Страница:
Никому в голову не пришло расспрашивать эту даму, почему, торопясь на поезд, она очутилась на краю обрыва и так неудачно поскользнулась.
Не прошло и часа, как "Ирина" сидела в поезде, невольно улыбаясь при мысли о трех соглядатаях, которые, наверно, терпеливо ожидают ее у ворот домика над обрывом. Приятно ей было сознавать, что она благополучно выполнила поручение.
"Бобис"
(Иван Генрихович Лютер)
В начале февраля 1906 года в Гельсингфорс приехала группа боевиков-латышей. Тогда я и встретился впервые с "Бобисом". Это была партийная кличка Ивана Генриховича Лютера- одного из основателей Латышской социал-демократической рабочей партии. В 1905 году Лютер был организатором и техником подпольных партийных типографий в Риге и Либаве, одним из выдающихся боевиков и руководителей боевых дружин в Латвии, организатором ряда крупных забастовок сельскохозяйственных рабочих в Нижней Курляндии. В январе 1906 года его арестовали и подвергли пыткам в рижском застенке. Но "Бобис" совершил с группой товарищей вооруженный побег и оказался в Финляндии.
После Октябрьской революции И. Г. Лютер был ответственным советским работником в Ленинграде.
Вместе с "Бобисом" приехал в феврале 1906 года в Гельсингфорс и Екаб Дубельштейн ("Епис") -бесстрашный революционер-боевик, член Латышской социал-демократической рабочей партии, организатор и участник многих боевых операций партии в Риге, Либаве и других городах. Судьба Екаба Дубельштейна сложилась трагично. В августе 1907 года он был арестован, подвергнут жестоким пыткам и расстрелян по приговору царского военного суда.
Надо сказать еще об одном товарище, приехавшем в Финляндию в начале 1906 года,- о Я. Д. Ленцмане.
Я. Д. Ленцман ("Кенцис") - член ЦК ЛСДРП (РСДРП), (В июне 1906 года на Втором съезде ЛСДРП было принято решение об объединении - о вхождении ее в РСДРП. Четвертый съезд РСДРП утвердил это решение, и тогда была образована СДЛК (Социал-демократия Латышского края), один из виднейших руководителей латышских большевиков, активный участник революции 1905 года, Октябрьской революции и гражданской войны, нарком Советской Латвии в 1919 году. Затем Ленцман был на ответственной партийной и советской работе в Москве и Ленинграде (умер в 1937 году).
Тогда, в начале 1906 года, и "Бобис", и "Епис", и "Кенцис" были совсем молодыми людьми, но они поражали своей выдержкой и дисциплинированностью. Почти все они прошли школу партизанской борьбы в отрядах боевых дружин и "лесных братьев".
"Лесные братья" - это боевые партизанские отряды, действовавшие во многих уездах Латвии в годы первой русской революции. Партизаны, скрываясь в лесах, вели вооруженную борьбу с царскими войсками, беспощадно разоряли гнезда черносотенных баронов, карали предателей и провокаторов, поддерживали революционный порядок. "Лесные братья" развивали свою деятельность под руководством местных партийных организаций, подчинялись указаниям ЦК СДЛК (РСДРП). Наряду с вооруженной борьбой они вели активную партийную работу, организовывали митинги и демонстрации на селе, создавали батрацкие партийные ячейки.
Создание отрядов "лесных братьев" приобрело массовый характер в связи с действиями карательных экспедиций, направленных в Прибалтику после поражения Декабрьского вооруженного восстания в Москве. В леса уходили рабочие, батраки, сельские интеллигенты, которым грозила расправа. "Лесные братья" сторицей отплачивали царским приспешникам за их жестокость и самоуправство. Это дало повод всей буржуазной печати того времени, а также меньшевикам всячески поносить "лесных братьев", обвиняя их в анархизме, бланкизме, а часто и в бандитизме.(Достойную отповедь этим клеветническим измышлениям дал В. И. Ленин, который в статье "Партизанская война" писал: "Латышская социал-демократическая рабочая партия (часть РСДРП) правильно выпускает в 30 000 экземплярах свою газету. В официальном отделе печатаются списки шпионов, уничтожение которых есть обязанность каждого честного человека. Содействующие полиции объявляются "противниками революции" и подлежат казни, отвечая кроме того своим имуществом. Деньги для партии с.-д. приказывают населению передавать лишь по предъявлении квитанции с печатью. В последнем отчете партии среди 48 000 руб. дохода за год значится 5600 руб. от Либавского отделения на оружие, добытые путем экспроприации. "Новое Время" рвет и мечет, понятно, против этого "революционного законодательства", этого "грозного правительства".
Назвать анархизмом, бланкизмом, терроризмом эту деятельность латышских с.-д. никто не решится. Но почему? Потому, что здесь ясна связь новой формы борьбы с восстанием, которое было в декабре и которое назревает вновь" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 14, стр. 5).
В конце 1906 года, Когда изменилась политическая обстановка, потребовавшая других форм борьбы, партизанская война в Латвии по решению партийных организаций была прекращена и отряды "лесных братьев" распущены.
Немногословный, на первый взгляд даже несколько угрюмый, "Бобис" обладал большим даром убеждения и какой-то внутренней силой. Каждое слово, сказанное им, было обдумано, весомо. О нем говорили как о человеке необычайного упорства и настойчивости.
Кто-то из товарищей, знавших его еще в детские годы, рассказывал о "Бобисе" такой эпизод. Когда ему было одиннадцать-двенадцать лет, он попросил у знакомого лесника разрешения выстрелить из ружья. Тот обещал, но только в том случае, если мальчик сумеет убить камнем ворону. Известно, что подкрасться незаметно к вороне-дело нелегкое. Почти всё лето маленький "Бобис" в свободное от работы время (он был подпаском у помещика) упражнялся и наконец добился своего. Право на выстрел было завоевано.
Как сейчас помню мое знакомство с "Бобисом". Передо мной стоял рослый, широкоплечий человек, зрелый революционер-подпольщик. За его спиной была большая организаторская, пропагандистская и боевая работа.
