- За тебя и за родину! - подхватила с восторгом вся кентская дружина.
   У королевского шатра, под сенью хоругви, было больше порядка и менее разгула, так как тут находились телохранители короля и лондонские и мидльсекские охотники - более развитые и знавшие, вдобавок, что с норманнским оружием рискованно шутить.
   Возвратясь в свой шатер, Гарольд бросился на постель и погрузился в думу. Его братья и Гакон стояли перед ним, не сводя с него глаз. Наконец Гурт приблизился к королевскому ложу, стал тихо на колени и, взяв руку Гарольда, взглянул глазами полными невыразимой грусти на его изменившееся, печальное лицо.
   - О, Гарольд! - сказал он. - Я еще никогда не просил ни о чем, в исполнении чего ты отказал бы мне! Не откажи же мне и в настоящей просьбе! Она труднее всех и настойчивее всех! Не думай, мой король, чтобы я необдуманно коснулся не зажившей, сердечной твоей раны. Чем бы ни была вызвана твоя страшная клятва, но ты, во всяком случае, присягал Вильгельму на рыцарском мече... Не выходи на битву!.. Эта же мысль таится и в твоей голове. Она тебя терзала в виду грозного лагеря. Избегай этой битвы! Не ходи сам с оружием на того человека, с которым ты связал себя клятвенным обещанием!
   - Гурт, Гурт! - воскликнул Гарольд, и бледное лицо его стало еще бледнее.
   - Вот мы, - продолжал Гурт, - мы не давали клятвы. Никто не обвинит нас: мы только ополчаемся на защите отечества. Предоставь нам сражаться! А сам же вернись в Лондон и набирай войска. Если мы победим, - ты обойдешь опасность. Если же мы падем, - ты отомстишь за нас. Англия не погибнет, пока ты будешь жив.
   - Гурт, Гурт! - воскликнул снова растроганный король с выражением упрека.
   - Совет Гурта благоразумен, - сказал Гакон отрывисто. - Пусть родня короля ведет войско в сражение, а король спешит в Лондон, опустошая на пути своем все, чтоб Вильгельм, разбив нас, не нашел продовольствия. Тогда и победа его ни к чему не послужит, потому что к времени его движения к Лондону у тебя, государь, будут свежие силы, не менее его сил.
   - В самом деле, Гакон судит и говорит чрезвычайно здраво, недаром же он прожил столько лет в Руане, - заметил Леофвайн. - Послушайся его, любезный мой Гарольд, и дай нам перевидаться одним с норманнскими войсками.
   - Вы справедливо караете меня, братья, за мысль, которая некоторое время таилась в моем сердце! - сказал мрачно король.
   - Ты думал отступить со всем воинством к Лондону, - перебил его Гурт, - и избегать сражения, пока силы наши не будут равны силам норманнов?
   - Да, я думал об этом, - ответил Гарольд.
   - Так полагал и я, - сказал печально Гурт. - Но теперь слишком поздно. Теперь такая мера равносильна набегу и не доставит нам выгоды отступления. Молва разнесет приговор французского двора. Народ упадет духом, явятся притязания на английский престол и - царство распадется на враждебные партии... Нет, все это немыслимо!
   - Да, - повторил Гарольд. - И если наше войско не может отступить - то кому стоять тверже, как не вождю его и его королю? Мне, Гурт, послать других бороться с неприятелем и бежать от него? Мне утвердить ту клятву, от которой освободили меня и совесть и закон, - бросить дело зашиты моего государства, предоставив другим насильственную смерть или славу победы?.. Гурт, ты жесток ко мне! Мне ли опустошать мою родную землю, истреблять ее нивы, которых не могу защитить от врага? О, Гакон! Так поступают одни только предатели! Преступна моя клятва, но я не допускаю, чтобы небо за проступок одного человека карало весь народ! Нам нечего бояться грозных норманнских сил и наветов молвы! Будем крепко стоять в своих крепких окопах. Составим из себя железную преграду - и волна разобьется об нас, как об скалу... Не зайдет завтра солнце, как мы это увидим! Итак до, завтра, братья! Обнимите меня! Идите и усните! Вы пробудитесь завтра при громком звуке труб, зовущих нас на бой за дорогую родину!
   Графы медленно удалились. Когда все уже вышли, Гарольд окинул быстрым и беспокойным взглядом походную палатку и преклонил колена. Он тяжело дышал, его душила страшная, глубокая тоска! Он поднял кверху бледные, трепетавшие руки и произнес со стоном и горячей мольбой:
   - Правосудное небо! Если проступок мой не подлежит прощению, да обратится твой гнев на одного меня. Не карай мой народ! Спаси мое отечество!
