Страница:
В печке трещал огонь, было слышно, как в трубе завывает осенний ветер. Я молчал, не зная, что сказать. Олег же тяжело вздохнул и, кашлянув в кулак, произнес:
— Пошли спать. А то утром опять встанешь полудохлый.
Лавка, которой предстояло служить нам постелью, довольно широкая. И, улегшись с краю, я сделал вид что дремлю. Выждав, пока дыхание Олега станет ровным, осторожно опустил ноги на пол и, тихонько скрипнув дверью, вышел на свежий воздух.
Несмотря на относительную близость железной дороги, чувствовалось, что до ближайшего города не один десяток километров. Воздух, лишенный различных примесей, которыми щедро сдабривают атмосферу промышленность и многочисленные двигатели внутреннего сгорания, имел какой-то особый вкус. А тишина казалась настолько пронзительной, что закладывало уши.
— А товарищ-то твой не знает, — раздался за спиной старческий голос.
Занятный созерцанием ночи, я не заметил, как хозяин вышел за порог и встал за спиной.
— Лихо вы, — смущенно пробормотал я. Глаза деда озорно блеснули.
— А ты что думал? Только-только вылупился, и уже герой.
— Да нет… — Я неуверенно пожал плечами. — Просто…
Старик засмеялся:
— Ничего не бывает просто. В этой жизни всё — одна сплошная закономерность. Вот ты, например, мог отказаться?
— От чего это?
— Да ладно, не прикидывайся. — Дед вдруг обнажил клыки и взлетел.
Я невольно отшатнулся.
— Так вы…
— Ты не юли, милый. Мог, спрашиваю, избрать другой путь?
— Да откуда ж я знаю. Нет, наверное.
— То-то. — Хозяин опустился на крыльцо. — Вот и я когда-то не смог…
— А… вы давно…
— С тридцать четвертого… В секретной лаборатории НКВД тогда велись — да уверен, что и сейчас ведутся, — разработки подобного рода. Наши исследования основывались не на гипотезе существования Бога или тем более наличия души, а на проблемах существования в космосе разума вообще. И на психологических феноменах, сопровождающих жизнь. И главным вопросом для нас было нахождение мыслей при физиологической работе мозга. И их влияние на материальный мир. В каком именно пространстве располагаются мысли, образы, идеи? Ведь, согласно одному из учений, мысль по своей природе не имеет права на существование. Есть лишь их материальное проявление. Такое, как слова, произнесенные вслух или написанные на бумаге. И, следуя этой логике, нет большой разницы между криком птицы и шевелением хвоста рыбы. А духовные проявления — всего лишь иллюзии, порожденные деятельностью нервной системы. И наслаждение, и боль лишь переферийные реакции и проявление разума здесь ни при чем. Мы разумны лишь в той мере, в которой нам позволяет Бог. Но подобное положение вещей затрагивает нашу гордость. Отсюда и пестование ведущей к заблуждениям иллюзии, что мы — сапиенсы.
Я не много понял в рассуждениях странного старца. Да, если честно, особо и не старался. Для меня жизнь проста и понятна. Обыденная штука без всяких выкрутасов, которую при желании можно потрогать руками.
— А здесь как оказались?
— Да так… — Он неопределенно хмыкнул. — Государство умеет хранить секреты… А в то время методы были, сам знаешь… Вот и пришлось убегать.
— И что, все эти годы вы так и живете отшельником?
— А много ли мне надо? — удивился он. — Когда принудили принять участие в бесовских опытах, мне исполнилось шестьдесят. Я был священником в небольшой деревушке под Киевом. И, уяснив, что кадровый состав лаборатории, занимающейся паранормальными явлениями, периодически обновляется, рискнул сделать ноги.
— Но почему здесь? — Изумлению моему не было предела. — В этой глуши, вдали от цивилизации?
— Так ты ничего не знаешь? — Он вскинул брови. — А я-то, наслушавшись речей твоего друга, думал, что вы в курсе.
— Что я должен знать?
— Скоро сам поймешь. — Он повернулся, собираясь скрыться за дверью. — А не догадаешься — значит, не судьба.
ГЛАВА 31
ГЛАВА 32
— Пошли спать. А то утром опять встанешь полудохлый.
Лавка, которой предстояло служить нам постелью, довольно широкая. И, улегшись с краю, я сделал вид что дремлю. Выждав, пока дыхание Олега станет ровным, осторожно опустил ноги на пол и, тихонько скрипнув дверью, вышел на свежий воздух.
Несмотря на относительную близость железной дороги, чувствовалось, что до ближайшего города не один десяток километров. Воздух, лишенный различных примесей, которыми щедро сдабривают атмосферу промышленность и многочисленные двигатели внутреннего сгорания, имел какой-то особый вкус. А тишина казалась настолько пронзительной, что закладывало уши.
— А товарищ-то твой не знает, — раздался за спиной старческий голос.
Занятный созерцанием ночи, я не заметил, как хозяин вышел за порог и встал за спиной.
— Лихо вы, — смущенно пробормотал я. Глаза деда озорно блеснули.
— А ты что думал? Только-только вылупился, и уже герой.
— Да нет… — Я неуверенно пожал плечами. — Просто…
Старик засмеялся:
— Ничего не бывает просто. В этой жизни всё — одна сплошная закономерность. Вот ты, например, мог отказаться?
— От чего это?
— Да ладно, не прикидывайся. — Дед вдруг обнажил клыки и взлетел.
Я невольно отшатнулся.
— Так вы…
— Ты не юли, милый. Мог, спрашиваю, избрать другой путь?
— Да откуда ж я знаю. Нет, наверное.
