Страница:
Построенное по заводской модели, всеобщее образование включало в себя основы чтения, письма и арифметики, начальные знания истории и других предметов. Это так называемый явный учебный план. Однако под ним находился невидимый, скрытый. Куда более основательный. Он состоял — а в большинстве индустриальных стран всё еще состоит — из трех основных задач, цель которых — научить пунктуальности, послушанию и выполнению механической, однообразной работы.
Я невольно содрогнулся:
— Вы говорите ужасные вещи, Магистр. Выходит, нас триста лет оболванивают, заставляя, подобно марионеткам, горбатится на инопланетян?
Ответом мне была невеселая улыбка.
— Поверьте, Асмодей, ни мы, ни наша так называемая продукция абсолютно не нужны никому. Никто, кроме нас самих, в ней не заинтересован. Их технология значительно опередила нашу. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что всё, абсолютно всё наши друзья производят с помощью молекулярного синтеза. Вот вы, например, предпочли бы удобной стерильной пластиковой бутылке грязный бурдюк, сшитый из козьих шкур?
— Неужели всё настолько плохо?
— Почему же. — Он ободряюще усмехнулся. — По мне, так как раз наоборот. Идеи наших друзей работают и приносят ощутимые плоды. Медленно, но уверенно человечество движется к цели. Отбрасывая суеверия и постигая всё новые и новые тайны мироздания.
— Прошу прощения, — осмелился возразить я, — но почему же тогда наши друзья сами не решат проблему? Раз уж они так далеко ушли вперед?
— Вообще-то, насколько я понимаю, на Земле работают представители одного из суверенных Галактических государств. А основой получения разрешения на подобного рода деятельность является невмешательство в жизнь неразвитых и малоперспективных рас. Вступив же в открытую конфронтацию, пришельцы вольно или невольно, но привлекут к себе внимание. А это плохо для бизнеса. И, напротив, если вопрос будет решен, так сказать, «силами самообороны», это станет огромным плюсом в будущей политической борьбе, потому что выставит в невыгодном свете противников.
— Простите, Магистр. Если я вас правильно понял, пришельцы помогают нам, снабжая знаниями, нелегально?
— А нам никто не помогает. — Глядя мне в глаза, Магистр покачал головой. — И, если я называю их нашими учителями, то это не значит, что кто-то нас поучает или людям что-то показывают. В этой Вселенной учатся сами. Как гласит китайская пословица: «Учитель появляется тогда, когда ученик готов». Наставники — это те, кто позволяет перенимать какие-то навыки. А уж набираться ума или оставаться в своем огороде — каждый решает сам. Хочешь идти вперед — приглядывайся, наблюдай, не пропускай. И, как всегда, до многого доходи сам.
— Я готов, — просто сказал я.
А что я еще мог сказать? Правда, по крайней мере в интерпретации Магистра, была не очень-то приятной. Хотя факты — вещь упрямая. Десять тысяч лет человечество, подобно слепцам, ходило по кругу, варясь в собственном соку. И лишь вступив в контакт с привлеченными возможностью наживы жителями других миров, стало делать первые робкие шаги на пути познания. Уподобление же болванчикам, дергаемым за пусть и невидимые, но вполне осязаемые ниточки, марионеткам, было настолько унизительно, что перехватывало дыхание.
Однако, насколько я понимаю, альтернативы не существовало. И коль уж «старшие братья» решили, что каштаны из огня станут таскать люди, то, скорее всего, так тому и быть. Не соглашусь я — найдут другого. Послушного исполнителя. Мне же за невыполнение равносильной приказу просьбы представителя Конвента грозят мелкие, но всё же неприятности. Нет, увольнения я не боялся. После десятков операций, на которые без моего участия потребовалась бы квота, я был на особом счету. Однако дружеским, доверительным отношениям с Магистром придет конец.
— Где сейчас бойскауты? — поинтересовался руководитель.
— Согласно последнему указанию, опекают Олега Искрина. Это…
— Я знаю, кто такой Искрин. А также важность его работы для ВПК. Под охрану он взят по распоряжению советника президента, в подчинении которого мы находимся де-юре.
— Всего лишь юридически? — Я усмехнулся.
— Право, в последнее время я затрудняюсь сказать, какому Богу мы служим, — ответил собеседник. — Вынужденные блюсти российские интересы, мы тем не менее подчиняемся Конвенту. И, честное слово, я до сих пор не разобрался в приоритетах.
— В чем конкретно состоит моя задача?
— Как всегда, в наблюдении и сборе информации. Согласно оперативным данным, четверо гуманоидов, представителей враждующей стороны, должны высадиться на Землю. Все четверо — универсалы. Владеют любым мыслимым оружием — в их понимании, конечно.
— Что значит — «в их»?
— То и значит, что демонстрировать приемы рукопашного боя они вряд ли станут. Так же, как и отстреливать, подобно Рэмбо, мирное население из крупнокалиберного пулемета. А вот финансировать, к примеру, организацию небольшой лаборатории по созданию антивещества им вполне по силам. Обладающее разрушительной силой в десятки раз большей наших ядерных боеголовок, оно, вроде радиации, не оставляет видимых следов. И, активировав десяток килограммов, где-нибудь на дне Тихого или Атлантического океанов, они без труда добьются результата. Противнику нанесен вполне ощутимый материальный ущерб. А заинтересованные лица остаются в стороне.
— А жертвы среди мирного населения попросту не принимаются в расчет?
— Побойтесь бога, Андрей. — Забывшись, он назвал меня настоящим именем. — Кто мы для них? Помните высказывание Киплинга о «бремени белого человека»? Колонизаторы находили туземцев, пусть и имеющих развитую материальную и духовную культуру, отсталыми и примитивными. Аборигены, особенно темнокожие, считались наивными, как дети. Они «хитры и нечестны», «ленивы» и «не ценили жизнь».
Подобное отношение развязывало европейцам руки, позволяя находить оправдание истреблению тех, кто стоял на пути. В книге «Социальная история пулемета» Джон Эллис описывает, как новое, мощное и скорострельное оружие, изобретенное в девятнадцатом веке, регулярно применяли против туземных народов, а не против белых европейцев, так как считалось недостойным делом убивать равного себе. Стрельба же по жителям колоний более походила на охоту, чем на войну, поскольку тут применялся иной подход. «Убийство индусов, афганцев или тибетцев, — писал Эллис, — скорее своеобразный вид охоты, содержащий в себе риск, нежели настоящая военная операция». Новая технология была внушительно продемонстрирована в тысяча восемьсот девяносто восьмом году, когда английские войска, вооруженные шестью пулеметами «максим», наголову разбили армию голодранцев, возглавляемую Махди. Очевидец утверждал: «Это был последний день махдизма и самый великий день… Это было не сражение, а истребление». Потери англичан в том бою составили двадцать восемь человек, а у повстанцев — почти одиннадцать тысяч убитыми, то есть где-то по триста девяносто два бунтаря на каждого англичанина. «Это стало примером триумфа британского духа, демонстрацией превосходства белого человека», — писал Эллис.