Побег "Бобиса" и его товарищей из рижского застенка представлял собой образец храбрости, находчивости и выдержки. Их арестовали 13 января в Риге, во время облавы в одной из столовых. На следующую ночь они уже были подвергнуты в тайной полиции диким пыткам, которые продолжались и в остальные дни.(В апреле 1907 года во II Государственной думе был сделан запрос, подписанный 35 депутатами, в котором приводилось описание пыток над арестованными 13 января 1906 года:
"...В ночь с 13 на 14 января 1906 года 18-летнего Лапса, от которого никак не могли добиться никакого признания, повалили на пол; один из помощников пристава вскочил ногами на грудь его и прыгал до тех пор, пока грудная клетка и ребра у Лапса не были проломлены. После этого Лапса вплоть до своего расстрела не мог ничего принимать, кроме воды. Стрздыня, поваленного на пол, били по икрам ног до тех пор, пока они не распухли и мясо не стало отваливаться от костей. На голой спине Карлсона (Лютера, который был арестован под фамилией Карлсон-Н. Б.) резиновыми палками искромсали им самим написанный и не понравившийся комиссии протокол дознания, тыкали пальцами и карандашами в глаза, били. Допрос каждого обвиняемого продолжался до нескольких часов... Таким образом Лапса, Паэгле, Карлсона, Стрздыня, Грундмана избивали и пытали Грегус, Александровский, Сабецкий и Давус" (Государственная дума, второй созыв. Стенографические отчеты 1907 года, т. I. СПб., 1907, стр. 1889)).
Боевики, руководимые "Еписом", решили совершить нападение на сыскное отделение, где содержались арестованные, и освободить товарищей. Уже через два-три дня после ареста, при свидании, товарищам удалось в пакете с едой передать "Бобису" два маленьких браунинга. А на пятый день Екаб Дубельштейн и группа боевиков проникли под видом просителей в полицейское управление, охраняемое стражей из городовых и солдат в количестве более 160 человек. После короткого объяснения с часовыми завязалась перестрелка, в которой приняли участие и арестованные (часть из них находилась в коридоре). В результате несколько человек из растерявшейся охраны было убито и ранено, а нападавшие вместе с шестью арестованными прорвались к выходу, на волю. Все это свершилось в течение нескольких минут. На улице их встретили товарищи и отвели в заранее подготовленные квартиры. Вскоре после побега части из них удалось перебраться в Финляндию.
В Финляндии товарищи латыши активно включились в боевую работу партии. По заданию ЦК они организовали экспроприацию русского Государственного банка в Гельсингфорсе. Всей операцией, в которой участвовало более двадцати боевиков, руководил "Бобис". Событие это наделало немало шуму и взволновало весь город. Известия о вооруженном нападении на банк полетели в Петербург, за границу. Гельсингфорс, словно при осадном положении, был наводнен шпионами, полицейскими, жандармами. Однако во время нападения никто из боевиков арестован не был.(Лишь через несколько дней после нападения полиции удалось задержать четырех боевиков, которые затем были осуждены).
Часть экспроприированных денег (10 тысяч рублей золотом) в Петербург в партийную кассу доставила Е. Д. Стасова, которая в то время была в Гельсингфорсе, а кто-то из железнодорожников, как вспоминает она, переправил туда же коробку с серебром. Остальные деньги были переправлены за границу-в Германию и Швецию, где их использовали для закупки оружия.
За латышами началась слежка, и надо было найти для них надежное убежище. Нам это удалось с большим трудом. Но "Бобис" очень волновался за свой внешний вид и всё старался его изменить. Волосы у него были светло-рыжие, обращавшие на себя внимание своей яркостью. По общему решению, его надо было перекрасить. Взялась за это дело Елена Дмитриевна Стасова. Будучи человеком очень энергичным и экспансивным, она, не долго думая, облила ему голову какой-то жидкостью. Результатом было нечто неожиданное: волосы стали зеленого цвета! Бросились его мыть, но чем больше мыли, тем хуже становилось. Насколько помню, пришлось нам звать специалиста, который быстро поправил дело, "Бобис" стал жгучим брюнетом.
Прошло несколько дней после нападения на банк. Город по-прежнему кишел шпионами, обыски проводились повсюду, вагоны отъезжавших из Гельсингфорса поездов были наводнены сыщиками. "Бобису" удалось, однако, перебраться в Таммерфорс. Я в это время устраивал в Таммерфорсе концерт в пользу политических эмигрантов с участием молодых петербургских артистов Л. Я. Липковской и В. Л. Войтенко. Одним из главных номеров программы была знаменитая ария с колокольчиками из оперы Делиба "Лакме". Липковская ее пела особенно хорошо. Я ей аккомпанировал.
Перед самым выходом на эстраду ко мне подошел Вальтер Шеберг и сообщил, что в театре находится бежавший из Гельсингфорса товарищ, которого проследили сыщики и полиция.
Я совершенно растерялся, не знал, куда спрятать товарища. Это был "Бобис". Невольный свидетель моей встречи с "Бобисом", В. Л. Войтенко не раз говорил мне, как он был поражен тем, что этот товарищ главным образом торопился передать мне порученное ему дело, выполнить революционную свою задачу, ничуть не волнуясь о своей судьбе. Я же рассовывал по карманам переданные им бумаги, с отчаянием думая, куда мне деть "Бобиса", где спрятать его. Наконец меня осенила блестящая мысль: есть проход на сцену, в суфлерскую будку, и так как у нас не спектакль, а концерт, то там никого нет. Мы с Шебергом чем-то отвлекли внимание окружавшей нас публики, а "Бобис" проник под сцену, где и скрылся, притаившись как раз под тем местом, на котором мы с Липковской должны были выступать.
Липковскую встретили, громом аплодисментов. У меня же пол горел под ногами, и что я вытворял вместо аккомпанемента - не помню. В публике никто, конечно, и думать не мог, что под эстрадой, как загнанный зверь в западне, сидит человек, а вокруг театра ходят ищейки, готовые наброситься на него и схватить. После концерта, когда артистов окружила толпа, мы незаметно вывели "Бобиса" из его убежища и скрыли в надежном месте.
Вскоре "жгучий брюнет" уже был за границей. Под именем Эжена Пьера он вместе с М. М. Литвиновым закупал в Германии и Дании оружие, которое отправлял в Россию для боевых дружин.
Уже гораздо позднее я виделся с ним в Петербурге, и мы вспоминали наши встречи в Финляндии.
"Григорий Иванович"
(Александр Михайлович Игнатьев)
Описывая жизнь большевистского подполья и работавших в нем товарищей, не могу не вспомнить Александра Михайловича Игнатьева (партийная кличка его была "Григорий Иванович").
Александр Михайлович вступил в Боевую техническую группу в 1905 году, вскоре после ее создания, и участвовал в ее работе до самой ликвидации группы. Это был настоящий, прирожденный боевик. Именно такие люди нужны были для той новой работы, которую мы развертывали с начала 1905 года.