— То-то. — Хозяин опустился на крыльцо. — Вот и я когда-то не смог…
— А… вы давно…
— С тридцать четвертого… В секретной лаборатории НКВД тогда велись — да уверен, что и сейчас ведутся, — разработки подобного рода. Наши исследования основывались не на гипотезе существования Бога или тем более наличия души, а на проблемах существования в космосе разума вообще. И на психологических феноменах, сопровождающих жизнь. И главным вопросом для нас было нахождение мыслей при физиологической работе мозга. И их влияние на материальный мир. В каком именно пространстве располагаются мысли, образы, идеи? Ведь, согласно одному из учений, мысль по своей природе не имеет права на существование. Есть лишь их материальное проявление. Такое, как слова, произнесенные вслух или написанные на бумаге. И, следуя этой логике, нет большой разницы между криком птицы и шевелением хвоста рыбы. А духовные проявления — всего лишь иллюзии, порожденные деятельностью нервной системы. И наслаждение, и боль лишь переферийные реакции и проявление разума здесь ни при чем. Мы разумны лишь в той мере, в которой нам позволяет Бог. Но подобное положение вещей затрагивает нашу гордость. Отсюда и пестование ведущей к заблуждениям иллюзии, что мы — сапиенсы.
Я не много понял в рассуждениях странного старца. Да, если честно, особо и не старался. Для меня жизнь проста и понятна. Обыденная штука без всяких выкрутасов, которую при желании можно потрогать руками.
— А здесь как оказались?
— Да так… — Он неопределенно хмыкнул. — Государство умеет хранить секреты… А в то время методы были, сам знаешь… Вот и пришлось убегать.
— И что, все эти годы вы так и живете отшельником?
— А много ли мне надо? — удивился он. — Когда принудили принять участие в бесовских опытах, мне исполнилось шестьдесят. Я был священником в небольшой деревушке под Киевом. И, уяснив, что кадровый состав лаборатории, занимающейся паранормальными явлениями, периодически обновляется, рискнул сделать ноги.
— Но почему здесь? — Изумлению моему не было предела. — В этой глуши, вдали от цивилизации?
— Так ты ничего не знаешь? — Он вскинул брови. — А я-то, наслушавшись речей твоего друга, думал, что вы в курсе.
— Что я должен знать?
— Скоро сам поймешь. — Он повернулся, собираясь скрыться за дверью. — А не догадаешься — значит, не судьба.
ГЛАВА 31
Хозяин скрылся за дверью, а я, ломая голову, что бы могли значить его слова, неторопливо взлетел, направляясь в ночь. Судя по всему, место это относилось к аномальным зонам. И, отпугивая людей с ограниченным восприятием, было притягательным для любого, обладающего паранормальными способностями. Себя, как вы понимаете, я ни в коей мере не причислял к нечисти или к вурдалакам, считая всего лишь человеком, которому повезло приобщиться к тайне. А то, что для поддержания жизненного тонуса нам с Майей требуется убивать… Так ведь любое живое существо занимается тем же. Что же касается общественного мнения, то Шопенгауэр недаром говорил: человек способен понять лишь то, до чего дорос его собственный ум, а всё, что выше, вызывает у него одну ненависть.
Наслаждаясь полетом, неторопливо — относительно, конечно, — продвигался над поросшей редкими кустами пустошью. Охота, которую мы заменили покупкой на базаре различной живности, будоражила кровь, заставляя трепетать каждую клеточку. Словно гончая, я вынюхивал след потенциальной жертвы, используя при этом все шесть чувств.
У большинства живых существ постоянно присутствует стремление попасться, так что искусство ловли состоит в основном в том, чтобы не мешать им в этом. Не спугнуть. Полагаясь более на инстинкты, позволившие миллионам поколений предков добывать пропитание охотой, чем на разум, я несся над землей, ухитряясь при этом размышлять на совершенно отвлеченные темы.
Охота — вещь во всех отношениях замечательная. И даже тот, кто не родился с первобытным инстинктом, кто боится вида крови и ни разу не был на рыбалке, всё равно подвержен этой страсти. Ибо нет такого пусть до мозга костей городского жителя, который бы не любил природу. А что есть охота, как не брошенный вызов, не попытка выяснить, кто — кого?
Я летел, вдыхая полной грудью, различая мельчайшие шорохи. На темном, синем, переходящем в черноту небе кое-где мигали звезды. Холодный, чуть влажный ветерок время от времени обдавал легкой волной. Голые ветви деревьев еле слышно шумели, подобно неясному шепоту ночи. И редкие, освещаемые щербатой луной, они отбрасывали еле различимые тени. Пролетая мимо небольшого озера, над которым поднималось едва заметное испарение, я ненадолго остановился, размышляя, не поймать ли пару рыбин. Но рассудил, что нечестно, ибо ограниченные берегами обитатели естественного водоема не имели против меня никаких шансов. Да и, если по правде, лень было раздеваться. А появиться в мокрой одежде перед Олегом я бы не рискнул.
В конце концов обнаружив лису, гнавшуюся за зайцем, я рванул следом. И, забавляясь, выхватил добычу из-под носа у рыжего хищника. Придушив косого, с усмешкой смотрел вслед улепетывающей лисе и, дав той метров сто форы, в мгновение ока догнал и лишил жизни.
Есть люди утверждающие, что нет общего для всех палача, а у каждого имеется свой демон-мучитель. Не пытаясь оправдаться, всё же хочу сказать, что никогда и ни в коей мере не считал себя таковым. Просто, являясь одной из составляющих природы, осуществлял свое право. Право сильного. Право на жизнь.
Узкая полоска неба на востоке начала светлеть, отдавая красным. Внутренний голос подсказывал, что скоро рассвет. И, не желая ненужных вопросов, я повернул к временному пристанищу, облюбованному странным стариком, которому, если верить его словам, более ста тридцати лет.
Тихонько войдя в дом, улегся на край лавки и закрыл глаза. Олег мирно посапывал. Я же, насытившийся и впервые за столько месяцев оттянувшийся по полной программе, невольно задремал. Ничуть, впрочем, не опасаясь, что не смогу проснуться днем. В конце концов, всё оказалось не так уж и страшно. Просто нужно побольше кофе. Ну и, конечно, энергии. Чужой, живой, в чистом виде энергии, которую получаешь, лишь забирая чью-то жизнь…
— Рота, подъем! — гаркнули над самым ухом, и я встрепенулся.
