Булыга Сергей. Окрайя (Черная сага - 3)

   - Но я счастливее тебя. Ведь правда же?
   И я... И я кивнул - да, это так. Зачем я это сделал, я не знаю.
   А вечером я снова пел. И пел назавтра. И напослезавтра. Но я не только пел. Сьюгред была весьма строгой и требовательной хозяйкой, и потому у меня всегда было полно работы. Да и сама Сьюгред тоже не сидела сложа руки. А так как все наши рабы ушли, то нам с ней то и дело приходилось выполнять не только чистую, но и довольно-таки грязную работу. Зато...
   Но, думаю, сейчас будет разумно пропустить все то, что произошло в Счастливом Фьорде в последующие две недели, и сразу перейти к тому, как к нам явился Аудолф Законоговоритель. Аудолф был человек очень почтенный, прекрасно знал законы и обычаи, никогда не поддавался сторонним влияниям, а говорил только то, что считал нужным сказать. Жил он в Тресковом Фьорде, у него была богатая усадьба, пять кораблей и самая лучшая в округе кузница. Шла молва, будто Гисни, кузнец Аудолфа, знается с подземным народом, но, правда, мало кто в это верил. А еще у Аудолфа был чалый жеребец по кличке Гром. Аудолф так сильно его любил, что даже родным сыновьям не позволял на нем ездить.
   Однако в этот раз Аудолф явился к нам пешком - была распутица, и он очень боялся, как бы Гром где-нибудь не оступился и не поранил себе ногу. Аудолф пришел не один, а привел с собой четырнадцать человек, но не дружинников, как это можно было бы предположить, а свободных бондов-арендаторов. Ага, подумал я, как только рассмотрел их всех на вершине Кривой сопки, скверное это дело, если сам Аудолф решил потягаться за земли Счастливого Фьорда! И я уже хотел было вернуться в землянку и поскорее рассказать Сьюгред об увиденном... но передумал, усмехнулся и так и остался стоять и смотреть на Аудолфа и его людей, идущих вниз по склону.
   А потом я увидел, как на другом, соседнем перевале показался Лайм Деревянная Борода в окружении своих дружинников. Лайм - человек молчаливый и недоверчивый. Когда-то он подавал большие надежды, однако после всем нам хорошо известных событий на Крысином Ручье многие знатные йонсы стали считать зазорным садиться с ним за один стол. Странно, подумал я, на что же это теперь может надеяться Лайм? Ведь Аудолф не из тех, кто умеет делиться!
   Однако не успел я об этом подумать, как следом за Лаймом на вершине уже третьего, Большого перевала показался Гьюр Шестирукий. Ошибиться в этом было невозможно - у Гьюра золоченый шлем, и потому его всегда легко узнать издалека. Гьюр Шестирукий - плохой человек. Он заносчив, неподатлив и неуживчив, коварен и лжив. Единственное, что в нем есть хорошего, так это его воинское умение, но и от этого никому нет никакой пользы, даже самому Гьюру. И потому, хотя у всех спускавшихся к нам в долину были белые щиты, я прекрасно понимал, что без немирья здесь не обойдется. И, может, это даже к лучшему.
   Аудолф первым спустился в долину, но дальше двигаться не стал, а подождал, пока спустится Лайм, потом они уже вдвоем подождали Гьюра - и лишь затем они уже все вместе, с дружинами и бондами, направились к нашим землянкам.
   Я встретил их на краю поселка, учтиво поприветствовал и спросил, куда это они держат путь.
   - Не дальше этих мест, - так мне ответил Аудолф.
   - А что вас привело сюда?
   - Желание повидаться с твоей госпожой. Будь добр, позови ее.
   Я вызвал Сьюгред из землянки. Она учтиво поприветствовала прибывших, они столь же учтиво ответили ей. Далее, по обычаю, Сьюгред должна была пригласить гостей к столу. Что она и сделала. Однако Аудолф сказал:
   - Сперва у нас к тебе есть дело.
   Сьюгред ответила:
   - Сдается мне, что это дело не сулит мне большого добра.
   - Возможно, что и так, - согласно кивнул Аудолф. - Мы явились сюда для того, чтобы вести тяжбу.
