Страница:
будет, никто пусть более ни меня, ни известий от меня не ждет! Слушай
пулеметную очередь, слушай трубу, смотри поворот Иммельмана!
(Выбегает.)
За ним - Адам и Пончик-Непобеда.
Ефросимов. Ева! Ева!
Ева. Саша!
Ефросимов. Уйду от них сегодня же!..
Ева. Повтори. Ты уйдешь? Ничего не боишься здесь забыть? Нет, ты не уйдешь.
Или уходи к черту! (Выходит.)
Выходит и Ефросимов.
Маркизов (один). Вот оно что. (Пауза.) Снабдил черт валютой. (Пауза.) Генрих
Маркизов. Звучит.
Загудел мотор на земле. Послышался трубный сигнал.
Полетел! Полетел! (Смотрит.) А, пошел! Застучал пулемет наверху. Так
его, давай Москву, давай... (Схватывает гармонику.) Что делаешь? На
хвосте танцует, на хвост не вались, ссыпешься, чемпион! Поворот
Иммельмана! Нет, ровно пошел!
Зашипела и ударила одна ракета с аэродрома, потом
другая.
Пошел, пошел, пошел. (Играет на гармонике марш.) Эх, Ваня, Ваня! -
зазвенело на меже!..
Занавес
Ночь на десятое августа, перед рассветом. Вековые дубы.
Бок шатра.
Костер у шатра. Костры вдали на поляне. По веревочной
лестнице с дуба спускается, ковыляя, Маркизов. В руке у
него фонарь.
Маркизов. Охо-хо... (Берет тетрадочку и пишет у костра.) "Тщетно дозорный
Генрих вперял свои очи в тьму небес! Там ничего, кроме тьмы, он и не
видел, да еще сычей на деревьях. Таким образом, надлежит признать, что
храбрец погиб в мировых пространствах, а они были навеки заброшены в
лесу!" (Складывает тетрадь.) Не могу более переносить лесной скуки и
тоски. Всем надлежит уйти отсюда на простор погубленного мира.
(Заглядывает в шатер.) Эй, друг! Вставай, вставай!
Пончик (из шатра). Кто там? Что еще?
Маркизов. Это я, Генрих. Проснись!
Пончик (из шатра). Какой там, к бесу, Генрих? Я только что забылся, а тут
эти Генрихи! (Выходит из шатра в одеяле, в котором проверчены дыры для
рук.) Рано еще. Зачем нарушил мой покой?
Маркизов. Твоя очередь идти поддерживать огни.
Пончик. Я не хочу. (Пауза.) Да! не хочу. Десятую ночь колония не спит,
страдает, жжет смолистые ветви. Искры фонтанами с четырех углов!..
Маркизов. Верно! А днем жирный дым...
Пончик. Все это - демагогия и диктатура. Какое сегодня число? Какое?
Маркизов. Собственно говоря, воскресенье, девятого августа.
Пончик. Врешь, врешь, сознательно врешь! Посмотри в небо!
Маркизов. Ну что ж. Белеет небо.
Пончик. Уж час, как идет десятое число. Довольно! Дараган сказал четко -
если я не вернусь через три недели, значит, третьего августа, стало
быть, я вовсе не вернусь. Сегодня же десятое августа!! Уж целую неделю
мы по вине Адама терпим мучения!! Одна рубка чего стоит. Я больше не
желаю!
Маркизов. Он заставит тебя. Он - главный человек.
Пончик. Нет! Хватит! Дудки! Не заставит. Утром, сегодня же потребую собрания
и добьюсь решения о выходе колонии на простор. Посмотри, это что?
Маркизов. Ну что? Ну, паутина...
Пончик. Лес зарастает паутиною. Осень! Еще три недели, и начнет сеять дождь,
потянет туманом, наступит холод. Как будем выбираться из чащи? А
дальше? Куда? Нечего сказать, забрались в зеленый город на дачу!
Адамкин бор! Чертова глушь!
Маркизов. Что ты говоришь, Павел? Ведь чума гналась за нами по пятам.
Пончик. Нужно было бежать на Запад, в Европу! Туда, где города и
цивилизация, туда, где огни!
Маркизов. Какие ж тут огни! Все говорят, что там тоже горы трупов, моровая
язва и бедствия...
Пончик. Ничего, решительно ничего не известно! (Пауза.) Это коммунистическое
упрямство... Тупейшая уверенность в том, что СССР победит. Для меня нет
сомнений в том, что Дараган и погиб-то из-за того, что в одиночку
встретил неприятельские силы - европейские силы! - и, конечно, ввязался
в бой! Фанатик! Вообще они - фанатики!
Маркизов. Это что - фанатики? Объясни, запишу.
Пончик. Отстань ты! Хе! Коммунизм коммунизмом, а честолюбие! Он Аса-Герра
ссадил! Так теперь он чемпион мира. Где-то он валяется, наш чемпион...
(Пауза.) Ах, как у меня болят нервы!
Маркизов. Выпьем коньячку!
Пончик. Ладно. Брр... Прохладно... Утро... утро. Безрадостный, суровый
рассвет.
Пьют у костра коньяк.
Маркизов. Ну, как нервы?
Пончик. Нервы мои вот как. Все начисто ясно. Вот к чему привел коммунизм! Мы
раздражили весь мир, то есть не мы, конечно, - интеллигенция, а они.
Вот она, наша пропаганда, вот оно, уничтожение всех ценностей, которыми
держалась цивилизация... Терпела Европа... Терпела-терпела, да потом
вдруг как ахнула!.. Погибайте, скифы! И был Дараган - и нет Дарагана! И
не предвидится... И Захар Маркизов, бывший член профсоюза, сидит теперь
в лесу на суку, как дикая птица, как сыч, и смотрит в небеса...
Маркизов. Я Генрих, а не Захар! Это постановлено с печатью, и я просил не
называть меня Захаром.
Пончик. Чего ты бесишься? А, все равно... Ну, ладно, ладно. Глупая фантазия:
Генрих, Генрих... Ну, ладно... Дошли до того, что при первом слове
вгрызаются друг другу прямо в глотку!
Маркизов. Я равный всем человек, такой же, как и все! Нет теперь буржуев...
Пончик. Перестань сатанеть! Пей коньяк, Генрих IV! Слушай! Был СССР и
перестал быть. Мертвое пространство загорожено, и написано: "Чума. Вход
воспрещается". Вот к чему привело столкновение с культурой. Ты думаешь,
я хоть одну минуту верю тому, что что-нибудь случилось с Европой? Там,
брат Генрих, электричество горит и по асфальту летают автомобили. А мы
здесь, как собаки, у костра грызем кости и выйти боимся, потому что за
реченькой - чума... Будь он проклят, коммунизм!
Маркизов. А кто это писал: "Ваня! Ваня! - зазвенело на меже"?.. Я думал, что
ты за коммунизм...
Пончик. Молчи, ты не разбираешься в этих вопросах.
Маркизов. Верно, верно... Полевой змей! И как змей приютился ты у Адама за
пазухой.
Пончик. Змей! Ты, серый дурак, не касайся изнасилованной души поэта!
Маркизов. Теперь все у меня в голове спуталось! Так за кого ж теперь - за
коммунизм или против?
Пончик. Погиб он, слава тебе господи, твой коммунизм! И даже погибнув -
оставил нам фантазера в жандармском мундире...
Маркизов. Про кого? Ты хоть объясняй... Кто это?
Пончик. Адам.
Пауза.
Издали послышались револьверные выстрелы. Пончик и
Маркизов вскакивают.
Маркизов. Во! Ага!
Прислушиваются.
