Страница:
* * *
— Оревуар, мсье! — Дверь за ними закрылась.Второй раз я прокручивал наш диалог в режиме просмотра. Инкримировать гостям ничего нельзя, а от того, что можно, любой адвокат в считанные минуты не оставит камня на камне. Если, конечно, до них дойдет, до адвокатов. Меня постепенно разбирало зло. Если этот… платит околоточному и содержит пару папандопул, то уже сам черт ему не брат. Я хлопнул себя по лбу: вот он, готовый ответ. Разозли того, кому он не платит. Кого-то рангом повыше, так чтоб околоточные и заикнуться не смели, принявшись усердно рыть землю.
Я разошелся не на шутку. Решив, что недели хватит, я вернулся и начал действовать. Сначала занялся сбором информации, поручив это платным детективам. Как и предполагалось, держал он не весь Париж, и даже не половину. Но мелкой сошкой не был. Так, средних размеров хищник. Но парочке иностранцев проблем, конечно, мог доставить ой-ой-ой.
В качестве гончей я выбрал одного из замминистров юстиции, удостоверившись, что у того достаточно влияния, чтобы не отступиться. Конечно, шутка, которую я собирался с ними сыграть, не очень красива. Но я утешился тем, что по крайней мере на этот раз все останутся живы. Два раза пришлось навестить загородную резиденцию моего «работодателя», ведь как ни крути, а ежели б не он — нежились бы мы с Инной и наслаждались ничегонеделанием. Так вот, в поисках улик, бродил по особняку. Никаких тебе зажигалок с монографией, никаких именных документов. Ничего не разбросано тут и там и не просится в руки. Прислуга приходящая, а охранник валяется связанный, чтоб не путался под ногами. Да и по-русски он не говорил… Кусая губы, я обратил внимание на видеокассеты, вернее, на этикетки. У вас что на них написано? Правильно, названия фильмов. А если снимали видеокамерой? Вот и на нескольких из них стояли женские имена и даты. Не такие уж давние, между прочим. Кинув всё в сумку и прихватив пару безделушек на память, я ретировался.
Кассеты оказались любительской порнушкой с «работодателем» в одной из главных ролей. Никакого криминала, и законом не запрещено. Ну любит человек женщин. А кто их не любит? Ну, малек сентиментален. Так вы ведь тоже храните фото любимых девушек. Время поджимало, а потому я решил довольствоваться тем, что есть. Из газет знал, что выбранный мною замминистра в день нашей встречи с князьком собирался праздновать сорокалетие супруги. И в подарок приобретено жемчужное ожерелье. И жемчужин много, и все чистой воды. И цена подходящая. Где-то под полмиллиона. Жаль, конечно, портить женщине праздник, но ведь я собирался его вернуть. На месте ожерелья я оставил кассеты. Надо же мне хоть чем-то их порадовать?
Правильно, на место кассет пришлось положить безделушку. Триста тысяч, говорите? Получите, пожалста, с процентами. Расписочки не надо. В протоколе, козел, распишешься.
Заглянул к нам на огонек он часов в девять вечера, а из газет я знал, что празднование началось в восемь. Вряд ли щедрый муженек станет доставать подарок заранее, так что часа должно вполне хватить. Как раз успеют поставить всех на уши, посмотреть видео и нажать на все рычаги. В общем, сразу после нашей беседы — тю-тю. Оставалось часа два, и я решил посмотреть, что за чудик испортил мое кресло. Забравшись на крышу противоположного дома, я установил видеокамеру, снабженную таймером, и вошел в холл.
Он ничуть не изменился с нашей последней встречи. Господин аббат стоял и улыбался, как будто роднее меня у него во всём Париже никого не было.
— Пришло волновое сообщение, Юрий. И вас просят отменить операцию. — Он был, как и тогда, спокоен.
— К-какое сообщение? — Я отупело уставился на него.
— Насколько я знаю, у нас еще часа полтора. Пойдемте немного погуляем.
Мы вышли, и, малёк помолчав, он начал:
— Мы не знаем всех последствий наших поступков. И, как правило, преследуя сиюминутную цель, не заглядываем далеко вперед.
Я молча кивнул, не очень-то понимая, куда он клонит.
— Этот местный Аль-Капоне в случае ареста назовет несколько имен. Про это все «забудут», на время. Но через полтора года один из этих людей проиграет на выборах. Борьба будет вестись не за президентское кресло, отнюдь нет, но в нужный момент все «вспомнят», и он вынужден будет уступить.
— Ну и?..
— Это немного затрагивает мои интересы… — Я начал понимать.
— И что же, ради этого вы полтора года?..
— Да нет же, сообщение отправляют «по волне», конечно снабдив его соответствующим паролем, — улыбнулся он. И, видя мое недоумение, пояснил: — Ну, кто-то входит в коридор, скажем на две недели или на три. Выйдя, он передает просьбу другому. А сам проживает это время по собственному усмотрению. Тот возвращается дальше, следующий — еще дальше. И так по цепочке, пока не достигнет адресата.
— И все эти люди готовы забросить свои дела ради нескольких слов?
— Ну… скажем, я обладаю даром убеждения. — Я представил размеры «дара» и поежился:
— Так что же, эта сука уйдет безнаказанной? — Смеялся, как я уже упоминал, он заразительно.
— А разве речь о нем?
— Так я?..
— Никаких ограничений, мой друг.
И он, не попрощавшись, стал удаляться.
