Страница:
Никодимов: Ну, по пьяни черт дернул, товарищ капитан. Вы же сами в это не верите?..
Следователь: Сейчас речь не о том, кто во что верит. А о том, что из-за таких, как вы, эти слухи уже и на территории Союза успели распространиться…
Май 1981 г. Афганистан, провинция Герат, афгано-иранская граница.
Все эти дни Нершин присматривался к пленным мальчишкам, особо выделяя из них одного – того самого светловолосого паренька, Олега Ляшко, который отличался от остальных некоторой многословностью, за что солдаты меж собой метко прозвали его Щебетом. Впрочем, за этой многословностью, как Нершину казалось, ложной, он видел нечто другое – желание ослабить бдительность, чтобы в неожиданный момент обратить ситуацию в свою пользу. Ляшко действительно говорил много – он будто вызывал на откровенность всех, с кем общался. Причем он вел себя так не только с теми, кто говорил по-русски. Неоднократно Нершин замечал Ляшко рядом с афганцами, когда тот пытался наладить с ними контакт, зная от силы с полсотни слов, да и те произносил с таким жутким акцентом, что боевики с трудом его понимали, а иногда до икоты смеялись над глупым «неверным». И все же каким-то образом Олегу удалось зацепить их внимание. Оказалось, он просто фантастически играет в нарды. В перерывах между работой он так ловко общелкивал соперников, что для душманов становилось чуть ли не делом принципа отстоять свою честь перед этим невероятно везучим противником. Иногда Ляшко призывал Нершина в качестве переводчика – за ряд успешно сыгранных партий он требовал с проигравших свой «интерес»: обычно это были сигареты, еда и газеты, среди которых иногда попадали советские. Своими выигрышами он дразнил и злил афганцев, но уступать нисколько не собирался.
– Ты где так насобачился? – спросил как-то Олега Нершин.
– А я мысли их угадываю, – будто смеясь, ответил тот, а Нершину казалось, что Ляшко не врет.
Он вообще подмечал за парнем немало странностей, которые все вместе создавали образ необузданного, немного строптивого, а иногда чересчур рискового молодого человека, которого нисколько не пугали выпавшие на его долю несчастья, а главное – неизвестное будущее. В этом он подмечал схожесть с собой. Может, потому они быстро нашли общий язык.
– Это я так выжить пытаюсь, Глеб Александрович, – признался Ляшко, первый раз не улыбнувшись, когда Нершин впрямую спросил, откуда у него столько кипучей энергии: – Я войну теперь ненавижу. И всех военных заодно. Верите ли, пока не хлебнул, ничего не понимал…
Все дни с момента знакомства, они работали рука об руку. Раскопки, пусть и не так быстро, продолжались. Тянулись дни. А работы было много – кубометры грунта, таскать, не перетаскать. За аркой обнаружился уходящий круто вниз каменный коридор, почти полностью засыпанный – под потолком оставалась лишь небольшая щель толщиной в ладонь, и все это время неизменный сквозняк был их спутником. По стенам видны были следы росписей, которые по-хорошему требовали к себе внимания, кое-где на отдельных кирпичах можно разглядеть фигурки того существа, изображенного на арке, и надписи, сделанные, вероятно, каким-то неизвестным идеографическим письмом. Все это требовало изучения, но копали наспех – Грановский подгонял. И ругал Нершина, если тот тратил время на «ненужную» работу. Олег готов был предложить свою помощь, чтобы у Нершина оставалось больше свободного времени, но капитан с благодарностью отказывался: старика лучше не гневить. И Абдулхамида особенно.
Один раз Ляшко крепко удивил Нершина, правда, не совсем приятным образом. Однажды во время короткого обеда Олег заговорил о том, чтобы принять, как он выразился, «исламскую веру».
– А что, Глеб Александрович, мне уже намекали. Один таджик из перебезчиков подгреб как-то, уговаривал. Ведь, я кто сейчас – пленный солдат без будущего…
– А будешь кем? – Нершин резко приблизил нему лицо, глядя в глаза.
– Стану каким-нибудь Абдурахманом, – Ляшко неуверенно отклонился.
– В своих стрелять будешь, если скажут?
– Зачем в своих. Как только ослабят бдительность, сразу же сбегу к нашим.
– Думаешь, они дураки? Они же тебя прежде кровью повяжут.
– Ну, почему обязательно кровью, товарищ капитан? – Ляшко поморщился. – Что же они, совсем изверги? Они же за веру свою воюют, за землю.
– Ладно, если бы только за это. Для многих из них вера – это радость «неверным» кишки выпускать.
– Глеб Александрович, а вы сами не думали о том, чтобы винта нарезать? Хотите, мы с вами вместе убежим? Вдвоем оно сподручнее. Вы язык их очень хорошо знаете, а я… я вам уже говорил, я мысли их читать умею. Правда-правда. Хоть прямо сейчас. Давайте?
Ляшко улыбался во все зубы, как будто смеясь, и капитан отчего-то воспринял его слова исключительно как неуместное и дерзкое ерничанье. А за своим последующим выпадом скрыл настоящее чувство, которое держало его здесь – боязнь так и не докопаться до тайны, которая находилась в идущем под землю тоннеле. Нет, он, конечно, был не прочь сбежать отсюда, но только не сейчас. Он понимал, что потом, возможно, поздно будет. Если бежать – так именно сейчас, но ничего не мог с собой поделать. Даже если бы сюда, специально для их освобождения, нагрянул десантный батальон, он и то, наверное, нашел бы повод или возможность остаться здесь.
На следующий день Ляшко исчез. Вышел ночью из палатки (Нершин поселил его у себя), будто по нужде. И исчез. Не сбежал – нет. Иначе бы душманы пришли в ярость. Нершин поинтересовался о нем у Грановского, но старик лишь равнодушно пожал плечами, сказав что Олега взяли люди Абдулхамида, а куда отвезли, зачем – неизвестно.
Весь следующий день Нершин был мрачнее тучи. Он чувствовал за собой вину, что не поговорил толком с парнем. Вдобавок жалел, что крепкого Ляшко нет рядом. В отличие от сачкующих ребят, которых то и дело приходилось подгонять, тот работал без устали, наравне с ним, как будто тоже скорее хотел покончить с неопределенностью.
Впрочем, повод для радости, все же выпал – в то же утро по обе стороны коридора отрыли две ниши. Солдатик, нашедший первую из них, с воплем выскочил наружу и подбежал к Нершину, который только что сменился, чтобы отдохнуть.
– Глеб Александрович, там голова! – крикнул он.