— Надеюсь, — я улыбнулся одними губами, — нам удастся доказать, что человечество стоит на более высокой ступени развития. Пусть даже нас втянули на нее против нашей воли.
ГЛАВА 36
ГЛАВА 37
Я невольно содрогнулся:
— Вы говорите ужасные вещи, Магистр. Выходит, нас триста лет оболванивают, заставляя, подобно марионеткам, горбатится на инопланетян?
Ответом мне была невеселая улыбка.
— Поверьте, Асмодей, ни мы, ни наша так называемая продукция абсолютно не нужны никому. Никто, кроме нас самих, в ней не заинтересован. Их технология значительно опередила нашу. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что всё, абсолютно всё наши друзья производят с помощью молекулярного синтеза. Вот вы, например, предпочли бы удобной стерильной пластиковой бутылке грязный бурдюк, сшитый из козьих шкур?
— Неужели всё настолько плохо?
— Почему же. — Он ободряюще усмехнулся. — По мне, так как раз наоборот. Идеи наших друзей работают и приносят ощутимые плоды. Медленно, но уверенно человечество движется к цели. Отбрасывая суеверия и постигая всё новые и новые тайны мироздания.
— Прошу прощения, — осмелился возразить я, — но почему же тогда наши друзья сами не решат проблему? Раз уж они так далеко ушли вперед?
— Вообще-то, насколько я понимаю, на Земле работают представители одного из суверенных Галактических государств. А основой получения разрешения на подобного рода деятельность является невмешательство в жизнь неразвитых и малоперспективных рас. Вступив же в открытую конфронтацию, пришельцы вольно или невольно, но привлекут к себе внимание. А это плохо для бизнеса. И, напротив, если вопрос будет решен, так сказать, «силами самообороны», это станет огромным плюсом в будущей политической борьбе, потому что выставит в невыгодном свете противников.
— Простите, Магистр. Если я вас правильно понял, пришельцы помогают нам, снабжая знаниями, нелегально?
— А нам никто не помогает. — Глядя мне в глаза, Магистр покачал головой. — И, если я называю их нашими учителями, то это не значит, что кто-то нас поучает или людям что-то показывают. В этой Вселенной учатся сами. Как гласит китайская пословица: «Учитель появляется тогда, когда ученик готов». Наставники — это те, кто позволяет перенимать какие-то навыки. А уж набираться ума или оставаться в своем огороде — каждый решает сам. Хочешь идти вперед — приглядывайся, наблюдай, не пропускай. И, как всегда, до многого доходи сам.
— Я готов, — просто сказал я.
А что я еще мог сказать? Правда, по крайней мере в интерпретации Магистра, была не очень-то приятной. Хотя факты — вещь упрямая. Десять тысяч лет человечество, подобно слепцам, ходило по кругу, варясь в собственном соку. И лишь вступив в контакт с привлеченными возможностью наживы жителями других миров, стало делать первые робкие шаги на пути познания. Уподобление же болванчикам, дергаемым за пусть и невидимые, но вполне осязаемые ниточки, марионеткам, было настолько унизительно, что перехватывало дыхание.
Однако, насколько я понимаю, альтернативы не существовало. И коль уж «старшие братья» решили, что каштаны из огня станут таскать люди, то, скорее всего, так тому и быть. Не соглашусь я — найдут другого. Послушного исполнителя. Мне же за невыполнение равносильной приказу просьбы представителя Конвента грозят мелкие, но всё же неприятности. Нет, увольнения я не боялся. После десятков операций, на которые без моего участия потребовалась бы квота, я был на особом счету. Однако дружеским, доверительным отношениям с Магистром придет конец.
— Где сейчас бойскауты? — поинтересовался руководитель.
— Согласно последнему указанию, опекают Олега Искрина. Это…
— Я знаю, кто такой Искрин. А также важность его работы для ВПК. Под охрану он взят по распоряжению советника президента, в подчинении которого мы находимся де-юре.
— Всего лишь юридически? — Я усмехнулся.
— Право, в последнее время я затрудняюсь сказать, какому Богу мы служим, — ответил собеседник. — Вынужденные блюсти российские интересы, мы тем не менее подчиняемся Конвенту. И, честное слово, я до сих пор не разобрался в приоритетах.
— В чем конкретно состоит моя задача?
— Как всегда, в наблюдении и сборе информации. Согласно оперативным данным, четверо гуманоидов, представителей враждующей стороны, должны высадиться на Землю. Все четверо — универсалы. Владеют любым мыслимым оружием — в их понимании, конечно.
— Что значит — «в их»?
— То и значит, что демонстрировать приемы рукопашного боя они вряд ли станут. Так же, как и отстреливать, подобно Рэмбо, мирное население из крупнокалиберного пулемета. А вот финансировать, к примеру, организацию небольшой лаборатории по созданию антивещества им вполне по силам. Обладающее разрушительной силой в десятки раз большей наших ядерных боеголовок, оно, вроде радиации, не оставляет видимых следов. И, активировав десяток килограммов, где-нибудь на дне Тихого или Атлантического океанов, они без труда добьются результата. Противнику нанесен вполне ощутимый материальный ущерб. А заинтересованные лица остаются в стороне.
— А жертвы среди мирного населения попросту не принимаются в расчет?
— Побойтесь бога, Андрей. — Забывшись, он назвал меня настоящим именем. — Кто мы для них? Помните высказывание Киплинга о «бремени белого человека»? Колонизаторы находили туземцев, пусть и имеющих развитую материальную и духовную культуру, отсталыми и примитивными. Аборигены, особенно темнокожие, считались наивными, как дети. Они «хитры и нечестны», «ленивы» и «не ценили жизнь».