   - Но разве ее нельзя начать после того, как вы отведаете моих угощений?
   - Нет, нельзя. Ибо после этого мы в течение трех дней не будем иметь права предъявлять к тебе какие бы то ни было претензии. Таков закон. И ты это прекрасно знаешь, Сьюгред!
   - Да, знаю, - сказала моя госпожа. - Но мне известно и еще кое-что такое, что неизвестно никому из вас. И потому предупреждаю: если слово будет сказано и ваша тяжба окажется несостоятельной, то каждому из вас придется заплатить мне полную виру, то есть по сотне серебра со знатных йонсов, по пятьдесят с дружинников и по двадцать пять с бондов. Вы готовы на это?
   - Готовы! Если ты, конечно, сможешь отстоять свою правоту.
   - А это уже моя забота! Итак, я слушаю тебя.
   Аудолф Законоговоритель обнажил меч, троекратно прикоснулся к нему губами, призвал Виннов в свидетели и начал свою речь:
   - Дошла до меня весть, что твой отец, Торстайн Скала, уже более не испытывает жажды. Мало того: он умер молча и во сне. Но и это, как мне говорили, не все: этой зимой Торстайн Скала прикончил человека, который явился к его костру и попросил у него поесть. Было такое?
   - Да, - сказала Сьюгред. - Но этот человек - не человек...
   - О, нет! - строго перебил ее Аудолф. - Вначале ты должна выслушать все обвинения, а уже только затем тебе будет позволено произнести речь в свою защиту. Итак, опять мало того: твой отец ушел из этой жизни, но так и не позаботился о назначении наследника. Так?
   Сьюгред не ответила.
   - Быть может, я не прав? - насмешливо поинтересовался Аудолф.
   - Как знать! - также насмешливо ответила ему Сьюгред. - Но я пока не буду отвечать. Ведь по обычаю я должна сперва выслушать все ваши обвинения, а уже только после этого защищаться. Итак, я слушаю.
   И Аудолф продолжал:
   - Мало того! После того, как Торстайн ушел, все нажитое им добро осталось без хозяина, а это значит, что теперь многие нечистые на руку люди возжелают захватить вашу усадьбу, а это приведет к немирным стычкам - и прольется кровь. А посему, дабы пресечь эти бесчинства, я объявляю: с сегодняшнего дня, то есть по прошествии необходимых по закону трех недель после смерти Торстайна, все здешние земли, постройки и все имеющееся при них добро переходит в мою собственность, ибо я первым начал по этому поводу открытую и честную тяжбу, а отвечать мне некому ввиду того, что наследников-мужчин здесь нет, а женщины в расчет не принимаются. Я все сказал! Теперь ты можешь возражать и защищаться.
   - Я думаю немного погодить, - скромно сказала Сьюгред. - Да и к тому же Лайм еще не обвинял меня. И Гьюр тоже. Так что пусть обвиняют. А то они потом возьмут да откажутся платить мне виру. Лайм, слушаю тебя!
   И Лайм заговорил:
   - Мое обвинение уже было высказано достопочтимым Аудолфом Законоговорителем. Я только повторю его: Торстайн Скала самым бесчестным образом прикончил человека, который только и делал того, что подошел к нему и попросил, чтобы тот его накормил. Когда я узнал об этом позорном поступке, то поклялся отомстить за убитого. Но так как головы Торстайна мне уже не получить, то я тогда требую: отдайте мне его корабль. Вот какова моя тяжба и вот какова моя вира!
   А Сьюгред на это ответила так:
   - Что ж, недурно придумано, Лайм. Ведь ты уже который год не имеешь собственного корабля! А что желает Гьюр?
   Гьюр засмеялся и сказал:
   - Тебя!
   - Ого! - воскликнула Сьюгред и даже покачала головой. - Наконец-то я вижу среди вас хоть одного настоящего мужчину. Но, Гьюр, заполучить меня будет куда трудней, чем земли или корабль.
   - Я это знаю!
   - И прекрасно. Ну а какое же обвинение ты заготовил моему отцу?
   - А я его как раз не обвиняю. Я его защищаю. А обвиняю я тебя!
   - В чем?