Характер Александра Михайловича Игнатьева сформировался под влиянием его отца Михаила Александровича - человека незаурядного, заслужившего любовь и уважение всех, кто с ним сталкивался. "Быть полезным своей Родине" - таков был девиз Михаила Александровича. Этот же девиз он стремился сделать обязательным и для своей семьи. Особой его любовью пользовался сын Шура, в котором он видел много свойств своего характера.
Михаил Александрович окончил с отличием Медицинскую академию. Ему прочили большую будущность как химику, уговаривали стать специалистом в этой области. Но он от всего отказался и поступил в отряд генерала Гурко, с которым в 1877 году проделал всю русско-турецкую кампанию. Попутно он вел и научную работу, сразу был прикомандирован к Медикохирургической академии для научно-практического усовершенствования, защитил диссертацию и получил звание магистра ветеринарных наук.
Михаил Александрович основал в Петербурге первую в России станцию микроскопического исследования мяса и Городской мясной патологический музей. Этот музей впоследствии сослужил большую службу нашей подпольной революционной работе. Его муляжи мы нередко использовывали для хранения документов и оружия.
В связи с этим мне вспоминается такой любопытный случай. В мясном патологическом музее работала художница Афанасия Леонидовна Шмидт, принимавшая в 1905 году участие в деятельности Боевой технической группы (партийная кличка А. Л. Шмидт-"Фаня Беленькая").
"Фаня Беленькая" делала муляжи (модели) мяса животных и птиц, а также продуктов, изготовлявшихся из них. Изготовлялись модели из особого материала, изобретенного "Фаней", причем делала она их очень искусно. На выставке в Дрездене "Фаня" получила за свои изделия почетный диплом, а на выставке в Петербурге - золотую медаль. В муляжи "Фаня" очень ловко прятала документы и оружие, заливая их в общую массу. Однажды "Фане" принесли револьвер, который нужно было тщательно спрятать. Она вложила револьвер в модель окорока ветчины. Когда впоследствии отбирали экспонаты для выставки в Дрездене, М. А. Игнатьев, ничего не знавший о револьвере, взял в руки окорок и пришел в восторг:
"Ведь и по весу он совершенно верен, дайте-ка весы!" Весы подали, и оказалось, что муляж по весу равен настоящему окороку.
"Фаня" очень смутилась и забеспокоилась, пытаясь доказать, что муляж еще не готов, что его надо исправить. Но ее уговоры не подействовали. В отсутствие "Фани" окорок запаковали в ящик, заштемпелевали и отправили. Она всё время очень тревожилась, но экспонат, пробыв положенное время на выставке в Дрездене, возвратился обратно цел и невредим, вместе с помещенным в нем револьвером.
"Окорок", в который был заключен револьвер, сейчас хранится в Музее Великой Октябрьской социалистической революции в Ленинграде.
Михаил Александрович Игнатьев занимал крупный пост чиновника особых поручений пятого класса. Но своим высоким положением он тяготился, в высших чопорных кругах чувствовал себя плохо и тянулся к простым людям.
У Игнатьевых было на территории Финляндии, на Карельском перешейке, перешедшее семье по наследству имение Ахи-Ярви. Когда наступало лето, Михаил Александрович говорил сыну Александру:
- Шурочка, пригласи к нам в Ахи-Ярви бедных студентов, пусть отдохнут.
Под видом отдыхающих "бедных студентов" здесь летом жили и работали наши товарищи подпольщики. Это не было секретом для Михаила Александровича. Он прекрасно понимал,
чем занимается его сын, относился к этому сочувственно, хотя и делал вид, что ничего не знает. Впрочем, в очень узком кругу Михаил Александрович говорил:
- Если бы у меня не было семьи, я, как и Шура, окунулся бы в подпольную работу.
Когда сын уезжал и долго не возвращался, Михаил Александрович очень волновался, опасаясь ареста Александра. Однажды Александр Михайлович уехал из имения по очень ответственному и опасному делу, связанному с добыванием динамита, и пропадал несколько дней. Возвращался он в поезде вместе с товарищами финнами. Они знали его только по кличке "Григорий Иванович", так и величали его. Вдруг в переполненный вагон вошел Михаил Александрович, увидел сына, обрадовался и ляпнул на весь вагон:
- Шурочка! Наконец-то ты, а я уж думал, что тебя повесили!
Многие товарищи, работавшие в боевой группе, знали отца Александра Михайловича, были уверены в том, что он в любое время поможет. Его городская квартира служила постоянным приютом для подпольщиков, складом, где хранилась нелегальная литература. В имении Ахи-Ярви орудовали наши химики, экспериментируя с бомбами. Михаил Александрович устраивал подпольщиков у себя на службе и никогда не давал их в обиду. Часто выручали нас из тяжелого положения его генеральский мундир, голубая подкладка и орлы на плечах.
Таков был отец Александра Михайловича. Немного было таких людей, но они, несомненно, играли свою роль в нашей подпольной работе. Они не только служили надежной опорой в нашей конспирации, прикрывали ее своим положением, личным влиянием, но и, внутренне сочувствуя нам, были нашим скрытым активом.
В подпольной революционной работе чрезвычайно важна была преемственность. Каждый из нас, как бы он ни был законспирирован, мог в любой момент выйти из строя. Поэтому мы придавали большое значение приобретению новых членов организации, которые могли бы быть не только рядовыми, но и командирами, проявлять свою инициативу, развивать и расширять работу.
Александр Михайлович явился именно таким товарищем. Обладая всеми свойствами дисциплинированного рядового, он с самого начала своей деятельности проявил склонность быть организатором и вносить в дело новые начала, создавать новые условия и новые принципы работы. Правда, особенно вначале, он часто делал то, что ему, как человеку, занимавшему в группе руководящее положение, делать не следовало: сам возил и носил оружие, сам не только добывал, но и провозил динамит.
Ему, как одному из руководителей боевой группы, единственной в то время в Петербурге при всей сложности ее специфической организации, надо было быть особенно начеку. Будь это в мою бытность организатором, я до многого не допустил бы Александра Михайловича. Наверное, мы не раз бы поссорились с ним из-за отсутствия у него необходимых для руководителя осмотрительности и осторожности. Выручали Александра Михайловича его необычайная сметливость, сообразительность во время опасности и необыкновенная изобретательность.