Нершин отбросил сигарету и нырнул внутрь. Светя фонарем, он несколькими движениями смахнул землю с обнажившейся поверхности и по характерному блику догадался – золото!
Когда Нершин вышел на свет, приставленные к пленным соглядатаи (их теперь было трое), едва только увидев его сияющую физиономию, догадались обо всем без слов и пришли в возбуждение. В то же мгновение над лагерем разнеслись их вопли. Вскоре сюда спешил Грановский, а с ним Абдулхамид с кучей своих телохранителей. И без того страшные бородатые рожи боевиков были искажены гримасами дикого торжества, словно они на расстоянии чуяли запах драгоценного металла, источавшийся из каменной дыры.
Это оказалась статуя. Почти такого же существа, какое было изображено на арке, только в более антропоморфном виде: с руками, ногами, человеческой фигурой и без хвоста. Только в голове соединялись черты собаки, крысы и лошади. Статуя была в человеческий рост. Полая внутри, но из чистого золота. И не одна – в нише напротив оказалась в точности такая же.
Теперь правоверные не гнушались того, чтобы поучаствовать в работе. Нершин наблюдал за тем, как толпа душманов, потея, кривясь, шипя и постанывая, выволакивает статуи наружу.
Его ликование от неслыханного открытия быстро растворялось, сменяясь чувством досады и беспомощности.
– Евгений Владимирович, – обратился он к Грановскому, который наблюдал за всем этим, снисходительно улыбаясь. – Они же их распилят на куски и переплавят! Такое сокровище! Чего же вы молчите?
– Золото меня не интересует.
– А что вас интересует?! – взорвался Нершин.
– Копайте, а там поглядим.
Они отрыли еще четыре статуи, попарно. Богатство находки не укладывалось в голове – Нершину казалось, он участвует в чудовищном святотатстве.
Меж тем, в лагере что-то происходило. Всего час прошел, и в лагерь пожаловал мулла, он что-то яростно выговаривал Абдулхамиду, показывая на котлован, в котором, подобно муравьям, копошились «шурави», вытаскивая на свет носилки с землею. До Нершина долетали обрывки фраз, из которых следовало, что местные старейшины весьма недовольны и призывают командира боевиков отказаться от раскопок, а найденное золото пустить на общее дело. Несколько раз капитан слышал странное словосочетание, которое не единожды повторял мулла: «кнут Иблиса». Мулла не угрожал, но шло к тому. А вскоре после его отъезда прибыли гонцы от окрестных полевых командиров. У тех был отнюдь не религиозный интерес – призывали Абдулхамида к честному дележу. Дошло до стрельбы. Незваные гости убрались восвояси, осыпая проклятиями несговорчивого главаря.
Все это беспокоило не только Нершина и ребят. Грановский тоже не находил себе места.
– Ну, так что, Евгений Владимирович, может, все-таки откроете свой секрет, пока нас всех не перестреляли? – спросил его Нершин.
Но Грановский был непоколебим.
– Думаете, крепче спать будете, капитан? Потерпите, немного осталось. У Абдулхамида надежная охрана и людей много. Надеюсь, у него хватит духу самому не поддаться суевериям.
Осталось действительно немного. Работа спорилась. В самом низу засыпанного подземелья грунт пошел совсем мягкий. Тоннель вдруг резко кончился, упершись в монолитную стену, в верху которой имелась дыра размером не больше кулака, откуда и сквозило холодом. Даже слышен был легкий посвист воздушного потока. Позабыв прежний страх заглядывать в черноту, Нершин пытался светить в дыру фонарем, но ничего не было видно, как будто за стеной находилась огромная бездонная пещера. Он пробовал туда кричать, но и звук растворялся, словно не достигая стен.
Он отправил одного из ребят за Грановским, а с остальными решил до конца расчистить стену, прежде чем закончить на сегодня работу. То, что он увидел через каких-то десять минут, повергло его в шок. Первые подозрения закрались у Нершина, когда фонарь высветил три ломаные полосы на слегка бугристой поверхности. Он велел солдату смениться и приступил к расчистке сам. Полностью обнажив рельефный рисунок, капитан Нершин уставился на него, не в силах ничего произнести. Это был в точности такой же символ, который по молодости и глупости был вытатуирован у него над солнечным сплетением. Восьмилучевой крест из ломаных линий, изображающих как будто (как ему казалось) солнечные лучи. Нершину почудилось, что в этот момент сама кожа под рубашкой начала зудиться, напоминая о татуировке. Его бросило в холодный пот. Капитан отступил и поспешил скорее вылезти на свет.
Уже был вечер. И на фоне заходящего солнца Нершин увидел перед собой нечеловечески огромную фигуру, как будто облаченную в пурпурное сияние. Не сразу он сообразил, что это игра заходящего солнца. А фигура перед ним – это всего лишь Олег Ляшко.
Еще находясь под впечатлением, Нершин не сразу разглядел мутные увеличенные зрачки солдата, и даже поздоровался с ним машинально, как будто тот вовсе не покидал лагеря. Когда наваждение прошло, он заметил, что Олег совершенно не похож на самого себя. Казалось, он к чему-то прислушивается, глядя через его плечо в темное отверстие коридора под аркой, из которого выходили один за другим ребята. Они здоровались с ним, но Ляшко стоял как истукан, никого не замечая.
– О, Щебет! Добро пожаловать! Ты где был? Мы думали, сбежал!..
– Что, Щебет, обратили тебя в мусульманина? – рассмеялся кто-то.
Ляшко повернулся, и смех тотчас прекратился. Его огромные зрачки пугали своей глубиной.
Все трое предпочли отойти от него.
– Глеб Александрович, что нам сейчас делать?
– Подождем Грановского, – с трудом ответил Нершин.
Ребята ушли отдыхать. Ляшко же так и стоял, глядя в черное отверстие за спиной капитана.
– Расскажи хоть, где был? – Нершин хотел взять его за плечо, но отчего-то передумал.
Олег сам повернулся к нему.
– Абдулхамид сказал, что все, на ком есть метка, должны пойти туда, – произнес он.
Его голос изменился. Стал низким, глухим. И уже отнюдь не думалось, что Ляшко склонен к болтовне.
– Метка?!
Ляшко молчал, продолжая смотреть в темноту.
– Это тебе Грановский сказал?
– Нет, Абдулхамид, – медленно ответил Олег.
– Значит, Абдулхамид?! – удивленно поморщился Нершин. – Он что, по-русски говорил?