Подобное отношение развязывало европейцам руки, позволяя находить оправдание истреблению тех, кто стоял на пути. В книге «Социальная история пулемета» Джон Эллис описывает, как новое, мощное и скорострельное оружие, изобретенное в девятнадцатом веке, регулярно применяли против туземных народов, а не против белых европейцев, так как считалось недостойным делом убивать равного себе. Стрельба же по жителям колоний более походила на охоту, чем на войну, поскольку тут применялся иной подход. «Убийство индусов, афганцев или тибетцев, — писал Эллис, — скорее своеобразный вид охоты, содержащий в себе риск, нежели настоящая военная операция». Новая технология была внушительно продемонстрирована в тысяча восемьсот девяносто восьмом году, когда английские войска, вооруженные шестью пулеметами «максим», наголову разбили армию голодранцев, возглавляемую Махди. Очевидец утверждал: «Это был последний день махдизма и самый великий день… Это было не сражение, а истребление». Потери англичан в том бою составили двадцать восемь человек, а у повстанцев — почти одиннадцать тысяч убитыми, то есть где-то по триста девяносто два бунтаря на каждого англичанина. «Это стало примером триумфа британского духа, демонстрацией превосходства белого человека», — писал Эллис.
— Надеюсь, — я улыбнулся одними губами, — нам удастся доказать, что человечество стоит на более высокой ступени развития. Пусть даже нас втянули на нее против нашей воли.
ГЛАВА 36
Языки пламени лизали тонкие веточки, с треском вспыхивая. С моря то и дело налетали порывы довольно прохладного ветра, унося сизый дымок. Ветви кустов раскачивались, создавая иллюзию еще чьего-то присутствия. Пахло водорослями и солью. По небольшой тропке, спускавшейся на пляж, подобно поземке летели сухие листья. И тихо шуршала трава, вцепившаяся корнями в каменистый берег средиземноморского побережья.
Несмотря на ноябрь, довольно тепло. По российским меркам, конечно. Ибо коренные жители смотрели на нашу компанию, расположившуюся на берегу, как на сумасшедших. Полюс восемнадцать для них — адский холод. И только самоубийцы могут в преддверии зимы затеять погружение с аквалангом.
Нормальные же благочестивые католики в это время года занимаются сбором урожая, проводя вечера с друзьями в баре, за стаканчиком доброго вина. Не иначе, как злые духи принесли сюда этих странных людей. Двух парней и девчонку. Но чего можно ожидать от иностранцев? Только странностей, и ничего более.
— В Шотландии специально бросают камни возле берега, чтобы на них росли водоросли, — в задумчивости шевеля прутиком угольки, произнес Олег.
— Да на что они им? — удивился Игорь.
— Собранную и высушенную морскую траву скармливают скоту.
— А-а, тогда понятно, почему говорят: скуп, как шотландец. — В голосе Игоря послышался оттенок пренебрежения. — Неужели им мало? В огромном море да не хватает водорослей?
— Выходит, что так. — Олег усмехнулся. — На песке ведь корням не закрепиться — снесет. Вот камни и служат местом постоянной прописки. А их на мелководье не так уж много… В море всё используется как жилплощадь: подводные сваи, скалы, затонувшие корабли. В прошлом веке для ремонта со дна подняли телеграфный кабель. Оказалось, что незваные жильцы — губки, моллюски, черви — заняли даже такое неудобное место.
Я лежала на спине и смотрела в зенит ночного неба. Странного, далекого и манящего. Звезды подмигивали из чуждой глубины, паря в прозрачной черноте нависшего надо мной бескрайнего потолка. На миг показалось, что это не наше, не земное небо. И стоит протянуть руку — сможешь дотронуться до ярких светлячков, щедро рассыпанных Создателем на темном бархате.
Наверное, это обостренное охотничье видение сыграло со мной такую шутку. Когда-то в детстве, лежа в шезлонге на даче, я представляла, что там, далеко, освещаемые волшебными фонариками, живут сказочные существа. Маленькие эльфы и прекрасные феи. Увы… Как непохожа оказалась реальность на ребячьи фантазии. Такие уютные, домашние. Словно заросшие сиренью улочки нашего дачного поселка. Вселенная огромна и безжалостна в своей первобытной жестокости. Или, быть может, просто рациональна?
Я лежала, бездумно пялясь вверх, ощущая, как море дышит свежестью. И сравнивала две стихии, занятые не нами. Небо и море. Огромные и первозданные, они заставляют понимать, насколько мы слабы и незначительны. В них обеих невольно теряешь чувство расстояния. Вдруг становится непонятным: что далеко, что рядом?
Визуальные пропорции дают сбой, и смещается шкала ценностей. Особенно после того, что обнаружили Игорь с Олегом…
Отдохнуть удалось часа два, большую часть которых посвятили нежностям. До инициации Игоря я не знала, что такое заниматься любовью по-настоящему. Восторженные фантазии наивной глупышки, обернувшиеся кошмаром, таковой не считала. Зато теперь… Обостренное до предела восприятие… когда по биению пульса, по участившемуся дыханию угадываешь малейшее желание партнера… Это было что-то особенное… К тому же добавьте сюда способность левитировать. Не связанные земным притяжением, избавленные от необходимости путаться в простынях, мы дали волю воображению, то сливаясь в одно целое, то, наоборот, отдаляясь, становясь полной противоположностью друг друга…
Наконец, измученные и обессиленные, заснули, сморенные усталостью и приближающимся рассветом.
Разбудил нас Олег, пришедший в себя и ничего не понимающий. С грехом пополам выяснив у хозяйки, что прибыл вчера ночью в сопровождении друга, он стучал в дверь, зовя Игоря.
— Проснулся, умник! — недовольно проворчал тот, зевая и потирая глаза.
— A la guerre, comme a la guerre, — попыталась пошутить я. — Не-е, не так. «Не перевелись еще идиоты на Руси».
Опустив плотные шторы, отчего комнату сразу наполнил полумрак, он крикнул:
— Да встал я уже, встал. Подожди, дай одеться. — Затем влез в джинсы и поплелся открывать. Натянув одеяло до самых глаз, я лежала тихонько, как мышка.
— Игорь, что происходит? — Глаза у Олега распахнулись словно блюдца.
— Долго рассказывать, — пробурчал Игорек.
Олег был возбужден и буквально вбежал в номер, ухитрившись не заметить меня. Плюхнулся в кресло и снова принялся теребить Игоря:
— Как мы здесь оказались?
— Расскажем ему, Майя?
Посмотрев на кровать, Олег вдруг покраснел.
— Ох, простите, — в смущении забормотал он. — Я, кажется, не вовремя.