   - В том, что это ты во всем виновата. Если бы не твое упрямство, отец успел бы выдать тебя замуж, и тогда не пришлось бы таким уважаемым людям, как мы, тратить свое драгоценное время на восстановление справедливости и спокойствия. А моя вира такова: я беру тебя в жены ровно до той поры, пока ты мне не наскучишь.
   - А после?
   - Я продам тебя кому-нибудь другому.
   - Ты все сказал?
   - Да, все. Теперь ты можешь возражать и защищаться.
   Но Сьюгред была до того разгневана, что долгое время не могла вымолвить ни слова, и лишь потом уже сказала так:
   - По отношению ко всем прочим мои встречные виры остаются прежними. Но что касается тебя, Гьюр, то теперь я требую с тебя твою голову! Я...
   - Тихо, тихо! - перебил ее Аудолф. - Мы принимаем эту твою оговорку. Но принимаешь ли ты наши тяжбы?
   - Да, - холодно сказала Сьюгред, ибо уже вполне пришла в себя и успокоилась.
   - Тогда, - вновь оживился Аудолф, - ты будешь отвечать нам прямо сейчас или, может, попросишь отсрочки? Ведь, по закону, ты имеешь право обдумывать свою защитительную речь до самого заката солнца.
   - Я все давно уже обдумала, - сказала Сьюгред, - и готова отвечать хоть сейчас. Но, как гостеприимная хозяйка, я сперва хочу кое-чем попотчевать вас. Прошу к столу!
   С этими словами она развернулась и начала спускаться в землянку. Аудолф, пожав плечами, первым последовал за ней. И первым спустился, и первым увидел...
   Что во главе богатого пиршественного стола, на почетной скамье, сидит ярл Айгаслав - живой и невредимый!
   4.
   Все они, как бараны, столпились во входных дверях. Никто из них не решался даже близко подходить к столу. И потому я сразу понял, что они знают, кто я такой и откуда я теперь явился. Мне стало смешно, я засмеялся. А после встал, сказал:
   - Нож уже в мясе, вино уже в роге. Чего еще?
   Они по-прежнему стояли.
   - Я жду, - напомнил я.
   Только тогда они прошли к столу, расселись. Моя жена села со мною рядом. Акси стоял возле меня.
   - И ты садись!
   Акси кивнул - все передвинулись - и он сел рядом с нами. Тогда я еще раз - и очень пристально! - осмотрел собравшихся и сказал:
   - Вы, я догадываюсь, знаете, кто принимает вас за этим столом.
   - Возможно, что и так, - после некоторого молчания сказал самый старший из них. - Мы слышали, что прошлой осенью сюда явился человек, который именовал себя Айгаславом, ярлом Земли Опадающих Листьев. Ты на него похож.
   - Да, - усмехнулся я, - и это я и есть. А как мне вас именовать?
   Тогда самый старший из них назвал себя Аудолфом Законоговорителем. А после мне представились Лайм Деревянная Борода и Гьюр Шестирукий. А прочие - дружинники, бонды и арендаторы - смолчали, это по обычаю. Так, хорошо! И я спросил:
   - И что же привело ко мне тебя, почтенный Аудолф, тебя, почтенный Лайм, а также и тебя, почтенный Гьюр?
   За всех троих опять ответил Аудолф:
   - Сказать по правде, мы явились не к тебе, а к Сьюгред, дочери покойного Торстайна, так как она хоть и не является его законной наследницей, однако отвечать за все его долги и обязательства придется ей и только ей. А ты... Пусть ты и именуешь себя Айгаславом, но это лишь пустые слова. Это во-первых. А во-вторых, в Счастливом Фьорде ты - никто. Ты, может, вообще не человек.
   - Х-ха! - гневно вскричал я. - Не думаешь ли ты, почтенный Аудолф, что оскорблять хозяина - это весьма неучтиво с твоей стороны? За это можно поплатиться головой!
