живых среди мертвых,
повторите ее слова!
Ева (в припадке страха). Боюсь мертвых! Спасите! В подвал! (Убегает.)
Адам. Куда ты? Остановись! Остановись! (Убегает за ней.)
Ефросимов (один). Умерли... И дети? Дети? Они выросли бы, и у них появились
бы идеи... Какие? Повесить щенка?.. А ты, мой друг. Какая у тебя была
идея, кроме одной - никому не делать зла, лежать у ног, смотреть в
глаза и сытно есть!.. За что же вешать собаку?..

Свет начинает медленно убывать, и в Ленинграде настает
тьма.
Занавес

АКТ ВТОРОЙ

Большой универсальный магазин в Ленинграде. Внутренняя
лестница. Гигантские стекла внизу выбиты, и в магазине
стоит трамвай, вошедший в магазин. Мертвая
вагоновожатая. На лесенке у полки - мертвый продавец с
сорочкой в руках. Мертвая женщина, склонившаяся на
прилавок, мертвый у входа (умер стоя). Но более мертвых
нет. Вероятно, публика из магазина бросилась бежать, и
люди умирали на улице. Весь пол усеян раздавленными
покупками.
В гигантских окнах универмага ад и рай. Рай освещен
ранним солнцем вверху, а внизу ад - дальним густым
заревом. Между ними висит дым, и в нем призрачная
квадрига над развалинами и пожарищами. Стоит настоящая
мертвая тишина.

Ева (входит с улицы, пройдя через разбитое окно. Платье на ней разорвано.
Ева явно психически ущерблена. Говорит, обернувшись к улице). Но
предупреждаю, я не останусь одна более четверти часа! Слышите? Я не
меньше Жака могу рассчитывать на сожаление и внимание! Я - молодая
женщина, и, наконец, я трусливая, я слабая женщина! Миленькие,
голубчики, ну, хорошо, я все сделаю, но только не уходите далеко, так
чтобы я ощущала ваше присутствие! Хорошо? А? Ушли!.. (Садится на
лестнице.) Прежде всего закурить... Спички... (Обращается к мертвому
продавцу.) Спички! (Шарит у него в карманах, вынимает спички,
закуривает.) Наверное, ссорился с покупательницей? Дети, возможно, есть
у тебя? Ну, ладно... (Поднимается по лесенке вверх и начинает выбирать
на полке рубашки.)

Вверху слышен звук падения, посыпались на лестнице
стекла, затем сверху по лестнице сбегает Дараган. Он до
шеи запакован в промасленный костюм. Костюм этот
разорван и окровавлен. На груди светит лампа. Лицо
Дарагана покрыто язвами, волосы седые. Дараган бежит
вниз, шаря в воздухе руками и неверно. Он - слеп.