Ляшко снова промолчал. Нершин слегка встряхнул его, но тот отстранился и побрел к палаткам. Обернувшись за ним, Нершин увидел Грановского и посланного за стариком солдата.
Ничего не говоря, Грановский выхватил у Нершина фонарь и полез в тоннель. Капитан предпочел остаться снаружи. Он заметил, что Ляшко полез в их палатку. Подумал: пусть отлежится парень, ночью поговорим.
Прошло несколько минут, прежде чем старик вновь показался на поверхности. На нем не было лица. Его борода смиренно повисла, а по щекам стекали капли пота.
– Что скажете, Евгений Владимирович? Что с вами? – сам до сих пор ощущая себя нехорошо, спросил Нершин.
Отдав фонарь, Грановский сцепил ладони и в задумчивости потирал пальцы друг об дружку. То ли довольный открытием, то ли от нервов.
– Похоже, мы нашли то, что искали, – произнес он.
– Вы нашли, хотите сказать… Не я.
– Да мы с вами, Глеб Александрович, как ниточка с иголочкой повязаны, – произнес Грановский и, неожиданно для Нершина начал расстегивать рубашку. – Посветите-ка!
Тот вначале опешил, а затем, когда старик отнял руки, увидел на его худой безволосой груди в точности такой же как у себя восьмилучевой крест из ломанных линий. Только не татуировку, а след ожога, будто тавро.
– У вас аналог имеется, я даже не сомневаюсь. И у вашего Ляшко, если спросите. Ну, и у Абдулхамида, если вас это вдруг заинтересует.
Пересохшими губами Нершин вдруг вспомнил, что Ляшко говорил о четверых «меченых».
– Это как понимать?
– Ну и что, верите вы теперь в судьбу и предназначение? – вместо ответа спросил старик. – А в переселение душ? Тоже нет?.. А я думаю, напрасно…
Грановский застегнулся и удалился, оставив собеседника в полнейшем смятении.
С Олегом Нершину так и не удалось поговорить. Парень как забрался в палатку, так, видимо, сразу уснул, не реагируя на потряхивания за плечо, будто находился в каком-то дурмане (не зря были эти огромные зрачки). Уже сгустилась ночь, а Нершин сидел и смотрел на спящего, словно не решаясь сделать то, что хотел. Некоторое время он еще раздумывал, а затем взял фонарь в зубы и, светя на грудь Ляшко, начал расстегивать парню рубашку. Не то, чтобы он не поверил словам Грановского, скорее желал развеять последние сомнения в том, что происходит нечто невероятное.
В какой-то момент Олег попытался перевернуться, но движения его были непроизвольными, он тут же успокоился. Нершин расстегнул на его рубашке все пуговицы до ремня и раздвинул края. Сначала он ничего не понял – грудь была чиста, никаких знаков на ней, ни ожогов, ни татуировок. Но, когда он внимательно присмотрелся, фонарик выпал из его рта на грудь спящего. Нершин не уберегся бы от конфуза, если бы Олег в эту секунду проснулся. Но парень только вздохнул протяжно и снова попытался перевернуться. Нершин надавил ему на плечо, подхватил укатившийся фонарь и снова направил луч на грудь Ляшко, кожа которого, как оказалось, изобиловала родимыми пятнами. Их была целая россыпь. Но в районе солнечного сплетения, среди прочих пятнышек особо выделялись несколько, имеющие одинаковые размеры. Мало того, что они образовывали собой хорошо известный Нершину символ, так еще и сами походили на крохотные восьмилучевые снежинки.
Нершин машинально застегнул рубашку солдата на пару пуговиц, затем, словно передумав, расстегнул снова и посмотрел еще раз, не почудилось ли ему, после чего, оставив Олега, переместился в свой угол и лег на спину, подложив ладони под голову.
Как ни пытался Нершин уснуть, не получалось. Сначала он извелся, затем смирился и просто лежал. Иногда он поворачивал взгляд к спящему Олегу, который периодически издавал стоны, вздрагивая всем телом. Ему хотелось разбудить парня, прервать его тяжкий сон, однако и сейчас этого сделать не удавалось. Нершину очень хотелось знать, что же именно снится Ляшко, но он, естественно, мог только гадать. Впрочем, он, наверное, не удивился бы, узнав, что в своем сне Олег видел тот самый коридор, уходящий в подземелье, словно в адову черноту.
Олег Ляшко спускался по нему целую вечность, желая достигнуть дна. И всякий раз на его пути вставала хитроумная преграда – в форме восьмилучевого креста, появлявшегося то в виде металлической решети, то в качестве огненных линий, то извивов обжигающего льда, как будто мешая двигаться вперед, а, точнее, вниз. И под конец этого мучительного преодоления, Олег Ляшко уперся во что-то совершенно невидимое, но твердое, холодное и беспредельно прочное.
«Ключ в тебе…» – услышал он чей-то шепот, похожий на единый зов множества голосов.
Глава 4
Следователь: Сейчас речь не о том, кто во что верит. А о том, что из-за таких, как вы, эти слухи уже и на территории Союза успели распространиться…
Май 1981 г. Афганистан, провинция Герат, афгано-иранская граница.
Все эти дни Нершин присматривался к пленным мальчишкам, особо выделяя из них одного – того самого светловолосого паренька, Олега Ляшко, который отличался от остальных некоторой многословностью, за что солдаты меж собой метко прозвали его Щебетом. Впрочем, за этой многословностью, как Нершину казалось, ложной, он видел нечто другое – желание ослабить бдительность, чтобы в неожиданный момент обратить ситуацию в свою пользу. Ляшко действительно говорил много – он будто вызывал на откровенность всех, с кем общался. Причем он вел себя так не только с теми, кто говорил по-русски. Неоднократно Нершин замечал Ляшко рядом с афганцами, когда тот пытался наладить с ними контакт, зная от силы с полсотни слов, да и те произносил с таким жутким акцентом, что боевики с трудом его понимали, а иногда до икоты смеялись над глупым «неверным». И все же каким-то образом Олегу удалось зацепить их внимание. Оказалось, он просто фантастически играет в нарды. В перерывах между работой он так ловко общелкивал соперников, что для душманов становилось чуть ли не делом принципа отстоять свою честь перед этим невероятно везучим противником. Иногда Ляшко призывал Нершина в качестве переводчика – за ряд успешно сыгранных партий он требовал с проигравших свой «интерес»: обычно это были сигареты, еда и газеты, среди которых иногда попадали советские. Своими выигрышами он дразнил и злил афганцев, но уступать нисколько не собирался.
– Ты где так насобачился? – спросил как-то Олега Нершин.