«Выйдя» на крышу из коридора, я взял снайпера с собой. Но не надолго. Бегом вернулся в номер и «вытащил» тело, прикрыв сорванным с дивана пледом. Быстро вставил кассету в видик и изобразил на лице заинтересованность. Они вошли, как и в прошлый раз, вальяжные и самоуверенные. «Промокашке» я заехал меж глаз и уселся в кресло. Как раз напротив окна.
— Ну-с, с чем пожаловали?
Но он не отвечал, во все глаза уставившись на экран. Лицо стало наливаться кровью, и он судорожно защелкал пальцами. Я зловеще улыбнулся и стащил покрывало с покойного.
— Ты, ты… — Продолжить я ему не дал, влепив пулю между глаз.
Я ехал на взятой напрокат машине за город, чтобы предать тела земле. А то коридор может превратиться в огромное кладбище. Мне стало интересно: а кто обитал там до меня? И куда он исчез? И что, если спуститься вниз по реке, ведь откуда-то она течет и куда-то впадает. Но я знал, что на эти вопросы не получу ответов, по крайней мере в ближайшем будущем. Да и рановато мне. Всего-то пара негодяев, и уже рассиропился, Инна куда как крепче. Неожиданно для меня воспоминание о девушке наполнило сердце теплотой. Интересно, что еще она учудит? Настроение немного поднялось, и в Париж я возвращался почти в порядке. Для Инны же вся эпопея заняла лишь каких-то два часа, проведенных ею в убежище, так что говорить было практически не о чем.
— Ты извини, а?..
— Не судите, да не судимы будете…
16
— Перед вами находится скульптура… — Экскурсовод продолжала вещать об очередной Венере Милосской, а я боролся со сном. Не подумайте, я вовсе не похож на неандертальца, просто хандрил, и хандра эта выливалась в такие вот формы.
Инне же было интересно, и я ей немного завидовал. Еще бы, у человека есть вкус, тяга к высокому. Правда, иногда глаза ее озорно поблескивали, выдавая грешные мысли. Но я знал, что эти возможности рассматриваются чисто гипотетически. Спереть пару килограммов золотого новодела, дабы была мелочишка на карманные расходы, — это одно, и лишить миллионы людей радости любоваться одной из этих святынь — это для нее кощунство.
Со времен последнего приключения прошло уже три месяца, по парижским улицам вовсю гуляла весна, а мне что-то стало тоскливо. Зажрался, скажете вы, и будете абсолютно правы. Здоров, тьфу, тьфу, тьфу, относительно молод и не стеснен в средствах. Рядом если и не любимая, то уж, во всяком случае, небезразличная женщина. А барин, видите ли, скучают. Инна, поначалу пытавшаяся растормошить, махнула на меня, дремучего, рукой. И в воспаленном моем мозгу вызревали исследовательские планы.
Я стал готовиться к походу. Путешествию вдоль реки, ибо местность в «месте» (забавно, правда?) сплошная терра инкогнита. Не хватало, конечно, постоянных спутников, с их вечными подначками, песнями под гитару и ореолом романтики, сопровождавшим любую нашу вылазку. Желание поэкспериментировать и пригласить их с собой было огромным, благо приборчик давал кое-какие шансы на благополучное завершение авантюры. Но во-первых — тайна и еще раз тайна плюс стойкое недоверие к батарейкам, даже таким разрекламированным, как энерджайзер.
Итак, я потихоньку готовился, перетаскивая в домик кучу разных продуктов и заваливая окрестности всевозможным снаряжением. Приволок даже мотоцикл, но увы… Работать техника не пожелала. На что, ничтоже сумяшеся, я ответил тремя велосипедами. Знай наших!
«Возвращаться» не имело смысла, а потому, положив в карман прибор, настроенный «вперед», я смело двинулся в путь. Шел я вдоль реки, вверх по течению. Я помнил про пресловутые два часа и говорил себе, что я к этому готов и меня ничто не остановит. Меня и не остановило, шагай себе и шагай. Только, как я уже говорил, идти не хотелось. Сначала вдруг резко приспичило пообедать. Перекусив, почувствовал желание отдохнуть, а переведя дух и пройдя еще метров сто, понял, что это выше моих сил. Ну, невозможно хотеть чего-нибудь насильно. На ум пришло желание наркоманов уколоться. И все знают, что это плохо, и лечат их, несчастных, а охота — вот она. Именно это, с точностью до наоборот, испытывал я. Побарахтавшись, как муха в киселе, еще минут пять, я повернул назад. Это была радость в прямом смысле слова. Чистая и ничем не прикрытая радость. Бодрость переполняла меня, наводняя сознание неисчерпаемым оптимизмом. Ничего милее, чем лагерь, в эти минуты не существовало. Старая армейская заповедь: сначала надо сделать очень плохо, а потом просто плохо. Душа продолжала ликовать сама по себе, а сознание переполняла злость. Ну не люблю я быть марионеткой. Пусть даже и поводок длинный и вообще… Но где, скажите мне, существует кукловод, которого интересует мнение мешочка, набитого ватой? И ноги сами собой несли меня к «эпицентру», а глупая душа продолжала радоваться.
Я вернулся в отель мрачнее обычного и отказался от ужина, нарушив тем самым традицию. Инна покрутила пальцем у виска, а я завалился спать.
На следующий день, решив, что всё не так уж страшно, так как я всё же был к этому готов, начал подготовку к «плану № 2». Да, да, я не отступился, а лишь отошел на заранее заготовленные позиции. Гвоздем программы на этот раз стал плот. На что потребовались бревна. Много. Гвозди тоже потребовались. Найти кругляк в центре Парижа вначале выглядело проблематичным, но только вначале. Труднее оказалось объяснить поставщику, куда их доставить. Переброска же являлась делом личным, можно сказать интимным, так как зае… я, их таская, ужасно.