Использовав имение своего отца Ахи-Ярви, Александр Михайлович отлично организовал в 1906 году транспортировку оружия из Финляндии в Россию.
Мы с ним работали бок о бок: я ведал закупкой оружия за границей и транспортировкой его в Финляндию, а Игнатьев отправлял его дальше, в Россию.
Александр Михайлович не только сумел блестяще использовать связи с финнами, которые я ему передал, но и установил новые знакомства. Я был связан главным образом с финской буржуазией, интеллигенцией - адвокатами, студентами, артистами, служащими различных учреждений, начальниками железнодорожных и почтовых станций и т. д. Александр Михайлович, владея финским языком, приобрел друзей среди рабочей молодежи, местных крестьян. Помогали переправлять оружие в Петербург финские железнодорожники машинисты, кочегары, кондукторы. Они прятали оружие в угле, дровах, паровых котлах, везли в бидонах с молоком, проявляли исключительную изобретательность и находчивость.
Завязал Александр Михайлович знакомства и с контрабандистами. Некоторых из них он сумел так сагитировать, что они даже гордились возможностью помочь русской революции, шли на риск при провозке оружия и отказывались от вознаграждения.
Имение Ахи-Ярви было расположено неподалеку от русской границы, в нескольких верстах от большого тракта, шедшего из Петербурга в Выборг. Шоссейные дороги соединяли Ахи-Ярви почти со всеми железнодорожными станциями на Карельском перешейке. Таким образом, это имение было очень удобным перевалочным пунктом. Работу А. М. Игнатьева облегчало то обстоятельство, что он хорошо знал местные условия, имел знакомства среди помещиков, крестьян, даже среди полицейских, поддерживал товарищеские отношения с сыновьями и дочерьми и другими родственниками служащих на близлежащих железнодорожных станциях.
Александр Михайлович предложил партии использовать Ахи-Ярви для Боевой технической группы при ЦК, на что и получил полное согласие. Правда, Ленин не всегда одобрял проекты изобретательного "Григория Ивановича". Некоторые его проекты Владимир Ильич не только критиковал, но и запрещал. Однако об этом речь будет впереди.
Леонид Борисович Красин, возглавлявший Боевую техническую группу, держал нас тоже, что называется, "в струне". Но если нам удавалось удачно "рискнуть", он поощрял нас и не раз брал на себя ответственность за наши действия. Красину нравился размах Александра Михайловича, он не раз отмечал его недюжинные способности.
Деятельность Александра Михайловича велась главным образом в двух направлениях. Он ведал добычей, хранением и транспортом оружия. - Кроме того, Игнатьев организовал химическую группу, добывал взрывчатые материалы, руководил изготовлением, хранением и перевозкой бомб.
Игнатьев привлек к участию в транспорте оружия из Финляндии в Россию много молодежи. Как перевалочные пункты были использованы дачи, принадлежавшие родителям наших молодых товарищей. Для некоторых транспортеров были сняты дачи, расположенные в удобных пунктах по пути следования транспорта. Такая дача была снята, например, в Териоках на Варваринской улице. Принадлежала она финну Комулайнену. Поселились на этой даче участвовавшие в работе боевой группы Варвара Ильинична Четверикова, студентка курсов Лесгафта, ее муж Николай Куприянович Четвериков, студент Технологического института, и Иван Иванович Березин ("Илья").
Грузы с оружием я направлял на станцию Райвола, откуда они отвозились на лошади в имение Ахи-Ярви. Оттуда часть оружия доставлялась в Териоки, на дачу Четвериковых. К ним приезжали наши товарищи из города, главным образом студенты и курсистки, которые на себе отвозили оружие в Петербург. Сначала они складывали оружие в небольшой чертежной Технологического института, а оттуда всё распределяли по конспиративным квартирам.
Оружие и взрывчатые вещества транспортеры накладывали на себя, под одежду, заворачивали вощанкой, привязывали множеством бинтов. Уезжали из Териок сильно пополневшими. Приходилось прибегать к разным уловкам, чтобы не вызвать подозрений жандармов.
Были, конечно, помимо дачи, на которой жили Четвериковы, и другие перевалочные пункты.
Часть оружия Игнатьев направлял водным путем в Разлив с помощью рабочих, членов боевой дружины Сестрорецкого завода Н. А. Емельянова, Т. И. Поваляева, И. И. Анисимова и других, выезжавших в море под видом рыбаков и нагружавших свои рыбачьи лодки оружием.
Установил Игнатьев связь и с хозяином гостиницы "Товарищ" в Териоках. По соглашению с Александром Михайловичем, владелец гостиницы прописывал наших людей по чужим паспортам, брал с них за проживание дешевле, чем обычно.
Александр Михайлович всегда стремился вести работу не кустарным способом, а поставить ее в широком масштабе. Многое ему блестяще удавалось. К одному из таких предприятий относится "доставка удобрений" в имения крестьянам, которые и не подозревали, конечно, что скрывалось за всем этим. На территории городской бойни в Петербурге сваливалась зола, получавшаяся от сжигания отбросов с бойни. Александр Михайлович заинтересовался золой, сделал анализ, и оказалось, что она содержит много фосфорной кислоты. Испытав ее как удобрение для лугов, Александр Михайлович получил хорошие результаты и заинтересовал этим соседей-финнов. Спрос на золу был велик, и она отправлялась вагонами из Петербурга в Финляндию. Всему делу был придан хозяйственно-коммерческий характер. Со станции в имения шли целые обозы с золой, и никому в голову не приходило подозревать, что вместе с золой была организована доставка оружия.
При этом на случай неожиданного налета жандармов, если бы транспорт был прослежен, установили сигнализацию, видимую за много километров. Подводы проезжали по дороге, идущей через гористую местность. Приблизительно на полпути на высоком холме стояла в Кивинапе церковь, видимая с вышки дома в Ахи-Ярви. Сын пономаря Саша Пимия должен был дежурить на колокольне, с которой в бинокль просматривалась большая часть дороги. В случае опасности он сигнализировал Александру Михайловичу, дежурившему во время приближения подводы на вышке дома в Ахи-Ярви.
Тифлисская экспроприация также не обошлась без участия Александра Михайловича Игнатьева. Ему была передана крупная сумма - двести тысяч рублей - пятисотрублевыми ассигнациями, с тем чтобы он их разменял. Александр Михайлович снял специальную дачу для художницы А. Л. Шмидт ("Фани Беленькой"), работавшей в боевой группе, приобрел микроскоп, и она принялась переделывать номера на экспроприированных пятисотках. Работала она по ночам.