— Если б ты только знал насколько. — Игорь усмехнулся. — Но, раз уж пришел, не выгонять же тебя.
— Рассказывай, чего уж там, — милостиво разрешила я. — Тем более что возвращаться, скорее всего, придется тем же путем.
— Каким путем? — встрепенулся Олег.
— Понимаешь, Олежек… — осторожно начал Игорь. — Помнишь, мы отправились на болото?..
— Это-то я помню. — Он безрадостно вздохнул. — А вот больше — ничего. Очнулся час назад в этом отеле. Хозяйка что-то лопочет по-испански. Бред какой-то.
— В общем, мы подошли к некоему скальному образованию, и ты вырубился. Я уж думал возвращаться, но чувствовал себя как будто нормально и решил разведать что к чему. И, войдя во что-то похожее на пещеру, шел себе шел и меньше чем за час вышел в Пиренеях.
— А я? — жалобно спросил Олег.
В его голосе слышалась детская обида. Расстроенный до слез подобной несправедливостью, парень чуть не плакал. И, глядя на нас, произнес дрожащими губами:
— А… это далеко отсюда?
«Очень, — хотелось сказать мне. — Так далеко, что для того, чтобы добраться до места, может не хватить всей твоей жизни».
— Километров тридцать. — Игорь пожал плечами. — Только… Я тебя не пущу.
— Почему? — Олег растерянно перевел взгляд с меня на Игоря.
— Ты и так чуть коньки не отбросил. Скажи спасибо, что вообще жив. Так что придется тебе поскучать пока. Отдохнешь, наберешься сил.
— Абсу, «дом Энгурры», — пробормотал Олег.
— Что? — не понял Игорь.
— В щумерско-аккадских мифах — сеть подземных пресноводных рек, — пояснил ученый. — Место, совершенно скрытое от богов. Привязки к конкретной местности Абсу не имеет, хотя некоторые исследователи полагают, что прообразом для создания таких легенд послужили какие-то пещерные системы.
— Даю тебе слово, Олег, как только станет возможным, мы исследуем этот подземный мир, — заверил друга Игорь. — Но сейчас — подожди.
— А ты? — удивился тот. — Ты-то не боишься?
— Ну смог же я пройти один раз. — Игорь улыбнулся одними губами. — Значит, удастся и еще.
— Видеокамеру, — заволновался исследователь, — обязательно возьми с собой видео! Кстати, мог бы и в этот раз поснимать.
— Да как-то не до того было.
Уфолога, конечно, немножко жаль. Но мне этот треп стал надоедать, и, потянувшись под одеялом, я промурлыкала:
— Мальчики, я могу одеться?
— Ох, извините. — Искрин снова покраснел и, долгим взглядом посмотрев на товарища, вышел из номера.
— И вот что прикажешь с ним делать? — вздохнув, спросил Игорь, едва закрылась дверь. — Отправить домой — та еще проблема. Да и где гарантия, что он опять не попрется на эти болота… Хоть бы он ногу сломал, что ли?
— А что, это идея. — Я ехидно засмеялась. — Тогда уж лучше вообще усадить его в инвалидную коляску. Поостынет малек и вообще. Наблюдение вести удобно опять же…
Он отмахнулся:
— Да иди ты. Тебе бы всё ржать, а мне перед человеком неудобно.
— Да пусть погуляет пока. — Я зевнула. — Охладится малость. Да, кстати, ты так толком не объяснил, что за пирожки.
— Ах да, — спохватился Игорь. — Понимаешь… Это не просто проход из пункта А в пункт Б… Имеется множество ответвлений. И, исследовав одно, я наткнулся… — ты только не смейся — на выход в океан.
— Куда-куда? — не поверив своим ушам, переспросила я. — Какой океан в горах Испании?
— Такой же, как и Пиренеи в болотах России, — огрызнулся он. — Так вот… Проход ведет не куда-нибудь на берег, а под воду.
— Бред какой… — недоверчиво протянула я.
— Вот погоди, сама увидишь.
— Исследовать пробовал?
— Побоялся. Хрен его знает, на какую глубину открывается портал. Да и боязно без акваланга.
— Вот и чудесно! — обрадовалась я. — Значит, так. Умника отправь, пусть купит билеты в тот городок, где мы с тобой отдыхали полгода назад. Скажешь, появились новые данные, которые нужно проверить. Заодно и с аквалангами потренируемся. А мы с тобой отправляемся в этот таинственный подземный мир.
— Прямо сейчас? — без особого энтузиазма в голосе поинтересовался Игорь.
— Боюсь, твой дружок до завтра отчебучит что-нибудь. Не свяжешь же его по рукам и ногам. Может, уже сейчас дорвался до Интернета и трезвонит всем друзьям, что обнаружился новый, неизвестный науке феномен.
— С вами обоими совсем с катушек съедешь. — В ответ я улыбнулась и пропела:
— Наша служба и опасна и трудна…
— Тьфу ты! — в сердцах сплюнул Игорь и отправился искать Олега.
Всё оказалось действительно так, как он рассказывал. Взяв напрокат машину, мы, с трудом правда, но добрались до нужного места. Несколько километров пришлось лететь, но, натянув капюшоны и надев солнцезащитные очки, кое-как справились и с этой задачей. Да и мазь, рекомендованная Асмодеем, кое-чего стоила.
Прошли по подземному коридору, и, уговорив Игоря, которого от моей просьбы передернуло, показать напавшее на него существо, я с содроганием обнаружила, что этот кто-то очень похож на встреченного мной монстра. Не брат-близнец, конечно, но явно одного поля ягода.
Длинное, тощее существо. Закрытые глаза странной формы и крупный, с горбинкой нос. Бледное, я бы даже сказала, синюшное лицо, наводящее на мысль о гемоглобинозависимости усопшего. Открытый морщинистый лоб, хотя вообще-то покойник не производил впечатления пожилого. И такое же скрывающее фигуру одеяние. Действительно странно.
Местность, в которой встретила и убила таинственного незнакомца я, находилась в километрах трехстах к западу отсюда. И по логике вещей выходило, что, войдя в одно из ответвлений, мы можем попасть в городок в Стране басков, где не так давно произошла цепь загадочных смертей…
— Ты так смотришь, словно он твой хороший знакомый, — попытался пошутить Игорь.
— Может быть…
— Мне ты не рассказывала, — недовольно пробурчал Игорь.
Я озорно усмехнулась:
— Должна же у женщины быть хоть какая-то тайна.