Работа по изготовлению и обустройству плота заняла несколько дней. Но вышло просто здорово. Я установил палатку, выложил из камней кострище, в общем, натешился по полной программе. Еще я вбил в бревна толстую скобу, хотел было две, но одна, звякнув, упала в воду, а нырять было лень. Подергав и убедившись, что она выдержит и слона, я махнул рукой.
— Я отъеду на несколько дней? — Я вопросительно взглянул на Инну.
— Я тебе надоела? — Это была чушь, и она это прекрасно знала.
— А если да, то тебе полегчает?
— Ну… появится повод пуститься во все тяжкие. — И она вызывающе покачала бедрами.
— Недельки на две, — подытожил я, не желая развивать щекотливую тему.
Ночью я старался изо всех сил, пытаясь не ударить в грязь лицом, и, если что, сделать воспоминания незабываемыми. Тьфу, тьфу, тьфу, конечно. Для пущей уверенности я постучал по голове, а то ведь нечистый не дремлет.
Плот покачивался на волнах, полностью готовый к отплытию, а потому я оттолкнул его от берега, и одиссея началась. Первый час ничего не происходило, не возникало желания вернуться, и я плыл себе, глазея по сторонам. Не знаю, какова скорость течения, но «в начале второго» однообразие пейзажа стало надоедать. Так, слегка, но я принял это за первые симптомы и поспешил пристегнуться наручниками к скобе. Ключа я не брал из принципиальных соображений, рассудив, что куда-нибудь я приплыву, а уж там-то меня непременно отцепят. Так, лежа, прикованный наручниками, я провел следующие два часа. Не скажу, чтоб очень уж хорошо. Валялся себе на плоту, безучастный ко всему происходящему, и глядел на воду. Вода вела себя странно, но, возможно, это просто сон. В ней, в зеркальной поверхности, отражался… Париж. Вон Триумфальная арка, изгибаясь в волнах, проплыла мимо, осталась позади Эйфелева башня. Я ошалело смотрел на пустынный берег и опять за борт. Воспроизводились даже те кварталы и здания, которые, по моим понятиям, никак отобразиться не могли. Сознание не хотело сдаваться и привязывало топографию города, стоящего на Сене, к этим галлюцинациям.
В том, что это именно бессмыслица, я вскоре убедился, проплыв «мимо Парижа» еще раз. Запомнилось почему-то обилие китайцев и вывески магазинов, выполненные иероглифами. Но бредням не прикажешь, и я постепенно успокоился.
Хотелось вернуться, вернее, лень было плыть вперед, но, пару раз дернув скобу и удостоверившись в ее крепости, я прекратил думать и об этом. Наизнанку меня не выворачивало. Искомый результат, по крайней мере «программа минимум», налицо, и путешествие продолжалось.
Беспокоиться я начал где-то часов через восемь. Еще не осознавая опасности, чувствовал, что должен причалить к берегу. На плоту имелись рулевое весло и несколько шестов, но проклятая скоба… Я дергал наручники, успокаивая себя тем, что это «старые штучки», но неосознанная паника нарастала. Когда же послышался отдаленный рев и на горизонте показалось огромное облако, стало жутко. Это не могло быть не чем иным, кроме водопада, и если у меня и имелись какие-то шансы преодолеть его живым, то скоба и наручники сводили их к нулю.
Я попытался перейти, но увы. В припадке ярости я дергал изо всех сил, сдирая кожу на запястье и не замечая боли. Ссадины мгновенно зарубцовывались, однако утешения это не приносило. Должно быть, ужас придал мне силы, так как пришел в себя я на берегу. С одежды текло ручьями, а плот исчезал вдали. Часа два я лежал на песке, восстанавливаясь. Все запасы остались на плоту, вернее, уже за водопадом, и я совершил переход.
Несомненно, я вышел в нормальном мире. На небе светило солнце, много зелени, и луга радовали обилием трав. Но и всё. Не существовало Парижа, покинутого мною часов десять назад. Вообще никакого намека на цивилизацию. И полное отсутствие еды, если не считать таковой стадо оленей, пасшееся шагах в двухстах. Сзади за поясом я обнаружил пистолет, засунутый туда в беспамятстве, но до стадии охоты я еще не дошел. Вечерело, и становилось прохладно, а потому я решил вернуться в коридор, благо температура там постоянная и никогда не вызывает дискомфорта. Лагерь с примостившимся рядом садовым домиком отсутствовал, оставшись выше по течению. Только мои следы и всё тот же рокот водопада. Пожав плечами, я побрел на звук.
Идти пришлось часа три. По мере приближения ощущалось величие этого чуда природы. Казалось, что тонны падающей воды передают земле свои колебания и она тихонько подрагивает. В воздухе висела водяная пыль, и одежда вскоре промокла, но я почти бежал вперед, спеша поскорее УВИДЕТЬ.
Не знаю, подходит ли слово «грандиозно», но другого на ум не пришло. Он просто огромен, я пытался заглянуть в ревущую бездну и не смог увидеть дна. Всё укутывало покрывало водяных брызг подобное туману. «С километр, не меньше», — мелькнула мысль, попутно отметив, что на Земле подобных мест нет. На смену восхищению понемногу вернулось чувство голода, и, решив, что здесь то уж точно ничего съедобного не найду, перешел.