Не прошло и часа, как "Ирина" сидела в поезде, невольно улыбаясь при мысли о трех соглядатаях, которые, наверно, терпеливо ожидают ее у ворот домика над обрывом. Приятно ей было сознавать, что она благополучно выполнила поручение.
"Бобис"
(Иван Генрихович Лютер)
В начале февраля 1906 года в Гельсингфорс приехала группа боевиков-латышей. Тогда я и встретился впервые с "Бобисом". Это была партийная кличка Ивана Генриховича Лютера- одного из основателей Латышской социал-демократической рабочей партии. В 1905 году Лютер был организатором и техником подпольных партийных типографий в Риге и Либаве, одним из выдающихся боевиков и руководителей боевых дружин в Латвии, организатором ряда крупных забастовок сельскохозяйственных рабочих в Нижней Курляндии. В январе 1906 года его арестовали и подвергли пыткам в рижском застенке. Но "Бобис" совершил с группой товарищей вооруженный побег и оказался в Финляндии.
После Октябрьской революции И. Г. Лютер был ответственным советским работником в Ленинграде.
Вместе с "Бобисом" приехал в феврале 1906 года в Гельсингфорс и Екаб Дубельштейн ("Епис") -бесстрашный революционер-боевик, член Латышской социал-демократической рабочей партии, организатор и участник многих боевых операций партии в Риге, Либаве и других городах. Судьба Екаба Дубельштейна сложилась трагично. В августе 1907 года он был арестован, подвергнут жестоким пыткам и расстрелян по приговору царского военного суда.
Надо сказать еще об одном товарище, приехавшем в Финляндию в начале 1906 года,- о Я. Д. Ленцмане.
Я. Д. Ленцман ("Кенцис") - член ЦК ЛСДРП (РСДРП), (В июне 1906 года на Втором съезде ЛСДРП было принято решение об объединении - о вхождении ее в РСДРП. Четвертый съезд РСДРП утвердил это решение, и тогда была образована СДЛК (Социал-демократия Латышского края), один из виднейших руководителей латышских большевиков, активный участник революции 1905 года, Октябрьской революции и гражданской войны, нарком Советской Латвии в 1919 году. Затем Ленцман был на ответственной партийной и советской работе в Москве и Ленинграде (умер в 1937 году).
Тогда, в начале 1906 года, и "Бобис", и "Епис", и "Кенцис" были совсем молодыми людьми, но они поражали своей выдержкой и дисциплинированностью. Почти все они прошли школу партизанской борьбы в отрядах боевых дружин и "лесных братьев".
"Лесные братья" - это боевые партизанские отряды, действовавшие во многих уездах Латвии в годы первой русской революции. Партизаны, скрываясь в лесах, вели вооруженную борьбу с царскими войсками, беспощадно разоряли гнезда черносотенных баронов, карали предателей и провокаторов, поддерживали революционный порядок. "Лесные братья" развивали свою деятельность под руководством местных партийных организаций, подчинялись указаниям ЦК СДЛК (РСДРП). Наряду с вооруженной борьбой они вели активную партийную работу, организовывали митинги и демонстрации на селе, создавали батрацкие партийные ячейки.
Создание отрядов "лесных братьев" приобрело массовый характер в связи с действиями карательных экспедиций, направленных в Прибалтику после поражения Декабрьского вооруженного восстания в Москве. В леса уходили рабочие, батраки, сельские интеллигенты, которым грозила расправа. "Лесные братья" сторицей отплачивали царским приспешникам за их жестокость и самоуправство. Это дало повод всей буржуазной печати того времени, а также меньшевикам всячески поносить "лесных братьев", обвиняя их в анархизме, бланкизме, а часто и в бандитизме.(Достойную отповедь этим клеветническим измышлениям дал В. И. Ленин, который в статье "Партизанская война" писал: "Латышская социал-демократическая рабочая партия (часть РСДРП) правильно выпускает в 30 000 экземплярах свою газету. В официальном отделе печатаются списки шпионов, уничтожение которых есть обязанность каждого честного человека. Содействующие полиции объявляются "противниками революции" и подлежат казни, отвечая кроме того своим имуществом. Деньги для партии с.-д. приказывают населению передавать лишь по предъявлении квитанции с печатью. В последнем отчете партии среди 48 000 руб. дохода за год значится 5600 руб. от Либавского отделения на оружие, добытые путем экспроприации. "Новое Время" рвет и мечет, понятно, против этого "революционного законодательства", этого "грозного правительства".
Назвать анархизмом, бланкизмом, терроризмом эту деятельность латышских с.-д. никто не решится. Но почему? Потому, что здесь ясна связь новой формы борьбы с восстанием, которое было в декабре и которое назревает вновь" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 14, стр. 5).
В конце 1906 года, Когда изменилась политическая обстановка, потребовавшая других форм борьбы, партизанская война в Латвии по решению партийных организаций была прекращена и отряды "лесных братьев" распущены.
Немногословный, на первый взгляд даже несколько угрюмый, "Бобис" обладал большим даром убеждения и какой-то внутренней силой. Каждое слово, сказанное им, было обдумано, весомо. О нем говорили как о человеке необычайного упорства и настойчивости.
Кто-то из товарищей, знавших его еще в детские годы, рассказывал о "Бобисе" такой эпизод. Когда ему было одиннадцать-двенадцать лет, он попросил у знакомого лесника разрешения выстрелить из ружья. Тот обещал, но только в том случае, если мальчик сумеет убить камнем ворону. Известно, что подкрасться незаметно к вороне-дело нелегкое. Почти всё лето маленький "Бобис" в свободное от работы время (он был подпаском у помещика) упражнялся и наконец добился своего. Право на выстрел было завоевано.
Как сейчас помню мое знакомство с "Бобисом". Передо мной стоял рослый, широкоплечий человек, зрелый революционер-подпольщик. За его спиной была большая организаторская, пропагандистская и боевая работа.