Будучи сверхчеловеком в ночное время суток, днем я превращался в господина Обломова, с трудом отрывающего филейную часть от дивана. И в который раз я посетовал на то, как несправедливо устроено мироздание. Слишком уж разительным был контраст между ночным всесилием и вялым, полусонным дневным существованием. Но, как известно, человек привыкает ко всему. Подстегиваемый запахом кофе, я слез с лавки и отправился на двор умываться.
Плеснув водой в лицо, увидел на куртке небольшое кровавое пятнышко и, замыв, вернулся в дом. Из-за печки не доносилось ни звука, но, освежив в памяти ночной разговор, при свете дня показавшийся нереальным видением, заглянуть на другую половину избы я не рискнул.
Хотя в голове роились тысячи вопросов, я подозревал, что всё равно не получу ответа. Недаром же, намекнув на то, что могу обнаружить в этих местах что-то необычное, старик прервал разговор на полуслове.
Перекусив, собрали пожитки. Оставив на столе немного денег, вышли за порог.
— Куда теперь? — вяло поинтересовался я.
— К Ямной пустоши, — ответил Олег. — По недостоверным данным, там иногда происходят довольно странные явления.
Мы неспешно двигались по пересеченной местности. День между тем залил пространство ярким светом, и я надел солнцезащитные очки. Было довольно тепло, и мы быстро шли вперед. И продолжали начатый в поезде разговор.
— Так называемая дистилляция океанов, которой, по твоим словам, можно не опасаться, на самом деле грозит обернуться глобальной экологической катастрофой. Ведь те, кто занимается этой «перегонкой», вместе с различными неорганическими соединениями губят и планктон.
— Ну и что? — удивился я. — Сколько того планктона надо китам? Да и много ли их, горемычных, осталось?
— Вот-вот! — оживился Олег. — В том-то и дело, что почти всех истребили. Можно сказать, под корень. А ведь планктон — это не только плавучее пастбище китов, но и всеокеанская кормушка. Не веришь? Давай мы с тобой проследим, кто кого ест. Мелкие водоросли, питающиеся солями моря, поедают планктоновые рачки. Которыми в свою очередь насыщаются небольшие рыбы. Ну а тех пожирают более крупные морские хищники. И всё это звенья одной цепочки, в которой растительный планктон — лишь первое, начальное звено. Ведь только представители морской флоры способны превращать неорганические вещества — соль, газы, углекислоту — в собственную растительную массу, которая служит пищей животным. Если бы вдруг, вследствие какой-то глобальной катастрофы, случилось невероятное и погиб весь океанский планктон — тогда бы в море перевелись и рыбы. И хищники умерли бы с голоду.
«В огороде бузина, а в Киеве дядька, — мелькнула мысль. — То ему зонд над планетой кружится, облучая человеков и заставляя дружно съезжать с катушек. То таинственные пришельцы фильтруют воду на предмет изымания никому не нужных и в ближайшие сто-двести лет бесполезных ископаемых. А я тут тягайся днем по болоту. Злой и не выспавшийся».
Вошли в зону, окутанную туманом, и Олег вдруг смолк.
Я обернулся.
— Ты чего?
Но он, словно пьяный, опустился на мягкий мох, устлавший землю.
Вернувшись, я обнаружил, что любознательный мой потерял сознание. Это довольно странно, так как Олег не производил впечатления неизлечимо больного и, находясь в охотничьем режиме, я не видел никаких особых патологий. Тем более что я-то, несмотря на достаточно позднее утро, переходящее в день, чувствовал себя относительно сносно. Покумекав так и сяк, взял горе-исследователя на руки и решил возвращаться. Не судьба, видать.
Хотя ориентируюсь на местности прекрасно, я взлетел метров на пять, дабы оглядеться. Оказавшись над молочно-белым варевом, удивился тому обстоятельству, что оно занимало довольно правильной формы пространство. Белесое пятно похоже на круг, и если вообразить его в виде мишени, то мы находились где-то на восьми. Держа Олега на руках, я висел в воздухе и, как не одно поколение соотечественников, размышлял: «Что делать?»
Должен сказать, что искушение вернуться было довольно велико. И лишь то обстоятельство, что неугомонный исследователь завтра потребует повторить всё сначала, заставило меня двинуться к центру. До воображаемой цифры «десять» метров двести, и, не мудрствуя лукаво, я просто пролетел их, бережно неся не приходящего в сознание товарища.
Хотя небо подернуто облаками и солнце, то выглядывая, то прячась, светило не слишком ярко, входить в охотничий режим не хотелось. Слишком уж обострялось восприятие, и очень тяжело я это переносил. А потому, не напрягая зрительных и слуховых рецепторов, опустился точно в центр туманного круга и оказался перед странного вида скальным образованием, торчащим подобно зубу какого-то мифического чудовища.
Положив Олега на землю, не спеша приблизился и, обойдя природный феномен, обнаружил, что в него можно войти. Неровный, расположенный чуть под углом к земле косой разлом, шириной где-то сантиметров пятьдесят, заставил содрогнуться. Показалось, что оттуда тянет холодом, и воображение тут же дорисовало поросшие мхом стены и спертый воздух. Чувства усилились сами собой, и, войдя, я удивился, что щель не кончается тупиком, ограниченным объемом скалы, бывшей не шире пятнадцати метров, а теряется во мраке.
Пройдя по коридору шагов десять, чертыхнулся и повернул назад, ибо оставлять лежащего без сознания напарника в этих гиблых местах посчитал более чем рискованным. И, если не дойдя до скалы пары сотен метров, он лишился чувств, то где гарантия, что, полежав на голой земле с полчаса, он не загнется совсем?
Снова захотелось вернуться на «большую землю», но любопытство, это величайшее благо и страшнейшее из проклятий всех живых, а тем паче называющих себя разумными существ, уже запустило цепкие пальчики в мою заинтригованную душу. Взвалив товарища на плечи, я снова вошел в пещеру. Полумрак вскоре сменился полной темнотой, но мне это нипочем. Идя по неровному полу, я то и дело видел в стенах трещины-разломы, подобные входу в это таинственное место, однако, решив держаться выбранного направления, просто двигался вперед.