Инне же было интересно, и я ей немного завидовал. Еще бы, у человека есть вкус, тяга к высокому. Правда, иногда глаза ее озорно поблескивали, выдавая грешные мысли. Но я знал, что эти возможности рассматриваются чисто гипотетически. Спереть пару килограммов золотого новодела, дабы была мелочишка на карманные расходы, — это одно, и лишить миллионы людей радости любоваться одной из этих святынь — это для нее кощунство.
Со времен последнего приключения прошло уже три месяца, по парижским улицам вовсю гуляла весна, а мне что-то стало тоскливо. Зажрался, скажете вы, и будете абсолютно правы. Здоров, тьфу, тьфу, тьфу, относительно молод и не стеснен в средствах. Рядом если и не любимая, то уж, во всяком случае, небезразличная женщина. А барин, видите ли, скучают. Инна, поначалу пытавшаяся растормошить, махнула на меня, дремучего, рукой. И в воспаленном моем мозгу вызревали исследовательские планы.
Я стал готовиться к походу. Путешествию вдоль реки, ибо местность в «месте» (забавно, правда?) сплошная терра инкогнита. Не хватало, конечно, постоянных спутников, с их вечными подначками, песнями под гитару и ореолом романтики, сопровождавшим любую нашу вылазку. Желание поэкспериментировать и пригласить их с собой было огромным, благо приборчик давал кое-какие шансы на благополучное завершение авантюры. Но во-первых — тайна и еще раз тайна плюс стойкое недоверие к батарейкам, даже таким разрекламированным, как энерджайзер.
Итак, я потихоньку готовился, перетаскивая в домик кучу разных продуктов и заваливая окрестности всевозможным снаряжением. Приволок даже мотоцикл, но увы… Работать техника не пожелала. На что, ничтоже сумяшеся, я ответил тремя велосипедами. Знай наших!
«Возвращаться» не имело смысла, а потому, положив в карман прибор, настроенный «вперед», я смело двинулся в путь. Шел я вдоль реки, вверх по течению. Я помнил про пресловутые два часа и говорил себе, что я к этому готов и меня ничто не остановит. Меня и не остановило, шагай себе и шагай. Только, как я уже говорил, идти не хотелось. Сначала вдруг резко приспичило пообедать. Перекусив, почувствовал желание отдохнуть, а переведя дух и пройдя еще метров сто, понял, что это выше моих сил. Ну, невозможно хотеть чего-нибудь насильно. На ум пришло желание наркоманов уколоться. И все знают, что это плохо, и лечат их, несчастных, а охота — вот она. Именно это, с точностью до наоборот, испытывал я. Побарахтавшись, как муха в киселе, еще минут пять, я повернул назад. Это была радость в прямом смысле слова. Чистая и ничем не прикрытая радость. Бодрость переполняла меня, наводняя сознание неисчерпаемым оптимизмом. Ничего милее, чем лагерь, в эти минуты не существовало. Старая армейская заповедь: сначала надо сделать очень плохо, а потом просто плохо. Душа продолжала ликовать сама по себе, а сознание переполняла злость. Ну не люблю я быть марионеткой. Пусть даже и поводок длинный и вообще… Но где, скажите мне, существует кукловод, которого интересует мнение мешочка, набитого ватой? И ноги сами собой несли меня к «эпицентру», а глупая душа продолжала радоваться.
Я вернулся в отель мрачнее обычного и отказался от ужина, нарушив тем самым традицию. Инна покрутила пальцем у виска, а я завалился спать.
На следующий день, решив, что всё не так уж страшно, так как я всё же был к этому готов, начал подготовку к «плану № 2». Да, да, я не отступился, а лишь отошел на заранее заготовленные позиции. Гвоздем программы на этот раз стал плот. На что потребовались бревна. Много. Гвозди тоже потребовались. Найти кругляк в центре Парижа вначале выглядело проблематичным, но только вначале. Труднее оказалось объяснить поставщику, куда их доставить. Переброска же являлась делом личным, можно сказать интимным, так как зае… я, их таская, ужасно.
Работа по изготовлению и обустройству плота заняла несколько дней. Но вышло просто здорово. Я установил палатку, выложил из камней кострище, в общем, натешился по полной программе. Еще я вбил в бревна толстую скобу, хотел было две, но одна, звякнув, упала в воду, а нырять было лень. Подергав и убедившись, что она выдержит и слона, я махнул рукой.
— Я отъеду на несколько дней? — Я вопросительно взглянул на Инну.
— Я тебе надоела? — Это была чушь, и она это прекрасно знала.
— А если да, то тебе полегчает?
— Ну… появится повод пуститься во все тяжкие. — И она вызывающе покачала бедрами.
— Недельки на две, — подытожил я, не желая развивать щекотливую тему.
Ночью я старался изо всех сил, пытаясь не ударить в грязь лицом, и, если что, сделать воспоминания незабываемыми. Тьфу, тьфу, тьфу, конечно. Для пущей уверенности я постучал по голове, а то ведь нечистый не дремлет.
