Страница:
10 к., в других - давать им работу у богатых мужиков. В 1907 г. забастовочное движение охватило 143 уезда.
С. Прокопович
1895. Избиение рабочих казаками в Иваново-Вознесенске.
1905. Временные правила о свободе собраний.
-,,- Начало забастовки на Привислинских жел. дор.
-,,- Оружейный магазин "Спорт" в Харькове разбит, и оружие доставлено в университет. Комитет общественной безопасности выработал условия сдачи баррикад. Многотысячная толпа свободно выходит из университета и направляется на митинг на Скобелевской ул.
13.
1905. Первое заседание Совета рабочих депутатов в СПБ.
С.-Петербургский Совет рабочих депутатов родился под влиянием всеобщей политической забастовки; учредить его решено было на митинге 12 октября в Технологическом институте, а 13-го уже начались выборы депутатов на фабриках и заводах Московской заставы. Первоначально он создался в целях осведомления всех петербургских рабочих о ходе забастовочного движения, но постепенно сила событий {265} заставила его взять на себя выполнение многих других функций. Выдвинутый на историческую авансцену революционным пролетариатом, игравшим руководящую роль в обше-русском освободительном движении, С. Р. Д. естественно должен был взять в свои руки направление революционной борьбы и мало-помалу начал превращаться в зародыш "рабочего правительства".
Как выборный орган петербургского пролетариата, Совет ведет, собственно, свое начало с 14-го октября, когда в него вступили делегаты от 40 крупных заводов, 2 фабрик и 3 профессиональных союзов: рабочих печатного дела, приказчиков и конторщиков.
На заседании 14-го октября решено было послать депутацию в Думу и снять с работы еще не бастующих рабочих. Вторая задача была выполнена с успехом, но хождение в столичный муниципалитет чуть было не закончилось арестом рабочих депутатов, а выставленные Советом требования (главное из них сводилось к выдаче городом средств на организацию пролетарской милиции), конечно не были удовлетворены.
{266}
На четвертом заседании С. Р. Д. (17 октября в Вольном Эконом. Обществе) избран был "Исполнительный Комитет", в который с совещательным голосом вошли также представителя соц. партий: 6 от с. - д. (по 3 от "большевиков" и "меньшевиков") и 3 от с. - р. Совет решил продолжать политическую забастовку, рекомендуя рабочим впредь до возобновления работ не платить за квартиры и взятые в долг товары, а собственникам - не взыскивать с рабочих долгов. B тот же день вышел 1-й № "Известий Совета Рабочих Депутатов", косвенно давший имя самой организации, которая до тех пор называлась "рабочим" или "стачечным комитетом".
Представитель сознательного пролетариата, С. Р. Д. не поверил в конституционные намерения самодержавного правительства и на 5-м заседании 18 октября выставил ряд требований (устранение полиции, удаление из города войск, создание народной милиции, амнистия, отмена военного положения и усиленной охраны, созыва Учредительного Собрания на основе четырехчленной формулы), постановивши впредь до исполнения их продолжать стачку. Но с получением известий о постепенном возобновлении работ в других местах России, С. Р. Д. 18 октября декретировал прекращение забастовки на 21 октября.
Политическое значение Совета росло со сказочной быстротой. Когда 19 октября полиция арестовала трех делегатов Совета, посланных на Казанскую площадь, чтобы распустить собравшийся там митинг, достаточно было отправить депутацию от С. Р. Д. к Витте - и арестованные были немедленно освобождены. Когда правительство собиралось закрыть казенные заводы для того, чтобы отомстить рабочим за всеобщую забастовку, С. Р. Д. послал депутацию к Витте - и Балтийский завод был открыт на другой день.
С первых же шагов Совету пришлось натолкнуться на злобное противодействие реакции. В виду явно проявленного Треповым намерения добиться нового пролива крови, Совет принужден был отменить назначенные им на 23 октября торжественные похороны жертв, павших в октябрьские дни. Это была и первая неудача Совета, наглядно демонстрировавшая его физическое бессилие перед вооруженной до зубов камарильей.
18 октября черносотенцы совершили первое нападение на члена {267} Совета. Последнему пришлось вступить в борьбу со "священной дружиной" самодержавия не только в интересах самозащиты, но и для охраны города от готовившегося погрома, направленного против револ. элементов и оппозиционных газет. С этой целью совет приступил к вооружению рабочих; в некоторых пунктах по его инициативе организована была рабочая милиция, которой удалось отстоять столицу от подготовлявшейся Варфоломеевской ночи. В то же время Совет, с помощью Союза рабочих печатного дела, фактически осуществил свободу печати: рабочие бойкотировали владельцев типографии и писателей, не порвавших всех связей с цензурой.
Совет прекрасно понимал, что революционная борьба только начинается. Вскоре ему пришлось призвать петерб. пролетариат к новому усилию и новым жертвам. Повинуясь непреодолимому стремлению рабочих, Совет 29 окт. постановил ввести "захватным путем" 8-ми часовой рабочий день с 31 окт.
К 1 ноября движение охватило почти все заводы и крупные фабрики. Но уже назревали новые серьёзный события. 26 окт. в Кронштадте произошло и было подавлено военное восстание; в виду разнесшихся слухов, что бунтовщиков будут судить полевым {268} судом, Совет решил призвать пролетариат к защите своих братьев, одетых в военные мундиры, и 1 ноября провозгласил забастовку с 12 часов дня 2-го ноября с лозунгом: "долой полевые суды! и долой смертную казнь! долой военное положение в Польше и во всей России!" Стачка была всеобщей, кроме почты и телеграфа, извозчиков, конно-железных дорог и большинства приказчиков. Главной целью этой забастовки было наглядно показать темной солдатской силе, что пролетариат является и ее защитником, привлечь армию к освободительному движению и, таким образом, вырвать из рук абсолютизма последнюю опору его могущества. Прямо своей цели она не достигла, и в конце концов ее пришлось превратить в стачку - демонстрацию, но она, несомненно, заставила задуматься многих солдат, и в этом смысле ее можно признать не бесплодной. 5 ноября Совет постановил прекратить ее в 12 часов дня 7-го, приглашая вместе с тем сознательных рабочих усилить революционную агитацию в армии и приступить к боевой организации рабочих, масс, подготовляя, таким образом, "последнюю всероссийскую схватку с кровавой монархией, доживающей свои последние дни".
