Сергей Булыга
Черная сага

Книга первая
ЗЕМЛЯ ОПАДАЮЩИХ ЛИСТЬЕВ

1

   День кончился. Солнце скрывалось за лесом. Хальдер смотрел на солнце, щурился. Потом он медленно закрыл глаза, сел поудобнее… Нет, совсем лег и опять открыл глаза. Теперь в окно он видел только небо. Небо, оно везде одно, подумал Хальдер, – и здесь, в этой стране, и там, где он когда-то родился. И также и во всех других местах, куда он после только ни ходил, где только ни был.
   А люди, они везде разные. Это, наверное, оттого, что и земля в каждом месте особая, разная. Здесь, скажем, в этой стране, на его новой, нет, если честно сказать, то на давным-давно привычной родине, и нивы тучные, и травы высокие, луга просторные, а в лесах много разной дичи. Зато рыба в здешних реках по большей части очень мелкая; такую рыбу там, где он родился, не брали. И корабли там были крепче. И хижины были из камня. Зато на тамошних деревьях не было листьев, а были только иголки. И снег на той, его первой земле лежал почти круглый год. Так на то там и север. Но, правда, и здесь снега тоже хватает. А вот зато еще дальше на юг, в Руммалии…
   И мысль оборвалась, потому что внизу опять дико, надрывно закричали. Хальдер поморщился. Пируют, сердито подумал он. А к ночи они там совсем потеряют разум: начнут плясать, потом возьмутся за мечи и станут выхваляться один перед другим, и так у них быстро дойдет до обиды. Тогда Айга потребует, чтобы они бились без кольчуг. И они будут биться – всерьез. А посол…
   Лиса, а не посол! Вспомнив посла, Хальдер еще сильней поморщился. Еще бы! Утром посол пришел сюда, сказал:
   – Великий регент!
   Ха! Регент – вот как он сказал. Но ты не регент, Хальдер, а ты просто воин! Подумав так, Хальдер немного успокоился. А что, дальше подумал он, да, ты просто воин. Всю жизнь ты прожил воином и умрешь тоже воином. И вообще, посол приехал не к тебе, а к Айге, вот Айга пусть сам всё и решает. Так ты вчера им сказал. И он, Айга, решил: принял посла и они написали договор, и поклялись, потом они ходили на кумирню и там опять клялись – да сколько это можно клясться?! – потом жгли жертвенный огонь, бросали в него золото, рабов. Потом пришли сюда. Но не вошли, а остановились в двери и там стояли, как будто боялись тебя потревожить. А ты лежал и молчал. Посол вот так стрелял глазами, удивлялся…
   Вспомнив об этом, Хальдер улыбнулся. Да, это правда, с гордостью подумал он, многие этому удивляются, потому ничего здесь нет. Ничего лишнего! А только меч на стене, только соломенный тюфяк для отдыха и медвежья шкура, чтобы укрываться ею во время сильных морозов. И всего этого тебе, Хальдер, вполне достаточно. Вот так-то вот, посол! Так думал ты сегодня утром.
   А он, посол, тогда стоял и помалкивал. Должен был говорить – а молчал! И тогда сказал ярл:
   – Вот, вечный мир, – и подошел к тебе, и подал тебе в руки свиток.
   На свитке были черточки, такие и такие. И если знать, что каждая из них обозначает, то на свитке можно было бы прочесть: «Мы, Айгаслав, ярл Земли Опадающих Листьев, и ярлиярл Цемиссий, автократор Руммалии, клянемся в том…» Ха! И еще раз ха! И ведь ты тогда и вправду чуть не рассмеялся! Потому что это что такое?! Это они клянутся, будто они женщины. А вот ты, Хальдер, никогда не клялся. Потому что зачем? Потому что все знают, что все клятвы – это ложь. И буквы – это тоже ложь, ты всегда обходился без них – и без клятв, и без букв! И дальше тоже обойдешься. Вот как ты тогда думал! И потому сказал только:
   – Так. Хорошо! – и отдал ему, Айге, договор. Или кусок телячьей кожи, потому что вот что это в самом деле! Отдал и спросил: – Это всё?
   – Нет, – сказал Айга. – Не всё. А еще посол хочет, как он мне сказал, передать тебе несколько слов от его повелителя. Ты позволишь ему это?