Плот покачивался на волнах, полностью готовый к отплытию, а потому я оттолкнул его от берега, и одиссея началась. Первый час ничего не происходило, не возникало желания вернуться, и я плыл себе, глазея по сторонам. Не знаю, какова скорость течения, но «в начале второго» однообразие пейзажа стало надоедать. Так, слегка, но я принял это за первые симптомы и поспешил пристегнуться наручниками к скобе. Ключа я не брал из принципиальных соображений, рассудив, что куда-нибудь я приплыву, а уж там-то меня непременно отцепят. Так, лежа, прикованный наручниками, я провел следующие два часа. Не скажу, чтоб очень уж хорошо. Валялся себе на плоту, безучастный ко всему происходящему, и глядел на воду. Вода вела себя странно, но, возможно, это просто сон. В ней, в зеркальной поверхности, отражался… Париж. Вон Триумфальная арка, изгибаясь в волнах, проплыла мимо, осталась позади Эйфелева башня. Я ошалело смотрел на пустынный берег и опять за борт. Воспроизводились даже те кварталы и здания, которые, по моим понятиям, никак отобразиться не могли. Сознание не хотело сдаваться и привязывало топографию города, стоящего на Сене, к этим галлюцинациям.
В том, что это именно бессмыслица, я вскоре убедился, проплыв «мимо Парижа» еще раз. Запомнилось почему-то обилие китайцев и вывески магазинов, выполненные иероглифами. Но бредням не прикажешь, и я постепенно успокоился.
Хотелось вернуться, вернее, лень было плыть вперед, но, пару раз дернув скобу и удостоверившись в ее крепости, я прекратил думать и об этом. Наизнанку меня не выворачивало. Искомый результат, по крайней мере «программа минимум», налицо, и путешествие продолжалось.
Беспокоиться я начал где-то часов через восемь. Еще не осознавая опасности, чувствовал, что должен причалить к берегу. На плоту имелись рулевое весло и несколько шестов, но проклятая скоба… Я дергал наручники, успокаивая себя тем, что это «старые штучки», но неосознанная паника нарастала. Когда же послышался отдаленный рев и на горизонте показалось огромное облако, стало жутко. Это не могло быть не чем иным, кроме водопада, и если у меня и имелись какие-то шансы преодолеть его живым, то скоба и наручники сводили их к нулю.
Я попытался перейти, но увы. В припадке ярости я дергал изо всех сил, сдирая кожу на запястье и не замечая боли. Ссадины мгновенно зарубцовывались, однако утешения это не приносило. Должно быть, ужас придал мне силы, так как пришел в себя я на берегу. С одежды текло ручьями, а плот исчезал вдали. Часа два я лежал на песке, восстанавливаясь. Все запасы остались на плоту, вернее, уже за водопадом, и я совершил переход.
Несомненно, я вышел в нормальном мире. На небе светило солнце, много зелени, и луга радовали обилием трав. Но и всё. Не существовало Парижа, покинутого мною часов десять назад. Вообще никакого намека на цивилизацию. И полное отсутствие еды, если не считать таковой стадо оленей, пасшееся шагах в двухстах. Сзади за поясом я обнаружил пистолет, засунутый туда в беспамятстве, но до стадии охоты я еще не дошел. Вечерело, и становилось прохладно, а потому я решил вернуться в коридор, благо температура там постоянная и никогда не вызывает дискомфорта. Лагерь с примостившимся рядом садовым домиком отсутствовал, оставшись выше по течению. Только мои следы и всё тот же рокот водопада. Пожав плечами, я побрел на звук.
Идти пришлось часа три. По мере приближения ощущалось величие этого чуда природы. Казалось, что тонны падающей воды передают земле свои колебания и она тихонько подрагивает. В воздухе висела водяная пыль, и одежда вскоре промокла, но я почти бежал вперед, спеша поскорее УВИДЕТЬ.
Не знаю, подходит ли слово «грандиозно», но другого на ум не пришло. Он просто огромен, я пытался заглянуть в ревущую бездну и не смог увидеть дна. Всё укутывало покрывало водяных брызг подобное туману. «С километр, не меньше», — мелькнула мысль, попутно отметив, что на Земле подобных мест нет. На смену восхищению понемногу вернулось чувство голода, и, решив, что здесь то уж точно ничего съедобного не найду, перешел.
17
Уф-ф, я снова находился в городе. Надеюсь, что в Париже, хотя, видит Бог, в моем положении я бы обрадовался любому самому занюханному городишке из российской глубинки. Но, пройдя пару кварталов, я убедился, что это именно Париж, ибо не узнать города после стольких месяцев блужданий по его улицам я не мог. Есть хотелось неимоверно, а потому я стал искать ближайший супермаркет. Не видя ничего вокруг, наполнил корзину разнообразной снедью и отправил ее в коридор. Конечно, выходить без покупки не очень удобно, но у меня совершенно не имелось денег. И вообще, из имущества при себе остались только наручные часы, правда, золотые и стоившие мне больше тысячи евро, и пистолет с одной обоймой. Еще существовал прибор, но его я оставил, спрятав в камнях. Выйдя из магазина и оглядевшись, «шагнул» в тень.
Мне казалось, что ничего вкуснее я не ел никогда в жизни, а пиво казалось просто восхитительным. Да-а, с «Балтикой» ничто не сравнится. Немного поудивлявшись, как далеко успели забраться отечественные производители, я завалился спать.
Проснулся отдохнувшим и, позавтракав остатками и умывшись, вышел в город. Первым делом в отель и переодеться. Не помешал бы горячий душ и чашка хорошего кофе. Конечно, предстоит еще вынести издевательства Инны на тему «лягушка-путешественница», но по сравнению с пережитым это такая мелочь.
Войти в гостиницу мне не дали. То есть, конечно, в вестибюль я проник, но и все.
— Что угодно господину? — Портье был сама любезность.
— Двести семнадцатый, пожалуйста. — В последние месяцы я усиленно занимался французским, «прокачивая» уроки по десятку раз и шлифуя произношение.
— Господина ждут?
Я недовольно поморщился.