Довести до конца эту задачу С. Р. Д. не удалось. 26 ноября был арестован его председатель Хрусталев-Носарь, а 3-го декабря захвачен весь Совет. Поводом к этому аресту послужило издание "Манифеста", в котором С. Р. Д. провозглашал банкротство правительства и приглашал всех граждан отказаться от уплаты налогов, требовать при всех сделках уплаты золотом, брать вклады из сберегательных касс и из Госуд. банка, требуя уплаты золотом; кроме того, все подписавшиеся под "Манифестом" организации (С. Р. Д., Крестьян. Союз, Р. С Д. Р. П., П. С. Р., П. П. С.) заявили, что они не допустят "уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со всем народом". Газеты, напечатавшие "этот документ", 2-го декабря были закрыты.
3 декабря С. Р. Д.. собрался в Вольном Экон. Обществе для того, чтобы обсудить положение вещей, созданное закрытием оппозиционных газет, изданием каторжных "Временных правил о стачках", и вообще явным намерением реакции перейти в нападение и отнять у народа все свободы, завоеванные в октябре. Совет не имел иного выхода, как объявить {269} всеобщую политическую забастовку; но не успел этого сделать, так как до открытия заседания был арестован.
В настоящее время трудно оценить все историческое значение
С. Р. Д. Во второй половине ноября в состав его входили 562 чел.; представлено было 147 фабрик и заводов, 34 мастерские и 16 профессиональных союзов, в том числе железнодорожный и почтово-телеграфный. Кроме того, Совет поддерживал сношения с Крестьянским Союзом, с советами рабочих депутатов, возникшими по его образцу в других городах (Москве, Киеве и др.), и даже подготовлял с их помощью Bcepocсийский рабочий съезд для общего руководства движением пролетариата.
Он провел три стачки: октябрьскую, ноябрьскую и почтово-телеграфную; выпустил около 500,000 №№ "Известий" и воззваний к солдатам, рабочим и гражданам; он провозгласил свободу печати и осуществил ее на деле. Он превратил 8-ми часовой день из отдаленного идеала в осязательный лозунг пролетарской борьбы и сильно приблизил его проведение в жизнь. Совет организовал народную самооборону и предохранил Петербург от черносотенного погрома. Он создал комиссию безработных и взял на себя борьбу с голодом, на который коалиция правительства и капитала обрекла передовой отряд освободительного движения. Ноябрьской стачкой Совет сблизил пролетариат с революционной частью армии. Всю свою деятельность Совет направлял к одной цели - низвержению самодержавия и установлению демократической республики; его непосредственным политическим требованием было полновластное Учредительное Собрание, избранное на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права. Средством борьбы - широкая организация рабочего класса, постоянное упражнение его сил и, как ultima ratio; всеобщая политическая забастовка, расшатывающая правительственный механизм, деморализующая армию и на известной ступени своего развития и при известных условиях переходящая в вооруженное восстание.
С. Р. Д. не был партийным учреждением, а свободной эманацией петерб. пролетариата; но подавляющее большинство принадлежало в нем социал-демократам. Фактически в своей деятельности он осуществлял лозунг "революционного самоуправления", выдвинутый меньшевиками. Волей судеб Совет, благодаря разложению правительственной машины, начавшейся вслед за октябрьской забастовкой, незаметно начал {270} мало-помалу превращаться в орган новой правительственной власти; под названием "рабочего правления" он сделался известен населению провинции; и не только револ. элементы видели в нем естественного преемника старой изжившей себя власти, но даже сама последняя начинала понимать, что дальнейшее существование старого и нового правительства грозит полной гибелью первому. И вот почему оно поспешило дать решительное сражение Совету, прежде чем он успел собрать все силы, готовые стать под его знамя.
Из трехсот слишком арестованных депутатов правительство предало суду наудачу выхваченных 52 чел. В ноябре 1906 года Пет. суд. палата приговорила 15 из них к лишению всех прав состояния и ссылке на поселение.
После первого С. Р. Д., из уцелевших депутатов и кандидатов составился второй Совет, но он уже не пользовался ни силой, ни авторитетом прежнего. Второй Совет объявил и пытался провести декабрьскую забастовку, но время, было уже не то, а новое время требовало других птиц и новых песен. Члены его даже не были преданы суду, а дело о них разрешено в административном порядке.
Ю. Стеклов.
14.
1860. Устройство в Киеве первой в России воскресной школы, при участии проф. Павлова и попечителя Пирогова.
1878. Вооруженное сопротивление Коленкиной и Малиновской в Петербурге.
1903. Покушение на жизнь наместника Кавказа князя Голицына в Тифлисе.
-"- Забастовка на прядильно-ткацкой фабрике Анонимного Бельгийского О-ва в Костроме.
1905. На улицах в СПБ. расклеено объявление СПБ. генерал-губ.
Д. Ф. Трепова, в котором он заявляет, что войскам и полиции им отдан приказ немедленно и самым решительным образом подавлять попытки произвести беспорядки. При оказании же к тому со стороны толпы сопротивления холостых залпов не давать и патронов не жалеть". .
{271}
15.
1878. Арестованы Оболешев-Сабуров, Адр. Михайлов и много других "землевольцев".
16.
1905. Первая Всероссийская забастовка.
Великое народное движение, выразившееся в небывало грандиозной стачке, руководимой пролетариатом, но поддержанной широкими массами населения и отчасти даже буржуазии в узком смысле этого слова, породило взрыв энтузиазма как в России, так и за ее пределами.
Это важнейшее событие последних лет приходится рассматривать с двух точек зрения: с точки зрения роли, которую сыграла массовая политическая стачка в судьбах русской революции, и с точки зрения международной тактики революционного пролетариата. Уже самый ход стачки, ее невероятный размах переполнял сердца участников и сочувствовавших наблюдателей какой-то сладкой гордостью; коллективность выступила с неслыханною до того силою; неожиданно каждый почувствовал миллионы братьев рядом с собою, миллионы душ, настроенных в унисон, а от этого в душе каждого мощно звучал собственный протест, готовность, упование. И вместе с тем в воздухе была разлита тревога. Чувствовалось напряжение почти нестерпимое. Дышали горячкой. Говорили в самозабвении, стараясь себе и другим дать уверенность на место радостной, но жуткой тревоги. Слушали, готовые на все, и шумно расходились с митингов, спрашивая у себя, у осеннего неба, у каменных громад: "что же теперь будет?" И снова бежали на митинг воочию, на ощупь ощутить коллективность, согреться, создав общее пламя, и жадно слушать ответ на вопрос: что же будет? А промышленность стояла, Движение поездов прекратилось. Почта и телеграф были ненадежны и потом забастовали. Никто не мог сказать с уверенностью, что переживает армия и когда будет стрелять ружье.