– А я мысли их угадываю, – будто смеясь, ответил тот, а Нершину казалось, что Ляшко не врет.
Он вообще подмечал за парнем немало странностей, которые все вместе создавали образ необузданного, немного строптивого, а иногда чересчур рискового молодого человека, которого нисколько не пугали выпавшие на его долю несчастья, а главное – неизвестное будущее. В этом он подмечал схожесть с собой. Может, потому они быстро нашли общий язык.
– Это я так выжить пытаюсь, Глеб Александрович, – признался Ляшко, первый раз не улыбнувшись, когда Нершин впрямую спросил, откуда у него столько кипучей энергии: – Я войну теперь ненавижу. И всех военных заодно. Верите ли, пока не хлебнул, ничего не понимал…
Все дни с момента знакомства, они работали рука об руку. Раскопки, пусть и не так быстро, продолжались. Тянулись дни. А работы было много – кубометры грунта, таскать, не перетаскать. За аркой обнаружился уходящий круто вниз каменный коридор, почти полностью засыпанный – под потолком оставалась лишь небольшая щель толщиной в ладонь, и все это время неизменный сквозняк был их спутником. По стенам видны были следы росписей, которые по-хорошему требовали к себе внимания, кое-где на отдельных кирпичах можно разглядеть фигурки того существа, изображенного на арке, и надписи, сделанные, вероятно, каким-то неизвестным идеографическим письмом. Все это требовало изучения, но копали наспех – Грановский подгонял. И ругал Нершина, если тот тратил время на «ненужную» работу. Олег готов был предложить свою помощь, чтобы у Нершина оставалось больше свободного времени, но капитан с благодарностью отказывался: старика лучше не гневить. И Абдулхамида особенно.
Один раз Ляшко крепко удивил Нершина, правда, не совсем приятным образом. Однажды во время короткого обеда Олег заговорил о том, чтобы принять, как он выразился, «исламскую веру».
– А что, Глеб Александрович, мне уже намекали. Один таджик из перебезчиков подгреб как-то, уговаривал. Ведь, я кто сейчас – пленный солдат без будущего…
– А будешь кем? – Нершин резко приблизил нему лицо, глядя в глаза.
– Стану каким-нибудь Абдурахманом, – Ляшко неуверенно отклонился.
– В своих стрелять будешь, если скажут?
– Зачем в своих. Как только ослабят бдительность, сразу же сбегу к нашим.
– Думаешь, они дураки? Они же тебя прежде кровью повяжут.
– Ну, почему обязательно кровью, товарищ капитан? – Ляшко поморщился. – Что же они, совсем изверги? Они же за веру свою воюют, за землю.
– Ладно, если бы только за это. Для многих из них вера – это радость «неверным» кишки выпускать.
– Глеб Александрович, а вы сами не думали о том, чтобы винта нарезать? Хотите, мы с вами вместе убежим? Вдвоем оно сподручнее. Вы язык их очень хорошо знаете, а я… я вам уже говорил, я мысли их читать умею. Правда-правда. Хоть прямо сейчас. Давайте?
Ляшко улыбался во все зубы, как будто смеясь, и капитан отчего-то воспринял его слова исключительно как неуместное и дерзкое ерничанье. А за своим последующим выпадом скрыл настоящее чувство, которое держало его здесь – боязнь так и не докопаться до тайны, которая находилась в идущем под землю тоннеле. Нет, он, конечно, был не прочь сбежать отсюда, но только не сейчас. Он понимал, что потом, возможно, поздно будет. Если бежать – так именно сейчас, но ничего не мог с собой поделать. Даже если бы сюда, специально для их освобождения, нагрянул десантный батальон, он и то, наверное, нашел бы повод или возможность остаться здесь.
На следующий день Ляшко исчез. Вышел ночью из палатки (Нершин поселил его у себя), будто по нужде. И исчез. Не сбежал – нет. Иначе бы душманы пришли в ярость. Нершин поинтересовался о нем у Грановского, но старик лишь равнодушно пожал плечами, сказав что Олега взяли люди Абдулхамида, а куда отвезли, зачем – неизвестно.
Весь следующий день Нершин был мрачнее тучи. Он чувствовал за собой вину, что не поговорил толком с парнем. Вдобавок жалел, что крепкого Ляшко нет рядом. В отличие от сачкующих ребят, которых то и дело приходилось подгонять, тот работал без устали, наравне с ним, как будто тоже скорее хотел покончить с неопределенностью.
Впрочем, повод для радости, все же выпал – в то же утро по обе стороны коридора отрыли две ниши. Солдатик, нашедший первую из них, с воплем выскочил наружу и подбежал к Нершину, который только что сменился, чтобы отдохнуть.
– Глеб Александрович, там голова! – крикнул он.
Нершин отбросил сигарету и нырнул внутрь. Светя фонарем, он несколькими движениями смахнул землю с обнажившейся поверхности и по характерному блику догадался – золото!
Когда Нершин вышел на свет, приставленные к пленным соглядатаи (их теперь было трое), едва только увидев его сияющую физиономию, догадались обо всем без слов и пришли в возбуждение. В то же мгновение над лагерем разнеслись их вопли. Вскоре сюда спешил Грановский, а с ним Абдулхамид с кучей своих телохранителей. И без того страшные бородатые рожи боевиков были искажены гримасами дикого торжества, словно они на расстоянии чуяли запах драгоценного металла, источавшийся из каменной дыры.
Это оказалась статуя. Почти такого же существа, какое было изображено на арке, только в более антропоморфном виде: с руками, ногами, человеческой фигурой и без хвоста. Только в голове соединялись черты собаки, крысы и лошади. Статуя была в человеческий рост. Полая внутри, но из чистого золота. И не одна – в нише напротив оказалась в точности такая же.
Теперь правоверные не гнушались того, чтобы поучаствовать в работе. Нершин наблюдал за тем, как толпа душманов, потея, кривясь, шипя и постанывая, выволакивает статуи наружу.
Его ликование от неслыханного открытия быстро растворялось, сменяясь чувством досады и беспомощности.
– Евгений Владимирович, – обратился он к Грановскому, который наблюдал за всем этим, снисходительно улыбаясь. – Они же их распилят на куски и переплавят! Такое сокровище! Чего же вы молчите?
– Золото меня не интересует.
– А что вас интересует?! – взорвался Нершин.
– Копайте, а там поглядим.
Они отрыли еще четыре статуи, попарно. Богатство находки не укладывалось в голове – Нершину казалось, он участвует в чудовищном святотатстве.