Давным-давно великий мастер Дедал построил по распоряжению царя Крита Миноса Лабиринт, огромное строение с множеством залов, соединенных между собой системой запутанных ходов. В нем Минос содержал Минотавра — чудовище, имевшего туловище человека и голову быка; по преданию, он был сыном царицы Крита Пасифаи и посланного Посейдоном морского быка (по другому преданию — самого Посейдона). Когда сын Миноса Андрогей был убит в Афинах, Минос наложил на афинян дань: они должны были присылать раз в девять лет на съедение Минотавру семь юношей и семь девушек…
Я не Тесей, а моя Ариадна находилась сейчас за много километров отсюда, в огромном современном мегаполисе, называемом Москвой. Но тем не менее, подобно греческому герою, я шел, в меру своих скромных умственных способностей стараясь догадаться: что бы это значило?
Коридор повернул, и в глаза мне ударил яркий солнечный свет. Ощущение такое, словно плеснули серной кислотой в лицо. Ругнувшись так, что испугался внезапного обвала, я надел темные очки и выглянул наружу. Про очки эти мне хотелось бы сказать пару слов: для простого смертного они совершенно непроницаемы, как маска, защищающая сварщика от яркой высоковольтной дуги. Но для меня солнечные лучи равносильны вспышке электросварки, и подобная предосторожность в самый раз.
Прекрасный июльский день… То есть это мне, недавно вошедшему в мрачную пещеру на хмуром туманном болоте, он показался таковым. Похожим на один из дней, случающихся тогда, когда погода установилась надолго. В жарком и безоблачном июле. Знаете, небо ясное с самого утра. И солнце, заставляющее трепетать каждую клеточку измененного тела, не пышет раскаленным жаром, как во время знойной засухи. И не горит багрянцем, обещая грозу. Оно сияет ровно и приветливо, мирно освещая узкую и глубокую горную долину… Обрамленную остроконечными вершинами, кое-где одетыми в белые шапки… Дно которой скрывается в лиловом тумане…
Не в силах поверить в происходящее, я невольно отшатнулся. И, опустив ношу на землю, снова высунулся наружу. Нет, всё так и есть. Передо мной не давеча покинутое болото, а самый настоящий горный пейзаж. Будь я верующим, то, наверное, перекрестился бы. Но и до инициации не особо интересующийся религией, теперь я навечно отлучен от лона церкви. Потому просто сплюнул. И чертыхнулся, как же без этого.
Единственный человек, способный дать хоть какое-то вразумительное объяснение всему происходящему, лежал без сознания у моих ног. И, что самое обидное, похоже, не собирался приходить в себя. Легонько похлопав его по щекам, я сделал вывод, что усилия тщетны и, горестно вздохнув, натянул капюшон куртки до самого подбородка. И, снова подняв того, кто вызвался быть проводником, вылетел наружу. Сразу за выходом начинался обрыв. Снизившись метров на десять, я оглянулся, с удивлением обнаружив, что не могу найти нужного места. Расщелина, подобная той, через которую я проник в дьявольский зуб на болоте, терялась в причудливых складках горного рельефа. И, лишь вернувшись и подлетев ближе, я обнаружил лазейку.
Желание оставить какой-то маяк было настолько же естественным, как и опасение, что его сможет обнаружить кто-то еще. Отбросив мысль повесить возле входа яркую Олегову куртку, достал свой мобильник и, проверив, насколько хватит батареи, положил его у входа. По крайней мере, теперь есть надежный ориентир. Да и Асмодей как-то обмолвился, что для проникновения в любую точку земного шара ему достаточно даже самого слабого радиосигнала. Мне же нужно просто позвонить с телефона товарища.
Но не зря, видно, народная мудрость гласит, что возвращаться — плохая примета. Едва я собрался покинуть таинственное место, как рядом возникло нечто. И, не давая себе труда объясниться или предъявить хоть какие-то претензии, принялось наезжать.
Нет, никто не угрожал мне ножом или пистолетом. Меня не били дубинкой по голове и уж тем более меня не окружила свора каких-нибудь абреков, вооруженных автоматами Калашникова. Да пусть лучше бы так. С теми, по крайней мере, привычнее.
В том, что случилось потом, повинен страх. Точнее, даже не страх, а дикий ужас, проткнувший подобно раскаленной шпаге всю мою сущность с ног до головы и ставший живым воплощением кошмара, так как я впервые испугался по-настоящему. Даже будучи простым смертным и зная, насколько уязвима человеческая плоть, я не боялся так, как в эти несколько мгновений. Мой организм, пусть и выбитый из нормальной колеи, но всё же мощный и в любой ситуации управляемый, вдруг стал подобен вышедшей из строя машине. Словно инвалид, разбитый параличом, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Изо всех сил цепляясь за остатки сознания, с радостью норовившего ускользнуть и погрузить меня в пучину беспамятства, я разорвал плывший перед глазами багровый туман и бросился в бой.
Наслаждаясь полетом, неторопливо — относительно, конечно, — продвигался над поросшей редкими кустами пустошью. Охота, которую мы заменили покупкой на базаре различной живности, будоражила кровь, заставляя трепетать каждую клеточку. Словно гончая, я вынюхивал след потенциальной жертвы, используя при этом все шесть чувств.
У большинства живых существ постоянно присутствует стремление попасться, так что искусство ловли состоит в основном в том, чтобы не мешать им в этом. Не спугнуть. Полагаясь более на инстинкты, позволившие миллионам поколений предков добывать пропитание охотой, чем на разум, я несся над землей, ухитряясь при этом размышлять на совершенно отвлеченные темы.
Охота — вещь во всех отношениях замечательная. И даже тот, кто не родился с первобытным инстинктом, кто боится вида крови и ни разу не был на рыбалке, всё равно подвержен этой страсти. Ибо нет такого пусть до мозга костей городского жителя, который бы не любил природу. А что есть охота, как не брошенный вызов, не попытка выяснить, кто — кого?