И явился на свет знаменитый манифест 17-го октября. Чуть не все поголовно ему обрадовались. Чуть не все отнеслись к {272} нему, как к факту простому, ясному, между тем как дело только запутывалось этой кажущейся ясностью. Напряжение разрядилось, - это казалось главным для больших обывательских и полуобывательских масс. После дней задержанного дыхания, сердечной судороги, страстного ожидания - возможность широко вздохнуть, широким вольным кличем крикнуть:
"товарищи, победа, свобода!".
Потекли дни победы и свободы. Торжествовали пели, радостно манифестировали, Не сразу понимали кровавые вести, предполагали недоразумение. Порядочно крови нужно было, чтобы вытрезвились.
Либералы вообще радовались. Не только радостью живого организма, выпущенного из-под гнета судороги, но и радостью мудрых политиков.
Манифест открывал новую эру, простиралась перед ними новая дорога, казавшаяся ровною, легальною, мирною. С восторгом приветствовали они новые методы, парламентские словесные турниры, провожали в прошлое бурные дни массовой смуты, борьбы силою против силы, в которой они quantite nеgligeable. И такое настроение либералов находило отклик у обывателя, который вообще скоро устает, которому хочется тепленьких сереньких буден. Победили, ну и слава Богу, теперь легче будет жить, поживать, добра наживать. Настроение это было пагубно, но естественно неизбежно: существуют классы, которые могут быть рыцарями только на час.
Франц Меринг писал в "Neue Zeit": "Самый страшный момент - это момент первой победы, - утомление чувствуется сильное, торжество убаюкивает, и победители засыпает на первых взятых им окопах, а тут подстерегает его роковая судьба". Но революционеры не дремали. Они поняли, чего хотело правительство. Они видели ясно, что манифест есть не что иное, как пресловутый "клин" для раскалывания общества на непримиримое меньшинство и усталое, готовое с благодарностью получить синицу в руки большинство. Революционеры приняли 17 октября за перемирие и со всею энергией звали готовиться к беспощадному преследованию отступающего врага. Однако, каждая отдельная сила предполагает и стремится, а общая конъюнктура располагает и подытоживает. Либералы хотели призвать народ к мирной борьбе бюллетенем и парламентскими вотумами, но игра была им испорчена {273} революционерами, которые готовили прямой революционный натиск на твердыни пошатнувшейся власти.
Либералы вопят и обвиняют тех, кто испортил им игру. Странно. Во-первых, то будущее, которое им рисовалось, та синица, которую они брали и предлагали, была буржуазной птицей в случае "выигрыша", это было прочное господство "средних классов", третьего сословия; но народные массы, в первую голову пролетариат, не могли примириться с таким результатом их собственной победы: здание буржуазной свободной Poccии должно было быть построено не по плану его временных владельцев, а согласно интересам огромного большинства населения, больше ради грядущего, чем ради себя самого.
Но, главное, либералы глубоко заблуждались. Если бы революционеры предоставили игру целиком мирно-кадетским политикам, проигрыш был бы и виднее и позорнее, ибо только легальное сопротивление, хотя и не приведшее к победе, доказало реакции, что торжество ее будет иметь свои границы, и не будь ершей, карась поплатился бы не одним только хвостом. Правительство Витте вело "мудрую политику"-"октябристскую политику" размежевания классов собственнических от классов крамольных. Но правительственные кадеты наткнулись на бешенство крайних правых элементов, т. е. жандармского комплота, и... игра была и с этой стороны испорчена. Наконец, революционеры переоценили стачку. Она началась испытанно-могучим оружием пролетариата. А между тем сила ее варьирует в зависимости от трех величин; свежести силы пролетариата, неподготовленности правительства и симпатии общества. Все три обстоятельства изменились к худшему.
Для более острых форм борьбы не пришло еще время, так как ни правительство, ни армия не были еще проникнуты революционным сознанием. Революционеры трагически шли на временное поражение (ибо, вообще говоря, революция непобедима), обусловленное более всего естественным отступничеством либералов. Либералы испортили игру революционеров. Никто не выиграл в конце концов. Отсюда бессильные взаимные нарекания. Но правы были крайние левые, ибо только их способ игры сулил настоящую победу: другие тешились иллюзиями, а выигрыш их означал бы в лучшем случае {274} шулерскую стачку Кадетов либеральных с кадетами бюрократическими. Теперь никто уже не относится у нас к массовой политической стачке, как к панацей, как к методу, применимому легко и по желанно во всякую минуту. Но стачка не сказала еще не только своего последнего слова (она скажет его на международно-социалистическом языке в день Страшного Суда), но даже своего, решительного русского слова. Но авангарду приходится ждать и организоваться. Большой корпус, никак не сомкнется. Заминкой пользуются душители и соглашатели.
Не меньший энтузиазм, чем в России, вызвала октябрьская стачка и в сердцах западноевропейских пролетариев. Она пришла вовремя, чтобы послужить бесконечно-поучительной иллюстраций к горячо обсуждавшемуся вопросу о революционных методах борьбы, какими располагает пролетариат.
Анархисты и полуанархисты давно уже выдвигали всеобщую стачку в противовес парламентаризму, как истинный метод остальной революция. Ярко и талантливо изложил в краткой форме учение о всеобщей стачке синдикалист-железнодорожник Гэрар на Турском конгрессе конфедерации труда в 1896 году. Вот его слова:
"Завоевание политической власти парламентским путем есть химера, и в настоящее время в палате на 585 депутатов вряд ли есть три или четыре истинных социалиста. А из 36.000 коммун до сих пор мы завладели всего 150 муниципалитетами.