   ГЛАВА VII
   Четырнадцатого октября 1066 года войско Вильгельма построилось в боевой порядок. Одо принял от войска обет - во всю жизнь свою не есть мясной пищи в годовщину этого дня. Он сел на своего белоснежного скакуна и стал во главе своей конницы, ожидая брата своего герцога. Войско было разделено на три больших рати.
   Первая из них была под начальством Рожера Монтгомери и барона Фиц-Осборна и заключила в себе все силы Пикардии Булони и буйных франков: в ней находились также Годфрид Мартель и немецкий вождь Гуго Алон Железная Перчатка. Герцог бретонский и барон буарский, Эмери, командовали второй ратью, состоявшей из союзных войск Бретани, Мена и Пуату. К той и другой рати было присоединено много норманнов, под предводительством их собственных вождей. В третьей рати заключался цвет настоящего рыцарства, знаменитейшие имена норманнского племени. Одни из этих рыцарей носили французские титулы, заменившие их прежние скандинавские прозвища, как, например: сиры де-Бофу, д'Аркур, д'Абвиль, де-Монфише, Гранмениль, Лаци, д'Энкур, д'Эпьер. Другие же еще сохранили старинные имена, под которыми их предки наводили ужас на жителей берегов Балтийского моря. Таковы были: Осборн, Тонстен, Малье, Бульвер, Брюс и Бранд. Эта рать находилась под непосредственным начальством самого Вильгельма. В ней же находилась главная часть его прекрасной конницы. Тут же был и запасной полк. Любопытно, что тактика Вильгельма имеет сходство с тактикой последнего великого полководца, как та, так и другая основывалась, во-первых, на силе и быстроте и, во-вторых, на огромной запасной силе, которая в критический момент обращалась на слабейшие пункты неприятельской армии.
   Все всадники были покрыты с головы до ног кольчугами*. вооружены дротиками и продолговатыми щитами, с изображениями меча или дракона. Стрелки же, на которых герцог рассчитывал более всего, находились во всех ратях в значительном числе и были вооружены легче.
   Прежде чем разъехаться по местам, вожди собрались вокруг Вильгельма, вышедшего из палатки по совету Фиц-Осборна для того чтобы показать им висевшие у него на шее знаки. Взойдя на холм, Вильгельм приказал принести сюда свои доспехи и стал облачаться в них перед лицом своих сподвижников. Но когда он одевался, оруженосцы впопыхах подали ему вместо нагрудника спинку.
   При виде этой ошибки норманны вздрогнули и лица их покрылись страшной бледностью, так как оплошность оруженосца считалась у них плохим предзнаменованием. Но Вильгельм со своей обычной находчивостью сумел изгладить дурное впечатление.
   - Не на приметы надеюсь я, а на помощь Божию, - проговорил Вильгельм со спокойной улыбкой, - а все-таки это прекрасная примета! Она означает, что последний будет первым, что герцогство превратится в королевство, а герцог в короля!.. Эй, Ролло де-Терни! Как наш знаменосец займи принадлежащее тебе по праву место и держи крепко хоругвь.
   - Благодарю, герцог! - проговорил в ответ де-Терни. - Сегодня я не желаю держать знамени, потому что мне нужно иметь руки свободными для управления мечом и лошадью.
   ----------------------------------------------------------------------
   * В то время кольчуги нашивались на холст или на сукно. В конце
   крестовых походов их стали делать искуснее, вдевая одно кольцо в другое.
   ----------------------------------------------------------------------
   - Ты прав, мы же будем в потере, лишив себя такого славного рубаки... В таком случае тебя заменит Готье де-Лонгвиль.
   - Благодарю за честь государь, но позволь мне уклониться от нее, отозвался Готье, - я стар и рука слаба, и потому хотел бы употребить последнюю силу на истребление неприятеля.
   - Ради Бога! Что это значит? - воскликнул герцог, краснея от гнева. Никак вы, мои вассалы, сговорились оставить меня в этот час нужды?
   - Вовсе нет, - возразил с живостью Готье, - но у меня многочисленная дружина рыцарей и ратников и я не знаю, будет ли она так смело драться без своего вождя?
   - Ты говоришь дело, - согласился Вильгельм, - иди в таком случае к своей дружине. Эй, Туссен! На зов приблизился молодой и здоровый рыцарь.