   Я встал, взялся за меч. А Аудолф без всякой робости ответил:
   - Ты, конечно, можешь убить меня. Ты даже можешь убить всех здесь сидящих. Но это ничуть не приблизит тебя к тому, чтобы мы посчитали тебя равным себе. Ибо все мы - живые люди, и собрались здесь для того, чтобы вести между собою тяжбы. В законе так и сказано: тяжба - дело живых. А ты сам знаешь кто! Подземный человек увел тебя в скалу, и, значит, ты умер для нас, ибо если кто-то оттуда порой и возвращается, то это уже не живой человек. И ты такой же - не живой. Теперь можешь убить меня, убить нас всех, но все равно равным с нами мы тебя не посчитаем!
   Я усмехнулся, я не оробел. Я ведь заранее знал, что примерно так оно и будет. И знал, как надо на это отвечать. И я ответил:
   - Не в моем обычае перед кем-то оправдываться. Я знаю, кто я есть, что мне принадлежит. Я - ярл Айгаслав, я живой человек, Счастливый Фьорд - это моя земля, Сьюгред - моя жена, а Акси - мой окольничий. Но, делая снисхождение к твоим сединам, Аудолф, я расскажу тебе и всем твоим сородичам, куда увлек меня подземный человек и как я после оттуда выбрался. Ну а когда вы узнаете, кто именно посчитал возможным сохранить мне жизнь, то, думаю, тогда вы с превеликим удовольствием согласитесь вести со мной тяжбы.
   - Возможно, что и так, - с опаской сказал Аудолф. - Итак, мы слушаем.
   И я взялся рассказывать. Теперь, вспоминая свой тогдашний рассказ, я должен признаться, что кое-что я тогда не договаривал, и потому на этот раз я расскажу все заново. Итак, меня окликнул странный низкорослый человек, и я вошел в скалу. Каменная дверь за мною с шумом затворилась...
   И наступила тишина. А тьма вокруг была такая, как будто меня и впрямь замуровали в стену. А ждал-то я, увы, совсем иного! Ольми не раз рассказывал, что Там он попадет в богатые и ярко освещенные палаты, где в каждой горнице стоят накрытые столы, за которыми пируют самые отважные воины. Им там вольготно и весело; устав от возлияний, они встают из-за столов и рубятся, и падают убитыми, и наступает ночь, а утром они вновь встают живыми, невредимыми и вновь садятся пировать, а после вновь берутся за мечи - и так будет всегда, пока стоит земля и светит солнце. А я куда попал? Тьма, тишина вокруг. И я еще немного постоял, прислушался, но так ничего и не услышал. И тот, кто заманил меня туда, молчал.
   - Эй, странный человек! - гневно воскликнул я. - Ты где?
   Но он мне не ответил. Быть может, если бы я начал умолять его и унижаться перед ним, то он и отозвался бы. Но это не по мне! Хальдер призвал меня - и я его найду, чего бы это мне ни стоило! И я... Хрт, Макья, не оставьте!.. и я пошел - так просто, наугад. Тьма, повторю, стояла непроглядная, а место, где я оказался, было неровное и каменистое, и потому я то и дело оступался и падал в глубокие ямы, а то натыкался на встававшие на моем пути валуны... Но я не останавливался - шел. И сколько я так шел, я не знаю, ибо там, где я был, нет времени, и там, наверное, можно плутать до той поры, пока стоит земля, и лишь тогда, когда она развалится и разлетится на куски, а наш Великий Хрт...
   Вдруг мне почудилось, что где-то очень далеко впереди раздаются тяжелые удары молота. Мне сразу вспомнились рассказы о несчастных, которые обречены подземцами на рабство - и потому я замер и прислушался. И долго так стоял и слушал, слушал, слушал... И догадался, что это вовсе не молот. А это меч гремит! Меч рубит по скале. И голос этого меча мне хорошо знаком... Да это же меч Лузая! И он, Лузай, зовет меня, подсказывает путь. Но...
   Да! Это теперь я знаю, как погиб Лузай, и знаю, что он мне не враг, что он ушел только затем, чтобы спасти меня. Ну а тогда я думал так: а, будь что будет, что суждено, то сбудется - и двинулся вперед, на зов меча Лузая. Было по-прежнему темно, тропа была очень неровная, она сильно петляла между скал, однако Хрт поддерживал меня, и потому я ни разу не упал.
   Вдруг меч затих. Зато я теперь ясно слышал шум прибоя. Что ж, хорошо! Прибой - это море, а море - это широкая, открытая дорога. Значит, Лузай был настоящим воином, он спас меня, и если я вернусь, то обязательно отблагодарю его самым щедрым образом. Ну а пока...