Меж тем, в лагере что-то происходило. Всего час прошел, и в лагерь пожаловал мулла, он что-то яростно выговаривал Абдулхамиду, показывая на котлован, в котором, подобно муравьям, копошились «шурави», вытаскивая на свет носилки с землею. До Нершина долетали обрывки фраз, из которых следовало, что местные старейшины весьма недовольны и призывают командира боевиков отказаться от раскопок, а найденное золото пустить на общее дело. Несколько раз капитан слышал странное словосочетание, которое не единожды повторял мулла: «кнут Иблиса». Мулла не угрожал, но шло к тому. А вскоре после его отъезда прибыли гонцы от окрестных полевых командиров. У тех был отнюдь не религиозный интерес – призывали Абдулхамида к честному дележу. Дошло до стрельбы. Незваные гости убрались восвояси, осыпая проклятиями несговорчивого главаря.
Все это беспокоило не только Нершина и ребят. Грановский тоже не находил себе места.
– Ну, так что, Евгений Владимирович, может, все-таки откроете свой секрет, пока нас всех не перестреляли? – спросил его Нершин.
Но Грановский был непоколебим.
– Думаете, крепче спать будете, капитан? Потерпите, немного осталось. У Абдулхамида надежная охрана и людей много. Надеюсь, у него хватит духу самому не поддаться суевериям.
Осталось действительно немного. Работа спорилась. В самом низу засыпанного подземелья грунт пошел совсем мягкий. Тоннель вдруг резко кончился, упершись в монолитную стену, в верху которой имелась дыра размером не больше кулака, откуда и сквозило холодом. Даже слышен был легкий посвист воздушного потока. Позабыв прежний страх заглядывать в черноту, Нершин пытался светить в дыру фонарем, но ничего не было видно, как будто за стеной находилась огромная бездонная пещера. Он пробовал туда кричать, но и звук растворялся, словно не достигая стен.
Он отправил одного из ребят за Грановским, а с остальными решил до конца расчистить стену, прежде чем закончить на сегодня работу. То, что он увидел через каких-то десять минут, повергло его в шок. Первые подозрения закрались у Нершина, когда фонарь высветил три ломаные полосы на слегка бугристой поверхности. Он велел солдату смениться и приступил к расчистке сам. Полностью обнажив рельефный рисунок, капитан Нершин уставился на него, не в силах ничего произнести. Это был в точности такой же символ, который по молодости и глупости был вытатуирован у него над солнечным сплетением. Восьмилучевой крест из ломаных линий, изображающих как будто (как ему казалось) солнечные лучи. Нершину почудилось, что в этот момент сама кожа под рубашкой начала зудиться, напоминая о татуировке. Его бросило в холодный пот. Капитан отступил и поспешил скорее вылезти на свет.
Уже был вечер. И на фоне заходящего солнца Нершин увидел перед собой нечеловечески огромную фигуру, как будто облаченную в пурпурное сияние. Не сразу он сообразил, что это игра заходящего солнца. А фигура перед ним – это всего лишь Олег Ляшко.
Еще находясь под впечатлением, Нершин не сразу разглядел мутные увеличенные зрачки солдата, и даже поздоровался с ним машинально, как будто тот вовсе не покидал лагеря. Когда наваждение прошло, он заметил, что Олег совершенно не похож на самого себя. Казалось, он к чему-то прислушивается, глядя через его плечо в темное отверстие коридора под аркой, из которого выходили один за другим ребята. Они здоровались с ним, но Ляшко стоял как истукан, никого не замечая.
– О, Щебет! Добро пожаловать! Ты где был? Мы думали, сбежал!..
– Что, Щебет, обратили тебя в мусульманина? – рассмеялся кто-то.
Ляшко повернулся, и смех тотчас прекратился. Его огромные зрачки пугали своей глубиной.
Все трое предпочли отойти от него.
– Глеб Александрович, что нам сейчас делать?
– Подождем Грановского, – с трудом ответил Нершин.
Ребята ушли отдыхать. Ляшко же так и стоял, глядя в черное отверстие за спиной капитана.
– Расскажи хоть, где был? – Нершин хотел взять его за плечо, но отчего-то передумал.
Олег сам повернулся к нему.
– Абдулхамид сказал, что все, на ком есть метка, должны пойти туда, – произнес он.
Его голос изменился. Стал низким, глухим. И уже отнюдь не думалось, что Ляшко склонен к болтовне.
– Метка?!
Ляшко молчал, продолжая смотреть в темноту.
– Это тебе Грановский сказал?
– Нет, Абдулхамид, – медленно ответил Олег.
– Значит, Абдулхамид?! – удивленно поморщился Нершин. – Он что, по-русски говорил?
Ляшко снова промолчал. Нершин слегка встряхнул его, но тот отстранился и побрел к палаткам. Обернувшись за ним, Нершин увидел Грановского и посланного за стариком солдата.
Ничего не говоря, Грановский выхватил у Нершина фонарь и полез в тоннель. Капитан предпочел остаться снаружи. Он заметил, что Ляшко полез в их палатку. Подумал: пусть отлежится парень, ночью поговорим.
Прошло несколько минут, прежде чем старик вновь показался на поверхности. На нем не было лица. Его борода смиренно повисла, а по щекам стекали капли пота.
– Что скажете, Евгений Владимирович? Что с вами? – сам до сих пор ощущая себя нехорошо, спросил Нершин.
Отдав фонарь, Грановский сцепил ладони и в задумчивости потирал пальцы друг об дружку. То ли довольный открытием, то ли от нервов.
– Похоже, мы нашли то, что искали, – произнес он.
– Вы нашли, хотите сказать… Не я.
– Да мы с вами, Глеб Александрович, как ниточка с иголочкой повязаны, – произнес Грановский и, неожиданно для Нершина начал расстегивать рубашку. – Посветите-ка!
Тот вначале опешил, а затем, когда старик отнял руки, увидел на его худой безволосой груди в точности такой же как у себя восьмилучевой крест из ломанных линий. Только не татуировку, а след ожога, будто тавро.
– У вас аналог имеется, я даже не сомневаюсь. И у вашего Ляшко, если спросите. Ну, и у Абдулхамида, если вас это вдруг заинтересует.
Пересохшими губами Нершин вдруг вспомнил, что Ляшко говорил о четверых «меченых».
– Это как понимать?
– Ну и что, верите вы теперь в судьбу и предназначение? – вместо ответа спросил старик. – А в переселение душ? Тоже нет?.. А я думаю, напрасно…
Грановский застегнулся и удалился, оставив собеседника в полнейшем смятении.