Пончик. Aт... Не волнуйся, это упражнение в стрельбе. Спиритический сеанс:
прародитель в пустое небо стреляет, покойников сзывает. (Кричит.) Зови!
Зови! Нет Дарагана! Это рассвет десятого! Довольно!..
Молчание.
Маркизов. Змей, а змей? Я от тоски роман написал.
Пончик. Читай!
Маркизов (достает тетрадку, читает). "Глава первая. Когда народ на земле
погиб и остались только Адам и Ева, и Генрих остался и полюбил Еву.
Очень крепко. И вот каждый день он ходил к петуху со сломанной ногой
разговаривать о Еве, потому что не с кем было разговаривать..."
Пончик. Дальше.
Маркизов. Все. Первая глава вся вышла.
Пончик. Ну, а дальше что?
Маркизов. А дальше идет вторая глава.
Пончик. Читай!
Маркизов (читает). "Глава вторая. - Ева! Ева! - зазвенело на меже..."
Пончик. Что такое? Вычеркни это сейчас же!
Маркизов. Ты говоришь - учись!
Пончик. Учись, но не воруй! И притом какой это такой Генрих полюбил Еву? А
тысяча долларов? (Прислушавшись.) Стой, стой!
Маркизов (вскакивая). Гудит, ей-богу, гудит в небе...
Пончик. Ничего не гудит! В голове у тебя гудит...
Маркизов. Кто идет?
Пончик. Кто идет?
В лесу светлеет.
Адам (издали). Кто у костра?
Маркизов. Это мы.
Адам (выходя). Что ж, товарищ Непобеда, ты не идешь сменять профессора?
Пора.
Пончик. Я не пойду.
Адам. Скверный пример ты подаешь, Непобеда!
Пончик. Я не крепостной твой, первый человек Адам!
Адам. Я - главный человек в колонии и потребую повиновения.
Пончик. Генрих! Ты здесь? Прислушайся. Когда главный человек начинает
безумствовать, я имею право поднять вопрос о том, чтобы его не слушать!
Ты утомляешь колонию зря!
Адам. В моем лице партия требует...
Пончик. Я не знаю, где ваша партия! Может, ее и на свете уже нет!
Адам (берется за револьвер). А-а! Если ты еще раз осмелишься повторить
это...
Пончик (спрятавшись за дерево). Генрих! Ты слышишь, как мне угрожают? У
самого револьвер найдется! Не желаю больше терпеть насилие!
Адам. Пончик! Ты сознательный человек, советский литератор! Не искушай меня,
я устал! Иди поддерживать огонь!
Пончик (выходя из-за дерева). Я - советский литератор? Смотри! (Берет
рукопись, рвет ее.) Вот вам землистые лица, вот пухлые щечки, вот князь
Волконский-Барятинский! Смотрите все на Пончика-Непобеду, который был
талантом, а написал подхалимский роман! (Маркизову.) Дарю тебе
"зазвенело"! Пиши! Подчиняюсь грубой силе! (Уходит.)
Адам. Генрих, Генрих...
Маркизов. Ты б пошел заснул, а то ты вторую ночь ходишь!
Адам. Ты, может быть, поднимешься еще раз на дерево? А?
Маркизов. Я поднимусь. Я пойду на гору.
Адам. Как ты думаешь, Генрих, он прилетит?
Маркизов. Теоретически... может прилететь. (Уходит.)
Уходит и Адам.
В лесу светает. Через некоторое время показывается
Ефросимов. Совершенно оборван и в копоти. Проходит в
шатер. Сквозь полосатый к просвечивает лампа, которую он
зажег. Пауза. Крадучись, выходит Ева. Она закутана в
платок. В руках у нее котомка и плетенка.
Ева. Саша...
Отстегивается окно шатра, и в нем Ефросимов.
Ефросимов (протягивая руки). Ева! Не спишь!
Ева. Саша! Потуши огонь. Совсем светло.
Ефросимов (потушив лампу). А ты не боишься, что Адам рассердится на тебя за
то, что мы так часто бываем вдвоем?
Ева. Нет, я не боюсь, что Адам рассердится на меня за то, что мы так часто
бываем вдвоем. Ты умывался сейчас или нет?
Ефросимов. Нет. В шатре нет воды.
Ева. Ну, дай же я хоть вытру тебе лицо... (Нежно вытирает его лицо.)
Сашенька, Сашенька! До чего же ты обносился и почернел в лесах!..
Пауза.
О чем думал ночью? Говори!
Ефросимов. Смотрел на искры и отчетливо видел Жака. Думал же я о том, что я
самый несчастливый из всех уцелевших. Никто ничего не потерял, разве
что Маркизов ногу, а я нищий. Душа моя, Ева, смята, потому что я видел
все это. Но хуже всего-это потеря Жака.
Ева. Милый Саша! Возможно ли это, естественно ли - так привязаться к собаке?
Ведь это же обидно!
Тихо появляется Адам. Увидев разговаривающих,
вздрагивает, затем садится на пень и слушает их.
Разговаривающим он не виден.
Ну, издохла собака, ну что ж поделаешь! А тут в сумрачном лесу женщина,
и какая женщина, - возможно, что и единственная-то во всем мире, -
вместо того, чтобы спать, приходит к его окну и смотрит в глаза, а он
не находит ничего лучше, как вспомнить дохлого пса! О, горе мне, горе с
этим человеком!
Ефросимов (внезапно обнимает Еву). Ева! Ева!
Ева. О, наконец-то, наконец-то он что-то сообразил!
Адам прикрывает глаза щитком ладони и покачивает
головой.
Ева. Разве я хуже Жака? Человек влезает в окно и сразу ослепляет меня
свечками, которые у него в глазах! И вот я уже знаю и обожаю формулу
хлороформа, я, наконец, хочу стирать ему белье. Я ненавижу войну...
Оказывается, мы совершенно одинаковы, у нас одна душа, разрезанная
пополам, и я, подумайте, с оружием отстаивала его жизнь! О нет, это
величайшая несправедливость -предпочесть мне бессловесного Жака!
Ефросимов. О Ева, я давно уже люблю тебя!
Ева. Так зачем же ты молчал? Зачем?
Ефросимов. Я сам ничего не понимал! Или, быть может, я не умею жить. Адам?..
Да, Адам!.. Он тяготит меня?.. Или мне жаль его?..
Ева. Ты гений, но ты тупой гений! Я не люблю Адама. Зачем я вышла за него
замуж? Зарежьте, я не понимаю. Впрочем, тогда он мне нравился... И
вдруг катастрофа, и я вижу, что мой муж с каменными челюстями,
воинственный и организующий. Я слышу - война, газ, чума, человечество,
построим здесь города... Мы найдем человеческий материал! А я не хочу
никакого человеческого материала, я хочу просто людей, а больше всего
одного человека. А затем домик в Швейцарии, и - будь прокляты идеи,
войны, классы, стачки... Я люблю тебя и обожаю химию...
Ефросимов. Ты моя жена! Сейчас я все скажу Адаму... А потом что?
Ева. Провизия в котомке, а в плетенке раненый петух. Я позаботилась, чтобы
тебе было с кем нянчиться, чтоб ты не мучил меня своим Жаком!.. Через
час мы будем у машин, и ты увезешь меня...
Ефросимов. Теперь свет пролился на мою довольно глупую голову, и я понимаю,
что мне без тебя жить нельзя. Я обожаю тебя.
Ева. Я женщина Ева, но он не Адам мой. Адамом будешь ты! Мы будем жить в
горах. (Целует его.)
Ефросимов. Иду искать Адама!..
Адам (выходя). Меня не надо искать, я здесь.