— Ладно, пошли дальше, — не пожелал развить тему он.
Мы спрятали тело в нишу, и, пройдя несколько десятков метров, я убедилась, что в словах моего бывшего секретаря нет ни капли вымысла.
Потрогав колеблющуюся мембрану, я с удивлением поняла, что рука стала мокрой. Никакого ощутимого сопротивления. Словно опускаешь руку в ванну, наполненную водой.
— Подержи меня за ноги, — попросила я.
— Что? — не понял Игорь.
— До чего же мужики иногда бывают тупыми! — не удержалась я от того, чтобы не нахамить.
И, взлетев над полом, зависла перпендикулярно водной поверхности.
— Ты хочешь…
— Не тяни резину!
Игорь крепко обхватил мои лодыжки, и, зажмурившись, я опустила голову в воду. Сразу же заложило уши, сжатые давлением перепонки вызвали ощущение дискомфорта. Однако, раскрыв глаза, я обострила чувства, пытаясь увидеть побольше. Надо сказать, что «снаружи» вид оказался тем же самым. Я похлопала себя по ноге, и Игорь вытащил меня на воздух.
— Ну как?
— Глубоко, — отфыркиваясь, доложила я. — Метров семьдесят, не меньше.
— Давление. — Он понимающе кивнул.
— Точно. Вообще-то ты прав, что не стал соваться один. Завтра отправляемся на море. Пару ночей потренируемся и тогда вернемся для основательных исследований.
— Первый акваланг изобрели в тысяча девятьсот сорок третьем году французы Жак-Ив Кусто и Эмиль Ганьян. «Водные легкие» состоят из баллонов, содержащих воздух под давлением от ста пятидесяти до двухсот атмосфер, маски и редуктора. Баллоны бывают различными по величине, но главной характеристикой является соотношение веса к внешнему объему. Оно не должно превышать единицы, в противном случае имеет место большая отрицательная плавучесть, затрудняющая передвижение под водой и подъем на поверхность.
Обо всех этих премудростях, как оказалось, прекрасно осведомлен Олег. Не будучи профессиональным спортсменом, он во время службы в армии обучался работе под водой. И теперь, освежая в памяти былое, делился знаниями, постепенно забывая обиду за то, что мы не взяли его с собой для повторного исследования таинственной пещеры.
— Акваланг опасен тем, что в воздухе, заключенном в баллонах, содержится азот. Вообще-то этот инертный газ мы безболезненно вдыхаем постоянно. Однако аквалангист, находящийся в своем уме и добром здравии, может нырнуть и не вынырнуть назад. У каждого своя глубина погружения, — пояснял он. — Она колеблется от тридцати до ста метров, так что не пытайтесь побить собственный рекорд. Люди сходят с ума и захлебываются. По существу, совершают самоубийство в состоянии невменяемости. Виновен в этом азотный наркоз, который Кусто — один из первых, кто наблюдал подобное явление, и один из немногих, испытавших его на себе, но оставшихся в живых, — назвал глубинным опьянением.
Вообще-то я надеялась на свои скромные способности, так что слушала вполуха, просто не желая обижать человека. И боясь засветиться. Ведь для Олега мы с Игорем совершенно нормальные, пусть и с некоторыми странностями молодые люди.
— Сначала ныряльщик чувствует себя на седьмом небе, он счастлив, как никогда в жизни. Беззаботен и беспечен. Он сверхчеловек, властелин своего тела и всего окружающего. Акваланг кажется ненужной и даже мешающей досадной штуковиной. Он может, смеясь, протянуть загубник проплывающей мимо рыбе. И затем умереть, опустившись на дно.
Это объясняется нарушением работы мозговых центров в результате вдыхания азота под большим давлением. Однако существуют и более страшные вещи. Всех, кто находится на глубине, подстерегает опасность проникновения азота в кровь. И при стремительном подъеме, когда давление уменьшается слишком быстро, водолаз начинает ощущать нечто вроде щекотки. Других сигналов, предупреждающих об опасности, не существует. Газовая эмболия — закупорка артерии пузырьками азота — является причиной внезапной смерти. Чаще же растворившийся в тканях азот начинает выделяться в суставах, мышцах и различных органах, заставляя человека испытывать адские мучения. Если под рукой нет декомпрессионной камеры, можно стать инвалидом или погибнуть.
— А как же ловцы губок, Олег? — удивилась я. — Они-то ныряют не одну тысячу лет.
— Ловцы губок, кстати, довольно часто становятся калеками вследствие кессонной болезни, и, как мне известно, по-прежнему от нее ежегодно гибнут беспечные спортсмены-аквалангисты. Кроме кессонной болезни, — менторским тоном продолжал Олег, — слишком проворно всплывающего ныряльщика поджидает еще одна опасность. В случае повреждения акваланга пловец иногда инстинктивно задерживает дыхание, и находящийся у него в легких воздух по мере уменьшения давления расширяется, повреждая легкие. Когда человек поднимется на поверхность, начинаются конвульсии и кровотечение изо рта и носа. Пловец, не пользующийся аквалангом, не страдает от баротравмы легких, поскольку воздух, который он вдохнул перед погружением, находился под обычным атмосферным давлением.
Вот это действительно важно, так как мы с Игорем уповали на выносливость наших модифицированных организмов. И для того, чтобы пробыть под водой подольше, предполагали лишь изредка вдыхать, снабжая себя кислородом.
В общем, теоретический курс был прослушан не зря и, сидя у костра на морском берегу, мы готовились к очередному практическому занятию.
Несмотря на ноябрь, довольно тепло. По российским меркам, конечно. Ибо коренные жители смотрели на нашу компанию, расположившуюся на берегу, как на сумасшедших. Полюс восемнадцать для них — адский холод. И только самоубийцы могут в преддверии зимы затеять погружение с аквалангом.
Нормальные же благочестивые католики в это время года занимаются сбором урожая, проводя вечера с друзьями в баре, за стаканчиком доброго вина. Не иначе, как злые духи принесли сюда этих странных людей. Двух парней и девчонку. Но чего можно ожидать от иностранцев? Только странностей, и ничего более.
— В Шотландии специально бросают камни возле берега, чтобы на них росли водоросли, — в задумчивости шевеля прутиком угольки, произнес Олег.
— Да на что они им? — удивился Игорь.
— Собранную и высушенную морскую траву скармливают скоту.