   Ты молча кивнул. Тогда посол вышел вперед и заговорил. И это, конечно, было не несколько слов! А было вот что: что он, Полиевкт, старший постельничий, думный советник, простратиг, а ныне чрезвычайный и доверенный посол Владыки Полумира, желает всяких благ любезнейшему регенту…
   Ха! Снова регенту!
   …любезнейшему регенту страны, столь поэтично названной Землёй Желтых, Золотистых Листьев. И впрямь, так слово в слово говорил посол, и впрямь страна эта на удивление прекрасна! А ведь буквально еще считанные дни тому назад никто из руммалийцев не мог себе даже представить, что здесь, на мрачном и суровом севере, где ежегодно выпадает снег и люди, спасаясь от холода, вынуждены кутаться в шкуры хищных зверей, и где еще никому не ведомы ни точные науки, ни благородные искусства, где лишь соха да меч оплот цивилизации, живут такие мудрые правители как ярл Айгаслав и его регент Хальдер.
   Ну, это совсем уже зря, подумал ты тогда! Потому что уже кто-кто, но ты, Хальдер, прекрасно знаешь, что на самом деле думает Цемиссий о тех, кого он называет варварами. Да и не только он, великий ярлиярл, так думает – любой, самый последний руммалиец твердо убежден, что на севере живут не люди, а дикие звери, и потому все они заслуживают только смерти. Вот оно как! И это истинная правда, и пусть она и неприятна, но правду ты бы выслушал. А слушать ложь – это то же самое, что всматриваться в буквы. Вот что ты тогда гневно подумал, опять лег на спину и закрыл глаза. Но посол и не думал умолкать! Теперь он говорил о дружбе и крепком военном союзе, о торговле, о взаимной выгоде и выручке, о золоте, железе, зерне, парусине… А ты, Хальдер, его уже совсем не слушал, ты уже даже дремал. Посол же говорил и говорил, как будто если много говорить, то его речи, как вода, проточат камень. Ха! И еще ты тогда вот что подумал: зря ты, посол, здесь на что-то надеешься, и вообще, зря ты покидал свой беломраморный, полный добычи дворец, зря так придирчиво осматривал корабль и подносил дары своим богам, зря долгих пять недель страдал от морской болезни, а после поднимался по реке, где по ночам глаз не смыкал возле костра и проклинал…
   Но тут посол вдруг замолчал. Ты настороженно открыл глаза. Посол, еще немного помолчав, тихо сказал:
   – И вот что еще. И это, может, самое важное. Мой повелитель ярлиярл Цемиссий просит принять от него робкий поцелуй как знак того… Как знак…
   Но тут он еще раз запнулся. Но больше исправляться не стал. Он вообще перестал говорить, как будто бы уже все сказал. И при этом он еще смотрел тебе прямо в глаза. И не моргал – как змея. Ты ничего не понял и спросил:
   – Как это «передать»? Да где это видано, чтобы поцелуй передавали?!
   – А это вот так, – торопливо и даже как будто бы дерзко ответил посол. – Это наш древний обычай. И что в нем такого удивительного? Ведь же можно передавать поклон, а можно и здравицу, и это никого не удивляет. Значит, можно… передать и поцелуй! – и тут этот посол вдруг опустился перед тобой, теперь уже сидящим, на колени, и потянулся к тебе, и попросил:
   – Позвольте… вашу руку!
   О! Ты тогда нахмурился, задумался… а после все-таки позволил – и подал ему руку. Посол, низко склонившись к ней, опять заговорил:
   – Мой ярлиярл так наказывал мне на прощание: «Когда твои уста, о мой раб Полиевкт, коснутся длани великого регента, то помни, что это не твои – это мои уста его лобзают; так и скажи ему об этом!». Вот я и говорю. Вот я…
   И он припал к твоей руке. Нет, он просто впился, как пиявка! А взгляд у него его был…
   Да, вспомнил теперь Хальдер, это верно: точно также на тебя смотрел его хозяин, ярлиярл, когда он пришел к тебе в шатер. И было это прошлой осенью.