Ева. Подслушивать нельзя, Адам! Это мое твердое убеждение. У нас нет
государственных тайн. Здесь происходит объяснение между мужчиной и
женщиной. И никто не смеет слушать! Притом у тебя в руке револьвер и ты
пугаешь. Уходи!
Ефросимов. Нет, нет, Ева... У нас то и дело вынимают револьверы и даже раз в
меня стреляли. Так что это уже перестало действовать.
Ева. Уходи!
Адам. Я не подслушивал, я слушал, и как раз то, что вы мне сами хотели
сообщить. Револьвер всегда со мной, а сейчас я стрелял в память
погибшего летчика, который никогда больше не прилетит. Он не прилетит,
и ваши мученья закончены. Ты говоришь, что у меня каменные челюсти? Э,
какая чепуха. У всех людей одинаковые челюсти, но вы полагаете, что
люди только вы, потому что он возится с петухом. Но, видите ли, у нас
мысли несколько пошире, чем о петухе! Впрочем, это не важно для вас.
Это важно для убитого Дарагана! И он, знайте, N герой! Ева, ты помнишь
тот вечер, когда погибла и Аня, и Туллер, и другие? Вот до сих пор я
носил в кармане билеты в Зеленый Мыс, вагон седьмой... Тут важен не
петух, а то, что, какие бы у меня ни были челюсти, меня бросает
одинокого в мире жена... Что с этим можно поделать? Ничего. Получай
билеты в Зеленый Мыс и уходи! Ты свободна.
Ева (всхлипнув). Адам, мне очень жаль тебя, но я не люблю тебя. Прощай!..
Адам. Профессор! Ты взял мою жену, а имя я тебе свое дарю. Ты - Адам. Одна
просьба: уходите сейчас же, мне неприятно будет, если сейчас придут
Пончик и Маркизов. Но у машин подождите час. Я думаю, что они вас
догонят. Уходите!
Ефросимов. Прощай!.. (Уходит с Евой.)
Адам берет трубу, трубит. Входят Маркизов и Пончик.
Адам. Товарищи! Объявляю вам, что по всем данным любимый мною горячо
командир Дараган погиб. Но республика память о нем сохранит! Во всяком
случае, вы свободны. Кто хочет, может уйти из лесу, если не боится чумы
там. Кто хочет, может остаться со мною еще на некоторое время в этом
городе... (Указывает на шатры.)
Пончик. Почему ты не объявишь об этом и Ефросимову?
Адам. Ефросимов со своею женой Евой - мы разошлись с ней - уже ушли. Они на
волчьей тропе...
Пончик делает тревожное движение.
...Нет, нет, не беспокойся. У машин они подождут вас.
Пончик. Я иду за ними!.. (Берет котомку, ружье, спешит.)
Адам. А ты, Генрих?
Маркизов. Я?
Пончик. Генрих Хромой! Не давай ты себя обольщать глупостями! Ты что же это,
в лесного зверя хочешь превратиться?
Маркизов. Идем нами, Адам. Тебе нельзя оставаться одному в лесу.
Адам. Почему?
Маркизов. Сопьешься. А!.. не хочешь с Евой идти?
Пончик. Нет, он не хочет в сатанинской гордости признать себя побежденным!
Он верит, что Дараган все-таки спустится к нему с неба. Ну, продолжай
городить социалистические шалаши в лесах, пока не пойдет снег! Прощай!
Генрих, идем!
Маркизов. Идем с нами!
Адам. Прощайте! Уходите!
Маркизов и Пончик уходят. Пауза.
Солнце. Обманывать себя совершенно не к чему. Ни огни, ни дым
поддерживать больше не для кого. Но сейчас я не хочу ни о чем думать. Я
ведь тоже человек и желаю спать, я желаю спать. (Скрывается в шатре.)
Пауза. Потом слышится, как гудит, подлетая, аэроплан,
затем он стихает. Послышался грохот пулемета. Тогда из
шатра выбегает Адам, он спотыкается, берется за сердце,
не может бежать, садится... Послышался трубный сигнал и
дальние голоса. Затем выбегает Вируэс. Она в летном
костюме. Сбрасывает шлем. Лицо ее обезображено одним
шрамом.
Вируэс. Adam! Efrossimoff! (Увидев Адама.) Buenos dias! Ole! Ole! [Адам!
Ефросимов! Здравствуйте! Привет! Привет! (исп.)]
Адам (хрипло). Не понимаю... Кто вы такая?..
Вируэс. Escolta! (Указывая на небо.) Gobierno mundial. Soy aviador
espanol!.. Оu est-ce que se trouve Adam? [Эскорт! Всемирное
правительство. Я испанский летчик! (исп.) где Адам? (фр.)]
Слышен второй прилет. Адам берется за револьвер,
отступает.
Вируэс. Non, non! Je ne suis pas ennemie fasciste! Etes-vous Adam? [Нет,
нет! Я не фашистский враг! Вы Адам? (фр.)]
Трубный сигнал.
Адам. Я - Адам. Я. Где Дараган? Оu est Daragane? [Где Дараган? (фр.)]
Вируэс. Daragane viendra, viendra! [Дараган придет, придет! (фр.)]
В лесу солнце. Выбегает Тимонеда. Жмет руку Адаму,
сбрасывает шлем, жадно пьет воду. И тогда появляется
Дараган.
Адам (кричит). Дараган! (Берется за сердце.)
Еще прилет, еще трубный сигнал.
Дараган. Жив первый человек?
Адам (припадает головой к Дарагану). Дараган! Дараган!
Дараган. Я опоздал, потому что был в бою над Финистерре.
Зевальд (вбегая, кричит). Russen! Hoch! (Спрашивает у Дарагана.) Ist das
Professor Efrossimoff? [Русские! Ура! Это профессор Ефросимов? (нем.)]
Дараган. Nein, nein! [Нет, нет! (нем.)] Это - Адам!
Зевальд. Adam! Adam! (Жмет руку Адаму.)
Дараган. Где Ева? Где хромой?
Адам. Ты опоздал, и все не выдержали и ушли, а я остался один.
Дараган. И Ефросимов?
Адам. Ефросимов ушел с Евой. Она мне не жена. Я - один.
Дараган. По какой дороге?
Адам. По волчьей тропе, к машинам.
Дараган. Товарищ Павлов!..
Павлов. Я!
Дараган. Четыре путника на этой тропе! Вернуть их. Среди них Ефросимов!
Павлов убегает.
Дараган (внезапно обнял Адама). Не горюй. Смотри, моя жена. Лежала и
умирала, отравленная старуха, моя испанка, вся в язвах, далеко отсюда.
(Вируэс.) Мария! Обнимитесь. Это Адам.
Вируэс. Abrazar? [Обнять? (исп.)] (Обнимает Адама.)
Адам вдруг плачет, уткнувшись в плечо Вируэс.
Дараган. Э... э... э...
Зевальд (подает Адаму воду). Э... э...
Адам {опускается на пень). Люди, люди... Подойди ко мне, Дараган... Москва,
Дараган?
Дараган. Возвращаются. Идут с Урала таборами.
Адам. Сгорела?
Дараган. Выгорели только некоторые районы... от термитных бомб.
Адам. А задушили всех?
Зевальд. Nein, nein! [Нет, нет! (нем.)]
Дараган. Нет, там травили не солнечным газом, а обыкновенной смесью. Тысяч
триста погибло. Адам (покачивает головой). Так...
Тут вбегают Маркизов и Пончик.
Маркизов (возбужденно). Люди! Иностранцы! (Декламирует.) Настал великий час!
Дараган. Здорово, Генрих!
Пончик. Победа! Победа! Мы победили, Дараган!
Послышалось тяжелое гудение вдали.
Дараган. Ну, вот и он летит. (Кричит.) К аппаратам!