   Когда я, кстати, был уже довольно-таки близко от берега, то услышал множество рассерженных, невнятных голосов. Судя по тому, что мне удалось разобрать, я понял, что какие-то мне незнакомые люди готовятся к отъезду и уже грузят последнюю кладь на корабль. Вполне возможно, что им со мной совсем не по пути. Однако, что еще возможнее, другого корабля мне здесь вообще никогда не дождаться! А посему...
   - Эй! - крикнул я. - Погодите! Возьмите и меня с собой!
   Незнакомые люди тотчас замолчали, а потом один из них спросил:
   - Ты кто такой?
   - Айга, стрелок.
   Они некоторое время совещались между собой, а потом уже другой голос спросил:
   - Это не ты ли был у Гуннарда и очень метко бил воронов, а после, не побоявшись, метил самого Вепря?
   - Да, это я.
   - Ну а сейчас ты куда собираешься?
   - В Чертог. Хальдер Счастливый звал меня. И я очень спешу!
   И мне ответили:
   - Ну что ж, неплохо сказано. Иди! Мы ждем тебя.
   И я пошел к ним, взошел на корабль. Было совсем темно, я ничего не видел. Даже весло, и то я нашел только на ощупь. И тотчас же:
   - Р-раз! - крикнул кормчий. - Р-раз! Р-раз!
   И мы гребли, гребли, гребли, гребли! Пот застилал мне глаза, я задыхался...
   А вот усталости я совсем не чувствовал! И думал: так можно грести и день, и два, и пять. А хоть бы и всю жизнь! А жизнь здесь бесконечная, здесь смерти нет, нет никакой усталости, нет робости, нет даже, говорят... Так что греби, ярл Айгаслав, спеши, Чертог зовет тебя, ждет Хальдер, хей! И я, как и все остальные, греб, греб, греб, греб. Корабль шел легко, не рыскал, а ветер был попутный, ровный. А вот уже и тьма мало-помалу разошлась и небо стало серым. Но серым оно было не от того, что оно было затянуто тучами, а просто там, в том небе, солнца не было. Совсем! Также и тамошнее море было серое, и серым был наш корабль, и только в серое были одеты мои спутники, и серыми были щиты, и серый парус, серые весла. И сам я был таким же серым! В другой бы раз я, может быть, и оробел, но здесь там, где я был тогда - нет места робости. Нас, знал я, ждет Чертог! И Хальдер! Он там сидит в богатой, ярко освещенной горнице, пирует, вспоминает о былом, он сыт и пьян. А здесь пока...
   Здесь, впереди, прямо по курсу нашего корабля, уже виднелась черная полоска берега. Берег был низкий и, наверное, болотистый.
   - Р-раз! - командовал кормчий. - Р-раз! Р-раз!
   И мы гребли. Потом, немного погодя, увидели: над берегом поднялся черный дым.
   - Ага! - воскликнул кормчий. - Нас заметили! Р-раз! Навались! Р-раз! Не скучай! Нас ждет Чертог!
   И мы прибавили, гребли быстрей, быстрей, быстрей. Теперь, с каждым гребком вставая со скамьи, я четко видел, как на берегу забегали.
   - Р-раз! - надрывался кормчий. - Р-раз!
   Весла мелькали все быстрей. На берегу уже стояли в линию. Они и луки уже подняли. И...
   Вж! Вж-вж! Вж-вж! - в нас полетели стрелы. Тот, кто сидел возле меня, вскочил... И с хрипом повалился на скамью - стрела пробила ему грудь. Досталось и другим. И продолжало, продолжало доставаться! А кормчий:
   - Р-раз! Р-раз! Р-раз! Чертог! Хей! Хей!
   И мы гребли. И догребли-таки! Под днищем заскрипел песок, корабль накренился, замер.
   - Хей! Хей! Чертог!
   Мы стали прыгать за борт. А они все стреляли, стреляли. Мы вышли на берег. Они нас встретили. Но мы были напористей и злей - и они побежали. Мы гнали их, рубили. А берег там и вправду был болотистый, никто из них не убежал - все полегли. Когда же битва кончилась, я думал, что сейчас начнут грабить убитых - срывать с них обручья, перстни, амулеты...