"Частные стачки не удаются, потому что рабочие деморализуются и падают под угрозами патроната, покровительствуемого правительством. Всеобщая же стачка будет длиться недолго, и ее подавление станет невозможным; что касается угроз, то их еще менее можно опасаться. Необходимость защищать заводы, мастерские, фабрики, магазины и т. д. заставить армию рассыпаться на мельчайшие части. В Typе, напр., не окажется и пятидесяти солдат для защиты патроната.
"И потом, из боязни, как бы стачечники не стали портить железнодорожные пути, сигналы, различные сооружения, не будет ли правительство вынуждено охранять 39.000 километров железнодорожной сети, расставляя войска вдоль путей? Триста {275} тысяч солдат действующей армии, поставленных для наблюдения за 39 миллионами метров, будут отделены один от другого расстоянием в 130 метров, да и то под условием отказаться от охраны станций, депо, мануфактур, заводов и т. д... и предоставить патронат на произвол судьбы, оставляя в больших городах полную свободу действий возмутившимся рабочим.
"Главная сила всеобщей стачки в том, что она распространяется по необходимости все дальше и дальше. Стачка одной какой-нибудь корпорации, какого-нибудь ремесла повлечет за собою вынужденную стачку других ремесел.
"Всеобщая стачка не может быть решена заранее, она вспыхнет внезапно, начавшись, напр., с железнодорожной стачки, которая, разразившись, послужить сигналом общей стачки. По этому сигналу те, кто постоянно идет в первых рядах, должны убедить своих товарищей в синдикатах оставить работу. А тем, кто пожелал бы работать в этот день, помешают силою.
"Говорилось об общественном мнении. Но все рабочие будут в этот день заодно с нами, чтобы завладеть средствами производства и устранить посредника - капиталиста, который будто бы необходим для нашего существования.
"Всеобщая стачка будет революцией, мирной или иной". Генриетта Роланд-Гольст совершенно правильно замечает, что анархическая теория всеобщей стачки имеет вредное влияние на рабочий класс, она возбуждает его, держит в постоянном нездоровом ожидании со дня на день Судного Дня, отвлекает от постоянной, повседневной организационной работы. Поэтому заслугой социалистов явилась резкая критика идеи всеобщей стачки. Приведено было множество важных доказательств огромной трудности проведения ее в жизнь и победы. Но с новым веком вопрос о всеобщей стачке вступает в новую фазу. Опыт Бельгии, Италии и Голландии выдвигает новую форму борьбы массовую политическую стачку. Она отличается от всеобщей стачки. анархистов тем, что дело идет тут не о сокрушении самого капиталистического строя, а о принуждении государства к политическим уступкам. И теория и практика неопровержимо доказали, что массовая политическая стачка легко имеет успех лишь тогда, когда этот метод борьбы застает правительство и господствующие {276} классы врасплох. Однако, и при менее благоприятных условиях массовая стачка может добиться победы, когда требования рабочих достаточно значительны, что пробудить непреклонное мужество и яркий энтузиазм в самих борцах; когда требования эти симпатичны широким слоям общества, т. е. демократичны, - значит, когда пролетариат выступает, как авангард демократии; наконец, когда требования эти таковы, что уступка не является вопросом жизни и смерти для самого буржуазного мира.
Итак, повод должен быть взвешен, и притом руководящие центры никоим образом не должны навязывать стачку пролетариату, - лучше если пролетариат навяжет ее руководящим центрам. Во-вторых: в настоящее время изолированный пролетариат вряд ли где-либо в мире сможет одержать сколько-нибудь значительную победу над государством. Из этого вовсе не следует, чтобы пролетариат должен был считаться с "обществом" в смысле кадетских и полукадетских квази-сливок нации. Важно, чтобы ему оказывала помощь беднота, низшие чиновники и т. п. элементы.
В-третьих: массовая политическая стачка разгорается в решительный бой, когда она грозит самим устоям капитализма. А старый мир еще повсюду хорошо вооружен.
Россия находится в самых благоприятных условиях для массовой политической стачки. Рабочий класс глубоко заинтересован в получении широких политических прав. Борясь за них, он является авангардом всей русской демократии. Политическая свобода не грозит непосредственной гибелью капиталистическому строю и даже выгодна для него, хотя и пагубна для отдельных хищников - капиталистов нашей протекционно-разуваевской формации. "Народ" может еще пойти за пролетариатом. Разные мирнообновленцы - от октябристов до кадетов - не пойдут за ним, но сопротивляться ему со всей энергией отчаяния не стоит.
Но декорации меняются, когда мы поставим вопрос о шансах всеобщей стачки в Германии.
Конечно, социал-демократия обладает там вдесятеро большими силами. Допустим, что в борьбе, например, за ответственность министров перед Рейхстагом, сочувствие масс непролетарских было бы на стороне организованного пролетариата - и тогда остается один {277} основной факт; победа германского пролетариата над германским правительством посредством массовой стачки, при наличности зрелого классового сознания у всех классов, означала бы роковое начало конца для германской, а затем и для всемирной буржуазии. Вот почему немцы должны быть бесконечно осторожны, решаясь на такой шаг.
Октябрьская забастовка преисполнила таким энтузиазмом наших западных соседей, что Иенский партейтаг своими резолюциями создал было боевое положение, в воздухе запахло грозой. Но события остановились в своем беге в Poccии, пока немцы не нащупывают у нас могучего союзника, проснувшегося окончательно, идущего от победы к победе народа. И передовая фаланга германских рабочих сдалась на увещания осторожных и несколько обмещанившихся профессиональных союзов. С Иенскими резолюциями поступили пока так, же, как с выборгскими: отослали их в архив к принципам. Но такое же положение царит почти повсюду в Европе.
Массовая политическая стачка, победив в новой и высшей форме в России, даст могучий толчок Европе, которой много еще нужно добиться даже в сфере буржуазно-демократических усовершенствований общественного и государственного строя. Между тем, серии массовых политических стачек в Eвропе почти неминуемо превратятся в решительный бой труда с капиталом. Как бы тревожно ни смотрели на такую перспективу поседелые в борьбе вожди пролетариата, сердце их радостно бьется: прислушайтесь хотя бы к голосу нашего чудесного учителя Каутского. Зато одна тревога, тревога без просвета лежит на сморщенных лбах, между сдвинутых бровей государственных мужей буржуазии. "Раздавить революцию в России!", бормочет Вильгельм. "Скорее наладить мирное соглашение бюрократов с кадетами", шепчет Клемансо.