Зевальд. Zu den Apparaten! [К аппаратам! (нем.)] (Убегает.)
Убегает и Тимонеда.
Адам. О, Пончик-Непобеда! Пончик-Непобеда!
Пончик. Товарищ Адам! У меня был минутный приступ слабости! Малодушия! Я
опьянен, я окрылен свиданием с людьми! Ах, зачем, зачем я уничтожил
рукопись! Меня опять зовет Аполлон!..
Маркизов. Акимович?!.
Пончик. Молчи, хромой!
Входят Ева и Ефросимов. Ева ведет Ефросимова под руку. У
Ефросимова в руке плетенка с петухом. Останавливаются в
тени.
Адам. Мне тяжело их видеть!
Дараган. Иди на аэродром...
Адам уходит. Наступает молчание.
Дараган стоит в солнце, на нем поблескивает снаряжение.
Ефросимов стоит в тени.
Дараган. Здравствуй, профессор.
Ефросимов. Здравствуй, истребитель. (Морщится, дергается.)
Дараган. Я - не истребитель. Я - командир эскорта правительства всего мира и
сопровождаю его в Ленинград. Истреблять же более некого. У нас нет
врагов. Обрадую тебя, профессор: я расстрелял того, кто выдумал
солнечный газ.
Ефросимов (поежившись). Меня не радует, что ты кого-то расстрелял!
Вируэс (внезапно). Efrossimoff?!
Дараган. Да, да, он - Ефросимов. Смотри на него! Он спас твою жизнь.
(Указывает на аппарат.)
Вируэс. Hombre genial! [Гениальный человек! (исп.)] (Указывает на свой
шрам.)
Ева. Саша! Умоляю, не спорь с ним, не раздражай его! Зачем? Не спорь с
победителем! (Дарагану.) Какой ты счет с ним сводишь? Зачем нам
преградили путь? Мы - мирные люди, не причиняем никому зла. Отпустите
нас на волю!.. (Внезапно к Вируэс.) Женщина! Женщина! Наконец-то вижу
женщину! (Плачет.)
Дараган. Успокойте ее, дайте ей воды. Я не свожу никаких счетов.
(Ефросимову.) Профессор, тебе придется лететь с нами. Да, забыл
сказать... ты сбил меня... я жалею, что стрелял в тебя, и, конечно,
счастлив, что не убил. (Маркизову.) Спасибо тебе, Генрих!
Маркизов. Я понимаю, господи! Я - человек ловкий! Скажи, пожалуйста,
Дараган, как теперь с долларами будет?
Пончик. Кретин! (Скрывается.)
Дараган. Какими долларами? Что ты, хромой?
Маркизов. Это я так... Из любознательности. Змей! (Скрывается.)
Дараган (Ефросимову). Ты жаждешь покоя? Ну что же, ты его получишь! Но
потрудись в последний раз. На Неве уже стоят гидропланы. Мы завтра
будем выжигать кислородом, по твоему способу, пораженный город, а
потом... живи где хочешь. Весь земной шар открыт, и визы тебе не надо.
Ефросимов. Мне надо одно - чтобы перестали бросать бомбы, - и я уеду в
Швейцарию.
Слышен трубный сигнал, и в лесу ложится густая тень от
громадного воздушного корабля.
Дараган. Иди туда, профессор!
Ефросимов. Меня ведут судить за уничтожение бомб?
Дараган. Эх, профессор, профессор!.. Ты никогда не поймешь тех, кто
организует человечество. Ну что ж... Пусть по крайней мере твой гений
послужит нам! Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь.
Занавес
Конец
Фантастическую пьесу о будущей войне Булгаков написал по заказу
ленинградского Красного театра Госнардома им. К. Либкнехта и Р. Люксембург,
договор с которым был заключен 5 июня 1931 года. В архиве писателя в ГБЛ
сохранилась тетрадь с черновой рукописью "Адама и Евы", законченной 22
августа (ГБЛ, ф. 562, к. 12, ед. хр. 8). Часть страниц тетради заполнены
рукой Л.Е. Булгаковой-Белозерской, но основная масса текста - автограф М.А.
Булгакова. Это самый полный текст "Адама и Евы", содержащий множество
сокращений, вписываний, исправлений фиолетовыми чернилами, синим и красным
карандашом.
С этой черновой рукописи в конце августа 1931 года была сделана
машинописная перепечатка, в которой учтены все авторские сокращения (ГБЛ, ф.
562, к. 12, ед. хр. 9). Этот текст был опубликован в журнале "Октябрь"
(публ. В. Лосева, Б. Мягкова, Б. Соколова). В машинописный экземпляр пьесы
иностранный текст вписан не рукой Булгакова, с ошибками. К сожалению, все
эти ошибки вошли в публикацию, хотя в рукописи иностранные фразы написаны
Булгаковым и легко читаются. Это затруднило и перевод, подчас не
соответствующий смыслу написанных Булгаковым фраз. Есть в этой публикации и
другие неточности.
В архиве племянницы писателя Е.А. Земской сохранился машинописный текст
первой редакции (опубликован в "Современной драматургии" В.В. Гудковой). Это
неавторизованный экземпляр с пометами Н. А. Земской. Он имеет некоторые
расхождения, не соответствующие ни рукописи, ни исправлениям в машинописи
ГБЛ. Известен текст сокращенной редакции (ГБЛ, ф. 562, к. 64, ед. хр. 27), в
котором действие возвращается в комнату Адама и Евы и катастрофа оказывается
фантазией Ефросимова. Очевидно, именно об этом тексте писала Е.С. Булгакова
К. Симонову 12 ноября 1964 года: "...посылаю вам "..." вариант "Адама и Евы"
(ЦГАЛИ, ф. К. М. Симонова).
Редактируя рукопись, Булгаков исключает подробности химических опытов,
экспериментов Ефросимова с газами, описания пораженных чумой пространств и
леса, куда вместе с людьми бежали от катастрофы звери и птицы. Вычеркиваются
бытовые реплики Адама, просторечные и грубые выражения Дарагана. Это
соответствует замыслу и общей стилистике пьесы: "первый человек" оказывается
сотканным из общих слов, понятий и лозунгов момента, образ истребителя
становится крупнее. Булгаков вычеркивает финал I акта с фразой изобретателя
Ефросимова: "О, как я опоздал!" - и вслед за ним пишет новый, а в акте II
сокращает сцену с репликой ученого: "Я слишком поздно изобрел!" Трагедия
Ефросимова не в том, что он опоздал с открытием, а в том, что гений его,
попавший в машину тоталитарного государства, осуществить свое предназначение
не может.
Самый существенный пласт авторской правки - исключение всех острых
моментов, так или иначе затрагивающих современность. Булгаков вычеркивает
упоминание о газете "Правда", рассуждения Пончика о журнале "Безбожник",
упоминание об издательстве "Содружество писателей", которое могло вызвать
ассоциации с ленинградской литературной группой "Содружество" и
Книгоиздательством писателей в Ленинграде. В I акте Булгаков вычеркивает
описание агентов ОГПУ: "Туллер 1-й одет в белую кавказскую рубашку и галифе,
Туллер 2-й в штатском костюме, в крахмальном воротничке. Клавдия
подстрижена" (ГБЛ, ф. 562, к. 12, ед. хр. 8, л. 41). В финале пьесы Булгаков
вычеркивает сцену последнего столкновения Ефросимова с Дараганом:
"Дараган. Я не истребитель! Смотри на мои ромбы, поднимай выше!.. и
после этого боя истреблять более некого. Мы не имеем врагов!
Ефросимов. Ты в заблуждении. Пока ты живешь, всегда найдется
кто-нибудь, кого, по-твоему, надо истребить!" (там же, л. 146).