Дараган. Ко мне! Ко мне! Эй, товарищи! Кто здесь есть? Ко мне! (Сбегает,
падает у подножия лестницы.)
Ева (опомнившись, кричит пронзительно). Живой! (Закрывает лицо руками.)
Живой! (Кричит на улицу.) Мужчины! Вернитесь! Адам! Появился первый
живой! Летчик! (Дарагану.) Вам помогут сейчас! Вы ранены?
Дараган. Женщина? А? Женщина? Говорите громче, я оглох.
Ева. Я - женщина, да, женщина!
Дараган. Нет, нет, не прикасайтесь ко мне! Во мне смерть!
Ева. Мне не опасен газ!
Дараган. Назад, а то застрелю! Где нахожусь?
Ева. Вы в универмаге!
Дараган. Ленинград? Да?
Ева. Да, да, да!
Дараган. Какого-нибудь военного ко мне! Скорее! Эй, женщина, военного!
Ева. Здесь никого нет!
Дараган. Берите бумагу и карандаш!
Ева. Нет у меня, нет!..
Дараган. А, черт! Неужели никого нет, кроме неграмотной уборщицы!..
Ева. Вы не видите? Не видите?
Дараган. О, глупая женщина! Я - слеп. Я падал слепой. Не вижу мира...
Ева (узнав). Дараган! Дараган!
Дараган. О, как я страдаю!.. (Ложится.) У меня язвы внутри...
Ева. Вы - Дараган! Дараган!
Дараган. А? Быть может... Сказано - не подходить ко мне?.. Слушайте,
женщина: я отравлен, безумен и умираю. Ах! (Стонет.) ...Берите бумагу и
карандаш!.. Грамотна?
Ева. Дайте же мне снять костюм с вас! Вы окровавлены!
Дараган (яростно). Русский язык понятен? Назад! Я опасен!
Ева. Что же это такое?.. Адам... Адам!.. Вы не узнаете меня по голосу?
Дараган. А? Громче, громче, глохну... Пишите: доношу... Мы сорвали воздушные
фартуки, и наши бомбовозы прошли. Но в эскадрилье погибли все, кроме
меня, вместе с аппаратами. Кроме того: город зажжен и фашистское осиное
гнездо объято пламенем. Пламенем! Кроме того: не существует более
трефовый опасный туз! Его сбил Дараган! Но сам Дараган, будучи отравлен
смесью, стал слеп и упал в Ленинграде. Упав, службу Советов нести более
не может. Он - холост. Я - холост. Пенсию отдает государству, ибо он,
Дараган, одинок. А орден просит положить ему в гроб. Кроме того,
просит... просит... дать знать... разыскать... ах, забыл... Еве дать
знать, что Дараган - чемпион мира! Число, час, и в штаб. (Кричит.) Эй,
эй, товарищи! (Вскакивает, заламывает руки, идет.) Кто-нибудь! Во имя
милосердия! Застрелите меня! Во имя милосердия! Не могу переносить
мучений! Дайте мне револьвер! Пить! Пить!
Ева. Не дам револьвер! Пейте!
Дараган (пробует пить из фляги и не может глотать). Револьвер! (Шарит.) В
гондоле.
Ева. Не дам! Не дам! Терпите! Сейчас придут мужчины!
Даparaн. Внутри горю! Пылаю!

В громкоговорителе вдруг взрыв труб.

Ева. Опять, опять сигнал! (Кричит.) Откуда? Откуда?

Громкоговоритель стихает.

Дараган. Не подпускать ко мне докторов! Перестреляю, гадов! Почему никто не
сжалится над слепым? Зовите кого-нибудь! Или я, быть может, в плену?
Ева. Опомнитесь! Опомнитесь! Я - Ева! Ева! Вы знаете меня! О, Дараган, я не
могу видеть твоих страданий! Я - Ева!
Дараган. Не помню ничего! Не знаю никого! На помощь!

Послышался шум автомобиля.

Ева. Они! Они! Счастье! Адам! Адам! Сюда! Сюда! Здесь живой человек!

Вбегают Адам и Ефросимов.

Ефросимов. Боже праведный!
Адам. Александр Ипполитович! Это - Дараган! Откуда он? Откуда?!
Ева. Он упал здесь с аппаратом с неба!
Дараган. Назад все! Назад! Смерть! На мне роса!
Ефросимов. Каким газом вы отравлены? Каким газом?
Ева. Громче, громче! Он оглох...
Ефросимов. Оглох?.. (Передвигает кнопку в аппарате.)
Дараган. Товарищ! Доношу: я видел дымные столбы, их было без числа!
Ева. Он обезумел, милый Адам! Он не узнает никого! Милый Адам! Скорей, а то
он умрет!

Ефросимов направляет луч из аппарата на Дарагана. Тот
некоторое время лежит неподвижно и стонет, потом оживает
и язвы на его ли затягиваются. Потом садится.