— А-а, тогда понятно, почему говорят: скуп, как шотландец. — В голосе Игоря послышался оттенок пренебрежения. — Неужели им мало? В огромном море да не хватает водорослей?
— Выходит, что так. — Олег усмехнулся. — На песке ведь корням не закрепиться — снесет. Вот камни и служат местом постоянной прописки. А их на мелководье не так уж много… В море всё используется как жилплощадь: подводные сваи, скалы, затонувшие корабли. В прошлом веке для ремонта со дна подняли телеграфный кабель. Оказалось, что незваные жильцы — губки, моллюски, черви — заняли даже такое неудобное место.
Я лежала на спине и смотрела в зенит ночного неба. Странного, далекого и манящего. Звезды подмигивали из чуждой глубины, паря в прозрачной черноте нависшего надо мной бескрайнего потолка. На миг показалось, что это не наше, не земное небо. И стоит протянуть руку — сможешь дотронуться до ярких светлячков, щедро рассыпанных Создателем на темном бархате.
Наверное, это обостренное охотничье видение сыграло со мной такую шутку. Когда-то в детстве, лежа в шезлонге на даче, я представляла, что там, далеко, освещаемые волшебными фонариками, живут сказочные существа. Маленькие эльфы и прекрасные феи. Увы… Как непохожа оказалась реальность на ребячьи фантазии. Такие уютные, домашние. Словно заросшие сиренью улочки нашего дачного поселка. Вселенная огромна и безжалостна в своей первобытной жестокости. Или, быть может, просто рациональна?
Я лежала, бездумно пялясь вверх, ощущая, как море дышит свежестью. И сравнивала две стихии, занятые не нами. Небо и море. Огромные и первозданные, они заставляют понимать, насколько мы слабы и незначительны. В них обеих невольно теряешь чувство расстояния. Вдруг становится непонятным: что далеко, что рядом?
Визуальные пропорции дают сбой, и смещается шкала ценностей. Особенно после того, что обнаружили Игорь с Олегом…
Отдохнуть удалось часа два, большую часть которых посвятили нежностям. До инициации Игоря я не знала, что такое заниматься любовью по-настоящему. Восторженные фантазии наивной глупышки, обернувшиеся кошмаром, таковой не считала. Зато теперь… Обостренное до предела восприятие… когда по биению пульса, по участившемуся дыханию угадываешь малейшее желание партнера… Это было что-то особенное… К тому же добавьте сюда способность левитировать. Не связанные земным притяжением, избавленные от необходимости путаться в простынях, мы дали волю воображению, то сливаясь в одно целое, то, наоборот, отдаляясь, становясь полной противоположностью друг друга…
Наконец, измученные и обессиленные, заснули, сморенные усталостью и приближающимся рассветом.
Разбудил нас Олег, пришедший в себя и ничего не понимающий. С грехом пополам выяснив у хозяйки, что прибыл вчера ночью в сопровождении друга, он стучал в дверь, зовя Игоря.
— Проснулся, умник! — недовольно проворчал тот, зевая и потирая глаза.
— A la guerre, comme a la guerre, — попыталась пошутить я. — Не-е, не так. «Не перевелись еще идиоты на Руси».
Опустив плотные шторы, отчего комнату сразу наполнил полумрак, он крикнул:
— Да встал я уже, встал. Подожди, дай одеться. — Затем влез в джинсы и поплелся открывать. Натянув одеяло до самых глаз, я лежала тихонько, как мышка.
— Игорь, что происходит? — Глаза у Олега распахнулись словно блюдца.
— Долго рассказывать, — пробурчал Игорек.
Олег был возбужден и буквально вбежал в номер, ухитрившись не заметить меня. Плюхнулся в кресло и снова принялся теребить Игоря:
— Как мы здесь оказались?
— Расскажем ему, Майя?
Посмотрев на кровать, Олег вдруг покраснел.
— Ох, простите, — в смущении забормотал он. — Я, кажется, не вовремя.
— Если б ты только знал насколько. — Игорь усмехнулся. — Но, раз уж пришел, не выгонять же тебя.
— Рассказывай, чего уж там, — милостиво разрешила я. — Тем более что возвращаться, скорее всего, придется тем же путем.
— Каким путем? — встрепенулся Олег.
— Понимаешь, Олежек… — осторожно начал Игорь. — Помнишь, мы отправились на болото?..
— Это-то я помню. — Он безрадостно вздохнул. — А вот больше — ничего. Очнулся час назад в этом отеле. Хозяйка что-то лопочет по-испански. Бред какой-то.
— В общем, мы подошли к некоему скальному образованию, и ты вырубился. Я уж думал возвращаться, но чувствовал себя как будто нормально и решил разведать что к чему. И, войдя во что-то похожее на пещеру, шел себе шел и меньше чем за час вышел в Пиренеях.
— А я? — жалобно спросил Олег.
В его голосе слышалась детская обида. Расстроенный до слез подобной несправедливостью, парень чуть не плакал. И, глядя на нас, произнес дрожащими губами:
— А… это далеко отсюда?
«Очень, — хотелось сказать мне. — Так далеко, что для того, чтобы добраться до места, может не хватить всей твоей жизни».
— Километров тридцать. — Игорь пожал плечами. — Только… Я тебя не пущу.
— Почему? — Олег растерянно перевел взгляд с меня на Игоря.
— Ты и так чуть коньки не отбросил. Скажи спасибо, что вообще жив. Так что придется тебе поскучать пока. Отдохнешь, наберешься сил.
— Абсу, «дом Энгурры», — пробормотал Олег.
— Что? — не понял Игорь.
— В щумерско-аккадских мифах — сеть подземных пресноводных рек, — пояснил ученый. — Место, совершенно скрытое от богов. Привязки к конкретной местности Абсу не имеет, хотя некоторые исследователи полагают, что прообразом для создания таких легенд послужили какие-то пещерные системы.
— Даю тебе слово, Олег, как только станет возможным, мы исследуем этот подземный мир, — заверил друга Игорь. — Но сейчас — подожди.
— А ты? — удивился тот. — Ты-то не боишься?
— Ну смог же я пройти один раз. — Игорь улыбнулся одними губами. — Значит, удастся и еще.
— Видеокамеру, — заволновался исследователь, — обязательно возьми с собой видео! Кстати, мог бы и в этот раз поснимать.
— Да как-то не до того было.
Уфолога, конечно, немножко жаль. Но мне этот треп стал надоедать, и, потянувшись под одеялом, я промурлыкала:
— Мальчики, я могу одеться?