   Но, правда, сначала к нему пришел ты. И не один! И не сразу. Потому что ты сперва три года тщательно готовился к этому великому походу и засылал туда лазутчиков. Они возвращались и ты их выслушивал, и засылал обратно. А потом опять выслушивал. А прошлым летом ты собрал семь раз по сорок кораблей, уже в который раз покинул эту давно уже родную для тебя страну – и в первый раз пошел на Руммалию! Шел – и сжигал все подряд, шел – и сжигал. Это ты делал для того, чтобы они знали, что намерения твои очень серьёзны. И подошел к их столице, выступил на берег, расположился станом, обложил. И призадумался…
   И это было совсем неудивительно! Потому что какие высокие ты увидел там стены! А какие глубокие рвы! Конечно же, лазутчики тебя обо всем этом предупреждали, но ты не мог им поверить, ты думал, что быть того не может, что такого нигде не бывает! А что теперь – то есть тогда, год назад, в Руммалии – что было тебе делать?! Да ничего другого, потому что ты на то и воин, чтобы воевать. И раз, и второй раз ты водил своих воинов на приступ, и их было много убито, и, может, еще больше было убито руммалийцев. А что было за эти два приступа взято? Две крайних башни за первый. А за второй – одна плотина…
   О, плотина! Как ты тогда ей радовался – просто как малый ребенок! И сразу приказал – и вы отвели от них воду, почти всю, а ту, которую не смогли отвести, отравили. И вот тогда, уже через три дня после того, как ты взял плотину, Цемиссий с опущенной головой пришел к твоему шатру и попросился с тобой говорить. И ты ему это позволил. Хей-ха! Вот так-то вот! Ты, просто воин, дикий человек, нет, даже белобровый – ты сидел, а он, великий автократор, стоял перед тобой. Он был в очень богатых, покрытых драгоценными камнями латах, и в златотканом плаще. Но без меча – потому что меч у него отобрали при входе. И вот так, без меча, без ножа, и вообще без ничего, безоружный, он, как они называют его – Владыка Полумира – стоял перед тобой и улыбался тебе, и жарко обещал тебе – толмач переводил его слова – богатый выкуп. А ты на всё это…
   Ты, варвар, полузверь и вообще никто – ты молчал! Цемиссий же всё набавлял – еще и еще. Жалкий глупец! И трус. Потому что да разве бы ты тогда сидел бы сложа руки, да разве бы ты раз за разом откладывал приступ, если бы у тебя хватало на это сил? Но не хватало их, вот что! Хотя, вне всякого сомнения, ты тогда привел с собой немало кораблей и многого чего добился. Но этот город так просто не взять. На следующий раз, так думал ты тогда, ты будешь осмотрительней. Один пленный руммалиец очень подробно – потому что ты велел его пытать – очень подробно рассказал тебе вот что: для того, чтобы иметь успех в осаде, нужны тараны, катапульты, фашины, лестницы, машины огненного боя и, что может быть важнее всего остального, нужны мастера, которые возьмутся прорыть подкоп под Пятиглавую Башню. Правда, еще лучше, если бы этим мастерам удалось отыскать тайный проход во внутреннюю, так называемую Золотую Гавань. Но где скрыт этот проход, пленный румамалиец не сказал – поклялся, что не знает. Но все клятвы, как известно, ложь. И того руммалийца убили.
   А вот теперь, так думал тогда ты, перед тобой стоит уже совсем другой руммалиец, и поэтому с ним нужно вести себя совсем иначе. Вот почему ты ни о чем его расспрашивал. И даже больше того: ты делал вид, что тебе нет никакого дела до того, что он тебе говорит, этот Цемиссий. Он это видел и ему было очень противно, но он все равно продолжал говорить. И тебя это тешило. Но потом ты спохватился, подумал, что пора и меру знать. И поэтому, когда Цемиссий еще раз набавил цену, ты вдруг поднял руку и сказал:
   – Хорошо, я согласен.
   Толмач кивнул и перевел. Цемиссий улыбнулся, отступил на шаг, дал знак слуге, тот подал ему свиток…
   – Нет! – сказал ты. – Подожди. Сперва сделай вот это! – и ты опять поднял руку, согнул ее в кисти и протянул ее к нему. Цемиссий побледнел. А ты строго сказал:
   – Я жду!
   – Чего? – спросил Цемиссий и весь задрожал.
   – Как чего? – сказал ты. – Знака твоей покорности!
   – Но я…
   – Не хочешь?!
   – Нет!