Ева (плачет, хватает Ефросимова за руки). Милый, любимый, великий, чудный
человек, сиреневый, глазки расцеловать, глазки расцеловать! (Гладит
голову Ефросимова, целует.) Какой умный!..
Ефросимов. Ага! Ага! Дайте мне еще отравленного! Еще! (Шарит лучом, наводит
его на мертвого продавца.) Нет! Этот погиб! Нет! Не будет Жака!
Адам. Профессор! Профессор! Что же это вы? А? Спокойно!
Ефросимов. Да, да, спасибо. Вы правы... (Садится.)
Дараган. Я прозрел. Не понимаю, как это сделано... Кто вы такие? (Пауза.)
Ева?!
Ева. Да, это я, я!
Дараган. Не становитесь близко, я сам сниму костюм. (Снимает.) Адам?
Адам. Да, я.
Дараган. Да не стойте же возле меня! Отравитесь! Как вы сюда попали? Ах да,
позвольте... Понимаю: я упал сюда, а вы случайно были в магазине... Как
звенит у меня в голове! Так вы сюда пришли... и...
Адам. Нет, Дараган, это не так.
Ефросимов. Не говорите ему сразу правды, а то вы не справитесь с ним
потом...
Адам. Да, это верно.
Дараган. Нет, впрочем, не все ясно... (Пьет.)
Адам. Откуда ты?
Дараган. Когда я возвращался из... ну, словом, когда закончил марш-маневр, я
встретил истребителя-фашиста, чемпиона мира, Аса-Герра. Он вышел из
облака, и я увидел в кругах его знак - трефовый туз!

В громкоговорителе начинается военный марш.

Почему музыка?
Ева (заплакав). Опять! Опять! Это - смерть клочьями летает в мире и то
кричит на неизвестных языках, то звучит как музыка!
Адам. Ева, замолчи сейчас же!! (Трясет ее за плечи.) Молчать! Малодушная
Ева! Если ты сойдешь с ума, кто вылечит тебя?
Ева. Да, да! (Утихает.)
Дараган. Он дымом начертил мне слово "коммун", затем выстучал мне
"спускайся", а кончил тем, что Счертил дымный трефовый туз. Я понял
сигнал: коммунист, падай, я - Ас-Герр, - и в груди я почувствовал
холодный ветер. Одному из нас не летать. Я знаю его мотор, а пулемет
его выпускает сорок пуль в секунду. Он сделал перекрещение штопора, и
поворот Иммельмана, и бочку - все, от чего у каждого летчика при
встрече с Асом-Герром сердце сжимается в комок. У меня не сжалось, а,
наоборот, как будто распухло и отяжелело! Он прошел у меня раз в
мертвом пространстве, и в голове у меня вдруг все закипело, и я понял,
что он обстрелял меня и отравил. Я не помню, как я вывернулся, и мы
разошлись. Тут уже, смеясь и зная, что мне уже не летать более, я с
дальней дистанции обстрелял его и вдруг увидел, как свернул и задымил
Герр, скользнул и пошел вниз. Потом он летел как пук горящей соломы и
сейчас лежит на дне Невы или в Финском заливе. У меня же загорелось все
внутри, и, слепой, я упал сюда... Он Ефросимов?

Музыка в радио прекращается.

Адам. Да.
Дараган. Позвольте, позвольте... Он изобрел, да, он изобрел аппарат... Идет
война, вы, вероятно, знаете уже, впрочем? (Оглядывается, видит
трамвай.) Что это значит?.. (Встает, подходит к вагоновожатой,
смотрит.) Что, мертва? Сошел с рельс? Бомба? Да? Ведите меня в штаб.
Адам. Вот что, Дараган, в Ленинграде нет ни одного человека.
Дараган. Какого - ни одного человека... ах, голова еще не ясна... Я в курсе
дел... Когда я вылетел? А? Да, вчера вечером, когда тот читал про
мужиков какого-то князя... Слушайте, воюет весь мир!..
Ева. Дараган, в Ленинграде нет никого, кроме нас! Только слушайте спокойно,
чтобы не сойти с ума.
Дараган (вяло). Куда же все девались?
Ева. Вчера вечером, лишь только вы исчезли, пришел газ и задушил всех.
Ефросимов. Остались Ева и ее Адам и я!
Дараган. Ева, Адам!.. Между прочим, вы и вчера уже показались мне странным!
Душевнобольным.
Ефросимов. Нет, нет, я нервно расстроен, но уж не боюсь сойти с ума, я
присмотрелся, а вы бойтесь! Не думайте лучше ни о чем. Ложитесь,
закутайтесь!
Дараган (криво усмехнувшись). В Ленинграде два миллиона жителей... Куда, к
черту! Я-то больше вашего знаю о налете... Его спросите! Он вам
объяснит... какой газ нужен для того, чтобы задавить Ленинград!
Ева. Знаем, знаем... (Показывает крест из пальцев.) Черный... (Плачет.)