   Но нет, никто там никого не грабит - нет там такого обычая. Кормчий убрал меч в ножны и велел, чтобы мы строились в походную колонну. Мы построились. Я посчитал - из сорока нас теперь оставалось только двадцать. Ну что ж, значит, не каждому дано пройти весь этот славный путь до конца!
   - Хей! - крикнул кормчий, и мы двинулись...
   В болото. Болото было топкое и смрадное. Мы шли и шли и шли. Тропа сильно петляла. Здесь, на земле, я быстро бы выбился из сил, а там мне было все равно, сколько идти - я там не чувствовал никакой усталости. Зато я видел, что чем дальше мы идем, тем небо над нами становится все светлее и светлее. Что ж, это добрый знак! Вот только мои ноги с каждым новым шагом все глубже и глубже проваливались в топь. А вот...
   Там, где-то впереди, раздался дикий вой! А вот и топот, ржание! А вот...
   Я, увязший по пояс в болоте, видел вокруг себя лишь кочки да кусты да спину идущего впереди меня воина. Я поднял меч, прикрыл им голову...
   Визг! Топот! Ржание! Разящие клинки! Это отряд вооруженных всадников галопом мчался по болоту. И мчался прямиком на нас! И вот уже... Я попытался увернуться - не успел, и мне - копытом в грудь! И я упал. А мне по голове копытом! По спине! Еще! Еще! Еще!..
   Очнувшись, я с трудом поднялся. Кочки, кусты вокруг. Воин, который шел впереди меня, бесследно исчез. А остальные где? Я что ли, один здесь остался?!
   - Хей! Хей! - раздался голос кормчего. - Есть кто-нибудь?
   Мы стали откликаться:
   - Есть. Есть. Есть...
   А шестерых не досчитались. И дальше двинулись. Еще прошли...
   И снова наскочили всадники. На этот раз я, выбравшись на кочку, рубился с ними, одного сразил. А после сам упал, опять меня топтали...
   Но после, когда все затихло, и я - среди других - ответил кормчему:
   - Есть. Жив.
   На этот раз нас уцелело всего пятеро. Мы снова двинулись, прошли...
   И вновь раздался топот! И я опять разил, опять меня топтали...
   Ну а придя в себя, я встать уже не мог. Лежал, уткнувшись в грязь, и ждал, когда же вновь они появятся, когда же наконец они меня затопчут так, чтобы я уже не встал и не очнулся, чтобы вообще... Но тут вдруг прямо надо мной раздался голос кормчего:
   - Айга, Чертог!
   Мне стало очень радостно. Чертог! Великий Хрт, значит, все это правда! Чертог! Обитель избранных! Покоев там - неведомое множество, и всюду на скамьях пуховые подушки, на стенах много всякого оружия, в каждом покое разведен огонь, а на огне где мясо жарится, где рыба, а где дичь, а на столах - вино и всякие закуски. И всюду чисто прибрано! А к окнам подойдешь...
   А я лежал в грязи, я не мог пошевелиться. Я даже не мог открыть глаз. Тогда кормчий перевернул меня на спину и рукавом утер мое лицо. Но я по-прежнему лежал совершенно неподвижно и ничего вокруг не видел. Тогда он пальцами открыл мои глаза...
   И я увидел небо. Оно было белое-белое, настолько белое, что и смотреть нельзя. Я повернул голову в сторону...
   И увидел Заветный Чертог. И он предстал передо мной точно таким, каким я и ожидал его увидеть: стены его были сложены из ярко-красных - в два обхвата - древков копий, а островерхая крыша покрыта черными железными щитами. И окна все распахнуты. А вот и двери открываются - одна, вторая, пятая... А их, вы это тоже знаете, в Чертоге сорок девять; то есть откуда ты к нему ни подойдешь, везде перед тобою будет дверь! И вот те двери открываются, из них выходят люди...