Я летел, вдыхая полной грудью, различая мельчайшие шорохи. На темном, синем, переходящем в черноту небе кое-где мигали звезды. Холодный, чуть влажный ветерок время от времени обдавал легкой волной. Голые ветви деревьев еле слышно шумели, подобно неясному шепоту ночи. И редкие, освещаемые щербатой луной, они отбрасывали еле различимые тени. Пролетая мимо небольшого озера, над которым поднималось едва заметное испарение, я ненадолго остановился, размышляя, не поймать ли пару рыбин. Но рассудил, что нечестно, ибо ограниченные берегами обитатели естественного водоема не имели против меня никаких шансов. Да и, если по правде, лень было раздеваться. А появиться в мокрой одежде перед Олегом я бы не рискнул.
В конце концов обнаружив лису, гнавшуюся за зайцем, я рванул следом. И, забавляясь, выхватил добычу из-под носа у рыжего хищника. Придушив косого, с усмешкой смотрел вслед улепетывающей лисе и, дав той метров сто форы, в мгновение ока догнал и лишил жизни.
Есть люди утверждающие, что нет общего для всех палача, а у каждого имеется свой демон-мучитель. Не пытаясь оправдаться, всё же хочу сказать, что никогда и ни в коей мере не считал себя таковым. Просто, являясь одной из составляющих природы, осуществлял свое право. Право сильного. Право на жизнь.
Узкая полоска неба на востоке начала светлеть, отдавая красным. Внутренний голос подсказывал, что скоро рассвет. И, не желая ненужных вопросов, я повернул к временному пристанищу, облюбованному странным стариком, которому, если верить его словам, более ста тридцати лет.
Тихонько войдя в дом, улегся на край лавки и закрыл глаза. Олег мирно посапывал. Я же, насытившийся и впервые за столько месяцев оттянувшийся по полной программе, невольно задремал. Ничуть, впрочем, не опасаясь, что не смогу проснуться днем. В конце концов, всё оказалось не так уж и страшно. Просто нужно побольше кофе. Ну и, конечно, энергии. Чужой, живой, в чистом виде энергии, которую получаешь, лишь забирая чью-то жизнь…
— Рота, подъем! — гаркнули над самым ухом, и я встрепенулся.
Будучи сверхчеловеком в ночное время суток, днем я превращался в господина Обломова, с трудом отрывающего филейную часть от дивана. И в который раз я посетовал на то, как несправедливо устроено мироздание. Слишком уж разительным был контраст между ночным всесилием и вялым, полусонным дневным существованием. Но, как известно, человек привыкает ко всему. Подстегиваемый запахом кофе, я слез с лавки и отправился на двор умываться.
Плеснув водой в лицо, увидел на куртке небольшое кровавое пятнышко и, замыв, вернулся в дом. Из-за печки не доносилось ни звука, но, освежив в памяти ночной разговор, при свете дня показавшийся нереальным видением, заглянуть на другую половину избы я не рискнул.
Хотя в голове роились тысячи вопросов, я подозревал, что всё равно не получу ответа. Недаром же, намекнув на то, что могу обнаружить в этих местах что-то необычное, старик прервал разговор на полуслове.
Перекусив, собрали пожитки. Оставив на столе немного денег, вышли за порог.
— Куда теперь? — вяло поинтересовался я.
— К Ямной пустоши, — ответил Олег. — По недостоверным данным, там иногда происходят довольно странные явления.
Мы неспешно двигались по пересеченной местности. День между тем залил пространство ярким светом, и я надел солнцезащитные очки. Было довольно тепло, и мы быстро шли вперед. И продолжали начатый в поезде разговор.
— Так называемая дистилляция океанов, которой, по твоим словам, можно не опасаться, на самом деле грозит обернуться глобальной экологической катастрофой. Ведь те, кто занимается этой «перегонкой», вместе с различными неорганическими соединениями губят и планктон.
— Ну и что? — удивился я. — Сколько того планктона надо китам? Да и много ли их, горемычных, осталось?
— Вот-вот! — оживился Олег. — В том-то и дело, что почти всех истребили. Можно сказать, под корень. А ведь планктон — это не только плавучее пастбище китов, но и всеокеанская кормушка. Не веришь? Давай мы с тобой проследим, кто кого ест. Мелкие водоросли, питающиеся солями моря, поедают планктоновые рачки. Которыми в свою очередь насыщаются небольшие рыбы. Ну а тех пожирают более крупные морские хищники. И всё это звенья одной цепочки, в которой растительный планктон — лишь первое, начальное звено. Ведь только представители морской флоры способны превращать неорганические вещества — соль, газы, углекислоту — в собственную растительную массу, которая служит пищей животным. Если бы вдруг, вследствие какой-то глобальной катастрофы, случилось невероятное и погиб весь океанский планктон — тогда бы в море перевелись и рыбы. И хищники умерли бы с голоду.
«В огороде бузина, а в Киеве дядька, — мелькнула мысль. — То ему зонд над планетой кружится, облучая человеков и заставляя дружно съезжать с катушек. То таинственные пришельцы фильтруют воду на предмет изымания никому не нужных и в ближайшие сто-двести лет бесполезных ископаемых. А я тут тягайся днем по болоту. Злой и не выспавшийся».
Вошли в зону, окутанную туманом, и Олег вдруг смолк.
Я обернулся.
— Ты чего?
Но он, словно пьяный, опустился на мягкий мох, устлавший землю.
Вернувшись, я обнаружил, что любознательный мой потерял сознание. Это довольно странно, так как Олег не производил впечатления неизлечимо больного и, находясь в охотничьем режиме, я не видел никаких особых патологий. Тем более что я-то, несмотря на достаточно позднее утро, переходящее в день, чувствовал себя относительно сносно. Покумекав так и сяк, взял горе-исследователя на руки и решил возвращаться. Не судьба, видать.