Дараган оглядывается беспокойно, что-то обдумывает, идет
к окнам. Походка его больная. Долго смотрит, потом
схватывается за голову.

Адам (беспокойно). Дараган, Дараган, перестань...
Дараган (кричит негромко). Самолет мне! Эй, товарищи! Эй, самолет командиру!
(Шарит в карманах, вынимает маленькую бонбоньерку, показывает
Ефросимову.) Видал? Видал? Ах, они полагали, что советские как в поле
суслики? Ах, мол, в лаптях мы? Лыком шиты? Два миллиона? Заводы? Дети?
Видал? Видал крестик? Сказано - без приказа Реввоенсовета не бросать? Я
отдаю приказ - развинчивай, кидай!
Адам. Куда? Куда? Куда?
Дараган. Я прямо! Прямо! Раз - в два счета, куда нужно. Я адрес знаю! Куда
посылку отвезти.
Ева. Адам, Адам, держи его...
Дараган (прячет бонбоньерку, слабеет, садится, говорит строго). Почему город
горит?
Адам. Трамваи еще час ходили, давили друг друга, и автомобили с мертвыми
шоферами. Бензин горел!
Дараган. Как вы уцелели?
Адам. Профессор просветил нас лучом, после которого организм не всасывает
никакого газа.
Дараган (приподнимаясь). Государственный изменник!
Ева. Что вы, что вы, Дараган!
Дараган. Дай-ка револьвер!
Адам. Не дам.
Дараган. Что? (Пошарив, снимает с внешнего костюма бомбу с рукоятью.) К
ответу, к ответу профессора Ефросимова! Я в тот вечер догадался, что он
изобрел! И вот: сколько бы людей ни осталось в Ленинграде, вы двое
будете свидетелями того, как профессор Ефросимов отвечал Дарагану!
Кажись, он злодей!
Ефросимов (шевельнувшись). Что такое?
Дараган. Не сближайтесь! Сейчас узнаем. Но если что неладное узнаю, вы
выходите из магазина! Почему ваш аппарат не был сдан вовремя
государству?
Ефросимов (вяло). Не понимаю вопроса. Что значит - вовремя?
Дараган. Отвечаать!
Ева. Адам! Адам? Да что же ты смотришь? Профессор, что же вы молчите?
Адам. Я запрещаю! Приказываю положить бомбу.
Дараган. Кто ты таков, чтоб запрещать мне?
Адам. Я - первый человек, уцелевший в Ленинграде, партиец Адам Красовский -
принял на себя власть в Ленинграде, и дело это я уже разобрал. Запрещаю
нападать на Ефросимова! А вы, профессор, скажите ему, чтобы его
успокоить.
Ефросимов. Он меня... Как это... испугал...
Ева. Вы испугали его.
Ефросимов. Открытие я сделал первого мая и узнал, что я вывел из строя все
отравляющие вещества - их можно было сдавать в сарай. Животная клетка
не только не поглощала после просвечивания никакого отравляющего
вещества, но более того - если даже организм был отравлен, живое
существо еще можно было спасти, если только оно не умерло. Тогда я
понял, что не будет газовой войны. Я просветил себя. Но только
пятнадцатого утром мастер принес мне коробку, куда я вмонтировал
раствор перманганата в стеклах и поляризованный луч. Я вышел на улицу и
к вечеру был у Адама. А через час после моего прихода был отравлен
Ленинград.
Дараган. Но вы хотели этот луч отдать за границу?
Ефросимов. Я могу хотеть все, что я хочу.
Дараган (ложась). Послушай, Адам, что говорит специалист. Я ослабел. Меня
пронизывает дрожь... А между тем я должен встать и лететь... Но
оперение мое, оперение мое! Цело ли оно? Кости мои разломаны! Но внутри
я уже больше не горю. Но как же, как же так? Мы же встретили их
эскадрилью над Кронштадтом и разнесли ее...
Адам (наклоняясь к Дарагану). Дараган, это были не те. Те прошли в
стратосфере, выше.
Дараган. Ну, ладно... Я полечу... Я полечу.
Ефросимов. Вы никуда не полетите, истребитель! Да и незачем вам лететь!..
Все кончено...
Дараган. Чем кончено?! Я хочу знать, чем это кончено! И знаю, чем это
тончится. Молчите!
Ефросимов. Не только лететь, но вам нельзя даже сидеть... Вы будете лежать,
истребитель, долго, если не хотите погибнуть.
Дараган. Возле меня никогда не было женщины, я хотел бы лежать в чистой
постели и чтобы чай с лимоном стоял на стуле. Я болен!.. А отлежавшись,
я поднимусь на шесть тысяч, под самый потолок, и на закате... (Адаму.)
Москва?
Адам. Москва молчит!
Ева. И мы слышим только обрывки музыки и несвязные слова на разных языках!
Воюют во всех странах. Между собой.
Адам. На рассвете мы сделали пятьдесят километров на машине и видели только
трупы и осколки стеклянной бомбы, а Ефросимов говорит, что в ней
бациллы чумы.
Дараган. Здорово! Но больше слушать не хочу. Ничего не говорите мне больше!
(Пауза. Указывая на Адама.) Пусть он распоряжается, и я подчиняюсь ему.
Адам. Ева, помоги мне поднять его.