   Да, просто люди, а не воины! И эти люди были очень низкорослые. Великий Хрт, что это может значить? Или, быть может, я что-то не так рассмотрел? Ведь я лежу внизу, в болоте, Чертог же возведен на вершине крутого холма, и этот холм очень высок - стреле не долететь до тех дверей. Даже моей стреле, хоть я, скажу без лишней скромности, очень хороший стрелок...
   А! Что тут говорить! Я сел и осмотрелся. И слева, и справа, и сзади от меня было болото. А впереди, вверх по холму, возвышался Чертог. В Чертоге из дверей выходят низкорослые люди, выкатывают камни...
   И начинают сталкивать их вниз, на нас! Великий Хрт, какой это был оглушительный грохот! Какой был крик!..
   Да, крик! Ибо и слева, и справа от нас вставали из болота воины и устремлялись вверх, к Чертогу. Откуда были эти воины - как знать! Окрайя ж велика и в ней без счета...
   Х-ха! И вот теперь вот эти воины бежали вверх, кричали! А камни их сбивали и сбивали! И воины катились вниз! Камни катились вниз! Катились - с грохотом! А что такое грохот? Это песнь! Я встал, взялся за меч...
   Кормчий схватил меня за локоть, удержал. Я вырвался, спросил:
   - Чего тебе?!
   - Я - Рунгвальд, - сказал он. - Меня еще зовут Черный Кулак. Запомнишь?
   - Да.
   - Тогда прощай.
   - И ты прощай. Хей!
   - Хей!
   И мы, как и все остальные воины, до этого лежавшие в болоте, побежали наверх, к Чертогу. Я не могу сказать, что мне тогда было очень страшно. Страшно тогда, когда ты чего-то ждешь. А тут ждать было некогда. Камни сбивали нас, мы падали, вставали, вновь бежали. Сперва Рунгвальд держался впереди меня, а потом я потерял его из виду. Да и Чертога я уже не видел, а видел только камни, камни, камни. И я бежал, кричал, размахивал мечом. И, добежав, ударил низкорослого - и тот упал. Я на второго кинулся, ударил...
   Тут и меня ударили - и я упал прямо в распахнутую дверь, вскочил...
   Хей! Х-ха! Я был уже в Чертоге! И там и впрямь пол был сплошь усеян золотым песком, вдоль стен стояли медные скамьи с пуховыми подушками, а при скамьях стояли широкие столы, правда, еще пока что не накрытые, а на стенах висело много всякого оружия. И всюду было очень чисто прибрано...
   А ведь народу там было полно! Но все вели себя с достоинством: кто молча восседал вдоль стен, кто грелся у огня - огней было достаточно, - а кто расхаживал взад-вперед и без лишнего зазнайства поглядывал по сторонам. А если кто встречал знакомого, то отходил с ним в сторону и там тихо с ним разговаривал. И вообще, в Чертоге было тихо и светло, тепло...
   Но Хальдер где? Я осмотрелся, перевел дыхание. Потом, стараясь не шуметь, не привлекать к себе ненужного внимания, привел одежду и оружие в должный порядок - и уже только после этого стал, как и кое-кто из прочих, расхаживать по горнице. И я долго так там расхаживал, поглядывал по сторонам и все пытался отыскать знакомое лицо...
   Как вдруг услышал: "Айга!", тотчас обернулся...
   И наконец увидел Хальдера! Хальдер - в своем привычном одеянии - сидел в почетной нише на высокой массивной скамье. И я, признаюсь, тогда довольно оробел, хоть он и был такой же, как всегда, ничуть не изменившийся, как будто и не приезжал посол, и я не предавал...
   Вот только его меч, лишенный ножен, был, совсем не по его обычаю, просто заткнут за пояс. О, обнаженный меч! Меч Хальдера! Волшебный меч! Я мысленно взмолился: "Хрт! Наставь меня! Дай мне..."
   Но только я не успел ничего у него попросить, как Хальдер уже встал и, подойдя ко мне, обнял меня, как обнимают сыновей, и долго так держал... И я, не утерпев, шепнул ему:
   - Прости!
   - Э! - также шепотом ответил Хальдер. - Разве теперь это важно? Куда важнее вот что: как ты попал сюда?
   Я... Честно вам скажу: я думал, что я упаду! Кровь бросилась мне в лицо! И я не своим голосом сказал:
   - Но ты ведь... звал меня!