Хотя ориентируюсь на местности прекрасно, я взлетел метров на пять, дабы оглядеться. Оказавшись над молочно-белым варевом, удивился тому обстоятельству, что оно занимало довольно правильной формы пространство. Белесое пятно похоже на круг, и если вообразить его в виде мишени, то мы находились где-то на восьми. Держа Олега на руках, я висел в воздухе и, как не одно поколение соотечественников, размышлял: «Что делать?»
Должен сказать, что искушение вернуться было довольно велико. И лишь то обстоятельство, что неугомонный исследователь завтра потребует повторить всё сначала, заставило меня двинуться к центру. До воображаемой цифры «десять» метров двести, и, не мудрствуя лукаво, я просто пролетел их, бережно неся не приходящего в сознание товарища.
Хотя небо подернуто облаками и солнце, то выглядывая, то прячась, светило не слишком ярко, входить в охотничий режим не хотелось. Слишком уж обострялось восприятие, и очень тяжело я это переносил. А потому, не напрягая зрительных и слуховых рецепторов, опустился точно в центр туманного круга и оказался перед странного вида скальным образованием, торчащим подобно зубу какого-то мифического чудовища.
Положив Олега на землю, не спеша приблизился и, обойдя природный феномен, обнаружил, что в него можно войти. Неровный, расположенный чуть под углом к земле косой разлом, шириной где-то сантиметров пятьдесят, заставил содрогнуться. Показалось, что оттуда тянет холодом, и воображение тут же дорисовало поросшие мхом стены и спертый воздух. Чувства усилились сами собой, и, войдя, я удивился, что щель не кончается тупиком, ограниченным объемом скалы, бывшей не шире пятнадцати метров, а теряется во мраке.
Пройдя по коридору шагов десять, чертыхнулся и повернул назад, ибо оставлять лежащего без сознания напарника в этих гиблых местах посчитал более чем рискованным. И, если не дойдя до скалы пары сотен метров, он лишился чувств, то где гарантия, что, полежав на голой земле с полчаса, он не загнется совсем?
Снова захотелось вернуться на «большую землю», но любопытство, это величайшее благо и страшнейшее из проклятий всех живых, а тем паче называющих себя разумными существ, уже запустило цепкие пальчики в мою заинтригованную душу. Взвалив товарища на плечи, я снова вошел в пещеру. Полумрак вскоре сменился полной темнотой, но мне это нипочем. Идя по неровному полу, я то и дело видел в стенах трещины-разломы, подобные входу в это таинственное место, однако, решив держаться выбранного направления, просто двигался вперед.
Давным-давно великий мастер Дедал построил по распоряжению царя Крита Миноса Лабиринт, огромное строение с множеством залов, соединенных между собой системой запутанных ходов. В нем Минос содержал Минотавра — чудовище, имевшего туловище человека и голову быка; по преданию, он был сыном царицы Крита Пасифаи и посланного Посейдоном морского быка (по другому преданию — самого Посейдона). Когда сын Миноса Андрогей был убит в Афинах, Минос наложил на афинян дань: они должны были присылать раз в девять лет на съедение Минотавру семь юношей и семь девушек…
Я не Тесей, а моя Ариадна находилась сейчас за много километров отсюда, в огромном современном мегаполисе, называемом Москвой. Но тем не менее, подобно греческому герою, я шел, в меру своих скромных умственных способностей стараясь догадаться: что бы это значило?
Коридор повернул, и в глаза мне ударил яркий солнечный свет. Ощущение такое, словно плеснули серной кислотой в лицо. Ругнувшись так, что испугался внезапного обвала, я надел темные очки и выглянул наружу. Про очки эти мне хотелось бы сказать пару слов: для простого смертного они совершенно непроницаемы, как маска, защищающая сварщика от яркой высоковольтной дуги. Но для меня солнечные лучи равносильны вспышке электросварки, и подобная предосторожность в самый раз.
Прекрасный июльский день… То есть это мне, недавно вошедшему в мрачную пещеру на хмуром туманном болоте, он показался таковым. Похожим на один из дней, случающихся тогда, когда погода установилась надолго. В жарком и безоблачном июле. Знаете, небо ясное с самого утра. И солнце, заставляющее трепетать каждую клеточку измененного тела, не пышет раскаленным жаром, как во время знойной засухи. И не горит багрянцем, обещая грозу. Оно сияет ровно и приветливо, мирно освещая узкую и глубокую горную долину… Обрамленную остроконечными вершинами, кое-где одетыми в белые шапки… Дно которой скрывается в лиловом тумане…
Не в силах поверить в происходящее, я невольно отшатнулся. И, опустив ношу на землю, снова высунулся наружу. Нет, всё так и есть. Передо мной не давеча покинутое болото, а самый настоящий горный пейзаж. Будь я верующим, то, наверное, перекрестился бы. Но и до инициации не особо интересующийся религией, теперь я навечно отлучен от лона церкви. Потому просто сплюнул. И чертыхнулся, как же без этого.
Единственный человек, способный дать хоть какое-то вразумительное объяснение всему происходящему, лежал без сознания у моих ног. И, что самое обидное, похоже, не собирался приходить в себя. Легонько похлопав его по щекам, я сделал вывод, что усилия тщетны и, горестно вздохнув, натянул капюшон куртки до самого подбородка. И, снова подняв того, кто вызвался быть проводником, вылетел наружу. Сразу за выходом начинался обрыв. Снизившись метров на десять, я оглянулся, с удивлением обнаружив, что не могу найти нужного места. Расщелина, подобная той, через которую я проник в дьявольский зуб на болоте, терялась в причудливых складках горного рельефа. И, лишь вернувшись и подлетев ближе, я обнаружил лазейку.
Желание оставить какой-то маяк было настолько же естественным, как и опасение, что его сможет обнаружить кто-то еще. Отбросив мысль повесить возле входа яркую Олегову куртку, достал свой мобильник и, проверив, насколько хватит батареи, положил его у входа. По крайней мере, теперь есть надежный ориентир. Да и Асмодей как-то обмолвился, что для проникновения в любую точку земного шара ему достаточно даже самого слабого радиосигнала. Мне же нужно просто позвонить с телефона товарища.