Я, конечно же, не Ален Делон, но после четырех месяцев проживания вправе был рассчитывать на несколько иной прием. А потому, напустив в голос побольше холода, произнес:
— Я здесь живу, дорогой мой.
— Господин уверен, что ничего не путает? Именно двести семнадцатый? — уточнил портье, жестом подзывая кого-то, стоящего у меня за спиной.
Я счел, что оборачиваться ниже моего достоинства, раздраженно сказав сквозь зубы:
— Убежден, милейший. И позовите кого-нибудь рангом повыше.
На плечи легли чьи-то крепкие руки, а клерк уже потерял ко мне интерес, обращаясь к паре явно моих соотечественников.
— Что угодно господам? — спросил он по-русски, но этому я удивился немного позже, занятый секьюрити.
Ребята они довольно крепкие, и, «обыкновенному», мне с ними ни за что бы ни справиться. Но в анамнезе у меня были уроки Виктора, да и коридор чего-то да стоил. Спустя минуту, нокаутировав обоих, я снова обратился к портье:
— Ты, урод, я здесь живу, и номер, люкс, между прочим, у меня оплачен на полгода вперед. И если чрез минуту со мной не будет разговаривать старший менеджер, то я разозлюсь не на шутку!
В запале я прибавил еще пару непереводимых слов, составляющих сокровищницу родного языка. Однако, к моему удивлению, он всё понял и начал багроветь. Шлепнув рукой по клавише интеркома, быстро произнес:
— Вызовите городовых, у меня нештатная ситуация. — Испокон веку полицию во Франции именовали «ажанами», но в любом случае, как ни назови, мент — он и в Париже мент. А потому дожидаться я не стал и, выдав еще пару ласковых, ретировался. Раздражение требовало выхода, и я повернулся, собираясь ударить ребром ладони по сгибу локтя, изобразив международный жест. И вытаращился во все глаза. На фасаде РУССКИМИ буквами светилась вывеска: «Постдвор „Гордость нации“.
Да-а, поселялись-то мы с Инной в «Националь», носивший французское название. Из двери выбегали повергнутые мною секьюрити, а вдали слышалась сирена, и я опять ушел в коридор. Водопад находился на месте, и я, присев и включив прибор, стал отматывать последний час.
Я шел по парижским улицам автоматически, а глаза, округлившись от удивления, искали и находили отличия. Во-первых, вывески. Все они выполнены на русском языке, и вспомнилось недавно виденное отражение Парижа с множеством китайцев. Существовали также некоторые архитектурные отличия, мне, неспециалисту, не особо заметные. Снова подошел к гостинице. Фасад — другого цвета, вернее, оттенка, но всё же. Опять же вывеска. Беседуя с портье, напряженно вслушивался в разговор, пока не понял, что он от начала до конца велся по-русски. Удивление было так велико, что я не переиграл ни мгновенья, и охрана также повалилась на пол, а лицо портье снова налилось краской. И вот я сижу на камне возле водопада.
Вывод очевиден, и дело ясное, что дело темное. По головке гладить никто не спешил, и обживаться на новом месте не хотелось. Зато хоть язык знаю. Утешение слабое, но вызвало усмешку. Да и ответ на вопрос, куда уходят всё перепробовавшие старшие, можно сказать, получен. Воспоминание о патриархах изменило ход моих мыслей на прямо противоположный. Домой, если это в принципе осуществимо, всегда успеется. И что мне мешает задержаться здесь и проявить немного любопытства?
Сидя за угловым столиком, я потягивал вино и размышлял. Уже две недели я жил в дешевой гостинице или, как здесь говорили, «на постдворе». Конечно, некоторая специфика этого общества осложнила адаптацию, но так, ничего принципиального. Как я уже упоминал, говорили здесь в большинстве своем по-русски, а происходило это потому, что находился я не во Франции, а в парижской губернии великой Российской империи. В империи так в империи, но казино-то зачем запрещать? Нет чтоб подумать о несчастных и неимущих обладателях дара, так им подавай высоконравственное общество. Голодать-то я не голодал, и одеться с иголочки не проблема. Но вот наличные… Некрасиво, конечно, начинать на новом месте с грабежа, но на постой без денег не пускали. В ходу здесь, как вы понимаете, рубли, только вот были они золотыми. В прямом смысле. Настоящие золотые червонцы, свободно переходящие из рук в руки. На каждом, правда, имелся номер, как на банкноте, а при расчетах применялось что-то вроде детектора. Что там определял небольшой приборчик, я не знаю, но водился он практически у каждого. И всякая сделка сопровождалась «сканированием» кучки монет, после чего стороны, довольные друг другом, расходились. Две полных пригоршни этих самых рублей дали мне возможность оплатить комнату на месяц вперед и немного осмотреться.
В первый же день я занялся обустройством лагеря, который отнес подальше от водопада и тучи мелких брызг. Натаскав запас продуктов на черный день и обзаведясь палаткой, я решил, что на первое время хватит.
Новый мир заслуживал внимания, и я начал потихоньку вживаться, бродя по улочкам, слушая досужие разговоры на базаре и посещая пивнушки. Не покидало ощущение, будто нахожусь в Прибалтике времен коммунизма. Соседство двух культур нет-нет да напоминало о себе. И, кроме имперского русского, иногда звучала французская речь. Да и, пожалуй, всё было как-то органичнее, что ли. По крайней мере слово «оккупант» было не в ходу. Каждый вечер покупал кипу газет, но без привязки к местности новости мало что говорили. А скорее, попросту отдыхал после пережитого шока, не решаясь начать более глубокие исследования. Решив, что уже достаточно пропитался местным колоритом, назавтра назначил посещение Большой императорской библиотеки. Врать не буду, было страшновато. Но боязнь никак не решала моих проблем, и никуда не денешься, а придется выяснять, как это у них всё вышло. И куда они подевали свободную демократическую Россию, а заодно и Советский Союз в придачу?