Побег "Бобиса" и его товарищей из рижского застенка представлял собой образец храбрости, находчивости и выдержки. Их арестовали 13 января в Риге, во время облавы в одной из столовых. На следующую ночь они уже были подвергнуты в тайной полиции диким пыткам, которые продолжались и в остальные дни.(В апреле 1907 года во II Государственной думе был сделан запрос, подписанный 35 депутатами, в котором приводилось описание пыток над арестованными 13 января 1906 года:
"...В ночь с 13 на 14 января 1906 года 18-летнего Лапса, от которого никак не могли добиться никакого признания, повалили на пол; один из помощников пристава вскочил ногами на грудь его и прыгал до тех пор, пока грудная клетка и ребра у Лапса не были проломлены. После этого Лапса вплоть до своего расстрела не мог ничего принимать, кроме воды. Стрздыня, поваленного на пол, били по икрам ног до тех пор, пока они не распухли и мясо не стало отваливаться от костей. На голой спине Карлсона (Лютера, который был арестован под фамилией Карлсон-Н. Б.) резиновыми палками искромсали им самим написанный и не понравившийся комиссии протокол дознания, тыкали пальцами и карандашами в глаза, били. Допрос каждого обвиняемого продолжался до нескольких часов... Таким образом Лапса, Паэгле, Карлсона, Стрздыня, Грундмана избивали и пытали Грегус, Александровский, Сабецкий и Давус" (Государственная дума, второй созыв. Стенографические отчеты 1907 года, т. I. СПб., 1907, стр. 1889)).
Боевики, руководимые "Еписом", решили совершить нападение на сыскное отделение, где содержались арестованные, и освободить товарищей. Уже через два-три дня после ареста, при свидании, товарищам удалось в пакете с едой передать "Бобису" два маленьких браунинга. А на пятый день Екаб Дубельштейн и группа боевиков проникли под видом просителей в полицейское управление, охраняемое стражей из городовых и солдат в количестве более 160 человек. После короткого объяснения с часовыми завязалась перестрелка, в которой приняли участие и арестованные (часть из них находилась в коридоре). В результате несколько человек из растерявшейся охраны было убито и ранено, а нападавшие вместе с шестью арестованными прорвались к выходу, на волю. Все это свершилось в течение нескольких минут. На улице их встретили товарищи и отвели в заранее подготовленные квартиры. Вскоре после побега части из них удалось перебраться в Финляндию.
В Финляндии товарищи латыши активно включились в боевую работу партии. По заданию ЦК они организовали экспроприацию русского Государственного банка в Гельсингфорсе. Всей операцией, в которой участвовало более двадцати боевиков, руководил "Бобис". Событие это наделало немало шуму и взволновало весь город. Известия о вооруженном нападении на банк полетели в Петербург, за границу. Гельсингфорс, словно при осадном положении, был наводнен шпионами, полицейскими, жандармами. Однако во время нападения никто из боевиков арестован не был.(Лишь через несколько дней после нападения полиции удалось задержать четырех боевиков, которые затем были осуждены).
Часть экспроприированных денег (10 тысяч рублей золотом) в Петербург в партийную кассу доставила Е. Д. Стасова, которая в то время была в Гельсингфорсе, а кто-то из железнодорожников, как вспоминает она, переправил туда же коробку с серебром. Остальные деньги были переправлены за границу-в Германию и Швецию, где их использовали для закупки оружия.
За латышами началась слежка, и надо было найти для них надежное убежище. Нам это удалось с большим трудом. Но "Бобис" очень волновался за свой внешний вид и всё старался его изменить. Волосы у него были светло-рыжие, обращавшие на себя внимание своей яркостью. По общему решению, его надо было перекрасить. Взялась за это дело Елена Дмитриевна Стасова. Будучи человеком очень энергичным и экспансивным, она, не долго думая, облила ему голову какой-то жидкостью. Результатом было нечто неожиданное: волосы стали зеленого цвета! Бросились его мыть, но чем больше мыли, тем хуже становилось. Насколько помню, пришлось нам звать специалиста, который быстро поправил дело, "Бобис" стал жгучим брюнетом.
Прошло несколько дней после нападения на банк. Город по-прежнему кишел шпионами, обыски проводились повсюду, вагоны отъезжавших из Гельсингфорса поездов были наводнены сыщиками. "Бобису" удалось, однако, перебраться в Таммерфорс. Я в это время устраивал в Таммерфорсе концерт в пользу политических эмигрантов с участием молодых петербургских артистов Л. Я. Липковской и В. Л. Войтенко. Одним из главных номеров программы была знаменитая ария с колокольчиками из оперы Делиба "Лакме". Липковская ее пела особенно хорошо. Я ей аккомпанировал.
Перед самым выходом на эстраду ко мне подошел Вальтер Шеберг и сообщил, что в театре находится бежавший из Гельсингфорса товарищ, которого проследили сыщики и полиция.
Я совершенно растерялся, не знал, куда спрятать товарища. Это был "Бобис". Невольный свидетель моей встречи с "Бобисом", В. Л. Войтенко не раз говорил мне, как он был поражен тем, что этот товарищ главным образом торопился передать мне порученное ему дело, выполнить революционную свою задачу, ничуть не волнуясь о своей судьбе. Я же рассовывал по карманам переданные им бумаги, с отчаянием думая, куда мне деть "Бобиса", где спрятать его. Наконец меня осенила блестящая мысль: есть проход на сцену, в суфлерскую будку, и так как у нас не спектакль, а концерт, то там никого нет. Мы с Шебергом чем-то отвлекли внимание окружавшей нас публики, а "Бобис" проник под сцену, где и скрылся, притаившись как раз под тем местом, на котором мы с Липковской должны были выступать.
Липковскую встретили, громом аплодисментов. У меня же пол горел под ногами, и что я вытворял вместо аккомпанемента - не помню. В публике никто, конечно, и думать не мог, что под эстрадой, как загнанный зверь в западне, сидит человек, а вокруг театра ходят ищейки, готовые наброситься на него и схватить. После концерта, когда артистов окружила толпа, мы незаметно вывели "Бобиса" из его убежища и скрыли в надежном месте.
Вскоре "жгучий брюнет" уже был за границей. Под именем Эжена Пьера он вместе с М. М. Литвиновым закупал в Германии и Дании оружие, которое отправлял в Россию для боевых дружин.
Уже гораздо позднее я виделся с ним в Петербурге, и мы вспоминали наши встречи в Финляндии.
"Григорий Иванович"
(Александр Михайлович Игнатьев)
Описывая жизнь большевистского подполья и работавших в нем товарищей, не могу не вспомнить Александра Михайловича Игнатьева (партийная кличка его была "Григорий Иванович").
Александр Михайлович вступил в Боевую техническую группу в 1905 году, вскоре после ее создания, и участвовал в ее работе до самой ликвидации группы. Это был настоящий, прирожденный боевик. Именно такие люди нужны были для той новой работы, которую мы развертывали с начала 1905 года.