пулеметную очередь, слушай трубу, смотри поворот Иммельмана!
(Выбегает.)
За ним - Адам и Пончик-Непобеда.
Ефросимов. Ева! Ева!
Ева. Саша!
Ефросимов. Уйду от них сегодня же!..
Ева. Повтори. Ты уйдешь? Ничего не боишься здесь забыть? Нет, ты не уйдешь.
Или уходи к черту! (Выходит.)
Выходит и Ефросимов.
Маркизов (один). Вот оно что. (Пауза.) Снабдил черт валютой. (Пауза.) Генрих
Маркизов. Звучит.
Загудел мотор на земле. Послышался трубный сигнал.
Полетел! Полетел! (Смотрит.) А, пошел! Застучал пулемет наверху. Так
его, давай Москву, давай... (Схватывает гармонику.) Что делаешь? На
хвосте танцует, на хвост не вались, ссыпешься, чемпион! Поворот
Иммельмана! Нет, ровно пошел!
Зашипела и ударила одна ракета с аэродрома, потом
другая.
Пошел, пошел, пошел. (Играет на гармонике марш.) Эх, Ваня, Ваня! -
зазвенело на меже!..
Занавес
Ночь на десятое августа, перед рассветом. Вековые дубы.
Бок шатра.
Костер у шатра. Костры вдали на поляне. По веревочной
лестнице с дуба спускается, ковыляя, Маркизов. В руке у
него фонарь.
Маркизов. Охо-хо... (Берет тетрадочку и пишет у костра.) "Тщетно дозорный
Генрих вперял свои очи в тьму небес! Там ничего, кроме тьмы, он и не
видел, да еще сычей на деревьях. Таким образом, надлежит признать, что
храбрец погиб в мировых пространствах, а они были навеки заброшены в
лесу!" (Складывает тетрадь.) Не могу более переносить лесной скуки и
тоски. Всем надлежит уйти отсюда на простор погубленного мира.
(Заглядывает в шатер.) Эй, друг! Вставай, вставай!
Пончик (из шатра). Кто там? Что еще?
Маркизов. Это я, Генрих. Проснись!
Пончик (из шатра). Какой там, к бесу, Генрих? Я только что забылся, а тут
эти Генрихи! (Выходит из шатра в одеяле, в котором проверчены дыры для
рук.) Рано еще. Зачем нарушил мой покой?
Маркизов. Твоя очередь идти поддерживать огни.
Пончик. Я не хочу. (Пауза.) Да! не хочу. Десятую ночь колония не спит,
страдает, жжет смолистые ветви. Искры фонтанами с четырех углов!..
Маркизов. Верно! А днем жирный дым...
Пончик. Все это - демагогия и диктатура. Какое сегодня число? Какое?
Маркизов. Собственно говоря, воскресенье, девятого августа.
Пончик. Врешь, врешь, сознательно врешь! Посмотри в небо!
Маркизов. Ну что ж. Белеет небо.
Пончик. Уж час, как идет десятое число. Довольно! Дараган сказал четко -
если я не вернусь через три недели, значит, третьего августа, стало
быть, я вовсе не вернусь. Сегодня же десятое августа!! Уж целую неделю
мы по вине Адама терпим мучения!! Одна рубка чего стоит. Я больше не
желаю!
Маркизов. Он заставит тебя. Он - главный человек.
Пончик. Нет! Хватит! Дудки! Не заставит. Утром, сегодня же потребую собрания
и добьюсь решения о выходе колонии на простор. Посмотри, это что?
Маркизов. Ну что? Ну, паутина...
Пончик. Лес зарастает паутиною. Осень! Еще три недели, и начнет сеять дождь,
потянет туманом, наступит холод. Как будем выбираться из чащи? А
дальше? Куда? Нечего сказать, забрались в зеленый город на дачу!
Адамкин бор! Чертова глушь!
Маркизов. Что ты говоришь, Павел? Ведь чума гналась за нами по пятам.
Пончик. Нужно было бежать на Запад, в Европу! Туда, где города и
цивилизация, туда, где огни!
Маркизов. Какие ж тут огни! Все говорят, что там тоже горы трупов, моровая
язва и бедствия...
Пончик. Ничего, решительно ничего не известно! (Пауза.) Это коммунистическое
упрямство... Тупейшая уверенность в том, что СССР победит. Для меня нет
сомнений в том, что Дараган и погиб-то из-за того, что в одиночку
встретил неприятельские силы - европейские силы! - и, конечно, ввязался
в бой! Фанатик! Вообще они - фанатики!
Маркизов. Это что - фанатики? Объясни, запишу.
Пончик. Отстань ты! Хе! Коммунизм коммунизмом, а честолюбие! Он Аса-Герра
ссадил! Так теперь он чемпион мира. Где-то он валяется, наш чемпион...
(Пауза.) Ах, как у меня болят нервы!
Маркизов. Выпьем коньячку!
Пончик. Ладно. Брр... Прохладно... Утро... утро. Безрадостный, суровый
рассвет.
Пьют у костра коньяк.
Маркизов. Ну, как нервы?
Пончик. Нервы мои вот как. Все начисто ясно. Вот к чему привел коммунизм! Мы
раздражили весь мир, то есть не мы, конечно, - интеллигенция, а они.
Вот она, наша пропаганда, вот оно, уничтожение всех ценностей, которыми
держалась цивилизация... Терпела Европа... Терпела-терпела, да потом
вдруг как ахнула!.. Погибайте, скифы! И был Дараган - и нет Дарагана! И
не предвидится... И Захар Маркизов, бывший член профсоюза, сидит теперь
в лесу на суку, как дикая птица, как сыч, и смотрит в небеса...
Маркизов. Я Генрих, а не Захар! Это постановлено с печатью, и я просил не
называть меня Захаром.
Пончик. Чего ты бесишься? А, все равно... Ну, ладно, ладно. Глупая фантазия:
Генрих, Генрих... Ну, ладно... Дошли до того, что при первом слове
вгрызаются друг другу прямо в глотку!
Маркизов. Я равный всем человек, такой же, как и все! Нет теперь буржуев...
Пончик. Перестань сатанеть! Пей коньяк, Генрих IV! Слушай! Был СССР и
перестал быть. Мертвое пространство загорожено, и написано: "Чума. Вход
воспрещается". Вот к чему привело столкновение с культурой. Ты думаешь,
я хоть одну минуту верю тому, что что-нибудь случилось с Европой? Там,
брат Генрих, электричество горит и по асфальту летают автомобили. А мы
здесь, как собаки, у костра грызем кости и выйти боимся, потому что за
реченькой - чума... Будь он проклят, коммунизм!
Маркизов. А кто это писал: "Ваня! Ваня! - зазвенело на меже"?.. Я думал, что
ты за коммунизм...
Пончик. Молчи, ты не разбираешься в этих вопросах.
Маркизов. Верно, верно... Полевой змей! И как змей приютился ты у Адама за
пазухой.
Пончик. Змей! Ты, серый дурак, не касайся изнасилованной души поэта!
Маркизов. Теперь все у меня в голове спуталось! Так за кого ж теперь - за
коммунизм или против?
Пончик. Погиб он, слава тебе господи, твой коммунизм! И даже погибнув -
оставил нам фантазера в жандармском мундире...
Маркизов. Про кого? Ты хоть объясняй... Кто это?
Пончик. Адам.
Пауза.
Издали послышались револьверные выстрелы. Пончик и
Маркизов вскакивают.
Маркизов. Во! Ага!
Прислушиваются.
Пончик. Aт... Не волнуйся, это упражнение в стрельбе. Спиритический сеанс:
прародитель в пустое небо стреляет, покойников сзывает. (Кричит.) Зови!