   – Тогда чего ты здесь стоишь? Иди. Я не держу тебя. Но завтра…
   – Нет-нет! – поспешно сказал ярлиярл. И даже отшатнулся! А потом…
   Х-ха! Ярлиярл, Владыка Полумира, автократор – встал на колени перед варваром, взял его руку, шершавую и крепкую руку настоящего воина, в свои почти женские, мягкие и пухлые ладони…
   Хальдер поморщился, брезгливо поджал губы и подумал: да, что и говорить, уже и тогда, в первый раз, тебе все это было очень противно! Но ты ведь знал, тут же подумал он, что для них, для руммалийцев, это очень важно; пленник рассказывал, что это – знак рабской покорности. И ты терпел.
   И он тоже стерпел – поцеловал. А после встал и резко, рукавом – как варвар! – вытер губы. Губы у него были серые, лицо тоже было серое. А вообще он держался довольно достойно, почти как настоящий воин севера. Тебе это понравилось, и ты сказал:
   – Ну, вот и все. Теперь ты можешь идти. И я тоже уйду – сегодня же.
   – А мирный договор? – спросил Цемиссий. После сказал: – Вот его текст, – и совсем уже собрался было подать тебе этот свиток, точнее, этот скруток очень тонко выделанной телячьей кожи.
   Но ты сделал рукой вот так, сказал:
   – Нет, это не ко мне, – и усмехнулся. И еще сказал: – Кто я такой? Я просто воин. Я читать не умею. И поэтому я не буду его брать, этот твой договор, а я просто так уйду. А ты после пришлешь своих послов к нам в Ярлград, пускай тогда они, кроме даров, возьмут еще и этот договор, которым, я вижу, ты так дорожишь. Мой властелин, ярл Айгаслав, прочтет его. Он умеет читать, он не воин. Прочтет и, может, даже нарисует под ним свой значок. Но все это будет потом, может, только в следующем году. А пока я больше не держу тебя.
   И ярлиярл ушел. И ты, обычный воин, снялся в тот же вечер. Шесть раз по сорок кораблей пришли в Ярлград. Народ встречал тебя на берегу, на пристани, народ в тот день много и радостно кричал. А ты как будто ничего не слышал; сошел на берег и сказал:
   – Как ты и повелел. Вот, это всё – твоя добыча. Принимай.
   И Айга принял. Молча. Он, Айга – ярл, нет – старший ярл над всей здешней землей – Землей Опадающих Листьев. Здешних двенадцать младших ярлов безропотно верны ему и платят ему дань. На то они и младшие, чтобы платить. А ты кто, Хальдер? Просто воин. Старый, неграмотный, и ничего тебе не нужно. Вот твоя горница, вот твой тюфяк, вот твой меч на стене. Меч. Х-ха! Даже посол – не воин, а почти что женщина – и тот, когда увидел этот меч, был поражен. И еще как! Стоял и всё смотрел, смотрел, смотрел на него, будто чуял! Только чего здесь чуять? И вообще, кто это позволил ему совать везде свой нос и вынюхивать, как будто здесь что-то спрятано?! Но это ему здесь не Руммалия, здесь всё на виду! Всё открыто, как и этот меч, который уже вот сколько лет висит на этой стене. Меч, вот настоящее – и единственное – сокровище, достойное настоящего воина. А золото и самоцветы, парча, шелка и благовония – всё это пусть достанется властителю страны, из-за которой ты, глупый старик…
   А ведь ты уже и вправду старик, с раздражением подумал Хальдер. Уже наверное лет тридцать минуло с той поры, как ты пришел сюда. Ты и тогда был просто воином. Был, правда, у тебя свой корабль и была своя дружина. Была и земля – та самая, на которой ты родился. И там ты жил, как все. То есть первых семь лет своей жизни ты провел в поселке, вместе с матерью и сестрами. Потом тебе разрешили охотиться, а потом и рыбачить, но недалеко. И только потом уже, когда тебе исполнилось четырнадцать, отец стал брать тебя с собой в набеги на соседние поселки. Потом ты уже сам ходил и начал сам себя кормить. Быстро, уже на следующий год, ты добыл себе корабль. И побеждал – это всегда. Вот за эту постоянную удачу тебя тогда и прозвали Счастливым. Но ты вместо того, чтобы держаться за это, вдруг решил бросить все и начал готовиться к походу за море. Отец, как только узнал об этом, страшно рассердился. Он призвал тебя к себе и сказал:
   – Зачем это тебе? Что, разве тебе здесь мало добычи? Весь Берег – твой.