Характер Александра Михайловича Игнатьева сформировался под влиянием его отца Михаила Александровича - человека незаурядного, заслужившего любовь и уважение всех, кто с ним сталкивался. "Быть полезным своей Родине" - таков был девиз Михаила Александровича. Этот же девиз он стремился сделать обязательным и для своей семьи. Особой его любовью пользовался сын Шура, в котором он видел много свойств своего характера.
Михаил Александрович окончил с отличием Медицинскую академию. Ему прочили большую будущность как химику, уговаривали стать специалистом в этой области. Но он от всего отказался и поступил в отряд генерала Гурко, с которым в 1877 году проделал всю русско-турецкую кампанию. Попутно он вел и научную работу, сразу был прикомандирован к Медикохирургической академии для научно-практического усовершенствования, защитил диссертацию и получил звание магистра ветеринарных наук.
Михаил Александрович основал в Петербурге первую в России станцию микроскопического исследования мяса и Городской мясной патологический музей. Этот музей впоследствии сослужил большую службу нашей подпольной революционной работе. Его муляжи мы нередко использовывали для хранения документов и оружия.
В связи с этим мне вспоминается такой любопытный случай. В мясном патологическом музее работала художница Афанасия Леонидовна Шмидт, принимавшая в 1905 году участие в деятельности Боевой технической группы (партийная кличка А. Л. Шмидт-"Фаня Беленькая").
"Фаня Беленькая" делала муляжи (модели) мяса животных и птиц, а также продуктов, изготовлявшихся из них. Изготовлялись модели из особого материала, изобретенного "Фаней", причем делала она их очень искусно. На выставке в Дрездене "Фаня" получила за свои изделия почетный диплом, а на выставке в Петербурге - золотую медаль. В муляжи "Фаня" очень ловко прятала документы и оружие, заливая их в общую массу. Однажды "Фане" принесли револьвер, который нужно было тщательно спрятать. Она вложила револьвер в модель окорока ветчины. Когда впоследствии отбирали экспонаты для выставки в Дрездене, М. А. Игнатьев, ничего не знавший о револьвере, взял в руки окорок и пришел в восторг:
"Ведь и по весу он совершенно верен, дайте-ка весы!" Весы подали, и оказалось, что муляж по весу равен настоящему окороку.
"Фаня" очень смутилась и забеспокоилась, пытаясь доказать, что муляж еще не готов, что его надо исправить. Но ее уговоры не подействовали. В отсутствие "Фани" окорок запаковали в ящик, заштемпелевали и отправили. Она всё время очень тревожилась, но экспонат, пробыв положенное время на выставке в Дрездене, возвратился обратно цел и невредим, вместе с помещенным в нем револьвером.
"Окорок", в который был заключен револьвер, сейчас хранится в Музее Великой Октябрьской социалистической революции в Ленинграде.
Михаил Александрович Игнатьев занимал крупный пост чиновника особых поручений пятого класса. Но своим высоким положением он тяготился, в высших чопорных кругах чувствовал себя плохо и тянулся к простым людям.
У Игнатьевых было на территории Финляндии, на Карельском перешейке, перешедшее семье по наследству имение Ахи-Ярви. Когда наступало лето, Михаил Александрович говорил сыну Александру:
- Шурочка, пригласи к нам в Ахи-Ярви бедных студентов, пусть отдохнут.
Под видом отдыхающих "бедных студентов" здесь летом жили и работали наши товарищи подпольщики. Это не было секретом для Михаила Александровича. Он прекрасно понимал,
чем занимается его сын, относился к этому сочувственно, хотя и делал вид, что ничего не знает. Впрочем, в очень узком кругу Михаил Александрович говорил:
- Если бы у меня не было семьи, я, как и Шура, окунулся бы в подпольную работу.
Когда сын уезжал и долго не возвращался, Михаил Александрович очень волновался, опасаясь ареста Александра. Однажды Александр Михайлович уехал из имения по очень ответственному и опасному делу, связанному с добыванием динамита, и пропадал несколько дней. Возвращался он в поезде вместе с товарищами финнами. Они знали его только по кличке "Григорий Иванович", так и величали его. Вдруг в переполненный вагон вошел Михаил Александрович, увидел сына, обрадовался и ляпнул на весь вагон:
- Шурочка! Наконец-то ты, а я уж думал, что тебя повесили!
Многие товарищи, работавшие в боевой группе, знали отца Александра Михайловича, были уверены в том, что он в любое время поможет. Его городская квартира служила постоянным приютом для подпольщиков, складом, где хранилась нелегальная литература. В имении Ахи-Ярви орудовали наши химики, экспериментируя с бомбами. Михаил Александрович устраивал подпольщиков у себя на службе и никогда не давал их в обиду. Часто выручали нас из тяжелого положения его генеральский мундир, голубая подкладка и орлы на плечах.
Таков был отец Александра Михайловича. Немного было таких людей, но они, несомненно, играли свою роль в нашей подпольной работе. Они не только служили надежной опорой в нашей конспирации, прикрывали ее своим положением, личным влиянием, но и, внутренне сочувствуя нам, были нашим скрытым активом.
В подпольной революционной работе чрезвычайно важна была преемственность. Каждый из нас, как бы он ни был законспирирован, мог в любой момент выйти из строя. Поэтому мы придавали большое значение приобретению новых членов организации, которые могли бы быть не только рядовыми, но и командирами, проявлять свою инициативу, развивать и расширять работу.
Александр Михайлович явился именно таким товарищем. Обладая всеми свойствами дисциплинированного рядового, он с самого начала своей деятельности проявил склонность быть организатором и вносить в дело новые начала, создавать новые условия и новые принципы работы. Правда, особенно вначале, он часто делал то, что ему, как человеку, занимавшему в группе руководящее положение, делать не следовало: сам возил и носил оружие, сам не только добывал, но и провозил динамит.
Ему, как одному из руководителей боевой группы, единственной в то время в Петербурге при всей сложности ее специфической организации, надо было быть особенно начеку. Будь это в мою бытность организатором, я до многого не допустил бы Александра Михайловича. Наверное, мы не раз бы поссорились с ним из-за отсутствия у него необходимых для руководителя осмотрительности и осторожности. Выручали Александра Михайловича его необычайная сметливость, сообразительность во время опасности и необыкновенная изобретательность.
Использовав имение своего отца Ахи-Ярви, Александр Михайлович отлично организовал в 1906 году транспортировку оружия из Финляндии в Россию.