Зови! Нет Дарагана! Это рассвет десятого! Довольно!..
Молчание.
Маркизов. Змей, а змей? Я от тоски роман написал.
Пончик. Читай!
Маркизов (достает тетрадку, читает). "Глава первая. Когда народ на земле
погиб и остались только Адам и Ева, и Генрих остался и полюбил Еву.
Очень крепко. И вот каждый день он ходил к петуху со сломанной ногой
разговаривать о Еве, потому что не с кем было разговаривать..."
Пончик. Дальше.
Маркизов. Все. Первая глава вся вышла.
Пончик. Ну, а дальше что?
Маркизов. А дальше идет вторая глава.
Пончик. Читай!
Маркизов (читает). "Глава вторая. - Ева! Ева! - зазвенело на меже..."
Пончик. Что такое? Вычеркни это сейчас же!
Маркизов. Ты говоришь - учись!
Пончик. Учись, но не воруй! И притом какой это такой Генрих полюбил Еву? А
тысяча долларов? (Прислушавшись.) Стой, стой!
Маркизов (вскакивая). Гудит, ей-богу, гудит в небе...
Пончик. Ничего не гудит! В голове у тебя гудит...
Маркизов. Кто идет?
Пончик. Кто идет?
В лесу светлеет.
Адам (издали). Кто у костра?
Маркизов. Это мы.
Адам (выходя). Что ж, товарищ Непобеда, ты не идешь сменять профессора?
Пора.
Пончик. Я не пойду.
Адам. Скверный пример ты подаешь, Непобеда!
Пончик. Я не крепостной твой, первый человек Адам!
Адам. Я - главный человек в колонии и потребую повиновения.
Пончик. Генрих! Ты здесь? Прислушайся. Когда главный человек начинает
безумствовать, я имею право поднять вопрос о том, чтобы его не слушать!
Ты утомляешь колонию зря!
Адам. В моем лице партия требует...
Пончик. Я не знаю, где ваша партия! Может, ее и на свете уже нет!
Адам (берется за револьвер). А-а! Если ты еще раз осмелишься повторить
это...
Пончик (спрятавшись за дерево). Генрих! Ты слышишь, как мне угрожают? У
самого револьвер найдется! Не желаю больше терпеть насилие!
Адам. Пончик! Ты сознательный человек, советский литератор! Не искушай меня,
я устал! Иди поддерживать огонь!
Пончик (выходя из-за дерева). Я - советский литератор? Смотри! (Берет
рукопись, рвет ее.) Вот вам землистые лица, вот пухлые щечки, вот князь
Волконский-Барятинский! Смотрите все на Пончика-Непобеду, который был
талантом, а написал подхалимский роман! (Маркизову.) Дарю тебе
"зазвенело"! Пиши! Подчиняюсь грубой силе! (Уходит.)
Адам. Генрих, Генрих...
Маркизов. Ты б пошел заснул, а то ты вторую ночь ходишь!
Адам. Ты, может быть, поднимешься еще раз на дерево? А?
Маркизов. Я поднимусь. Я пойду на гору.
Адам. Как ты думаешь, Генрих, он прилетит?
Маркизов. Теоретически... может прилететь. (Уходит.)
Уходит и Адам.
В лесу светает. Через некоторое время показывается
Ефросимов. Совершенно оборван и в копоти. Проходит в
шатер. Сквозь полосатый к просвечивает лампа, которую он
зажег. Пауза. Крадучись, выходит Ева. Она закутана в
платок. В руках у нее котомка и плетенка.
Ева. Саша...
Отстегивается окно шатра, и в нем Ефросимов.
Ефросимов (протягивая руки). Ева! Не спишь!
Ева. Саша! Потуши огонь. Совсем светло.
Ефросимов (потушив лампу). А ты не боишься, что Адам рассердится на тебя за
то, что мы так часто бываем вдвоем?
Ева. Нет, я не боюсь, что Адам рассердится на меня за то, что мы так часто
бываем вдвоем. Ты умывался сейчас или нет?
Ефросимов. Нет. В шатре нет воды.
Ева. Ну, дай же я хоть вытру тебе лицо... (Нежно вытирает его лицо.)
Сашенька, Сашенька! До чего же ты обносился и почернел в лесах!..
Пауза.
О чем думал ночью? Говори!
Ефросимов. Смотрел на искры и отчетливо видел Жака. Думал же я о том, что я
самый несчастливый из всех уцелевших. Никто ничего не потерял, разве
что Маркизов ногу, а я нищий. Душа моя, Ева, смята, потому что я видел
все это. Но хуже всего-это потеря Жака.
Ева. Милый Саша! Возможно ли это, естественно ли - так привязаться к собаке?
Ведь это же обидно!
Тихо появляется Адам. Увидев разговаривающих,
вздрагивает, затем садится на пень и слушает их.
Разговаривающим он не виден.
Ну, издохла собака, ну что ж поделаешь! А тут в сумрачном лесу женщина,
и какая женщина, - возможно, что и единственная-то во всем мире, -
вместо того, чтобы спать, приходит к его окну и смотрит в глаза, а он
не находит ничего лучше, как вспомнить дохлого пса! О, горе мне, горе с
этим человеком!
Ефросимов (внезапно обнимает Еву). Ева! Ева!
Ева. О, наконец-то, наконец-то он что-то сообразил!
Адам прикрывает глаза щитком ладони и покачивает
головой.
Ева. Разве я хуже Жака? Человек влезает в окно и сразу ослепляет меня
свечками, которые у него в глазах! И вот я уже знаю и обожаю формулу
хлороформа, я, наконец, хочу стирать ему белье. Я ненавижу войну...
Оказывается, мы совершенно одинаковы, у нас одна душа, разрезанная
пополам, и я, подумайте, с оружием отстаивала его жизнь! О нет, это
величайшая несправедливость -предпочесть мне бессловесного Жака!
Ефросимов. О Ева, я давно уже люблю тебя!
Ева. Так зачем же ты молчал? Зачем?
Ефросимов. Я сам ничего не понимал! Или, быть может, я не умею жить. Адам?..
Да, Адам!.. Он тяготит меня?.. Или мне жаль его?..
Ева. Ты гений, но ты тупой гений! Я не люблю Адама. Зачем я вышла за него
замуж? Зарежьте, я не понимаю. Впрочем, тогда он мне нравился... И
вдруг катастрофа, и я вижу, что мой муж с каменными челюстями,
воинственный и организующий. Я слышу - война, газ, чума, человечество,
построим здесь города... Мы найдем человеческий материал! А я не хочу
никакого человеческого материала, я хочу просто людей, а больше всего
одного человека. А затем домик в Швейцарии, и - будь прокляты идеи,
войны, классы, стачки... Я люблю тебя и обожаю химию...
Ефросимов. Ты моя жена! Сейчас я все скажу Адаму... А потом что?
Ева. Провизия в котомке, а в плетенке раненый петух. Я позаботилась, чтобы
тебе было с кем нянчиться, чтоб ты не мучил меня своим Жаком!.. Через
час мы будем у машин, и ты увезешь меня...
Ефросимов. Теперь свет пролился на мою довольно глупую голову, и я понимаю,
что мне без тебя жить нельзя. Я обожаю тебя.
Ева. Я женщина Ева, но он не Адам мой. Адамом будешь ты! Мы будем жить в
горах. (Целует его.)
Ефросимов. Иду искать Адама!..
Адам (выходя). Меня не надо искать, я здесь.
Ева. Подслушивать нельзя, Адам! Это мое твердое убеждение. У нас нет
государственных тайн. Здесь происходит объяснение между мужчиной и
женщиной. И никто не смеет слушать! Притом у тебя в руке револьвер и ты
пугаешь. Уходи!
Ефросимов. Нет, нет, Ева... У нас то и дело вынимают револьверы и даже раз в
меня стреляли. Так что это уже перестало действовать.
Ева. Уходи!
Адам. Я не подслушивал, я слушал, и как раз то, что вы мне сами хотели
сообщить. Револьвер всегда со мной, а сейчас я стрелял в память
погибшего летчика, который никогда больше не прилетит. Он не прилетит,
и ваши мученья закончены. Ты говоришь, что у меня каменные челюсти? Э,
какая чепуха. У всех людей одинаковые челюсти, но вы полагаете, что
люди только вы, потому что он возится с петухом. Но, видите ли, у нас
мысли несколько пошире, чем о петухе! Впрочем, это не важно для вас.
Это важно для убитого Дарагана! И он, знайте, N герой! Ева, ты помнишь
тот вечер, когда погибла и Аня, и Туллер, и другие? Вот до сих пор я
носил в кармане билеты в Зеленый Мыс, вагон седьмой... Тут важен не
петух, а то, что, какие бы у меня ни были челюсти, меня бросает
одинокого в мире жена... Что с этим можно поделать? Ничего. Получай
билеты в Зеленый Мыс и уходи! Ты свободна.
Ева (всхлипнув). Адам, мне очень жаль тебя, но я не люблю тебя. Прощай!..
Адам. Профессор! Ты взял мою жену, а имя я тебе свое дарю. Ты - Адам. Одна
просьба: уходите сейчас же, мне неприятно будет, если сейчас придут
Пончик и Маркизов. Но у машин подождите час. Я думаю, что они вас
догонят. Уходите!
Ефросимов. Прощай!.. (Уходит с Евой.)
Адам берет трубу, трубит. Входят Маркизов и Пончик.
Адам. Товарищи! Объявляю вам, что по всем данным любимый мною горячо
командир Дараган погиб. Но республика память о нем сохранит! Во всяком
случае, вы свободны. Кто хочет, может уйти из лесу, если не боится чумы
там. Кто хочет, может остаться со мною еще на некоторое время в этом
городе... (Указывает на шатры.)
Пончик. Почему ты не объявишь об этом и Ефросимову?
Адам. Ефросимов со своею женой Евой - мы разошлись с ней - уже ушли. Они на
волчьей тропе...
Пончик делает тревожное движение.
...Нет, нет, не беспокойся. У машин они подождут вас.
Пончик. Я иду за ними!.. (Берет котомку, ружье, спешит.)
Адам. А ты, Генрих?
Маркизов. Я?
Пончик. Генрих Хромой! Не давай ты себя обольщать глупостями! Ты что же это,
в лесного зверя хочешь превратиться?
Маркизов. Идем нами, Адам. Тебе нельзя оставаться одному в лесу.
Адам. Почему?
Маркизов. Сопьешься. А!.. не хочешь с Евой идти?
Пончик. Нет, он не хочет в сатанинской гордости признать себя побежденным!
Он верит, что Дараган все-таки спустится к нему с неба. Ну, продолжай
городить социалистические шалаши в лесах, пока не пойдет снег! Прощай!
Генрих, идем!
Маркизов. Идем с нами!
Адам. Прощайте! Уходите!
Маркизов и Пончик уходят. Пауза.
Солнце. Обманывать себя совершенно не к чему. Ни огни, ни дым
поддерживать больше не для кого. Но сейчас я не хочу ни о чем думать. Я
ведь тоже человек и желаю спать, я желаю спать. (Скрывается в шатре.)
Пауза. Потом слышится, как гудит, подлетая, аэроплан,
затем он стихает. Послышался грохот пулемета. Тогда из
шатра выбегает Адам, он спотыкается, берется за сердце,
не может бежать, садится... Послышался трубный сигнал и
дальние голоса. Затем выбегает Вируэс. Она в летном
костюме. Сбрасывает шлем. Лицо ее обезображено одним
шрамом.
Вируэс. Adam! Efrossimoff! (Увидев Адама.) Buenos dias! Ole! Ole! [Адам!
Ефросимов! Здравствуйте! Привет! Привет! (исп.)]
Адам (хрипло). Не понимаю... Кто вы такая?..
Вируэс. Escolta! (Указывая на небо.) Gobierno mundial. Soy aviador
espanol!.. Оu est-ce que se trouve Adam? [Эскорт! Всемирное
правительство. Я испанский летчик! (исп.) где Адам? (фр.)]
Слышен второй прилет. Адам берется за револьвер,
отступает.
Вируэс. Non, non! Je ne suis pas ennemie fasciste! Etes-vous Adam? [Нет,
нет! Я не фашистский враг! Вы Адам? (фр.)]
Трубный сигнал.
Адам. Я - Адам. Я. Где Дараган? Оu est Daragane? [Где Дараган? (фр.)]
Вируэс. Daragane viendra, viendra! [Дараган придет, придет! (фр.)]
В лесу солнце. Выбегает Тимонеда. Жмет руку Адаму,
сбрасывает шлем, жадно пьет воду. И тогда появляется
Дараган.
Адам (кричит). Дараган! (Берется за сердце.)
Еще прилет, еще трубный сигнал.
Дараган. Жив первый человек?
Адам (припадает головой к Дарагану). Дараган! Дараган!
Дараган. Я опоздал, потому что был в бою над Финистерре.
Зевальд (вбегая, кричит). Russen! Hoch! (Спрашивает у Дарагана.) Ist das
Professor Efrossimoff? [Русские! Ура! Это профессор Ефросимов? (нем.)]
Дараган. Nein, nein! [Нет, нет! (нем.)] Это - Адам!
Зевальд. Adam! Adam! (Жмет руку Адаму.)
Дараган. Где Ева? Где хромой?
Адам. Ты опоздал, и все не выдержали и ушли, а я остался один.
Дараган. И Ефросимов?
Адам. Ефросимов ушел с Евой. Она мне не жена. Я - один.
Дараган. По какой дороге?
Адам. По волчьей тропе, к машинам.
Дараган. Товарищ Павлов!..
Павлов. Я!
Дараган. Четыре путника на этой тропе! Вернуть их. Среди них Ефросимов!
Павлов убегает.
Дараган (внезапно обнял Адама). Не горюй. Смотри, моя жена. Лежала и
умирала, отравленная старуха, моя испанка, вся в язвах, далеко отсюда.
(Вируэс.) Мария! Обнимитесь. Это Адам.
Вируэс. Abrazar? [Обнять? (исп.)] (Обнимает Адама.)
Адам вдруг плачет, уткнувшись в плечо Вируэс.
Дараган. Э... э... э...
Зевальд (подает Адаму воду). Э... э...
Адам {опускается на пень). Люди, люди... Подойди ко мне, Дараган... Москва,
Дараган?
Дараган. Возвращаются. Идут с Урала таборами.
Адам. Сгорела?
Дараган. Выгорели только некоторые районы... от термитных бомб.
Адам. А задушили всех?
Зевальд. Nein, nein! [Нет, нет! (нем.)]
Дараган. Нет, там травили не солнечным газом, а обыкновенной смесью. Тысяч
триста погибло. Адам (покачивает головой). Так...
Тут вбегают Маркизов и Пончик.
Маркизов (возбужденно). Люди! Иностранцы! (Декламирует.) Настал великий час!
Дараган. Здорово, Генрих!
Пончик. Победа! Победа! Мы победили, Дараган!
Послышалось тяжелое гудение вдали.
Дараган. Ну, вот и он летит. (Кричит.) К аппаратам!