С. Прокопович
1895. Избиение рабочих казаками в Иваново-Вознесенске.
1905. Временные правила о свободе собраний.
-,,- Начало забастовки на Привислинских жел. дор.
-,,- Оружейный магазин "Спорт" в Харькове разбит, и оружие доставлено в университет. Комитет общественной безопасности выработал условия сдачи баррикад. Многотысячная толпа свободно выходит из университета и направляется на митинг на Скобелевской ул.
13.
1905. Первое заседание Совета рабочих депутатов в СПБ.
С.-Петербургский Совет рабочих депутатов родился под влиянием всеобщей политической забастовки; учредить его решено было на митинге 12 октября в Технологическом институте, а 13-го уже начались выборы депутатов на фабриках и заводах Московской заставы. Первоначально он создался в целях осведомления всех петербургских рабочих о ходе забастовочного движения, но постепенно сила событий {265} заставила его взять на себя выполнение многих других функций. Выдвинутый на историческую авансцену революционным пролетариатом, игравшим руководящую роль в обше-русском освободительном движении, С. Р. Д. естественно должен был взять в свои руки направление революционной борьбы и мало-помалу начал превращаться в зародыш "рабочего правительства".
Как выборный орган петербургского пролетариата, Совет ведет, собственно, свое начало с 14-го октября, когда в него вступили делегаты от 40 крупных заводов, 2 фабрик и 3 профессиональных союзов: рабочих печатного дела, приказчиков и конторщиков.
На заседании 14-го октября решено было послать депутацию в Думу и снять с работы еще не бастующих рабочих. Вторая задача была выполнена с успехом, но хождение в столичный муниципалитет чуть было не закончилось арестом рабочих депутатов, а выставленные Советом требования (главное из них сводилось к выдаче городом средств на организацию пролетарской милиции), конечно не были удовлетворены.
{266}
На четвертом заседании С. Р. Д. (17 октября в Вольном Эконом. Обществе) избран был "Исполнительный Комитет", в который с совещательным голосом вошли также представителя соц. партий: 6 от с. - д. (по 3 от "большевиков" и "меньшевиков") и 3 от с. - р. Совет решил продолжать политическую забастовку, рекомендуя рабочим впредь до возобновления работ не платить за квартиры и взятые в долг товары, а собственникам - не взыскивать с рабочих долгов. B тот же день вышел 1-й № "Известий Совета Рабочих Депутатов", косвенно давший имя самой организации, которая до тех пор называлась "рабочим" или "стачечным комитетом".
Представитель сознательного пролетариата, С. Р. Д. не поверил в конституционные намерения самодержавного правительства и на 5-м заседании 18 октября выставил ряд требований (устранение полиции, удаление из города войск, создание народной милиции, амнистия, отмена военного положения и усиленной охраны, созыва Учредительного Собрания на основе четырехчленной формулы), постановивши впредь до исполнения их продолжать стачку. Но с получением известий о постепенном возобновлении работ в других местах России, С. Р. Д. 18 октября декретировал прекращение забастовки на 21 октября.
Политическое значение Совета росло со сказочной быстротой. Когда 19 октября полиция арестовала трех делегатов Совета, посланных на Казанскую площадь, чтобы распустить собравшийся там митинг, достаточно было отправить депутацию от С. Р. Д. к Витте - и арестованные были немедленно освобождены. Когда правительство собиралось закрыть казенные заводы для того, чтобы отомстить рабочим за всеобщую забастовку, С. Р. Д. послал депутацию к Витте - и Балтийский завод был открыт на другой день.
С первых же шагов Совету пришлось натолкнуться на злобное противодействие реакции. В виду явно проявленного Треповым намерения добиться нового пролива крови, Совет принужден был отменить назначенные им на 23 октября торжественные похороны жертв, павших в октябрьские дни. Это была и первая неудача Совета, наглядно демонстрировавшая его физическое бессилие перед вооруженной до зубов камарильей.
18 октября черносотенцы совершили первое нападение на члена {267} Совета. Последнему пришлось вступить в борьбу со "священной дружиной" самодержавия не только в интересах самозащиты, но и для охраны города от готовившегося погрома, направленного против револ. элементов и оппозиционных газет. С этой целью совет приступил к вооружению рабочих; в некоторых пунктах по его инициативе организована была рабочая милиция, которой удалось отстоять столицу от подготовлявшейся Варфоломеевской ночи. В то же время Совет, с помощью Союза рабочих печатного дела, фактически осуществил свободу печати: рабочие бойкотировали владельцев типографии и писателей, не порвавших всех связей с цензурой.
Совет прекрасно понимал, что революционная борьба только начинается. Вскоре ему пришлось призвать петерб. пролетариат к новому усилию и новым жертвам. Повинуясь непреодолимому стремлению рабочих, Совет 29 окт. постановил ввести "захватным путем" 8-ми часовой рабочий день с 31 окт.
К 1 ноября движение охватило почти все заводы и крупные фабрики. Но уже назревали новые серьёзный события. 26 окт. в Кронштадте произошло и было подавлено военное восстание; в виду разнесшихся слухов, что бунтовщиков будут судить полевым {268} судом, Совет решил призвать пролетариат к защите своих братьев, одетых в военные мундиры, и 1 ноября провозгласил забастовку с 12 часов дня 2-го ноября с лозунгом: "долой полевые суды! и долой смертную казнь! долой военное положение в Польше и во всей России!" Стачка была всеобщей, кроме почты и телеграфа, извозчиков, конно-железных дорог и большинства приказчиков. Главной целью этой забастовки было наглядно показать темной солдатской силе, что пролетариат является и ее защитником, привлечь армию к освободительному движению и, таким образом, вырвать из рук абсолютизма последнюю опору его могущества. Прямо своей цели она не достигла, и в конце концов ее пришлось превратить в стачку - демонстрацию, но она, несомненно, заставила задуматься многих солдат, и в этом смысле ее можно признать не бесплодной. 5 ноября Совет постановил прекратить ее в 12 часов дня 7-го, приглашая вместе с тем сознательных рабочих усилить революционную агитацию в армии и приступить к боевой организации рабочих, масс, подготовляя, таким образом, "последнюю всероссийскую схватку с кровавой монархией, доживающей свои последние дни".