Но не зря, видно, народная мудрость гласит, что возвращаться — плохая примета. Едва я собрался покинуть таинственное место, как рядом возникло нечто. И, не давая себе труда объясниться или предъявить хоть какие-то претензии, принялось наезжать.
Нет, никто не угрожал мне ножом или пистолетом. Меня не били дубинкой по голове и уж тем более меня не окружила свора каких-нибудь абреков, вооруженных автоматами Калашникова. Да пусть лучше бы так. С теми, по крайней мере, привычнее.
В том, что случилось потом, повинен страх. Точнее, даже не страх, а дикий ужас, проткнувший подобно раскаленной шпаге всю мою сущность с ног до головы и ставший живым воплощением кошмара, так как я впервые испугался по-настоящему. Даже будучи простым смертным и зная, насколько уязвима человеческая плоть, я не боялся так, как в эти несколько мгновений. Мой организм, пусть и выбитый из нормальной колеи, но всё же мощный и в любой ситуации управляемый, вдруг стал подобен вышедшей из строя машине. Словно инвалид, разбитый параличом, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Изо всех сил цепляясь за остатки сознания, с радостью норовившего ускользнуть и погрузить меня в пучину беспамятства, я разорвал плывший перед глазами багровый туман и бросился в бой.
ГЛАВА 32
— Добрый день, Асмодей. — Ольга приветливо улыбнулась. — Как ваши подопечные?
— Тьфу-тьфу-тьфу. — Я притворно испуганно сплюнул через плечо. — Нормально.
— Скажу вам по секрету, что Магистр остался доволен последней акцией. И, что самое главное, ваше предположение оказалось верным. Никто из наблюдателей Конвента не связал деятельность «наземной группы» с нашим Отделом.
Я молодцевато расправил плечи и гордо улыбнулся. И вспомнил, каких трудов мне стоило уговорить руководство принять участие в судьбе молодых людей. Тогда, после выдворения восвояси спецназовцев, я отправился в Санаторий и попросил аудиенции у Магистра. Именно так, ибо вынужден был умолять о личном одолжении. Связанным к тому же с довольно нестандартной ситуацией.
Поздоровавшись, он хмуро взглянул на меня.
— Докладывайте.
— Согласно приказу присутствовал как наблюдатель.
— И что? Как вы объясните, что двум, смею заметить, совершенно неподготовленным людям пионерского возраста удалось уйти от десятка матерых волков, у которых на счету не одно успешное задержание?
Осознавая всю ответственность момента, я смотрел ему в глаза. Сейчас решалась судьба не только Игоря и его желторотой пассии, но и моя собственная. Прикажи Магистр сообщить о местонахождении юной парочки, и я бы пошел на должностное преступление. Да-да. Несмотря на то что давал присягу. Прекрасно осознавая, что для того, чтобы прекратить мое существование, Магистру достаточно отдать приказ вывести тело из зоны действия установки, я бы выбрал единственно возможный путь. Ибо клятвы, присяги и прочие обещания не идут ни в какое сравнение с инстинктами, заложенными в нас на подсознательном уровне. И те, кто способен поставить под угрозу существование потомства — неважно, по какой причине, — очень скоро исчезают с лица Земли. Перестают существовать как вид. Конечно, в истории есть несколько примеров сильных личностей, но положа руку на сердце признаюсь, что я не из их числа.
— Дело в том… — не зная, как отнесется Магистр к моему сообщению, я немного помедлил, — что у этого дуэта явно выраженные паранормальные способности. Не знаю, как это у них получается, но помимо физических тел они имеют своеобразную эфирную оболочку. В чем-то подобную нашему теперешнему состоянию.
— Повторите, — попросил Магистр.
— Они находятся в, если можно так выразиться, естественной раздвоенности. Кокон в точности повторяет очертания тел, служа своеобразным скафандром. Выступая за физический объем не более чем на сотую долю миллиметра, он тем не менее вполне реален… — Я в нерешительности умолк, но сидящий напротив человек кивком приказал продолжать. — Во всяком случае, я наблюдал такие способности, как умение левитировать и чудовищную быстроту реакции, ни при каких обстоятельствах невозможную у простых смертных.
— Интересно, интересно, — в задумчивости пробормотал Магистр. — И что, чем теперь занимается современная молодежь?
— Полагаю, как и мы в свое время, прожигает жизнь и ниспровергает устои.
Магистр усмехнулся, показывая, что оценил шутку.
— Каковы шансы вербовки и, что самое главное, лояльности вновь прибывших рекрутов к Отделу?
— Учитывая то, что они успели нагрешить и с сегодняшнего дня находятся в бегах, думаю, что высокие. Можно сказать, стопроцентная вероятность успеха.
Магистр улыбнулся:
— Неплохо, неплохо, Асмодей.
— Есть еще одно обстоятельство.
Он благосклонно взглянул, и я продолжил:
— Они свободно проникают в зону действия глушилок. Как вполне нормальные, ведущее только физическое существование люди. А учитывая нечеловеческие рефлексы и умение летать, думаю, что мы сможет извлечь максимальную пользу из привлечения их к делу.
— Что ж, Асмодей. Благодарю за службу. В конце концов, интересы МВД могут иногда идти вразрез с нашими. И отстоять честь мундира долг каждого офицера. — Он сделал отрицательный жест рукой. — Сидите, сидите. В общем, считайте, что с сегодняшнего дня повышены в должности. Под мою личную ответственность в Отделе создается Группа Наземного Реагирования. Старшим назначаетесь вы. Да, и прошу привезти наших уникумов для личного знакомства. Скажем, часикам к семи…
Он встал, давая понять, что аудиенция подошла к концу.
— Слушаюсь. — Я тоже вскочил. — Разрешите выполнять?
— Выполняйте. — Он уже открывал портал, в котором мелькнуло звездное небо. — В семь вечера жду всех троих.
В следующее мгновение я остался в кабинете один и, пройдя сквозь стену в приемную, присел рядом с Ольгой.