— Ох, извините. — Искрин снова покраснел и, долгим взглядом посмотрев на товарища, вышел из номера.
— И вот что прикажешь с ним делать? — вздохнув, спросил Игорь, едва закрылась дверь. — Отправить домой — та еще проблема. Да и где гарантия, что он опять не попрется на эти болота… Хоть бы он ногу сломал, что ли?
— А что, это идея. — Я ехидно засмеялась. — Тогда уж лучше вообще усадить его в инвалидную коляску. Поостынет малек и вообще. Наблюдение вести удобно опять же…
Он отмахнулся:
— Да иди ты. Тебе бы всё ржать, а мне перед человеком неудобно.
— Да пусть погуляет пока. — Я зевнула. — Охладится малость. Да, кстати, ты так толком не объяснил, что за пирожки.
— Ах да, — спохватился Игорь. — Понимаешь… Это не просто проход из пункта А в пункт Б… Имеется множество ответвлений. И, исследовав одно, я наткнулся… — ты только не смейся — на выход в океан.
— Куда-куда? — не поверив своим ушам, переспросила я. — Какой океан в горах Испании?
— Такой же, как и Пиренеи в болотах России, — огрызнулся он. — Так вот… Проход ведет не куда-нибудь на берег, а под воду.
— Бред какой… — недоверчиво протянула я.
— Вот погоди, сама увидишь.
— Исследовать пробовал?
— Побоялся. Хрен его знает, на какую глубину открывается портал. Да и боязно без акваланга.
— Вот и чудесно! — обрадовалась я. — Значит, так. Умника отправь, пусть купит билеты в тот городок, где мы с тобой отдыхали полгода назад. Скажешь, появились новые данные, которые нужно проверить. Заодно и с аквалангами потренируемся. А мы с тобой отправляемся в этот таинственный подземный мир.
— Прямо сейчас? — без особого энтузиазма в голосе поинтересовался Игорь.
— Боюсь, твой дружок до завтра отчебучит что-нибудь. Не свяжешь же его по рукам и ногам. Может, уже сейчас дорвался до Интернета и трезвонит всем друзьям, что обнаружился новый, неизвестный науке феномен.
— С вами обоими совсем с катушек съедешь. — В ответ я улыбнулась и пропела:
— Наша служба и опасна и трудна…
— Тьфу ты! — в сердцах сплюнул Игорь и отправился искать Олега.
Всё оказалось действительно так, как он рассказывал. Взяв напрокат машину, мы, с трудом правда, но добрались до нужного места. Несколько километров пришлось лететь, но, натянув капюшоны и надев солнцезащитные очки, кое-как справились и с этой задачей. Да и мазь, рекомендованная Асмодеем, кое-чего стоила.
Прошли по подземному коридору, и, уговорив Игоря, которого от моей просьбы передернуло, показать напавшее на него существо, я с содроганием обнаружила, что этот кто-то очень похож на встреченного мной монстра. Не брат-близнец, конечно, но явно одного поля ягода.
Длинное, тощее существо. Закрытые глаза странной формы и крупный, с горбинкой нос. Бледное, я бы даже сказала, синюшное лицо, наводящее на мысль о гемоглобинозависимости усопшего. Открытый морщинистый лоб, хотя вообще-то покойник не производил впечатления пожилого. И такое же скрывающее фигуру одеяние. Действительно странно.
Местность, в которой встретила и убила таинственного незнакомца я, находилась в километрах трехстах к западу отсюда. И по логике вещей выходило, что, войдя в одно из ответвлений, мы можем попасть в городок в Стране басков, где не так давно произошла цепь загадочных смертей…
— Ты так смотришь, словно он твой хороший знакомый, — попытался пошутить Игорь.
— Может быть…
— Мне ты не рассказывала, — недовольно пробурчал Игорь.
Я озорно усмехнулась:
— Должна же у женщины быть хоть какая-то тайна.
— Ладно, пошли дальше, — не пожелал развить тему он.
Мы спрятали тело в нишу, и, пройдя несколько десятков метров, я убедилась, что в словах моего бывшего секретаря нет ни капли вымысла.
Потрогав колеблющуюся мембрану, я с удивлением поняла, что рука стала мокрой. Никакого ощутимого сопротивления. Словно опускаешь руку в ванну, наполненную водой.
— Подержи меня за ноги, — попросила я.
— Что? — не понял Игорь.
— До чего же мужики иногда бывают тупыми! — не удержалась я от того, чтобы не нахамить.
И, взлетев над полом, зависла перпендикулярно водной поверхности.
— Ты хочешь…
— Не тяни резину!
Игорь крепко обхватил мои лодыжки, и, зажмурившись, я опустила голову в воду. Сразу же заложило уши, сжатые давлением перепонки вызвали ощущение дискомфорта. Однако, раскрыв глаза, я обострила чувства, пытаясь увидеть побольше. Надо сказать, что «снаружи» вид оказался тем же самым. Я похлопала себя по ноге, и Игорь вытащил меня на воздух.
— Ну как?
— Глубоко, — отфыркиваясь, доложила я. — Метров семьдесят, не меньше.
— Давление. — Он понимающе кивнул.
— Точно. Вообще-то ты прав, что не стал соваться один. Завтра отправляемся на море. Пару ночей потренируемся и тогда вернемся для основательных исследований.
— Первый акваланг изобрели в тысяча девятьсот сорок третьем году французы Жак-Ив Кусто и Эмиль Ганьян. «Водные легкие» состоят из баллонов, содержащих воздух под давлением от ста пятидесяти до двухсот атмосфер, маски и редуктора. Баллоны бывают различными по величине, но главной характеристикой является соотношение веса к внешнему объему. Оно не должно превышать единицы, в противном случае имеет место большая отрицательная плавучесть, затрудняющая передвижение под водой и подъем на поверхность.
Обо всех этих премудростях, как оказалось, прекрасно осведомлен Олег. Не будучи профессиональным спортсменом, он во время службы в армии обучался работе под водой. И теперь, освежая в памяти былое, делился знаниями, постепенно забывая обиду за то, что мы не взяли его с собой для повторного исследования таинственной пещеры.