Довести до конца эту задачу С. Р. Д. не удалось. 26 ноября был арестован его председатель Хрусталев-Носарь, а 3-го декабря захвачен весь Совет. Поводом к этому аресту послужило издание "Манифеста", в котором С. Р. Д. провозглашал банкротство правительства и приглашал всех граждан отказаться от уплаты налогов, требовать при всех сделках уплаты золотом, брать вклады из сберегательных касс и из Госуд. банка, требуя уплаты золотом; кроме того, все подписавшиеся под "Манифестом" организации (С. Р. Д., Крестьян. Союз, Р. С Д. Р. П., П. С. Р., П. П. С.) заявили, что они не допустят "уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со всем народом". Газеты, напечатавшие "этот документ", 2-го декабря были закрыты.
3 декабря С. Р. Д.. собрался в Вольном Экон. Обществе для того, чтобы обсудить положение вещей, созданное закрытием оппозиционных газет, изданием каторжных "Временных правил о стачках", и вообще явным намерением реакции перейти в нападение и отнять у народа все свободы, завоеванные в октябре. Совет не имел иного выхода, как объявить {269} всеобщую политическую забастовку; но не успел этого сделать, так как до открытия заседания был арестован.
В настоящее время трудно оценить все историческое значение
С. Р. Д. Во второй половине ноября в состав его входили 562 чел.; представлено было 147 фабрик и заводов, 34 мастерские и 16 профессиональных союзов, в том числе железнодорожный и почтово-телеграфный. Кроме того, Совет поддерживал сношения с Крестьянским Союзом, с советами рабочих депутатов, возникшими по его образцу в других городах (Москве, Киеве и др.), и даже подготовлял с их помощью Bcepocсийский рабочий съезд для общего руководства движением пролетариата.
Он провел три стачки: октябрьскую, ноябрьскую и почтово-телеграфную; выпустил около 500,000 №№ "Известий" и воззваний к солдатам, рабочим и гражданам; он провозгласил свободу печати и осуществил ее на деле. Он превратил 8-ми часовой день из отдаленного идеала в осязательный лозунг пролетарской борьбы и сильно приблизил его проведение в жизнь. Совет организовал народную самооборону и предохранил Петербург от черносотенного погрома. Он создал комиссию безработных и взял на себя борьбу с голодом, на который коалиция правительства и капитала обрекла передовой отряд освободительного движения. Ноябрьской стачкой Совет сблизил пролетариат с революционной частью армии. Всю свою деятельность Совет направлял к одной цели - низвержению самодержавия и установлению демократической республики; его непосредственным политическим требованием было полновластное Учредительное Собрание, избранное на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права. Средством борьбы - широкая организация рабочего класса, постоянное упражнение его сил и, как ultima ratio; всеобщая политическая забастовка, расшатывающая правительственный механизм, деморализующая армию и на известной ступени своего развития и при известных условиях переходящая в вооруженное восстание.
С. Р. Д. не был партийным учреждением, а свободной эманацией петерб. пролетариата; но подавляющее большинство принадлежало в нем социал-демократам. Фактически в своей деятельности он осуществлял лозунг "революционного самоуправления", выдвинутый меньшевиками. Волей судеб Совет, благодаря разложению правительственной машины, начавшейся вслед за октябрьской забастовкой, незаметно начал {270} мало-помалу превращаться в орган новой правительственной власти; под названием "рабочего правления" он сделался известен населению провинции; и не только револ. элементы видели в нем естественного преемника старой изжившей себя власти, но даже сама последняя начинала понимать, что дальнейшее существование старого и нового правительства грозит полной гибелью первому. И вот почему оно поспешило дать решительное сражение Совету, прежде чем он успел собрать все силы, готовые стать под его знамя.
Из трехсот слишком арестованных депутатов правительство предало суду наудачу выхваченных 52 чел. В ноябре 1906 года Пет. суд. палата приговорила 15 из них к лишению всех прав состояния и ссылке на поселение.
После первого С. Р. Д., из уцелевших депутатов и кандидатов составился второй Совет, но он уже не пользовался ни силой, ни авторитетом прежнего. Второй Совет объявил и пытался провести декабрьскую забастовку, но время, было уже не то, а новое время требовало других птиц и новых песен. Члены его даже не были преданы суду, а дело о них разрешено в административном порядке.
Ю. Стеклов.
14.
1860. Устройство в Киеве первой в России воскресной школы, при участии проф. Павлова и попечителя Пирогова.
1878. Вооруженное сопротивление Коленкиной и Малиновской в Петербурге.
1903. Покушение на жизнь наместника Кавказа князя Голицына в Тифлисе.
-"- Забастовка на прядильно-ткацкой фабрике Анонимного Бельгийского О-ва в Костроме.
1905. На улицах в СПБ. расклеено объявление СПБ. генерал-губ.
Д. Ф. Трепова, в котором он заявляет, что войскам и полиции им отдан приказ немедленно и самым решительным образом подавлять попытки произвести беспорядки. При оказании же к тому со стороны толпы сопротивления холостых залпов не давать и патронов не жалеть". .
{271}
15.
1878. Арестованы Оболешев-Сабуров, Адр. Михайлов и много других "землевольцев".
16.
1905. Первая Всероссийская забастовка.
Великое народное движение, выразившееся в небывало грандиозной стачке, руководимой пролетариатом, но поддержанной широкими массами населения и отчасти даже буржуазии в узком смысле этого слова, породило взрыв энтузиазма как в России, так и за ее пределами.
Это важнейшее событие последних лет приходится рассматривать с двух точек зрения: с точки зрения роли, которую сыграла массовая политическая стачка в судьбах русской революции, и с точки зрения международной тактики революционного пролетариата. Уже самый ход стачки, ее невероятный размах переполнял сердца участников и сочувствовавших наблюдателей какой-то сладкой гордостью; коллективность выступила с неслыханною до того силою; неожиданно каждый почувствовал миллионы братьев рядом с собою, миллионы душ, настроенных в унисон, а от этого в душе каждого мощно звучал собственный протест, готовность, упование. И вместе с тем в воздухе была разлита тревога. Чувствовалось напряжение почти нестерпимое. Дышали горячкой. Говорили в самозабвении, стараясь себе и другим дать уверенность на место радостной, но жуткой тревоги. Слушали, готовые на все, и шумно расходились с митингов, спрашивая у себя, у осеннего неба, у каменных громад: "что же теперь будет?" И снова бежали на митинг воочию, на ощупь ощутить коллективность, согреться, создав общее пламя, и жадно слушать ответ на вопрос: что же будет? А промышленность стояла, Движение поездов прекратилось. Почта и телеграф были ненадежны и потом забастовали. Никто не мог сказать с уверенностью, что переживает армия и когда будет стрелять ружье.