— Что-то случилось? — участливо спросила она.
— Скорее, произошло.
— Надеюсь, ничего необратимого? — пошутила она.
— Кто знает, — задумчиво пробормотал я. — Кто знает…
Она показалась мне жительницей другого мира. Стройная и гибкая, Прекрасная и совершенная. Идеальная, как статуэтка, вылепленная искусными руками древнего мастера. Виденье, порожденное сладостными грезами пылкого юношеского соображения. Сон Востока… Изумительно сложенная брюнетка в плотно облегающем современного покроя брючном костюме из тонкой черной шерсти. Фасон брюк позволял угадывать восхитительно длинные ноги, а лаковые туфельки, подчеркивающие маленькие ступни, поражали своим изяществом.
— Тьфу-тьфу-тьфу. — Я притворно испуганно сплюнул через плечо. — Нормально.
— Скажу вам по секрету, что Магистр остался доволен последней акцией. И, что самое главное, ваше предположение оказалось верным. Никто из наблюдателей Конвента не связал деятельность «наземной группы» с нашим Отделом.
Я молодцевато расправил плечи и гордо улыбнулся. И вспомнил, каких трудов мне стоило уговорить руководство принять участие в судьбе молодых людей. Тогда, после выдворения восвояси спецназовцев, я отправился в Санаторий и попросил аудиенции у Магистра. Именно так, ибо вынужден был умолять о личном одолжении. Связанным к тому же с довольно нестандартной ситуацией.
Поздоровавшись, он хмуро взглянул на меня.
— Докладывайте.
— Согласно приказу присутствовал как наблюдатель.
— И что? Как вы объясните, что двум, смею заметить, совершенно неподготовленным людям пионерского возраста удалось уйти от десятка матерых волков, у которых на счету не одно успешное задержание?
Осознавая всю ответственность момента, я смотрел ему в глаза. Сейчас решалась судьба не только Игоря и его желторотой пассии, но и моя собственная. Прикажи Магистр сообщить о местонахождении юной парочки, и я бы пошел на должностное преступление. Да-да. Несмотря на то что давал присягу. Прекрасно осознавая, что для того, чтобы прекратить мое существование, Магистру достаточно отдать приказ вывести тело из зоны действия установки, я бы выбрал единственно возможный путь. Ибо клятвы, присяги и прочие обещания не идут ни в какое сравнение с инстинктами, заложенными в нас на подсознательном уровне. И те, кто способен поставить под угрозу существование потомства — неважно, по какой причине, — очень скоро исчезают с лица Земли. Перестают существовать как вид. Конечно, в истории есть несколько примеров сильных личностей, но положа руку на сердце признаюсь, что я не из их числа.
— Дело в том… — не зная, как отнесется Магистр к моему сообщению, я немного помедлил, — что у этого дуэта явно выраженные паранормальные способности. Не знаю, как это у них получается, но помимо физических тел они имеют своеобразную эфирную оболочку. В чем-то подобную нашему теперешнему состоянию.
— Повторите, — попросил Магистр.
— Они находятся в, если можно так выразиться, естественной раздвоенности. Кокон в точности повторяет очертания тел, служа своеобразным скафандром. Выступая за физический объем не более чем на сотую долю миллиметра, он тем не менее вполне реален… — Я в нерешительности умолк, но сидящий напротив человек кивком приказал продолжать. — Во всяком случае, я наблюдал такие способности, как умение левитировать и чудовищную быстроту реакции, ни при каких обстоятельствах невозможную у простых смертных.
— Интересно, интересно, — в задумчивости пробормотал Магистр. — И что, чем теперь занимается современная молодежь?
— Полагаю, как и мы в свое время, прожигает жизнь и ниспровергает устои.
Магистр усмехнулся, показывая, что оценил шутку.
— Каковы шансы вербовки и, что самое главное, лояльности вновь прибывших рекрутов к Отделу?
— Учитывая то, что они успели нагрешить и с сегодняшнего дня находятся в бегах, думаю, что высокие. Можно сказать, стопроцентная вероятность успеха.
Магистр улыбнулся:
— Неплохо, неплохо, Асмодей.
— Есть еще одно обстоятельство.
Он благосклонно взглянул, и я продолжил:
— Они свободно проникают в зону действия глушилок. Как вполне нормальные, ведущее только физическое существование люди. А учитывая нечеловеческие рефлексы и умение летать, думаю, что мы сможет извлечь максимальную пользу из привлечения их к делу.
— Что ж, Асмодей. Благодарю за службу. В конце концов, интересы МВД могут иногда идти вразрез с нашими. И отстоять честь мундира долг каждого офицера. — Он сделал отрицательный жест рукой. — Сидите, сидите. В общем, считайте, что с сегодняшнего дня повышены в должности. Под мою личную ответственность в Отделе создается Группа Наземного Реагирования. Старшим назначаетесь вы. Да, и прошу привезти наших уникумов для личного знакомства. Скажем, часикам к семи…
Он встал, давая понять, что аудиенция подошла к концу.
— Слушаюсь. — Я тоже вскочил. — Разрешите выполнять?
— Выполняйте. — Он уже открывал портал, в котором мелькнуло звездное небо. — В семь вечера жду всех троих.
В следующее мгновение я остался в кабинете один и, пройдя сквозь стену в приемную, присел рядом с Ольгой.
— Что-то случилось? — участливо спросила она.
— Скорее, произошло.
— Надеюсь, ничего необратимого? — пошутила она.
— Кто знает, — задумчиво пробормотал я. — Кто знает…
Она показалась мне жительницей другого мира. Стройная и гибкая, Прекрасная и совершенная. Идеальная, как статуэтка, вылепленная искусными руками древнего мастера. Виденье, порожденное сладостными грезами пылкого юношеского соображения. Сон Востока… Изумительно сложенная брюнетка в плотно облегающем современного покроя брючном костюме из тонкой черной шерсти. Фасон брюк позволял угадывать восхитительно длинные ноги, а лаковые туфельки, подчеркивающие маленькие ступни, поражали своим изяществом.