   Да, это было так. Но что такое был тот Берег? Это две сопки, три скалы, очень много льда, который никому не нужен, и очень длинная северная зимняя ночь. А потом, за очень короткое северное лето, разве много можно добыть чести, опустошая и без того почти пустые, голодные и нищие поселки? А вот зато за морем, в тех далеких и благодатных местах, о которых ты к тому времени был уже столько наслышан, там все совсем по другому! Даже совсем наоборот! Но твой отец упрямо стоял на своем. Ты, говорил он, у меня единственный сын, а я уже стар, в следующем году я думаю уйти на покой и передать тебе все дела – то есть и сам наш поселок, и все корабли, а у нас их четыре, все они новые и крепкие, и люди на них проверенные, всё это вместе взятое – очень большая ценность. А что, так говорил отец, можно найти за морем? Только смерть. Потому что почти все, ушедшие туда, только ее там и нашли. Так стоит ли так далеко ходить?! И он хотел еще что-то сказать…
   Но ты не стал его дальше слушать, а резко встал, взял меч – еще не этот драгоценный меч, а тот, простой… Но всё равно уверенно сказал:
   – Так то были они. А это я. И я вернусь. Ведь я Счастливый. Да и к тому же я иду не так, как все.
   – А как это «не так»? – спросил отец.
   Но ты не ответил. А только с лязгом вложил меч в ножны и ушел к воде – там тебя уже ждали. А потом…
   А что было потом? Да ничего – шестнадцать дней гребли. Дважды вас затирали ледяные торосы и также дважды вас трепал шторм…
   Но ведь прошли-таки! Однако, это было только самое начало пути, может, даже его сама легкая часть. А дальше было вот как: на южном берегу вас сразу встретили дымами. Кто жег эти костры, вы не видели, но зато прекрасно понимали, что там, за как будто пустынными песчаными холмами, вас уже ждут. Там знают, с чем приходите вы, белобровые…
   Да вот на этот раз они ошиблись, потому что ты не стал причаливать к берегу – твой корабль резко свернул от него и двинулся едва ли не вдоль самой линии прибоя. Так тебя учили знающие люди, они говорили, что так безопаснее. Ты так и поступил. И так вы шли вдоль берега. И так продолжалось два дня. Ты стоял на корме и командовал, а воины гребли – четко, размеренно. Вскоре дымы исчезли. Потом, уже на третий день, вы подошли к устью реки. Река, как ты об этом уже знал, была широкая и полноводная, течение у нее было слабое, а по обоим ее берегам – до самого горизонта – рос вереск. И также до самого горизонта кругом никого не было видно. И сама река, как казалось, тоже не представляла никакой опасности. Но, тем не менее, ты приказал табанить и развернул корабль вначале вправо, после влево… и поэтому, следуя одному памятному и очень полезному совету, благополучно миновал железный частокол, который был скрытно устроен на тамошнем дне, на самом перекате.
   А в полдень, на излучине, на правом берегу, вам открылся кумир. И про него ты тоже слышал. Ты велел остановиться и пристать. Пристали. Все оставались на своих местах, а ты один сошел на берег, опустился перед кумиром на колени и поднес ему две большие связки янтаря, китовый ус и старинный каменный кинжал – очень хороший. Кумир молчал. Ты встал и осмотрелся. На горизонте показался дым, потом еще один и еще. Тебя это очень обрадовало. Ты вот так победно поднял руку и выкрикнул:
   – Хей-ха! – А после сразу приказал: – На весла!
   Вы двинулись дальше. Шли дни. И в каждый такой день твои воины гребли, не жалея себя, от темна до темна, а этим пустынным берегам, казалось, никогда не будет конца. А потом, на двенадцатый день, вдруг сразу по обоим берегам пошли леса – сразу очень густые, дремучие. Тогда уже была осень, все листья на деревьях того леса были желтые. Они шуршали на ветру и падали, кружились на воде, пугали. Их били веслами, топили. А листья опять падали. И их опять топили…
   А потом на берегу стали встречаться поселения. Они были очень маленькие – десяток-два домов, ограда, ров, вот и всё. Вид этих поселений был, конечно, не ахти какой, но все равно каждый раз, когда они оказывались впереди, гребцы невольно замирали, весла начинали бить невпопад…
   – Нет! – говорил ты им. – И не просите. Мы не за тем идем. Р-раз! Навались! Р-раз! Р-раз!