   - Ты понесешь знамя, - сказал ему герцог, - знамя, которое еще до захода солнца будет развиваться над головой твоего короля.
   И произнеся эти слова, Вильгельм, несмотря на тяжесть своих доспехов, вскочил на коня без помощи оруженосца.
   Восторженный крик вождей и рыцарей раздался при виде ловкости их властелина.
   - Видано ли когда такой молодец-король? - воскликнул виконт де-Туер.
   Войско подхватило эти слова, и они радостным кликом пронеслись по всем рядам. Между тем Вильгельм выехал вперед, с царским величием в выражении лица и в осанке. Он поднял руку, и все умолкло.
   - Рыцари и ратники! - сказал герцог звучным голосом. - Я заставил вас покинуть родину и близких вам жен и детей для того чтобы переплыть широкое море и совершить славный, хотя и трудный подвиг. Теперь, когда мы стоим перед врагами, когда через несколько мгновений прольется кровь многих из нас, я считаю не лишним вам сказать несколько слов. Норманны! Не из одних личных выгод, не из желания во что бы то ни стало надеть на себя корону Англии заставил я вас обнажить меч и следовать за мной! Нет! Заботясь о своем благе, я не упускал из вида и вашей пользы. Если мне удастся покорить эту страну, то даю слово Вильгельма норманнского, что она будет разделена между вами. Вследствие этого я рассчитываю, что вы будете биться, как бились ваши предки, и поддержите честь своей родины и своего оружия. Кроме того, вспомните, что вам следует отомстить англичанам за все их злодеяния над нашими братьями. Они изменническим образом изрубили наших единомышленников датчан, они же умертвили Альреда и его норманнскую дружину. Неужели же вы не покараете стоящих перед вами злодеев? О нет! Вы сумеете наказать их! Вспомните, как скоро одолели их датчане, а мы разве хуже датчан? Победой вы отомстите за братьев и приобретете себе славу, почести, земли, - да, такую добычу, о которой вы и не мечтали. Поражение же, мало того - отступление на один шаг, продаст вас неприятельскому мечу. Нет вам средства спасения, потому что корабли ваши не годны в употребление. Впереди у вас враг, позади - море! Норманны! Вспомните славные подвиги ваших братьев в Сицилии! А перед вами страна гораздо богаче Сицилии! Уделы и поместья ожидают тех, кто останется в живых, - слава тем, кто падет под моей хоругвью! Вперед, и возгласите воинственный клик норманнов. Клик, не раз ужасавший витязей Бургундии и Франции: "С нами бог!"
   Между тем Гарольд также не терял времени и строил свои полки. Он разделил свое воинство на две рати: одна стояла впереди окопов, а другая за ними. Кентийцы, по незапамятному праву, находились во главе первой, под хоругвью Генгиста, с изображением белого коня. Отряд этот был построен англодатским клином. Первые ряды треугольника были одеты в тяжелые панцири и вооружены огромными секирами. За этими рядами, в середине клина, стрелки, прикрываемые внешними, тяжело вооруженными рядами. Малочисленная в сравнении с норманнской, конница была расположена весьма искусно в таком месте, откуда удобнее было тревожить грозную конницу неприятеля, налетая на нее, но не вступая с ней в битву. Прочие отряды, состоявшие из стрелков и пращников, находились в местах, защищенных небольшим лесом и рвами. Нортумбрийцы, то есть жители северного побережья, Гомбера, Йорка, Вестморланда, Кумберланда и другие, к стыду своему и на гибель всей Англии, не участвовали в этой битве. Но зато тут были смешанные племена гирфордского и эссекского графств, и кровные саксонцы из Суксукса и Сурая и отряд англодатчан из Линкольна, Илая и Норфолька. Кроме того, в состав этой рати входили жители Дорсета, Сомерсета и Глостера. Все они были размещены по наследственному обычаю народа, привыкшего более к оборонительной, чем к наступательной войне. Старший в роде вед своих сыновей и родственников: десять таких родов, под названием десятка, находились под начальством избранного ими вождя. Десять десяток опять избирали общего вождя из наиболее уважаемых народом людей.
   Вторая рать состояла: из телохранителей короля, восточных англов и дружин Медльсекса и Лондона. Последняя, заключая в себе воинов, происходивших от воинственных датчан и сильных саксонцев, считалась важнейшей частью войска и вследствие этого была расположена на главнейших пунктах. Вся рать была окружена плетнями и окопами, в которых находилось только три отверстия, оставленных для вылазок и впуска передовых отрядов на тот случай, если им нужно было укрыться от преследования неприятеля. Все тяжелое войско было в кольчугах, легкое было в кафтанах. Оружие саксонцев состояло из дротиков и мечей, но главнейшим их оружием были громадные щиты и секиры, которыми они владели с изумительной ловкостью.
   Сев на легкого и быстрого коня, Гарольд, в сопровождении братьев, выехал к авангарду передового войска. Голова короля была не покрыта, как и у его противника. Но невозможно представить себе контраста более резкого, чем тот, который представляла наружность Гарольда и Вильгельма. Первый имел широкий лоб, светлые и спокойные голубые глаза, несколько впалые от правительственных забот, и прекрасные светло-русые волосы, вившиеся кольцами по вороту кольчуги. Гарольд был высок и статен, хотя немного худ. Лицо его дышало благородством, чистосердечием и чуждалось выражения напускной надменности, присущей его врагу. Вильгельм же, напротив, любил эффект Он был горд и довольно скрытен. Черные сверкающие глаза имели злое и даже свирепое выражение, как глаза тигра, когда тот собирается кинуться на добычу. Герцог выглядел настоящим потомком Роллона, то есть он имел здоровое, богатырское сложение, но оно было грубое.
   Приветствие, которым встретило войско любимого вождя и короля, было так же чистосердечно и громко, как и приветствие, встретившее Вильгельма. В ответ на это король поблагодарил воинов и произнес следующую речь, которая разнеслась совсем рядам.
   - Сегодня, англичане, - сказал он, - сегодня предстоит вам тяжелый подвиг защитить свободу вашей родины, а также и себя от цепей иноземца. Велика и сильна рать норманнского герцога, я знаю это и потому не хочу скрывать всей трудности предстоящего вам боя. Это войско герцог собрал обещаниями раздробить нашу родину на клочки и раздать их своим сподвижникам, а вы знаете, как сильно развита в норманнах страсть к добыче, и потому можете вообразить, как они будут биться. Вы слышали о бедствиях, которые испытывают наши отцы от датчан. Но эти бедствия ничто в сравнении с теми, что ожидают нас, если мы будем побеждены. Датское племя было нам родственно как по языку, так и по закону, и кто в настоящее время отличит датчан от саксонца? Норманны же - другое дело они хотят править нами на чуждом нам языке, по закону, считающему престол добычей меча, и делить землю отцов между вооруженными наемниками. Мы сумели унять датчанина, и наши священно служители укротили его сердце. Они же, норманны, идут на войну будто бы во имя оскорбленной святыни, между тем как цель их - только разорять нас. Они, отверженцы всех народов, мечтают наложить ярмо вечного рабства на вас и ваших потомков. Вы сражаетесь на глазах ваших отцов, на глазах вождей, избранных вашей волей, сражаетесь за свободу, за родину, за близких вам, за храмы, оскорбленные присутствием иноземного знамени, и вы не должны щадить ничего, чтобы отстоять их. Чужеземные свяшеннослужители такие же притеснители, как чужеземные бароны и короли! Да не имеет никто мысли об отступлении: каждый вершок земли, который вы отдадите, есть часть родной земли, что же касается меня, то я твердо порешил: или спасти родину или не пережить предстоящей битвы. Поэтому помните, что глаза мои будут следить за всеми вашими движениями. Поколеблется строй или отшатнется - вы услышите между вами голос вашего короля. Держите крепко строй. Помните, те из вас, которые ходили со мной на Гардраду, что тогда только восторжествовало наше оружие над норвежцами, когда наши нападения выбили их из строя. Учитесь из их поражения: ни под каким видом не нарушайте боевого порядка и я даю вам слово, слово вождя, никогда не покидавшего поля без победы, что враги не одолеют вас. В эту минуту ветер гонит корабли норвежцев, возвращающихся на родину с телом павшего короля. Довершите нынче торжество Англии, положив груды тел норманнов! И когда, по происшествии многих столетий, певцы и скальды дальних стран будут воспевать славные подвиги, совершенные за правое дело, то пусть они скажут: "Гарольд был смел и храбр, как те воины, которые бились рядом с ним и сумели наказать врага, задумавшего посягнуть на свободу их родины!"
   Не успел замолкнуть восторженный крик саксонцев, закончивший слова Гарольда, как с северо-западной стороны от Гастингса показалась первая рать норманнов.
   Король, посмотрев несколько минут на них и не замечая движения прочих отрядов, обратился к Гурту:
   - Если это все, - сказал он, - что они дерзают выставить против нас победа за нами.
   - Подожди радоваться и взгляни туда! - проговорил Гакон, указывая на ряды, заблестевшие из-за леса, из которого предводители саксонцев следили прошлой ночью за движениями неприятельской армии.
   Не успел Гакон произнести эти слова, как с третьей стороны явилась третья рать, предводительствуемая самим Вильгельмом. Все рати шли разом в строгом порядке с намерением атаковать саксонцев: две из них двигались на оба крыла передового полка, а третья на - окопы.
   Посреди войска, ведомого герцогом, развивалось священное знамя, а впереди его гарцевал воин-гигант, певший воинскую песнь:
   Про дела Карла Великого И про славного Роланда, Павшим вместе с Оливером В грозной битве Ронсевальской.
   Рыцари-отшельники уж не пели своих священных песен, а глухие и хриплые сквозь забрала голоса их вторили воинственной песне менестреля. Воин-менестрель был очень весел и, видимо, восторгался перспективой предстоящей битвы: он с ловкостью фокусника подбрасывал в воздух свой огромный меч и подхватывал его на лету. Он махал им, вертел его как бешеный и, наконец, не в силах обуздать свою дикую радость, пришпорил коня и, остановившись перед отрядом саксонской конницы, воскликнул громким голосом:
   - На Тельефера! На Тельефера! Кто сразится с Тельефером?
   И голос, и движения воина вызывали кого-нибудь на единоборство.
   Один молодой таи, знакомый с романским языком, вышел из радов и скрестил меч с менестрелем. Тельефер, отразив ловко удар, подбросил свой меч в воздух и, подхватив его опять с невероятной быстротой и силой, рассек пополам голову саксонца. Затем, переехав через труп, Тельефер с хохотом и криком стал вызывать другого противника. На зов вышел второй тан, и его постигла участь товарища. Ужаснувшиеся ратники стали переглядываться между собой, этот веселый боец-менестрель со своими фокусами, казался им не рыцарем, а - злым духом. Этого единоборства в начальном сражении и в виду войска было бы достаточно, может быть, чтобы смутить дух англичан, если бы Леофвайн, посланный перед тем с поручением от короля в окопы, не возвратился к своему отряду. Беспечное и неустрашимое сердце его было возмущено надменностью норманна и очевидной трусливостью саксонцев, он пришпорил коня и, прикрывшись щитом, направил свою небольшую лошадку на коня норманнского гиганта. "Иди петь песни демонам, зловещий боян!" крикнул он по-норманнски. Тельефер бросился быстро, но меч его сломился о щит Леофвайна и, пронзенный насквозь, боян свалился мертвый под копыта своей лошади.
   Восклицание горя прошло по всему войску, и даже сам Вильгельм, выехавший вперед, чтобы полюбоваться удальством Тельефера, был сильно опечален.
   Леофвайн подъехал к передовым рядам и бросил в них свой дротик так ловко и так метко, что рыцарь, находившийся шагах в двух от герцога, повалился на землю.
   - Любы ли вам, норманны, шутки саксонских фокусников? - спросил Леофвайн, медленно поворотив коня и возвращаясь к саксонскому отряду. Он повторил всем всадникам прежнее приказание: избегать прямой стычки с норманнской конницей, а тревожить ее и истреблять отставшихся. Кончив распоряжения, он затянул живую и веселую песенку и поехал к окопам с совершенно спокойным и радостным лицом.
   ГЛАВА VIII
   Осгуд и Альред приближались на рассвете к мызе, отстоящей не более как в пол мили от саксонского войска. В ней помещались лошади, на которых возили тяжелое оружие, снаряды и запасы. На ней тоже собрался народ обоих полов и всевозможных званий. Некоторые тревожились, другие же, напротив, болтали и шутили, а третьи молились.
   Сам мызник, с сыновьями и с годными в военную службу сеорлями, прислан к королевскому войску, к отряду графа Гурта.
   Позади этой мызы стоял небольшой, пришедший в. ветхость храм, с раскрытыми дверями, предоставляя на случай опасности убежище. В нем толпились молельщики.
   Сеорли пристали к некоторым собратьям, которые облокотившись на низкий забор, устремили взоры на щетинившееся оружием поле. Невдалеке от них и в стороне от толпы стояла в глубокой задумчивости неизвестная женщина, лицо которой было закрыто густым покрывалом.