Поднимают Дарагана. Ева подхватывает узел.

Дараган. Куда?
Адам. В леса. За бензином.
Дараган. И за самолетом!
Адам. Ну, ладно, едем. Может быть, проберемся на аэродром. Потом вернемся
сюда, чтобы взять мелочь. И вон! А то мы вовсе не вывернемся!..

Уходят.
Долгая пауза. Слышно, как застучала машина и ушла. Через
некоторое время в магазин вбегает Пончик-Непобеда.
Пиджак на нем разорван. Он в грязи.

Пончик (в безумии). Самое главное - сохранить ум и не думать и не ломать
голову над тем, почему я остался жить один. Господи! Господи!
(Крестится.) Прости меня за то, что я сотрудничал в "Безбожнике".
Прости, дорогой Господи! Перед людьми я мог бы отпереться, так как
подписывался псевдонимом, но тебе не совру - это был именно я! Я
сотрудничал в "Безбожнике" по легкомыслию. Скажу тебе одному. Господи,
что я верующий человек до мозга костей и ненавижу коммунизм. И даю тебе
обещание перед лицом мертвых, если ты научишь меня, как уйти из города
и сохранить жизнь, - я... (Вынимает рукопись.) Матерь Божия, но на
колхозы ты не в претензии?.. Ну что особенного? Ну, мужики были
порознь, ну, а теперь будут вместе. Какая разница, Господи? Не пропадут
они, окаянные! Воззри, о Господи, на погибающего раба твоего
Пончика-Непобеду, спаси его! Я православный. Господи, и дед мой служил
в консистории. (Поднимается с колен.) Что ж это со мной? я кажется,
свихнулся со страху, признаюсь в этом. (Вскрикивает.) Не сводите меня с
ума! Чего я ищу? Хоть бы один человек, который научил бы...

Слышен слабый дальний крик Маркизова: "Помогите!.."

Не может быть! Это мерещится мне! Нет живых в Ленинграде!

Маркизов вползает в магазин. За спиной у него котомка,
одна нога обнажена, и видно, что ступня покрыта язвами.