— Акваланг опасен тем, что в воздухе, заключенном в баллонах, содержится азот. Вообще-то этот инертный газ мы безболезненно вдыхаем постоянно. Однако аквалангист, находящийся в своем уме и добром здравии, может нырнуть и не вынырнуть назад. У каждого своя глубина погружения, — пояснял он. — Она колеблется от тридцати до ста метров, так что не пытайтесь побить собственный рекорд. Люди сходят с ума и захлебываются. По существу, совершают самоубийство в состоянии невменяемости. Виновен в этом азотный наркоз, который Кусто — один из первых, кто наблюдал подобное явление, и один из немногих, испытавших его на себе, но оставшихся в живых, — назвал глубинным опьянением.
Вообще-то я надеялась на свои скромные способности, так что слушала вполуха, просто не желая обижать человека. И боясь засветиться. Ведь для Олега мы с Игорем совершенно нормальные, пусть и с некоторыми странностями молодые люди.
— Сначала ныряльщик чувствует себя на седьмом небе, он счастлив, как никогда в жизни. Беззаботен и беспечен. Он сверхчеловек, властелин своего тела и всего окружающего. Акваланг кажется ненужной и даже мешающей досадной штуковиной. Он может, смеясь, протянуть загубник проплывающей мимо рыбе. И затем умереть, опустившись на дно.
Это объясняется нарушением работы мозговых центров в результате вдыхания азота под большим давлением. Однако существуют и более страшные вещи. Всех, кто находится на глубине, подстерегает опасность проникновения азота в кровь. И при стремительном подъеме, когда давление уменьшается слишком быстро, водолаз начинает ощущать нечто вроде щекотки. Других сигналов, предупреждающих об опасности, не существует. Газовая эмболия — закупорка артерии пузырьками азота — является причиной внезапной смерти. Чаще же растворившийся в тканях азот начинает выделяться в суставах, мышцах и различных органах, заставляя человека испытывать адские мучения. Если под рукой нет декомпрессионной камеры, можно стать инвалидом или погибнуть.
— А как же ловцы губок, Олег? — удивилась я. — Они-то ныряют не одну тысячу лет.
— Ловцы губок, кстати, довольно часто становятся калеками вследствие кессонной болезни, и, как мне известно, по-прежнему от нее ежегодно гибнут беспечные спортсмены-аквалангисты. Кроме кессонной болезни, — менторским тоном продолжал Олег, — слишком проворно всплывающего ныряльщика поджидает еще одна опасность. В случае повреждения акваланга пловец иногда инстинктивно задерживает дыхание, и находящийся у него в легких воздух по мере уменьшения давления расширяется, повреждая легкие. Когда человек поднимется на поверхность, начинаются конвульсии и кровотечение изо рта и носа. Пловец, не пользующийся аквалангом, не страдает от баротравмы легких, поскольку воздух, который он вдохнул перед погружением, находился под обычным атмосферным давлением.
Вот это действительно важно, так как мы с Игорем уповали на выносливость наших модифицированных организмов. И для того, чтобы пробыть под водой подольше, предполагали лишь изредка вдыхать, снабжая себя кислородом.
В общем, теоретический курс был прослушан не зря и, сидя у костра на морском берегу, мы готовились к очередному практическому занятию.
ГЛАВА 37
— Что ж, ни пуха! — Магистр протянул мне руку.
— К черту, — соблюдая традицию, ответил я.
— А мы, по-вашему, кто? — пошутил он и открыл портал прямо из кабинета.
Должен сказать, жутковатое зрелище. В мерцающем проходе зияла пустота. Где-то далеко горели немигающие звезды, и я ощутимо почувствовал, как оттуда веет холодом. Хотя вакуум — это ведь ничто. А какая температура может быть у ничего?
Давая время обвыкнуть, Магистр меня не торопил, деликатно сделав вид, что разглядывает какие-то бумаги, лежащие на иллюзорном столе. Поплевав через плечо, я вошел в колеблющийся проем, ведущий за много миллионов километров от родной планеты.
Межзвездный лайнер, принадлежащий цивилизации, чье могущество в десятки раз больше нашего, дрейфовал в пустоте в ожидании исследовательской группы с Земли. Он представлял собой черного цвета сферу не очень правильной формы, диаметром около пятисот метров. Впоследствии я узнал, что все космические корабли имели одну и ту же конфигурацию, выбираемую вследствие параметров гиперпространственного перемещения. С этими прыжками тоже всё не так просто. Сегодня для ученых уже является аксиомой утверждение, что искривленное пространство, замкнутое в гравитационный коллапс, образует так называемую «сферу Шварцшильда», или «черную дыру», в которой может быть заключена целая вселенная. Так вот, перед стартом этот шарик создавал вокруг себя некое подобие такого сжатого континуума и, перейдя в иное измерение, на обыкновенных маршевых двигателях достигал нужного места, чтобы затем проявиться в реальном мире. Подобные манипуляции вслепую требовали безупречного знания астрономии. В процессорах звездолета существовала условная модель Вселенной, от которой требовалась безупречная симметрия.
— К черту, — соблюдая традицию, ответил я.
— А мы, по-вашему, кто? — пошутил он и открыл портал прямо из кабинета.
Должен сказать, жутковатое зрелище. В мерцающем проходе зияла пустота. Где-то далеко горели немигающие звезды, и я ощутимо почувствовал, как оттуда веет холодом. Хотя вакуум — это ведь ничто. А какая температура может быть у ничего?
Давая время обвыкнуть, Магистр меня не торопил, деликатно сделав вид, что разглядывает какие-то бумаги, лежащие на иллюзорном столе. Поплевав через плечо, я вошел в колеблющийся проем, ведущий за много миллионов километров от родной планеты.
Межзвездный лайнер, принадлежащий цивилизации, чье могущество в десятки раз больше нашего, дрейфовал в пустоте в ожидании исследовательской группы с Земли. Он представлял собой черного цвета сферу не очень правильной формы, диаметром около пятисот метров. Впоследствии я узнал, что все космические корабли имели одну и ту же конфигурацию, выбираемую вследствие параметров гиперпространственного перемещения. С этими прыжками тоже всё не так просто. Сегодня для ученых уже является аксиомой утверждение, что искривленное пространство, замкнутое в гравитационный коллапс, образует так называемую «сферу Шварцшильда», или «черную дыру», в которой может быть заключена целая вселенная. Так вот, перед стартом этот шарик создавал вокруг себя некое подобие такого сжатого континуума и, перейдя в иное измерение, на обыкновенных маршевых двигателях достигал нужного места, чтобы затем проявиться в реальном мире. Подобные манипуляции вслепую требовали безупречного знания астрономии. В процессорах звездолета существовала условная модель Вселенной, от которой требовалась безупречная симметрия.