Как раз на этом самом месте на мой столик кого-то опрокинули, и началась небольшая потасовка. Что ж, неплохое завершение «хождения в народ», решил я и принялся деятельно этот самый народ пинать и обрабатывать кулаками. Без особого азарта, зато с видимым успехом. Позабавлявшись минут пятнадцать и дождавшись сирены городовых, скрылся в туалете и «перешел». С часок побродил в окрестностях водопада, то и дело пытаясь заглянуть в бездну, и вернулся в успокоившееся кафе. В последние две недели я потихоньку привыкал к реальности этого мира. И небольшая драчка потребовалась, чтобы увериться окончательно.
Возле выхода меня ждали. Женщина лет тридцати с высокой грудью и осиной талией.
— Меня зовут Анна, и я уже закончила.
— И что же ты закончила? — В том, что мы не знакомы, я был уверен на сто процентов.
— Вот все вы так! — капризно заявила она, надув губки. — Когда работаешь — за ноги хватаете, а стоит подойти, так сразу нос задирать.
— Я что-то плохо стал соображать в последнее время, ты уж напомни, а?
— Я официантка, и вы за меня заступились.
Никаких официанток я знать не знал и уж подавно не думал ни за кого заступаться, но, видимо, она приняла мое желание размяться на свой счет.
— И что мне с тобой делать, Анна? — Вопрос, разумеется, чисто риторический…
Мне казалось, что ничего вкуснее я не ел никогда в жизни, а пиво казалось просто восхитительным. Да-а, с «Балтикой» ничто не сравнится. Немного поудивлявшись, как далеко успели забраться отечественные производители, я завалился спать.
Проснулся отдохнувшим и, позавтракав остатками и умывшись, вышел в город. Первым делом в отель и переодеться. Не помешал бы горячий душ и чашка хорошего кофе. Конечно, предстоит еще вынести издевательства Инны на тему «лягушка-путешественница», но по сравнению с пережитым это такая мелочь.
Войти в гостиницу мне не дали. То есть, конечно, в вестибюль я проник, но и все.
— Что угодно господину? — Портье был сама любезность.
— Двести семнадцатый, пожалуйста. — В последние месяцы я усиленно занимался французским, «прокачивая» уроки по десятку раз и шлифуя произношение.
— Господина ждут?
Я недовольно поморщился.
Я, конечно же, не Ален Делон, но после четырех месяцев проживания вправе был рассчитывать на несколько иной прием. А потому, напустив в голос побольше холода, произнес:
— Я здесь живу, дорогой мой.
— Господин уверен, что ничего не путает? Именно двести семнадцатый? — уточнил портье, жестом подзывая кого-то, стоящего у меня за спиной.
Я счел, что оборачиваться ниже моего достоинства, раздраженно сказав сквозь зубы:
— Убежден, милейший. И позовите кого-нибудь рангом повыше.
На плечи легли чьи-то крепкие руки, а клерк уже потерял ко мне интерес, обращаясь к паре явно моих соотечественников.
— Что угодно господам? — спросил он по-русски, но этому я удивился немного позже, занятый секьюрити.
Ребята они довольно крепкие, и, «обыкновенному», мне с ними ни за что бы ни справиться. Но в анамнезе у меня были уроки Виктора, да и коридор чего-то да стоил. Спустя минуту, нокаутировав обоих, я снова обратился к портье:
— Ты, урод, я здесь живу, и номер, люкс, между прочим, у меня оплачен на полгода вперед. И если чрез минуту со мной не будет разговаривать старший менеджер, то я разозлюсь не на шутку!
В запале я прибавил еще пару непереводимых слов, составляющих сокровищницу родного языка. Однако, к моему удивлению, он всё понял и начал багроветь. Шлепнув рукой по клавише интеркома, быстро произнес:
— Вызовите городовых, у меня нештатная ситуация. — Испокон веку полицию во Франции именовали «ажанами», но в любом случае, как ни назови, мент — он и в Париже мент. А потому дожидаться я не стал и, выдав еще пару ласковых, ретировался. Раздражение требовало выхода, и я повернулся, собираясь ударить ребром ладони по сгибу локтя, изобразив международный жест. И вытаращился во все глаза. На фасаде РУССКИМИ буквами светилась вывеска: «Постдвор „Гордость нации“.
Да-а, поселялись-то мы с Инной в «Националь», носивший французское название. Из двери выбегали повергнутые мною секьюрити, а вдали слышалась сирена, и я опять ушел в коридор. Водопад находился на месте, и я, присев и включив прибор, стал отматывать последний час.
Я шел по парижским улицам автоматически, а глаза, округлившись от удивления, искали и находили отличия. Во-первых, вывески. Все они выполнены на русском языке, и вспомнилось недавно виденное отражение Парижа с множеством китайцев. Существовали также некоторые архитектурные отличия, мне, неспециалисту, не особо заметные. Снова подошел к гостинице. Фасад — другого цвета, вернее, оттенка, но всё же. Опять же вывеска. Беседуя с портье, напряженно вслушивался в разговор, пока не понял, что он от начала до конца велся по-русски. Удивление было так велико, что я не переиграл ни мгновенья, и охрана также повалилась на пол, а лицо портье снова налилось краской. И вот я сижу на камне возле водопада.