   И так вы шли еще пять, десять, двадцать дней. Теперь уже не только поселения, но даже целые маленькие города стали все чаще попадаться на вашем пути, а вид у этих городков с каждым разом становился все богаче и богаче. Однако ты и к ним не позволял приставать, и даже для ночлегов ты каждый раз выбирал только глухие, пустынные места. Люди кормились только солониной. Так что совсем неудивительно, что они понемногу начали роптать. Те, кто постарше, вспоминали о былом, то есть, конечно, о своих самых удачных набегах и, ясное дело, об очень богатой, ну просто баснословной добыче, а те, кто помоложе, все это с большим удовольствием слушали. И верили каждому слову. Когда же ты сказал им, что все это наглая ложь, потому что никогда еще никто из белобровых не заходил так далеко на юг, как сейчас зашли вы – конечно, если не считать тех, кто проделал этот путь в ошейнике, то есть рабом… Но тебя не стали даже слушать! Тогда ты, потеряв всякое терпение, вызвал Угера и Крю и отрубил им головы – в честном бою, один против двоих. Тут все сразу поджали хвосты, замолчали. А ты сказал:
   – Глупцы! Терпение! Еще три дня терпения! А нет – тогда пошли вон! За борт. Ну?! Кто первый хочет за борт? Встать!
   Никто из них не шелохнулся. Тем это все тогда и кончилось.
   А еще через три дня, как ты и обещал, вы дошли до Ярлграда. О, Ярлград! Каким тогда для них, для белобровых дикарей, красивым и богатым показался этот жалкий варварский город! Гребцы сидели, побросав весла, и смотрели вот такими круглыми глазами на все эти кособокие терема, на их пестро размалеванные крыши, на крепостные стены в изразцах и на высокие массивные ворота, покрытые затейливой и, это можно и сейчас признать, довольно искусной резьбой…
   И – никого в том городе! Город, казалось, вымер. Или спал. Вы причалили к пристани, сошли на берег и, положив мечи на землю, принялись ждать. Ярлград по-прежнему молчал; долго никто не появлялся. Потом к вам все же спустился по тропке один человек. Он был высокий, кряжистый, русоволосый. И был он без оружия, без лат; значит, здешний хозяин. Он посмотрел сначала на тебя, а после мельком на других, после опять на тебя – и усмехнулся, потом молча ходил вдоль ряда сложенных мечей, смотрел на них, оглаживая бороду, и наконец сказал:
   – Беру. За треть.
   На том и порешили. Ярл Ольдемар – а это он и был – сказал, что он прямо с того же дня нанимает тебя и всех тридцать восемь твоих воинов к себе на службу и обещает вам сытный стол, теплый кров и треть добычи. Все вместе вы взошли на верх. И пировали. По случаю жары ярл приказал накрыть столы прямо в саду, в тени деревьев. А те его пиршественные столы… Это уже потом ты привык к подобным зрелищам, а в первый раз ты был сильно и очень неприятно поражен. Потому что ты тогда смотрел на своих воинов, которые, забыв обо всяком приличии, вели себя словно голодные свиньи. Конечно, думал ты, глядя на них, поход был долгий и трудный, но, тем не менее, воин должен всегда оставаться воином. Тебе было очень противно. И стыдно!
   Вдруг ярл спросил:
   – А ты чего не ешь?
   И улыбнулся. По-хозяйски. Так улыбаются, сразу подумал ты, когда кормят собак – своих, прирученных. И еще ты подумал: а, даже вот так! Какой он, этот ярл, надменный! И самоуверенный! Ну что ж! И ты тогда резко… Нет, ты все же сдержался. Сжал кулаки, не потянулся к ножнам, а только отвернул от него, от надменного ярла, свое горящее гневом лицо и смолчал. Тогда он снова спросил:
   – Так почему не ешь?
   Но ты уже окончательно пересилил себя и поэтому ответил просто:
   – А я не голоден.