   Между тем как земля дрожала под движением норманнских войск и крики бойцов, как громовые раскаты, носились по воздуху, два отшельника, следовавшие за саксонскими войсками, приехали из окопов к мызе. Не успели они сойти с лошадей, как толпы любопытных окружили их.
   - Битва началась, - произнес один из них торжественным голосом. Молитесь за Англию: она никогда еще не была в такой опасности, как теперь.
   Незнакомка вздрогнула при этих словах отшельника и поспешила подойти к нему.
   - А король?.. Король? - воскликнула она дрожащим голосом. - Где король?
   - Дочь моя, - ответил отшельник. - Место короля у своей хоругви, но когда я оставил его, он был во главе передового полка. Где же он теперь это мне неизвестно... но думаю, что там, где битва кипит жарче и опасность грознее...
   Старцы сошли с коней и вошли во двор, где их опять окружили жены сражающихся и закидали их вопросами о битве.
   Добродушные старцы успокаивали и утешали всех, сколько было возможно, и потом вошли в храм.
   В это время сражение разгоралось все жарче.
   Обе рати Вильгельма, заключавшие союзные войска, пытались, но напрасно, окружить английский передовой полк и разбить его с тыла. У отважной фаланги не находилось тыла, и она представляла отовсюду плотный фронт. Щиты образовали из нее неприступную стену, Вильгельм знал, что войска его не проникнут к окопам, пока передовой полк стоит твердо на месте. Убедясь в его силе, он счел необходимым изменить образ действия. Он присоединил своих рыцарей к другим отрядам, разбил свое войско на множество колонн и, оставив большие промежутки между стрелками, велел тяжелой пехотой окружить треугольники, прорвать его ряды, чтобы дать коннице возможность идти в атаку.
   Гарольд, находясь среди своих кентских удальцов, продолжал ободрять их голосом и рукой. Как только норманны начали приближаться, король соскочил с коня и пошел пешком туда, где должно было ожидать сильнейшего натиска.
   Наконец норманны подошли и вступили в рукопашный бой... в сторону дротики и копья! Замахали мечи и секиры. Норманнская пехота валилась как трава под косой, поражаемая твердой рукой ратников Гарольда. Тщетно в промежутках вражеских колонн поражала как гром сила храбрых рыцарей. Тщетно сыпались беспрерывные тучи стрел и сулиц.
   Воодушевленные присутствием короля, сражавшегося наравне с простыми ратниками и глаза которого в то же время всегда готовы были предусмотреть опасность, а голос - предупредить о ней, кентийцы дрались отчаянно и в строгом порядке. Норманнская пехота заколебалась и стала отступать. Англичане же, заметив это, удвоили усилия и продолжали теснить врагов шаг за шагом. Воинственный крик саксонцев "вперед, вперед!" раздавался все громче и почти заглушал уже слабеющий клик норманнов: "Эй, Ролло, Ролло!"
   - Клянусь небом! - воскликнул Вильгельм. - Наши ратники просто бабы в доспехах!.. Эй, дротики на выручку!.. За мной, в атаку, сиры д-Омаль и де-Литжень!.. за мной Брюс и де-Мортен!.. смелее, де-Гравиль и Гранмениль!
   И Вильгельм, во главе своих знаменитейших баронов и рыцарей, налетел как ураган на щиты и дротики саксонцев. Но Гарольд, бывший перед тем в дальних рядах, очутился в одно мгновение на месте опасности. По приказанию его, весь первый ряд опустился на колени, держа перед собой щиты и направив дротики против коней. В то же время второй ряд, схватив секиры в обе руки, наклонился вперед, чтобы рубить и разить, а стрелки, находившиеся в середине треугольника, пустили густой залп стрел - и половина храбрых рыцарей попадала с коней. Брюс зашатался в седле. Секира отсекла правую руку д'0маля, а Малье де-Гравиль, сбитый с лошади, покатился к ногам Гарольда. Вильгельм же, обладая замечательной силой, сумел пробиться до третьего ряда и разносил всюду смерть своей железной палицей, до тех пор пока не почувствовал, что конь под ним зашатался. Он кинулся назад и едва успел вырваться из тисков неприятеля и ускакать, как конь его, израненый, грохнулся на землю. Рыцари тотчас окружили Вильгельма, и двадцать баронов соскочили с лошадей, чтобы отдать их ему. Он схватил первого попавшегося ему под руку коня и, вскочив на седло, поскакал к своему войску.