И явился на свет знаменитый манифест 17-го октября. Чуть не все поголовно ему обрадовались. Чуть не все отнеслись к {272} нему, как к факту простому, ясному, между тем как дело только запутывалось этой кажущейся ясностью. Напряжение разрядилось, - это казалось главным для больших обывательских и полуобывательских масс. После дней задержанного дыхания, сердечной судороги, страстного ожидания - возможность широко вздохнуть, широким вольным кличем крикнуть:
"товарищи, победа, свобода!".
Потекли дни победы и свободы. Торжествовали пели, радостно манифестировали, Не сразу понимали кровавые вести, предполагали недоразумение. Порядочно крови нужно было, чтобы вытрезвились.
Либералы вообще радовались. Не только радостью живого организма, выпущенного из-под гнета судороги, но и радостью мудрых политиков.
Манифест открывал новую эру, простиралась перед ними новая дорога, казавшаяся ровною, легальною, мирною. С восторгом приветствовали они новые методы, парламентские словесные турниры, провожали в прошлое бурные дни массовой смуты, борьбы силою против силы, в которой они quantite nеgligeable. И такое настроение либералов находило отклик у обывателя, который вообще скоро устает, которому хочется тепленьких сереньких буден. Победили, ну и слава Богу, теперь легче будет жить, поживать, добра наживать. Настроение это было пагубно, но естественно неизбежно: существуют классы, которые могут быть рыцарями только на час.
Франц Меринг писал в "Neue Zeit": "Самый страшный момент - это момент первой победы, - утомление чувствуется сильное, торжество убаюкивает, и победители засыпает на первых взятых им окопах, а тут подстерегает его роковая судьба". Но революционеры не дремали. Они поняли, чего хотело правительство. Они видели ясно, что манифест есть не что иное, как пресловутый "клин" для раскалывания общества на непримиримое меньшинство и усталое, готовое с благодарностью получить синицу в руки большинство. Революционеры приняли 17 октября за перемирие и со всею энергией звали готовиться к беспощадному преследованию отступающего врага. Однако, каждая отдельная сила предполагает и стремится, а общая конъюнктура располагает и подытоживает. Либералы хотели призвать народ к мирной борьбе бюллетенем и парламентскими вотумами, но игра была им испорчена {273} революционерами, которые готовили прямой революционный натиск на твердыни пошатнувшейся власти.
Либералы вопят и обвиняют тех, кто испортил им игру. Странно. Во-первых, то будущее, которое им рисовалось, та синица, которую они брали и предлагали, была буржуазной птицей в случае "выигрыша", это было прочное господство "средних классов", третьего сословия; но народные массы, в первую голову пролетариат, не могли примириться с таким результатом их собственной победы: здание буржуазной свободной Poccии должно было быть построено не по плану его временных владельцев, а согласно интересам огромного большинства населения, больше ради грядущего, чем ради себя самого.
Но, главное, либералы глубоко заблуждались. Если бы революционеры предоставили игру целиком мирно-кадетским политикам, проигрыш был бы и виднее и позорнее, ибо только легальное сопротивление, хотя и не приведшее к победе, доказало реакции, что торжество ее будет иметь свои границы, и не будь ершей, карась поплатился бы не одним только хвостом. Правительство Витте вело "мудрую политику"-"октябристскую политику" размежевания классов собственнических от классов крамольных. Но правительственные кадеты наткнулись на бешенство крайних правых элементов, т. е. жандармского комплота, и... игра была и с этой стороны испорчена. Наконец, революционеры переоценили стачку. Она началась испытанно-могучим оружием пролетариата. А между тем сила ее варьирует в зависимости от трех величин; свежести силы пролетариата, неподготовленности правительства и симпатии общества. Все три обстоятельства изменились к худшему.
Для более острых форм борьбы не пришло еще время, так как ни правительство, ни армия не были еще проникнуты революционным сознанием. Революционеры трагически шли на временное поражение (ибо, вообще говоря, революция непобедима), обусловленное более всего естественным отступничеством либералов. Либералы испортили игру революционеров. Никто не выиграл в конце концов. Отсюда бессильные взаимные нарекания. Но правы были крайние левые, ибо только их способ игры сулил настоящую победу: другие тешились иллюзиями, а выигрыш их означал бы в лучшем случае {274} шулерскую стачку Кадетов либеральных с кадетами бюрократическими. Теперь никто уже не относится у нас к массовой политической стачке, как к панацей, как к методу, применимому легко и по желанно во всякую минуту. Но стачка не сказала еще не только своего последнего слова (она скажет его на международно-социалистическом языке в день Страшного Суда), но даже своего, решительного русского слова. Но авангарду приходится ждать и организоваться. Большой корпус, никак не сомкнется. Заминкой пользуются душители и соглашатели.
Не меньший энтузиазм, чем в России, вызвала октябрьская стачка и в сердцах западноевропейских пролетариев. Она пришла вовремя, чтобы послужить бесконечно-поучительной иллюстраций к горячо обсуждавшемуся вопросу о революционных методах борьбы, какими располагает пролетариат.
Анархисты и полуанархисты давно уже выдвигали всеобщую стачку в противовес парламентаризму, как истинный метод остальной революция. Ярко и талантливо изложил в краткой форме учение о всеобщей стачке синдикалист-железнодорожник Гэрар на Турском конгрессе конфедерации труда в 1896 году. Вот его слова:
"Завоевание политической власти парламентским путем есть химера, и в настоящее время в палате на 585 депутатов вряд ли есть три или четыре истинных социалиста. А из 36.000 коммун до сих пор мы завладели всего 150 муниципалитетами.