Вывод очевиден, и дело ясное, что дело темное. По головке гладить никто не спешил, и обживаться на новом месте не хотелось. Зато хоть язык знаю. Утешение слабое, но вызвало усмешку. Да и ответ на вопрос, куда уходят всё перепробовавшие старшие, можно сказать, получен. Воспоминание о патриархах изменило ход моих мыслей на прямо противоположный. Домой, если это в принципе осуществимо, всегда успеется. И что мне мешает задержаться здесь и проявить немного любопытства?
Сидя за угловым столиком, я потягивал вино и размышлял. Уже две недели я жил в дешевой гостинице или, как здесь говорили, «на постдворе». Конечно, некоторая специфика этого общества осложнила адаптацию, но так, ничего принципиального. Как я уже упоминал, говорили здесь в большинстве своем по-русски, а происходило это потому, что находился я не во Франции, а в парижской губернии великой Российской империи. В империи так в империи, но казино-то зачем запрещать? Нет чтоб подумать о несчастных и неимущих обладателях дара, так им подавай высоконравственное общество. Голодать-то я не голодал, и одеться с иголочки не проблема. Но вот наличные… Некрасиво, конечно, начинать на новом месте с грабежа, но на постой без денег не пускали. В ходу здесь, как вы понимаете, рубли, только вот были они золотыми. В прямом смысле. Настоящие золотые червонцы, свободно переходящие из рук в руки. На каждом, правда, имелся номер, как на банкноте, а при расчетах применялось что-то вроде детектора. Что там определял небольшой приборчик, я не знаю, но водился он практически у каждого. И всякая сделка сопровождалась «сканированием» кучки монет, после чего стороны, довольные друг другом, расходились. Две полных пригоршни этих самых рублей дали мне возможность оплатить комнату на месяц вперед и немного осмотреться.
В первый же день я занялся обустройством лагеря, который отнес подальше от водопада и тучи мелких брызг. Натаскав запас продуктов на черный день и обзаведясь палаткой, я решил, что на первое время хватит.
Новый мир заслуживал внимания, и я начал потихоньку вживаться, бродя по улочкам, слушая досужие разговоры на базаре и посещая пивнушки. Не покидало ощущение, будто нахожусь в Прибалтике времен коммунизма. Соседство двух культур нет-нет да напоминало о себе. И, кроме имперского русского, иногда звучала французская речь. Да и, пожалуй, всё было как-то органичнее, что ли. По крайней мере слово «оккупант» было не в ходу. Каждый вечер покупал кипу газет, но без привязки к местности новости мало что говорили. А скорее, попросту отдыхал после пережитого шока, не решаясь начать более глубокие исследования. Решив, что уже достаточно пропитался местным колоритом, назавтра назначил посещение Большой императорской библиотеки. Врать не буду, было страшновато. Но боязнь никак не решала моих проблем, и никуда не денешься, а придется выяснять, как это у них всё вышло. И куда они подевали свободную демократическую Россию, а заодно и Советский Союз в придачу?
Как раз на этом самом месте на мой столик кого-то опрокинули, и началась небольшая потасовка. Что ж, неплохое завершение «хождения в народ», решил я и принялся деятельно этот самый народ пинать и обрабатывать кулаками. Без особого азарта, зато с видимым успехом. Позабавлявшись минут пятнадцать и дождавшись сирены городовых, скрылся в туалете и «перешел». С часок побродил в окрестностях водопада, то и дело пытаясь заглянуть в бездну, и вернулся в успокоившееся кафе. В последние две недели я потихоньку привыкал к реальности этого мира. И небольшая драчка потребовалась, чтобы увериться окончательно.
Возле выхода меня ждали. Женщина лет тридцати с высокой грудью и осиной талией.
— Меня зовут Анна, и я уже закончила.
— И что же ты закончила? — В том, что мы не знакомы, я был уверен на сто процентов.
— Вот все вы так! — капризно заявила она, надув губки. — Когда работаешь — за ноги хватаете, а стоит подойти, так сразу нос задирать.
— Я что-то плохо стал соображать в последнее время, ты уж напомни, а?
— Я официантка, и вы за меня заступились.
Никаких официанток я знать не знал и уж подавно не думал ни за кого заступаться, но, видимо, она приняла мое желание размяться на свой счет.
— И что мне с тобой делать, Анна? — Вопрос, разумеется, чисто риторический…
18
Я захлопнул том Всеобщей имперской энциклопедии и решил выйти перекусить. Уже целую неделю ходил сюда, как на работу. И читал, читал. Сказать, что этот мир был странным, значит не сказать ничего. Ну хотя бы то, что Страны Советов здесь никогда не существовало. Но по сравнению с остальным это так, семечки. Просторы России раскинулись от Уральских гор до Бреста, того, что на берегу Атлантического океана. Который именовался не Атлантическим, а объеденный с Тихим, носил название Великого. Объединили же его с Тихим по причине отсутствия обоих Америк. То есть какая-то суша в виде цепочки островов наличествовала, но и всё. По причине же отсутствия Нового Света англичане колонизовали… Сибирь. И от Камчатки до Урала располагались Сибирские Штаты, довольно развитое государство, как и у нас, являющиеся постоянным оппонентом русских. Было чему удивляться, а вчера, увидев выступление по телевизору огромного негра, оказавшегося губернатором одного из штатов, у нас носившего названия Алтайского края, я долго не мог вымолвить ни слова.