Зевальд. Zu den Apparaten! [К аппаратам! (нем.)] (Убегает.)
Убегает и Тимонеда.
Адам. О, Пончик-Непобеда! Пончик-Непобеда!
Пончик. Товарищ Адам! У меня был минутный приступ слабости! Малодушия! Я
опьянен, я окрылен свиданием с людьми! Ах, зачем, зачем я уничтожил
рукопись! Меня опять зовет Аполлон!..
Маркизов. Акимович?!.
Пончик. Молчи, хромой!
Входят Ева и Ефросимов. Ева ведет Ефросимова под руку. У
Ефросимова в руке плетенка с петухом. Останавливаются в
тени.
Адам. Мне тяжело их видеть!
Дараган. Иди на аэродром...
Адам уходит. Наступает молчание.
Дараган стоит в солнце, на нем поблескивает снаряжение.
Ефросимов стоит в тени.
Дараган. Здравствуй, профессор.
Ефросимов. Здравствуй, истребитель. (Морщится, дергается.)
Дараган. Я - не истребитель. Я - командир эскорта правительства всего мира и
сопровождаю его в Ленинград. Истреблять же более некого. У нас нет
врагов. Обрадую тебя, профессор: я расстрелял того, кто выдумал
солнечный газ.
Ефросимов (поежившись). Меня не радует, что ты кого-то расстрелял!
Вируэс (внезапно). Efrossimoff?!
Дараган. Да, да, он - Ефросимов. Смотри на него! Он спас твою жизнь.
(Указывает на аппарат.)
Вируэс. Hombre genial! [Гениальный человек! (исп.)] (Указывает на свой
шрам.)
Ева. Саша! Умоляю, не спорь с ним, не раздражай его! Зачем? Не спорь с
победителем! (Дарагану.) Какой ты счет с ним сводишь? Зачем нам
преградили путь? Мы - мирные люди, не причиняем никому зла. Отпустите
нас на волю!.. (Внезапно к Вируэс.) Женщина! Женщина! Наконец-то вижу
женщину! (Плачет.)
Дараган. Успокойте ее, дайте ей воды. Я не свожу никаких счетов.
(Ефросимову.) Профессор, тебе придется лететь с нами. Да, забыл
сказать... ты сбил меня... я жалею, что стрелял в тебя, и, конечно,
счастлив, что не убил. (Маркизову.) Спасибо тебе, Генрих!
Маркизов. Я понимаю, господи! Я - человек ловкий! Скажи, пожалуйста,
Дараган, как теперь с долларами будет?
Пончик. Кретин! (Скрывается.)
Дараган. Какими долларами? Что ты, хромой?
Маркизов. Это я так... Из любознательности. Змей! (Скрывается.)
Дараган (Ефросимову). Ты жаждешь покоя? Ну что же, ты его получишь! Но
потрудись в последний раз. На Неве уже стоят гидропланы. Мы завтра
будем выжигать кислородом, по твоему способу, пораженный город, а
потом... живи где хочешь. Весь земной шар открыт, и визы тебе не надо.
Ефросимов. Мне надо одно - чтобы перестали бросать бомбы, - и я уеду в
Швейцарию.
Слышен трубный сигнал, и в лесу ложится густая тень от
громадного воздушного корабля.
Дараган. Иди туда, профессор!
Ефросимов. Меня ведут судить за уничтожение бомб?
Дараган. Эх, профессор, профессор!.. Ты никогда не поймешь тех, кто
организует человечество. Ну что ж... Пусть по крайней мере твой гений
послужит нам! Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь.
Занавес
Конец
Фантастическую пьесу о будущей войне Булгаков написал по заказу
ленинградского Красного театра Госнардома им. К. Либкнехта и Р. Люксембург,
договор с которым был заключен 5 июня 1931 года. В архиве писателя в ГБЛ
сохранилась тетрадь с черновой рукописью "Адама и Евы", законченной 22
августа (ГБЛ, ф. 562, к. 12, ед. хр. 8). Часть страниц тетради заполнены
рукой Л.Е. Булгаковой-Белозерской, но основная масса текста - автограф М.А.
Булгакова. Это самый полный текст "Адама и Евы", содержащий множество
сокращений, вписываний, исправлений фиолетовыми чернилами, синим и красным
карандашом.
С этой черновой рукописи в конце августа 1931 года была сделана
машинописная перепечатка, в которой учтены все авторские сокращения (ГБЛ, ф.
562, к. 12, ед. хр. 9). Этот текст был опубликован в журнале "Октябрь"
(публ. В. Лосева, Б. Мягкова, Б. Соколова). В машинописный экземпляр пьесы
иностранный текст вписан не рукой Булгакова, с ошибками. К сожалению, все
эти ошибки вошли в публикацию, хотя в рукописи иностранные фразы написаны
Булгаковым и легко читаются. Это затруднило и перевод, подчас не
соответствующий смыслу написанных Булгаковым фраз. Есть в этой публикации и
другие неточности.
В архиве племянницы писателя Е.А. Земской сохранился машинописный текст
первой редакции (опубликован в "Современной драматургии" В.В. Гудковой). Это
неавторизованный экземпляр с пометами Н. А. Земской. Он имеет некоторые
расхождения, не соответствующие ни рукописи, ни исправлениям в машинописи
ГБЛ. Известен текст сокращенной редакции (ГБЛ, ф. 562, к. 64, ед. хр. 27), в
котором действие возвращается в комнату Адама и Евы и катастрофа оказывается
фантазией Ефросимова. Очевидно, именно об этом тексте писала Е.С. Булгакова
К. Симонову 12 ноября 1964 года: "...посылаю вам "..." вариант "Адама и Евы"
(ЦГАЛИ, ф. К. М. Симонова).
Редактируя рукопись, Булгаков исключает подробности химических опытов,
экспериментов Ефросимова с газами, описания пораженных чумой пространств и
леса, куда вместе с людьми бежали от катастрофы звери и птицы. Вычеркиваются
бытовые реплики Адама, просторечные и грубые выражения Дарагана. Это
соответствует замыслу и общей стилистике пьесы: "первый человек" оказывается
сотканным из общих слов, понятий и лозунгов момента, образ истребителя
становится крупнее. Булгаков вычеркивает финал I акта с фразой изобретателя
Ефросимова: "О, как я опоздал!" - и вслед за ним пишет новый, а в акте II
сокращает сцену с репликой ученого: "Я слишком поздно изобрел!" Трагедия
Ефросимова не в том, что он опоздал с открытием, а в том, что гений его,
попавший в машину тоталитарного государства, осуществить свое предназначение
не может.
Самый существенный пласт авторской правки - исключение всех острых
моментов, так или иначе затрагивающих современность. Булгаков вычеркивает
упоминание о газете "Правда", рассуждения Пончика о журнале "Безбожник",
упоминание об издательстве "Содружество писателей", которое могло вызвать
ассоциации с ленинградской литературной группой "Содружество" и
Книгоиздательством писателей в Ленинграде. В I акте Булгаков вычеркивает
описание агентов ОГПУ: "Туллер 1-й одет в белую кавказскую рубашку и галифе,
Туллер 2-й в штатском костюме, в крахмальном воротничке. Клавдия
подстрижена" (ГБЛ, ф. 562, к. 12, ед. хр. 8, л. 41). В финале пьесы Булгаков
вычеркивает сцену последнего столкновения Ефросимова с Дараганом:
"Дараган. Я не истребитель! Смотри на мои ромбы, поднимай выше!.. и
после этого боя истреблять более некого. Мы не имеем врагов!
Ефросимов. Ты в заблуждении. Пока ты живешь, всегда найдется
кто-нибудь, кого, по-твоему, надо истребить!" (там же, л. 146).