С Олегом Нершину так и не удалось поговорить. Парень как забрался в палатку, так, видимо, сразу уснул, не реагируя на потряхивания за плечо, будто находился в каком-то дурмане (не зря были эти огромные зрачки). Уже сгустилась ночь, а Нершин сидел и смотрел на спящего, словно не решаясь сделать то, что хотел. Некоторое время он еще раздумывал, а затем взял фонарь в зубы и, светя на грудь Ляшко, начал расстегивать парню рубашку. Не то, чтобы он не поверил словам Грановского, скорее желал развеять последние сомнения в том, что происходит нечто невероятное.
В какой-то момент Олег попытался перевернуться, но движения его были непроизвольными, он тут же успокоился. Нершин расстегнул на его рубашке все пуговицы до ремня и раздвинул края. Сначала он ничего не понял – грудь была чиста, никаких знаков на ней, ни ожогов, ни татуировок. Но, когда он внимательно присмотрелся, фонарик выпал из его рта на грудь спящего. Нершин не уберегся бы от конфуза, если бы Олег в эту секунду проснулся. Но парень только вздохнул протяжно и снова попытался перевернуться. Нершин надавил ему на плечо, подхватил укатившийся фонарь и снова направил луч на грудь Ляшко, кожа которого, как оказалось, изобиловала родимыми пятнами. Их была целая россыпь. Но в районе солнечного сплетения, среди прочих пятнышек особо выделялись несколько, имеющие одинаковые размеры. Мало того, что они образовывали собой хорошо известный Нершину символ, так еще и сами походили на крохотные восьмилучевые снежинки.
Нершин машинально застегнул рубашку солдата на пару пуговиц, затем, словно передумав, расстегнул снова и посмотрел еще раз, не почудилось ли ему, после чего, оставив Олега, переместился в свой угол и лег на спину, подложив ладони под голову.
Как ни пытался Нершин уснуть, не получалось. Сначала он извелся, затем смирился и просто лежал. Иногда он поворачивал взгляд к спящему Олегу, который периодически издавал стоны, вздрагивая всем телом. Ему хотелось разбудить парня, прервать его тяжкий сон, однако и сейчас этого сделать не удавалось. Нершину очень хотелось знать, что же именно снится Ляшко, но он, естественно, мог только гадать. Впрочем, он, наверное, не удивился бы, узнав, что в своем сне Олег видел тот самый коридор, уходящий в подземелье, словно в адову черноту.
Олег Ляшко спускался по нему целую вечность, желая достигнуть дна. И всякий раз на его пути вставала хитроумная преграда – в форме восьмилучевого креста, появлявшегося то в виде металлической решети, то в качестве огненных линий, то извивов обжигающего льда, как будто мешая двигаться вперед, а, точнее, вниз. И под конец этого мучительного преодоления, Олег Ляшко уперся во что-то совершенно невидимое, но твердое, холодное и беспредельно прочное.
«Ключ в тебе…» – услышал он чей-то шепот, похожий на единый зов множества голосов.
Глава 4
Секретно
4 мая 1981
№ 3281 ЦК КПСС
О противодействии слухам и сплетням, направленным на подрыв дружеских отношений
между народами СССР и Демократической Республики Афганистан.
«…В последнее время в Москве, Ленинграде, Киеве и других крупных городах СССР получили распространение слухи следующего содержания:
а) о неизвестной смертельно опасной болезни, которая якобы специально распространялась в Афганистане в среде советских гражданских и военных специалистов и теперь, в активной форме, завезена на территорию Союза ССР;
б) о т. н. «афганских крысах», или в других вариантах, собаках экзотических пород, якобы завезенных с территории Афганистана и специально натравляемых на людей, имеющих высокое значение для советской научной и общественно-политической деятельности.
…Совершенно очевидно, что речь идет о планомерно претворяемой в жизнь диверсии идеологического характера. Считаем необходимым установить источник распространения этих провокационных слухов и сплетен, и принять все меры для задержания и наказания виновных лиц, пытающихся в столь ответственное и тревожное время посеять недоверие между братскими народами наших стран…»
Внутренняя документация русской группы «Консультация» (РГК).
(Приказы) 31 мая 1981 года.
Только что по каналу экстренной связи получено сообщение о смерти в г. Сибирске еще одного ученого, входящего в группу, подлежащую особому контролю над научной деятельностью. В связи с необычностью ситуации (практически одновременная гибель ряда наблюдаемых лиц), объявляю о временном переводе дела под личный контроль заместителя Главного Консула, агента Баргузина. В силу острой нехватки персонала и неукоплектованности личного состава только что построенного в г. Сибирске филиала РГС, назначить агенту Баргузину в помощники одного агента (по его выбору) с последующим расширением группы до трех человек при первой же возможности. Для сообщений по делу использовать кодовый шифр «Мудрецы».
Главный консул Русской Группы «Консультация» (РГК). Агент «Аякс».
31 мая 1981 г. Сибирск.
Своей тишиной и безлюдностью только что отстроенный филиал «Консультации» производил давящее впечатление. Кругом только аппаратура, далеко не везде подключенная, множество стопами расставленных и нераспечатанных ящиков, и ни одной живой души. Из всех штатных установок работал только телепортационный блок, благодаря которому агенты, собственно, и оказались здесь, на среднем ярусе объекта площадью в тысячи квадратных метров, над которым по обыкновению находилось невзрачное административное здание, где очень скоро приютится какая-нибудь мелкая государственная контора. Но ее служащим так никогда и не суждено будет узнать, что в этом же здании, за неприметной дверью неприметного кабинета находится вход в строго засекреченные катакомбы, по которым в данную минуту шагали Анисимов и Вольфрам, а стены ярко освещенных коридоров гулко откликались на их шаги.
– Как-то мрачно здесь, Сергей Иванович, не находите? – сказал Вольфрам, заглядывая в следующую по ходу комнату.
Он закрыл дверь и догнал ушедшего вперед Анисимова.
– Я думал, хоть кто-нибудь будет нас встречать!
– С фанфарами?
– Так мы что здесь, совершенно одни?
– Нештатная ситуация. Нас сюда отправили значительно раньше времени, – пояснил Анисимов. – И вообще, предупреждаю сразу, условия у нас будут почти спартанские. Коммуникации еще не подключены. И ухаживать за нами некому. Если приспичит пожрать – нештатный завтрак, обед и ужин можно получить наверху, за деньги, в каком-нибудь кафе или в столовой. Как у всех нормальных людей. Вот так. Не больше и не меньше.
– А мы, конечно, ненормальные, – с радостью согласился Вольфрам. – Это я уже давно подозревал.
Анисимов вдруг резко остановился. Вольфрам тоже встал как вкопанный, и, глядя на строгое лицо шефа подумал: сейчас разворчится. Но Сергей Иванович только ухмыльнулся, заметив, как напрягся помощник.
– Чувствую, мы сработаемся, – сказал он и кивнул на дверь перед ними. – Пришли.
К большому огорчению Вольфрама, ему все же пришлось заняться хозяйственной работой. Первые три часа пребывания в филиале «Консультации» он потратил на то, чтобы извлечь из стоявших в комнате ящиков детали столов, шкафов и стульев и с помощью приложенного нехитрого инструмента собрать из них необходимую для работы мебель.
Пока Вольфрам колдовал над интерьером, пользуясь невнятно (а если начистоту – по-дурацки) составленными инструкциями, Анисимов вынул из портфеля пухлые конверты материалов, распечатал их и, разложив на одном из ящиков, встал перед ним на колени, словно провинившийся в чем-то ученик, и погрузился в чтение.
Поначалу у Вольфрама ничего не получалось, но терпение помогло ему кое-как разобраться со схемами и чертежами, лишь изредка он бросал замечания, что организации, работающей под контролем инопланетян, давно пора обзавестись саморастущей мебелью, а заодно – легко и без остатка усвояемыми таблетками питания, не требующими наличия тех самых неподключенных еще коммуникаций. Но со стороны Анисимова доносилось лишь тихое шуршание перелистываемых страниц. Шеф ничего не слышал.
– Готово! – Вольфрам, наконец, расправился с последним вертящимся стулом на колесиках и, подкатив его к столу покрупнее, предназначавшемуся для начальства, взмахнул руками. – Прошу!
– Это как раз тебе сейчас нужнее, – сухо произнес Анисимов, отвлекшись от бумаг. Он собрал их в аккуратную стопку, тяжело поднялся и, немного прихрамывая от долгого сидения на коленях, перенес документы большой стол. Занял почти всю столешницу, расположив бумаги в строго определенном порядке, словно раскладывая пасьянс.
– Вот это все тебе нужно изучить!
Вольфрам послушно уселся за стол.
– А я пока схожу наверх, – сказал Анисимов. – На разведку. Ребята из строительной группы говорили, что тут где-то поблизости есть неплохая пельменная. И вообще, на город взгляну. Ни разу не был в Сибирске. А ты?
– Я тоже… – тоскливо ответил Вольфрам. «…хотел бы прогуляться» – это, естественно, он не стал произносить вслух.
– Смотри, Волков, ничего не пропусти! – Анисимов показал на бумаги. – И набросай план мероприятий на завтра! Как-никак, твое задание! – добавил он, прежде чем закрыть за собой дверь.
Долго Вольфрам не мог настроиться на рабочий лад. Ему то мерещились непонятные звуки из коридора, и он выглядывал, дабы убедиться, что никого нет (да и как попадешь сюда без контрольной карты). То отвлекался от документов, тупо разглядывая набухающую мозоль, которую подарили ему три часа с отверткой в руках. То просто костерил себя за то, что не может сосредоточиться.
– Прямо детский сад!
Он растер виски, поиграл желваками, походил из угла в угол.
– Значит, что мы имеем! – вслух произнес он, вновь беря со стола первый документ. – Три человека, которые находились на особом учете «Консультации»…
Вольфрам наскоро пробежал взглядом список с личными данными ученых – фамилии, звания, регалии, факты биографии.
Все их работы, так или иначе, были связаны с изобретениями, которые, по мнению Смотрителей, могли рано или поздно привести к созданию технологий, на данный момент запретных для Земли. Такие ученые по определению брались «Консультацией» под наблюдение. Впрочем, даже если ситуация порой выходила из-под контроля и «ненужное» открытие все-таки совершалось, никто никого не собирался уничтожать. Все делалось тихо и мирно. Обычно в этих случаях привлекалась группа мнемотехников, задачей которых было воздействовать на память «клиента» таким образом, чтобы он убедился в бесперспективности своей концепции или разработки и отказался от нее в добровольном порядке. Почти всегда взамен ему подсовывали какую-нибудь альтернативную идею, совершенно безопасную с точки зрения Устава «Консультации», но способную принести ученому неплохие моральные и материальные дивиденды. Эта система срабатывала всегда, и с исключительной надежностью. Она использовалась Смотрителями и раньше, задолго до создания «Консультации», еще с конца 19 века, тогда же в прессу впервые начали просачиваться истории о неких демонических сущностях, которых много позже окрестили «людьми в черном», способными появляться внезапно и так же внезапно исчезать, и с которыми зачастую были связаны факты обнаружения НЛО и прочие паранормальные явления.
4 мая 1981
№ 3281 ЦК КПСС
О противодействии слухам и сплетням, направленным на подрыв дружеских отношений
между народами СССР и Демократической Республики Афганистан.
«…В последнее время в Москве, Ленинграде, Киеве и других крупных городах СССР получили распространение слухи следующего содержания:
а) о неизвестной смертельно опасной болезни, которая якобы специально распространялась в Афганистане в среде советских гражданских и военных специалистов и теперь, в активной форме, завезена на территорию Союза ССР;
б) о т. н. «афганских крысах», или в других вариантах, собаках экзотических пород, якобы завезенных с территории Афганистана и специально натравляемых на людей, имеющих высокое значение для советской научной и общественно-политической деятельности.
…Совершенно очевидно, что речь идет о планомерно претворяемой в жизнь диверсии идеологического характера. Считаем необходимым установить источник распространения этих провокационных слухов и сплетен, и принять все меры для задержания и наказания виновных лиц, пытающихся в столь ответственное и тревожное время посеять недоверие между братскими народами наших стран…»
Внутренняя документация русской группы «Консультация» (РГК).
(Приказы) 31 мая 1981 года.
Только что по каналу экстренной связи получено сообщение о смерти в г. Сибирске еще одного ученого, входящего в группу, подлежащую особому контролю над научной деятельностью. В связи с необычностью ситуации (практически одновременная гибель ряда наблюдаемых лиц), объявляю о временном переводе дела под личный контроль заместителя Главного Консула, агента Баргузина. В силу острой нехватки персонала и неукоплектованности личного состава только что построенного в г. Сибирске филиала РГС, назначить агенту Баргузину в помощники одного агента (по его выбору) с последующим расширением группы до трех человек при первой же возможности. Для сообщений по делу использовать кодовый шифр «Мудрецы».
Главный консул Русской Группы «Консультация» (РГК). Агент «Аякс».
31 мая 1981 г. Сибирск.
Своей тишиной и безлюдностью только что отстроенный филиал «Консультации» производил давящее впечатление. Кругом только аппаратура, далеко не везде подключенная, множество стопами расставленных и нераспечатанных ящиков, и ни одной живой души. Из всех штатных установок работал только телепортационный блок, благодаря которому агенты, собственно, и оказались здесь, на среднем ярусе объекта площадью в тысячи квадратных метров, над которым по обыкновению находилось невзрачное административное здание, где очень скоро приютится какая-нибудь мелкая государственная контора. Но ее служащим так никогда и не суждено будет узнать, что в этом же здании, за неприметной дверью неприметного кабинета находится вход в строго засекреченные катакомбы, по которым в данную минуту шагали Анисимов и Вольфрам, а стены ярко освещенных коридоров гулко откликались на их шаги.
– Как-то мрачно здесь, Сергей Иванович, не находите? – сказал Вольфрам, заглядывая в следующую по ходу комнату.
Он закрыл дверь и догнал ушедшего вперед Анисимова.
– Я думал, хоть кто-нибудь будет нас встречать!
– С фанфарами?
– Так мы что здесь, совершенно одни?
– Нештатная ситуация. Нас сюда отправили значительно раньше времени, – пояснил Анисимов. – И вообще, предупреждаю сразу, условия у нас будут почти спартанские. Коммуникации еще не подключены. И ухаживать за нами некому. Если приспичит пожрать – нештатный завтрак, обед и ужин можно получить наверху, за деньги, в каком-нибудь кафе или в столовой. Как у всех нормальных людей. Вот так. Не больше и не меньше.
– А мы, конечно, ненормальные, – с радостью согласился Вольфрам. – Это я уже давно подозревал.
Анисимов вдруг резко остановился. Вольфрам тоже встал как вкопанный, и, глядя на строгое лицо шефа подумал: сейчас разворчится. Но Сергей Иванович только ухмыльнулся, заметив, как напрягся помощник.
– Чувствую, мы сработаемся, – сказал он и кивнул на дверь перед ними. – Пришли.
К большому огорчению Вольфрама, ему все же пришлось заняться хозяйственной работой. Первые три часа пребывания в филиале «Консультации» он потратил на то, чтобы извлечь из стоявших в комнате ящиков детали столов, шкафов и стульев и с помощью приложенного нехитрого инструмента собрать из них необходимую для работы мебель.
Пока Вольфрам колдовал над интерьером, пользуясь невнятно (а если начистоту – по-дурацки) составленными инструкциями, Анисимов вынул из портфеля пухлые конверты материалов, распечатал их и, разложив на одном из ящиков, встал перед ним на колени, словно провинившийся в чем-то ученик, и погрузился в чтение.
Поначалу у Вольфрама ничего не получалось, но терпение помогло ему кое-как разобраться со схемами и чертежами, лишь изредка он бросал замечания, что организации, работающей под контролем инопланетян, давно пора обзавестись саморастущей мебелью, а заодно – легко и без остатка усвояемыми таблетками питания, не требующими наличия тех самых неподключенных еще коммуникаций. Но со стороны Анисимова доносилось лишь тихое шуршание перелистываемых страниц. Шеф ничего не слышал.
– Готово! – Вольфрам, наконец, расправился с последним вертящимся стулом на колесиках и, подкатив его к столу покрупнее, предназначавшемуся для начальства, взмахнул руками. – Прошу!
– Это как раз тебе сейчас нужнее, – сухо произнес Анисимов, отвлекшись от бумаг. Он собрал их в аккуратную стопку, тяжело поднялся и, немного прихрамывая от долгого сидения на коленях, перенес документы большой стол. Занял почти всю столешницу, расположив бумаги в строго определенном порядке, словно раскладывая пасьянс.
– Вот это все тебе нужно изучить!
Вольфрам послушно уселся за стол.
– А я пока схожу наверх, – сказал Анисимов. – На разведку. Ребята из строительной группы говорили, что тут где-то поблизости есть неплохая пельменная. И вообще, на город взгляну. Ни разу не был в Сибирске. А ты?
– Я тоже… – тоскливо ответил Вольфрам. «…хотел бы прогуляться» – это, естественно, он не стал произносить вслух.
– Смотри, Волков, ничего не пропусти! – Анисимов показал на бумаги. – И набросай план мероприятий на завтра! Как-никак, твое задание! – добавил он, прежде чем закрыть за собой дверь.
Долго Вольфрам не мог настроиться на рабочий лад. Ему то мерещились непонятные звуки из коридора, и он выглядывал, дабы убедиться, что никого нет (да и как попадешь сюда без контрольной карты). То отвлекался от документов, тупо разглядывая набухающую мозоль, которую подарили ему три часа с отверткой в руках. То просто костерил себя за то, что не может сосредоточиться.
– Прямо детский сад!
Он растер виски, поиграл желваками, походил из угла в угол.
– Значит, что мы имеем! – вслух произнес он, вновь беря со стола первый документ. – Три человека, которые находились на особом учете «Консультации»…
Вольфрам наскоро пробежал взглядом список с личными данными ученых – фамилии, звания, регалии, факты биографии.
Все их работы, так или иначе, были связаны с изобретениями, которые, по мнению Смотрителей, могли рано или поздно привести к созданию технологий, на данный момент запретных для Земли. Такие ученые по определению брались «Консультацией» под наблюдение. Впрочем, даже если ситуация порой выходила из-под контроля и «ненужное» открытие все-таки совершалось, никто никого не собирался уничтожать. Все делалось тихо и мирно. Обычно в этих случаях привлекалась группа мнемотехников, задачей которых было воздействовать на память «клиента» таким образом, чтобы он убедился в бесперспективности своей концепции или разработки и отказался от нее в добровольном порядке. Почти всегда взамен ему подсовывали какую-нибудь альтернативную идею, совершенно безопасную с точки зрения Устава «Консультации», но способную принести ученому неплохие моральные и материальные дивиденды. Эта система срабатывала всегда, и с исключительной надежностью. Она использовалась Смотрителями и раньше, задолго до создания «Консультации», еще с конца 19 века, тогда же в прессу впервые начали просачиваться истории о неких демонических сущностях, которых много позже окрестили «людьми в черном», способными появляться внезапно и так же внезапно исчезать, и с которыми зачастую были связаны факты обнаружения НЛО и прочие паранормальные явления.