Мы с ним работали бок о бок: я ведал закупкой оружия за границей и транспортировкой его в Финляндию, а Игнатьев отправлял его дальше, в Россию.
Александр Михайлович не только сумел блестяще использовать связи с финнами, которые я ему передал, но и установил новые знакомства. Я был связан главным образом с финской буржуазией, интеллигенцией - адвокатами, студентами, артистами, служащими различных учреждений, начальниками железнодорожных и почтовых станций и т. д. Александр Михайлович, владея финским языком, приобрел друзей среди рабочей молодежи, местных крестьян. Помогали переправлять оружие в Петербург финские железнодорожники машинисты, кочегары, кондукторы. Они прятали оружие в угле, дровах, паровых котлах, везли в бидонах с молоком, проявляли исключительную изобретательность и находчивость.
Завязал Александр Михайлович знакомства и с контрабандистами. Некоторых из них он сумел так сагитировать, что они даже гордились возможностью помочь русской революции, шли на риск при провозке оружия и отказывались от вознаграждения.
Имение Ахи-Ярви было расположено неподалеку от русской границы, в нескольких верстах от большого тракта, шедшего из Петербурга в Выборг. Шоссейные дороги соединяли Ахи-Ярви почти со всеми железнодорожными станциями на Карельском перешейке. Таким образом, это имение было очень удобным перевалочным пунктом. Работу А. М. Игнатьева облегчало то обстоятельство, что он хорошо знал местные условия, имел знакомства среди помещиков, крестьян, даже среди полицейских, поддерживал товарищеские отношения с сыновьями и дочерьми и другими родственниками служащих на близлежащих железнодорожных станциях.
Александр Михайлович предложил партии использовать Ахи-Ярви для Боевой технической группы при ЦК, на что и получил полное согласие. Правда, Ленин не всегда одобрял проекты изобретательного "Григория Ивановича". Некоторые его проекты Владимир Ильич не только критиковал, но и запрещал. Однако об этом речь будет впереди.
Леонид Борисович Красин, возглавлявший Боевую техническую группу, держал нас тоже, что называется, "в струне". Но если нам удавалось удачно "рискнуть", он поощрял нас и не раз брал на себя ответственность за наши действия. Красину нравился размах Александра Михайловича, он не раз отмечал его недюжинные способности.
Деятельность Александра Михайловича велась главным образом в двух направлениях. Он ведал добычей, хранением и транспортом оружия. - Кроме того, Игнатьев организовал химическую группу, добывал взрывчатые материалы, руководил изготовлением, хранением и перевозкой бомб.
Игнатьев привлек к участию в транспорте оружия из Финляндии в Россию много молодежи. Как перевалочные пункты были использованы дачи, принадлежавшие родителям наших молодых товарищей. Для некоторых транспортеров были сняты дачи, расположенные в удобных пунктах по пути следования транспорта. Такая дача была снята, например, в Териоках на Варваринской улице. Принадлежала она финну Комулайнену. Поселились на этой даче участвовавшие в работе боевой группы Варвара Ильинична Четверикова, студентка курсов Лесгафта, ее муж Николай Куприянович Четвериков, студент Технологического института, и Иван Иванович Березин ("Илья").
Грузы с оружием я направлял на станцию Райвола, откуда они отвозились на лошади в имение Ахи-Ярви. Оттуда часть оружия доставлялась в Териоки, на дачу Четвериковых. К ним приезжали наши товарищи из города, главным образом студенты и курсистки, которые на себе отвозили оружие в Петербург. Сначала они складывали оружие в небольшой чертежной Технологического института, а оттуда всё распределяли по конспиративным квартирам.
Оружие и взрывчатые вещества транспортеры накладывали на себя, под одежду, заворачивали вощанкой, привязывали множеством бинтов. Уезжали из Териок сильно пополневшими. Приходилось прибегать к разным уловкам, чтобы не вызвать подозрений жандармов.
Были, конечно, помимо дачи, на которой жили Четвериковы, и другие перевалочные пункты.
Часть оружия Игнатьев направлял водным путем в Разлив с помощью рабочих, членов боевой дружины Сестрорецкого завода Н. А. Емельянова, Т. И. Поваляева, И. И. Анисимова и других, выезжавших в море под видом рыбаков и нагружавших свои рыбачьи лодки оружием.
Установил Игнатьев связь и с хозяином гостиницы "Товарищ" в Териоках. По соглашению с Александром Михайловичем, владелец гостиницы прописывал наших людей по чужим паспортам, брал с них за проживание дешевле, чем обычно.
Александр Михайлович всегда стремился вести работу не кустарным способом, а поставить ее в широком масштабе. Многое ему блестяще удавалось. К одному из таких предприятий относится "доставка удобрений" в имения крестьянам, которые и не подозревали, конечно, что скрывалось за всем этим. На территории городской бойни в Петербурге сваливалась зола, получавшаяся от сжигания отбросов с бойни. Александр Михайлович заинтересовался золой, сделал анализ, и оказалось, что она содержит много фосфорной кислоты. Испытав ее как удобрение для лугов, Александр Михайлович получил хорошие результаты и заинтересовал этим соседей-финнов. Спрос на золу был велик, и она отправлялась вагонами из Петербурга в Финляндию. Всему делу был придан хозяйственно-коммерческий характер. Со станции в имения шли целые обозы с золой, и никому в голову не приходило подозревать, что вместе с золой была организована доставка оружия.
При этом на случай неожиданного налета жандармов, если бы транспорт был прослежен, установили сигнализацию, видимую за много километров. Подводы проезжали по дороге, идущей через гористую местность. Приблизительно на полпути на высоком холме стояла в Кивинапе церковь, видимая с вышки дома в Ахи-Ярви. Сын пономаря Саша Пимия должен был дежурить на колокольне, с которой в бинокль просматривалась большая часть дороги. В случае опасности он сигнализировал Александру Михайловичу, дежурившему во время приближения подводы на вышке дома в Ахи-Ярви.
Тифлисская экспроприация также не обошлась без участия Александра Михайловича Игнатьева. Ему была передана крупная сумма - двести тысяч рублей - пятисотрублевыми ассигнациями, с тем чтобы он их разменял. Александр Михайлович снял специальную дачу для художницы А. Л. Шмидт ("Фани Беленькой"), работавшей в боевой группе, приобрел микроскоп, и она принялась переделывать номера на экспроприированных пятисотках. Работала она по ночам.