Маркизов. Вот, дотащился... Здесь и помру... Мне больно! Я обливаюсь
слезами, а помочь мне некому, гниет нога! Всех убили сразу, а меня с
мучениями. А за что? Ну и буду кричать, как несчастный узник, пока не
изойду криком. (Кричит слабо.) Помогите!
Пончик. Человек! Живой! Дошла моя молитва! (Бросается к Маркизову, обнимает
его.) Да вы Маркизов?!
Маркизов. Я, я - Маркизов! Вот видите, гражданин, погибаю! (Обнимает Пончика
и плачет.)
Пончик. Нет, стало быть, я не сумасшедший. Я узнал вас! А вы меня?
Маркизов. Вы кто же будете?
Пончик. Да как же вы не узнаете меня, боже ты мой! Узнайте, умоляю! Мне
станет легче...
Маркизов. Я почему-то вижу плохо, гражданин.
Пончик. Я - Пончик-Непобеда, известнейший литератор! Припомните, о боже,
ведь я же с вами жил в одном доме! Я вас хорошо помню, вас из профсоюза
выкинули за хулиган... Ну, словом, вы - Маркизов!
Маркизов. За что меня выгнали из профсоюза? За что? За то, что я побил
бюрократа? Но а как же, гадину, не бить? Кто его накажет, кроме меня?..
За то, что пью? Но как же пекарю не пить. Все пили: и дед, и прадед. За
то, что книжки читал, может быть? А кто пекаря научит, если он сам не
будет читать? Ну, ничего. Потерпите. Сам изгонюсь. Вот уж застилает
вас, гражданин, туманом, и скоро я отойду...
Пончик. Теперь уже о другом прошу: сохранить жизнь гражданину Маркизову. Не
за себя молюсь, за другого.
Маркизов. Гляньте в окно, гражданин, и вы увидите, что ни малейшего бога
нет. Тут дело верное.
Пончик. Ну кто же, как не грозный бог, покарал грешную землю!
Маркизов (слабо). Нет, это газ пустили и задавили СССР за коммунизм... Не
вижу больше ничего... О, как это жестоко - появиться и исчезнуть опять!
Пончик. Встаньте, встаньте, дорогой!

Ефросимов появляется с узлом и сумкой. При виде Пончика
и Маркизова остолбеневает. Пончик, увидя Ефросимова, от
радости плачет.

Ефросимов. Откуда вы, люди? Как вы оказались в Ленинграде?
Пончик. Профессор... Ефросимов?..
Ефросимов (Пончику). Позвольте, вы были вечером у Адама... Это вы писали про
колхозниц?
Пончик. Ну да. Я! Я! Я - Пончик-Непобеда.
Ефросимов (наклоняясь к Маркизову). А этот? Что с ним? Это он, напавший на
меня!.. Значит, вы были в момент катастрофы в Ленинграде, как же вы
уцелели?!
Маркизов (глухо). Я побежал по улице, а потом в подвале сидел, питался
судаком, а теперь помираю.
Ефросимов. А... стукнула дверь! Вспоминаю... (Пончику.) Отвечайте, когда я
снимал Еву и Адама, вы показались в комнате?
Пончик. Да, вы меня ослепили!
Ефросимов. Так, ясно. (Маркизову.) Но вы, вы - непонятно... Как на вас мог
упасть луч? Вас же не было в комнате?
Маркизов (слабо). Луч? А? Я на окно влез.
Ефросимов. А-а-а... Вот, вот какая судьба... (Зажигает луч в аппарате,
освещает Маркизова. Тот шевелится, открывает глаза, садится.) Вы видите
меня?
Маркизов. Теперь вижу.
Ефросимов. А нога?
Маркизов. Легче. О... дышать могу...
Ефросимов. Ага. Вы видите теперь... Вы назвали меня буржуем. Но я не буржуа,
о нет! И это не фотографический аппарат. Я не фотограф, и я не
алкоголик!!

В громкоговорителе слышна музыка.

Маркизов. Вы, гражданин, - ученый. Какой же вы алкоголик! Позвольте, я вам
руку поцелую... И вам скажу стихи... Как будто градом ударил газ... Над
Ленинградом, но ученый меня спас... Руку давайте!
Ефросимов. Подите вы к черту!! Я ничего не пью. Я только курю...
Маркизов. Ай, злой вы какой... Папиросу? Курите на здоровье, пожалуйста...
Ефросимов (истерически). Какое право вы имеете называть меня алкоголиком?
Как вы осмелились тыкать мне кулаком в лицо?! Я всю жизнь просидел в
лаборатории и даже не был женат, а вы, наверное, уже три раза... Вы
сами алкоголик! Утверждаю это при всех и вызываю вас на суд. Я на вас в
суд подам!!
Пончик. Профессор, что вы?!
Маркизов. Гражданин, милейший человек, успокойся! Какое там три раза! Меня
по судам затаскали, ну, заездили буквально. Ах, великий человек! Дышу
я... Хлебните...
Ефросимов. Я не пью.
Маркизов. Как можно не пить. Вы помрете от нервов.

Музыка в громкоговорителе прекращается.

Я ж понимаю... Я сам в трамвай вскочил... А кондукторша мертвая. А я ей