   Ярл рассмеялся и сказал:
   – Вот это хорошо. Я не люблю голодных. – Потом подумал и добавил: – Правда, и сытых тоже.
   И посмотрел тебе прямо в глаза. Он, наверное, ожидал, что ты снова отвернешься или хотя бы побагровеешь от гнева, начнешь кричать, а то и вообще схватишься за оружие. Но вместо этого ты только насмешливо улыбнулся и сказал:
   – Быть может, ты, ярл, и прав. Но разве это так важно? Кто голоден, пусть ест, кто сыт, пусть пьет. А я – просто воин. Живу мечом и от него и сыт, и пьян.
   – Но ты же его продал!
   – Нет, ярл. Не продал – только показал. И он тебе понравился. И ты готов платить мне за него. Ну так плати!
   Ярл зло прищурился, долго молчал… а после рассмеялся, встал и приказал:
   – Вина! Мне и ему – вина!
   Слуга подал вам чашу – одну на двоих…
   И с той поры ты с ним уже не расставался. Вместе вы ходили на Тэнград, на Ровск, на Глур и во многие другие места. Судьба благоволила вам, ты, Хальдер, всякий раз продолжал оправдывать свое прозвище Счастливый, и поэтому если кто-нибудь из здешних воевод вдруг заводил речь о том, что, мол, это негоже, когда каким-то белобровым чужакам дают столько власти и силы, тогда ярл Ольдемар тотчас гневно поднимал руку и требовал… Да что там говорить! Ярл Ольдемар был настоящий ярл. Был…
   Хальдер зажмурился. Подумал: много чего было! А скоро ничего уже не будет. Потому что пришла настоящая старость. Вот как даже сейчас – почему ему так тяжело дышится? И хоть открой глаза, и хоть закрой, а все равно темно. А этим внизу хоть бы что! И вот они опять кричат, и теперь уже куда громче. Значит, теперь оно, пожалуй, и начнется: они снимут кольчуги, выйдут в круг, загремят бубны, завоют рога, и они начнут плясать – с мечами. Посол уже сейчас, небось, довольно ухмыляется, потому что это ему в радость – эта глупость. А был бы Ольдемар, так разве бы посмел этот наглец даже глаза поднять? Нет, конечно!
   Но Ольдемара давно уже нет, опять подумал Хальдер. В тот год, когда случилось так, что Ольдемар ушел, ты был…
   Нет, и тогда ты тоже был просто воином. И спал на этом же тюфяке в этой же горнице, и на этой же самой стене висел твой меч – правда, пока еще простой, не этот. А Ольдемар к той памятной весне вошел в очень большую силу. Заматерел медведь, так про него тогда все говорили. И было отчего так говорить, потому что тогда, лишь только снег сошел, были к нему послы с поклонами – пять ярлов из двенадцати признали его старшим. Это по тем годам была великая удача! Но ему и этого показалось мало, и поэтому он грозно спросил у послов, а что они будет делать, если он вдруг умрет. И послы на это ответили, что тогда они будут кланяться его сыну Айгаславу. Нечего даже и говорить о том, что такой ответ пришелся Ольдемару весьма по душе. Ведь именно этого он и домогался в последние годы. И вот он наконец это услышал! А потом, в тот же день, это услышал весь Ярлград. Это потому что Ольдемар тогда велел – и был великий пир, и все сошлись на капище, ярл и послы клялись перед кумирами… Клялись! Вспомнив об этом, Хальдер усмехнулся. Потому что он ведь тогда тоже клялся. Ярл так хотел – и Хальдер, простой воин, покорился и повторил за всеми слова клятвы. Послы тоже клялись. Потом бросали в огонь золото, гнали рабов. Потом опять был пир. И на этом пиру в первый раз Ольдемар сидел не один, а держал на коленях своего трехлетнего сына Айгаслава. Айгаслав был крепким, смелым и смышленым мальчиком. А еще он был отмечен знаком – у него на левом виске было большое родимое пятно. Ольдемар почему-то всегда очень гордился этим пятном, говорил, что это добрый знак, который принесет его сыну большую удачу. Это, он говорил, на нем так запеклась кровь врагов. А тогда, на том пиру, когда было уже довольно много выпито, Ольдемар вдруг повернулся к тебе и сказал: