Страница:
Разумеется, едва ли бы нашелся человек, способный устоять перед лавиной психотехнических эффектов, построенных на основе инопланетных технологий, однако даже на такой случай Устав «Консультации» предусматривал разные методы, вплоть до локального стирания памяти. Но мера эта была крайней и применялась за эти годы всего несколько раз. Так что в целом и речи не могло быть о каких-то серьезных последствиях для ничего не ведающей жертвы. И уж тем более о физическом устранении.
– А между тем, – снова вслух произнес Вольфрам, мысленно закончив зазубренный эскурс в историю, – все трое из нашего списка умерли. Один обнаружен мертвым в своей квартире. Двое других так же найдены в своих домах, некоторое время они находились в стабильно тяжелом состоянии, попытки привести их в чувства, ни к чему не привели. Оба, как и третий, скончались, не приходя в сознание.
Он вернул подшивку на стол и перешел к другим документам, полученным из разных источников: справки, протоколы, фотографии и т. п. Дальше настала очередь мнений экспертов «Консультации», в изобилии использующих профессиональные и сугубо специализированные термины. Но в эту минуту Вольфрам предпочел обойтись своими словами:
– Мы должны исходить из самых худших предположений. Возможно, ведется охота на ученых, работающих в перспективных направлениях. За последние несколько дней погибли три высококлассных научных специалиста…
Вольфрам на мгновение замолчал. Ему показалось, что именно так, рассуждая вслух, мысли текут быстрее и легче, а испещренная канцелярским языком бумажная муть, из которой он должен был почерпнуть необходимую информацию, уже не кажется такой удушающе противной.
С удовлетворением хмыкнув, он продолжил:
– С одной стороны, все это вроде бы играет нам на руку. Потому что таким образом, вольно или невольно, решается проблема развития человеческой науки в нужном Смотрителям русле. Однако, с другой стороны, мы можем с полным основанием утверждать, что «Консультация» не причастна ни к одному из этих случаев. Никто, никакая группа или одиночный агент клиентами из этого списка не занимался. Они были под наблюдением. Всего лишь под наблюдением. К тому же для «Консультации» очень невыгодно действовать такими излишне жестокими методами, когда есть простые и надежные способы. Странно было так же, что все эти ученые относились к разным сферам науки: физик, биолог, химик. и никак не были меж собой связаны.
Вольфрам окинул взглядом стол и лежавшие на нем бумаги и фотографии.
– Возможно, это всего лишь верхушка айсберга. И на самом деле пострадавших значительно больше. Во всем этом вам предстоит разобраться, агент Вольфрам. Каков же будет ваш первый шаг?..
Он щелкнул каблуками, вытянулся по струнке и тут же расслабленно ссутулился.
– Не переигрывай, – сказал он и пожалел вдруг, что рядом нет собеседника. Разговаривать с самим собой – так недалеко и до шизофрении.
Вольфрам снова уселся за стол. Он второй, затем третий раз просмотрел информацию по каждому случаю. Все они были отсортированы по датам, но что-то подсказывало, что доверять такой подборке не стоит. И начинать нужно вовсе не с первого зарегистрированного «клиента».
«Но с кого?»
Интересно, что решил Анисимов? – подумал Вольфрам.
Следовало бы подключить интуицию, но она, к сожалению, глухо молчала.
Он почувствовал, что вновь готов скатиться в уныние, как вдруг заверещал коммуникатор. Из сообщения, пришедшего из Центра, следовало, что через час состоится сеанс телепортации. В подмогу им будет отправлен обещанный Яковлевым агент.
– Это, конечно, хорошо, – пробурчал Вольфрам. – Если не забудете доставить с ним ящик тушенки.
Аппетит и вправду разыгрался. Он опять было подумал о том, как несправедливо поступил с ним Анисимов, отправившись искать городские достопримечательности, но тут же одернул себя: все эти заявления, скорее всего, не более чем попытка воспитания. После этой мысли сразу стало легче. А вскоре он получил подтверждение своей догадке. На фоне абсолютной тишины из открытой двери донесся легкий сип открывающихся дверей лифта и голос контрольной системы, а раздавшиеся шаги, безусловно, принадлежали Анисимову.
Шеф вошел в комнату, в одной руке держа промасленный бумажный сверток, в другой – бутылку кефира с бумажными стаканчиками на горлышке.
– Ну как ты здесь?
Вольфрам взглянул на часы: шеф отсутствовал всего лишь час с небольшим. За это время вряд ли можно утешить туристическое любопытство.
Глядя на Вольфрама, Анисимов будто прочел его мысли.
– Ты думал, я вправду гулять собираюсь? – спросил он.
Вольфрам поспешил мотнуть головой.
– Ладно, не ври.
Анисимов так быстро водрузил сверток на стол, что Вольфрам едва успел убрать из-под него бумаги. В свертке оказались еще теплые фаршированные блины. Три штуки. Он вопросительно уставился на шефа.
– Пельменной я, к сожалению, не нашел, зато в двух кварталах отсюда есть замечательная блинная. И народу почти никого. Ты извини, я пока шел, один прихватил, не удержался. Так что тебе два полагается. Раз позавтракать нам с тобой не удалось, так хоть червячка заморим. К тому же, по здешнему времени, уже близится конец рабочего дня. К нам с тобой это, разумеется, не относится.
– Обещали внеплановую телепортацию через час, – доложил Вольфрам. – То есть, уже через полчаса. Кого-то пришлют.
Анисимов кивнул.
– Да, я тоже получил сообщение. Это вовремя. Третья голова нам не помешает.
Пока Вольфрам угощался, Анисимов полез в карман за платком. Вытер пальцы и, уже из внутреннего кармана достал свой коммуникатор и настроил на голографический режим проекции.
– Взгляни. Еще один наш клиент. Свежий. Еще даже не учтенный.
– Уже четвертый, получается?
Вольфрам взглянул на проекцию. Это была фотография висевшего на стене некролога, красиво выведенного вручную плакатными перьями. Николай Дмитриевич Кулагин, доцент, член-корреспондент Академии Наук. Под некрологом шрифтом поменьше было добавлено приглашение на панихиду по случаю похорон заслуженного ученого.
– Я пока сюда шел, запросил через базу его досье. Вот, посмотри.
Вольфрам сравнил два фото – на некрологе ученый выглядел гораздо моложе и симпатичнее, чем на снимках, сделанных когда-то другими агентами «Консультации».
– Здешний Академгородок, конечно, не сравнить с Новосибирским, – сказал Анисимов. – Однако, это не умаляет заслуг здешних ученых перед советским отечеством. И этот Кулагин – довольно известная персона в научных кругах. По нашим циркулярам он входил в группу «Б».
Хотя Вольфрам еще не успел изучить досье ученого, он непроизвольно поджал губы, как бы демонстрируя уважение. Группа «Б», это, конечно, еще не научная элита (группа «А», слежка за которой велась «Консультацией» в особом режиме), но очень близко к ней. Наблюдение за учеными вроде Кулагина носило периодический характер, обычно с перерывами в два-три месяца. А это значило, что в промежутке между этими плановыми акциями Кулагин находился вне поля зрения «Консультации».
– Следующий сеанс предполагался через неделю, – сказал Вольфрам, посмотрев отметку.
– Вот именно, – ответил Анисимов. – О его смерти я узнал сегодня, буквально перед отправкой.
Вольфрам снова посмотрел на часы и показал Анисимову: время!
– Что, уже пора? Ну, тогда пошли встречать гостя…
Они вышли в коридор и направились в телепортационный бокс. Вольфрам все гадал по дороге, кого к ним пришлют. Кажется, в третьей группе нескольких курсантов планировали оставить для работы «на подхвате». Среди них были юноши и девушки, и Вольфрам определенно предпочел бы получить в свою команду парня. Конечно, все агенты «Консультации» женского пола, в противовес своим гражданским товаркам, были как на подбор строги, дисциплинированы и сосредоточены исключительно на деле, – но все еще давала о себе знать история незадавшихся личных отношений. Не то, чтобы Георгий Волков жалел о своем решении не связывать себя семейными узами, и он, разумеется, не собирался всю жизнь вести монашеский образ жизни, но женщина в команде – это лишний повод для отвлеченных мыслей, вместо того, чтобы полностью отдаться работе.
Прислонившись к стене (сесть было не на что, а второй раз мучиться со сборкой мебели Вольфрам был не намерен), они ждали оставшиеся минуты до переброски. Наконец, замигал фонарь, и голос контрольной системы возвестил о прибытии. Когда шлюз распахнулся, Вольфрам шагнул вперед, чтобы поприветствовать первого члена своей команды. Он замер на пороге, и улыбка сползла с его лица.
– Ты как здесь…
– Прибыл по распоряжению командования! – раздался голос из здоровенного черного ящика, торчавшего посреди камеры телепорта, подобно незабвенному черному монолиту из романа Кларка. Создатели говорливого секретаря, видимо, желали проявить в этом злую иронию.
Вольфрам обернулся на Анисимова. Тот развел руками, давая понять, что он здесь не при чем.
– Рад приветствовать вас, агент Баргузин. И вас, агент Вольфрам! – провопил ГРОБ, да таким задорным и живым голосом, будто готов был броситься в объятия Волкова, обладай он конечностями.
В груди Вольфрама боролись противоречивые чувства, от смеха до слез одновременно.
– Ну, спасибо, Ивану Сергеевичу, ну спасибо, ну удружил!..
Он приблизился к роботу.
– Господи, да как тебя тащить-то? Хоть бы тебе и вправду колесики приделали!
– Вы меня нарочно пытаетесь обидеть, агент Вольфрам?
– И не думаю!
Кряхтя, он попробовал ящик на вес. Анисимов поспешил ему на помощь. Вдвоем они выволокли ГРОБа в коридор.
– Как же я рад оказаться с вами, друзья! – снова радостно откликнулся тот.
У него был голос по-настоящему счастливого человека. Вольфраму вдруг стало неловко: к чему сердиться, вместо того, чтобы относиться к роботу, словно к запертому в клетке живому существу? К тому же будет теперь в команде не лишний собеседник. Как Анисимов сказал: третья голова не помешает. Даже если она железная и прямоугольная. Ни больше, ни меньше.
– Ладно, поехали дальше, горе ты мое луковое!.. Сергей Иванович, давайте его на меня! Так! Так! Еще немного… Да не боись, ты, железяка, не уроним!..
Условия действительно выдались спартанские. Спать пришлось прямо на картонных листах, оставшихся от мебельных коробок. В принципе, Вольфрам мог найти где-нибудь комплект для сборки дивана, но ему было жаль тратить на это время. Тем более что Анисимов вообще ни словом не обмолвился о неудобствах. Казалось, шеф готов спать хоть на голом полу, и даже не верилось, что до того, как попасть в «Консультацию» этот человек когда-то работал в обычной школе учителем. Вольфрам по природе не был излишне любопытным, но не отказался бы от возможности узнать, какие испытания выпали на долю шефа. Впрочем, сначала нужно завоевать доверие, а там будет видно.
– Ну что, Георгий, еще раз обсудим твой план? – спросил Анисимов. Похоже, ему тоже не спалось.
– А что тут обсуждать. Первым делом нам понадобится своя машина. Хотя нет, с этим можно повременить. Завтра нужно попасть на похороны к Кулагину. Может быть, сходу удастся зацепиться за какой-нибудь след.
– Может быть, – услышал он в ответ немного рассеянный голос Анисимова.
– А что, вы считаете, не с этого нужно начинать? – Вольфрам приподнялся на локте.
– Нет, нет. Решать тебе. И дело «Мудрецов», разумеется, твое. Я лишь для подстраховки. Не больше и не меньше. Извини, если тебя смущают мои вопросы.
– Да нет, ничего, – снова улегся Вольфрам. – Я понимаю. Чересчур ответственное первое задание. Только вы, на случай чего, оставляете за собой право вмешаться в мои решения в любой момент, верно? Скажите сразу, я пойму.
Он почувствовал, что его вопрос застал Анисимова врасплох.
– Какой ты у нас проницательный, – проворчал тот. – Нет, я разубеждать тебя не стану, однако скажу, что ты не прав. В том, что я приставлен к тебе для контроля. Я даже не знаю, как именно убедить тебя… – он опять замялся, но не пожелал объясняться дальше.
– Мне продолжать? – спросил Вольфрам, не желая разводить бодягу с выяснением отношений.
– Да, конечно.
– Я тут думал, кем нам лучше представиться. Есть два варианта. Можно сказать, что мы заказчики из НИИ в Киеве, куда Кулагин ездил месяц назад в командировку – об этом есть информация в его досье. Он должен был доделать для них проект какой-то установки, но не успел. Второй вариант – выдать себя за сотрудников КГБ. Этот вариант мне больше по душе. Конечно, кого-то это напугает, но у кого-то, напротив, развяжет языки. Некоторые люди обожают откровенничать с представителями моей бывшей конторы.
– Кстати, в его досье, кажется, был какой-то намек на связь с КГБ, но точных данных нет.
Из своего угла неожиданно подал голос ГРОБ. Вольфрам подумал, что его не удивил бы при этом застенчивый кашель.
– Извините, коллеги. Могу ли я предложить третий вариант?
– Это какой же? – с неудовольствием повернулся Вольфрам. Он-то как раз готов был действовать по старой памяти. С поддельными удостоверениями комитетчиков, которые ни за что не отличишь от настоящих, им бы всюду открылись двери.
– Во-первых, люди из научной среды охотнее пойдут на контакт с человеком их круга. А вы, Сергей Иванович, бесспорно, сможете выдать себя за представителя администрации научного института. Из предоставленной мне информации, я знаю, что Кулагин учился в Киеве, и, значит, вы могли быть с ним знакомы лично. Это два.
– Ну, а я кем тогда представлюсь? Инженером или токарем? – встрял Вольфрам, не скрывая раздражения.
– Сопровождающим лицом, – невозмутимо ответил ГРОБ. – Представителем организации, которая контролировала секретные работы Кулагина. Пусть люди гадают о принадлежности к конкретному ведомству. Вы, агент Вольфрам, в разговоре можете и надавить психологически. Важно дать понять, что речь идет о работах особой важности. В этом случае разные характеры с большей охотой пойдут с вами на контакт. «Это и охота, и зверей убивать не нужно!» – закончил робот голосом дяди Федора из мультфильма «Трое из Простоквашино».
– Отличная идея, – похвалил Анисимов.
Вольфрам хмыкнул. Почему ему не пришла в голову такая простая мысль объединить два варианта? По типу: добрый следователь, плохой следователь. Это все прошлое «безопасника» стучится в спину. Здесь нельзя действовать в лоб. Конечно, было бы хорошо и сейчас привлечь к работе мнемотехников. Провести опрос свидетелей, затем стереть какие-то воспоминания или добавить нужные. Но так не делается. Во-первых, через процедуру придется пропустить слишком много людей, а на это не хватит ни сил, ни средств, да и технологически осуществить все это очень сложно. Во-вторых, мнемотехников вызывают только после того, как появится хоть какая-нибудь конкретика. Вот если бы Смотрители подарили землянам такие приборы, с помощью которых можно было стирать память на раз. Взял, к примеру, в руки что-то вроде фонарика или палочки (волшебной, разумеется), сверкнул, как фотовспышкой (сам, естественно, на глаза черные очки нацепил, чтобы не подставиться – смешно и глупо, наверное, со стороны!). Пшик! – и готово! – человек ничего не помнит. Как настроил прибор, столько времени из памяти и вывалилось. Но это, к сожалению, пока еще фантастика. Нет таких приборов у «Консультации», а жаль! Но зато есть «либерализаторы» – тоже ничего штучка.
– А ты молодец, Гроб! – произнес он вслух.
Похвала двух людей вызвала у робота всплеск радости.
– Я думаю, что пребывание в этом теле должно многому научить меня. Это будет как метаморфоза для гусеницы, которая должна превратиться в бабочку! Вот увидите, когда у меня появятся ноги и руки…
– Ладно, ладно! – поспешил заткнуть его Вольфрам. – Будь добр, давай поговорим об этом в следующий раз!
Глава 5
– А между тем, – снова вслух произнес Вольфрам, мысленно закончив зазубренный эскурс в историю, – все трое из нашего списка умерли. Один обнаружен мертвым в своей квартире. Двое других так же найдены в своих домах, некоторое время они находились в стабильно тяжелом состоянии, попытки привести их в чувства, ни к чему не привели. Оба, как и третий, скончались, не приходя в сознание.
Он вернул подшивку на стол и перешел к другим документам, полученным из разных источников: справки, протоколы, фотографии и т. п. Дальше настала очередь мнений экспертов «Консультации», в изобилии использующих профессиональные и сугубо специализированные термины. Но в эту минуту Вольфрам предпочел обойтись своими словами:
– Мы должны исходить из самых худших предположений. Возможно, ведется охота на ученых, работающих в перспективных направлениях. За последние несколько дней погибли три высококлассных научных специалиста…
Вольфрам на мгновение замолчал. Ему показалось, что именно так, рассуждая вслух, мысли текут быстрее и легче, а испещренная канцелярским языком бумажная муть, из которой он должен был почерпнуть необходимую информацию, уже не кажется такой удушающе противной.
С удовлетворением хмыкнув, он продолжил:
– С одной стороны, все это вроде бы играет нам на руку. Потому что таким образом, вольно или невольно, решается проблема развития человеческой науки в нужном Смотрителям русле. Однако, с другой стороны, мы можем с полным основанием утверждать, что «Консультация» не причастна ни к одному из этих случаев. Никто, никакая группа или одиночный агент клиентами из этого списка не занимался. Они были под наблюдением. Всего лишь под наблюдением. К тому же для «Консультации» очень невыгодно действовать такими излишне жестокими методами, когда есть простые и надежные способы. Странно было так же, что все эти ученые относились к разным сферам науки: физик, биолог, химик. и никак не были меж собой связаны.
Вольфрам окинул взглядом стол и лежавшие на нем бумаги и фотографии.
– Возможно, это всего лишь верхушка айсберга. И на самом деле пострадавших значительно больше. Во всем этом вам предстоит разобраться, агент Вольфрам. Каков же будет ваш первый шаг?..
Он щелкнул каблуками, вытянулся по струнке и тут же расслабленно ссутулился.
– Не переигрывай, – сказал он и пожалел вдруг, что рядом нет собеседника. Разговаривать с самим собой – так недалеко и до шизофрении.
Вольфрам снова уселся за стол. Он второй, затем третий раз просмотрел информацию по каждому случаю. Все они были отсортированы по датам, но что-то подсказывало, что доверять такой подборке не стоит. И начинать нужно вовсе не с первого зарегистрированного «клиента».
«Но с кого?»
Интересно, что решил Анисимов? – подумал Вольфрам.
Следовало бы подключить интуицию, но она, к сожалению, глухо молчала.
Он почувствовал, что вновь готов скатиться в уныние, как вдруг заверещал коммуникатор. Из сообщения, пришедшего из Центра, следовало, что через час состоится сеанс телепортации. В подмогу им будет отправлен обещанный Яковлевым агент.
– Это, конечно, хорошо, – пробурчал Вольфрам. – Если не забудете доставить с ним ящик тушенки.
Аппетит и вправду разыгрался. Он опять было подумал о том, как несправедливо поступил с ним Анисимов, отправившись искать городские достопримечательности, но тут же одернул себя: все эти заявления, скорее всего, не более чем попытка воспитания. После этой мысли сразу стало легче. А вскоре он получил подтверждение своей догадке. На фоне абсолютной тишины из открытой двери донесся легкий сип открывающихся дверей лифта и голос контрольной системы, а раздавшиеся шаги, безусловно, принадлежали Анисимову.
Шеф вошел в комнату, в одной руке держа промасленный бумажный сверток, в другой – бутылку кефира с бумажными стаканчиками на горлышке.
– Ну как ты здесь?
Вольфрам взглянул на часы: шеф отсутствовал всего лишь час с небольшим. За это время вряд ли можно утешить туристическое любопытство.
Глядя на Вольфрама, Анисимов будто прочел его мысли.
– Ты думал, я вправду гулять собираюсь? – спросил он.
Вольфрам поспешил мотнуть головой.
– Ладно, не ври.
Анисимов так быстро водрузил сверток на стол, что Вольфрам едва успел убрать из-под него бумаги. В свертке оказались еще теплые фаршированные блины. Три штуки. Он вопросительно уставился на шефа.
– Пельменной я, к сожалению, не нашел, зато в двух кварталах отсюда есть замечательная блинная. И народу почти никого. Ты извини, я пока шел, один прихватил, не удержался. Так что тебе два полагается. Раз позавтракать нам с тобой не удалось, так хоть червячка заморим. К тому же, по здешнему времени, уже близится конец рабочего дня. К нам с тобой это, разумеется, не относится.
– Обещали внеплановую телепортацию через час, – доложил Вольфрам. – То есть, уже через полчаса. Кого-то пришлют.
Анисимов кивнул.
– Да, я тоже получил сообщение. Это вовремя. Третья голова нам не помешает.
Пока Вольфрам угощался, Анисимов полез в карман за платком. Вытер пальцы и, уже из внутреннего кармана достал свой коммуникатор и настроил на голографический режим проекции.
– Взгляни. Еще один наш клиент. Свежий. Еще даже не учтенный.
– Уже четвертый, получается?
Вольфрам взглянул на проекцию. Это была фотография висевшего на стене некролога, красиво выведенного вручную плакатными перьями. Николай Дмитриевич Кулагин, доцент, член-корреспондент Академии Наук. Под некрологом шрифтом поменьше было добавлено приглашение на панихиду по случаю похорон заслуженного ученого.
– Я пока сюда шел, запросил через базу его досье. Вот, посмотри.
Вольфрам сравнил два фото – на некрологе ученый выглядел гораздо моложе и симпатичнее, чем на снимках, сделанных когда-то другими агентами «Консультации».
– Здешний Академгородок, конечно, не сравнить с Новосибирским, – сказал Анисимов. – Однако, это не умаляет заслуг здешних ученых перед советским отечеством. И этот Кулагин – довольно известная персона в научных кругах. По нашим циркулярам он входил в группу «Б».
Хотя Вольфрам еще не успел изучить досье ученого, он непроизвольно поджал губы, как бы демонстрируя уважение. Группа «Б», это, конечно, еще не научная элита (группа «А», слежка за которой велась «Консультацией» в особом режиме), но очень близко к ней. Наблюдение за учеными вроде Кулагина носило периодический характер, обычно с перерывами в два-три месяца. А это значило, что в промежутке между этими плановыми акциями Кулагин находился вне поля зрения «Консультации».
– Следующий сеанс предполагался через неделю, – сказал Вольфрам, посмотрев отметку.
– Вот именно, – ответил Анисимов. – О его смерти я узнал сегодня, буквально перед отправкой.
Вольфрам снова посмотрел на часы и показал Анисимову: время!
– Что, уже пора? Ну, тогда пошли встречать гостя…
Они вышли в коридор и направились в телепортационный бокс. Вольфрам все гадал по дороге, кого к ним пришлют. Кажется, в третьей группе нескольких курсантов планировали оставить для работы «на подхвате». Среди них были юноши и девушки, и Вольфрам определенно предпочел бы получить в свою команду парня. Конечно, все агенты «Консультации» женского пола, в противовес своим гражданским товаркам, были как на подбор строги, дисциплинированы и сосредоточены исключительно на деле, – но все еще давала о себе знать история незадавшихся личных отношений. Не то, чтобы Георгий Волков жалел о своем решении не связывать себя семейными узами, и он, разумеется, не собирался всю жизнь вести монашеский образ жизни, но женщина в команде – это лишний повод для отвлеченных мыслей, вместо того, чтобы полностью отдаться работе.
Прислонившись к стене (сесть было не на что, а второй раз мучиться со сборкой мебели Вольфрам был не намерен), они ждали оставшиеся минуты до переброски. Наконец, замигал фонарь, и голос контрольной системы возвестил о прибытии. Когда шлюз распахнулся, Вольфрам шагнул вперед, чтобы поприветствовать первого члена своей команды. Он замер на пороге, и улыбка сползла с его лица.
– Ты как здесь…
– Прибыл по распоряжению командования! – раздался голос из здоровенного черного ящика, торчавшего посреди камеры телепорта, подобно незабвенному черному монолиту из романа Кларка. Создатели говорливого секретаря, видимо, желали проявить в этом злую иронию.
Вольфрам обернулся на Анисимова. Тот развел руками, давая понять, что он здесь не при чем.
– Рад приветствовать вас, агент Баргузин. И вас, агент Вольфрам! – провопил ГРОБ, да таким задорным и живым голосом, будто готов был броситься в объятия Волкова, обладай он конечностями.
В груди Вольфрама боролись противоречивые чувства, от смеха до слез одновременно.
– Ну, спасибо, Ивану Сергеевичу, ну спасибо, ну удружил!..
Он приблизился к роботу.
– Господи, да как тебя тащить-то? Хоть бы тебе и вправду колесики приделали!
– Вы меня нарочно пытаетесь обидеть, агент Вольфрам?
– И не думаю!
Кряхтя, он попробовал ящик на вес. Анисимов поспешил ему на помощь. Вдвоем они выволокли ГРОБа в коридор.
– Как же я рад оказаться с вами, друзья! – снова радостно откликнулся тот.
У него был голос по-настоящему счастливого человека. Вольфраму вдруг стало неловко: к чему сердиться, вместо того, чтобы относиться к роботу, словно к запертому в клетке живому существу? К тому же будет теперь в команде не лишний собеседник. Как Анисимов сказал: третья голова не помешает. Даже если она железная и прямоугольная. Ни больше, ни меньше.
– Ладно, поехали дальше, горе ты мое луковое!.. Сергей Иванович, давайте его на меня! Так! Так! Еще немного… Да не боись, ты, железяка, не уроним!..
Условия действительно выдались спартанские. Спать пришлось прямо на картонных листах, оставшихся от мебельных коробок. В принципе, Вольфрам мог найти где-нибудь комплект для сборки дивана, но ему было жаль тратить на это время. Тем более что Анисимов вообще ни словом не обмолвился о неудобствах. Казалось, шеф готов спать хоть на голом полу, и даже не верилось, что до того, как попасть в «Консультацию» этот человек когда-то работал в обычной школе учителем. Вольфрам по природе не был излишне любопытным, но не отказался бы от возможности узнать, какие испытания выпали на долю шефа. Впрочем, сначала нужно завоевать доверие, а там будет видно.
– Ну что, Георгий, еще раз обсудим твой план? – спросил Анисимов. Похоже, ему тоже не спалось.
– А что тут обсуждать. Первым делом нам понадобится своя машина. Хотя нет, с этим можно повременить. Завтра нужно попасть на похороны к Кулагину. Может быть, сходу удастся зацепиться за какой-нибудь след.
– Может быть, – услышал он в ответ немного рассеянный голос Анисимова.
– А что, вы считаете, не с этого нужно начинать? – Вольфрам приподнялся на локте.
– Нет, нет. Решать тебе. И дело «Мудрецов», разумеется, твое. Я лишь для подстраховки. Не больше и не меньше. Извини, если тебя смущают мои вопросы.
– Да нет, ничего, – снова улегся Вольфрам. – Я понимаю. Чересчур ответственное первое задание. Только вы, на случай чего, оставляете за собой право вмешаться в мои решения в любой момент, верно? Скажите сразу, я пойму.
Он почувствовал, что его вопрос застал Анисимова врасплох.
– Какой ты у нас проницательный, – проворчал тот. – Нет, я разубеждать тебя не стану, однако скажу, что ты не прав. В том, что я приставлен к тебе для контроля. Я даже не знаю, как именно убедить тебя… – он опять замялся, но не пожелал объясняться дальше.
– Мне продолжать? – спросил Вольфрам, не желая разводить бодягу с выяснением отношений.
– Да, конечно.
– Я тут думал, кем нам лучше представиться. Есть два варианта. Можно сказать, что мы заказчики из НИИ в Киеве, куда Кулагин ездил месяц назад в командировку – об этом есть информация в его досье. Он должен был доделать для них проект какой-то установки, но не успел. Второй вариант – выдать себя за сотрудников КГБ. Этот вариант мне больше по душе. Конечно, кого-то это напугает, но у кого-то, напротив, развяжет языки. Некоторые люди обожают откровенничать с представителями моей бывшей конторы.
– Кстати, в его досье, кажется, был какой-то намек на связь с КГБ, но точных данных нет.
Из своего угла неожиданно подал голос ГРОБ. Вольфрам подумал, что его не удивил бы при этом застенчивый кашель.
– Извините, коллеги. Могу ли я предложить третий вариант?
– Это какой же? – с неудовольствием повернулся Вольфрам. Он-то как раз готов был действовать по старой памяти. С поддельными удостоверениями комитетчиков, которые ни за что не отличишь от настоящих, им бы всюду открылись двери.
– Во-первых, люди из научной среды охотнее пойдут на контакт с человеком их круга. А вы, Сергей Иванович, бесспорно, сможете выдать себя за представителя администрации научного института. Из предоставленной мне информации, я знаю, что Кулагин учился в Киеве, и, значит, вы могли быть с ним знакомы лично. Это два.
– Ну, а я кем тогда представлюсь? Инженером или токарем? – встрял Вольфрам, не скрывая раздражения.
– Сопровождающим лицом, – невозмутимо ответил ГРОБ. – Представителем организации, которая контролировала секретные работы Кулагина. Пусть люди гадают о принадлежности к конкретному ведомству. Вы, агент Вольфрам, в разговоре можете и надавить психологически. Важно дать понять, что речь идет о работах особой важности. В этом случае разные характеры с большей охотой пойдут с вами на контакт. «Это и охота, и зверей убивать не нужно!» – закончил робот голосом дяди Федора из мультфильма «Трое из Простоквашино».
– Отличная идея, – похвалил Анисимов.
Вольфрам хмыкнул. Почему ему не пришла в голову такая простая мысль объединить два варианта? По типу: добрый следователь, плохой следователь. Это все прошлое «безопасника» стучится в спину. Здесь нельзя действовать в лоб. Конечно, было бы хорошо и сейчас привлечь к работе мнемотехников. Провести опрос свидетелей, затем стереть какие-то воспоминания или добавить нужные. Но так не делается. Во-первых, через процедуру придется пропустить слишком много людей, а на это не хватит ни сил, ни средств, да и технологически осуществить все это очень сложно. Во-вторых, мнемотехников вызывают только после того, как появится хоть какая-нибудь конкретика. Вот если бы Смотрители подарили землянам такие приборы, с помощью которых можно было стирать память на раз. Взял, к примеру, в руки что-то вроде фонарика или палочки (волшебной, разумеется), сверкнул, как фотовспышкой (сам, естественно, на глаза черные очки нацепил, чтобы не подставиться – смешно и глупо, наверное, со стороны!). Пшик! – и готово! – человек ничего не помнит. Как настроил прибор, столько времени из памяти и вывалилось. Но это, к сожалению, пока еще фантастика. Нет таких приборов у «Консультации», а жаль! Но зато есть «либерализаторы» – тоже ничего штучка.
– А ты молодец, Гроб! – произнес он вслух.
Похвала двух людей вызвала у робота всплеск радости.
– Я думаю, что пребывание в этом теле должно многому научить меня. Это будет как метаморфоза для гусеницы, которая должна превратиться в бабочку! Вот увидите, когда у меня появятся ноги и руки…
– Ладно, ладно! – поспешил заткнуть его Вольфрам. – Будь добр, давай поговорим об этом в следующий раз!
Глава 5
«Старая оседлая земледельческая культура оазисов Афганистана с их скученным населением, с антисанитарными условиями, как фокус вбирает в себя все болезни мира и особенно нуждается во всевозможных лекарствах. Базары Герата, Мазар-и-Шерифа и особенно Кандагара останавливают внимание числом аптекарских лавок. В одном Кандагаре их не меньше сотни. Аптекарские лавки обычно в то же время лечебницы, а аптекаря – табибы – врачеватели. Вся индийская и арабская медицинская премудрость, вписанная в огромные фолианты, находится тут же на Кандагарском базаре, в аптекарском ряду. До сих пор можно видеть еще средневековых эскулапов с огромными рукописными книгами на арабском языке, чуть не в метр величиной, в которых вписаны рецепты от всех болезней. В хорошей лавке на полках стоят тысячи разных коробочек и разноцветных бутылочек с разными семенами, снадобьями. Можно пробыть целый день в лавке и не успеть просмотреть содержимого этих коробочек, балок и склянок. Все лекарства долятся на «горячительные», «возбуждающие» и «охладительные», т. е. жаропонижающие; большое число слабительных средств разной силы; различают лекарства для взрослых, для детей, для женщин. Медицина смешана с знахарством. Тут же можно достать снадобья для привлечения симпатии. Большие лавки состоят обыкновенно из двух отделений: в одном идет продажа лекарств, в другом врачевание, изготовление снадобий. Знания передаются из рода в род, по наследству».
Н.И. Вавилов. Д.Д. Букинич. Земледельческий Афганистан. Ленинград. 1929 г.
Май 1981 г… Афганистан, провинция Герат, афгано-иранская граница.
Когда Олег Ляшко говорил Нершину, что умеет читать чужие мысли, он почти не врал. Но если бы Нершин потребовал объяснений, Олегу пришлось бы отбрехиваться, а врать он не любил. Конечно, можно сказать, что он говорил об этом иносказательно. Он объяснил бы, что обладает, мол, даром, который можно отнести к категории феноменальных талантов: умению «читать» человеческие лица и сопоставлять малейшие изменения в мимике с реальными мыслями и намерениями. Раньше он даже самому себе объяснял свое умение именно так – уж слишком сложно было принять тот факт, что ты не такой как все.
Способность заглядывать в чужие мысли открылась у него еще в детстве, когда чуть не произошла беда. Олег с братом часто ходил в соседний дом, прозванный «генеральским», в подвале которого, как утверждала молва, когда-то расстреляли одного белогвардейского генерала. Возможно, того самого, звание которого прилепилось к дому еще до революции. Говорили, что в доме живет призрак генерала. Рассказывали про вход в катакомбы, где находятся несметные сокровища, награбленные беляками. Естественно, все это были враки, но мальчишки частенько ходили туда попугать друг друга и самим попугаться – не в каждом ведь дворе имеется собственный призрак. Тянул этот дом к себе еще по одной причине – его строил прадед Олега, и сам же в нем жил некоторое время.
В тот роковой день, когда Олег обрел свой дар, он отправился в «генеральский» дом с приятелем, но того слишком быстро позвали домой родители. Олегу не хотелось идти домой. Была зима, гулять холодно. В подвале «генеральского» дома хоть и не слишком тепло, изо рта идет пар и руки немного стынут, но все ж лучше, чем на улице. К тому же Олег взял с собой фонарь на батарейках. Конечно, ему было немного жутко, но отец всегда говорил, что никаких призраков не бывает. Бывает только то, что непонятно, и тогда нужно просто докопаться до решения тайны.
Фонарик у него был дешевенький, частенько подводил. И вот, бродя по лабиринтам подвала, рассматривая кладовки с выведенными на досках углем номерами, он случайно запнулся и уронил фонарик. Тот, естественно, погас. Олег долго вертелся, пока пытался нашарить его руками. Наконец, нащупал и взял в руки, но фонарь не захотел включаться. Тогда Олег побрел вдоль стен туда, где, казалось ему, должен был быть выход. Но он шел слишком долго, а свет из подъезда так и не появлялся. Возможно, кто-то закрыл дверь. Или он шел не в ту сторону. Олег повернул обратно. Вскоре он увидел какой-то сумрачный отсвет и с радостью ускорил шаг. Он немного удивился тому, когда снова стало черно, а стена повела его дальше, но путь был незнаком. Прямой, как он отлично помнил, коридор, кончавшийся тупиком, вдруг вильнул вправо, затем влево. А вдруг я попал в эти самые катакомбы, которые никто не мог найти? – подумал Олег с восторгом и страхом одновременно. Он вдруг услышал приглушенную музыку, какие-то голоса и понял, что наверху магазин. Значит, он все еще в доме. Стало не так страшно. Внезапно откуда-то подул ледяной сквозняк. Стало очень холодно. Олег пошел дальше, убеждая себя, что просто обнаружил какой-то неведомый ранее путь по подвалу и сейчас перейдет к лестнице черного хода. И тут под ногами его что-то затрещало, послышался хруст. Олег ухнул с высоты. И оказалось, что в воду. Он закричал. В ужасе забултыхал руками, желая всплыть, и чувствовал, как пальцы его хватаются за острые льдышки, еще недавно представляющие собой тонкий слой льда, настуженный ледяным сквозняком и прикрывающий собой какую-то глубокую яму с водой. Внезапно вспыхнул свет. Олег пытался схватиться за край пятна (так виделась ему дыра во льду), но погружался все глубже и глубже… Он не помнил, кто именно и как его спас – как будто сама память отказывалась возвращаться к этому моменту. Но сверкающий искрами от плавающих обломков льда круг света, в который он жаждал попасть, отчетливо запомнил на всю жизнь. Из того случая он помнил только, что очнулся у черного хода, снаружи, у входа в подвал. Насквозь мокрый от снега, который набился даже в ботинки, под штаны и фуфайку – как будто он пытался искупнуться в сугробе. В таком виде он отправился домой, зная, что ждет его порка. Родители так и не добились от него никаких объяснений, в ту же ночь им пришлось вызывать «скорую» – температура подскочила под сорок, и несколько дней Олег провел в полузабытьи. Тогда все решили, что он ходил на реку кататься на санках и провалился. Он не стал их разубеждать.
После того случая и пробудился в нем непонятный дар, который проявлялся, впрочем, не постоянно, а только в минуты сильного волнения и напряжения. Да и потом – чтобы воспользоваться этим талантом, Олегу всегда необходимо было смотреть в лицо собеседника. Но не каждому человеку это понравится, особенно недругу, а экспериментировать Олег не любил. Поэтому он предпочитал давить возникающие в голове вспышки, пугавшие его острыми неприятными ощущениями в мозгу. А после того, как его сводили к психиатру (на это время вспышки отчего-то прекратились сами с собой), он зарекся жаловаться и делиться переживаниями со взрослыми. И со старшего брата Тольки взял обещание, что тот будет нем, как рыба.
Чем взрослее Олег становился, тем более резкими болевыми ощущениями досаждали приступы. Он научился с ними бороться и не выставлять напоказ, но полностью избавиться не мог, да и не хотел на самом деле. Ведь от них в его голове образовывался некий фон, как будто проникающий откуда-то снаружи и дающий подсказки в виде образов и мысленных форм, порой абстрактных, но при желании поддающихся расшифровке, – в этих случаях подсказки нередко приносили какую-то практическую пользу: получить отличную оценку, избежать драки, где тебе могут расквасить нос и т. п.
Но когда Олег попал в армию, чтобы честно исполнить свой гражданский долг (а иного в семье Ляшко и быть не могло), он вдруг понял, что этот дар либо убьет его, либо…
Впрочем, на тот момент, когда служба только началась, это был единственный ожидаемый вариант. В сменившейся обстановке, когда от Олега, как от всех молодых солдат, только и делали, что требовали-требовали-требовали и не позволяли расслабляться, дар обострился настолько, что болевые вспышки мучили его по нескольку раз на дню. Как ни пытался Олег противиться их появлению, становилось только хуже. К тому же дар изменил свою сущность. Олег впервые столкнулся с тем, что в голову лезут не просто подсказки о чужих мыслях и намерениях (это еще куда бы ни шло – с ними проще выжить), но в дополнение к ним возникают какие-то навязчивые идеи, буквально подталкивающие его к совершению тех или иных поступков. И не следовать им, по ощущениям было равносильно тому, как если бы он снова окунулся с головой в ледяную черную воду, как это однажды случилось в детстве.
Вот он и следовал этим навязчивым идеям, которые выглядели примерно так: «попади тому-то на глаза, этому…, «давай засветись-ка в Красном уголке с пламенной речью» и так далее. Как позже осознал, все его шаги свелись в итоге к одному – из «учебки» прямиком попасть в Афганистан. В итоге кончилось тем, что он почти сразу угодил в плен. Вот тут Олег запаниковал, особенно, когда вспышки неожиданно прекратились. Как будто посмеялась судьба, намеренно затащив его в Афган, да еще втянув в историю с плохим финалом. Но это оказался еще не конец. Сменив за эти месяцы несколько лагерей моджахедов, Олег Ляшко оказался на раскопках, рядом с капитаном Нершиным и старым, немного похожим на черта господином, иностранцем, но отлично говорившим по-русски. И только тогда понял – именно сюда он должен был попасть!..
Н.И. Вавилов. Д.Д. Букинич. Земледельческий Афганистан. Ленинград. 1929 г.
Май 1981 г… Афганистан, провинция Герат, афгано-иранская граница.
Когда Олег Ляшко говорил Нершину, что умеет читать чужие мысли, он почти не врал. Но если бы Нершин потребовал объяснений, Олегу пришлось бы отбрехиваться, а врать он не любил. Конечно, можно сказать, что он говорил об этом иносказательно. Он объяснил бы, что обладает, мол, даром, который можно отнести к категории феноменальных талантов: умению «читать» человеческие лица и сопоставлять малейшие изменения в мимике с реальными мыслями и намерениями. Раньше он даже самому себе объяснял свое умение именно так – уж слишком сложно было принять тот факт, что ты не такой как все.
Способность заглядывать в чужие мысли открылась у него еще в детстве, когда чуть не произошла беда. Олег с братом часто ходил в соседний дом, прозванный «генеральским», в подвале которого, как утверждала молва, когда-то расстреляли одного белогвардейского генерала. Возможно, того самого, звание которого прилепилось к дому еще до революции. Говорили, что в доме живет призрак генерала. Рассказывали про вход в катакомбы, где находятся несметные сокровища, награбленные беляками. Естественно, все это были враки, но мальчишки частенько ходили туда попугать друг друга и самим попугаться – не в каждом ведь дворе имеется собственный призрак. Тянул этот дом к себе еще по одной причине – его строил прадед Олега, и сам же в нем жил некоторое время.
В тот роковой день, когда Олег обрел свой дар, он отправился в «генеральский» дом с приятелем, но того слишком быстро позвали домой родители. Олегу не хотелось идти домой. Была зима, гулять холодно. В подвале «генеральского» дома хоть и не слишком тепло, изо рта идет пар и руки немного стынут, но все ж лучше, чем на улице. К тому же Олег взял с собой фонарь на батарейках. Конечно, ему было немного жутко, но отец всегда говорил, что никаких призраков не бывает. Бывает только то, что непонятно, и тогда нужно просто докопаться до решения тайны.
Фонарик у него был дешевенький, частенько подводил. И вот, бродя по лабиринтам подвала, рассматривая кладовки с выведенными на досках углем номерами, он случайно запнулся и уронил фонарик. Тот, естественно, погас. Олег долго вертелся, пока пытался нашарить его руками. Наконец, нащупал и взял в руки, но фонарь не захотел включаться. Тогда Олег побрел вдоль стен туда, где, казалось ему, должен был быть выход. Но он шел слишком долго, а свет из подъезда так и не появлялся. Возможно, кто-то закрыл дверь. Или он шел не в ту сторону. Олег повернул обратно. Вскоре он увидел какой-то сумрачный отсвет и с радостью ускорил шаг. Он немного удивился тому, когда снова стало черно, а стена повела его дальше, но путь был незнаком. Прямой, как он отлично помнил, коридор, кончавшийся тупиком, вдруг вильнул вправо, затем влево. А вдруг я попал в эти самые катакомбы, которые никто не мог найти? – подумал Олег с восторгом и страхом одновременно. Он вдруг услышал приглушенную музыку, какие-то голоса и понял, что наверху магазин. Значит, он все еще в доме. Стало не так страшно. Внезапно откуда-то подул ледяной сквозняк. Стало очень холодно. Олег пошел дальше, убеждая себя, что просто обнаружил какой-то неведомый ранее путь по подвалу и сейчас перейдет к лестнице черного хода. И тут под ногами его что-то затрещало, послышался хруст. Олег ухнул с высоты. И оказалось, что в воду. Он закричал. В ужасе забултыхал руками, желая всплыть, и чувствовал, как пальцы его хватаются за острые льдышки, еще недавно представляющие собой тонкий слой льда, настуженный ледяным сквозняком и прикрывающий собой какую-то глубокую яму с водой. Внезапно вспыхнул свет. Олег пытался схватиться за край пятна (так виделась ему дыра во льду), но погружался все глубже и глубже… Он не помнил, кто именно и как его спас – как будто сама память отказывалась возвращаться к этому моменту. Но сверкающий искрами от плавающих обломков льда круг света, в который он жаждал попасть, отчетливо запомнил на всю жизнь. Из того случая он помнил только, что очнулся у черного хода, снаружи, у входа в подвал. Насквозь мокрый от снега, который набился даже в ботинки, под штаны и фуфайку – как будто он пытался искупнуться в сугробе. В таком виде он отправился домой, зная, что ждет его порка. Родители так и не добились от него никаких объяснений, в ту же ночь им пришлось вызывать «скорую» – температура подскочила под сорок, и несколько дней Олег провел в полузабытьи. Тогда все решили, что он ходил на реку кататься на санках и провалился. Он не стал их разубеждать.
После того случая и пробудился в нем непонятный дар, который проявлялся, впрочем, не постоянно, а только в минуты сильного волнения и напряжения. Да и потом – чтобы воспользоваться этим талантом, Олегу всегда необходимо было смотреть в лицо собеседника. Но не каждому человеку это понравится, особенно недругу, а экспериментировать Олег не любил. Поэтому он предпочитал давить возникающие в голове вспышки, пугавшие его острыми неприятными ощущениями в мозгу. А после того, как его сводили к психиатру (на это время вспышки отчего-то прекратились сами с собой), он зарекся жаловаться и делиться переживаниями со взрослыми. И со старшего брата Тольки взял обещание, что тот будет нем, как рыба.
Чем взрослее Олег становился, тем более резкими болевыми ощущениями досаждали приступы. Он научился с ними бороться и не выставлять напоказ, но полностью избавиться не мог, да и не хотел на самом деле. Ведь от них в его голове образовывался некий фон, как будто проникающий откуда-то снаружи и дающий подсказки в виде образов и мысленных форм, порой абстрактных, но при желании поддающихся расшифровке, – в этих случаях подсказки нередко приносили какую-то практическую пользу: получить отличную оценку, избежать драки, где тебе могут расквасить нос и т. п.
Но когда Олег попал в армию, чтобы честно исполнить свой гражданский долг (а иного в семье Ляшко и быть не могло), он вдруг понял, что этот дар либо убьет его, либо…
Впрочем, на тот момент, когда служба только началась, это был единственный ожидаемый вариант. В сменившейся обстановке, когда от Олега, как от всех молодых солдат, только и делали, что требовали-требовали-требовали и не позволяли расслабляться, дар обострился настолько, что болевые вспышки мучили его по нескольку раз на дню. Как ни пытался Олег противиться их появлению, становилось только хуже. К тому же дар изменил свою сущность. Олег впервые столкнулся с тем, что в голову лезут не просто подсказки о чужих мыслях и намерениях (это еще куда бы ни шло – с ними проще выжить), но в дополнение к ним возникают какие-то навязчивые идеи, буквально подталкивающие его к совершению тех или иных поступков. И не следовать им, по ощущениям было равносильно тому, как если бы он снова окунулся с головой в ледяную черную воду, как это однажды случилось в детстве.
Вот он и следовал этим навязчивым идеям, которые выглядели примерно так: «попади тому-то на глаза, этому…, «давай засветись-ка в Красном уголке с пламенной речью» и так далее. Как позже осознал, все его шаги свелись в итоге к одному – из «учебки» прямиком попасть в Афганистан. В итоге кончилось тем, что он почти сразу угодил в плен. Вот тут Олег запаниковал, особенно, когда вспышки неожиданно прекратились. Как будто посмеялась судьба, намеренно затащив его в Афган, да еще втянув в историю с плохим финалом. Но это оказался еще не конец. Сменив за эти месяцы несколько лагерей моджахедов, Олег Ляшко оказался на раскопках, рядом с капитаном Нершиным и старым, немного похожим на черта господином, иностранцем, но отлично говорившим по-русски. И только тогда понял – именно сюда он должен был попасть!..