"Частные стачки не удаются, потому что рабочие деморализуются и падают под угрозами патроната, покровительствуемого правительством. Всеобщая же стачка будет длиться недолго, и ее подавление станет невозможным; что касается угроз, то их еще менее можно опасаться. Необходимость защищать заводы, мастерские, фабрики, магазины и т. д. заставить армию рассыпаться на мельчайшие части. В Typе, напр., не окажется и пятидесяти солдат для защиты патроната.
"И потом, из боязни, как бы стачечники не стали портить железнодорожные пути, сигналы, различные сооружения, не будет ли правительство вынуждено охранять 39.000 километров железнодорожной сети, расставляя войска вдоль путей? Триста {275} тысяч солдат действующей армии, поставленных для наблюдения за 39 миллионами метров, будут отделены один от другого расстоянием в 130 метров, да и то под условием отказаться от охраны станций, депо, мануфактур, заводов и т. д... и предоставить патронат на произвол судьбы, оставляя в больших городах полную свободу действий возмутившимся рабочим.
"Главная сила всеобщей стачки в том, что она распространяется по необходимости все дальше и дальше. Стачка одной какой-нибудь корпорации, какого-нибудь ремесла повлечет за собою вынужденную стачку других ремесел.
"Всеобщая стачка не может быть решена заранее, она вспыхнет внезапно, начавшись, напр., с железнодорожной стачки, которая, разразившись, послужить сигналом общей стачки. По этому сигналу те, кто постоянно идет в первых рядах, должны убедить своих товарищей в синдикатах оставить работу. А тем, кто пожелал бы работать в этот день, помешают силою.
"Говорилось об общественном мнении. Но все рабочие будут в этот день заодно с нами, чтобы завладеть средствами производства и устранить посредника - капиталиста, который будто бы необходим для нашего существования.
"Всеобщая стачка будет революцией, мирной или иной". Генриетта Роланд-Гольст совершенно правильно замечает, что анархическая теория всеобщей стачки имеет вредное влияние на рабочий класс, она возбуждает его, держит в постоянном нездоровом ожидании со дня на день Судного Дня, отвлекает от постоянной, повседневной организационной работы. Поэтому заслугой социалистов явилась резкая критика идеи всеобщей стачки. Приведено было множество важных доказательств огромной трудности проведения ее в жизнь и победы. Но с новым веком вопрос о всеобщей стачке вступает в новую фазу. Опыт Бельгии, Италии и Голландии выдвигает новую форму борьбы массовую политическую стачку. Она отличается от всеобщей стачки. анархистов тем, что дело идет тут не о сокрушении самого капиталистического строя, а о принуждении государства к политическим уступкам. И теория и практика неопровержимо доказали, что массовая политическая стачка легко имеет успех лишь тогда, когда этот метод борьбы застает правительство и господствующие {276} классы врасплох. Однако, и при менее благоприятных условиях массовая стачка может добиться победы, когда требования рабочих достаточно значительны, что пробудить непреклонное мужество и яркий энтузиазм в самих борцах; когда требования эти симпатичны широким слоям общества, т. е. демократичны, - значит, когда пролетариат выступает, как авангард демократии; наконец, когда требования эти таковы, что уступка не является вопросом жизни и смерти для самого буржуазного мира.
Итак, повод должен быть взвешен, и притом руководящие центры никоим образом не должны навязывать стачку пролетариату, - лучше если пролетариат навяжет ее руководящим центрам. Во-вторых: в настоящее время изолированный пролетариат вряд ли где-либо в мире сможет одержать сколько-нибудь значительную победу над государством. Из этого вовсе не следует, чтобы пролетариат должен был считаться с "обществом" в смысле кадетских и полукадетских квази-сливок нации. Важно, чтобы ему оказывала помощь беднота, низшие чиновники и т. п. элементы.
В-третьих: массовая политическая стачка разгорается в решительный бой, когда она грозит самим устоям капитализма. А старый мир еще повсюду хорошо вооружен.
Россия находится в самых благоприятных условиях для массовой политической стачки. Рабочий класс глубоко заинтересован в получении широких политических прав. Борясь за них, он является авангардом всей русской демократии. Политическая свобода не грозит непосредственной гибелью капиталистическому строю и даже выгодна для него, хотя и пагубна для отдельных хищников - капиталистов нашей протекционно-разуваевской формации. "Народ" может еще пойти за пролетариатом. Разные мирнообновленцы - от октябристов до кадетов - не пойдут за ним, но сопротивляться ему со всей энергией отчаяния не стоит.
Но декорации меняются, когда мы поставим вопрос о шансах всеобщей стачки в Германии.
Конечно, социал-демократия обладает там вдесятеро большими силами. Допустим, что в борьбе, например, за ответственность министров перед Рейхстагом, сочувствие масс непролетарских было бы на стороне организованного пролетариата - и тогда остается один {277} основной факт; победа германского пролетариата над германским правительством посредством массовой стачки, при наличности зрелого классового сознания у всех классов, означала бы роковое начало конца для германской, а затем и для всемирной буржуазии. Вот почему немцы должны быть бесконечно осторожны, решаясь на такой шаг.
Октябрьская забастовка преисполнила таким энтузиазмом наших западных соседей, что Иенский партейтаг своими резолюциями создал было боевое положение, в воздухе запахло грозой. Но события остановились в своем беге в Poccии, пока немцы не нащупывают у нас могучего союзника, проснувшегося окончательно, идущего от победы к победе народа. И передовая фаланга германских рабочих сдалась на увещания осторожных и несколько обмещанившихся профессиональных союзов. С Иенскими резолюциями поступили пока так, же, как с выборгскими: отослали их в архив к принципам. Но такое же положение царит почти повсюду в Европе.
Массовая политическая стачка, победив в новой и высшей форме в России, даст могучий толчок Европе, которой много еще нужно добиться даже в сфере буржуазно-демократических усовершенствований общественного и государственного строя. Между тем, серии массовых политических стачек в Eвропе почти неминуемо превратятся в решительный бой труда с капиталом. Как бы тревожно ни смотрели на такую перспективу поседелые в борьбе вожди пролетариата, сердце их радостно бьется: прислушайтесь хотя бы к голосу нашего чудесного учителя Каутского. Зато одна тревога, тревога без просвета лежит на сморщенных лбах, между сдвинутых бровей государственных мужей буржуазии. "Раздавить революцию в России!", бормочет Вильгельм. "Скорее наладить мирное соглашение бюрократов с кадетами", шепчет Клемансо.